Текст книги "Солнце светит прямо в крыши"

«И Я открыл им имя Твоё и открою, да любовь,

которою Ты возлюбил Меня, в них будет, и Я в них»

Ин 17:26

Бывает, минувшие события кажутся мне далёкими и туманными, но порой, словно озарённые лучами солнца, они проясняются, выступают во всей полноте и расцвечивают полотно моей жизни. Как выразителен и красочен становится тогда узор, бережно хранимый памятью! Она воскрешает былое, и всё здесь промыслительно, всё драгоценно.

Часть I. Вниз

***

Никогда не забуду июльскую пятницу, когда я снова поехала на мифологический факультет. В тот день у входа появилась большая доска со списками поступивших – моя фамилия притаилась на клочке арагонской группы, где, кроме меня, числилось всего три человека. Эту группу набирали раз в несколько лет, и немудрено, что выпускники арагонского всегда были наперечёт. Но на этот раз удивились даже видавшие виды профессора из приёмной комиссии. Один из них назвал нашу группу самой малочисленной за всю историю не только факультета, но и вуза, и полушутя пригрозил, что нас расформируют ещё до начала семестра. Что ж, посмотрим!

Я поднялась к учебной части, где шумели новоиспечённые студенты.

–Как перевестись на другое отделение? – тревожно спрашивала круглолицая девушка.

–Есть кто из общаги? – кричал белокурый юноша, подбрасывая кепку и оглядываясь по сторонам.

–Приходите на мой концерт! – звала девушка в кожаной куртке.

–Кто потерял паспорт? Ты прошёл медосмотр? Где профком? Кто тут крайний? – гудело, кричало, приветствовало друг друга и радовалось всё вокруг. Я заняла очередь и, отойдя в сторону, присела на подоконник. За окном, далеко внизу, на пыльном проспекте, мелькали машины. Островки зелени с пёстрыми клумбами едва виднелись за рекламными вывесками и лентами торговых палаток.

–Ты Алиска-металлистка?

Рядом стоял юноша с тёмными, ниспадавшими на лоб вихрами. Он дружелюбно разглядывал мою футболку, любимую и заношенную футболку с группой «Реквием». Кто такой? Лицо как будто незнакомое…

Юноша улыбнулся, ещё сильнее взъерошил волосы, рассмеялся и исчез.

Может, мы встречались на каком-нибудь концерте? Или на вступительных экзаменах? Что-то не припомню… Надо было спросить… Уж не привиделся ли он мне? Пока я так гадала, подошла моя очередь получать студенческий. Я прошла в учебную часть и присела на краешек стула у входной двери. Дверь захлопнулась от сквозняка. Стало тихо. Юноша явно привиделся.

Куратор первого курса протянула мне анкету. ФИО, прописка, семья… Или не привиделся? Он был на олимпиаде, не иначе. Что ж я не спросила… «Нуждаетесь ли вы в общежитии?» Весьма! Но куратор, сдвинув очки на кончик носа, покачала головой и вычеркнула мою галочку:

–Если вы из ближнего Подмосковья, то на общежитие не рассчитывайте!

Я вернулась в коридор и огляделась. Толчея, как тут его найти? Да и зачем? В конце концов, спрошу осенью… А пока лето, и я студентка – пусть без общежития, но всё же студентка! – вот он, мой билет, синий, шершавый, с тиснёными золотыми буквами!

–Алиска!

Вспышка, вихрь – и радостные объятия Ленки, моей подруги по вступительным курсам. Мы общались весь последний год, и я уже не мыслила себе университета без Ленки. Было весело и приятно смотреть на её светлые брови и белёсые ресницы голубых глаз: сама она привыкла отводить взгляд при разговоре, хотя чутко, по одному только голосу, улавливала настроение собеседника. Если он грустил, то Ленка говорила без умолку, стараясь его растормошить, и казалось, что это она сама по себе болтлива и легкомысленна. Но кто узнавал её лучше, назвал бы одним из самых сдержанных и серьёзных людей на свете. Ленка любила читать и много размышляла над книгами; она была наблюдательна и деликатна, честна сама с собой, многое видела, многое понимала, о многом догадывалась, о многом молчала и при этом оставалась удивительно жизнерадостной. Мы часто смеялись – быть может, всем нужен такой друг, с которым можно посмеяться, даже если хочется плакать.

Мы с Ленкой не виделись со вступительных экзаменов: она уезжала на море и вернулась лишь накануне.

–Знакомьтесь: Есения-поэтесса, – Ленка кивнула на девушку неподалёку. – Алиска-металлистка, – кивок в мою сторону.

Девушка улыбнулась и, извинившись – её ждут – ушла. Ленка помахала ей и стала сравнивать наши студенческие билеты.

–Так вот откуда эта «металлистка» взялась, – проговорила я тем временем. – Он от тебя, значит, услышал!

–Кто?

Я огляделась:

–Такой тёмный. Лохматый. Его тут нет.

–А, лохматый… Это Игорь. Панк.

–Разве? Не похож он на панка.

–Не знаю, мне Матвей так сказал, – пожала плечами Ленка. Матвей ходил вместе с нами на подготовительные курсы, и Ленка была безответно влюблена в него. – Мы все тебя внизу ждали, а потом Игорь куда-то умотал.

–А он вообще кто?

–Одноклассник Матвея. Поступил на астурлеонский.

–А Матвей где?

–Он тут как-то быстро проскочил, сейчас уже на медосмотре, – ответила Ленка и потянула меня к лестнице. – Пойдём и мы скорее.

Мы спустились на улицу. День выдался тёплым, ясным, и главное здание университета подрагивало в лёгком мареве. Солнце отражалось в позолоте звезды на шпиле, и яркие пятна, спрыгнув на тёмный асфальт, плясали у нас под ногами. Ленка что-то оживлённо говорила, а я, делая вид, что слушаю, радовалась хорошей погоде, радовалась новой, взрослой жизни. Казалось, будто все, кто шёл нам навстречу, – я их считала непременно или студентами, или аспирантами, или преподавателями, но никак не обыкновенными, случайными прохожими – знали великую тайну, к которой прикоснулись и мы. Воплощением этой тайны было горделивое главное здание; напоминая о себе, оно чеканило свои отражения в витринах, в стеклянных дверях и в окнах машин. Ещё ни разу не была я в главном здании, но знала, что рано или поздно окажусь там – так кружит в пучине судёнышко, так тянется к воронке, которая неизбежно его поглотит.

В поликлинике было людно.

–Ну-ка тише! – покрикивала на первокурсников администратор, но её слова тонули в шуме молодых голосов. У окошка регистратуры, прямо под вывеской «Абитуриент-2005», сидела старенькая уборщица. Она неодобрительно глядела по сторонам и причмокивала губами.

–Год от года несноснее, – расслышала я. Мы с Ленкой улыбнулись и, оформив карты, начали обходить врачей, но быстро поняли, что за один день нам не управиться.

–Целый час только на терапевта… И тут ещё час, – проворчала я, когда мы стояли в длинной очереди к хирургу.

–Придётся ещё раз приехать, – беззаботно ответила Ленка.

–Ты-то рядом живёшь… А мне сколько добираться…

–И что ты предлагаешь?

Я пожала плечами. Спустя сорок минут мы перешли к кабинету невролога, и, увидев толпу ребят, я совсем упала духом.

–Попросимся без очереди, скажем, что ненормальные, что ждать не можем, – пыталась рассмешить меня Ленка.

–Да уж, с вами одуреешь! – раздался бодрый голос, и будто камень свалился с моих плеч. Рядом стоял Трэм, неунывающий, вечно с музыкой в наушниках, Трэм, друг детства, с которым мы учились в одной школе. Трэм появлялся всегда неожиданно и так же неожиданно, когда одному ему вздумается, исчезал, оставляя после себя полную неразбериху. Он мог за секунду подружиться с человеком, а мог и поссориться, смотря по настроению; мог наврать с три короба, а мог огорошить правдой, мог понастроить грандиозных планов, а потом над ними же и посмеяться. Возможно, всё это он делал без умысла, просто таким уродился, а может, это был его почерк, его стиль, который он сам выдумал и который вскоре стал частью его характера. Внешность Трэма была такой же несуразной, как и его поведение. Он носил длинные волосы, то растрёпанные, то убранные в хвост. Джинсы и куртка его обычно бывали порваны в двух-трёх местах, а ботинки разваливались на ходу. Впрочем, на всё это он не обращал никакого внимания, и окружающие, как ни странно, тоже. Было в нём что-то такое, что неосознанно и неодолимо нравилось: Трэм позволял себе то, чего не могли позволить себе, но тайно или явно хотели многие – он пренебрегал правилами и чувствовал себя свободным. Мы часто следуем правилам, но видим границы дозволенного и переходим их лишь порой. Трэм не нарушал границ. Нельзя также сказать, чтобы он их не признавал, – они для него просто не существовали. Он руководствовался своим внутренним голосом, который, к счастью, удерживал его от рискованных, по-настоящему опрометчивых поступков, так что его поведение можно было объяснить беспечностью молодости, и потому Трэма легко прощали. Иногда мне казалось, что Трэм ненормальный, действительно больной, с каким-нибудь психическим отклонением; я осторожно спрашивала его об этом, но он лишь усмехался. Был он, несомненно, талантлив. Я никогда не видела его за книгами, и при этом он умудрялся побеждать на олимпиадах, хотя учился на тройки. На его лице, широком и смуглом, поселилась неизменная ухмылка; тёмно-карие, немного навыкате глаза под густыми бровями смотрели уверенно и прямо.

–Что б ты без меня делала, чудо? – Трэм хлопнул меня по плечу, а потом немигающим взором уставился на Ленку.

–Даже не надейся, девушка у меня уже есть, – предупредил он.

Ленка фыркнула, а Трэм спокойно продолжил:

–Пропадаете без Трэма! Всему-то приходится вас учить. А ну за мной!

Ленка вопросительно поглядела на меня, и я кивнула. Трэм, махнув нам рукой, подошёл к юноше во главе очереди.

–Здорово! А ты здесь откуда? – спросил его Трэм, изобразив неподдельную радость. – Поступил-таки?

Мы с Ленкой тихонько протиснулись к ним.

–Поступил, – недоумённо ответил юноша, разглядывая Трэма, и уже открыл было рот, чтобы спросить, кто он такой, но Трэм перебил его:

–Поздравляю! Кто куратор?

–Не знаю, – всё так же настороженно сказал юноша. Краем глаза я заметила, что Ленка изо всех сил сдерживает смех.

–Ну и как, общагу дают? – Трэм не давал юноше опомниться и так и сыпал вопросами.

–Дают, – ответил юноша. В этот миг дверь кабинета открылась.

–Что стоишь, не зевай, – Трэм подтолкнул юношу к кабинету и закрыл за ним дверь, а сам занял его место в начале очереди. Мы с Ленкой встали рядом, переглянулись – и расхохотались.

Студенты из очереди не поняли хитрости, когда я под восклицание Трэма «Девушки вперёд!» следующей прошла в кабинет. Наверняка они решили, будто мы были друзьями того юноши и он держал для нас место. Ленка была в восторге. Трэм помог нам обойти оставшихся врачей: шесть раз он подходил к «знакомым» в начале очереди, и шесть раз мы с Ленкой пролезали вперёд. Лишь в последний, седьмой, раз нам не повезло: молодой человек деловито спросил, кто мы такие и откуда его знаем. Научившись у Трэма, Ленка храбро сказала молодому человеку, что прекрасно его помнит, что зовут его Димой и что мы виделись на рок-фестивале в июне. Молодой человек ответил, что ни на каком фестивале он не был и зовут его вовсе не Димой. Трэм согнулся пополам от смеха и, выкатившись из очереди, – дальше сами, а мне пора! – исчез.

–Не Дима? – переспросила я. Без Трэма вся эта игра стала какой-то неловкой, и мне расхотелось притворяться. – А как тогда?

–Угадай, – молодой человек вынул из-за ворота малахитовый кулон в виде буквы «И».

–Иван?

–Нет, не Иван.

–Илья?

–Нет.

–Игорь?

–Нет.

–А что ещё есть на «И»? – спросила я. – Ипполит? Иннокентий? Игнатий?

–Нет, – отвечал молодой человек.

–Я не знаю. Измаил, что ли?

–Нет.

–Сдаюсь… Скажи!

–Скажу, но только через пять лет, когда выпустимся. Встретимся здесь, тогда и скажу! – и молодой человек скрылся за дверью кабинета.

–Через пять лет, – задумчиво повторила я и повернулась к Ленке. – Подумать только, какими мы будем через пять лет…

–Умудрёнными, – ответила Ленка. – Надеюсь, я уже буду аспиранткой.

Вскоре мы вышли из поликлиники и, присев на лавочку, разглядывали справки с заключением.

–Значит, мы с тобой в «инвалидной» группе, – сказала Ленка. – У тебя что?

–Голова. А у тебя?

–Зрение. Алиска, это тот самый Трэм?

–Да.

–А он всегда такой?

–Всегда.

–Он же не с нашего факультета?

–Нет, космолог. Перешёл на третий курс.

–Странный какой-то…

–Просто Трэм.

Ленка убрала справку и, как всегда глядя немного в сторону, спросила:

–Какие планы на лето?

–Не знаю. А у тебя?

–Иду в поход с родителями.

–А сейчас как, домой?

–Нет, я, наверное, на факультет ещё разок загляну… – Ленка посмотрела на часы. Нипочём ведь не признается, что хочет найти Матвея: в поликлинике он нам так и не встретился.

Мы попрощались, и я пошла к метро. Как хорошо, как славно всё было: и Ленка, и Трэм, и загадочная буква, и студенческий билет, и главное здание, и московское лето – всему я радовалась, ни о чём не заботилась, шагая по еловой аллее. Но стоило спуститься в душную, переполненную подземку, как от хорошего настроения не осталось и следа. Я забилась в угол вагона и загородилась книгой. Темно… тряско… не читается… Уехать бы куда-нибудь, чтобы ни метро, ни электричек, ни давки! Чтобы идти пешком, идти, пока идётся, просто идти… Идти долго-долго!.. И чтобы светило солнце. Говорят, половина Невского всегда на солнце… Так, может, в Питер? Когда-то давно, лет десять назад, я уже была там с родителями и любила пересматривать фотографии с той поездки. Но не дворцы я вспоминала прежде всего, не памятники, не каналы, а дуновение ветра, нежного и по-весеннему тёплого. Солнечными лучами струился тот ветер, оберегая хрупкое счастье мимолётного детства. Вернуться бы снова туда! В Питер? Пора!

***

Но прошло несколько дней, а я ещё не уехала в Питер и снова была в Москве, снова стояла в вагоне метро и разглядывала ненадолго блеснувшую за окном картину. Высоко в небе застыли взбитые и словно припудренные облака. Мерцала величавая, неспешная Москва-река; по берегам, в тени деревьев, россыпью виднелись люди. Но миг – и всё исчезло: поезд въехал в тоннель, и там, где сияли краски летнего дня, теперь ползли толстые шкуры запылённых проводов.

Я ехала на первую встречу любителей рок-группы «Анчар», которую в то время часто слушала. Мы должны были собраться неподалёку от университета. Мы – это ребята с сайта, где за разговорами проводилось свободное время: там всё было серьёзно, имелся даже администратор. Он-то и придумал узаконить фан-клуб, чтобы мы могли получать от группы привилегии, хотя бы – если уж не пустят за сцену – скидки на билеты. И вот администратор назначил первую встречу участников, и не где-нибудь, а на Воробьёвых горах, – какое удивительное совпадение! Как тут было не отложить Петербург, как не поглядеть на любимый – уже любимый! – универ! К тому же меня позвал Трэм: это он основал фан-клуб. Я скучала без Трэма, и хотя мы жили в соседних домах, виделись только в Москве, где он пропадал с утра до вечера.

Выйдя из метро, я издали заметила ребят с форума: длинные волосы, тёмные футболки, кожаные браслеты. Одна косуха, несмотря на жару. У кого-то пиво. Трэма не было.

–Привет! – я подошла к ребятам. Они с любопытством обернулись.

–О, Алиска-металлистка! И ты здесь?

Я оторопела. Надо же – тот самый, лохматый, приятель Матвея!.. Как его?.. Игорь?

Подходили другие ребята; Игорь с кем-то разговаривал, а я невольно наблюдала за ним. Какие необычные, ясные, как морозная луна, глаза; вот они кажутся почти прозрачными, а так синие, ярко-синие под тёмными вихрами, и он то и дело отбрасывает волосы с лица – взгляд весёлый, открытый, да и вообще он хорош собой и знает об этом, сразу видно, что знает…

Игорь вдруг повернулся ко мне – я не успела отвести взгляд и, смутившись, ляпнула первое, что пришло на ум:

–А что делает панк на встрече металлистов?

–С чего ты взяла, что я панк? – удивился Игорь.

–Матвей сказал…

–Для Матвея любой, кто хоть как-то отличается от него, уже панк, – рассмеялся Игорь. Я улыбнулась: Матвей, опрятный, степенный, и впрямь мог принять растрёпанного Игоря за панка.

–А кто ты на сайте? – спросила я.

–Капер, а ты?

–Эл.

–Та самая таинственная буква! Очень приятно!

Ребята всё подтягивались. Эл, давай угадывать, кто это? Ворчливый и добродушный – Бородатый Админ. Он же без бороды? Так положено: админ – всегда бородат. Хмурый, с наколками, в ухе серьга – Трэм? Нет, Трэма я знаю, это его приятель. А это что за белая ворона? Явно не с форума… С форума, видишь, к Админу подошёл. Ну и кто тогда? Сама не знаю, надо спросить.

Игра стала общей; мы перебрасывались шутками, смеялись, разговаривали. Нас собралось человек пятнадцать, примерно одних лет, кто старше, кто младше, и неловкости, обыкновенной при встрече едва знакомых людей, не было и в помине. Об «Анчаре», о привилегиях для фан-клуба как-то забылось.

Вскоре на солнцепёке стало невыносимо, и мы спрятались в тени соседнего дворика, на трибуне спортивной площадки. Кто-то принёс ракетки, и начался бадминтон. Лучше всех играл Игорь: он нещадно гасил волан. Обыграв Админа, Игорь позвал меня, но я отказалась:

–Я так не умею.

–А как умеешь? – спросил Игорь.

–Когда просто перебрасываешься.

–Это не бадминтон! – хохотнул Игорь. – А так, бабушкино развлечение!

Ребята всё играли, а я поднялась на трибуну и, засунув в одно ухо наушник с «Анчаром», набрала номер Трэма. Абонент недоступен, попробуйте перезвонить позже. И где же ты, абонент? Куда опять пропал? Уговорил меня приехать, а сам? Снова шатаешься по Москве? Недоступный абонент, ни за что не признаюсь, что скучаю, не дождёшься.

Я прислушивалась к гитарному перебору и смотрела, как над крышами домов золотилась звезда университета, а внизу, на площадке, бесшумно двигались ребята: аккорд – взмах ракетки – каданс – игроки меняются – соло барабанщика – Игорь снова гасит волан – разноцветье звуков, зной, синий взгляд под тёмными вихрами, и Москва, Москва…

–Будешь там учиться?

Я вынула наушник. Рядом сидел Кирилл, «белая ворона» с короткой стрижкой и в светлой одежде. Он один был без прозвища, он один и на сайте зарегистрировался под своим именем. Он был приятной наружности, невысокий, с волнистыми русыми волосами, и девушки с интересом посматривали на него, но Кирилл то ли не замечал этого, то ли был слишком стеснителен, а может, и вовсе привык. Он держался несколько обособленно и всё больше молчал, и потому мне польстило, что он первый заговорил со мной.

–Да. А ты откуда знаешь? – удивилась я.

–Видел тебя на олимпиаде весной, – сказал Кирилл. – Ты была в этой же футболке, – он кивнул на мою любимую футболку с группой «Реквием», из которой я почти не вылезала.

–Надо же… А ты на каком факультете?

–Я не поступил. Хотел на психологический, но сочинение завалил.

–И что будешь делать?

–Нашёл академию, рядом с домом, – он улыбнулся, улыбнулся незаметно: его лицо не изменилось, но как будто немного смягчилось, и под светлыми глазами появились едва уловимые складки.

Кирилл умолк. Он сидел вполоборота и смотрел неотрывно куда-то вдаль, дальше площадки, дальше крыш, на лазурное небо, где над городом сияла звезда. Смотрел, будто чего-то искал или ждал. И годы спустя помню эту картину, помню до единой подробности; теперь она кажется мне пророческой, но тогда смысл её был от меня сокрыт. Беда наша, горе наше, что мы не придаём значения событиям, которые наполняют нашу жизнь и незримо её меняют, но как сильно жалеем впоследствии, что оставались слепы к мелочам! Как переосмысляем мы то, что казалось когда-то ничтожным! Кирилл смотрел на сияние золотой звезды – не поступил, подумала я, ничего страшного, бывает, – а он всё смотрел и смотрел…

Я вдела наушник. Тягучая музыка обволакивала сознание, и зыбким, сказочным сделалось всё вокруг. Звезда воздела руки к короне антенн, будто венчалась на царство, и башенки, одна меньше другой, тянулись к ней ввысь. Я закрыла глаза, а золотой всполох всё мерещился; потом тихонько погас.

Заболела голова. Последнее время она болела часто, может, от волнений с экзаменами, а может, из-за жары… Сейчас она заболела так сильно, что я боялась пошевелиться. Ничего, посижу, пройдёт… Душно… исчезнуть бы из этого двора… исчезнуть прямо сейчас, просто сбежать, хотя бы домой, а лучше туда, где дует солнечный ветер, где можно идти и идти… Сколько у меня с собой денег, хватит на билет? На самый дешёвый, ночной, сидячий? Должно хватить… Что ж, прямо сейчас и поеду за билетом, а то когда ещё окажусь в Москве… когда ещё родители будут в командировке… и не придётся у них отпрашиваться…

–Эй вы, спускайтесь, научу играть!

Я с трудом открыла глаза: Игорь махал нам ракеткой. Я вынула наушник и повернулась к Кириллу:

–Будешь?

–Да нет, жарко… – ответил он. – Уехать бы куда-нибудь из этой Москвы…

Он будто читал мои мысли.

–Вот я сейчас и поеду, – сказала я, вставая. – Я из пригорода.

–Проводить до метро? – спросил Кирилл.

–Как хочешь… – пожала я плечами.

Мы спустились на площадку.

–Наконец-то Эл покажет класс! – воскликнул Игорь, протягивая мне ракетку.

–Нет, мне пора…

–Так рано? – Игорь поглядел на меня, потом на Кирилла.

–Я живу далеко, ещё ехать… – ответила я, жалея, что не взяла с собой лекарства, что не могу остаться и что провожает меня другой.

На прощание все обменялись электронными адресами и номерами телефонов. Кирилл молча пожал руки ребятам, и мы с ним пошли со двора. Уже на самом углу дома, замешкавшись, я почувствовала на себе чей-то взгляд, и на душе стало тепло. Можно было не оборачиваться: я и так знала, кто смотрел на меня яркими, как морозная луна, синими глазами.

***

Вспоминая прошлое, мы часто пытаемся придать своим словам, поступкам и мыслям значение, которое они, возможно, не имели в то время, но которым бы мы могли довольствоваться теперь. И всё же некоторые события так и остаются загадкой даже для нас самих. Как получилось, что я поведала Кириллу о Петербурге и о том, как было бы хорошо уехать из Москвы? Как вышло, что он и сам хотел, проводив меня, отправиться на Ленинградский вокзал? Те несколько минут, что мы шли до метро и разговаривали, сыграли свою судьбоносную роль: немного обескураженные, мы поехали к кассам и купили билеты в Питер.

Последующие несколько дней я провела в неясном волнении. Ехать или не ехать? Может, позвать кого-то ещё? Ленку? Но она в походе. Игоря? А он бы согласился? И потом, почему одного Игоря, лучше всю компанию разом… Трэм бы точно поехал, только до него не дозвониться… А может, всё-таки сдать билет, или поменять дату, или притвориться, что не могу, отговориться, что-то придумать и поехать одной? А Кирилл… Странно всё это – первому встречному выкладывать то, чего не расскажешь и близкому другу. И первый встречный, оказывается, понимает тебя гораздо лучше.

Я волновалась, но где-то в глубине души знала: поеду. Не могу не поехать. Именно сейчас. Именно в Питер. И не с Трэмом, не с Игорем (да и с какой бы стати?), а именно с ним, с этим почти незнакомым человеком, который будто невзначай появился в душном московском дворике, чтобы прочесть мои мысли, смешать их со своими и разделить пополам. Я чувствовала, что всё правильно, что по-другому и быть не могло, словно это событие было давно предначертано, и мне оставалось, даже помимо своей воли, только плыть по течению.

В назначенный час, покинув тёмную площадь пригородных поездов, я вошла в здание Ленинградского вокзала. На меня обрушилась буря возгласов, музыки и тепловозных гудков. После сумрака и тишины электрички всё здесь показалось слишком ярким и громким: и ларьки, и магазины, и пассажиры, и торговцы, и поезда под стеклянным куполом. Где же Кирилл? Я пошла вдоль касс: он должен быть где-то здесь… Так и есть, вот он, в ветровке нараспашку. Рядом, у ног, рюкзак.

–Давно ждёшь? – спросила я.

–Не очень.

Кирилл закинул рюкзак на плечо:

–Пойдём, там наш путь.

Медленно идёт, оборачивается, не потерялась ли. И всё молчит. А всё-таки… Всё-таки хорошо, что я не одна: сколько вокруг челноков, так и сверкают взглядами. Одна я бы испугалась, а с ним спокойно.

Мы подошли к вагону и достали паспорта.

–Так, молодые люди, проходим, вам в самый конец! – бодро поторапливала проводница. – Давайте-давайте, кто следующий?

Узкий коридор покачивался от шагов. Шаркали тяжёлые баулы. Отовсюду, со всех полок, из всех углов плацкартного вагона нас буравили чёрные глаза попутчиков. Мы нашли свои места и сели, положив рюкзаки на колени. Напротив, на боковых полках, застыли и неподвижно глядели на нас три смуглых челнока. Да уж, какое счастье, что я не одна!

–Сколько до отправления? – спросила я, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

–Десять минут, – ответил Кирилл.

–Интересно, у нас тут будут соседи? – я посмотрела на свободные места. – И какие именно? – добавила я шёпотом. Кирилл слегка улыбнулся.

В вагоне было тихо, а вокзал жил обычной жизнью: грохали по перрону чемоданы, зазывно кричали лоточники, эхом переливались объявления по громкой связи. Вот неслышно двинулся соседний поезд: люди замахали, заулыбались, кто-то побежал вдоль платформы. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать вагонов… Скоро и мы поедем. Я украдкой взглянула на Кирилла – он сидел напротив и смотрел в окно, а за его спиной, на стене купе, мелькали тени, и его лицо то пропадало, делаясь далёким и призрачным, то отчётливо проступало, немного уставшее, с лёгкими складками у нижних век. Было душно, и я находилась в каком-то оцепенении, не решаясь заговорить.

Вдруг в коридоре раздались весёлые голоса, и к нам ввалилась компания молодых людей – три юноши и девушка. Они заслонили челноков и принялись раскидывать вещи по полкам. Их появление растормошило нас, и мы тоже оживились, заговорили, задвигались.

Ребята были из Украины; они уже посмотрели Москву и теперь ехали в Питер. Мы быстро перезнакомились, и когда поезд, постукивая и поскрипывая, неторопливо набирая ход, полз по вечерней Москве, уже вовсю распевали песни под гитару, на которой играл белобрысый юноша, самый старший из их компании. Мы пели украинский рок, русский рок, зарубежный рок и чувствовали, что мыслим на одном языке. Спать собирались нескоро – да и какой сон, когда тебе семнадцать и ты едешь в Питер! Но и в самый разгар веселья, в минуты общего безудержного смеха я подчас замечала какое-то необъяснимое выражение на лице Кирилла. Он был замкнут, и чем больше старался вести себя как все, тем сильнее бросалась в глаза его отстранённость. Оказалось, он тоже умел играть на гитаре, но голосом сильно уступал белобрысому и потому всё больше слушал, чем пел, и тогда его взгляд застывал; Кирилл будто забывал, где находится, и уходил в свои мысли. Ему не было скучно, нет, он отвечал, улыбался, но наш разговор не занимал его, хотя и не вызывал неприязни.

Когда в поезде притушили свет, а челноки вопреки нашему концерту давно спали, подошла рассерженная проводница: «Горланите! Совесть-то надо иметь!» Белобрысый с готовностью спрятал гитару: его клонило в сон. Проводница скрылась, и началась возня, кто займёт верхние полки; ребята толкались рюкзаками и хохотали. Белобрысого оттеснили, и он, беззлобно ругнувшись, привалился к столику и захрапел. Нижние места уступили нам, девушкам. Кирилл сел у меня в ногах. Мерцали лампы, и в их тусклом сиянии белели пылинки. Стало прохладно. Кирилл дал мне свою ветровку. Вагон плавно покачивался и скрипел. Я уснула.

Проснулась я от слепящего солнца. Тоненькие занавески были до половины подвёрнуты, и жаркие лучи, вспыхивая, озаряли стены купе. Кирилл спал сидя, обхватив свой рюкзак и чуть свесившись над проходом. Девушка и белобрысый, с ногами забравшись на лавку, перекидывались в карты; их друзья мирно посапывали на верхних полках. Челноки на боковых местах тоже спали. Я взглянула на часы – скоро будем в Питере.

Я села. Что-то мягко упало на пол – ветровка. Я подняла её и набросила на плечи Кирилла. Он мгновенно проснулся, выпрямился – ветровка съехала на сиденье – и огляделся.

–Хочешь прилечь?

Кирилл помотал головой. На его щеке виднелись лиловые следы от рюкзака.

Я подвинулась к окну. Под бескрайним голубым небом роились островки пышной растительности: ближние мелькали так быстро, что глаз не различал ни кустов, ни деревьев, ни трав – сплошная зелень. За нею, испещрённые бороздками, простирались золотистые поля; проносились речушки, деревни, станции. Вдалеке, над полосой леса, застыли высокие облака. Радостно было от этой привольной картины, и хотелось скорее на воздух.

Но вот стали появляться заводы и склады; потянулся забор, за которым угадывались городские дома. Всё в вагоне зашевелилось: хлопали сиденья, стучали двери; челноки, переговариваясь, тащили баулы к выходу.

–Вы где остановитесь? – спросил белобрысый, надевая кепку. Мы с Кириллом переглянулись: до сих пор нам не приходило в голову, что придётся искать жильё.

–Впишитесь в общагу, – посоветовал белобрысый. – Или снимите угол, как мы, например.

На Московском вокзале мы попрощались: ребята отправились по своему адресу, а мы с Кириллом зашагали вдоль платформы. В этот ранний час встречающих было мало; кто-то держал в руках плакаты «Сдам комнату» или «Квартиры посуточно».

–Что будем делать? – растерянно спросила я.

–Рискнём.

Мы наудачу подошли к первой встречной женщине. Она сдавала места на ночлег в бывшей коммуналке. С надеждой, уговаривая робко и одновременно настойчиво, она сбавила цену, и мы оплатили два места. Женщина продиктовала нам адрес и осталась у поезда, а мы пошли дальше. Платформа понемногу опустела, и казалось, будто на всём белом свете стало безлюдно и тихо.

–Заглянем в «Рок-палас»? – спросил Кирилл.

–Что это?

–Магазин неподалёку.

–Значит, туда первым делом.

–Это вторым. Первым делом всё-таки Питер! – Кирилл распахнул ворота Московского вокзала, и Питер подхватил, завертел нас в потоке людей и машин, перебросил через площадь и понёс вдоль проспекта. Тут только мы вспомнили, что магазин, конечно, ещё не открыт. Тогда мы зашли в круглосуточное кафе и сели у окна.

Я посмотрела на улицу. Как, в сущности, всё это пока напоминает Москву: те же пробки на дорогах, те же ранние посетители, которые наспех перекусывают и бегут по своим делам… Что-то же должно отличаться? Что ждёт нас на улицах этой, но уже северной, столицы?

Я поглядывала то в окно, то на Кирилла, который по-прежнему держался немногословно. Поначалу я боялась, что он жалеет о поездке или тяготится моим присутствием – в компании он казался оживлённее – но редкие слова его были приветливы, и я успокоилась. Бывают люди закрытые, которые не решаются всё время показывать своё доброе расположение, – только теперь я стала догадываться, что Кирилл был именно таким, что ему стоило больших трудов поддерживать разговор, в силу ли своего характера, привычки или обстоятельств жизни, не знаю… Но очень скоро его молчание перестало меня стеснять, и вновь, как тогда, в жарком московском дворе, я почувствовала, будто наши мысли смешались и стали общими. Кирилл располагал к себе своей сдержанностью, спокойствием; он сидел неподвижно, и мне захотелось его нарисовать. Я любила разглядывать лица, любила угадывать в них проявления внутренней жизни, улавливать то неуловимое, что одно может рассказать о человеке. Часто дома, по памяти, я пробовала рисовать знакомых, но у меня ничего не получалось. Незаметные промельки души, такие живые на лице, становились карикатурным на бумаге, и приходилось выкидывать свои наброски.