Текст книги "Рыцарь нашего времени"

Глава 6
Мальчики звонят первыми

У меня много друзей. Можно даже сказать, что их у меня полно, этих друзей. Когда я иду по бесконечно длинным коридорам «Останкино», мне постоянно приходится останавливаться и жать чьи-то руки, спрашивать о том, «как сам» и «как оно вообще». Иногда даже ловлю себя на желании свернуть в другую сторону при виде очередного дружка, спешащего мне навстречу с широкой радостной улыбкой. У меня друзей так много, что я уже устал с ними всеми дружить. А дружить надо, работа такая. Не будешь дружить – не будет проектов. Не будет работы – не станет и друзей. Круговая порука, нежнейшее желе или, скорее, болото, из которого мы все не можем вылезти, проваливаемся в него до тех пор, пока не засосет полностью.

Нет, не в том дело, что мне все «обрыдло», и я верчу носом и капризничаю. Некоторые из нашего «Стакана» – очень даже хорошие ребята. Правда, как-то получается, что хорошие ребята все больше остаются в операторах, монтажерах, осветителях… Хорошие ребята получают мало. Плохие парни забирают все себе. Так что я, по-видимому, плохой парень. Да и по многим другим признакам это тоже так. По тому, к примеру, как я обращаюсь с женщинами, и мне об этом много раз говорили.

Я люблю, кстати, тусоваться в координаторских. Там сидят дежурные бригады, пьют чай или что покрепче (это, конечно, втихую) и ведут длинные неспешные разговоры в надежде на то, что никого сегодня ночью не убьют, нигде не взорвется дом и не начнется ураган. В координаторских пахнет грязными носками, там тепло и много людей. Там всегда кто-то спит на диване прямо в пуховике, не снимая его. Иногда это сплю я. Продюсеру не слишком-то положено появляться среди среднего съемочного персонала (пиши – нормальных людей). Продюсер всегда персона нон грата в таких местах, ведь именно он распределяет материальные блага себе на радость, всем на разочарование. Но я любил и люблю часами висеть среди дежурных корреспондентов, играть в карты под звуки старого разбитого магнитофона… Там я, кстати, прячусь, когда не хочу, чтобы меня нашли. Это такая игра: я бегаю и шифруюсь, а меня ищут. Ирина, эта странная девушка, ушла, не попрощавшись, не попыталась сунуть мне в руку бумагу со своим номером телефона и вообще не продемонстрировала никакого интереса к моей персоне. Может быть, именно поэтому я ей и позвонил.

Когда я позвонил, она долго не брала трубку. Я не имел и малейшего понятия, сколько времени и прилично ли звонить, но в оправдание могу сказать – время было нормальное и звонить было можно. Выяснилось, что уже около двенадцати дня. Разве можно упрекнуть кого-то, что он позвонил в рабочий полдень, а абонент спал? Это моя проблема? Или я ее от чего-то оторвал? В любом случае, получилось неудобно.

– Это ты? – удивленно спросила она. То есть сначала она спросила: – А вы кто? – и я, признаться, никак этого не ожидал. Это неприятно задело мои чувства. Какие чувства? Даже не знаю. Я думал, что все же достаточно незабываем.

– Это же я. Не узнала? – ответил я и почувствовал себя полнейшим дураком. Повисла пауза. Я хотел уже бросить трубку, а эта девчонка никоим образом не облегчала диалог.

– Ну, узнала. И что дальше? – спросила она, ничуть не потрудившись изобразить радость или хотя бы вежливое радушие. Я помолчал, думая, зачем мне, собственно, это было надо, а затем, за неимением ничего лучшего, включил старую, много раз пользованную пластинку. Я принялся извиняться.

– Ты знаешь, я вообще-то не напиваюсь обычно до такого состояния, – сказал я, хотя именно до такого-то и напиваюсь, и довольно часто, кстати. – Особенно когда у меня в гостях девушка. – Я закрыл глаза и покачал головой. Обычно я напиваюсь до такого состояния именно с девушками. С деловыми партнерами приходится держать себя в руках.

– Я же не одна из твоих девиц, мне все равно, до какого состояния ты напиваешься. Я и сама была не в порядке! – если этим она хотела меня утешить, то ей это не удалось.

– Я не наговорил тебе никаких гадостей? Ничем тебя не обидел? Я плохо помню… – тут я не грешил против истины, и половину я не мог воспроизвести в памяти. – Я просто очень устал на работе, вот и не смог вовремя остановиться.

– Ага, – бросила мне «на бедность» она и снова замолчала.

– Ты чего ушла-то, меня не разбудила? Я бы тебя проводил. Ты нормально до дома добралась? – я нес весь этот бред и увязал в нем же. Ирина молчала и, кажется, тяжело дышала. Плачет? Ей опять плохо? Вспомнила про Петра?

– Я так и думала, что ты меня найдешь, – сказала она, задыхаясь.

– Это почему? – удивился я и снова вспыхнул. Откуда такая самоуверенность?

– Мне так показалось, – ответила она. Дышала она, действительно, не совсем нормально. Совсем ненормально. Чтобы она плакала – это вряд ли. Так дышат… при сексе. Глубоко, еле сдерживаясь, иногда сбиваясь и судорожно вдыхая. Да она говорит с трудом.

– Чего показалось?

– Я почувствовала… – судорожный вздох, – что ты еще появишься, – еще один. Слова давались ей тяжело, и это окончательно сбивало меня с толку. Я нахмурился. Петр? Он что, там, с нею? А я им звоню? И она взяла трубку, чтобы прямо при своем любовнике рассказать мне, что мы еще увидимся!!!

– Почему вы, девочки, всегда так жутко все усложняете? – спросил я, потому что все эти разговоры меня начали утомлять. – Предчувствия, судьба. Карма. Не верю, что ты знала заранее, что я позвоню!

– Я не знала. Но я не удивилась. Интуиция – это очень сильная штука, не знаю, почему вы, мужчины, ею не пользуетесь.

– Ну все, я в шоке, – я поднял руки в шуточном испуге. – Рок взял нас за горло. А если у тебя такая хорошая интуиция, почему же ты связалась с Петром своим? Ведь могла же и почувствовать, что это кончится плохо?!

– А что, если да? Разве это что-то меняет?! – она выговаривала слова в паузах между вдохами и выдохами. Я разозлился.

– Ты чем там вообще занимаешься? – спросил я, негодуя. – Ты чего так дышишь?

– Что, нельзя и подышать? – она хохотнула и снова отдышалась. – Я бегаю.

– Ты – что? – переспросил я.

– Бегаю.

– От кого?

– От инфаркта. По парку.

– А что, у тебя нет похмелья? – совершенно искренне изумился я. Ирина, кажется, остановилась и рассмеялась в голос. – Чего смешного?

– Ничего. А что, у тебя есть похмелье? – полюбопытствовала она. – И что это такое? Как оно выглядит? В смысле, что ты чувствуешь?

– Ты понимаешь, как это ненормально, что ты у меня этим интересуешься?

– А ты понимаешь, как это ненормально, что ты мне позвонил? – ответила она уже более спокойным голосом.

– Только не подумай, что мой звонок что-то такое значит. Я позвонил, потому что у тебя рыжие волосы, зеленые глаза, длинные ноги и потому, что мне скучно.

– И это все? – язвила она.

– Все, – соврал я.

– Но ты должен знать, что я не имею никаких намерений с тобой встречаться, – заявила вдруг она.

– Это почему? – я был уязвлен в самое сердце. Я что, совсем не нравлюсь ей как мужчина? То есть она не любит холодных избалованных циников, любит похотливых сорокалетних женатых козлов. Так, что ли?

– Я люблю другого.

– Но он же тебя предал! – возмутился я. – Отомсти ему! Используй меня для этого!

– И тебе этого хватит? Если я пересплю с тобой, чтобы отомстить мужчине, которого действительно люблю? – голос Ирины похолодел.

– Нет, я больше склоняюсь к тому, что ты переспишь со мной, придешь в полный восторг и тут же полюбишь меня.

– Этому не бывать, – спокойно и уверенно заявила она. – Никогда.

– Никогда? – поразился я. Что это за ерунда? – Но выпить-то со мной можно?!

– А, это! Мне не понравилось.

– Что не понравилось? – оторопел я. – Пить со мной?

– Вообще пить. Спиртное, – как ни в чем не бывало пояснила она. – Мне не понравилось спиртное. Не стоило его и пробовать.

– Ты что, никогда до этого не пробовала спиртное? Слушай, покажи-ка мне еще раз свой паспорт! – потребовал я. – Что-то мне кажется, что я зря его не дочитал.

– Раньше просто повода не было. Я вообще-то не сторонница саморазрушения.

– Да-да, я помню. Ты веришь в любовь, смысл жизни, Петю и вегетарианцев. Так?

– Не совсем, – грустно возразила она. – Я не очень-то верю в Петю. Я люблю его, но это – не одно и то же, что верить. Я хочу, чтобы он был счастлив. Но он совсем как ты, думает, что счастье – это что-то снаружи. Что его можно измерить и пощупать, что его можно взять от жизни больше или меньше. Что тут скажешь?

– Жалко Петю, – съязвил я против воли.

– Жалко, – на полном серьезе ответила она.

– А себя не жалко, – я был резок, но мне, честное слово, стало за родину обидно. – Ты же просто наивная дурочка.

– И что?

– Слушай, приходи ко мне, пообедаем, – предложил вдруг я. – Как я понял, ты не любишь готовить?

– Я не думаю, чтобы ты стал есть то, что я готовлю. Я же ничего не ем, кроме вареных овощей, но они тебе вряд ли понравятся. Так что можно считать, что я не умею готовить. И не люблю.

– Вот это просто прекрасно! Так ты вообще мяса не ешь? – присвистнул я.

– Вообще, – подтвердила она.

– Ну ты даешь… Я бы так не смог. – Я откинулся к спинке диванного кресла и улыбнулся. Девушка, которая не умеет готовить! М-м-м, мечта. Впрочем, Ирина была совершенно не заинтересована не только в моем желудке, но и в моем сердце. Мы с ней стали… как бы это поточнее выразиться… Друзья? Это мне было не совсем приятно, но, кажется, это было именно так.

Честно признаюсь, некоторое время я отказывался верить в происходящее. Чтобы я дружил с девочкой? Какая глупость. Я просто притворялся. Конечно, я хотел затащить ее в постель. Чем больше мы созванивались, чем больше я звонил ей (потому что она сама никогда мне не звонила), тем больше я понимал, какая она странная, не от мира сего. Ее необычно красивая, похожая на вспышку солнечного света головка буквально набита романтическими предрассудками и сентиментальными бреднями. Иногда я слушал ее и думал, ну где она все это вычитала? В какой толстой никчемной книге? Она что, буддистка? Эзотерик? Может, сделать программу про всю эту ересь? Можно будет продать ее потом на РенТВ.

Но главное было совсем не в том, что она говорит, а в том, как она двигается, как оборачивается, когда ее позовешь. Даже бесконечные драные джинсы ее не портили, не делали бесполой. Ирина, сама того не понимая, была приманкой для таких, как Петр. И для таких, как я, тоже… Когда она смеялась, ее глаза горели каким-то озорным огоньком, а губы у нее нежные и совсем розовые, какие-то даже детские. Каждый раз, когда я их видел, хотел их поцеловать. Но не решался – подумать только! Боялся: сделаю что-то не так, и она исчезнет. Хотя… по какой-то причине я все же уверял себя, что она общается со мной тоже не просто так, что она интересуется мной как мужчиной, что бы она там ни говорила. Петя ушел – значит, место вакантно. И я был бы рад его занять.

Я не хотел ничего серьезного. Да что там, я хотел того же, что и всегда. И я сделал все, что мог, чтобы выловить рыбку из пруда. Я часто звонил, я ждал ее около метро, чтобы отвезти домой. Мы разговаривали часами, сидя в разных кафе. Я хорошо себя вел. Не приставал. Не говорил гадостей про Петю ее дурацкого. Я даже был с ней откровенен и пожаловался на тяжелые будни продюсера, к чему она не проявила никакого сочувствия. Напротив, вместо того, чтобы оценить, какой я хороший и крутой, эта девчонка взяла и спелась с моим шофером. Старик лет шестидесяти пяти был ей интереснее, чем я, и она разговорилась с ним и долго о чем-то оживленно спорила.

– А ничего, что я тут сижу? Может, поговоришь со мной? – обижался я.

– Нет, с тобой говорить не о чем. А у человека родилась внучка! – заявила она безапелляционно. Я с удивлением посмотрел на своего серьезного, всегда такого молчаливого и неулыбчивого водителя, который с жаром демонстрировал Ирине фотографии какого-то кулька, и почувствовал укол ревности. А мне он почему никогда ничего такого не говорил? Я что, не человек?

Ирина была такой. Она не интересовалась мной, но радовалась за водителя. Она жалела всех бездомных кошек и собак, собирала чужой мусор и кидала его в баки, считая, что так делает нашу планету зеленей. Я же смотрел на нее и понимал, что и на миллиметр не приблизился к своей цели. Она по-прежнему была ко мне совершенно равнодушна. Если это она делала вид, то делала его просто отлично. Прирожденная актриса! Тогда я решил испробовать еще один козырь – пригласить ее на съемки. Какая девушка откажется стать звездой? Я был уверен, что смогу ее уговорить.

– Слушай, я хочу сделать сюжет про вегетарианцев, – сказал я и прибавил с патетикой: – Потому что смотрю на тебя и начинаю понимать, как это важно, на самом деле. И ты должна говорить об этом во всеуслышание, может, хоть тогда кто-нибудь нас услышит.

– Хочешь изменить мир – выкинь сардельки из своего холодильника. Такие вещи надо начинать с себя, – ответила Ирина, передернув своими острыми плечиками.

– Я делаю, что могу, – возразил я. Остаться без сарделек я никак не мог, не представлял себе жизни без них. – И я могу тебя снять.

– Я не хочу.

– Но тебя увидят миллионы! Может быть, даже твой Петр.

– Мне это не надо, – ответила она, отведя глаза. И это не было кокетством или стеснением, она действительно не хотела лезть в телевизор. Я был потрясен. Чем же мне еще бить!

– Ты бы прекрасно смотрелась в гриме. Ты была бы сказочно хороша. Разве ты сама не хочешь посмотреть на себя как на принцессу?!

– Мне жалко времени, – покачала головой она.

– Да? И на что же ты тогда его тратишь? Я что-то не заметил, чтобы ты была сильно занята работой?

– Я люблю мечтать, – сказала она, как всегда смешав черное с белым.

– При чем тут это? Разве я об этом?

– Если у меня есть лишний свободный день, я лучше пойду погуляю и буду мечтать. Разве ты не понимаешь?

– Я тоже люблю мечтать, – неуверенно ответил я.

– И о чем ты мечтаешь?

– О чем? Да о разном! О многом, – разве скажешь этой революционерке, что я мечтаю о миллионе долларов, о собственном ресторане (где мясо будет обязательно), что я мечтаю, чтобы от меня все отстали. О ней мечтаю, причем много и в самых разных позах… Это не те мечты, о которых расскажешь. – А ты-то сама о чем мечтаешь?

– Я? Ну, о самых простых вещах. О счастье… – протянула она.

– Кухня, дети, церковь? – хмыкнул я. – Был бы Петя рядом?

– Да, и об этом тоже. Почему нет? – она разозлилась.

– Потому что это так банально! – не удержался я.

– Банально? И что? Все хорошее довольно-таки банально. Как это все-таки странно. Вокруг нас огромный мир, причем такой хороший. Нам повезло – совсем не то что прошлому поколению. Никто никого не убивает, нам всем достаточно еды и тепла, но такие, как ты, все равно боятся любить и находят особую гордость в своем искусстве жить в одиночку. Я этого не понимаю! Зачем нужна твоя долбаная оригинальность?

– Слушай, я не хотел тебя возмущать. Ты права. Банальность – это хорошо. Слушай, а как погибли твои родители? – спросил как-то я. Она молчала долго, потом сказала, что мать умерла всего несколько лет назад. Больше не сказала ничего. Я пожалел, что затронул эту тему. Это было жестоко. Наверное, жестоко. Я просто хотел узнать ее лучше, но она так больше и не стала ничего говорить о своей семье.

– Ну, не обижаешься? Мир? – спросил я, отметив про себя, что в этот раз мы болтаем уже больше часа. Во что я превращаюсь. Сижу на работе и болтаю с девочкой, которая даже не собирается со мной спать!

– Мир.

– И любовь? – подколол я, но она меня проигнорировала.

– Тьфу на тебя!

– Почему это? – удивился я. – Почему бы тебе не полюбить меня… немножко?

– Потому что жернова все равно уже работают, и из зерна все равно будет сделана мука. И твое сердце даже сейчас никак нельзя назвать целым. Ты же не сможешь склеить его, не сможешь заполнить кувшин доверху, потому что кувшин твой – с трещиной. Все вытечет.

– Ты вообще о чем? – опешил я.

– Я о том, что все, что ты делаешь – на работе или дома, с мамой или с девушками, – это все пустое. И ты сам уже чувствуешь это, оттого и звонишь мне чуть ли не каждый день. Ты хочешь все это слышать. Ты хочешь, чтобы твоя жизнь тоже была наполнена каким-то смыслом.

– Но она и сейчас…

– Да? Сейчас она пуста, набита какой-то ерундой.

– Ничего подобного, – возразил я. – Я звоню тебе, потому что у тебя замечательно рыжие волосы. Потому что ты мне нравишься. Я тебе это уже говорил.

– Нет.

– Что нет? Не нравишься? Ну уж это мне лучше знать! – возмутился я.

– Нет, ты звонишь мне, потому что твоя жизнь – она когда-то дала тебе столько авансов, а ты все порастратил. Ты ничего не можешь вернуть, твои карманы пусты. Ты живешь в долг. И что будет завтра, когда счета предъявят к оплате?

– Что будет завтра – я примерно догадываюсь, – успокоил ее я. – А тебе надо идти работать пророком, ты бы всех до полусмерти напугала, – я громко рассмеялся и продолжал слушать ее милую болтовню.

* * *

Болтовня с Ирой оживляла. Ее детские порывы достучаться до моей человечности, ее попытки сделать из меня вегетарианца, правдолюба, эколога, любителя собак забавляли. По ее мнению, я просто был обязан посадить дерево, вырастить сына и построить дом. То, что я уже купил квартиру, она засчитывать отказалась.

– Ты должен делать что-то руками, – требовала она, сидя на скамейке около метро ВДНХ.

– Я многое могу делать руками! – ехидствовал я. – И многие девушки были бы очень рады позволить мне поработать руками… и не только.

– Фу! Ты опять?! – она отмахивалась от моих сальностей, фыркала и обзывала меня дикарем. Рядом с ней я чувствовал себя немного более живым. Но правда в том, что через какое-то время я был вынужден признать, что, как бы мне ни хотелось думать обратное, Ирине на меня и мое мужское достоинство глубоко наплевать. Она все еще верила в то, что к ней может вернуться Петр. Она, правда, постоянно говорила о том, что желает ему счастья и хочет, чтобы у него с женой все было хорошо. Но я знал, что она его ждет. Это меня бесило.

– Почему, если он тебе так нужен, ты не делаешь ничего?

– Я не хочу нарушать его свободную волю.

– Глупость какая. Позвони ему, устрой скандал его жене. Борись! Или уже плюнь на него и уходи ко мне, – я соблюдал шутливую форму, но в глубине души ужасно этого хотел.

– К тебе? Зачем? Ты что, уже меня любишь? Большое чувство? – переспросила она, ехидно смеясь.

– Нет. Я люблю только твои волосы, – ответил я обиженно. Она помолчала, потом вдруг встала и заявила, что ей надо бежать. Куда бежать? Она не сказала. Я начал подумывать, что все эти посиделки надо кончать. На свете есть и другие рыжеволосые девушки. Жаль только, что я не знаю ни одной. Я вздохнул и пошел домой. Один.

Через несколько дней она вдруг позвонила сама, что было, признаюсь, совершенно ново. Обычно все-таки звонил я. Я предпочитал думать, что это такая форма ее кокетства, социальный стереотип, согласно которому девочки не должны первыми звонить мальчикам. Но в ее случае это было больше похоже на безразличие. Я звонил, а она то брала трубку и болтала со мной, как с одной из своих подружек, то говорила, что занята и не может говорить. Никогда не перезванивала, кстати. А тут позвонила сама. Я не поверил своим ушам.

– Ты занят? – спросила она, и по одному тону ее голоса я понял вдруг, что она плакала и что ей очень, очень плохо. Мне вдруг захотелось встретить ее Петра в каком-нибудь темном переулке и надавать ему по физиономии кулаком. Очень захотелось.

– Нет, я совершенно свободен. До пятницы, – пошутил я, но она не поняла юмора. Видимо, она не смотрела телевизора с самого детства. Даже мультики.

– Я могу к тебе приехать? – спросила она после долгой паузы.

– Выпить не с кем? – поддел ее я, в очередной раз забывая, что она плохо понимает юмор.

– Может быть, – уклончиво ответила она.

– А что случилось? – я решил проявить искренний интерес, девушки это любят. Я говорил на пониженных тонах, так я звучу более искренне и убедительно. Проверено на спонсорах. На Ирине не сработало. Она проигнорировала мой вопрос.

– Я буду через полчаса.

– А хочешь, я за тобой заеду? – предложил я, вовремя сообразив, что сейчас середина лета, а кожаные брюки мне очень идут. Я на моей «Ямашке» – убойное сочетание, еще ни одна женщина не устояла перед ним. Надо попробовать это средство на Ирине. Может, хоть это ее проймет. Не можем же мы дружить, в самом деле, вечно!

– Владимир с тобой? – спросила она с неожиданной радостью в голосе. Владимир? На минутку я завис, прикидывая, о ком речь. А, мой водитель.

– Нет, я не на машине.

– А на чем? На самокате? – хмыкнула она.

– Вроде того, – подтвердил я. Погоди у меня, вот увидишь. Я в своих штанах как Бонд, Джеймс Бонд. И тебе не уйти от меня. Когда вокруг столько тепла и света, так много красивых людей и длинных, бесконечных дорог на юг, депрессию исцелить легко. Пара хороших, умелых поцелуев – и все. А такую терапию я вполне готов обеспечить.

– Ну, так я жду? – переспросила она меня таким голосом, что я вдруг подумал, может, и вправду рвануть к морю? Бросить все, взять с собой Ирину. Только мы вдвоем на несколько дней, и закат в багровых тонах, общий номер, ее рыжие волосы на песке… Мне хватило и десяти минут, чтобы выкатить «Ямашку» из гаража. Я сел на своего боевого коня и вдруг с изумлением отметил, что от одной мысли о том, что я увижусь с Ириной, у меня дрожат руки. Надо же, я волнуюсь! Я глубоко вдохнул и попытался унять дрожь. Нетвердость рук – плохая штука, когда управляешь мотоциклом. Я отъехал от стоянки, лихо развернувшись перед маленьким одноэтажным магазинчиком во дворе. Дрожь прошла. А еще через пять минут Ирина с изумлением рассматривала меня в шлеме и в перчатках с заклепками. Я знаю, что выгляжу моложе в таком прикиде. И не просто моложе – я выгляжу круто. Перед таким парнем не могут устоять даже вегетарианки. Не в их власти!

– Ты водишь мотоцикл? – изумилась она. Да, я знаю, я выгляжу хоть куда. Бравый парень, король мира… Ирина была грустна и немного потеряна, но на этот раз она с готовностью приняла предложенную руку. И посмотрела на меня, как на своего человека. Я стал для нее своим. Уже что-то!

– Ты как? Ну, рыжик, что случилось? Опять твой Петр?

– Он вовсе не мой. Я свободна, я ничья, – сказала она и запрыгнула мне за спину. Да, это Петр, с удовлетворением отметил я. Скоро он полностью исчезнет из ее жизни, и тогда…

Я подумал, что, в общем-то, не очень представляю, что будет тогда. Что я собираюсь предложить этой девочке? «Сердце твое уже разбили, можно, я немного поиграю твоим телом? Твоими рыжими волосами?!» Я не какой-нибудь мерзавец, в конце концов. Но если ты не мерзавец, ты должен высадить ее сейчас на тротуар и уехать, и никогда не возвращаться. Потому что, что бы ты там себе ни говорил, никаких серьезных планов у тебя нет. Пусть она слезет с твоего мотоцикла и пойдет, найдет какого-нибудь скучного хорошего парня, выйдет за него замуж, будет делать детям морковные котлеты и рассказывать сказки о мировой гармонии. А тебе что, телевизионных девок не хватает? Отпусти девочку! Ну уж нет! – я решительно отмел все доводы своей совести.

На Ирине было странное свободное светлое платье, ее длинные загорелые ноги обняли меня со спины, и я уже ни о чем другом не мог думать. Я прибавил газу и полетел вперед, навстречу своей судьбе.