Текст книги "ВПК СССР"

Ракетная техника

Как начиналось советское ракетостроение

13 мая 1946 г. считается у ракетчиков началом их славных дел. В этот день И. В. Сталин подписал постановление Совета министров СССР № 1017-419сс о создании при Совете министров СССР Специального комитета по реактивной технике. Так сухо и безыскусно было оформлено начало ракетно-космической эры в СССР. В состав Специального комитета вошли Г. М. Маленков (председатель); Д. Ф. Устинов, нарком вооружения; И. Г. Зубович, заместитель наркома электротехнической промышленности (заместители); Н. Д. Яковлев, начальник Главного артиллерийского управления (ГАУ); П. И. Кирпичников, заместитель председателя Госплана; А. И. Берг, заместитель председателя Совета по радиолокации при ГКО; П. Н. Горемыкин, заместитель наркома боеприпасов; И. А. Серов, заместитель наркома НКВД; Н.Э. Носовский, начальник главного артиллерийского управления Наркомата вооружений. При семи промышленных министерствах создали управления по ракетной технике и управления по развитию ракетной техники при Главном артиллерийском управлении сухопутных войск и Военно-морского флота.

Подход к решению проблемы был системным и всеобъемлющим с самого начала. Ученые и инженеры прекрасно понимали, что ракетную технику одним министерством или ведомством не поднять. Надо включать сразу всю промышленность, все ее отрасли. И постарались убедить в этом ЦК ВКП(б) и Совет министров.

С ракетной техникой Сталин со своим окружением немного припозднились, однако лучше поздно, чем никогда.

И девять месяцев разницы между началом атомного, уранового проекта и ракетного большой роли почти не играли. Ученые и инженеры вовсю работали в Германии, осваивая немецкое ракетное «наследство», да и на урановый проект все-таки немало сил и средств уходило. Поднимать новый проект, вколачивая в него, может быть, последние деньги страны, можно было, только уж если совсем выхода не было. Тут речь Черчилля в Фултоне могла, конечно, сыграть роль, но вряд ли ключевую. Черчилль в такой ситуации, когда в стране не хватало самого необходимого, мог бы сойти и за того брехливого пса, к которому соседи обычно привыкают и не обращают на него внимания – не впервой было Черчиллю выступать в роли главного обличителя СССР и его правящей партии. Собака лает – ветер носит, так и с Черчиллем.

Отчасти, может быть, советское руководство тревожили активнейшие действия американцев по вывозу всего, что относилось к ракетной технике, и «утечка мозгов» на Запад. Развернувшаяся в мае 1945 г. американская программа Overcast помогла большей части немецких ракетчиков уйти в западные секторы Германии, оккупированные войсками США, Великобритании и Франции. В октябре 1945 г. в английском оккупационном секторе Германии прошли успешные пробные пуски ракет Фау-2. В числе приглашенных советских специалистов был и Сергей Павлович Королев. 16 апреля 1946 г. такую же ракету запустили в США на полигоне Уайт-Сендз. Вот это могло озадачить партию и правительство, то есть Сталина, гораздо сильнее, чем речь «брехуна» Черчилля. Сыграла свою роль и некоторая «неустроенность» и неопределенность положения новоявленных ракетчиков. Несмотря на то что большинство из них были авиационными специалистами, принадлежали к авиационным научным институтам, организации, пославшие их в Германию для изучения новой ракетной техники, весьма неохотно принимали участие в их проблемах, а затем авиационная промышленность и совсем отказалась от участия в решении ракетных вопросов. Тем более что партии и правительству пока тоже, невзирая на новизну и перспективность ракетной техники, ее развитие было до лампочки.

Сталинские партия и правительство занимались восстановлением народного хозяйства и его послевоенной конверсией, атомным и радиолокационным проектами. Да и о себе любимых надо было заботиться, укреплять власть, то есть кого-то пугать, а кого-то сажать, чтоб другие боялись. Перестановки-перетасовки кадров, разборки на политбюро перерастали в следственные дела НКВД – МГБ. Так что товарищу Сталину часто было не до технического прогресса и тем более не до ракет.

Зато огромный интерес и заинтересованность в изучении немецкой ракетной техники проявили Главное артиллерийское управление (ГАУ) и командование гвардейских минометных частей, тех самых, что воевали на знаменитых «катюшах». Они нюхом чуяли, что их небольшие ракеты-снаряды должны прокладывать путь большим управляемым ракетам! Член военного совета гвардейских минометных частей (ГМЧ) Лев Михайлович Гайдуков смог попасть к Сталину минуя Берию и получить его согласие на деятельность советских специалистов в Германии и начало развития ракетостроения в СССР. Гайдуков сам обходил наркомов с предложениями от Сталина заняться ракетами. Положительный ответ был получен только от наркома промышленности боеприпасов Дмитрия Федоровича Устинова. Результатом этих согласований и стало постановление Совета министров СССР о создании Комитета по реактивной технике от 13 мая 1946 г.

Комитет по реактивной технике

Решение о создании Комитета было принято после года работы советских инженеров, собиравших и изучавших информацию о ракетных технологиях поверженной Германии на ее же территории, о самой ракетной технике и ее производственной базе. За этот год разрозненные группы были сведены в научные институты. В них советские ученые и инженеры совместно с немецкими специалистами начали первые работы пока еще по воспроизводству немецких ракет.

Началась эта работа в конце апреля 1945 г. Тогда в авиационном НИИ-1 по инициативе известного авиаконструктора Виктора Федоровича Болховитинова была создана особая группа специалистов, которая вскоре отправилась в Германию. В нее вошли молодые перспективные инженеры-конструкторы.

Они уже знали цели своей поездки. Это в первую очередь поиск научного оборудования, чертежей, приборов немецких конструкторских бюро и заводов, занимавшихся разработкой и производством ракет Фау-1 и Фау-2. В группу вошли Александр Березняк, Алексей Исаев (те самые из КБ Болховитинова, что сделали первый советский реактивный самолет БИ-1!), Василий Мишин, Николай Пилюгин, Борис Черток, а также известные ученые Юрий Победоносцев и Михаил Тихонравов. На рубеже XX–XXI вв. они наконец станут известны соотечественникам как выдающиеся конструкторы-ракетостроители, разрабатывавшие наши стратегические ракетно-ядерные силы и космическую технику.

Сергей Павлович Королев присоединился к работающим в Германии специалистам в сентябре 1945 г. Лишь летом этого победного года ему наконец разрешают вернуться в Москву из Казани, где он сидел в шараге и где продолжал работать после формального выхода «на волю». Из Москвы его тут же отправляют прочь из города в новую командировку. Вскоре приезжает в Германию и другой знаменитый казанский сиделец, Валентин Петрович Глушко, непревзойденный конструктор ракетных двигателей.

Глушко и Королев начинали свою ракетную карьеру в РНИИ – Реактивном научно-исследовательском институте еще до войны. Оба были арестованы в 1938 г. Глушко арестовали в марте, Королева в июне. Глушко быстро попал в московскую шарашку ОКБ-82 при Тушинском авиационном заводе еще в 1939 г., а Королева пришлось вытаскивать в шарашку уже с Колымы. В марте 1940 г. Сергей Павлович оказался в закрытом ЦКБ-29 в Москве, а Глушко в том же году увозят в Казань, где он работает главным конструктором жидкостных ракетных двигателей пока еще в казанском филиале ОКБ-82 (в 1941-м ОКБ-82 полностью эвакуируют в Казань) Спецотдела НКВД при Казанском моторостроительном заводе № 16. Королев попадает в Казань под начало Глушко в 1942 г. уже из специального КБ при Омском авиазаводе, куда его эвакуировали вместе с Андреем Николаевичем Туполевым, тоже сидевшим в то время в ЦКБ-29.

И хоть работали Глушко с Королевым в Казани по реактивной, ракетной теме (все-таки они сделали ракетный ускоритель для Пе-2!), но то, что они увидели и узнали в Германии, пожалуй, удивило даже их, ракетчиков с довоенным стажем. А ведь начинали советские и немецкие ракетчики в 1930-х гг. с одного уровня, и до 1938 г. и наши, и немцы шли ноздря в ноздрю, пока на РНИИ не обрушилась волна репрессий и институт не был обескровлен арестами и расстрелами лучших специалистов.

Можно сказать, что всем советским ракетчикам, и довоенным и новым, пришлось начинать теперь с одного уровня – изучать то, что успели сделать немецкие инженеры в благоприятнейших условиях, предоставленных им фашистским гитлеровским режимом в надежде обрести чудо-оружие или Vergeltungswaffee, то есть оружие возмездия, которое спасет Германию от разгрома союзников. Правда, сами немцы утверждали, что на ракетную программу Германия тратила все-таки вдвое меньше, чем на производство танков. Тем не менее в Пенемюнде были созданы крылатая ракета Фау-1, баллистическая ракета Фау-2, которые выпускались серийно, и еще более сложные зенитные ракеты, выпускавшиеся опытно, – «Вассерфаль», «Шметтерлинг», «Рейнтохтер» и «Тайфун».

Ко времени появления С. П. Королева и В. П. Глушко в Германии нашими специалистами уже была проведена огромная работа. Результаты были доложены народному комиссару авиационной промышленности А. И. Шахурину. Нарком в свою очередь доложил своему куратору в ЦК ВКП(б) члену ГКО Г. М. Маленкову. Результаты Маленкова впечатлили. И по результатам доклада Шахурина об обследовании немецкого НИИ ракетного вооружения в Пенемюнде на острове Узедом работа по сбору материалов о ракетостроении в Германии была активизирована. 8.07.1945 г. было принято постановление ГКО, по которому была организована комиссия «по изучению и освоению немецкой реактивной техники». В состав комиссии вошли член военного совета гвардейских минометных частей Л. М. Гайдуков, заместитель наркома боеприпасов П. Н. Горемыкин, директор НИИ-1 наркомата авиационной промышленности Я. Л. Бибиков, заместитель наркома электропромышленности И. Г. Зубович, начальник отдела Совета по радиолокации при ГКО генерал-майор инженерно-авиационной службы Г. А. Угер. Большинство из членов этой комиссии затем вошли в Комитет по реактивной технике. Для обеспечения работы комиссии на месте в Германию была направлена группа специалистов в количестве 284 человек.

Комиссия Л. М. Гайдукова уже 4 августа 1945 г. предоставила в ГКО свои первые выводы и проект постановления ГКО «О мероприятиях по изучению и освоению немецкой реактивной техники». Но в Японии буквально через день грянул атомный взрыв в Хиросиме, а через три дня, 9 августа, американцы сбросили на Нагасаки еще одну атомную бомбу, да и мы сами перешли в наступление в Маньчжурии. Атомные бомбардировки американцами японских городов ускорили развертывание советской атомной урановой программы, потеснившей ненадолго программу ракетную. Впрочем, может быть, на непринятие решения по ракетной программе оказал влияние и управленческий нюанс: 4 сентября 1945 г. ГКО закончил свою работу по указанию товарища Сталина, и дело изучения опыта немецких ракетчиков и становления советского ракетостроения как отрасли советской промышленности осталось во власти ЦК ВКП(б) и Совета народных комиссаров.

В июле 1945 г. советские ученые совместно с немецкими специалистами образовали на территории Германии в Тюрингии, в местечке Бляйхероде, первый советско-немецкий научный институт «Рабе». Возглавил институт Борис Евсеевич Черток. Поскольку Борис Евсеевич был специалистом по приборам управления самолетами, институт «Рабе» занимался в основном сбором информации о ракете Фау-2, поиском приборов управления этой ракетой, освоением производства таких приборов.

Осенью 1945 г. в Берлине был образован еще один советско-немецкий научный институт «Берлин» для изучения зенитных ракет «Шметтерлинг», «Вассерфаль» и других. Кроме того, в этом институте изучалось наземное стартовое оборудование ракет Фау-2. Главным инженером института был Бармин Владимир Павлович, будущий главный конструктор стартовых и пусковых комплексов большинства ракет СССР. В сущности, Бармин и руководил деятельностью института «Берлин».

С. П. Королев возглавил группу «Выстрел» и взялся за эксплуатацию ракет, а В. П. Глушко занялся знакомым ему делом – стал руководить группой специалистов, изучавших и испытывавших ракетные двигатели в городе Леестен. В феврале 1946 г. их группы вошли в состав вновь образованного института «Нордхаузен». Институт «Рабе» также вошел в состав нового научно-технического образования. Начальником института был назначен Л. М. Гайдуков, его заместителем и главным инженером стал С. П. Королев. В. П. Глушко кроме ракетных огневых стендов в Леестене получил завод «Монтанья» по производству двигателей и турбонасосных агрегатов.

Постановление о создании Специального комитета по реактивной технике от 13 мая 1946 г. подводило черту под проделанной уже работой и намечало новые направления развития. Проблему создания ракет для военных разделили на несколько линий. Было указано, кому и чем заниматься. Министерство авиационной промышленности должно было разработать и начать производство жидкостно-реактивных двигателей (ЖРД), Министерство судостроения – гироскопических устройств, Министерство промышленности средств связи (было тогда и такое!) – аппаратуры и систем управления. Министерству электротехнической промышленности поручили заняться наземной и бортовой аппаратурой, ну а Министерство тяжелого машиностроения обязали разрабатывать самое объемное и тяжелое оборудование – стартовые и транспортные комплексы. Академия наук отвечала за исследования верхних слоев атмосферы и космического пространства. Военным, Министерству обороны, было поручено разрабатывать тактико-технические требования на новую технику, обеспечивать ее испытания и эксплуатацию, то есть должны были создать специальные части и специальный полигон.

Первоочередной задачей в постановлении было названо «воспроизведение с применением отечественных материалов, ракет типа Фау-2 (дальнобойной управляемой ракеты) и „Вассерфаль“ (зенитной управляемой ракеты)», которое необходимо было провести в течение 1946–1948 гг.

Постановлением было предписано создать внутри министерств вооружения, сельхозмашиностроения и электропромышленности главные управления по реактивной технике, а в министерствах химической промышленности, судостроительной промышленности, а также машиностроения и приборостроения Управления по реактивной технике. Госплан должен был образовать отдел по реактивной технике во главе с заместителем председателя Госплана. В армии и на флоте благодаря постановлению в 1946 г. появились Управление реактивного вооружения в составе ГАУ и Управление реактивного вооружения в составе военно-морских сил.

Для непосредственной работы по созданию ракетной техники создали научно-исследовательские институты. НИИ-88 сформировали в Министерстве вооружения. НИИ пороховых реактивных снарядов, в которое вошли ГЦКБ-1, КБ на базе филиала № 2 НИИ-1 Министерства авиационной промышленности (МАП), вошел в состав Министерства сельхозмашиностроения. Туда же вошел и Софринский полигон. Министерство химической промышленности создало НИИ химикатов и топлив для реактивных двигателей, а Министерство электропромышленности превратило в НИИ по радио– и электроприборам для управления ракетами лабораторию телемеханики НИИ-20 и 1-го завода Министерства вооруженных сил. Само собой, что Министерству электропромышленности тут же отдали весь завод № 1.

Для продолжения работы в Германии выделили 70 миллионов марок, специальные пайки, а также сто легковых машин, сто грузовых машин, для которых были предусмотрены водительский состав и горючее. Спецкомитету было разрешено платить немецким специалистам повышенную оплату. Но к концу 1946 г. все организации и специалисты должны быть вывезены с территории Германии в Советский Союз. И поэтому до 15 октября 1946 г. в постановлении специальным пунктом было прописано выделить по разнарядке Спецкомитета «150 разборных финских домов и 40 рубленных восьмиквартирных домов».

В начале августа 1946 г. в институт «Нордхаузен» прибыла высокопоставленная комиссия. Возглавлял ее маршал артиллерии, начальник ГАУ Николай Дмитриевич Яковлев. Кроме того, в комиссию входили министр вооружения Дмитрий Федорович Устинов и заведующий отделом оборонной промышленности Госплана Георгий Николаевич Пашков. Наряду с распределением «добра», накопленного в «Норд-хаузене», комиссия решала кадровые вопросы.

Д. Ф. Устинов сразу сообщил советским специалистам института «Нордхаузен», что главным министерством по ракетам будет его Министерство вооружений, значит, и командовать «парадом» именно ему. С. П. Королев был назначен главным конструктором и переходил под начало Устинова, а двигателисты во главе с Глушко в Министерство авиационной промышленности под начало нового министра М. В. Хруничева. Михаил Сергеевич Рязанский стал главным конструктором института радиосистем управления ракетами в Министерстве электропромышленности под руководством И. Г. Кабанова. Заместителем Рязанского назначили Николая Алексеевича Пилюгина. Главный конструктор гироскопов Виктор Иванович Кузнецов остался в судостроительной промышленности там, где уже была его лаборатория, то есть в Ленинграде, в НИИ-10. Борис Евсеевич Черток был назначен заместителем главного инженера головного ракетного НИИ-88 Юрия Александровича Победоносцева.

А еще Д. Ф. Устинов сказал, что, несмотря на найденные нашими специалистами просчеты немецких ракетчиков при проектировании ракеты Фау-2 и стремление улучшить конструкцию ракеты, придется вначале воспроизвести немецкую ракету, но из советских материалов.

В конце октября 1946 г. органы безопасности вместе с советской военной администрацией провели операцию по вывозу немецких специалистов в Советский Союз. Операция была одновременно проведена в Берлине, Дессау и Бляйхероде. Немецкие специалисты (около 300 человек) вместе с семьями и имуществом в начале ноября оказались в Подмосковье. Последние советские специалисты прибыли домой из Германии уже в начале 1947 г.

Изучая немецкую ракетную технику, наши специалисты признавали не только высочайшую степень развития технологий, но и значительный уровень производственной кооперации, примененный в Германии при ее производстве. Так что Комитет по реактивной технике должен был скоординировать действия не только основных организаций, занятых проектированием и производством ракет, но и организаций, занимающихся изготовлением комплектующих для них. Работа предстояла просто грандиозная.

Ракетные НИИ и ОКБ

Маленькая железнодорожная станция с ласковым названием Подлипки в ближнем Подмосковье в 1946 г. стала меккой советского ракетостроения. Старенький грязный артиллерийский завод № 88 забрали у артиллерийского управления Наркомата вооружений и передали вновь сформированному ракетному управлению для организации головного института. Номер института остался таким же, как у завода, 88. Рядом находился аэродром, на котором во время войны располагался полк ПВО. Ракетчики были ребята молодые, прихватили и аэродром с ангарами – в хозяйстве все сгодится. Вскоре на станцию прибыли вагоны, которые подогнали поближе к ангарам и что-то выгрузили под покровом ночи. Теперь-то уже можно сказать, что это был спецэшелон, прибывший из Германии, а из вагонов выгрузили и разместили в ангарах ракеты А-4, собранные нашими и немецкими специалистами в Тюрингии.

Завод с номером 88 с осени 1946 г. стал быстро меняться – новые хозяева, инженеры-ракетчики, насмотревшись в Германии на работу немецких специалистов, быстро внедряли немецкие новшества и даже пытались внедрить культуру производства. Будучи в Германии, советские специалисты быстро поняли, что производить ракеты без этой самой культуры производства невозможно! В НИИ-88 собрались очень способные люди: они быстро учились хорошему и нужному.

Еще в августе 1946 г. была определена главная цель работы НИИ на ближайшие два года: выпуск ракеты Р-1 (то есть Фау-2, но в советском исполнении). Главным конструктором изделия назначили С. П. Королева.

В мае 1947 г. некоторых немецких специалистов отправили на остров Городомля, что на озере Селигер. Через год колония немецких специалистов-ракетчиков на Городомле была объявлена филиалом № 1 НИИ-88, и в нем были собраны все немецкие специалисты института.

В 1949–1950 гг. у НИИ-88 строится еще один филиал, в Загорске. Здесь разместили базу для огневых испытаний двигателей ракет. Впоследствии этот филиал превратился в самостоятельный институт, НИИ-229.

Именно в Подлипках чаще всего собирались официальный Научно-технический совет (НТС) и полуофициальный, но более важный для советского ракетостроения Совет главных конструкторов.

В НИИ-88 было образовано ОКБ-2, занимавшееся двигателями. Руководил ОКБ-2 Алексей Михайлович Исаев. В отличие от Исаева Королев получил под свое управление только отдел под номером 3 в составе СКБ. Настоял на этом И. Д. Сербин, заведующий Отделом промышленности вооружения Управления кадров ЦК ВКП(б). Королеву «не забыли» его лагерного срока и потом еще долго помнили… Хотя фактически вся работа по ракетной технике, кроме двигателя, была сосредоточена в руках Сергея Павловича. Лишь в 1950 г. было организовано на базе 3-го, королёвского отдела ОКБ-1 и С. П. Королев стал полноправным главным конструктором.

Свою главенствующую роль в ракетостроении, а потом и в космонавтике Сергею Павловичу приходилось буквально вырывать у партийных бонз, которым не очень нравилось стремление Королева к самостоятельности. Не нравилась эта главенствующая роль Королева и В. П. Глушко. Глушко командовал другой организацией, ОКБ-456, и Королев с ним встречался на Совете главных конструкторов. Гораздо хуже Сергею Павловичу приходилось, когда ущемляющие, конфликтные ситуации происходили внутри НИИ-88.

Вновь сформированное в 1950 г. в НИИ-88 ОКБ-1 имело хорошую структуру. Сергей Павлович Королев формировал ее для того, чтобы предстоящая конструкторскому бюро работа по новой ракете Р-5 была эффективнее. При отделении ОКБ-1 от НИИ-88 оказалось, что структура КБ настолько удачна и надежна, что свободное плавание не доставило никаких лишних проблем!

Перестановки в НИИ-88 совпали с борьбой с космополитизмом. Однако ОКБ-1 от этого только выиграло. Благодаря борьбе с космополитизмом в ОКБ пришли специалисты, ставшие потом известными учеными и конструкторами. Отдел № 5, занимавшийся системами управления ракетой, возглавил, например, Михаил Кузьмич Янгель, а его замом стал Борис Евсеевич Черток, тот самый, который в Германии в 1945-м организовал институт «Рабе».

Нелегко складывались отношения С. П. Королева и М. К. Янгеля. Михаил Кузьмич, пришедший в НИИ-88 в 1950 г., быстро рос по службе. Через год он стал заместителем главного конструктора, то есть Королева. А в 1952 г. Янгеля неожиданно ставят директором института. Сергей Павлович оказался его подчиненным. Целеустремленному, честолюбивому Королеву, стремившемуся к самостоятельным решениям для быстрого продвижения вперед, это было как нож в спину. Конфликт руководителей грозил целостности института, поэтому в конце 1953 г. Янгеля перевели сначала на должность главного инженера НИИ-88, а затем он дал согласие на перевод главным конструктором нового ракетного ОКБ в Днепропетровске.

В 1956 г. из НИИ-88 выделилось в самостоятельную организацию ОКБ-1. С. П. Королев получил долгожданную свободу. Завод № 88 тоже отошел Королеву как его опытный завод. На заводе как раз проходили работы по внедрению в производство новой ракеты Р-7. Той самой, которой было суждено открыть дверь в космос. Именно «семеркой» были запущены первые спутники, Белка и Стрелка, а потом и Гагарин с Титовым. Вовремя Королев получил свободу!

Одновременно с НИИ-88, который определили головным по созданию баллистических ракет, был образован и НИИ-885. Его технической базой стал завод полевых телефонных аппаратов. В этом институте сосредоточили разработку систем управления ракетами. Возглавил институт Михаил Сергеевич Рязанский, а его заместителем был назначен Николай Алексеевич Пилюгин. Подчинялся институт Министерству промышленности средств связи.

Институт вначале занимался разработкой систем управления как для баллистических ракет дальнего действия (БРДД), так и для зенитных управляемых ракет (ЗУР). Для БРДД были созданы три отдела: отдел автономных систем управления, отдел радиосистем управления, радиотелеметрические системы. После создания в 1950 г. Третьего главного управления зенитные ракеты были включены в его тематику и отданы для разработки в авиационные НИИ.

НИИ-4 было образовано в один день с НИИ-88, но в составе Министерства обороны. Именно здесь готовили для ракетчиков технические задания, работали военные баллистики. Этот институт во многом определял, какими должны быть ракеты и войска, которые будут эксплуатировать ракетную технику.

НИИ-885 кроме систем управления ракетами занималось также телеметрическими системами, без которых было невозможно отследить работу систем ракеты. Первым результатом института было воспроизведение немецкой машины «Мессина». К испытаниям ракет 1948 г. «Мессину» заменили системой «Бразилионит», а в 1949 г. появилась телеметрическая система «Дон».

Под серийное производство радиоаппаратуры и приборов для ракет определили харьковский завод «Коммунар». Тот самый, на котором А. С. Макаренко организовал трудовую коммуну и где было освоено производство фотоаппаратов ФЭД, аналога немецкой «Лейки». И это было только начало! Впоследствии в Харькове появилось еще несколько заводов, которые также производили приборы для ракетной промышленности. Вскоре приборостроительные фирмы появились и на Урале, куда было передано производство морских ракет.

Ракетными двигателями стало заниматься ОКБ-456 во главе с Валентином Петровичем Глушко. ОКБ заняло помещения бывшего авиазавода в Химках. Валентин Петрович перевез сюда из Казани своих коллег из КБ 16-го мотостроительного завода. Они составили костяк нового коллектива ракетчиков-двигателистов.

В НИИ-20 разрабатывалась система радиоуправления ракетой. Здесь же под руководством А. Я. Брейтбарта работала группа, разрабатывающая принципы противоракетной обороны (ПРО). Брейтбарт и его товарищи разработали концепцию построения радиолокационной противоракетной станции.

Гироскопическими приборами, отвечающими за устойчивость корабельного оборудования в пространстве, в это время занимался единственный в стране НИИ-49 в Ленинграде. Там эта работа началась еще до войны – на военных кораблях давно нуждались в таких приборах для повышения точности работы артиллерийских систем. Одним из лучших специалистов до войны был Виктор Иванович Кузнецов. Перед войной его послали в Германию принимать заказанный корабль, его гироскопические приборы. Война застала Виктора Ивановича в Берлине, на заводе фирмы «Аскания» – «Крейзельгерет». Его вместе с другими советскими специалистами интернировали. Однако Кузнецов смог выбраться и через Югославию вернулся в Москву уже в августе 1941 г. В мае 1945 г. он оказался на том же самом заводе и рассматривал уже не корабельные гироскопы, а гироплатформы для Фау-2. Работал он и в институтах «Рабе» и «Нордхаузен». Понятно, что главным конструктором гироскопических приборов для ракетной техники в новом НИИ-10 был назначен именно Виктор Иванович Кузнецов. Институт оставили в составе Министерства судостроительной промышленности, так как были у него кроме гироскопических приборов и другие задачи. Радиолокационные, например.

Кроме институтов, занимавшихся конкретным воплощением идей в чертежи, для ракетной техники необходимо было прокладывать, считать траектории полетов. Этим занимается наука баллистика, которой до этого занимались только артиллеристы. Специалистов-баллистиков летом 1946 г. объединили в военном НИИ-4. Одним из первых был выдающийся ученый Г. М. Можаровский, занимавшийся созданием системы ПРО.