Текст книги "Община Святого Георгия. 1 серия"

ВЕРА

Ноги в коленях согнули, развели.

Они выполняют: сгибают в коленях и разводят ноги Стеши. Осматривает стул, на котором разложены инструменты Белозерского. Взяла напёрсток Блонда, надела на большой палец правой руки, одобрительно-иронично глянула на Белозерского:

ВЕРА

Ишь ты! Даже напёрсток Блонда имеется! Какой предусмотрительный малыш!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Я не…

Но Вера уже потеряла к нему интерес. Она сосредоточенно-серьёзна. Поворачивается к углу с иконами, крестится, не снимая напёрстка, но тон её искренен и проникновенен:

ВЕРА

Прости, очередной предвечный младенец!

Поворачивается к полю работы, командует «бригаде»:

ВЕРА

Зафиксировали и замерли!

Рука к промежности Стеши…

3-28.НАТ. КЛИНИКА/У ПОДЪЕЗДА/АЛЛЕЯ. ДЕНЬ

(ДЕНИСОВА, ПРОХОЖИЕ.)

К клинике идёт Денисова, тощенькая, болезненного вида юная девушка, лет семнадцати, из работных. Тяжело дышит. Заходит.

3-29.ИНТ. КЛИНИКА/ХОЛЛ. ДЕНЬ

(ДЕНИСОВА, ПАЦИЕНТЫ, ПЕРСОНАЛ.)

Под кабинетом небольшая очередь пациентов. Заходит Денисова, едва дыша, прислоняется к стеночке, заходится в приступе кашля.

3-30.ИНТ. КЛИНИКА/КАБИНЕТ ПЕРВИЧНОГО ОСМОТРА/ХОЛЛ. ДЕНЬ

(КОНЦЕВИЧ, ДЕНИСОВА.)

Концевич за столом, закончил писать карту. Встаёт, идёт к двери. Открывает. Выражение лица «надеюсь, кончились уже эти болезные!» – у дверей ещё девушка. Формально Концевич вежлив, придраться не к чему, врач на пять баллов.

КОНЦЕВИЧ

Прошу!

Девушка несмело заходит.

КОНЦЕВИЧ

Прошу, прошу! Веселей!

Идя к столу:

КОНЦЕВИЧ

На что жалуемся?

ДЕНИСОВА

Дышать нет мочи.

КОНЦЕВИЧ

Раздевайтесь.

Девушка смотрит на него, как кролик на удава. Он, доставая чистый бланк осмотра, побуждает её к действию:

КОНЦЕВИЧ

Раздевайтесь, раздевайтесь! Я – врач. Мне это… (жест: «ваши женские прелести») всё равно. Фамилия? Возраст?

Денисова перепугано смотрит. Концевич даёт едва уловимое раздражение:

КОНЦЕВИЧ

Как зовут? Сколько лет?

ДЕНИСОВА

Татьяна. Денисова. Шестнадцать.

Концевич жестом указывает на кушетку:

КОНЦЕВИЧ

Сверху до пояса.

Денисова очень робко присаживается на кушетку, начинает расстёгиваться, будто восходит на эшафот, щёки пылают.

3-31.ИНТ. ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ/КВАРТИРА ХОЗЯЙКИ/ГОСТИННАЯ. ДЕНЬ

(БЕЛОЗЕРСКИЙ, СТЕША, ЛАРИСА АЛЕКСЕЕВНА, ВЕРА.)

Стеша (уже прооперированная) в наркотическом сне, на диванчике. Вера (в рубашке с закатанными рукавами, верхние пуговицы расстёгнуты, руки уже помыла) сидит в кресле, ноги задрала на журнальный столик. Курит. Стряхивает пепел в стоящую на подлокотнике пепельницу. Лицо человека не столько уставшего, сколько начинающего смиряться с тем, что выхода из бессмыслицы не существует. Лариса Алексеевна суетится с тряпками/приведением в порядок стола. Белозерский – с инструментами. У всех настроение слегка дуалистическое. Вроде и хорошее правильное дело сделали, а вроде… Вера говорит в никуда:

ВЕРА

В клинике кесарское сделать – и был ребёнок живой. Может быть…

Лариса Алексеевна, застилая скатерть, вкладывая в действие, и в интонацию всю боль за несчастную девку, да и всех женщин:

ЛАРИСА АЛЕКСЕЕВНА

И куда его?!

Белозерский хоть и тоже придавлен, но молод, слишком молод и чрезвычайно увлечён Верой. Несколько растерянно-удивлённо:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Так вы… знакомы?

Вера и Лариса Алексеевна переглядываются, как умеют переглядываться умные ироничные женщины, оказываясь в компании пусть красивого и неглупого, но ещё не слишком опытного мужчины. Улыбаются друг другу. Соответствующие взгляды.

ВЕРА

Какой ты наблюдательный!

Дальнейших пояснений не следует. Белозерский протирает инструменты, складывает в саквояж. Вера, кивая на инструменты:

ВЕРА

В пароэлектрическом шкафу обработай. Или формалиновым газом. Это (кивая на Стешу) – энциклопедия венерических болезней.

Белозерский помимо воли кидает взволнованный взгляд на свои руки. Вера усмехается.

ВЕРА

Ни порезов, ни ссадин у тебя, барин. Сразу видно благородного человека.

Лариса Алексеевна незаметно для Белозерского усмехается, тем временем разливая из графина водку в три рюмки.

ВЕРА

Но ты ещё раз водкой обработай.

Лариса Алексеевна с двумя рюмками идёт к Вере, одну передаёт ей. Белозерскому кивая на стол, мол, сам возьмёшь.

ЛАРИСА АЛЕКСЕЕВНА

Внутрь давайте примем! Страху я натерпелась!

ВЕРА

Да ладно тебе, в переделках пострашнее бывали!

Опрокидывает первой, одним махом. Лариса пьёт, прежде перекрестившись на образа, а затем и на Стешу. Белозерский восторженно смотрит, как Вера ахнула рюмку. Ловит Верин взгляд, чуть смущается. Начинает пить, как раз когда Вера говорит:

ВЕРА

Лариса Алексеевна меня от панели спасла.

Белозерский давится водкой, делает «пуффф!», закашливается. Лариса Алексеевна подскакивает к нему, стучит по спине. У Белозерского – слёзы из глаз.

3-32.ИНТ. КЛИНИКА/КАБИНЕТ ПРОФЕССОРА. ДЕНЬ.

(ХОХЛОВ, КРАВЧЕНКО, КОНЦЕВИЧ.)

Хохлов и Кравченко сидят над бумагами.

ХОХЛОВ

Вот, изволь, Владимир Сергеевич! Это все наши наличествующие деньги! И как ими распорядиться, будь любезен, посоветуй?! Куда первым делом кидаться? Что по хозяйственной части, что по лечебной – швах!

Машет рукой. Кравченко вдумчиво и сосредоточенно изучает бумаги. Хохлов поднялся, расхаживает по кабинету.

ХОХЛОВ

Соображай! У тебя в распоряжении целый крейсер был!

КРАВЧЕНКО

(не отрываясь от бумаг, спокойно, ровным тоном) Не целый, а только медицина. И закончилось сие печально.

ХОХЛОВ

А потому что дураки и ворюги у иных рычагов! Им лишь бы наверх (кивает на портрет государя императора) не дошло!

Кравченко перелистал бумаги, не отрываясь от изучения:

КРАВЧЕНКО

И вы, Алексей Фёдорович, верите в доброго царя-батюшку?

Хохлов снова слегка рванул из себя, но теперь уже в сторону Кравченко:

ХОХЛОВ

Я, господин Кравченко, верю в не за всем успевающего царя-батюшку! А человек он хороший!

КРАВЧЕНКО

Да только я теперь без погон, без воинской пенсии, без соответствующей врачебной должности в фельдшерах топчусь.

Хохлов подскакивает к Кравченко, исполненный праведного гнева:

ХОХЛОВ

Он-то тут при чём?! …Вот это поразительно лояльное отношение интеллигентов к идее террора проистекает из мелочных обид, а приведёт к большим бедам!

Кравченко отрывается от бумаг, возмущённо (с горечью, даже с надрывом) уставляется на Хохлова. Хохлов понимает, что перегнул и озвучил мысли вовсе не по адресу.

КРАВЧЕНКО

Алексей Фёдорович, мне террор отвратителен. Террор – это война против всех. А бед… Куда уж больше?!

В этот момент в кабинет после формального стука заходит Концевич (лишённый права на самостоятельное принятие решений).

ХОХЛОВ

А мы вот у молодых, у молодых спросим! Которых это всё (жест руками, «вот это чёрт те что!») … взрастило! Вы, Дмитрий Петрович, как относитесь к идее террора?! Он ведь так привлекателен для незрелых умов из-за его внешней, повторяю: внешней! – бескорыстности!

Концевич сохраняет покер-фейс. Кравченко возвращается к изучению финансовых документов.

КОНЦЕВИЧ

Мне, Алексей Фёдорович, об этом думать некогда. … Обратилась работница прядильной фабрики, тяжёлая крупозная пневмония. Госпитализировать?

ХОХЛОВ

Госпитализируй!

КОНЦЕВИЧ

Страховой кассы на производстве нет. У неё денег – тоже.

ХОХЛОВ

(раздражённо) На то мы и бесплатная клиника!

Концевич кланяется, выходит. Кравченко, отрываясь от бумаг:

КРАВЧЕНКО

Профессор, я вам уже предлагал выход.

Хохлов аж руками замахал.

ХОХЛОВ

Хохлов руки не протягивает!

КРАВЧЕНКО

Алексей Фёдорович, это взаимовыгодное сотрудничество!

ХОХЛОВ

Нет, нет и нет!

3-33.ИНТ. ПУБЛИЧНЫЙ ДОМ/КВАРТИРА ХОЗЯЙКИ/ГОСТИНАЯ. ДЕНЬ

(БЕЛОЗЕРСКИЙ, СТЕША, ЛАРИСА АЛЕКСЕЕВНА, ВЕРА.)

Стеша на диванчике, в забытьи. Остальные – пьют кофе. Белозерский с состраданием (к которому примешивается барское презрение) смотрит на Стешу.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

В какое скотское состояние у нас поставлена женщина!

Вера с Ларисой переглядываются, незаметно для молодого друга. Вера откровенно иронична.

ВЕРА

Безусловно, Александр Николаевич.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Каким чудовищем надо быть, чтобы жестоко избить женщину, и женщину беременную! Чтобы заставлять её отдаваться другим за дурман!

ВЕРА

И в чём же вы видите истоки такового скотства, мой юный друг?

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Я не юный! … Вера Игнатьевна, как же – «в чём»?! Безусловно, в среде, их породившей!

ВЕРА

И какая же среда их породила?

Лариса Алексеевна, хлопоча у стола, насмешливо качает головой: «ох, Саша, Саша!.. Сам в западню лезешь». Белозерский ставит чашку, встаёт, начинает расхаживать, загибая пальцы:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Нищета! Полное отсутствие образования! Те обстоятельства, которые гонят их торговать телом…

Вера, не перебивая, а вклиниваясь в его поток, абсолютно попадая в его горячий тон, так, что поначалу он всё принимает за чистую монету:

ВЕРА

…И те господа, которые тело покупают!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

(загибая следующий палец) Именно!

Осекается. Краснеет. Встряхивает ладонью, «сбрасывая счётчик аргументов». Он не идиот, просто молод. Вера и Лариса смеются. Белозерский багровеет. Взгляд – полная растерянность. Вера чуть не слёзы утирает, комментируя:

ВЕРА

Вероятно, и с Ларисой Алексеевной вы свели знакомство, когда обстоятельства погнали вас торговать телом!

ЛАРИСА АЛЕКСЕЕВНА

У меня без содомии!

Вера резко серьёзнеет, смотрит в глаза застывшему Белозерскому:

ВЕРА

Или же вы познакомились с ней, эти самые тела приобретая?

Белозерский бормочет, сбивчиво, понимая, что вся его аргументация – детский лепет:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

У Ларисы Алексеевны приличное заведение, она очень хорошо девочек содержит. А я не готов… был… вступать в романические отношения. Организм же…

Совсем растерян, аж вспотел. К нему подходит Лариса Алексеевна, шутливо успокаивает, похлопывая по плечу:

ЛАРИСА АЛЕКСЕЕВНА

(как малышу) Ну-ну, Саша! Ну-ну! (к Вере, сарказм в сторону Белозерского так неуловим, что не придерёшься) Господин Белозерский очень щедрый и порядочный молодой человек. Он никогда не поднимал руку на оплачиваемые им тела.

ВЕРА

Организм же требует не-руки!

Белозерский сейчас лопнет, он раздавлен, унижен, а самое ужасное – он вдруг понимает очевидное: он и есть часть того, что порождает и т. п. Его выручает очнувшаяся Стеша:

СТЕША

(хрипло, едва слышно) Пить…

Лариса Алексеевна бросается к стакану, наливает из графина воды. Вера встаёт, идёт к Стеше, проверяет высоту стояния дна матки. По врачебному профессионально-холодно:

ВЕРА

Ноги раздвинь, пелёнку посмотреть.

Женщины позабыли о стоящем столбом Белозерском.

3-34.ИНТ.КЛИНИКА/ЖЕНСКАЯ ПАЛАТА. ДЕНЬ.

(ДЕНИСОВА, КОНЦЕВИЧ, АСТАХОВ, НИЛОВ, ПОРУДОМИНСКИЙ, ХОХЛОВ, ОГУРЦОВА, АСЯ, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)

Огурцова за ширмой, с ней возится Матрёна (по которой совершенно ничего нельзя считать, хотя она, разумеется, уже знает о трагедии с мужем родильницы). Матрёна прикладывает к груди Огурцовой младенца. Сейчас главное – наладить грудное вскармливание.

У другой постели Хохлов и вся компания. Ася тревожно оглядывает в сторону ширмы (сострадание хлещет через край, застит разум). На постели сидит Денисова, она испытывает немалые муки от публичного осмотра. Это помимо страданий болезни. Докладывает Концевич, обращаясь к студентам:

КОНЦЕВИЧ

(к студентам) Типичный случай крупозной пневмонии, начало с потрясающим ознобом. Кашель. Одышка.(к Денисовой) Прошу вас раздеться.

И без того пылающее лицо её становится багровым. Она замерла. Пауза затягивается. Хохлов, максимально мягко, просительно:

ХОХЛОВ

Ну что вы, голубушка! Мы не мужчины, мы – доктора!

Она несмело спускает застиранную больничную блузу с плеч. Концевич равнодушным тоном:

КОНЦЕВИЧ

(к пациентке) До пояса!

Его формальный тон сбивает настрой, заданный Хохловым. Опустив голову совсем низко, она оголяется до пояса, прикрывая руками обнажённую грудь. Студенты краснеют, прячут глаза.

КОНЦЕВИЧ

Опустите руки.

Пациентка близка к отчаянию. Профессору неловко, он от этого лицом свирепеет. Асе стыдно. Она к Хохлову:

АСЯ

Я помогу Матрёне Ивановне?

Профессор раздражённо кивает. Ася сбегает за ширму.

Наконец Денисова опускает руки. Концевич совершенно равнодушен к её груди – для него Денисова всего лишь объект исследования. Он жестом приглашает Астахова. У того ещё нет привычки к обнажённым женским телам. Да и возраст сильно гормональный. Краснея, пряча глаза, он подходит. Руки слегка подрагивают. Он надевает фонендоскоп. Старается не смотреть на грудь Денисовой, но взгляд помимо воли скользит именно по груди. Прикладывает раструб фонендоскопа к надключичной ямке – так, будто это первое в его жизни прикосновение к женщине. Несколько секунд слушает.

КОНЦЕВИЧ

Теперь межреберья… (к пациентке) Пожалуйста, приподнимите молочные железы.

У неё слёзы по щекам. Снова загустела неприятная пауза. Студентам настолько неловко, что это вызывает нездоровую чувственность, как всё, на чём сверх меры фиксируются. Хохлов не выдерживает:

ХОХЛОВ

Довольно!

Достаёт из кармана халата свой фонендоскоп, вдевает в уши. Правильным «докторским» тоном (не равнодушным, как Концевич) и с правильной «докторской» повадкой (а не как озабоченный студент).

ХОХЛОВ

(К пациентке) Повернитесь-ка, голубушка, спиной и сложите руки на груди.

Пациентка, испытывая огромное облегчение, садится на кровати боком, руки скрещивает на груди. Хохлов выслушивает лёгкие. Правое лёгкое вызывает его пристальный интерес, он долго выслушивает его нижнюю долю (сверяясь с левым – недолго; – и снова к нижней правой доле). Хохлов завершает аускультацию. Осматривает Денисову, ища признаки, подтверждающие возникшее предположение. Сопереживающий дискомфорту девушки человек отошёл на задний план, вперёд выступил врач и учитель. Денисова сидит, не шевелясь. Профессор обращается к Концевичу:

ХОХЛОВ

На чём основан ваш диагноз, Дмитрий Петрович?

Концевич уверен в себе, случай очевидный, отвечает ровно, обращаясь к студентам:

КОНЦЕВИЧ

Тотальные влажные хрипы.

ХОХЛОВ

Действительно. Они есть. Я бы не сказал: тотально.(К Астахову) Послушайте!

Астахов поборол глупую неловкость (да и спина не грудь, всё полегче) выслушивает в тех же местах, где аускультировал Хохлов.

ХОХЛОВ

Слышите?!

Студент кивает. Профессор обращается к Концевичу:

ХОХЛОВ

Теперь вы, господин ординатор. Уделите особое внимание средней и нижней долям правого лёгкого.

Концевич выслушивает в соответствии с указаниями. Завершает. Хохлов смотрит на него вопросительно. Концевич – профессору:

КОНЦЕВИЧ

Средняя и нижняя доли правого лёгкого молчат. Видимо, остальные хрипы наложились…

Хохлов прерывает оправдания ординатора, желая вернуться к постановке диагноза.

ХОХЛОВ

Пневмония – есть! Как сопутствующее заболевание, приключившееся днями. Но имеется застарелый процесс.

Обводит вопросительным взглядом своих подопечных.

КОНЦЕВИЧ

Возможно предположить туберкулёз.

ХОХЛОВ

Возможно. Каверны и гуммы дают схожую аускультативную картину. Но врач! – (обращается к студентам, со значением) – обязан уметь объединять увиденное и услышанное! Особенно когда ему сама природа облегчает постановку диагноза!

Он кладёт ладонь на спину, так и сидящей боком-спиной Денисовой. На коже – едва заметные узелки.

ХОХЛОВ

Бугорки! Свидетельствуют о весьма запущенном процессе, которому уже несколько лет.

АСТАХОВ

(радостно оттого, что догадался) У неё третичный сифилис! И потому уже сифилис лёгких! А крупозная пневмония – так!

Денисова ахает. Оборачивается, прикрывшись. Глаза полны ужаса. Смотрит на Хохлова, как на единственную надежду. Он, нахмурившись (на себя, сам виноват), обращается к ней:

ХОХЛОВ

Оденьтесь, милая. Это всего лишь наше предположение. Вас необходимо детально осмотреть.

Денисова одевается, на словах о деталях её бросает в краску.

ХОХЛОВ

Скажите… Вы… Вы замужем?

Очевидно, что нет – но Хохлову пока не пришла в голову более корректная формулировка. Денисова отрицательно качает головой.

ХОХЛОВ

Надо бы осмотреть вашего… сожителя.

ДЕНИСОВА

(отчаянно выкрикивает) У меня нет мужчины! Нет, и не было!

Недоумение на лицах присутствующих на консилиуме. В том числе и у профессора. Немая сцена. Хохлов беспомощно в сторону ширмы, призывая более опытного в таких ситуациях человека:

ХОХЛОВ

Матрёоона… Матрёна Ивановна!

3-35.ИНТ. КЛИНИКА/КОРИДОР/КАБИНЕТ ПРОФЕССОРА. ДЕНЬ

(ХОХЛОВ, КОНЦЕВИЧ, АСТАХОВ, НИЛОВ, ПОРУДОМИНСКИЙ, КРАВЧЕНКО.)

Во главе процессии стремительно идёт недовольный Хохлов. Подходит к двери кабинета, открывает нарочитый жест «прошу, господа!» Все заходят, он за ними.

В кабинете Кравченко сидит с финансовыми бумагами, в руках карандаш, помечает. Входят Концевич и студенты, за ними Хохлов, захлопывает дверь. Кравченко даже ухом не ведёт. Хохлов в раздражении, указывает на Кравченко, обращается к подопечным:

ХОХЛОВ

Отчего Владимир Сергеевич, работавший с мужиками, с матросами, с военными! – почему он имеет нравственное чувство, такт и добросердечность! – которых в вас, ни в одном! – днём с огнём?!

Студенты потупились, Концевич смотрит на Хохлова, нимало не смущаясь, говорит спокойно:

КОНЦЕВИЧ

«Существование медицинской школы – школы гуманнейшей из всех наук – немыслимо без попрания самой элементарной гуманности. Пользуясь невозможностью бедняков лечиться на собственные средства, наша школа обращает больных в манекены для упражнений, топчет без пощады стыдливость женщины…»

Кравченко усмехается тираде, незаметно, в бумаги. Хохлов в течение реплики ординатора сатанеет, подскакивает к нему:

ХОХЛОВ

Вы это бросьте! Я новомодного господина Вересаева тоже читал! С карандашиком! Только в отличие от вас, господин Концевич, этот субъект имеет и смех, и слёзы и любовь! … Уж отличаете ли вы добро от зла, Дмитрий Петрович?! Вы, часом, не кукла механическая?!

КОНЦЕВИЧ

Отличаю, Алексей Фёдорович. Просто не считаю нужным публично демонстрировать свои чувства на предмет этих категорий.

Хохлов, понимая, что Концевич в чём-то прав, машет у него перед носом пальцем:

ХОХЛОВ

А вы бы продемонстрировали этой несчастной девочке, что вы тоже – человек! Из плоти и крови! Ей участие сейчас важнее всего!

КОНЦЕВИЧ

Не важнее достижений современной сифилидологии. Бессильной перед третичным сифилисом.

ХОХЛОВ

Молчите! Вы и диагноз-то не сумели поставить! Больную будет курировать Белозерский!

Обводит подопечных взглядом, внезапно уставши и успокоившись:

ХОХЛОВ

Где Белозерский?.. Один – бесчувственный, другой – безответственный. (С горьким сарказмом) Будущее медицины в надёжных руках!

3-36.НАТ. УЛИЦА. ДЕНЬ

(ВЕРА, БЕЛОЗЕРСКИЙ, ПРОХОЖИЕ.)

Вера и Белозерский прогуливаются. Он придавлен, не размахивает, по обыкновению, саквояжем. Она ровна, будто не было ужасного случая, к которому она вовремя подоспела, а также последующего размазывания Белозерского.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Я совершеннейший идиот.

ВЕРА

Оставьте, Саша! Мы все – совершеннейшие идиоты. Просто вы ещё не научились маскироваться.

Ободрённый её «Сашей» и тем, что она не бежит от него в ужасе, он начинает с энтузиазмом.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Не замечать очевидного! Быть… Быть звеном в цепи зла!

ВЕРА

(насмешливо) О боже, хватит! Самоуничижение паче гордости.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Но княгиня!..

Останавливается, как громом поражённый. Вера делает несколько шагов, прежде чем замечает. Оборачивается. Белозерский смотрит на неё, будто впервые видит, будто до него дошло что-то ужасное.

ВЕРА

Что?!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Я законченный глупец! Как я мнил, что могу быть врачом, когда путаюсь в понятиях и даже… даже не замечаю… Не замечаю ничего! Княгиня!

Вера подходит к нему, трогает лоб. Кивает, как малышу:

ВЕРА

Княгиня… И?

До неё тоже доходит «открытие» Белозерского. Она смеётся.

ВЕРА

Ах, вы об этом!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Княгиня! Везде княгиня! В газетах – княгиня. Все обращаются к вам: «княгиня». И я! То есть вы… Вы…

ВЕРА

(улыбаясь) Не княжна!

Белозерский чуть не со священным ужасом шепчет:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Значит… вы… замужем?!

Вера спокойна, как море в штиль.

ВЕРА

Конечно. И уже давно. Иначе как бы я смогла получить медицинское образование в Швейцарии? Как бы я могла… быть свободна?!

Вера саркастично усмехается таковому противоречию: женщине надо быть замужем, чтобы быть свободной.

БЕЛОЗЕРСКИЙ

(чуть ревниво) И за кем?!

ВЕРА

За хорошим добрым другом. Князь Данзайр большую часть времени проводит заграницей.

Целует Белозерского в щёку, берёт под руку, идут дальше.

ВЕРА

Неужто вы решили мне предложение делать?! Зачем? Переспать с вами я могу и будучи замужем. Мало того, вам даже платить за это не придётся.

Она снова ухмыляется, он в ужасе отшатывается от неё, его восхищение смешалось с чем-то новым, чуть ли ни брезгливым. Вера кривит губы в ироничном понимании:

ВЕРА

Ну ты и болван! Что ж тебя так напугало?! Иконы – отдельно, мясо – отдельно? Ладно. Можешь мне заплатить. Хоть иконой для тебя быть перестану!

Он уставился на неё, не в силах осмыслить её слова.

3-37.ИНТ. КЛИНИКА/КАБИНЕТ ПРОФЕССОРА. ДЕНЬ

(ХОХЛОВ, КРАВЧЕНКО, МАТРЁНА ИВАНОВНА.)

Кравченко работает над изрядно почёрканными бумагами. Хохлов расхаживает. Заходит Матрёна. Идёт к Хохлову, тихо:

МАТРЁНА ИВАНОВНА

Девчонка с прядильной фабрики, Денисова. Осмотрела я её. Багровые узлы островками. Уплотнение в мочеиспускательном канале. Плотные бубоны в паху. Как нос ещё не провалился?

ХОХЛОВ

Молодой организм. Сражается.

МАТРЁНА ИВАНОВНА

И про женскую жизнь выяснила. Не было у неё никакой женской жизни. В тринадцать лет изнасиловал вернувшийся со службы солдатик…

Кравченко горьким взглядом откликается. Матрёна с болью разводит руками.

МАТРЁНА ИВАНОВНА

Её из деревни и вытолкали.

Как можно незаметней утирает помимо воли выступившие слёзы:

МАТРЁНА ИВАНОВНА

И девчонка-то славная! Не за жёлтым билетом пошла, а на фабрику устроилась!

Не удерживается, всхлипывает. Хохлову горько, но что делать, он главный. Сам учил Белозерского не раскисать. Гладит Матрёну по плечу.

ХОХЛОВ

Матрёна! Ты-то уж!

МАТРЁНА ИВАНОВНА

Да что я вам, деревянная?! Вы все меня за Асю ругаете, мол, строга с ней сверх меры! А нет той меры, которая бы девчонку от беды уберегла!

ХОХЛОВ

Ну-ну… Иди к ней, к Денисовой. Я подойду.

Матрёна выходит из кабинета. Кравченко, не отрываясь от бумаг, с досадой горечи, с болью небезразличного человека:

КРАВЧЕНКО

Четырнадцать процентов в армии сифилисом поражены! И это среди средних чинов! Я указывал в докладной записке! Из-за которой…

ХОХЛОВ

А в какой записке указано, насколько в целом скот человек?!

Кравченко красноречиво кивает на запылившуюся Библию, лежащую у Хохлова на подоконнике.

3-38.ИНТ/НАТ.КЛИНИКА/ЖЕНСКАЯ ПАЛАТА/АЛЛЕЯ. ДЕНЬ

(АСЯ, ОГУРЦОВА, ДЕНИСОВА, БЕЛОЗЕРСКИЙ.)

Огурцова (лежит за ширмой) и Денисова (сидит на кровати, в полнейшей дисфории, абсолютно подавлена). В палату заходит Ася с инструментальным столиком. Знает обстоятельства обеих пациенток, но старается держаться бодро. Улыбается в сторону Денисовой – та ничего не замечает вокруг. Направляется за ширму к Огурцовой. Та приподнимается навстречу Асе.

АСЯ

Лежите, лежите! Надо обработать…

Огурцова откидывается на подушки. Встревожена чрезвычайно.

ОГУРЦОВА

Послали ко мне домой?

АСЯ

Да… Я…

Отводит взгляд, как человек не умеющий лгать. Взгляд падает на окно. За окном – аллея. По аллее идёт грустный Белозерский.

АСЯ

Вам доктор всё расскажет! Я…

Не в силах вынести беспокойный взгляд Огурцовой:

АСЯ

Я немедленно его приведу!

Выбегает из палаты. Огурцова в сильнейшей тревоге. За ширму заходит Денисова, взгляд потерянный, пугающий. Подходит к столику, откидывает прикрывающую инструменты пелёнку, видит в числе прочего зонд. Берёт инструмент. Огурцова видит, что соседка по палате невменяема, пугается.

ОГУРЦОВА

Что вы! Нельзя трогать!

Денисова, оглушённая, бесчувственная – выходит из-за ширмы. Огурцова очень слаба, но поднимается с кровати. Придерживая рукой низ живота, еле шаркает за Денисовой. Денисова села к себе на постель, зонд держит в руках, глаза пустые. Огурцова с бесконечной тревогой оглядываясь на неё, бредёт к выходу. С отчаянием бессилия:

ОГУРЦОВА

Кто-нибудь… Пожалуйста!

3-39.ИНТ. КЛИНИКА/КОРИДОР/ЖЕНСКАЯ ПАЛАТА. ДЕНЬ

(ОГУРЦОВА, АСЯ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, ПЕРСОНАЛ)

Огурцова вышла из палаты. В конце коридора идут Ася и Белозерский. Ася что-то горячо говорит, он рассеянно слушает.

ОГУРЦОВА

Помогите! Сотворит с собой греховное!

Они бегом. Первым в палату забегает Белозерский. Денисова лежит на полу, в шею, в сонную артерию, воткнут зонд. Пульсируя, вытекает алая кровь. За ним забегает Ася. Страшный Асин крик.

КОНЕЦ 3-Й СЕРИИ