Текст книги "Музыка ветра"

«Куда, Мурашова? Сядь на место! Немедленно, я сказала!»

И дальше уже следила за Вероникой, не отводя глаз. Даже если бы на тарелке было что-нибудь съедобное, Вероника не смогла бы это проглотить под пристальным взглядом воспитательницы. Каждый раз, когда Вероника делала очередную попытку удрать из-за стола, Ирэна Степановна рявкала:

«Сядь на место, я сказала! И ешь! Никуда не пойдешь, пока все не съешь, поняла?»

Наконец за длинным столом осталась только Вероника. Она даже сделала вид, что ест, – размазала морковь по тарелке, отчего та стала еще противнее, поковыряла котлету. Но котлета, во-первых, была сама по себе невкусной, не то что домашние, а во-вторых, тоже насквозь пропиталась морковью. Ирэну Степановну эти манипуляции не обманули. Сперва она просто ждала, постукивая ногтями по столу, потом подошла к Веронике.

«Капризничаем, Мурашова? – прошипела Ирэна Степановна. – Люди в блокаду клейстер ели и опилки, а ты от нормальной еды нос воротишь! Съела всё, быстро! Сейчас же!»

Вероника хотела сказать, что она не капризничает, а ее просто тошнит от вареной морковки. И лучше она съест опилки, если так уж сильно надо. Хотя сейчас вроде не блокада. Но глаза Ирэны Степановны были белыми от злости, и Вероника просто оцепенела под ее взглядом.

«Съела всё, быстро! Сейчас же!» – повторила воспитательница, нависая над Вероникой.

И та по-настоящему испугалась. Ей показалось, что Ирэна Степановна сейчас оторвет ей голову – в отместку за ту куклу. Или запихнет эту проклятую морковь ей в рот насильно. Или сначала оторвет голову, а потом запихнет в нее морковь. Именно такие желания светились в пылающих гневом глазах воспитательницы. Вероника пискнула от ужаса, как загнанный в угол зверек, и вдруг, неожиданно для самой себя, сбросила тарелку со стола, а сама метнулась в сторону. Воспитательница прыгнула за ней, но поскользнулась на размазавшейся по полу моркови и упала.

Вероника успела выбежать из столовой. Метнулась в раздевалку – одеться и бежать домой, но поняла, что не успеет. Потом к выходу – просто бежать домой, без одежды, в тапочках, все равно, папа поймет и защитит. но на пороге столовой, преграждая коридор, уже появилась разъяренная Ирэна Степановна, живописно украшенная морковкой и кусочками котлеты. Оставались игровая или туалет. Задыхаясь, Вероника влетела в игровую, огляделась – позади уже быстро стучали каблуки Ирэны Степановны – и отчаянно метнулась к Димке Воронову, спряталась за него и зажмурилась от ужаса. Каблуки процокали почти в полной тишине. Выждав целую вечность, Вероника осторожно приоткрыла глаза.

Ирэна Степановна нависала над Вороновым с перекошенным от злости лицом. А Воронов смотрел на Ирэну Степановну.

«Так, – сказала воспитательница. – Так…»

«Да?» – спокойно спросил Воронов и взял Веронику за руку.

Он стоял перед ней, как скала. И кажется, ни капельки не боялся. И Вероника вдруг тоже перестала бояться. В один миг. Поверила, что ничего с ней не будет. Пока Воронов рядом и держит ее за руку. И с отчаянной храбростью посмотрела в глаза Ирэны Степановны.

Ситуацию разрядила нянечка.

«Ой, Ирочка Степанна, а чегой-то у тебя с платьицем? – простодушно спросила она. – Не видишь разве? Ты поди застирай, а мы пока с детками порисуем или в кубики поиграем».

Ирэна Степановна дрогнула и как-то обмякла, будто у нее из деревянно-прямой спины вынули стержень. И, отворачиваясь, сказала уже почти нормальным голосом:

«Я с твоими родителями еще поговорю, Мурашова».

Разговор получился, наверное, не совсем такой, как предполагала Ирэна Степановна. Потому что, продержавшись до дома, Вероника все-таки разрыдалась. Она не хотела ябедничать, но и от папы не привыкла ничего скрывать, поэтому рассказала ему всё. И после этого Ирэну Степановну в садике она больше не видела. До конца недели с их группой была одна нянечка, а с понедельника появилась новая воспитательница, молоденькая, улыбчивая и добрая. Так стало значительно лучше. Но Вероника теперь в любом случае не боялась ходить в садик. Она опять чувствовала себя спокойно и безопасно, как раньше, потому что дома по-прежнему был папа, а в садике – Димка Воронов.

Димка несколько раз приходил к Веронике в гости и, кажется, понравился папе. К слову, он ему заранее понравился – после того, как Вероника рассказала историю с морковкой. А потом Воронов пропал. Кажется, они с семьей куда-то переехали. Но Вероника на него обиделась. Получилось, будто он ее бросил и даже не попрощался. И в садике без него стало как-то неуютно, хотя Веронику никто там больше не трогал.

Скоро началась школа, где все было по-другому, хотя в чем-то и похоже на садик. И Вероника опять скучала по Воронову. С ним тут было бы куда лучше. Вообще, как-то спокойнее и проще жить в незнакомом мире, когда есть кто-то, за чью спину ты можешь спрятаться в любой момент. Например, если за тобой погонится взбешенная воспитательница детсада или горный барс. Необязательно, что это понадобится, но сама по себе возможность очень успокаивает. Конечно, дома по-прежнему оставался папа, но за пределами квартиры приходилось как-то справляться самой.

Со временем Вероника сдружилась с Алиской Дегтярёвой, и вдвоем уже стало полегче. Конечно, в смысле защиты на Алиску полагаться было нельзя: она сама боялась чего угодно, даже лягушек и ящериц, хотя, на взгляд Вероники, трудно найти животных безобиднее.

И вдруг опять в Вероникиной жизни появился Воронов. Как будто никуда и не пропадал. И он сидит сейчас где-то совсем рядом, может быть за стенкой, в соседнем классе. Это было так необычно и чудесно, что Вероника, каждый раз вспоминая об этом, растерянно и недоверчиво улыбалась. В конце концов ее улыбку заметила Алиска. Пихнула подругу локтем в бок и прошептала:

– Ты чего сегодня такая странная, Ничка?

– Какая?

– Зависаешь все время. И пялишься в пустоту. Ты, может, призраков научилась видеть, как эта, ну девчонка из «Таймлесса», как ее?

– Ты чего, совсем?! Какие призраки?! – фыркнула Вероника.

– Или ты влюбилась? – продолжала допытываться настырная Алиска. – В Арагорна? Фу, он же старый! И даже не эльф! Или в этого своего знакомого из столовки? То есть из детсада?

– Еще чего! – возмутилась Вероника и почему-то покраснела.

* * *

Вероника выучила расписание восьмого «Б», в котором учился Воронов. Чтобы случайно, как бы между делом встретить его в коридоре. Ну, она ведь пообещала Алиске познакомить их.

А как это сделать, если его не увидеть самой?

Первый раз она перестаралась с маскировкой, спрятавшись за учебником, и Воронов прошел мимо, наверняка ее не заметив. Во второй раз все почти получилось. Он увидел Веронику, кивнул, сказал: «привет!» – и даже улыбнулся. Но опять прошел мимо. Наверное, спешил на урок, который уже начинался.

Надо было придумывать что-то серьезнее.

Вероника готовилась несколько дней. А потом опять как бы случайно встретила Воронова напротив кабинета физики. И, прежде чем он успел кивнуть и пройти мимо, быстро сказала:

– Привет! А у меня как раз к тебе вопрос. Насчет Перельмана. Ты вроде специалист?

– Какой вопрос? – удивился Воронов.

Вероника показала ему книжку.

– Я вот тут кое-что не понимаю…

– О, «живая математика»! – восхитился Воронов. – классная книга! Не знал, что ты такое читаешь. – он с интересом посмотрел на Веронику. – Я думал, девчонки любят романы про любовь или там журналы с модами… А если маленькие – то сказки.

– Много ты знаешь про девчонок! – обиделась Вероника и покраснела.

На самом деле ей нравились сказки и романы про любовь. Но это не значит, что она была такая ограниченная. Фантастику она тоже любила. И приключения. Но вот про «живую математику» узнала несколько дней назад, когда прочитала про Перельмана. Хотя неожиданно книжка ей понравилась, и Вероника уже почти всю ее проглотила. Вот бы такие учебники были в школе, как интересно было бы учиться!

– У меня вообще-то сестра, – заметил Воронов.

– Э… да? – Вероника смутилась. И подумала, что ничего про него не знает. Они ведь почти восемь лет не виделись. – Большая?

– Относительно. Шесть лет. – Воронов улыбнулся. Наверное, ему было приятно вспоминать о сестре.

– О, здо́рово! – Вероника подумала, что и правда здорово, когда есть такой старший брат, как Воронов. Никакая Ирэна Степановна не страшна. – Так что, поможешь мне с Перельманом?

– Только эту книжку не тот Перельман написал, ты знаешь?

– Знаю. Его отец? Он же Яковлевич?

– Нет. – Воронов опять улыбнулся. У него была просто потрясающая улыбка. – У нашего Перельмана, который доказал теорему Пуанкаре, отец был электриком. Звали его Яков, да. А тот, который написал книжку, математик – тоже Перельман и тоже Яков. Это просто совпадение. Бывают в жизни такие невероятные совпадения.

– Например, как то, что ты перевелся в ту же школу, где я учусь? – спросила Вероника.

– Например, – тут же согласился Воронов.

* * *

Димка очень здорово все объяснял насчет математики. Вероника вообще бы его не переспрашивала, но она иногда отвлекалась на разные далекие от математики мысли. Например, думала, похож все-таки Воронов на Арагорна или нет. По характеру – точно похож. Если он еще в детсаду маленьких защищал. Хоббитов он бы, наверное, тоже не бросил. Предположим, если бы Вероника была хоббитом, а Ирэна Степановна – орком (кстати, замечательный из нее получился бы орк). Нет, конечно, лучше быть прекрасной эльфийской принцессой Арвен в платье лунного цвета, но, увы, приходилось признать, что на нее Вероника не похожа ни капельки.

Вероника некоторое время придирчиво изучала свое отражение в разных зеркалах, домашних и школьных, и даже косилась украдкой в стеклянные уличные витрины, но результат почему-то всегда оставался удручающе одинаковым. Из-за этих зеркал стало только хуже. Если раньше Вероника завидовала этой Арвен, в основном из-за волшебного белого коня, то теперь еще добавилась отчаянная и безнадежная зависть из-за эльфийской утонченной красоты, которая наверняка бы не оставила Воронова равнодушным.

А еще интересно, встречается ли Воронов с кем-нибудь? Может, осталась какая-нибудь девочка в старой школе? Или уже здесь? А если нет – почему бы ему не пригласить Веронику, например, в кино? Или Вероника ему не нравится? Она раньше с мальчиками в кино не ходила, да и вообще ни на какие свидания. И как-то даже не думала о таких глупостях. И только посмеивалась над переживаниями Алиски, которая постоянно в кого-то влюблялась: то в нового химика, то в Леголаса, то в одноклассника Володьку. Но вот стоило появиться Воронову – и Вероника вдруг стала обо всем этом думать и тоже волноваться, еще хуже Алиски. Думать, как Воронов на нее посмотрел, что сказал. Ждать каждой встречи. Может, она и правда влюбилась в него, как предположила опытная Алиска? Или, что еще хуже, любила его всегда, с первой встречи в детском саду? Поэтому ее больше никто и не интересовал: ни симпатичный остроумный химик, ни Леголас, ни одноклассники. И даже, на самом деле, Арагорн.

Вот ужас-то, если так! Потому что, кажется, Воронов не был влюблен в Веронику ни капельки. И занимался с ней исключительно из доброты и увлеченности математикой. «Живую математику» они уже всю прошли и начали «5 минут на размышление». У Вероники даже однажды возникла мысль вписать в раздел «чувства-обманщики» свой вопрос: «Я тебя люблю, Воронов. А ты? Пять минут на размышление». Но она, конечно, не решилась. Хорошо, что у этого Перельмана оставалась еще прорва всяких занимательных книжек про математику и другие науки, спасибо ему. По крайней мере, после того как Вероника это все изучит, она станет жутко умной, докажет какую-нибудь теорему – ладно, с теоремой Пуанкаре уже разделался Перельман (тот, который однофамилец), но ведь что-то еще он оставил другим, – а потом станет профессором и посвятит всю свою жизнь науке. Это будет несложно, потому что Веронике не придется отвлекаться на семейную жизнь. Она никогда не выйдет замуж, разве что фиктивно, для великой цели, как Софья Ковалевская.

Еще надо уточнить, вручают ли нобелевскую премию по математике, если да – Вероника ее обязательно получит, предположим, лет в сорок… нет, сорок – поздновато, надо пораньше, чтобы она еще хорошо выглядела в вечернем платье на церемонии вручения в Стокгольме.

И надо, чтобы Воронов ее там обязательно увидел и онемел от восхищения. Впрочем, с этим пунктом неожиданно случилась неувязка: оказалось, Нобель не включил математику в списки премии из личной мести какому-то математику, за которого вышла замуж его невеста. Ну что за несправедливость! Из-за какого-то одного ученого, которого уже и на свете нет, глупой невесты и ранимого самолюбия Нобеля пострадала такая замечательная наука! И теперь нужно придумывать что-то другое, чтобы Воронов обратил на Веронику внимание.

Пока же он не собирался неметь от восхищения при виде нее. Он даже в кино Веронику ни разу не пригласил. После обсуждения задачки из очередной книжки по занимательным наукам он торопился домой. По выходным тоже был все время занят. Наверное, все-таки встречался с какой-то другой девочкой. Или тоже решил посвятить свою жизнь науке.

И когда Вероника уже совсем отчаялась, Воронов пригласил ее на турнир «что? Где? Когда?». Оказывается, Димка был в школьной команде, и именно на тренировки по этой игре он ходил по вторникам. Конечно, оставалось еще шесть дней, со среды по понедельник, но Вероника все равно немного повеселела. К тому же она была единственной девочкой, которую он позвал. Не считая одноклассников Воронова и какой-то компании, вроде из старой школы. И того, что в команде Воронова было три девчонки, и одна довольно симпатичная. Как раз с ней Димка все время шептался…

Но в перерыве Воронов все-таки нашел время для Вероники.

– Ну как тебе? – спросил он.

– Здо́рово! – бодро ответила она. – Вопросы такие… интересные.

На самом деле все было хуже некуда. На эти вопросы она сама бы нипочем не ответила.

А девчонки в команде Воронова оказались жутко умными, даже та, симпатичная. Наверное, она нравилась Димке куда больше Вероники. И вообще, с такой конкуренцией шансов на нобелевку у Вероники было бы немного, если уж честно. Вот и хорошо, что Нобель вычеркнул из списка математику.

– Ну рад, что тебе нравится, – улыбнулся Воронов.

И тут на них налетела орущая дурным голосом и визжащая толпа. Оглушительно, под самым ухом, хлопнул выстрел. Вероника вскрикнула и вдруг совершенно неожиданно для себя бросилась к Воронову. Она сделала это не рассуждая, рефлекторно. Как тогда, в детском саду. И как тогда, он взял Веронику за руку и шагнул вперед, отодвигая ее за свою спину и заслоняя – на этот раз не от взбешенной воспитательницы, а от толпы и выстрелов.

Оказалось, что это команда, победившая в первом туре, и ее болельщики. Хохоча, вопя и обсыпая окружающих конфетти из хлопушек, они проскакали мимо.

– Вот так тихо и незатейливо веселится будущая интеллектуальная элита нашей страны, – прокомментировал Воронов, поворачиваясь к Веронике. – Ты чего, Мурашова? Так страшно? У тебя глаза прямо как тогда, когда эта кобра в тушеных овощах на тебя накинулась.

Вероника хихикнула. Представила кобру в тушеных овощах и решила, что Ирэна Степановна и правда на нее похожа.

– Ты помнишь? – спросила она.

Здо́рово, что он тоже об этом подумал. Если до сих пор не забыл, может, он иногда вспоминал и Веронику? Хотя бы изредка за эти восемь лет, что они не виделись.

– Это было незабываемое зрелище, – ответил Воронов, улыбаясь. – Репа на ушах, капуста в прическе. Знаешь, ты просто опередила время. Сейчас такой перформанс сделал бы тебя мировой знаменитостью.

Вероника засмеялась. Она вдруг представила какую-нибудь современную выставку. На стенах – абстрактные картины, в углу – композиция с огромным мусорным ведром, муляжами консервных банок и селедкой из папье-маше – именно такую Вероника как-то видела на подобном мероприятии, – а в центре, на табурете, восседает Ирэна Степановна, живописно украшенная вареной морковью.

Вероника хохотала, а Воронов с улыбкой смотрел на нее.

– Жаль, что Ирэна Степановна этого не оценила, – отсмеявшись, сказала Вероника. И вдруг заметила, что впервые произнесла это имя без содрогания. Кажется, слова Воронова, нелепая картинка выставки и смех навсегда избавили ее от остатков того детского ужаса.

– Ну, у нее вроде бы вообще с головой было не очень, – заметил Воронов, продолжая улыбаться. – Переизбыток яда в организме обычно вытесняет интеллект и положительные душевные качества. Кстати, что ты тогда с ней сделала?

Я все забывал спросить. Опрокинула на голову кастрюлю с рагу?

– Это была вареная морковка. И я просто уронила тарелку. А она поскользнулась, пока гналась за мной.

– А я-то восхищался – такая шмакодявка, а такая храбрая! И ловкая к тому же. Надо же – надела на голову воспитательнице кастрюлю!

– Я не храбрая… – вздохнула Вероника.

– Зато скромная. Не приписываешь себе лишней славы.

Воронов отпустил ее руку, и Вероника подавила разочарованный вздох: она надеялась, что он будет держать ее ладонь пусть не вечность, но более-менее приближенный к этому срок. И тут же ошеломленно замерла: кончиками пальцев, очень осторожно, Воронов погладил ее щеку. Но тут же отдернул руку, будто обжегшись.

– Ладно, – сказал он чуть изменившимся голосом. – Раз мы выяснили, что ты не умеешь отбиваться кастрюлями от нападающих, я тебя сегодня провожу до дома. Дождись меня, хорошо?

Вероника не запомнила ни одного вопроса второго тура, хотя очень старалась вслушиваться. И только иногда рассеянно улыбалась и трогала кожу на щеке – там, где ее коснулись пальцы Воронова.

Но провожание получилось скомканным: Воронов опять куда-то торопился. Напоследок он попросил у нее телефон. Сердце у Вероники замерло: уж теперь он точно пригласит ее на свидание! Но оказалось, Димка интересовался не ее номером, а просто хотел дать ей свой. Он взял Вероникин мобильник, быстро завел в книгу новую запись и сказал:

– Звони, если что.

– А что такое «защ репт и вар ов»? – недоуменно спросила Вероника, разглядывая странное сокращение.

– «Защита от рептилий и вареных овощей», – объяснил Воронов, улыбнулся и ушел. Куда-то в свою жизнь, где не было места Веронике.

* * *

Ночью Вероника долго ворочалась и не могла уснуть. Она вспоминала, как смотрел на нее Воронов, когда его пальцы коснулись ее щеки. И как кожа в этом месте вспыхнула огнем, а потом этот огонь хлынул в горло, перекрывая дыхание, и потек вниз, сквозь заколотившееся сердце, разливаясь горячей сияющей рекой по всему телу, до самых кончиков пальцев на руках и ногах. Наверное, если бы Вероника была деревянной куклой, как Буратино, она бы сгорела. Но ее тело оказалось из какого-то другого, огнеупорного и изменчивого материала, и на минуту она сама будто превратилась в лепесток огня, летучий и свободный. И мир вокруг чуть покачнулся и накренился, потому что прежние законы физики, вроде притяжения и гравитации, больше не имели своей власти над Вероникой. Она сама была как пламя, как ветер, как солнечный луч.

А потом Воронов отдернул руку, и Вероника рухнула обратно в свое обыкновенное человеческое тело. Но она запомнила, как это бывает – превращаться в невесомый летучий свет. И теперь вспоминала, растерянно улыбаясь, и осторожно трогала кончиками пальцев то самое место на щеке. Как будто там до сих пор осталась огненная метка, навечно запечатанное мгновение, когда рука Воронова касалась Вероникиной кожи.

Она лежала в кровати, смотрела в просвет между занавесками, как за окном колышутся ветки на фоне жемчужно-серого предрассветного неба. Ветер, залетавший в открытую форточку, пах сиренью и весной. Он тихонько наигрывал на серебряных трубочках очень нежную и почему-то пронзительно трогательную мелодию. Веронике хотелось одновременно заплакать и засмеяться от счастья. А еще хотелось вскочить, подбежать к окну, распахнуть его настежь, подставить разгоряченное лицо весеннему ветру – и увидеть, как внизу стоит Воронов и, запрокинув голову, смотрит наверх. Потому что он почувствовал, что Вероника думает о нем, все понял и пришел. Как Ромео к Джульетте. Только у них все будет хорошо, никаких ядов и кинжалов и всего такого. Во-первых, их семьи не враждуют и вообще пока друг с другом незнакомы, во-вторых, у Вероники нет никакого психованного двоюродного брата, который бросается со шпагой на кого попало, и, в-третьих, сейчас вообще не средневековье, что само по себе здо́рово.

Хотя раньше средневековье Веронике нравилось. Они с Алиской даже одно время мечтали туда попасть и пытались вычислить, как можно найти в окрестностях рабочий временной портал. В промежутках между поисками портала они разыгрывали истории из своей будущей жизни среди прекрасных дам и рыцарей. А потом Вероника прочитала несколько исторических книжек, и ей эта идея разонравилась. Во-первых, совершенно не факт, что ты попадешь в средневековье какой-нибудь герцогиней, а, например, не крепостной девкой. Вот будет обидно, если на следующий же день тебя запорют на конюшне за какую-нибудь разбитую барскую чашку. Да и герцогиням жилось в средневековье не очень здорово. Поэтому теперь, если бы кто-то прямо сейчас открыл перед Вероникой этот самый портал, она бы твердо и без раздумий отказалась. Хотя заглянуть туда на денечек и вернуться можно. Особенно если вместе с Вороновым. Не только потому, что с ним не страшно. Но еще и потому, что временной портал – это такой здоровский повод ему позвонить. Ведь, наверное, глупо и навязчиво звонить просто так. Или нет?

Вероника уснула почти утром. И ей приснилось, что она опять маленькая и потерялась в каком-то незнакомом безлюдном городе, а еще за ней гонятся динозавры, гулко топая и цокая когтями по брусчатке. Целое стадо – или стая? Наверное, про динозавров так нужно говорить в зависимости от обстоятельств. Если травоядные и неопасные, тогда, как коровы, стадо, а если хищники – тогда стая. Здесь была стая. А впереди, на самом большом и зубастом динозавре, восседала Ирэна Степановна, украшенная на туземный манер бусами и короной из вареной моркови. Вид у нее был почему-то одновременно свирепый и смущенный – наверное, из-за нелепых овощных украшений.

Веронике сперва было очень страшно, она металась по запутанным темным улицам, и ей уже казалось, что она никогда не сможет убежать от своих преследователей. А потом вдруг откуда-то появился Воронов. И, как уже это бывало раньше, наяву, взял ее за руку и отодвинул за свою спину. Встал между Вероникой и опасностью. И сейчас же оказалось, что динозавры ненастоящие, мультяшные. Они вдруг полиняли и выцвели вместе с Ирэной Степановной, которая тоже оказалась нестрашной и даже смешной. И видимо, почувствовав это, воспитательница смутилась окончательно, постепенно растворилась, как размытый водой акварельный рисунок, и исчезла вместе со стаей динозавров – и из этого сна, и вообще навсегда из кошмаров и памяти Вероники.

«Ты чего не позвонила? – укоризненно спросил Воронов во сне. – Я зачем тебе дал телефон?»

Вероника смутилась.

«Я… э-э… – пролепетала она и брякнула первое, что пришло в голову: – Я не знала, динозавры – это рептилии или нет?»

«Да какая разница», – сказал Воронов.

«От динозавров ты меня тоже будешь защищать?» – спросила Вероника.

«От чего угодно», – пообещал он и посмотрел на Веронику так, что у нее быстро забилось сердце. А потом очень нежно тронул кончиками пальцев ее щеку, совсем как тогда, и наклонился к ее лицу. «Сейчас он меня поцелует», – поняла Вероника. Наверное, нужно было закрыть глаза, как это показывали в фильмах, но она не стала. Ей хотелось видеть Димкины взволнованные глаза – вот так, близко-близко.

А потом зазвонил будильник и вырвал Веронику из объятий Воронова буквально за секунду до поцелуя. Ну что за невезение! Вероника выключила противный звонок и, зажмурившись, спряталась под одеялом. Но сон и не думал возвращаться. Ну и ладно. Сегодня она встретит Воронова наяву, в школе. И может быть, расскажет ему этот сон. Конечно, не весь, еще чего! До того момента, как она спросила про динозавров. А если он догадается, что было дальше? А если он решит поцеловать ее на самом деле, а не во сне? Сердце заколотилось, и вспыхнула огненная метка на щеке, и Вероника зажмурилась сильнее, представляя, что сон не прервался, а продолжается – с того самого момента, когда зазвонил будильник.

* * *

В школе Воронова не было. Вероника решила, что он прогуливает. Но когда он не появился и на следующий день – забеспокоилась. Может, он заболел? Например, простудился, поздно возвращаясь тогда от Вероники. Или на него напал грабитель. Или он защитил кого-нибудь от грабителя, и тот ранил его ножом. А теперь умирающий Воронов лежит в больнице, в реанимации, а спасенная девушка носит ему туда бульон и цветы. Интересно, она симпатичная? Вдруг он теперь в нее влюбится и забудет Веронику?

Решившись, Вероника поймала одного из одноклассников Воронова.

– А, – сказал тот, – так его не будет до следующего года. Чего-то там по семейным обстоятельствам. – Увидел растерянное лицо Вероники и добавил, усмехаясь: – Да ничего такого! Он сам сказал – просто охота пораньше на каникулы свалить. У них дом за городом. Не знала? Лес, рыбалка, мотоцикл, все дела. Оно надо – лишний месяц в городе париться?

Оказывается, Вероника действительно ничего про него не знала. Ни про дом за городом, ни про то, что он собирался уйти на лето раньше. Интересно, как это у него получилось? Хотя он же отличник, как-то, наверное, договорился. Лес, рыбалка, дом за городом. Здо́рово, да.

Вероника несколько раз находила в телефонной книжке его номер, но так и не решилась нажать на вызов. Что она скажет? «Эй, на меня напали вареные овощи»? Очень смешно. А сам Воронов, наверное, с ней говорить и не хотел. Потому что даже не посчитал нужным предупредить, что уезжает. Скорее всего, ему все-таки было на нее наплевать. И все это глупые придумки – про Ромео и Джульетту, и про то, что Воронов мог ждать под окном, и про поцелуй, которого не было и никогда теперь не будет.

Так плохо Веронике еще ни разу не было. После уроков она отделывалась от Алиски под разными надуманными предлогами и забивалась куда-нибудь с очередной книжкой про занимательные науки. Оказалось, что если заслоняться от окружающих какой-нибудь умной книжкой, они быстро от тебя отстают. Почти не различая текста, Вероника листала страницы одну за другой. А потом начинала сначала.

Может, если бы она с кем-нибудь поговорила, стало бы легче. Но Вероника не знала с кем. С Алиской можно было обсуждать что угодно, только не Воронова. С папой… с папой, наверное, можно было бы поговорить абстрактно, о жизни, и он бы сам все понял и что-нибудь посоветовал. Но папа в последнее время был какой-то замотанный, кажется, из-за неприятностей на работе, где он пропадал по вечерам и выходным, и разговора по душам все никак не получалось.

Возможно, из-за всех этих переживаний Вероника довольно спокойно восприняла полное крушение планов на лето. Обычно она вместе с родителями уезжала почти на все каникулы – сначала на море, потом в лес, на озёра, с палатками, или в деревню. А иногда они устраивали путешествие по разным городам. Родители Вероники оба были «свободные художники». Мама переводила книги, папа занимался подготовкой макетов и обложек, сотрудничал с разными издательствами. Они когда-то так и познакомились – за выпуском одной общей книги. Алиска, родители которой работали в офисах по стандартному жесткому графику, с месячным отпуском, очень завидовала таким интересным Вероникиным каникулам. Сама Алиска в основном гостила у бабушки в деревне, где была, по ее словам, скукота смертная.

Правда, предыдущее лето, перед седьмым классом, получилось так себе. Мама и папа все время ссорились, хотя и старались, по обыкновению, не ругаться при Веронике. Как будто она не замечала, как они запирались в другой комнате и шепотом орали друг на друга. А с осени папа стал пропадать на новой работе. К следующему лету выяснилось, что теперь он эту работу оставить не может и отдыхать все вместе они не поедут. И что, оказывается, у мамы тоже новый срочный перевод, поэтому Вероника отправляется одна в лагерь. На месяц, а может, и два.

Раньше Вероника бы расстроилась. А теперь ей было все равно.

В результате она проторчала в лагере до осени. Наверное, в других обстоятельствах это могло бы быть очень неплохое лето. Родители постарались и выбрали довольно интересный лагерь. Каждая смена – тематическая. Театральная, литературная, математическая. Но, во-первых, Вероника никогда не любила большие компании сверстников – еще с садика. Поэтому лагерь был как продолжение школы, а вовсе не каникулы. Каникулы – это мама с папой; возможность просыпаться и засыпать, когда хочется; выбирать, что есть на завтрак, обед и ужин, куда поехать и чем заняться. А здесь даже не получается спокойно посидеть одной в тишине с книжкой.

Спас ее опять Перельман – и Воронов. Вероника часто удирала с надоевших коллективных мероприятий и читала «Занимательные науки». Задачки были действительно интересные, и еще можно было представлять, что они решают их вдвоем с Вороновым. Если хорошо сосредоточиться, Вероника даже могла услышать его негромкий голос, объясняющий непонятное. Еще немного – и она начала бы с ним разговаривать. Кажется, Вероника действительно двигалась семимильными шагами к званию профессора математики. Ну и заодно – к дурдому.

А когда ей становилось совсем тоскливо, она находила его номер в телефонной книжке и представляла, что нажимает на кнопку звонка. Например, можно было бы сказать, что она позвонила случайно. Искала номер подруги и нажала не туда. Нет, лучше – друга, пусть Воронов поволнуется: какой такой друг? А заодно спросить, как дела. А если она позвонит не вовремя и Воронов будет занят? И если ему наплевать, что у Вероники есть какой-нибудь друг? Если он просто скажет: «Извини, я сейчас не могу говорить. Хорошо, что ты позвонила случайно, я тоже о тебе ни разу не думал за это лето. Ну, пока». Вероника холодела, когда представляла, что он может это сказать. Тогда точно будет не́ на что надеяться и незачем ждать осени и школы, когда она наконец увидит Воронова. Поэтому лучше не звонить. Так можно представлять, что он тоже о ней думает.

И может, даже чаще, чем Вероника о нем. Хотя это как раз маловероятно. Потому что Вероника думала о Воронове постоянно, буквально с утра до вечера. Спасаясь от этих мыслей, она даже записалась в какой-то дурацкий кружок макраме, где научилась плести из веревочек разные коврики и салфетки. А потом еще согласилась участвовать в спектакле по мотивам Питера Пэна.