Текст книги "Песики&Детектив"

Песики&Детектив

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Артур Гедеон
Призрак черного пса

1

Он возвращался домой уже за полночь. Зыбкий осенний туман поднимался от мокрого асфальта. Луна скупо освещала центральную улицу города, прицелившись к трамвайной линии – четыре лимонных стрелы уходили в ночную перспективу. Фонари едва горели. У деревьев на тротуарах и у стен домов плотно лежали глухие тени, во дворах, что открывались загулявшему прохожему, густилась непроглядная тьма. Не было ни души, словно город вымер. Никто не шел навстречу, никто не топал за спиной. Другая сторона улицы тоже казалось мертвой. Как это ни странно, не было и машин, которые проносятся ночью, вырывая светом фар дорогу у темноты.

И звуков, кстати, тоже не было. Только его, Андрея Крымова, шаги. Странная ночь! Таинственная. Почти опасная.

И все-таки кто-то должен был оказаться у него на пути. Крымов не сразу понял, что он видит. Или кого. Там, в перспективе улицы, на краешке квартала стоял и смотрел в его сторону огромный черный пес. Широкая грудь, острые уши. Крымов замер, врос в тротуар. Такие встречи не предвещают ничего хорошего. Это был крупный доберман, как понял по силуэту Крымов, машина для убийства, по облику – собака-демон.

У такого породистого пса должен иметься хозяин, но нет: зверь был сам по себе.

Так они простояли с полминуты. Вдруг пес сорвался с места и бросился налево, на другую, встречную улицу. Возможно, его все-таки позвали специальным собачьим свистком. Крымов осторожно прошел до конца квартала. Он знал, как собаки могут вырываться из ниоткуда. Угадай, что у той на уме!

К счастью, частному сыщику Андрею Крымову было направо. Но на перекрестке он все-таки оглянулся: черный пес стоял на середине квартала, в центре улицы и вновь смотрел на него. Это было уже чересчур. Наваждение какое-то. Чистой воды мистика. Андрей настороженно смотрел на пса, а тот смотрел на него. Потом пес повернулся и побежал вперед, но в конце квартала остановился, повернулся и уставился на человека.

Андрей Крымов понял: черный пес зовет его за собой. И он, наплевав на благоразумие, двинулся в противоположную от дома сторону. Пес пробежал еще один квартал, затем другой. Зверь уже убедился, что заинтриговал прохожего, и уводил его все дальше. А Крымов, приняв игру, шел за ним и шел.

Только такой провожатый и в ад может завести…

Андрей сам не успел заметить, как оказался на старой Хлебной площади, возвышавшейся над спящей Волгой.

Зачем его привел сюда черный пес? Что он тут забыл? Что должен увидеть? И почему пес исчез? Сделал свое черное дело – и с глаз долой?

Крымов понял, что стоит на тротуаре у старинного двухэтажного особняка с четырьмя широкими колоннами и осанистым портиком. Этот особняк Андрей хорошо знал, ходил мимо него много раз, но забыл, что это за дом и кому принадлежит. То ли музей, то ли респектабельная контора? В дальнем окне второго этажа, за неплотной занавесью горел приглушенный свет. Крымов нахмурился: все было нехорошим в этом окне – свет лучился бордово-кровавым, от него исходили напряжение и тревога, удесятеренная, будто спрессованная.

Детектив увидел за красной занавесью неясный силуэт. Женщина? Кажется, да. Но какая? Старинное платье с воротником, высокая прическа. Силуэт приблизился к занавеси один раз, скрылся, затем второй и вновь пропал, а потом и третий. Женщина словно терзалась чувствами и сомнениями, мучилась чем-то и в такой поздний час нетерпеливо ходила по комнате. Наконец она встала у окна, спиной к портьере, словно хотела отстраниться от кого-то. А затем появился второй силуэт. Мужчина? Да, именно так! Мужчина приблизился к ней, обнял женщину и стал… целовать ее. Жадно! Руки женщины отталкивали его, она не желала этих объятий, но это только придавало мужчине силы и азарта. Детективу показалось, через стекло он услышал женский крик – отчаяния, протеста. Но мужчина оказался сильнее. Он сгреб ее, подчинил. Крымов увидел, как напористый кавалер уронил даму, ослабевшую, сдавшуюся, и на руках унес в глубину комнаты. Алая занавесь осиротела.

Андрей почувствовал легкий озноб, услышав за спиной приглушенное рычание. Он обернулся – огромный черный пес, остроухий плечистый доберман, стоял в трех шагах и смотрел ему глаза в глаза. Морда пса уже тихонько щерилась, виднелись острые клыки. Только глаза черного пса были необычными – не черными ледяными пуговицами; в них горел тот же кроваво-красный приглушенный свет, что и в дальнем окне особняка.

Пес-демон, пес-убийца, посланник ада, вот кто был перед ним! И тот словно все понимал – в нем таилась не только стихия зверя, но определенно что-то разумное. И оттого еще более пугающее.

«Бросится или не бросится?» – лихорадочно решал Крымов. Как ему быть, если нападение случится? Такого не оттащишь. У него даже ножа с собой нет.

А пес вдруг гортанно захрипел, оскалив клыки, словно почувствовал, что человек готовится к драке не на жизнь, а на смерть, и на этот раз глаза его вспыхнули бурлящей живой кровью…

…В это мгновение Андрей Крымов и проснулся. Сердце его билось не то чтобы неровно – бешено! Черный пес с кровавыми глазами все еще стоял перед ним, тихо и грозно рычал.

– Вот зверюга, напугал, – выдохнул детектив. – То-то я смотрю: ни звуков, ни пароходов, ни трамваев. – Он отер со лба пот. – Только этот черный демон…

Но какой точный был сон! Фильм ужасов, да и только. Такие остаются в памяти надолго. Кто были эти мужчина и женщина за полупрозрачной портьерой, которых он застал в таком яростном, противоречивом и обнаженном проявлении чувств? Плод его разыгравшегося воображения или персонажи, с которыми у яви существовала тайная связь?

Было раннее утро. Чистое, осеннее. Андрей встал, принял душ, потом завтракал. Но на душе, если честно, остался нехороший осадок – так крепко вошел в него этот сон. Что было нужно этому псу с кровавыми глазами? Словно зверь не просто так приходил к нему во сне, провел его через весь старый город и вывел именно к тому особняку. С тревожным рдяным светом в дальнем окошке…

2

Ясным осенним днем, когда за тобой не гонятся ночные призраки, мир выглядит привлекательным и дружелюбным. Андрей Крымов оказался на Хлебной площади в хорошем настроении, с желанием потянуть за брошенную ему ниточку.

Каков будет клубок? Если вообще будет.

Вот и Круговая улица, старое здание городской управы, в котором теперь размещается Министерство водного транспорта, небольшой парк имени Пушкина с бюстом поэта, еще парочка зданий. Тут почти не было новостроя – город сохранил свою дворянско-купеческую стать. А вот и особняк с четырьмя толстыми колоннами, вплотную примыкающими к зданию, и портик с хитрой скульптурной композицией на античную тему.

И припарковаться есть где. Детектив вышел из старенького «Форда» и предусмотрительно огляделся: нет ли где-нибудь поблизости его ночного провожатого? Нет, пса не было. Зато Крымов отметил, что стоит именно на том самом месте, где и в своем тревожном сне. Взгляд его тотчас ушел вверх и в сторону – к дальнему окну на втором этаже, где ночью за кроваво-бордовой занавесью развернулась сцена любви и ненависти.

Он поднялся по парадному и остановился у тяжелых дубовых дверей, несомненно, сохранившихся еще с позапрошлого века.

«Ну конечно, как я мог забыть! Невежа ты, Андрей Петрович…» – только и подумал Крымов, взглянув на табличку слева.

«МУНИЦИПАЛЬНЫЙ ИСТОРИКО-КРАЕВЕДЧЕСКИЙ МУЗЕЙ ГОРОДА ЦАРЕВА»

Так гласила надпись, под которой мелким шрифтом объявлялись годы постройки. А справа висела другая табличка:

«ОСОБНЯК ГРАФА ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА ОВОДОВА (1835–1905 гг.), ПРЕДВОДИТЕЛЯ ДВОРЯНСТВА ЦАРЕВСКОЙ ГУБЕРНИИ»

Крымов открыл исполинские двери, за ними вторые. Двери в эпоху модерна! Прихожая с огромными зеркалами, портретами, высоченными потолками и помпезной люстрой, шкафами, буфетом с резными цветами и листьями по углам, витражными стеклами на створках. Канделябры. Удушливый и приятный запах старины! Старой краски и полироли.

– Чудненько, – пробормотал Крымов.

В небольшой комнатке с открытыми дверями послышалась возня. Кряхтя, вразвалку на пороге появился пожилой дядька в форме хаки с меткой «Охрана» и мрачно кивнул:

– Вы к кому?

– К ее величеству истории, – поклонился Крымов. – Здрасьте.

– Из пожарной инспекции, угадал?

– Отчасти, – уклончиво ответил детектив. – Мне бы к директору.

– Платон Платонович наверху у нас заседает. Поднимайтесь по этой лестнице, – кивнул охранник. – Ну точно из пожарной охраны, – в спину гостю бросил местный цербер. – Я вас за версту чую…

Андрей Крымов вышел на второй этаж и внимательно огляделся. Большая зала, четыре двери, пара зеркал, кругом старинные портреты. И первым, в который он уперся взглядом, был парадный портрет видного дворянина с усами и бакенбардами а-ля Николай Первый, в роскошном мундире с регалиями, аксельбантами, при сабле в дорогих ножнах, в начищенных до блеска сапогах.

Но вот оттого, что было рядом с этими сапогами, вернее, кто, Андрей непроизвольно напрягся и разом остановился. Слева у ног военного лежал и цепко смотрел на него широкогрудый доберман с торчащими ушами. Узкая морда, цепкие черные глаза. Этот пес был копией той «адской» собаки, что вела этой ночью Крымова по улицам его города и привела к этому дому. Только у пса из мрачного сновидения глаза пылали живой кровью, когда он рычал и, кажется, хотел броситься на доверчивого прохожего. У этого были просто черные глаза выученного, но, несомненно, опасного зверя.

– Опаньки, – только и проговорил Крымов. – Да я по адресу пришел… Жуть.

Он тотчас обернулся на шорох за спиной. Позади стоял добродушный старичок в поношенном, но опрятном костюме, сцепив на груди сухие ручки.

– Граф Дмитрий Иванович Оводов, – представил он изображенного на холсте военного. – Предводитель дворянства Царевской губернии, известный человек нашего края, в позапрошлом веке… Добрый день. Вы пожарный инспектор?

– Здравствуйте. Я уже начинаю беспокоиться за вашу пожарную безопасность. Как у вас проводка, кстати?

– Я специалист в другой области, – быстро отговорился старичок. – Но очень надеюсь, что благополучно.

– Нет, я не пожарник, – успокоил Крымов. – Я – экскурсант. Решил получше узнать историю своего города. А то, знаете, в суете будней забываешь великие вехи.

– Это похвально. Сейчас мало кто интересуется историей.

– Расскажете о музее, Платон Платонович?

– Так кто вы на самом деле? – хитро сощурился директор.

Крымов вздохнул:

– Капитан полиции в отставке. Убойный отдел. Я частный сыщик.

– Ух ты! Расскажу, и с превеликим удовольствием. Любочка, наш экскурсовод, в отгуле, но я справлюсь. С графа и начнем… – Он уважительно указал рукой на парадный портрет породистого дворянина. – Итак, Дмитрий Иванович Оводов, предводитель дворянства Царевской губернии, полковник от инфантерии, участник двух войн девятнадцатого века. Его предок, тульский дворянин Константин Дмитриевич Оводов, вон его портрет, в парике, – Плещеев указал на полотно в другом простенке, – прибыл на берега Волги в свите Екатерины Второй, которая в сопровождении милого друга графа Алексея Григорьевича Орлова объезжала свои несметные владения. Орлову приглянулась Самарская Лука, тут он и скупил невесть сколько земель. Досталась землица и Константину Дмитриевичу Оводову, которого позже царица наградила графским титулом. От того самого Константина и пошел графский род.

Далее шел рассказ обо всех Оводовых, их славных деяниях, войнах, в которых они участвовали, как и положено дворянам, царевым слугам. Слушать Платона Платоновича было одно удовольствие, как и любого профессионала, влюбленного в свое дело. Они обходили залу, то и дело останавливались у витрин и стендов под стеклом, где на старинных фото был запечатлен Дмитрий Оводов. Всюду рядом с графом была черная собака, а еще красивая молодая женщина. Куда реже – молодой офицер с вызывающим выражением лица, явно гордец, с глубокой ямочкой на подбородке. Так они обошли всю залу и вновь остановились у парадного портрета Дмитрия Ивановича, у ног которого лежал черный пес, подозрительно и цепко глядя на любопытных зрителей.

Крымов только ждал момента, чтобы задать живо интересующий его вопрос, но не перебивал ученого старика. И вот он наступил.

– А что это за мрачный доберман? – притворно нахмурился Андрей. – Он и на полотне, и на многих фото. Просто графский пес?

– Графский, но не просто, – усмехнулся Плещеев. – Это Арчибальд – верный друг и надежный охранник графа Оводова. Они буквально не расставались. В одном из семейных писем есть интересная подробность. Однажды Дмитрий Иванович уехал надолго за границу, так Арчибальд перестал есть, сидел у кровати хозяина, поскуливал и угасал на глазах. Графу о том написали, он вернулся раньше срока и едва успел вовремя: пес готов был отдать концы. А какая была радость, когда пес увидел его!

– Могу себе представить.

– Об этом есть воспоминания камердинера Митрофана, записанные секретарем графа.

– Очень интересно. А еще я заметил на паре-тройке фотографий рядом с графом красивую молодую женщину и юношу. Кто они?

– О-о, это еще одна история! Идемте со мной. – Плещеев указал вперед. Они прошли по одному из коридоров, и директор открыл дверь. – Это кабинет Дмитрия Ивановича, а вот посмотрите на этот портрет, уважаемый господин сыщик… Какова дама?

На парадном портрете была изображена в полный рост необыкновенной красоты молодая женщина в черном платье до пят с высоким воротником под самый подбородок, ее темные волосы были убраны кольцами назад, голова чуть приподнята, гордо и с вызовом. В лице запечатлелись грусть, тревога, даже отблеск отчаяния. Руки с перстнями, сцепленные под грудью, держали большой золотой крест.

– Она же на тех фотографиях, как я понимаю? – спросил Крымов.

– Именно так. Знакомьтесь, Мария Аркадьевна Черкасова. Дочь разорившегося дворянина из отдаленного уголка Царевской губернии, – Плещеев трагично вздохнул, – увы, бесприданница, но… дальняя родственница Дмитрия Ивановича, которую он милостиво взял к себе еще девочкой, вырастил, дал умной девушке прекрасное образование. И…

Плещеев многозначительно посмотрел на Крымова.

– Что «и»? – спросил тот.

– Не догадываетесь?

– А должен?

– Попытайтесь. Вы же детектив.

Вот тогда его торкнуло. Крымов непроизвольно вспомнил свой недавний сон: крайняя комната на втором этаже, кровавая занавесь, за ней женщина нервно ходит к окну и обратно, тревожась и мучаясь, затем появляется мужчина, силой берет ее на руки и уносит прочь. Неужели сон – подсказка? Но он же не пророк, наконец. По крайней мере, не был раньше. Как же такое может случиться? Тем более интересно стало угадать.

– Старый граф влюбился в молодую красавицу, которой дал путевку в жизнь, и стал домогаться ее? – напрямую спросил Крымов. – А может быть, сделал своей любовницей? Взял ее, прости господи, силой? Однажды ворвался в ее покои и сделал то, чего хотел так долго?..

– Невероятно! – всплеснул руками энергичный старичок. – Да вы не просто детектив – вы ясновидец! Именно об этом и свидетельствуют всевозможные письма людей того времени.

– Если Мария Аркадьевна жила в этом особняке, то у нее была и своя комната?

– Да, на втором этаже.

– В какой стороне?

– А это так важно?

– Я фанат подробностей. Профессия.

– Понимаю. В левой стороне. Если стоять на парадном.

«Неплохо, неплохо, – подумал Крымов. – А доберман, мой провожатый, знал свое дело…»

– Официальная версия такова, – продолжал Плещеев, – старый граф был влюблен в Машеньку Черкасову, даже делал ей предложение, и не единожды, но она всякий раз отказывала ему. Как вы понимаете, Машенька не любила старого графа. Когда-то, еще девочкой, она влюбилась в юного графа, наследника, романтического принца, и пронесла это чувство через годы.

– Юный граф? Тот самый молодой офицер на фото? С ямочкой на подбородке?

– Именно он. Павел Дмитриевич Оводов. Видя, что молодых людей тянет друг к другу, – это опять же официальная версия, прошу заметить, – отец отослал сына учиться в Англию в военно-морскую академию. – Директор усмехнулся: – Дело закрутилось, когда Павел Дмитриевич вернулся из-за границы. Морской офицер, красавец…

– Так, интрига пошла!

– Теперь уже Машенька Черкасова влюбилась в него по-настоящему. А молодой граф в нее. Она тоже расцвела за эти годы. Между ними быстро завязалась любовная связь. Именно тогда и был написан этот портрет. А крест в руках – символ покаяния. Тем более что он принадлежал матери старого графа. Фамильная святыня! Крест потом исчез, увы.

– Верно, пошел на нужды революции.

– Очень может быть. Так вот, долго скрывать любовную связь молодые люди не смогли. Слишком ярко пылали их сердца. Отец застал счастливых любовников во время интимной сцены.

– Конфуз, – покачал головой Крымов.

– Именно так. Негодованию старого графа не было предела. Да что там негодованию – ярости, гнева. Отец и сын в одно мгновение стали врагами. Старший Оводов указал им на дверь. Но когда они уже собирали вещи, вспыхнула последняя сцена ревности – драматическая, трагическая, роковая. Старый граф, как можно догадаться по письмам, – директор горько вздохнул, – убил Машеньку.

– Ух ты, значит, уголовщина, – искренне изумился Крымов. – И как же он убил ее?

– Застрелил. Доказательства только косвенные. По официальной версии, Машенька умерла от менингита, но есть письмо от одного доктора, друга семьи Оводовых, который своему знакомому в Симбирской губернии сообщил: граф убил девушку и выгнал сына из дома. В этой схватке погиб и пес Арчибальд.

Вновь перед Крымовым встала черная собака с пылающими кровью глазами. Вокруг была ночь, за окном на втором этаже происходило что-то очень плохое. Трагическое, безысходное…

– Каким образом погиб Арчибальд?

– Возможно, он решил защитить Машеньку от хозяина. Я не знаю. О собаке никто толком не упомянул. Есть сведения, что старый слуга Митрофан помогал графу хоронить Арчибальда. Смерть собаки совпадала с исчезновением из графского дома Машеньки.

– Сколько тумана. Как она исчезла?

– Мы знаем только одно: ее тело увезли на родину, на самую окраину Царевской губернии, в село Елесеево, и похоронили на кладбище близ родового поместья. Есть письмо, где на этом настаивал безутешный отец Машеньки, разорившийся дворянин Черкасов. Я помню его наизусть: «Вы не уберегли мою дочь, ваше сиятельство, и за это будете держать суд на небесах! – Мгновенно войдя в роль поверженного горем отца, Плещеев потряс сухим пальцем: – Так верните же мне ее останки, чтобы я смог погрести их в родной земле».

– Трагично, – искренне вздохнул Крымов. – Очень.

– Есть еще одна интересная подробность этого дела.

– Слушаю.

– В то же самое время, когда ушла из жизни Машенька, был убит пес и уже навсегда покинул родной дом Павел Дмитриевич Оводов, исчез и камердинер Митрофан Рыков.

– Тот самый, который помогал графу хоронить пса?

– Именно он. Но и это еще не все. У Рыкова вдруг, откуда ни возьмись, появились весьма приличные деньги: аж на крупную сапожную мастерскую и хороший каменный дом. При Никите Митрофановиче, сыне Рыкова, мастерская превратилась в небольшую фабрику, а потом и в большую.

– Ага. Видать, хорошего отступного дали этому Митрофану за молчание, а, Платон Платонович?

– Я тоже так думаю. Митрофан Рыков, полагаю, стал свидетелем убийства Машеньки. Возможно, шантажировал хозяина, и граф откупился от него.

– И дороги всех четырех разошлись в разные стороны. Меньше всего повезло несчастной Машеньке…

– Да уж, бедная девочка! Ее дорожка привела на деревенское кладбище села Елесеево; Павел Дмитриевич уехал за границу, как мы это видим из писем, и с концами; Арчибальда похоронили; а старый граф остался один – доживать свой век. В горе и, надеюсь, раскаянии.

– Любовь – злая штука. Кстати, вы бы не могли показать мне комнату Машеньки?

Плещеев поморщился:

– Там требуется ремонт. Обои отклеились, и вообще…

– Да ладно вам – такая история!

– Какой вы! Хорошо, в качестве исключения, как сыщику. Прошу вас. Только возьму в кабинете ключи.

Через пару минут, гремя связкой ключей разного калибра, Плещеев отпирал дверь в комнату несчастной жительницы этого дома, благодаря своей красоте ставшей яблоком раздора между соперниками – отцом и сыном.

Это была та самая комната, которую видел с улицы в своем сне Андрей Крымов. Детектив обошел обитель бесприданницы, скромную, но хорошо обставленную, как ни странно, в полной мере сохранившую дух того времени.

– И как все это не разграбили? – Он кивнул на старинный буфет с резным орнаментом, за стеклами которого хранилась посуда. – Большевики, я имею в виду?

– А его как раз большевики-комиссары и облюбовали. Вот кто любил помещичье добро: перины пуховые, столовое серебро. Позже, во время войны, тут жил посол дружественной Югославии. А после войны решили сделать краеведческий музей. Так он и дотянул со старыми мебелями до наших дней. А картины в подвалах обнаружили прямо под домом, среди прочего хлама.

– Буфет и впрямь красавец, – трогая искусную резьбу, заметил Крымов. – А что это за выщербина? – Он аккуратно провел пальцами по нижней раме высокой створки буфета. – На пулевое отверстие похоже…

– А это и есть пулевое отверстие, уважаемый Андрей Петрович.

Крымов обернулся:

– Да ладно? Это то, о чем я думаю?

Плещеев хитро сощурил глаза:

– Вопрос: о чем думаете вы?

– Не верю. Вот так, спустя сто двадцать лет?

– По преданию, это как раз та пуля, что убила Машеньку Черкасову, а потом угодила в буфет.

– Вот оно что. Я открою? Ключ-то в замке.

– Будьте так любезны.

Крымов провернул ключ и бережно открыл створки. Подвинул старинный фарфор, тщательно все осмотрел.

– А тут следа от пули нет.

– Вы очень внимательны. Он есть, я сейчас вам покажу. – Старик загремел ключами, нашел нужный, воткнул в замочную скважину правого ящика буфета, выдвинул его и, вытащив резную шкатулку, поставил ее на столешницу. – Антикварная шкатулка из ореха для писем и безделушек с расписной вставкой под эмаль на крышке. Вот смотрите, еще одно отверстие.

– Милая вещица. – Детектив взял произведение искусства в руки, долго рассматривал шкатулку, прикладывал ее к створке буфета, вновь рассматривал и прицеливался острым глазом опытного следака.

– Да, траектория совпадает. Вы правы. Но пуля только вошла в шкатулку. Задняя стенка цела.

– Именно так.

Шкатулка с пасторальной миниатюрой, чуть потрескавшейся, была заперта.

– Откроете? Уверен, у вас и от нее ключик найдется, а?

– Еще как найдется, – усмехнулся Плещеев, быстро нашел в связке крохотный ключ и отпер замок: – Пожалуйте, господин сыщик.

Крымов открыл шкатулку. Письма, старые открытки. Скорлупа грецкого ореха в причудливой и тесной серебряной оправе – тоже своего рода произведение искусства. Одна половинка – из чистого серебра, но с тем же «ореховым» рельефом.

– А это что за безделушка? – повертев скорлупу в руках, спросил Крымов. Потряс у самого уха, но ничего не услышал.

– Безделушка, она и есть безделушка. Я так думаю.

– А что внутри?

– Если ударить молотком, можно и посмотреть. Но как-то жалко. Думаю, просто ореховая скорлупа в оправе. Чья-то причуда.

– Значит, пуля из пистолета графа остановилась в этой шкатулке. Тут закончилась ее кинетическая энергия, которую ученые еще называют живой.

– Выходит, что так.

– А графский револьвер сохранился?

– Два из трех его револьверов есть. Они в экспозиции. Это вы к чему?

– Отверстие от пули – по нему можно определить марку оружия. Что за револьверы были у графа?

– Французский револьвер «Лефоше»…

– Знаю такую марку, образца 1853 года.

– Верно. Трехлинейный револьвер системы «Наган»…

– Образца 1895 года – русская классика.

– Тоже верно. И третий, его упоминают только в письмах. Это итальянский револьвер «Бодео», образца?.. – Старичок внимательно посмотрел на гостя. – Ну же?..

– Не помню, увы.

– 1889 года. «Солдатская модель» без защитной скобы на спусковом крючке.

– Да вы знаток оружия, Платон Платонович.

– Ваша правда, но только отчасти. Я посвятил долгие годы графскому роду Оводовых. Поневоле начнешь разбираться в разных вещах, которые ценил сам граф. В стрелковом оружии в том числе.

Крымов достал телефон, сделал снимки комнаты бедной Машеньки, прицельно сфотографировал легендарный буфет. И с особой тщательностью – пулевые отверстия в буфете, в шкатулке. А потом, уже в комнате графа, щелкнул и графские пистолеты. Для своей визуальной коллекции.

Вскоре они попрощались.

– Да, Платон Платонович, забыл спросить. Обувная фабрика, созданная Никитой Митрофановичем Рыковым, – что с ней стало дальше?

– В революцию отошла государству, там шили сапоги для Рабоче-крестьянской Красной армии. Но и после Гражданской войны фабрика продолжила работу. Шила ботинки «скороходы», называлась «Волжский скороход».

– Слышал о такой.

– Разумеется, слышали. В перестройку фабрику приватизировали, и помещения отдали под торговый центр.

– А потомки Рыковых сохранились?

– Есть один, – отчасти насмешливо заметил Плещеев, – спятивший кошатник Петр Семенович Рыков. В юности мы дружили, но потом насмерть разругались. У них, видите ли, в семье передавалось из поколения в поколение враждебное отношение к Оводовым. Это перенеслось на сам музей и тех, кто его опекает, посвятил свою жизнь Оводовым.

– На вас?

– Именно так.

– А-яй-яй. И почему?

– Видать, нехорошо они разошлись – Дмитрий Иванович Оводов и Митрофан Рыков. Я же не просто так сказал, что ушел слуга из этого дома с неприлично большой суммой денег. У нынешнего Рыкова, Петра Семеновича, есть огромный домашний архив, он же краевед у нас; но меня и моих учеников он к этому архиву на пушечный выстрел не подпустит.

– Стало быть, и впрямь вендетта?

Плещеев развел руками:

– Стало быть.

Крымов задумался:

– Да, и еще один вопрос. А где они, граф и Митрофан, похоронили пса, добермана Арчибальда?

– А в этом дворе и похоронили, – очень просто ответил Плещеев.

– Откуда вы знаете?

– Из писем, конечно. Напротив домовой часовенки, так было написано в одном из писем графа своему поверенному Астапову. Даже не представляю, как переживал граф, случайно или нарочно застрелив любимого пса, который пытался остановить его, защитить Машеньку Черкасову.

– И где эта часовенка, интересно? – спросил Крымов.

– Из этого окна она видна, – Плещеев махнул рукой, – идемте, Андрей Петрович. – Они подошли к окну. – Вон она. – Директор музея кивнул за окно, на осенний дворик и широкий газон с тополем. – В революцию из нее склад сделали, иконы забелили, ну а когда усадьбу стали реставрировать, то и часовенку привели в порядок. Даже росписи на стенах удалось спасти и восстановить.

– Интересно, где он похоронил своего пса? – задал риторический вопрос Крымов.

– Где-то в районе этого газона, я думаю, – пожал плечами директор. – Собачью могилу мы искать не стали, каюсь.

– Логично, – заметил детектив. – Увидимся, Платон Платонович!