Текст книги "Свидание под дождем"

Глеб понимал, что совсем уж реклама исчезнуть не сможет, скорее сейчас самое время придумать новую рекламу – умную и не такую навязчивую, проявить свои незаурядные способности, но… Контору, в которой он работал, тоже просто-напросто закрыли.

Глеб оказался на улице.

Он сразу же принялся искать для себя новые вакансии. И не находил. Люди его специальности стали не нужны в данный момент, какими бы талантливыми и способными они ни являлись. Мужчина был даже согласен на работу за пятьдесят тысяч (вместо прежних двухсот, а то и трехсот). Но за эти деньги его никто не брал.

У Глеба имелись накопления, и он некоторое время мог позволить себе жить, не работая. Но аренда квартиры! Расходы на авто! Подорожавшие еда и продукты!

Москва, эта милая добрая Москва, вдруг расхохоталась Глебу прямо в лицо. Многие из знакомых Глеба, работавших в том же рекламном бизнесе, что и он, постепенно начали уезжать прочь из столицы, в свои родные пенаты. А вечные пробки на дорогах, а цены в магазинах, а давка в общественном транспорте… только подхлестывали уезжающих побыстрее покинуть этот коварный город.

У Глеба тоже мелькнула эта мысль: раз настали такие времена, не проще ли вернуться в родной поселок? Там на накопленные деньги можно еще долго существовать… Здесь на эти деньги квартиру не купишь, но там вполне дом можно себе построить, влиться в семейный бизнес.

Но скука. Нет, не скука – тоска там, в глуши. Вечный туман, вечный запашок гари, грязь под ногами, от которой он отвык.

Нет, вернуться равносильно смерти. И тогда Глеб решился на свой проект. Не такой уж безумный, если прикинуть…

Москвичи, для которых стало дорого ходить в рестораны, все же не отказались от привычки ходить куда-то. Культурный досуг сделался модным. Отчего бы не придумать нечто такое… не требующее особых вложений и сил, но дающее бешеный доход?

Выставка, например, художественная выставка. Галерея. Ожившие картины знаменитых художников…

Глеб стал реализовывать свой проект. Очень помогла ему Арина Фардинова. Благодаря этому знакомству Глеб сумел сэкономить очень прилично. Одно дело целой студии платить, другое – специалисту-фрилансеру, который решает сразу все проблемы.

«Она умничка… – ворочаясь в постели с боку на бок, умиленно подумал Глеб о своей помощнице. – Дай бог ей всего хорошего. И как она меня тоже понимает, буквально с полуслова… Но уж больно неказистая на вид, даже вульгарная. До стильной Зои Арине очень далеко».

* * *

У Зои болело все – руки, ноги, спина… Особенно спина. К этой постоянной боли девушка почти привыкла, она являлась постоянной спутницей многих балерин, но сегодня боль была чуть сильнее, кажется.

Тем не менее спать Зое хотелось настолько сильно, что она, едва пришла домой, сразу же рухнула в постель, лишь звук у телефона успела отключить. И тут же мгновенно заснула, хотя даже сквозь сон продолжала чувствовать эту ноющую, рвущую мышцы боль.

…Наверное, если боль станет еще сильнее, придется уйти из балета. Многие уходят, не выдерживая боли, нагрузок и тех ограничений, что накладывает танец на сцене на артиста. Но как тогда жить, чем заниматься?

Зоя попала в балетный кружок в раннем детстве, еще до школы. Ее привела мама по просьбе самой девочки. Зое нравилось танцевать, ей хотелось стать артисткой, стать известной. Нравилось, когда все смотрят и восхищаются. Тогда, в далеком детстве, Зоя о трудностях и боли не думала.

В десять лет девочка решила поступить в хореографическое училище. И ее охотно приняли (хотя принимают далеко не всех). Но у Зои оказалась прекрасная растяжка, она запросто садилась на любой шпагат. И, самое главное, Зоин прыжок от природы являлся красивым и выразительным. Она прыгала и высоко, и легко одновременно. Конечно, именно прыжку учили, но на это потребовалось бы дополнительное время и усилия. Поэтому прыжок являлся ее фирменной фишкой с самого начала ее карьеры. Прыгнув, Зоя замирала в воздухе, для нее словно не существовали законы земного притяжения. Юная балерина парила над сценой, она взвивалась над ней как птица!

Иногда даже самой Зое казалось, что она может летать, особенно когда оказывалась где-нибудь на высоте и смотрела на землю сверху вниз: «А что, если я упаду отсюда, случайно, например? Наверное, я не разобьюсь, я все равно полечу!» Но, к счастью, здравый рассудок удерживал Зою от бессмысленного риска…

Словом, благодаря своим способностям Зоя оказалась впереди многих своих соучениц, тоже мечтающих танцевать. Кроме того, у девочки имелся музыкальный слух, она, танцуя, попадала в такт музыке.

Здоровье. Здоровьем девочка отличалась тоже хорошим, да и наследственной склонности к полноте у нее не имелось…

Словом, Зою охотно взяли в училище, в котором она провела восемь замечательных, интересных (хотя и не самых легких) лет. Боль? Она в те времена не терзала Зою – уже присутствовала в ее жизни, да, но не владела ею, не подчиняла себе, как в последнее время.

После училища Зою, подающую большие надежды юную танцовщицу, взял к себе в труппу один московский театр. Театр не самый известный, но все равно – это была большая удача, что в восемнадцать лет Зоя оказалась на столичной сцене.

Ее ровесники – обычные мальчишки и девчонки – только-только задумывались о своем будущем, поступали в институты, а она уже начала работать.

Зарплата, правда, очень и очень небольшая (Зоя ведь, по сути, являлась госслужащей). Хорошие же пуанты стоят дорого, и их требуется в месяц не менее двух пар… Но деньги честолюбивую девушку волновали очень мало. Она, выступавшая в кордебалете, мечтала когда-нибудь выходить на сцену в сольных партиях.

Вставала в семь утра. Первая репетиция – с десяти утра до двух часов дня. Потом дневной отдых и опять репетиция. И вечерние выступления… Раньше полуночи лечь спать не получится. Выходной – один раз в неделю.

Горные лыжи и сноуборд – запрещены, поскольку слишком травмоопасны. Даже катание на коньках нежелательно, поскольку при нем не те группы мышц задействованы. В тренажерный зал тоже не походишь – можно нарастить себе большие бедра, которые для балета совсем нежелательны.

Какая-то подработка для балерины – маловероятна. Потому что и времени нет, и физических возможностей. Дневной отдых давался именно для отдыха, если в это время чем-то еще заниматься, то может просто не хватить сил на репетиции…

У Зои никогда не было праздников. Ни Нового года, ни майских каникул. Поскольку в эти дни всегда – выступления и репетиции. Боль от постоянных репетиций и выступлений уже начала потихоньку накапливаться и мешать Зое. Но девушка пока еще могла терпеть.

Старшая сестра Нина так и не смогла привыкнуть к напряженному графику Зои. После смерти родителей Нина стремилась сохранить хоть какую-то видимость семьи, но не получалось. У Нины было двое детей – Костик и Леночка. Муж, отец детей, ушел к другой женщине… Словом, у Нины, помимо детей, кроме Зои – теперь и не было никого рядом.

…Звонок в дверь.

Зоя подняла голову, с холодной ненавистью посмотрела на часы – половина седьмого. Вечера или утра? Наверное, все-таки вечера.

Девушка заставила себя встать, с трудом, преодолевая ноющую боль в мышцах, доковыляла до двери, заглянула в глазок. Так и есть, Нина…

Защелкала замком.

– Привет, я чего-то забеспокоилась… Все в порядке? У тебя телефон не отвечает, – впорхнула сестра.

– Проходи. Я спала.

– Ой, прости. Но ты же знаешь, как я за тебя переживаю.

Нина была очень похожа на мать. Такая же мнительно-тревожная и ласковая. Худая, с длинным лицом и длинным носом, тонкими светлыми волосами, свисающими вдоль щек. Она напоминала афганскую борзую, кроткое и невероятно хрупкое создание. Невозможно на сестру всерьез сердиться. И, потом, у Нины – больное сердце. Хотя при этом Нина как-то умудрилась родить аж двоих детей.

– Я тебе поесть принесла. И компот в термосе, не сладкий. Будешь? – уже хлопотала на кухне старшая сестра.

– Буду, – решительно согласилась Зоя, окончательно придя в себя после сна.

– Как выступление вчера?

– Хорошо.

– А как домой добиралась? Такси вызвала?

– Меня Глеб встретил.

– Глеб! – встрепенулась Нина, округлила свои без того выразительные большие глаза. – Какой он у тебя замечательный! Все остальные – идиоты и извращенцы, один он нормальный.

Нина была в курсе личной жизни младшей сестры. Знала о ее поклонниках, о тех странных личностях, что нередко рвутся за кулисы театра… Да и вообще, зритель влюбляется в сценический образ, не понимая, что Жизель на сцене и девушка Зоя в жизни – это две большие разницы…

– Ешь, ешь… – продолжила Нина, пытливо и пристрастно, словно собственного ребенка, оглядывая Зою. Пригладила ей растрепавшиеся волосы. – Да ты еле руками шевелишь.

– Плечо ноет и спина.

– Давай помассирую. И как же ты завтра на репетицию пойдешь, а?

– На сцене все проходит, ты знаешь, – усмехнулась Зоя, с аппетитом уничтожая котлеты, которые принесла сестра, и запивая их вкусным домашним компотом.

– Не нравится мне твой балет, одно мученье. Я и матери всегда об этом говорила… У тебя с Глебом серьезно?

– Да как сказать…

– Но ты же женщина, ты должна чувствовать, как он к тебе относится… – возмутилась Нина, массируя плечи сестры. – Он готов тебе сделать предложение?

Зоя задумалась. Вспомнила лицо Глеба, его голос.

– Да, – неохотно призналась она. – Он мне еще небольшую подработку предлагает летом. У меня каникулы в июле-августе, и я пока не знаю, как там с гастролями…

– К черту гастроли. К черту подработку. Если он сделает тебе предложение – соглашайся.

– Нинка, ты спятила… ой, осторожнее… Какой замуж? Мне только двадцать семь, самый пик карьеры, мне доверили сольные партии… а я – замуж и в декрет?!

– Семья важнее.

– А мой труд, мои старания, чуть ли не с детства… Все коту под хвост пойдет?

– Почему коту под хвост, – возразила Нина, аккуратно и старательно разминая плечи сестры (научилась этому давно, пришлось, с такой-то младшей сестрой). – Сейчас не старые времена. Сейчас все балерины рожают. Вон примы-то наши… Я о них читала. Родили!

– Все равно это не так часто случается. И очень тяжело – форму потом восстанавливать, не у всех балерин получается, – терпеливо объяснила Зоя.

– Ох… Бесполезно с тобой спорить.

– У Глеба много знакомств и связей. Как-то он обронил, что у него есть человек в «Российском балете». Попасть в труппу Большого или «Российского балета» – мечта каждой балерины, – продолжила Зоя. – Я понимаю, что Большой – это, конечно… вряд ли, я реалист. Ничего не исключаю, но – вряд ли. А вот в «Российский» – есть шанс. Я же чувствую, знаю свои силы и возможности… Понимаешь?

– Понимаю. – Нина звучно чмокнула сестру в макушку. – А ты его любишь?

– Кого?

– Ну Глеба же, кого! Чучело ты мое несуразное…

Зоя задумалась. Не смогла ничего ответить – вот так, сразу. Сестра потом забыла о своем вопросе, уже защебетала о чем-то другом.

Нина скоро ушла – боялась оставлять детей дома одних надолго, хоть Костик и Лена являлись вполне самостоятельными.

А Зоя продолжила размышления. В самом деле, любит ли она Глеба?

«Он хороший человек. Порядочный. Настоящий джентльмен. Цветы, подарки, рестораны. Он адекватный. Нет, ну есть у него кое-какие закидоны… – тут она вспомнила вчерашнюю ночь. – Но это тоже вполне нормальные закидоны. Немного на грани, но… Было бы хуже, если бы он мне секс втроем предложил или какие-нибудь эти штучки с играми в госпожу и раба. Всегда вежлив и добр, из тех, кто не способен поднять на женщину руку. Почти не пьет. Не изменяет. Хотя как я могу быть уверена, что не изменяет?! Но нет, не изменяет…» – Она улыбнулась рассеянно.

Взяла в руки сотовый телефон, обнаружила в нем множество пропущенных вызовов. Причем половина – от сестры и половина – от Глеба.

«Я могу сомневаться в своих чувствах к Глебу, но зато он определенно любит меня. Но сможем ли мы с ним жить вместе?»

* * *

Тим еще вчера закончил все электротехнические работы, которые были на него возложены, и теперь ждал, когда другие специалисты установят экраны в огромном зале.

Мужчина сидел в летнем кафе пил кофе и лениво листал страницы какой-то книжки… Лежала тут на столе, от нечего делать принялся читать.

Раздался звонок мобильного.

– Тимыч, подходи, сейчас Арина приехала, мы ролик запускаем, – заговорил в трубку Глеб.

– Да, иду. – Тим поднялся, чувствуя, как бешено забилось вдруг у него сердце. «Арина приехала…» Нет, конечно, еще очень волнует то, насколько получился весь этот проект с ожившими картинами, но Арина…

Девушка была уже в зале, где собралась небольшая толпа из тех, кто занимался монтажом проекторов, еще какие-то люди присоединились, вероятно, будущий персонал галереи, да и Глеб находился там, разумеется.

Но лишь Арину Тим видел – как она стояла среди людей и улыбалась, отчего ямочки то и дело возникали у нее на щеках. В длинном цветастом платье; короткая джинсовая куртка, пестрые сандалии, опять на высокой подошве… Золотые волосы, блеск ореховых глаз. Девушка-карамелька.

Арина показалась Тиму настолько красивой, настолько необыкновенной в этот момент, что у него даже похолодело все внутри. Он почувствовал, что готов ради нее на всё.

Если раньше он сомневался в том, стоит ли заводить с ней роман, стоит ли пускаться в отношения, то теперь лишь об одном думал – как сделать Арину своей. И ему уже ничего не было жалко ради нее.

– Друзья, прошу прощения, что запутал, полчасика придется подождать, один из проекторов надо передвинуть, – пробежал мимо Глеб, пожал Тиму руку: – Как дела? Все в порядке? У меня такой мандраж… Совсем не спал. Арина, детка, как я рад тебе! Прекрасно выглядишь! – выпалил хозяин галереи и шустро скрылся в кабинете.

– Пройдемся пока? – Тим решительно подошел к Арине, протянул ей руку.

– Только недалеко… – согласилась она.

Вдвоем они вышли на улицу, свернули за угол здания, не сговариваясь. Там недавно соорудили нечто вроде веранды – деревянный настил, перила, тканый навес. Вероятно, устроители «Комбината» собирались открыть тут очередное кафе либо готовили место для будущих мероприятий… Уютное, просторное место, и вид сбоку открывался замечательный – на набережную, на мост, по которому то и дело мчались в разные стороны поезда.

Сейчас навес был сдвинут и вся веранда залита ярким вечерним солнцем. Пахло свежей древесиной.

Арина смешно щурилась на солнце, отчего на ее щеках то и дело возникали ямочки. Завитки ее волос горели золотом в ярком оранжевом свете…

– Как Глеб? Всем доволен? Не заставит тебя в очередной раз переделывать ролик? – спросил Тим, не в силах оторвать от этой девушки взгляда.

– Вряд ли, – покачала она головой, направилась к перилам, а Тим, точно завороженный, потянулся за ней. – Тут либо пан, либо пропал. Через полчаса узнаем.

– Надеюсь, все сегодня пройдет прекрасно.

– Твоими бы устами… – вздохнула она.

– Ты не веришь в себя?

– Почему? Верю. Просто анимация, да еще на больших экранах… Это, конечно, не искусство в прямом смысле… Но это творчество все же. Такая вещь… Результат невозможно предугадать.

– Я, когда работаю, всегда знаю результат.

– Ты технарь, – опять улыбнулась она. – Но это и хорошо. Знаешь, ты, Тим, вызываешь ощущение надежности.

– А ты – неуловимая, непонятная, – честно признался он. – Как солнышко. То светишь, то спряталось в тучи, – он поднял лицо вверх, к ослепительно-синему, прозрачному майскому небу. – Я никогда не встречал подобных девушек.

– Шутишь… – пробормотала она, кажется, недоверчиво.

– Я стал думать о тебе, когда еще даже тебя не видел, только имя твое узнал. Словно какое-то предчувствие, представляешь. Можно ли влюбиться в имя? И фамилия у тебя такая… Словно музыка – все вместе звучит.

– Фардинова – это от прадеда фамилия, у него восточные корни были. В переводе с персидского, говорят, лучезарная, сияющая, лучистая… Что-то такое. Но, Тим, не надо!

– Лучезарная? Очень тебе подходит эта фамилия. Словом, сначала я услышал твое имя, а потом я увидел тебя. И окончательно пропал.

– Я очень неправильно себя вела по отношению к тебе…

– А это уже не имеет значения.

– Тим, ты что делаешь? Ты в любви мне, что ли, признаешься? – немного испуганно спросила Арина. В этот момент она показалась мужчине совсем юной. И еще – очень трогательной, беззащитной.

«Я ей в любви признаюсь? – подумал он. – Я ее люблю? Ну да, я ее люблю. Это так и называется – то, что я к ней испытываю…»

– Ага, – он осторожно взял ее руку, прижал ее маленькую ладошку – мягкую, нежную, пахнущую персиковым ароматом – к своим губам.

– Тим! – Она попыталась отнять руку, но Тим не пустил. Он сейчас находился словно в центре урагана или смерча. Они с Ариной стоят спокойно, но зато весь окружающий мир вертится вокруг них с бешеной скоростью. Солнце мечется сверху, по кругу, превращаясь в огненное кольцо, летят поезда навстречу лобовому столкновению, рушится гранит набережной, и темная, мертвая вода фонтаном устремляется ввысь…

Это был миг безумия. И счастья. Всего лишь один миг счастья – поскольку в следующий момент Арина уже произнесла:

– Нет.

– Нет?

– Тим, нет! – Она наконец освободила свою руку, и теперь смотрела на Тима испуганным, несчастным взглядом. Который сразу сказал мужчине всё.

– Ладно, понял, – усмехнувшись, пробормотал он. – Извини.

– Погоди. Ты замечательный. Ты…

– Да понятно, не надо оправдываться.

– Дай мне сказать, – сердито топнула она ногой. – Ты тут ни при чем. Я люблю другого человека. Я влюблена, давно и безнадежно – в другого! И я ничего не могу с этим поделать. Я несчастна. Я больна.

– Ты больна?

– Не в прямом смысле! – закричала она. – Я больна этой дурацкой любовью, я больна им…

– Кем?

– Кем? – осеклась она, провела рукой у себя по лицу, словно пытаясь смахнуть невидимую паутину. – Зачем тебе? Не скажу. Какая разница?!

– Действительно… Но разве любовь – это болезнь? – пожал Тим плечами. – Хотя да. Это болезнь. Как наваждение. Ладно, не будем больше об этом…

Он пошел прочь, теперь Арина устремилась за ним.

– Я виновата, я виновата перед тобой, Тим…

– Да что за бред, ну чем ты передо мной виновата? – сквозь зубы пробормотал он.

– Я тебя… не знаю, правильное ли это слово… но я тебя как будто приманивала. Не нарочно! Но так получилось… То у меня то, то это, Тим, помоги… А я не должна была ничего у тебя просить!

– Ты у меня и не просила ничего. – Он развернулся, остановился перед Ариной, навис над ней. Она невысокая, ладная, словно куколка, а он – неуклюжий дылда. В этот момент Тим ее уже ненавидел. – Я сам предложил тебе свою помощь. Это моя воля, мое желание, мое решение.

– Но я тебя вынудила…

– Арина, ты не понимаешь. Мной нельзя манипулировать. Я такой человек, ты даже не представляешь… Меня невозможно заставить. Я сам, слышишь, сам захотел тебе помочь. Потому что ты женщина, а я мужчина, я должен! И еще потому что я влюбился в тебя с первого взгляда и все время хотел быть с тобой, и ждал любого повода, чтобы быть рядом с тобой.

– Так моя вина как раз в том, что я дала тебе этот повод, и не один! – сведя брови, мрачно произнесла Арина.

Она выглядела в этот момент столь хорошенькой, столь смешной, что ненависть Тима вдруг улетучилась. Одна нежность опять в груди. Поцеловать, обнять, не отпускать эту девушку…

– Ты чокнутая, точно, – весело заметил Тим. Наклонился, оказавшись лицом к лицу с Ариной. И слегка тронул ее нос – своим. Потерся носом о ее нос, словно папуас какой. Зачем он это сделал? Тим не знал. И Арину тоже, видимо, шокировал этим жестом.

– Почему это я чокнутая? – отстранившись, испуганно спросила она.

– Потому что ты не понимаешь очевидных вещей. Если ты и приманивала, как ты выразилась, меня, то своими ямочками. И волосами. Своим запахом.

– Каким запахом?!

– От тебя пахнет персиками, вот каким. А еще у тебя – губы. А еще у тебя шея. Талия… Грудь. Ты восхитительная, ты сама как сочный персик. Я бы тебя съел. Ты что, должна теперь себя за все это винить? За то, что ты девушка, очень красивая девушка? Но ведь я – мужчина. Это не ты, это природа. Если тебе уж так хочется кого-то обвинить в том, что я в тебя влюбился, то обвини природу. Это она меня, как ты выражаешься… приманила.

Она молча смотрела на Тима круглыми, янтарными глазами. Он не выдержал и прижал Арину к себе, поцеловал. Против ее воли. Сам от себя не ожидая.

Поцелуй длился довольно долго. И не Арина его закончила, Тим сам не выдержал, отпустил ее.

– Прости, – сказал он. И добавил после паузы: – Не сдержался.

– Да ладно… – пробормотала она ошеломленно. И потом вдруг засмеялась. И Тим тоже засмеялся, глядя на нее.

– Я бы хотела, чтобы ты был моим другом, – весело предложила она. – Но я знаю, как это звучит…

– Хуже некуда, – подсказал он.

– Хуже некуда… – кивнула она. Опять засмеялась, но теперь уже как-то грустно, и на длинных ресницах у нее повисли слезы. Тим молча достал из кармана салфетку, протянул – Арина промокнула ею глаза.

– Так кто он? Я его знаю? Это Глеб?

– Вот ты зануда… – Арина слегка толкнула Тима кулаком в грудь. – Не скажу. Нет, не он. Ты его вообще не знаешь. Ладно, пора…

Они вернулись в зал.

А там уже – началось. Свет выключили, и по натянутым вдоль стен экранам замелькали картинки. Звездное небо, вернее, хоровод звезд. Звезды увеличиваются, превращаются в танцующих девушек. Меняется фон, девушки становятся узнаваемыми – это героини картин Дега. Трепещут балетные пачки, вздымаются руки под музыку… Голубоватый воздух, розовая кожа. Переливы нежных тонов, грациозный полет балерин в танце. Все как будто замерло на экранах, чтобы зритель мог полюбоваться моментом, схваченным художником, но вместе с тем все движется все дышит и все живет. Статика и одновременно динамика.

Ну да, ожившие картины и есть.

Тим, столичный житель, привыкший к разного рода перформансам, был даже приятно поражен. «А хорошо получилось… Она молодец!» Он взял в полутьме руку Арины, пожал ее.

Ролик длился где-то полчаса или чуть дольше, потом в зале вспыхнул свет. Глеб стоял в центре зала, румяный и взволнованный. Повернулся, обращаясь ко всем тем, кто присутствовал в зале:

– Спасибо. Друзья мои, спасибо. Это, конечно, не все шоу, я еще планирую пригласить кое-кого, для завершения эффекта, так сказать… Но, в общем и целом, все получилось. И именно так, как я и хотел.

Все зааплодировали.

– Так, прошу сюда, небольшой фуршет… Пожалуйста, шампанское, закуски. Отметим это событие.

В стороне, у одной из стен, оказывается, был приготовлен стол для торжества.

Тим не пил, поскольку находился за рулем, он налил себе в стакан соку, отошел в сторону. Мужчина все еще мучительно переживал этот разговор с Ариной.

И она сама время от времени поглядывала на него издалека. Потом, увлекшись общим разговором, наверное, забыла. Тим же не отрывал от нее взгляда. Он понимал, что сегодня – последняя его встреча с Ариной. Больше он никак не пересечется с этой девушкой, поскольку проект закончен.

– …благодаря высоким технологиям шедевры старых мастеров теперь обрели новую жизнь, – вдохновенно вещал Глеб, подняв бокал. – Теперь даже те, кто весьма далек от мира живописи, смогут прикоснуться к великому искусству. Данное мультимедийное, не побоюсь этого слова, действо позволит глубоко проникнуть в образы и сюжеты, созданные гением Дега.

Теперь Тим наблюдал то за Глебом, то за Ариной. Не Глеб ли герой ее романа?

Но сделать какой-либо вывод из поведения Глеба казалось невозможным. Галерист был одинаково любезен со всеми присутствующими, всем расточал комплименты. С одной стороны, Глеб являл собой тип нового руководителя – всегда вежливый, не скупящийся на похвалы, считающий своих сотрудников друзьями и соратниками. С другой стороны – абсолютно закрытый человек. Актер, играющий спектакль. Что у него в голове – не понять. Эмоций своих он никогда не покажет. На лице всегда приветливая улыбка. Робот.

«Я что, ревную Арину к Глебу? Бред… Делать мне нечего. Какая разница, он ее любовник или не он. Хотя почему – любовник? Она сказала, что любит там кого-то – давно и безнадежно. Значит, без ответа. Но можно быть любовницей и оставаться нелюбимой? В принципе, да. Он ее использует, она отдается ему, но хочет большего. Высокой и чистой любви. Ладно… Ни к чему мне лезть во все это! Она сказала – нет, значит, нет».

Тим отвлекся на время, когда Глеб говорил тост в его, Тима, честь – все с той же ласковой улыбкой. Потом галерист произнес извивистый комплимент в адрес той конторы, что предоставила ему проекторы.

Арину Глеб словно не замечал. И лишь в конце своей речи внезапно выдал пышный комплимент в ее адрес.

Арина вспыхнула, опустила лицо. Потом посмотрела на Глеба сияющими глазами, в которых отражался блеск электрических ламп. Или это опять слезы в них стояли?

«Это он! Точно, он! Глеб. А еще врала… Да он это, он, в него она влюблена!»

В самом деле, ошибиться тут было трудно. На какое-то мгновение словно сама душа Арины распахнулась и показала себя. Девушка смотрела на Глеба с нежностью и восхищением. Так на своего работодателя не смотрят.

«Все элементарно. Самый простой ответ – он и есть самый правильный. Истину не надо искать, она всегда лежит на поверхности. Арина без ума от Глеба. Я бы и раньше мог заметить, но не хотел этого сделать почему-то, – отвернувшись, наконец мрачно размышлял Тим. – Только вот зачем она мне сейчас сказала, что это не Глеб герой ее романа? Зачем солгала? Но, с другой стороны, она что, обязана говорить мне правду и только правду? Конечно, Арина не хотела причинять мне лишний раз боль, ведь Глеб, по сути, сейчас мой работодатель… Стоп. Почему я думаю только о себе, о том, что Арина беспокоилась обо мне? Это наивно… Люди думают только о себе и заботятся только о себе. Арина, конечно, милая, и деликатная, и добрая. Она мне сочувствует, но по большому счету ей на меня плевать. Она хоть сто раз может извиниться за то, что она, как ей показалось, меня «приманивала». Но ей на меня плевать. Она заботится только о себе. Глеб не отвечает ей взаимностью, и потому она решила скрыть его имя. Он не любит ее, между ними ничего нет. Именно поэтому Арина отказалась говорить о Глебе. Будь он ее любовником, тут бы все об этом знали…»

Тим раньше не отличался особой проницательностью. Он редко когда размышлял о том, что там думают другие люди, как они живут, какими мотивами руководствуются.

А теперь вдруг, словно по волшебству, перед ним открылся новый, незнакомый мир. Мир других. Почему? Это любовь заставила его измениться?

Тим не выдержал, отставил сок и потянулся за шампанским, опрокинул в себя бокал шипучего напитка, словно пытаясь загасить тот пожар, что полыхал у него в груди.

От одного бокала только жарко стало. «Ладно, дома напьюсь. Блин, а как я теперь за руль сяду?..»

За столом тем временем говорили много и возбужденно. Арина постоянно поглядывала на Глеба. Теперь у Тима уже не осталось сомнений в том, кого любит эта девушка.

Время от времени кто-то выходил из зала покурить. Тим тоже встал из-за стола, покинул территорию «Комбината» и побрел вдоль реки, по набережной.

Случилось именно то, чего он больше всего не хотел, чего всеми силами пытался избежать все последние годы. Тим не хотел влюбляться, а значит, мучиться, но вот взял да и попался. Теперь страдает, как дурак.

А мир вокруг, как назло, был прекрасен. Тепло, относительно тихо. Сумерки – но прозрачные, ясные какие-то, напоминающие белые ночи в Питере. Вокруг шелестела на ветерке майская, свежая, еще не успевшая запылиться листва. Качались фонари над дорогой, блики от них скользили по темной воде внизу, за гранитным парапетом. Этот вечер («томный вечер» – как мысленно определил его Тим) был предназначен для любви. Для поцелуев, объятий, для прогулок вдвоем. Этот вечер плавно вел к ночи – страстной и долгой, полной испарины и невольных стонов. А ночь переходила в рассвет, когда от усталости и бессонницы уже ничего не соображаешь и только смеешься тихо и блаженно, словно потихоньку сходишь с ума. Этот вечер, казалось, уводил в лето, в осень, в зиму, в годы бесконечного счастья…

Но нет. Обломилось. Никуда этот вечер не вел, потому что Арина любила Глеба, а вовсе не Тима.

«Но я ж не избалованный мальчик, даже если бы не было Глеба, не факт, что Арина расположилась бы ко мне… Нет, нет, зачем я о ней столько думал, как мне теперь выкинуть ее из головы, как забыть? Вот я влип…»

Он остановился, отдышался. Остатки здравого смысла подсказывали Тиму, что рано или поздно любовная лихорадка его покинет. Что через неделю или две (ну, а через месяц-то точно) ему станет легче. Легче дышать, легче жить, легче ходить по земле… Боль в душе отступит.

Или не отступит? Или теперь он, как вирусом, заражен этой любовью?

А ведь в ней нет ничего хорошего, в этой любви, Тим об этом прекрасно знал. И в женщинах тоже ничего загадочного нет, никакой тайны, ничего манящего – одна видимость.

Страсть – да, это прекрасно, но страсть через некоторое время пройдет, она не может длиться долго, и потом наступят нудные и неприятные будни. И та же Арина, женись, например, на ней Тим, рано или поздно превратится в скучную, истеричную тетку. Утешать ее потом постоянно, успокаивать, возиться с ней, спасать ее то и дело, направлять, самому организовывать быт, потом дети еще пойдут… И Тиму, как отцу семейства, придется пахать на семью и терпеть. Ну как же, он мужик, он должен… А потом остается только надорваться раньше срока и подохнуть. Вот они, эти чудесные майские вечера, к чему приводят. Знаем, проходили.

Тим уже испытал нечто подобное. Правда, в несколько ином контексте, но какая разница…

Отца у Тима не было. Вернее, он существовал где-то, только вот где – никто не знал. И мать Тима тоже не знала, куда пропал тот, от кого она родила сына.

Мать много рассказывала о том, как они встретились с отцом, какой у них бурный роман случился… Много счастья, а потом много горя, когда мать растила Тима уже одна, без «милого юноши». Растила сына исключительно как помощника и защитника – себе.

Тим с раннего детства умел готовить, убираться, знал, как важно вовремя оплатить коммунальные счета и точно распланировать хозяйство.

Мать его всему этому научила. Во-первых, потому, что собиралась воспитать «настоящего мужчину», во-вторых, у нее в крови это уже было – учить… Поскольку она преподавала в школе труд. Вернее, она говорила, представляясь кому-то: «А я труды в школе преподаю!»

Почему именно «труды», во множественном числе? Тим никогда не уточнял у матери, но, подозревал, что «труды» – это из-за того, что эти уроки всегда шли спаренными, по два подряд. Оттого и «труды».

Это слово всегда казалось ему корявым, неправильным, несчастным. Труды…

Наверное, мать действительно желала сыну добра, хотела его подготовить к жизни, сделать самостоятельным, независимым. Не беспомощным в быту.