Текст книги "Злюка"

* * *

– …ты, милый, все крутишь, крутишь. Поди, денег из меня побольше вытянуть хочешь!

– Бабуля, мы на сто рублей договорились, больше я с тебя и не возьму.

– А почему по проспекту не едешь? – живо спросила пожилая, но весьма бодрая пассажирка, державшая на коленях переноску с котом.

– Там дорогу ремонтируют, пробка, – терпеливо объяснил Иван. – А здесь мы быстрей проедем, по боковой улочке.

– Эге, эге… А потом как попросишь себе еще полтинник накинуть! – ехидно возразила пассажирка. – А у меня, милай, не та пенсия, чтобы полтинниками-то разбрасываться. Вот сейчас еще доктору платить, чтобы Ваське яйца отрезали.

– Жестоко, – вздохнул Иван. – Может, не надо?

– Да как не надо, когда он орет как оглашенный, от соседей одни замечания. А так успокоится он, присмиреет.

Иван притормозил у здания ветклиники.

– Все, бабуля, вылезай… Погоди, я помогу. – Иван выскочил из машины, принял в руки переноску с котом, затем не без труда выдернул из салона грузную, неповоротливую пассажирку. – Сто рублей с тебя.

Едва Иван сел обратно в машину, заработала рация:

– Машина двадцать один десять, свободны? Сейчас ждут на улице Жукова, едут на Верхние Столбы. Берете заказ?

– Беру, – ответил Иван Свете, диспетчеру. – Через пять минут буду на Жукова.

– Двадцать один десять, заказ за вами.

В этот раз пассажиром Ивана оказался интеллигентного вида мужчина с блеском в глазах – явно из тех, кто любит поболтать, пофилософствовать.

– Вот зачем люди животных заводят? – немедленно, без всякого предисловия, начал Иван. Когда была возможность, он охотно болтал с людьми. – Это же они рабов себе заводят!

– Почему же рабов? Мне в Верхние Столбы… – живо отозвался пассажир. – Я думаю, домашним животным нравится такое положение дел. Охотиться не надо, пищу добывать не надо, крыша над головой – ни дождя, ни холода… А еще и приласкают, и поиграют с ними. Лафа!

– Через проспект не повезу, там пробка сейчас. Нет, жизнь – это когда делаешь то, к чему тебя природа приспособила. А когда тебе яйца отрезают… Сейчас бабку вез, она кота в ветклинику кастрировать тащила, – пояснил Иван. – И я подумал, что никакие блага не стоят свободы. Лучше три дня есть свежее мясо, чем тридцать лет питаться падалью.

– Это да… – погрустнел пассажир. – А вот у меня теща, например. Она все за всех знает. И знает, кому чего надо делать. И не важно, что у меня самого голова на плечах…

Далее последовал драматичный рассказ пассажира о своей теще, который взволновал Ивана до глубины души. Затем он подвозил женщину на вокзал, и та делилась уже своими семейными проблемами…

В три часа дня смена закончилась.

Но Иван не поехал домой, он направил машину по одному известному адресу.

Припарковался неподалеку от подъезда, включил негромко музыку. «Но это глупо, – сказал он сам себе. – С чего это вдруг она выйдет сейчас из дома? Погода паршивая – ветер, снег, грязь. Если только дела какие-то срочные… Но вдруг она выйдет и я увижу ее? Я ведь вчера и не разглядел ее толком. Может, это не она была. Нет, это была она! – сам себе возразил Иван. – Я бы ее из тысячи узнал, из миллиона… Это была она».

Заиграла очередная мелодия. Иван даже вздрогнул – эту самую песню он слушал еще в те далекие времена, когда Рита жила в городе, со своими родными, и он видел девушку почти каждый день.

– Вандерфул, вандерфул лайф… – пробормотал Иван. Английский в свое время давался ему с трудом. Но он все же помнил, что «вандерфул лайф» в переводе значит «чудесная жизнь».

Black – Wonderful Life. Скачать. Слушать.

…Да, была когда-то чудесная жизнь… Когда Риту Булгакову можно было видеть каждый день.

У нее такая смешная и милая походка! Идет, быстро переставляя ноги – шаг неширокий, и кажется, будто Рита немного косолапит, но это не так – след ложится ровно и четко. Собственно, первым делом вчера Иван заметил, узнал сначала ее походку, потом и только потом увидел ее лицо.

Но не успел Иван дослушать песню до конца, как вдруг подъездная дверь хлопнула, и в февральском сизом воздухе нарисовалась, точно знамение, она. Рита Булгакова! В темно-синем, до колен, пальто, напоминающем кокон, с пушистым меховым воротником и с непокрытой головой. Белые короткие волосы чуть взлохмачены, бледное личико, огромные голубые глаза.

Рита была все так же красива, как и много лет назад. Она совсем, совсем не изменилась, и даже больше того – она стала еще прекраснее.

Иван давно заметил – женщины ее возраста либо выглядят прекрасно, либо как-то резко стареют, грузнеют, а в глазах у них начинает плескаться едкая кислота. Куда ни взглянут – там дырку прожгут.

Рита же была прекрасна. В ее глазах сияло само небо.

Она огляделась (искала кого?), потом повернулась и своей стремительной – такой смешной и одновременно милой – походкой направилась в сторону улицы. Оставляя за собой на мокром снегу четкие, ровные отпечатки маленьких ступней. Да! Сейчас на Рите были черные короткие сапожки, дававшие возможность разглядеть ее ноги в подробностях – узкие-узкие щиколотки и красивые ровные икры, обтянутые плотными черными колготками.

– О господи… – сказал Иван и ладонью провел по лицу.

Она, Рита, даже в его сторону не посмотрела.

Но, во-первых, он в машине, а во-вторых, он-то точно изменился! С бородой его никто бы не узнал.

Иван тронул машину с места. Вырулил вслед за Ритой на улицу. Ехал за ней следом, ловя краем глаза стремительное, чуть неуклюжее и очень дерзкое (если можно так выразиться) мелькание ее ног. Походка Риты буквально завораживала Ивана.

Несмотря на свою общительность и болтливость, к Рите приблизиться он не смел. Кто она, и кто он… Но ей же холодно, и снег прямо на голову ей падает.

Поэтому долго наблюдать за тем, как вокруг тонких щиколоток Риты вьется снег, Иван не смог. Это последней сволочью надо быть, чтобы не пригласить ее сесть в машину. (Хотя глядел бы и глядел, как переступают ее ноги… Но так и в аварию самому попасть недолго, вот еще о чем не надо забывать.)

Иван коротко просигналил, затем опустил боковое стекло.

Рита обернулась, настороженно посмотрела.

– Рита, привет! – крикнул Иван, наклонившись к окну. – Это я. Ты меня помнишь? Это я, Иван Столяров.

И тут произошло нечто странное, чего Иван никак не мог ожидать. Рита ахнула, широко распахнув глаза. В ее лице было столько удивления и радости, что…

Она дернула ручку у двери, быстро скользнула в салон, на переднее сиденье.

– Ванечка! – сказала Рита. – Здравствуй, Ванечка!

И дальше произошло нечто и вовсе невероятное, немыслимое, невозможное. Она потянулась и поцеловала его в щеку снежными, холодными губами. От нее пахло тоже чем-то нежным, снежным и сладким. И кто только придумывает эти духи, от аромата которых рвутся мужские сердца…

– Ты бородатый… – ласково сказала Рита. – Какой ужас! Ты сейчас на разбойника похож. Я даже в первый момент подумала, что меня здешний Джек-Потрошитель преследует!

– Ты испугалась… – расстроенно произнес Иван, трогая свою бороду.

– Я не люблю бородатых… Да какая разница! – вдруг рассердилась она, но не на него, а словно на себя. – Это все ерунда. Я не о том хотела сказать, Ванечка. Я тебе очень рада, вот что!

– И я тебе рад. Ты вчера приехала в город?

– Да, только вчера.

– Я тебя видел, на вокзале. Но не мог подойти. Я таксист, Рита. Если тебе куда надо, то я полностью к твоим услугам! – От волнения на Ивана даже вдохновение напало. – Вот, запиши номер моего сотового и звони в любое время. Я тебя куда угодно, когда угодно… И совершенно бесплатно!..

– Ты такой милый. Спасибо! – растроганно засмеялась Рита, показав ровные, тоже «снежного» цвета зубы и тоже очень приятной формы – «лопаточками», что ли. В ней все было приятным, милым и забавным, даже такая вроде бы мелочь, как форма зубов. – А брат…

– Что – брат?

– Твой брат правда собирается стать Президентом? – немного смутившись, спросила она.

– Да, правда, – кивнул Иван. Вопрос о брате, Максиме, немного его отрезвил. Эйфория постепенно стала улетучиваться.

– А как так… Он политик столь высокого ранга, а ты в такси, простым шофером… Я не понимаю.

– Но это же он политик, а не я.

– Нет, я не о том. Он мог взять тебя к себе… Хотя – стоп! – я не то говорю. Просто… – Она замолчала, глядя на Ивана с сожалением. С жалостью даже.

– Я понимаю. Все мне об этом говорят, и давно – с тех пор, как Максим сначала мэром стал, а потом губернатором. А теперь вон на что замахнулся… Я привык, – добродушно произнес Иван. – К тому, что я и Максим – очень разные. Но это судьба, видно. Одному политикой заниматься, другому баранку крутить.

– А я книги пишу, – призналась Рита.

– Я знаю. Слышал. Только я ни одной твоей книги целиком, наверное, осилить не смогу, – оправдываясь, с сожалением произнес он.

– И правильно! – вдруг захохотала Рита. – Не хватало тебе эту ерунду читать… Слушай, а давай посидим где-нибудь? В кафе, например. А?

– Ты не торопишься никуда?

– Я? Нет! Я из дома специально удрала, чтобы не поругаться ни с кем. А ты свободен? Тебя дома никто не ждет?

– Меня никто не ждет! – раздувая ноздри, торжественно произнес Иван.

– Тогда вези… Ты же тут все лучше меня знаешь!

«Куда везти-то… Только в «Центральный»! Но меня туда пустят? И хватит ли денег? Нет, денег хватит, я же с ночи в рейс вышел, выручка приличная… Но меня туда точно не пустят. Разве что я на входе скажу, что брат Максима Столярова!»

– Только в какое-нибудь тихое место, где попроще, ладно? – добавила Рита.

– Ага, – пробормотал Иван, крутя руль. И с облегчением вздохнул. «В нашу столовку Риту тоже нельзя везти. Она для простых. Отправимся в то кафе, которое вчерашние пассажиры хвалили. Прилично и вкусно все там, сказали».

Кафе и вправду оказалось очень приличным и уютным на вид. И место им с Ритой предложили красивое – на застекленном балкончике, а рядом – большое окно, за которым весь город как на ладони.

Меню тоже оказалось очень удобным, с картинками. Сразу видно, где салат, а где котлеты. Иван себе их и заказал. Рита же выбрала рыбное ассорти и попросила белого вина.

Без пальто Рита выглядела совсем тоненькой, изящной, словно статуэтка. Темно-синее облегающее платье, нитка жемчуга на шее. Золотые часики на запястье.

«Нет, я не для нее. У нее, наверное, муж в Москве. Или не муж, но как это… друг. Такая необыкновенная женщина не может быть одна».

Вдруг подбежала женщина, совершенно незнакомая – из посетителей кафе, и, смущаясь, попросила Марго расписаться на салфетке:

– Марго, вы моя любимая писательница! Простите, вашей книги с собой нет…

Марго великодушно расписалась на салфетке. Женщина, улыбаясь, отошла.

Это происшествие еще больше смутило Ивана. Кто он – и кто Рита… Вон, у нее незнакомые люди автографы берут!

– У меня ужасные отношения с моими родными, – безо всякого предисловия начала Рита, глядя в окно. – Мы друг друга едва терпим.

– У тебя хорошая мама, я слышал, – неуверенно произнес Иван.

– А что ты слышал?

– Она купила тебе квартиру в Москве – тогда, давно еще. Да?

– Да. Это было лет пятнадцать назад, а до того я жила на съемных. Распрекрасно жила. Я бы и дальше снимала, но мама сказала, что это неприлично и неудобно. Она купила мне квартиру, заставила меня сделать ремонт, выбрала дизайнера, дала ему указания. Сама подбирала мне мебель… У меня тогда денег на все это не было. Квартира в Москве – дорогое удовольствие. Мама вбухала в эту квартиру все свои тогдашние сбережения.

– Она тебя любит. Если бы не любила, она бы для тебя столько не стала делать.

– Если бы все было так просто… – Рита отпила из бокала, оставив на его краешке бледно-розовый след помады. – Черное – это черное, а белое – это белое. Ха…

– Она тебя попрекает, что ли? – с интересом спросил Иван. Ему очень нравилось говорить с Ритой. Сто лет он с ней не говорил (да и раньше, если вспомнить, они особо не общались), но именно о таких долгих разговорах по душам Иван и мечтал. Это же здорово, когда любимая женщина делится с тобой своими проблемами! А ты спрашиваешь ее, даешь выговориться, подбадриваешь… и прочее…

Неужели это все происходит в реальности? Иван огляделся – кафе, Рита, бокал вина в ее пальцах, аромат ее духов, смешанный со сладковато-теплым запахом влажного меха… Вон оно, ее пальто, висит неподалеку на вешалке. Иван потихоньку ущипнул себя за ногу. Но ничего не исчезло.

– Мама хочет, чтобы я всю жизнь была ей обязана. Ведь знает, знает прекрасно, что я ей тех денег не верну! Если бы были, если бы я заработала столько – давным-давно бы вернула.

– Значит, истории о писательских гонорарах сильно преувеличены? – удивился Иван.

– Еще как. Вот столько авторов, так называемых «топовых». – Рита подняла ладонь, растопырила пальцы, пошевелила ими. – Вот они зарабатывают большие деньги, чтобы квартиры покупать. А все прочие – их много больше – живут весьма скромно. Начинающие авторы – вообще нищие. Я же – где-то посередине. Я не бедствую, но хоть тресни, не могу пока вернуть маме деньги, которые она вложила в покупку квартиры. Да она и не просит… – Рита с досадой махнула рукой и закурила. – Но зато она заставляет меня жить по-своему, понимаешь?

– Ну и ладно, ну и не обращай внимания, – великодушно произнес Иван. – Мамы всегда думают, что знают лучше своих детей, как тем жить.

– Да как же ты не понимаешь… Она словно отвергает меня такую, как я есть. Все мои мысли, мои желания – все они неправильны, по ее мнению. Она меня отвергает целиком, как личность. Полностью перечеркивает всю меня. – Рита зажженной сигаретой нарисовала в воздухе крест. – До смешного доходило… – Она засмеялась. – Хочешь, расскажу?

– Расскажи. Мне интересно.

– Ты славный. Господи, и почему мы раньше с тобой так мало общались? Но ты был совсем ребенком… На пять лет младше Макса?

– На пять.

– Ты славный, очень славный… Я рада, что сейчас тебя встретила. – Она быстрыми, судорожными движениями затушила сигарету в пепельнице. – Все, что я просила у матери в детстве, я получила. Но… Мои желания она всегда словно выворачивала наизнанку. Вот, например, история с пальто. Мне в пятнадцать лет понадобилось новое пальто. А фигура и рост у меня проблемные, сам видишь… Покупать в детском магазине уже неприлично, а во взрослом – таких размеров нет. Словом, решили шить пальто в ателье. И вопрос уперся в выбор ткани. Я просила маму – все, что угодно, любой цвет, только не зеленый. Только не зеленый, умоляю, мамочка! А теперь угадай с одного раза, какого цвета было мое новое пальто?

– Зеленое? – поразился Иван.

– Самого что ни на есть зеленого-зеленого, лягушачьего цвета, зеленее не бывает. Я в нем не ходила почти. Куртка у меня была – вот ею и довольствовалась… – смеясь, болтала Рита, время от времени отпивая из бокала вино. Иван смотрел на нее завороженно – все, что она делала и говорила, каждый ее взгляд, поворот головы казались ему совершенными. – И так каждый раз, представь. Все наоборот, все назло мне! Мама твердит, что желает мне добра, что она хочет как лучше… Что та зеленая ткань была итальянской, отличного качества, а все прочие – российского производства и дрянные. Они пошли бы катышками при носке и прочее, и прочее. Вот как она мне тогда сказала, оправдывая выбор той ткани.

– Забудь уже. Вон у тебя какое красивое пальто сейчас! – успокаивающе произнес Иван.

– Спасибо… Но она его обругала уже, когда я сейчас выходила из дома. Все, что я покупаю, – одежда, обувь и прочее, с ее точки зрения, ужасно. Она еще ни разу не похвалила мой выбор. Наверное, думает, что только она умеет делать покупки. Но я давно ни о чем ее не прошу, я взрослая девочка. На пятом-то десятке… – хихикнула Рита.

– Ты выглядишь на тридцать пять. Нет, на тридцать! – поспешно поправил себя Иван. И он не кривил душой – ведь Рита и в самом деле казалась ему молодой и бесконечно привлекательной женщиной.

– На тридцать… Я тебя обожаю! Маленькая собачка до старости щенок, – довольно пробормотала Рита. – Но ты дослушай… На мое сорокалетие, в том году, она пристала ко мне, точно пиявка: «Такая дата, такая дата, я должна тебе что-то подарить!» Буквально к стенке меня приперла. Я сдалась и сказала ей – хочу тоненькую, тоненькую-тоненькую цепочку из белого золота с маленьким, ма-аленьким бесцветным, прозрачным бриллиантиком. И что? Она приехала ко мне в Москву и торжественно преподнесла здоровущую цепь из рыжего золота с большущим красным булыжником. Рубином, что ли. Раза в три дороже того подарка, о котором я просила… Так и сказала, что ей душа не позволила экономить на родной дочери и она выбрала самую шикарную вещь в подарок.

– И чем плохо? Носи рубин.

– Ваня, милый! Я миниатюрная блондинка, мне мало что идет, я выгляжу вульгарно с корабельной цепью на шее и этим кровавым карбункулом. Да, еще. Моя мама не прочитала ни одной моей книги. Говорит, что может читать только классику. И моя бабушка ни одной моей книги не прочитала, хотя обожает читать, с книжками не расстается… Вот как это можно объяснить? Я не понимаю. Да, я не Людмила Улицкая. Я детективные мелодрамы пишу, но хотя бы одну мою книжечку кто из них прочитал…

Рита болтала, пила вино, время от времени тыкала вилкой в рыбное ассорти на тарелке, а Иван все смотрел на женщину затуманившимся от нежности взглядом. Но тем не менее улучил момент и спросил:

– Зачем же ты приехала, если тебе тяжело общаться с мамой?

– А, да. – Она вдруг собралась, затихла, стала серьезной. – Я пишу детективы, как я уже сказала. Хотя, конечно, многие утверждают, что это никакие не детективы, а вполне себе полноценные любовные романы… Ну, не важно. Так вот, я сейчас собираю материал для новой книги. И меня очень заинтересовала история со здешним маньяком. Я, Ваня, хочу провести собственное расследование, раз милиция… тьфу, полиция до сих пор не нашла преступника. – Рита отвернулась, закусив губу, о чем-то задумалась.

Иван молчал, выжидательно глядя на женщину.

Она наконец стряхнула с себя оцепенение и посмотрела ему прямо в глаза:

– Иван, ты поможешь мне?

О подобном счастье Иван и мечтать не мог. Он весьма смутно представлял, что это такое – вести расследование, но сама мысль о том, что они будут проводить время вместе… Вместе! Они будут вместе. Он получит возможность видеть Риту. Говорить с ней. Вдыхать ее запах…

– Да, – сказал Иван, точно зачарованный, уставившись на ее розовые, идеально ровные губы.

– Отлично. С завтрашнего дня и начнем. Ты свободен завтра?

«Позвоню в диспетчерскую, скажу… Ай, да скажу просто, что беру отпуск на неопределенное время!» – подумал Иван. А вслух произнес:

– Я в ближайшие дни как раз совершенно свободен. Абсолютно!

Официантка принесла счет. Иван решительно отверг попытку Риты расплатиться пополам. Платить по счету было не сложно – уж в цифрах-то Иван разбирался. Помнится, в школе его если кто и хвалил, то математичка…

Он подвез Риту к ее дому. Вышел из машины, открыв перед ней дверь, протянул руку. Было уже темно. В свете фонарей бриллиантовым блеском сияли ее глаза.

Она была немного пьяненькой, но совсем немного. И это тоже шло ей, делало ее милой и забавной. Помнится, в детстве учительница читала в классе сказку вслух, назидательным голосом. Иван помнил строчку оттуда – «восхищенья не снесла и к обедне умерла». Прежде эти слова казались ему глупостью. Пустой выдумкой. Как можно умереть от восхищения?

А теперь, в один миг, стало ясно – еще как можно. Когда сердце буквально распирает это самое восхищение…

Рита обняла его на прощание и засмеялась, лежа щекой на его плече:

– Ванечка, спасибо за чудесный вечер.

– Спасибо тебе, – ответил он дрогнувшим голосом.

– Ванечка! Ты только не обижайся… Ты такой хороший, такой нормальный! Я не понимаю… Ты же…

– Что я? – спокойно, безо всякой обиды спросил он. – Почему все считают меня идиотом? Потому что я не умею, вернее, не могу читать, ну, и писать тоже. Дислексия.

– Дислексия? – удивилась Рита. – Погоди… Это же… Это же и не болезнь вовсе. Дислексия! Я об этом как-то не задумывалась раньше, но дислексия…

– Вот так. Но ничего, я живу.

– Прости, прости, прости! – Она отстранилась и, тревожно нахмурив брови, посмотрела ему в глаза.

– Я же сказал, ничего! – засмеялся он.

– Тогда до завтра? Я как проснусь, позвоню тебе.

– До завтра, – улыбнулся он.

– До завтра, – повторила она, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Ой, какой ты бородатый, Ваня…

Она поцеловала его и скрылась в своем подъезде.

Иван некоторое время стоял неподвижно, привалившись к капоту своей машины. «Вот это да… Вот это повезло. Бог… Бог, значит, Ты – есть?»

* * *

Из Википедии:

Дислексия (греч. δυς– плохо и λέξις – речь) – избирательное нарушение способности к овладению навыком чтения и письма при сохранении общей способности к обучению.

Дислексия – это вид специфического нарушения, имеющий неврологическую природу. Она характеризуется неспособностью быстро и правильно распознавать слова, осваивать навыки правописания.

Принято различать дислексию и трудности овладения чтением, вызванные другими причинами, такими, как умственная отсталость, дефекты зрения и слуха. Их называют еще неспецифическими, или вторичными, нарушениями чтения. Дислексию отличает от них стойкость и избирательность нарушений.

Несмотря на то что дислексия есть результат нейробиологических особенностей человека, она не считается психическим заболеванием.

Во многих других областях деятельности ребенок может проявлять недюжинные способности. Он может отличаться в спорте, живописи, музыке, математике или физике.

Основные симптомы дислексии: чтение замедленное, по слогам или по буквам, угадывающее, с ошибками в виде замен или перестановок букв; понимание смысла прочитанного нарушается в разной степени.

* * *

…Оказавшись дома, Иван первым делом отправился в ванную.

– Ты где шлялся? – крикнула мать, сидевшая на кухне. – У тебя же смена в три закончилась?

– Был на свидании! – весело крикнул в ответ Иван.

– С женщиной?!

– Да, а что. Это женщина моей мечты, между прочим.

Пауза. Было слышно, как мать гремит чайником, наливает воду, громко глотает. Потом кашляет, поперхнувшись. Вероятно, не может справиться с изумлением.

– Ты о ней говоришь? – прокашлявшись, крикнула мать. – О том, о ком я думаю?

– Мама, ты знаешь, что у меня одна мечта, другой нет. – Иван выдавил из тюбика пену для бритья, взялся за бритву, коей давно не пользовался.

– Белокурая Маргарита пожаловала к нам в город?

– Да. Мы с ней встретились сегодня и завтра, надеюсь, тоже встретимся.

Пауза. Иван сосредоточенно брился. Пена с пучками волос падала в раковину. Рита не любит бородатых.

– Идиот. Ты идиот. Нужен ты ей!

– Оказывается, нужен, – хладнокровно ответил он.

– Она писательница. Она живет в Москве. Та еще штучка-дрючка! А ты кто? Ты обычный шоферюга. Дебил, который-то школу с трудом закончил! Выбрось ее из головы, эту свою королеву Марго…

– Мам, не надо.

– Ну что «мам», что «мам», – неистовствовала на кухне мать. – Она стерва та еще, я слышала. Недаром Максимка ее бросил в свое время… Стоп! Я поняла. Она приехала сюда к Максиму. Услышала, что твой брат вернулся в город, и сама сюда рванула. О, я ее насквозь вижу… Она же интриганка та еще, твоя Маргарита Готье, она в свое время тут натворила дел, когда Максимку пыталась охмурить!

Иван опустил руку с бритвой, некоторое время неподвижно смотрел на свое отражение в зеркале. Одна щека была бритой, другая – нет. Смешно. Хотя Рита действительно спрашивала о Максиме… Но его, Ивана, все спрашивают о старшем брате.

– Пусть она интриганка, – наконец произнес Иван. – Мне все равно. Пусть она кем угодно будет. Интриганкой, воровкой, мошенницей… даже убийцей. Ну и что.

Он принялся методично брить другую щеку.

– Она же к Максиму приехала, не к тебе! – рассердилась мать и рванулась в ванную. – Что это ты тут делаешь? Ой, смотрите на него, люди добрые… Он бороду свою сбрил!

– Так лучше?

– Тьфу! Старший сын у меня нормальный, а младший – дурак… Иван-дурак, точно! – с чувством произнесла мать и попятилась назад. – Вот Максим позвонит, я ему все скажу, – сообщила она уже из кухни.

– Не смей. Этого нельзя делать!

– Почему же нельзя, интересно?

– Если Максим узнает, что Рита здесь… Ты уверена, что он тоже не захочет ее увидеть?

Грохот, звон разбитого стекла. Наверное, мать уронила чашку.

Но это ничего. Посуда бьется к счастью.

* * *

В квартире было тихо, все спали. Одна Марго лежала у себя в комнате, без сна. Хмель сошел вместе с эйфорией, и теперь настало время жестокой тоски.

Да, через Ваню можно выйти на Макса. И что?

Кстати, какой Иван добрый, хороший. Обаятельный, несмотря на свою разбойничью бороду. Душевный человек. Милый. Это у них семейное, наверное.

На ловца и зверь бежит. Марго ломала голову, как встретиться с Максом и… вдруг столкнулась с его младшим братом.

Он, Ваня, здорово мешал им в юности. А сейчас может пригодиться. Да, Марго немножко обманула его, когда сказала, что хочет написать роман о видногорском Джеке-Потрошителе… Обманула Ивана, как и других, – свою родню, Костика, преданных читательниц-почитательниц. Всех.

«А я и не обманывала, – сама себе возразила Марго. – Я, может, действительно напишу роман. Увлекусь этой загадочной историей, и само пойдет. Я просто искусственно пытаюсь вызвать у себя вдохновение. И заодно увидеть Макса. Только вот зачем… О господи, я с ума сойду!»

Громко тикали настенные часы в соседней комнате.

Марго на цыпочках зашла туда, остановила часы. Дверь в следующую комнату была распахнута, и Марго при свете ночника увидела свою прабабку, сидящую в ночной рубашке на краю постели – опустив голову, глядя в пол.

– Бабуля, ложись. – Марго уложила старуху на бок, укрыла одеялом. – Спи!

Прабабка ничего не ответила.

О чем она думает, интересно? Может быть, ни о чем. А может быть, вспоминает прошлое.

Марго сейчас – сорок один.

Матери Марго, Анне Сергеевне, – пятьдесят девять.

Бабушке, Калерии Аркадьевне (бабушке Лере, как ее называют), – семьдесят семь.

А самой Екатерине Петровне, прабабушке Марго (бабе Кате), – девяносто пять.

Прабабка родила бабушку в восемнадцать лет. Бабушка Лера родила маму в восемнадцать. Мама родила Марго в восемнадцать…

Все они, женщины их семьи, рожали в восемнадцать лет. А мужья? Где-то потерялись. Но дело не в мужьях. Дело в том, что лишь Марго смогла разорвать круг, не стала идти по проторенной, надоевшей дорожке.

И правильно.

К чему лицемерить. В их семье детей никогда не любили. Наверное, от безысходности рожали, потому что так принято. А Марго вот взбунтовалась. Не хочу – и все.

Когда Марго еще звали Ритой Булгаковой (лет десять, одиннадцать ей было), у бабушки Леры заболела голова. У нее никогда ничего не болело, тут вдруг эта напасть… К счастью, боль скоро утихла, но зато Марго случайно услышала разговор матери и бабушки.

Оказывается, в голове у бабушки Калерии намертво сидели четыре металлических иглы! Обычные швейные иглы – и в таком необычном месте. Вот почему все испугались такой ерунды, как обычная мигрень… Из перешептывания матери и бабушки Марго поняла, что иглы в бабушкиной голове обнаружили давно, очень давно, когда бабушке Лере, тогда еще совсем молодой женщине, на голову упала сосулька, и у нее случилось сотрясение мозга… Ей тогда сделали рентген, и неожиданно обнаружился этот казус.

Откуда взялись иглы в голове у бабушки Леры? Когда? Калерия Аркадьевна сама не знала. Не помнила. Не подозревала об их существовании. Врачи тогда сделали вывод, что эти иголки сидели в голове Калерии давно. Очень давно.

Вытаскивать их смысла не было – раз уж столько лет женщина жила с ними. Они никак не мешали ее существованию. Да и повода для столь серьезной операции, как трепанация черепа, не было. Сотрясение мозга от упавшей сосульки тогда оказалось несерьезным, оно никак не повлияло на здоровье бабушки Леры… И мигрень, позже, случилась лишь однократно.

Но четыре иглы в мозгу! Да, живучие они все, Булгаковы, точно кошки.

Вероятно, прабабушка, Екатерина Петровна, в свои восемнадцать лет решила избавиться от ребенка. Изуверским, жестоким способом. Как именно все это происходило, каким образом – даже представить страшно!

Не рожденному еще младенцу, сидящему в утробе (будущей бабушке Марго), затолкали в голову иглы. Чтобы убить его. Но младенец выжил, родился и прожил потом довольно долго, прежде чем рентгеновский снимок высветил тайну прабабушки.

Тайна семьи Булгаковых так и осталась тайной для всех. Ее, эту тайну, почти не обсуждали и внутри семьи. Кроме того разговора, подслушанного юной Марго.

Что еще удивительно.

Бабушка Лера никогда не обсуждала эту тему с бабушкой Катей. С дочкой (мамой Марго, соответственно) она говорила об этом, а вот с матерью – НИКОГДА.

Наверное, бабушке Лере было страшно спросить родную мать – ты хотела меня убить когда-то? И услышать в ответ – да…

А сейчас с прабабкой и говорить-то бесполезно. У нее старческий маразм. Она ничего не понимает. Она молчит все время.

* * *

– Доброе утро, – сдержанно произнесла Марго, прижимая к уху сотовый. – Я не рано?

– Нет, я уже давно встал, – отозвался Иван.

– Я… Ты точно ничем не занят?

– Нет. Давай встретимся! Я сейчас подъеду, хорошо?

– Давай, – обрадовалась Марго. «Надо же… Не передумал, как я боялась! Поразительно. А я-то, я-то… Только о себе вчера болтала, а Ивана не спросила – как он живет, что ему интересно. Эгоистка!»

…Через полчаса Марго спустилась вниз. У подъезда стояло знакомое авто – синее «Рено», но без «шашечек». И мужчина возле этого авто был вроде знакомый, а вроде и нет.

– Рита, привет! Это я, – улыбнулся он.

– О господи… Ваня?! А борода твоя где? – Марго подбежала к нему и, не в силах сдержать эмоции, провела ладонью по его щеке.

– Ты же сказала, что терпеть не можешь бороды. Вот я ее и того.

– Терпеть не могу… – повторила она. – Ваня! Ты всех, что ли, слушаешься? Или только меня? А если я тебе скажу из окна прыгнуть – ты тоже прыгнешь?

– Да, – спокойно ответил он.

Марго ошеломленно смотрела на него, полуоткрыв рот. Иван засмеялся:

– Шучу, шучу! Я сам собирался побриться, да все тянул. Твои слова только подтолкнули меня. Ну правда, хожу как разбойник, людей пугаю…

Марго засмеялась. Без бороды Иван выглядел много моложе и интереснее. Его борода была – как маска, скрывавшая до поры до времени лицо.

– Ты красивый, – серьезно произнесла Марго. – Мне даже не по себе как-то.

– Максим красивый, а я так, – он махнул рукой, продолжая шутить. – Это ему надо электорат охмурять, а я что…

– Нет, ты красивый!

– Разве для мужчины внешность важна?

– Еще как. Знаешь, на кого ты похож? На одного актера, сейчас вспомню его имя… На Джеймса МакЭвоя, вот!

– Не знаю такого.

– Я недавно фильм смотрела, «Джейн Остин», вот ты копия его главного героя, возлюбленного писательницы. Я люблю смотреть фильмы про писателей, – задумчиво произнесла Марго. – Но это дурацкий фильм. Актеры хорошие, а фильм – глупый.