Текст книги "Почти подруги"

Татьяна Олеговна Труфанова
Почти подруги

© Труфанова Т., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

Глава 1

Я хотела быть тебе другом, за это и поплатилась. Наши лучшие дни – ох, я то и дело их вспоминаю. А худшие выжжены соляной кислотой в сердце, не получится их забыть. Ты окрыляла меня, ты ослепляла меня надеждами. Язвила, обсмеивала, неспешно солила раны. Уйти-невозможно-остаться – так было. А теперь все кончилось. Потому что я потеряла кольцо, и нет мне прощения.

Вот как вышло: Варя Нижегородцева заскочила в дом на Сретенском бульваре на минуту, забрать нужный Катерине документ. Своим ключом открыла дверь Катиной квартиры. В прихожей у начальницы было черно, как в пещере с сокровищами, лишь поблескивали по сторонам рамы картин, лежали блики на стеклах, прикрывавших драгоценные пастели, глухим золотом пели старинные часы с купидонами. Нос пощекотал знакомый диссонанс Катерининых духов. Вся квартира была перед Варей как доверчиво протянутая рука, двери открыты.

Нижегородцева быстрым шагом прошла мимо прочих комнат в кабинет. Комната – будто жгучий коктейль, сочиненный по вкусу хозяйки. На фоне помидорно-красных стен, как в гуще «блади мэри», мешались стальные стеллажи с книгами, хлесткие советские плакаты, пучеглазые пупсы и фарфоровые простушки, над всем парила фантастическая люстра-молекула, а по центру восседал основательный стол с зеленым сукном. Забрать со стола бумаги – и на выход. Но… рядом с бумагами на столе оказалась черная лаковая шкатулка. Варя ее помнила.

Как неосмотрительно со стороны Кати оставлять такие вещи!

Варвара посмотрела на шкатулку, затем зачем-то открыла дверь на балкон, вдохнула осенний воздух. И как безвольная магнитная стрелка, по дуге вернулась к столу.

Шкатулка холодила пальцы, от пальцев к груди тек азарт. Варя помнила, как Катерина доставала из шкатулки серьги, ожерелья и перстни и давала ей все примерить, смеялась, всматривалась, восхищалась – и в зеркале отражалось не привычное худое и нескладное Варино лицо, но обрадованное лицо царевны.

Ах, какое было время! Ясное, как синяя эмаль майского неба, беззаботное, как беготня пятнашек и пряток…

Нижегородцева раскрыла алый шкатулочный зев. И будто сама упала на ладонь бриллиантовая капля-серьга, подрожала синими и белыми брызгами и была отложена на стол. Затем (опять же само) скользнуло на палец кольцо с золотой змеей. А вот камушки розовые и зеленые, можно придумать, что пустяки, леденцы на фольге. Я только поиграть, понарошку.

С улицы входила холодная свежесть. На зеленом сукне рос сверкающий ковер из цветов и плодов, кристаллов и звезд, и почти к каждому украшению шло в паре воспоминание. Катерина в аметистовом колье вплывает в ресторанище, где в броуновском движении циркулируют богатые и знаменитые; позади в полушаге идет Варя, готовая подсказать, подхватить, дать справку, исполнить. Катерина и ее секретарша работают на даче, Варя печатает, сидя в тени корявой вишни; ягодам вторят коралловые шарики в ушах Катерины. Здесь, в этой квартире, Катерина крутит на пальце простенькое кольцо с рубином, рассказывая, как берегла его бабка. Катина бабушка, дама неземной красы с черно-белого фото, кинозвезда давно минувших времен, считала кольцо счастливым, с ним на руке встретила первого мужа (лучшего из трех), пела нежным контральто и перед солдатами на фронте, и в Кремле. Бабушка дорожила кольцом больше бриллиантов, не давала никому и только перед смертью сказала внучке высохшим голосом: «Везет с ним. Носи».

Сзади придвинулась тень. Варя обернулась – в кабинет пришла хозяйская кошка. Темно-серая, балованная, она подтекла под Варину ногу, потерлась, мяуканьем потребовала: «Гладь!» и в секунду пружинкой вспрыгнула на стол – к цацкам.

Варя ахнула и замахнулась на нее. Кошка бесшумно метнулась вниз, но тут же звякнуло, покатилось дребезгом по полу кольцо. То, с рубином. И не успела Варя сказать: «Ах», как кошка, игривая дрянь, подкинула лапой колечко, прыгнула за ним, поддала еще лапой – и кольцо перемахнуло через приступку открытой двери, вылетев на балкон.

Нижегородцева пискнула, выругалась, дернулась было к балкону – но бриллианты же..! Она сгребла с зеленого сукна все украшения, сунула их в шкатулку, шкатулку в ящик стола – вне досягаемости дуры-кошки – и тогда уже рванула наружу. У двери она запнулась, ноги ослабели и на балкон Варя вышла, уже зная, что увидит.

Ничего. По коричневой плитке пола гулял прозрачный холодный ветер, просвистывая через завитки и ромбы кованой балконной решетки. В углу невинно сидела кошка. А колечка не было. Вылетело? Скатилось?

Варя посмотрела вниз. Внизу (далеко) тот же ветер ерошил шевелюры желтых кустов, крошечный дворник царапал метлой асфальт, сгребая палую листву, во двор въезжала жучиных размеров спортивная машинка. На затылок Варе шлепнулась капля. Заплакал дождь, подернулись рябью лужи, и пошла кругом голова, и подступила окончательная тошнота. «А не бросить ли все? Не броситься ли вниз? Пятый этаж…»

С высокого покрасневшего клена, протянувшего ветви к старинному дому, с шумом снялась ворона, заложила мрачный круг над двором и улетела на крышу. Вдруг она утащила кольцо? Нет, что гадать… все равно не найти.

Варя все же спустилась во двор. Она ходила по влажным, проседающим под ногами газонам, наклоняясь к траве, бурым листьям, оберткам, шаркала по дорожкам, утирала лицо от мелкой мороси и безнадежно заглядывала в пахнувшую бензином темноту под припаркованными машинами. Ничего, конечно же ничего. Счастливое кольцо Катерины пропало безвозвратно.

Нижегородцева представила себе Катерину, узнавшую о пропаже. Как багровеет ее красивое лицо, глаза закипают злостью, рот изрыгает первый пушечный выстрел, а затем… фантазия Вари трусливо умолкла, и пересохло во рту.

Финита. Нет прощения.

Есть! Варя встряхнулась. Ее вдруг осенило, что надо сделать. Прочь со двора, прочь от дома на Сретенском бульваре! Через три минуты она уже нырнула в метро.

Был способ скрыть пропажу. То кольцо было самым простым: золотой ободок и на нем небольшой овальный рубин, размером с каплю крови. Где-то, в каком-нибудь московском антикварном или ломбарде, наверняка лежит похожее кольцо… Впрочем, это не важно, потому что не было времени на поиски по ломбардам, зато Варя знала, где можно взять такое же сразу.

У нее самой, дома. Любимое колечко детства, мамино, которое когда-то свободно болталось на каждом из Вариных пальцев, но зато превращало ее в принцессу, фею Фату-Моргану, Золушку на балу… Когда-то. Мама его уже не носила (пальцы стали толще), отдала дочке. Когда Варя впервые увидела у Катерины ее кольцо, то промолчала о своем, но сама внутри засияла от этого совпадения – почти родства. Ну, вот и пригодится родство.

Через полтора часа, запыхавшаяся, она влетела в Катеринину квартиру.

Из кухни развеселой хохломой гремело радио – пришла домработница Люся. Варя заглянула к ней поздороваться.

– Я на минутку, бумаги забрать.

– Все ты бегаешь, как электровеник. Сядь, попей чаю! Или думаешь, без тебя никак? Незаменимая?

– Если бы! – нервно закашлялась Варя. – Незаменимых у нас нет…

Она вошла в кабинет и бросилась к шкатулке. Бряк – в пустую ячейку легло колечко с кровяной капелькой. И все – уже оно не твое. На секунду Варю пронзила жалость, но она смахнула ее. Сама виновата! Зачем полезла? Она виновата перед Катей, тут уж ничего не попишешь. И то, что она отдаст, – не зачтется за полную замену. Сгинуло кольцо, переданное Катерине знаменитой бабкой, приносившее удачу (а кто знает? может быть). Эта Варина вина останется.

«Ба-арыня-барыня!» – запел мобильный. Варя судорожно схватила трубку.

– Варь! – рявкнул голос. – Где тебя носит? За смертью посылать!

– Сейчас, сейчас, извини! Я спешила как могла, пробки… – залепетала Варвара, захлопывая шкатулку, подхватывая бумаги, вылетая из гулкой, роскошной начальственной квартиры.

По мокрой улице, крапчатой от желтых березовых листьев, шла невысокая смуглая девушка. Зевала. Вчерашняя смена затянулась до четырех утра, кому такое понравится? А сейчас днем небо темное, пасмурное, будто тоже не выспалось, зато воздух – как прохладное желе, лезет в рот и бодрит.

Девушка направлялась к автобусной остановке, у которой уже стояли четверо подростков. Две «барби» в милых курточках, при них переминается ровесник (и старается одну из симпатяг приобнять) и еще толстуха в нелепых полосатых колготках; всем им лет двенадцать.

Смуглая девица протиснулась мимо них, села на скамью внутри остановки, одернув короткую юбку. Прикрыла глаза. Подростки примолкли при ее появлении, но скоро снова заговорили. Девушка делала вид, что дремлет.

– …надо же было такое ляпнуть! Все угорали.

– Эй, жировик, ты в кого такая тупая?

В ответ – молчание. Похоже, здесь повторялась банальнейшая сцена школьной жизни: «загноби толстуху». Смуглая скосила глаза: у понурой толстой парии на конце носа дрожала сопля-слеза, она упорно изучала асфальт, пока одноклассницы прохаживались на счет ее обжорства, одежды, ай-кью и т. п., а одноклассник попинывал ее рюкзак.

Девушка достала мобильный.

– Але, Руслан!

Голос у красотки оказался неожиданно грубый, похожий на визг шин.

Отпустив пару любезностей, смуглая начала жаловаться собеседнику на недавнюю свою смену. И оказалось, что ее работа сплошь состояла из близких контактов с мужчинами, причем не абы какими, а с самыми неподходящими: один воняет, у другого на жопе фурункул, третий ваще тупой, а потом еще пришел говнистый хрыч, член как у микроба, а претензий на вагон…

Подростки немедленно прекратили пинать рюкзак одноклассницы и развернули уши пошире.

Далее смуглая поинтересовалась у собеседника, ищет ли он по-прежнему малолетних. Угукнув пару раз, выслушивая ответ, она звучно харкнула на тротуар и спросила компанию:

– Эй, детки, вам домой не пора? Родители не заждались?

– Не твое дело. Гуляем сколько хотим, – ответили детки.

Девица отвернулась от них и стала нахваливать собеседнику этих троих: мол, девчонки свеженькие, мальчик – персик, и пойдут они нарасхват, к ним клиенты в очередь будут становиться, ты, Руслан, подъезжай прямо сейчас, пока красавцы здесь, их по-любому дома никто не ждет.

На протяжении ее разговора глаза у «барби» округлялись, мальчик стал отодвигаться подальше, а когда смуглая сказала Руслану: «Запихнешь их в джип – и все дела» – девчонки, схватившись за руки, помчались прочь по улице, а за ними полетел их приятель.

– Стойте! Засранцы! – ругалась вслед смуглая.

Пария, утирая рукой сопли и приседая, пыталась незаметно оттащить свой рюкзак от опасной девицы.

Вдруг ей под нос чья-то рука подсунула бумажный платок.

– Да не бойся, – сказал мягкий голос.

Плакавшая подняла глаза. Перед ней была вроде та же смуглая девушка, но – другая. Не оторва, хотя и не паинька. Младше. Глаза смешливые, нос с горбинкой и вообще лицо очень даже симпатичное. Солнечное лицо.

– Враг позорно сбежал.

Толстушка взяла платок, молча высморкалась и тем же бумажным комком стала оттирать рюкзак от грязи, косясь на темноволосую девушку. Та вгляделась в даль улицы.

– Ага, вот и мой автобус!

– Ты… ты их разыграла?

– Чтоо нааша жизнь? Иигрра! – пропела черноглазая. – Вот, держи еще платок. А если не можешь отбрехаться, просто бей в нос.

Смуглая девушка заскочила в раскрывший с шипением двери автобус и помахала изумленной толстушке из-за стекла. Автобусная остановка с налипшей бахромой объявлений и девочка с рюкзаком поехали вправо и через секунду скрылись из вида. Аля хмыкнула. «Засунь их в джип», – сказала она себе под нос. Ха! Так вам!

Она пристукивала носком туфли по металлическому полу. В крови бурлил адреналин – как всегда после представления. Перед глазами плясали выдуманный Руслан, бордель с красными диванами и выдуманная девица с голосом резким, как визг шин. Ай да я!

Когда-то ей пришлось разбить губу одной девчонке, чтобы в классе Алю перестали дразнить «обезьяной». Впрочем, незачем это вспоминать. Лучше вспомнить вечер, когда ей, вышедшей к краю рампы на поклон, аплодировала половина школы – в том числе те, кто кричал пять лет назад: «Чи-чи-чи, подай кирпич». Кто-то вручил ей букет тигровых лилий, и они оставили след желтой пыльцы на Алином платье – там, где прижала их к груди.

Она откинула длинную прядь волос и, приобняв поручень, уставилась за окно автобуса. Монотонно мелькали окна многоэтажек, пробегали пластиковые вывески, мимо стелилась однообразная пестренькая бязь московской окраины. Аля сама была закутана в эту бязь, как в кокон; например, вчера она разносила тарелки – не более заметная для посетителей кафе, чем кофейный автомат на барной стойке; каждый день путешествовала через толпы незнакомых людей, скользивших по ней взглядами; вот как в этом автобусе. Они думали: еще одна девчонка, не стоит внимания… Эй! Хелло! Вы еще узнаете, на что я способна!

Глава 2

Было ли, не было, а только бывает еще не такое. Славик, молодой человек двадцати пяти лет с глазами ясными, как два голубых колодца с девственно-чистым дном, молодой человек в модных ботинках с узкими носами и нашитыми поддельными крокодилами, молодой человек, державший в карманах две пачки сигарет – британские для производства впечатления на девушек и болгарские для непосредственно курева, сидел в роскошном черном джипе.

Славик не имел ни выдающихся талантов в бизнесе или спорте, ни папы-миллионера. Как же он оказался за рулем машины стоимостью в семьдесят тысяч долларов? Увы, самым заурядным способом: Славик был водителем. Стоит отметить, что у Славы Саврасова все же имелись два таланта: во-первых, водил он великолепно, а во-вторых, никогда не отчаивался.

В боковом зеркале Славик увидел сорокалетнюю брюнетку с пышным бюстом, приближавшуюся к джипу. Дама шествовала с энергией атомохода, впечатывая каблуки в асфальт. Ветер попробовал было поворошить ее каре, но решил поостеречься. На ее холеном, слегка кошачьем лице скорее отражалось прилежание дорогого косметолога, чем возраст. Брючный костюм рапортовал о повышенной платежеспособности своей владелицы, а также скрывал лишние выпуклости и выпячивал нужные. В общем, это была женщина в самом соку – и Славик при виде ее с сожалением вздохнул. Не про его честь!

Спохватившись, Саврасов выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу перед холеной дамой.

– Нет, хочу вперед, – буркнула сорокалетняя красотка и едва не снесла Славика на пути к двери.

Катерина Жукова – а это была хозяйка Саврасова, продюсерша Жукова, – устроилась на правом кожаном сиденье цвета топленого молока, а водитель занял место слева.

– Домой – или?..

– Никаких «или», – отрезала Катерина. – Я устала, как сволочь. Пока не пнешь – никто не почешется! Чертова страна!

Славик понимающе вздохнул, выезжая со стоянки.

– Один человек из ста умеет работать. И один из ста – хочет. Причем это разные люди! Мама-Раша, вот так мы живем.

– Кошмар! – закивал Славик. – Я считаю, если не умеешь заработать своим трудом…

Что ждет не умеющих зарабатывать своим трудом, осталось неизвестным, так как Жукова стянула с маленьких рук лайковые перчатки и вместо того, чтобы положить их в сумку, как делала обычно, открыла бардачок. Нутро бардачка выплюнуло ей на колени фейерверк разноцветных лотерейных билетов.

– Е-мое! – воскликнула Жукова. – Это что за шапито?

Славик зарделся, как божья коровка.

– Да ты у нас веришь в чудеса, оказывается! Двадцать пять лет, а мальчик все ждет Деда Мороза… И зря. Ни единого выигрыша нет, – заметила Катерина, перебирая карточки с изогнувшимися в прыжке спортсменами, винторогими козлами и знаками зодиака.

Все это были билеты мгновенной лотереи, везде серебристый защитный слой был стерт, но под ним не обнаружилось ни одного клада – если не считать выигрыша в десять рублей, которым только нищих смешить.

– Зачем хранишь? – поинтересовалась начальница. – Тебе дырки от бублика не нужны для коллекции?

Славик уже оправился от смущения, его длинное конопатое лицо вернулось к привычному оттенку и сейчас выражало упрямство и некоторую обиду.

– Я для расчетов храню. У меня, между прочим, все по науке, – сказал он.

– Оч-чень интересно! Поделись, что за наука, не томи.

– Вы про теорию вероятности в курсе?

Катерина изумилась, услышав такие слова от своего шофера.

– Ну, где-то как-то…

– В этой лотерее – я по тиражу прикинул – шанс выиграть хорошую сумму один к пятидесяти тысячам.

– Негусто!

– А вот дальше начинается математика. Во-первых, люди, которые покупают лотерейные билеты регулярно, выигрывают в три раза чаще. Я на автомобильном форуме читал, это ученые доказали.

– Потрясающе!

– В три раза чаще – значит, делим мои шансы на три – получается приблизительно один из семнадцати тысяч.

Катерина с серьезным лицом внимала.

– Во-вторых, я везучий на бабки. В детстве, например, я все время деньги на земле находил. Друг мой, Валерка, – ни одной, а я – постоянно. Я посчитал однажды: я где-то в пять-семь раз везучей его! – вдохновенно рассказывал Саврасов, не забывая рулить. – Если в среднем я в пять-семь раз везучей, то поделим семнадцать тысяч хотя бы на шесть и – фигасе! – вероятность уже один к трем тысячам.

– Дело на мази.

– Математика! Затем, я всегда смотрю астропрогнозы. Если пишут: Водолеям удача в денежных делах – в этот день покупаю. А вероятность еще делю на два.

– Почему не на три?

– Я интуитивно чувствую, что надо на два, – твердо сказал Славик. – Итак, полторашка. Дальше. Если я купил, допустим, пятьсот билетов и ни один из них не выиграл – значит, выигрыш где-то в оставшейся тысяче. Уже один шанс из тысячи, а? Математика!

– Да-а… – протянула Жукова, взирая на Саврасова, как на лох-несское чудо. – С математикой не поспоришь! Но знаешь, Славик, тут даже красивее формула может быть.

– Какая? – ревниво спросил водитель.

– А такая, что если ты купил пятьсот билетов, они не выиграли и осталась тысяча… Пятьсот против тысячи – это шансы один к двум! Шоколадные шансы, я считаю.

Славик нахмурился. Что-то ему в формуле Жуковой показалось сомнительным – очень уж близко оказывалась удача, – но где ошибка, он пока ухватить не мог.

– Один к двум! – со вкусом причмокнув, повторила Катерина. – Но, дорогой мой, есть поправочка… математика в нашей стране не работает! Можешь свои расчеты спустить в унитаз.

– Как в унитаз? – потерялся Славик.

– Смело! Потому что у нас такие вещи по-честному не делаются. Здесь тебе не Швейцария! Думаешь, кто-то даст выиграть миллион чужому человечку? Хо-хоо!

– Вот жопа! – с чувством сказал Славик.

– Она, родимая.

– Я уже четыреста тридцать билетов купил!

Катерина соболезнующе поцокала языком.

– Рассчитал все… – вздохнул Саврасов.

– Расчеты шедевральные, наука на грани искусства. Но поверь мне – у меня в этих сферах знакомства, подноготную знаю – у нас в России математика работает в пределах двухсот рублей. Купи семь литров пива, выиграй ручку от пивной кружки – это пожалуйста.

В знак сочувствия хозяйка похлопала Славика по колену.

Саврасов молча подрезал пыльный «фордик», перестраиваясь в левый ряд. Внутри он клокотал. Обида на жизнь-злодейку и на чертову страну раздувала ему ноздри. Да и Жукова, зараза жирующая, не радовала. А за стеклом в синеве вечера проносилась Москва, сияя неверными огнями рекламных обещаний.

Опять – в который раз! – судьба подсунула Славе кукиш. Мечты об обогащении одолевали его постоянно, грандиозные планы рождались и умирали, чаще всего не выходя за пределы Славиковой головы. Лотерейное предприятие было одним из тех немногих случаев, когда он от фантазий перешел к действиям, железно веря в свою удачу.

Саврасов покосился на свою хозяйку. Жукова пудрила нос и выглядела вполне довольной жизнью. Между тем именно с ней был связан предыдущий гениальный план Славика.

План включал в себя: обольщение, прогулки по лучшим ресторанам столицы, походы в кино и поцелуи на последнем ряду, ночь страсти в роскошной квартире Катерины на Сретенском бульваре (с опробованием мебели в каждой из пяти комнат), а затем и прочие ночи страсти, а также дни счастливого безделья и безудержного шопинга – в Москве, Милане, Париже, далее везде. Где-то на горизонте наподобие облачного палаццо возвышался брак с Катериной Васильевной – несколько прекрасных лет для них обоих, во время которых Славик дарил бы продюсерше свою молодость, а она ему в ответ – итальянские костюмы, хронографы белого золота и приземистые скоростные машины. А если когда-нибудь чувства Славика угаснут, то после развода он по-любому станет на сколько-то килобаксов богаче.

Хотя предполагалось, что с первого же дня романа продюсерша будет поливать милого друга деньгами с напором брандспойта, Саврасов не видел в своих планах большой корысти. Какая корысть, что вы?

Ибо он влюбился. И стало невозможно вспомнить, с чего началось его чувство: со взгляда на точеный профиль Катерины, с ее серых, мерцающих силой глаз – или с ее мощного джипа, с золотистой пластиковой карты, которую она подавала на заправке небрежным жестом, не глядя на обслугу, или с невероятной квартиры в доме с лепниной.

Еще древний человек научился сплавлять медь с оловом, чтобы получать гораздо более прочную бронзу. Славик научился сплавлять любовь с практической пользой, и нужно отметить, что его любовь от этого сплава становилась только сильней.

Без денег Катерина была лишь симпатичной бабой с характером, румяным фруктом на грани переспевания. С деньгами она превращалась в загадочную сирену.

К сожалению, на пути Славиковой любви встали три препятствия.

Во-первых, он совсем не был мастером обольщения. Долговязая фигура Саврасова обретала идеальное равновесие за рулем, а на суше он не знал, куда девать руки-ноги. Танцевал, как стреноженный верблюд во хмелю. Стоя, сутулился. Делая комплименты, запинался, терял мысль и помимо воли сползал в какие-то нелестные двусмысленности. Его длинное лицо скорее подходило типажу молодого Дуремара, чем донжуана. Что временами у Славика все же случались короткие, как парад планет, романы, являлось несомненным доказательством тезиса: чудеса рядом.

Славик надеялся, что Жукова, заметив его томные взоры, возьмет инициативу соблазна на себя (как брали ее прежние редкие пассии Саврасова, худосочные мрачные девицы). Но тут вступало в силу второе препятствие: Катерина почему-то не хотела соблазнять Славика.

Взоры она игнорировала, намеки на страсть сводила к шутке, а попытки поддержать ее под локоток встречала с равнодушием снежной бабы.

«Ее пугает разница в возрасте!» – наконец догадался Славик. К сожалению, возникло третье обстоятельство, окончательно разрушившее его любовно-матримониальные планы: Матвей Холманский. Красавец-актер, кудри у которого лежали подобно завиткам первосортного сливочного масла, грудные мышцы были накачаны, как шины только после шиномонтажа, а профиль можно было бы чеканить на медных блюдах и вышивать на ковриках и прочих изделиях массового спроса. У Жуковой начался с ним роман. Видя в зеркале воркующую на заднем сиденье парочку, Славик понимал: четырнадцать лет разницы с Холманским Катерину совсем не пугают, в отличие от четырнадцати лет разницы с ним.

Между тем Катерина, хотя и предпочла другого, к Славику теперь относилась с гораздо большей симпатией. Видимо, неуклюжая страсть Саврасова не только забавляла ее, но и оказалась лестна. Время от времени водитель стал получать от хозяйки подарки: то коробку шоколадных конфет, присланных телеканалом, то билеты на кинопремьеру. «Хоть шерсти клок!» – думал Славик, лопая нелюбимый шоколад. Повздыхав, он смирился и теперь смотрел на Жукову философски, как на совершенно бесполезный, даром никому не нужный и наверняка кислющий до оскомины зеленый виноград.

– Выше нос, Славик, – неожиданно сказала Жукова, потягиваясь в соседнем кресле. – У тебя, оказывается, умище – ого-го! На зависть Перельману. Покрутишь извилинами – и родишь еще пару суперидей.

Переживавший крушение планов Саврасов лишь посмотрел на хозяйку взглядом тоскливым, как железнодорожный тамбур.

– Дай мозгу отдых. Освободи сознание, как говорят йоги. Посиди в позе лотоса вечерком или на футбол сходи. Почитай литературку. Я где-то видела книженцию «Как разбогатеть с помощью силы мысли». Стоящая вещь!

– А кто автор? – оживился Славик.

– Не помню точно, то ли Уоррен Баффет, то ли Цукерберг.

– Завтра в книжный поеду!

Жукова сохраняла невозмутимость, только в глазах ее плясали игривые огоньки.

– Вообще главное для успеха в жизни – не бояться. Девиз миллионеров – не ссы! Вот если к твоим гениальным мозгам добавить смелости…

– Вы чего? Я не ссу ни разу, – насупился Славик.

– Смелость мысли! Мыс-ли! – воздела руки начальница. – Запомни три волшебных слова: «Я все могу!»

– Я все могу, – пробубнил Саврасов.

– Бодрее, Слава, ты не в ЗАГСе!

– Я все могу!

– Слабо! Слабиссимо. Поднатужься! Ну! – Жукова дирижировала руками, словно собирая всю мощь оркестра для заключительного «па-ба-ам!».

Машина их минуту назад встала в пробку и ничто не отвлекало Славика от пробуждения смелости. Он шумно вздохнул, потяжелел лицом, как хулиган перед дракой, и заорал:

– Я-а мо-о-гу-у-у-у-у!

Жукова зааплодировала.

– Браво! Браво! Я тебе открою секрет: сила в словах, – она таинственно понизила голос. – Надо только сказать это. Ты думаешь, отчего туча людей мыкается от получки до получки, лапу сосут в своем Новохоперске-Задрищенске?

Продюсерша уставилась на Саврасова, ожидая ответа.

– Ну, типа… в провинции зарплаты меньше? – неуверенно произнес Саврасов.

– Хо-хо-о! Сказочка для профанов! Всю статистику пишут для того, чтоб задурить быдлу головы. А секрет в том, что нужно просто сказать: мне по силам, я все могу, я имею право. И мироздание тебя услышит. У мироздания чуткие большие уши. Это еще древние египтяне открыли, это масоны знали. Секрет в вибрациях. Посылаешь миру вибрации «я все могу», – вещала Жукова, – и на тебя начинают валиться всякие блага. Кап – новый телефон. Кап – деньги. Кап – новая машина.

– Правда, что ль?

– Сомневаешься? – возмутилась продюсерша. – Посмотри на меня!

Лоснящаяся от достатка Катерина в увесистых бриллиантовых серьгах, французском костюме оттенка «закат над Сеной» и с таким напором в глазах, что возражать на ее «все могу» не посмел бы и полковник ГИББД, была живым свидетельством того, что секрет работает.

– Так, «я могу» освоили. Теперь ляпни первое, что приходит в голову.

– Спартак – велик, Спартак – силен, Спартак московский – чемпион!

– Не настолько же первое. Славик, что ты можешь? Ты-то в чем чемпион? Нужно выбрать территорию. Терру инкогниту, где ты создашь свою империю, где ты станешь единственным и неповторимым!

Славик не знал, при чем тут инкогнито, но в голове у него уже немножечко звенело от открывающихся перспектив.

– Ты можешь! Я в тебе вижу такие таланты – о-о! – Катерина восклицала с уверенностью, до которой доходят лишь продавцы элитных биодобавок. – Давай, скажи, что ты можешь делать?

Саврасов выпятил нижнюю челюсть.

– Ну типа… кино? Я мог бы кино придумать.

Сначала амбиции Славика были глобальны и расплывчаты. Он хотел бы делать все! Ему казалось, что он мог бы стоять за камерой, сидеть в режиссерском кресле, разъяснять актерам, что делать, а пожалуй, и сам встать в кадр, а еще – напеть неплохой музон (спецы подрихтуют – и половина саундтрека готова), а также мог бы руководить всем и всеми. Он сказал бы, что хочет стать Чарли Чаплином, если бы знал, кто такой Чаплин.

Катерина настаивала, чтобы он выбрал что-то одно. Славик вошел в раж и каждую кинопрофессию отдавал с боем. Параллельно боям джип метровыми рывками двигался в пробке. К финишу на светофоре вышли два занятия – режиссура и сценарное дело.

– Ты будешь самородок. Как Тарантино! – постановила Жукова. – Тарантино нигде не учился, ты нигде не учился – параллели очевидны.

Далее начальница объявила Славику, что карьера будущих Тарантино начинается с того, что нужно написать шедевральный сценарий.

– Главное – идея. Как говорят в Голливуде, high concept, – говорила Катерина. – Что-нибудь такое, знаешь, небывалое. Мыши-рокеры с Марса.

Славик напрягся.

– Небывалое – и жизненное. Премьер-министр женится на гимнастке. Холостого миллиардера компрометирует банда швейцарских проституток… Или: второе августа, десантники купаются в фонтанах Петродворца и попадают… скажем, на пир к Нерону!

– Я так не сумею, – приуныл Саврасов.

– Что ты, дорогой! – замахала рукой Жукова. – Ты в сто раз лучше сумеешь. Давай, креативь, пиши! Каждый пишет, как он дышит, а я уж предчувствую, что ты такого напишешь! «Мосфильм» вздрогнет. Бондарчук будет лысину утирать! Главное, меня держи в курсе.

Добившись от Славика обещания показывать ей сценарий по мере написания, Катерина улыбнулась улыбкой кошки, опробовавшей румяного гуся на парадном столе. Затем она достала мобильный и позвонила своей секретарше, Варе.

– Гостиницу заказала? А подтверждение? Оссподи! – улыбка Жуковой быстро сползла к оскалу. – Откуда ж вы такие беретесь, с гоголь-моголем в голове? Ох… Сьют?! Какой, на хрен, сьют? Ты б еще джуниор сьют заказала! С односпальной подвесной койкой. Я же просила: апартаменты с гостиной! Или ты это нарочно, чтобы я с Холманским во вшивой комнатульке ютилась?..

Славик слышал вопли хозяйки будто издалека: управляя машиной на автомате, он в мыслях уже нес пухлую стопку листов в красной папке – суперский, охрененный сценарий! – он шлепал свой сценарий на стол перед Жуковой, и та вынимала ручку с золотым пером, чтобы подписать с ним контракт. «Я все мо-о-гу-у-у!» – гремело в голове будущего светоча киноиндустрии. Кривоватые крокодилы на его ботинках победно улыбались.