Текст книги "Моя вселенная"

5

В тот день мы больше не возвращались к этому разговору, но Дэвид был, на удивление, задумчивым, и я постоянно ловила на себе его внимательный взгляд. Подсознательно я чувствовала тревогу. Бр-р-р. Противное состояние. Что-то было не так и это – «что-то» – шло от Дэвида. Его явно беспокоила недосказанность. Но чего? Он хочет мне сказать, но не решается. Что-то мешало ему, но что? «Почему он вдруг попросил у меня прощение», – с тоской подумала я. Зачем? Почему? Мы никогда не говорили так откровенно о наших отношениях, и это пугало меня. «Мне не следовало быть такой откровенной», – корила я себя. Наши встречи были так редки и так коротки, что я жалела о каждой минуте, потраченной на сожаление и обсуждение наших – таких непростых – отношений.

Мы долго гуляли по узким дорожкам вдоль скал. На стене замка Гримальди Дэвид обнял меня и прижал к себе, целуя в макушку. Мне было так хорошо, я в эту минуту была счастлива. Вернувшись в дом, мы заказали в ресторане обед, и, когда он был доставлен, я накрыла стол белой скатертью, зажгла свечи и надела нарядное платье. Мне хотелось, чтобы вечер был праздничным. Когда мы уже должны были сесть за стол, Дэвид все поставил с ног на голову.

– Иди сюда, – чуть задыхаясь, сказал он и, протянув руку, легонько коснулся моего оголенного плеча, отчего в моем теле миллионы нервных окончаний буквально застонали от его прикосновения.

Лукаво улыбнувшись, Дэвид с легкостью подхватил меня, перекинул через плечо и унес в спальню, а там с нежностью опустил на постель. «Наш обед остынет», – попыталась я вяло протестовать, продолжая наблюдать за тем, как он быстро через голову сдергивает рубашку и ловко расстегивает брюки.

Время. Удивительная субстанция. Мы все, живущие в этом мире, существуем в нем. Сегодня превращается во вчера, а завтра переходит в сегодня, и так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. Проходят годы, столетия, века. Все идет своим чередом и со скоростью, установленной мирозданием. Оно бесконечно во всей Вселенной, но конечно в моей вселенной. Оно закончится, как только остановится мое сердце. Время в моей вселенной имеет цвет: яркий, солнечный, когда Дэвид со мной, невзирая на то, что погода пасмурная и идет дождь, и всегда серый, если он далеко от меня, а за окном солнечная, чудесная погода. И движение времени в моей вселенной идет по другим законам: удивительно, как быстро оно бежит, когда мы вместе, и как оно долго тянется, когда я жду звонка от него.

В разлуке главной вещью для меня становится телефон, который я постоянно ношу с собой, с которым я сплю. Для меня потерять его – значит потерять себя. Если его не оказывается у меня под рукой, я теряюсь и, пока его не найду, ни о чем другом думать не могу. Но сейчас я спокойна, Дэвид рядом со мной. Мы устроились на диване: Дэвид читает сценарий, который ему прислали перед отъездом, так он мне сказал, а я устроилась рядом с ним с журналом в руках, который я купила в аэропорту, но так и не успела его открыть. Ничегонеделание рядом – для нас большая редкость, и я наслаждалась этим, почти историческим, моментом. Дэвид постоянно отрывался от текста, гладил меня по голове или начинал целовать то в макушку, то в шею. Я хихикала и брыкалась и была очень счастлива. Я и сейчас помню то бесподобное чувство, которое заполнило меня. Остановить бы тот миг, но даже в моей вселенной это сделать невозможно, если не умереть.

– О! – воскликнула я, открыв журнал и обнаружив в нем фотографию Дэвида.

Дэвид оторвал взгляд от сценария и заглянул в журнал, а затем посмотрел на меня.

– Ничего интересного. Очередное ничего не значащее интервью. Глупость, брось его, – он указал глазами на журнал.

– Тебе лучше не читать эту ерунду, – поспешно проговорил он и вернулся к своему чтению.

Мне бы его послушать и выбросить журнал, но я этого не сделала. Так началось мое падение в бездну.

– Ты здесь очень хорошо получился, и твоя жена тоже. Она красивая, – я почему-то засмеялась. Нервное, по-видимому. – Знаешь, есть такой старый-престарый анекдот, в котором ключевые слова «а наша лучше всех». Так вот, наша лучше всех.

Я тогда смеялась своей дурацкой шутке, а сейчас мне стыдно это вспоминать. Как я могла быть такой тупой и просто отвратительной? Фу! Я краснею, даже когда вспоминаю это. Мне тогда надо было просто заткнуться и закрыть журнал, как просил Дэвид, но я этого не сделала. Меня уже несло со скоростью курьерского поезда. Дэвид сделал вид, что не слышит меня, и продолжал читать, но я поняла, что он не только слышит меня, но и внимательно, как никогда, наблюдает за мной и почему-то волнуется. Его волнение передалось мне. Возможно, мне это только показалось, и я, отбросив все тревожные мысли, стала читать эту злополучную статью. Мне нужно было прислушаться к своему ощущению, но тогда… Сейчас я понимаю, что это была моя ошибка. Мне не следовало этого делать. Но тогда…

Это было интервью, которое Дэвид дал известному и популярному журналу. Я и раньше много читала его интервью. Журналисты любили его и всегда хорошо о нем писали, отмечая его профессионализм и ум. Я посмотрела на дату выпуска журнала. «Последний номер, свеженький совсем, – мысленно отметила я. – И когда он только успевает?» Не обращая внимание на нахмуренное лицо Дэвида, я, со злополучным печатным изданием в руках, стала уютно пристраиваться у него в ногах. Дэвиду явно не нравилась моя затея. Он был крайне серьезен и попытался даже выхватить журнал из моих рук. Адреналин забурлил у меня в крови, и я, увернувшись от него, приступила, наконец, к чтению.

Вот и эта статья была в таком же духе: талантливый, умный, красивый. Интеллектуал, любящий отец и верный муж. Казалось, ничего особенного, все как всегда, но… Это «но» обнаружилось в конце статьи. По-видимому, чтобы удовлетворить интерес читателей к частной жизни звезд, журналист задал Дэвиду ряд блиц-вопросов о его частной жизни, одним из которых был и этот: «Правда, что он не изменяет своей жене с другими женщинами, как об этом пишут и говорят?». На него он ответил: «Да, правда».

Буквы запрыгали у меня перед глазами. На миг мне показалось, что я просто ошиблась и не так прочитала, поэтому принималась читать снова и снова. Нет, все правильно. Ответ Дэвида привел меня в замешательство. Я долго смотрела на эти буквы и думала, как я должна реагировать, или, может быть, мне совсем не нужно на это реагировать, а превратиться в фантом или сделать вид, что меня попросту не существует, поскольку я фантом. Ну нет меня – и все отлично. Ответ Дэвида журналисту в принципе ничего не менял. Нужно было просто закрыть журнал и забыть о нем. Но я его не закрыла. Затем я стала думать, как можно было ответить журналисту. У меня есть любовница? Конечно, нет! Он не мог так ответить – это ясно как божий день. И совсем не обязательно на такие вопросы отвечать честно. Это не исповедь у священника, и журналист не исповедник. Да и задавать такие вопросы по меньшей мере неприлично. Но это уже относилось к журналисту, а он был мне по барабану. Такой довод меня не успокоил. Но и так нагло врать тоже нельзя. Можно было бы ответить уклончиво, перевести все в шутку или… или просто отказаться на него отвечать, сославшись на тайну супружеской жизни. В этом жанре все уловки хороши, но чтобы так? О нет. Меня это обескуражило, и я уставилась на Дэвида:

– Ух ты, как круто. Ты серьезно так ответил?

Я рассмеялась, чтобы скрыть свое волнение. Дэвид поднял голову и заметил, что я на него смотрю. Теперь я поняла, почему он так упорно не хотел, чтобы я читала эту статью. И я уже пожалела, что сделала это. Мне стало не по себе. Но было уже поздно, я открыла этот чертов ящик Пандоры. Он понял, что я добралась до этого вопроса и его ответа, но сделал вид, что не знает, о чем это я, и вопросительно смотрел на меня. В его взгляде была тоска, и голос прозвучал глухо:

– Ты это о чем?

– Ты знаешь о чем, – не глядя на Дэвида, сказала я голосом судьи.

Это сейчас я понимаю, что у меня не было права присваивать себе функции инквизиции. А тогда обида, боль и зависть к той, которой он «не изменяет», ударили мне в голову. Я сама не ожидала, что мои слова прозвучат так резко. Но было уже поздно: сказанного не исправить. И вдруг я отчетливо поняла, что мне не нужно было начинать об этом говорить, но меня уже нельзя было остановить. Если бы меня в тот момент спросили, что мне в себе не нравится, я бы ответила – несдержанность и упрямство. Дэвид продолжал молчать.

– Почему ты так сказал, если это неправда. Если ты не хотел говорить правду, то мог бы просто не отвечать на этот вопрос. Да тут на выбор множество вариантов ответов. Но ты почему-то ответил именно так. Почему?

– Потому что это правда, – не поднимая на меня глаз, тихо проговорил Дэвид.

– Правда?

У меня глаза полезли на лоб. Мой мозг отказывался понимать его. Сидя на диване, я выпрямила спину и нервно засмеялась. Правда? Он сказал, что это правда, или я ослышалась? Теперь я знала, что означает «быть в шоке». В тот момент я ни на что не претендовала, но тем ни менее, чтобы вот так. Мне и в голову не приходило, что я могу даже мечтать быть с Дэвидом. Но обида вдруг захлестнула меня, затуманив остатки здравого смысла. Вспоминая свою истерику, я и сейчас краснею от стыда. Мне хочется это забыть, вычеркнуть из головы, но как раз это я и не могу забыть. Какой же мерзкой я была.

– Ты считаешь, что я фантом и мной можно так просто взять и пренебречь? Я вроде и есть, и меня как будто в то же время и нет? Удобно. Ты говоришь: «Да, правда», а то, что со мной… с нами… и мы…. это как бы и не считается. У тебя ведь это несерьезно. Прости. Я хотела сказать – у нас. Так? Поэтому и волноваться не о чем? Наверное, ты прав. Действительно, это не считается, потому что все несерьезно… Так?

Я как бы со стороны слышала свой на удивление спокойный голос, но при этом у меня сносило голову, и я с трудом сдерживала истерику. «Остановись, – приказывала я себе. – Ты об этом потом пожалеешь». И тут я явственно поняла, что боюсь его ответа, как, наверное, больные боятся услышать страшный диагноз у врача. Кто пережил такой момент, тот меня поймет, а кто нет – тому я от души желаю не оказаться в таком положении.

– Нет, не так, – только сейчас чуть слышно произнес Дэвид.

Пока я ерничала и язвила, он молчал, давая мне возможность выпустить свое негодование. Дэвид печально и нежно улыбнулся и потянулся ко мне, чтобы обнять, но я в испуге отодвинулась, и он остановился.

– Я так не думаю, – тихо, с болью произнес он. – И ты не фантом, к счастью. Ты очень даже реальная и при этом такая фантастическая.

Теперь он горько улыбнулся, а в глазах промелькнул испуг, но, возможно, мне это только показалось. Да и чего ему бояться? У него все нормально, полный набор: дети, жена, наверное, интрижки на стороне и дура-любовница, которая готова лететь на Северный полюс или в Антарктиду только затем, чтобы прикоснуться к нему. У меня сжалось сердце, и я очень хотела броситься ему на шею, но я этого не сделала и по-прежнему сидела истуканом. Но то, что я услышала в следующую секунду, не поддается никакому пониманию. Голос Дэвида прозвучал ровно и тихо, но он оглушил меня:

– Просто на это нужно посмотреть с другой стороны, и тогда получится, что я сказал правду.

Я закрыла глаза и досчитала до трех, чтобы успокоиться:

– Прости, но я тебя не понимаю. И с какой бы ты стороны ни смотрел, а это все же…

– Крис, – он так резко выкрикнул мое имя, что я вздрогнула. – Это я тебе изменяю каждый раз, ложась с ней в постель. Но сейчас…

Дэвид покачал головой и замолчал. У него был такой вид, словно он собирался сказать что-то очень важное, но вдруг остановился и мотнул головой:

– Прости, Крис. Прости меня.

Скажи он тогда, что любит меня, и я бы все забыла. Но он не сказал. Он никогда мне этого не говорил. Мы оба молчали. Казалось бы, несколько слов, но они обрушились на меня с такой силой, что я стала задыхаться. Лучше бы он этого не говорил. В одно мгновение передо мной разверзлась бездна, и все померкло. Он смотрел на меня. Большие зеленые глаза, которые я так любила и считала своими, точно заглянули мне прямо в душу. Я передернулась и закрыла глаза ладонями. Потом выдохнула и бросилась в ванную комнату. Ноги подкашивались, и я медленно опустилась на край ванной.

6

Я сидела на краю ванны и плакала, прилагая огромные усилия, чтобы осознать то, что сказал мне Дэвид только минуту назад. Но в голове словно произошел взрыв. Мне стало страшно одиноко, и я чувствовала себя обманутой и брошенной. Боже мой, я так люблю его, хочу прожить с ним всю свою жизнь, но сейчас по-настоящему поняла, что этого не будет никогда. По мне словно проехали катком, и все части мозга встали на место, обнажив то, что так тщательно я прятала от себя.

Да, меня и раньше терзало чувство вины. Но эти терзания заглушались моей безумной любовью к Дэвиду. Разумеется, она – его жена, у него от нее дети… Дети! При всем при этом даже представлять его с ней было для меня совершенно невыносимо. И я отгораживалась от таких мыслей, не позволяя себе разрушать то немногое, что было между нами. Тем вечером с меня словно сняли повязку, и я все увидела в истинном свете, но не хотела, да и не хватило сил осознать, что Дэвид мне не принадлежит и никогда не принадлежал. Тогда я только одно хорошо поняла, что, как было раньше, теперь уже никогда не будет. Не будет его звонков и их ожидание, не будет нежных встреч и ласковых слов. Ничего больше не будет, и меня начало тошнить. Я слышала, как Дэвид стучит в дверь и просит выслушать его, но я не отвечаю ему, и он отходит от нее. В этот момент в моей голове все перемешалось. Обида и ревность сменяются презрением к себе. Я – любовница. Я женщина, которая сознательно посягает на чужого мужа. Противно, мерзко и до ужаса больно.

Но почему раньше мне это не приходило в голову? Я никогда не считала так. Я просто любила его. Однако это не меняет сути: Дэвид муж другой женщины, и это непреложный факт. Он сам сейчас сказал, что спит со своей женой… Боже, но почему раньше мне это не приходило в голову? Я попыталась отнестись к этому, как к очевидному факту: она его жена, а он ее муж. Что в этом странного, что он спит с ней? Но меня только от одной этой мысли затошнило от ревности.

Я сидела на холодной плитке в ванной, засунув голову в унитаз, и меня буквально выворачивало наизнанку. Какая насмешка судьбы, думала я, вырасти в семье, где ценность брака была почти священна, а понятие «измена» даже не обсуждалось и стать в итоге любовницей? Это мне изменил мужчина, от которого я ждала ребенка, и это меня угораздило влюбиться в женатого мужчину. Ирония судьбы, ее насмешка? Никогда в жизни я не думала, что судьба отведет мне такую незавидную роль. А в том, что я люблю Дэвида, не было никаких сомнений. Я люблю его. Я встретила человека, без которого не могу дышать. Я проживаю глубоко и полно каждую минуту, которую мы проводим вместе, и готова на все, лишь бы наши отношения не кончились. Я хочу от него ребенка… нашего ребенка… моего ребенка.

Какой же я была наивной. Отодвинув в сторону все, что мешало мне быть счастливой с Дэвидом, я погрузилась в свою реальность, где мы были вдвоем – он и я. И вот мой мир рухнул, и я оказалась в реальности, где кроме нас существуют она – его жена, его дочери и мои ревность и совесть. Эти две дамы, похоже, готовы меня уничтожить. «Все кончено. Все кончено…» – стучало у меня в мозгу. «Они плачут, чтобы добиться своего», – вспоминаю я не к месту слова, сказанные Дэвидом Джеку, и пытаюсь заглушить рыдания. Но не плакать я не могу, это сильнее меня.

Я слышала, как Дэвид говорил с кем-то по телефону. Затем он снова кому-то звонил и пытался кого-то в чем-то убедить. Звонили ему, и он в ответ спорил и сердился. Потом все стихло и наступила тишина. Сколько времени просидела в ванной, я не знала. Дэвид больше не просил меня выйти. За дверью было тихо. Я не знала, там ли Дэвид или он уже давно ушел. Лицо мое опухло, и глаза превратились в щелки. Умывшись холодной водой, сбросив одежду и надев ночную сорочку, я открыла дверь в спальню. Дэвид сидел на кровати и, когда я вошла, поднял голову. Я старалась на него не смотреть и, обойдя его, легла, натянув одеяло на голову. Дэвид не проронил ни слова, поправил одеяло, поцеловал меня в голову, как маленького ребенка, и вышел.

Спал Дэвид всегда обнаженным. Вот и сейчас, выйдя из ванной, он лег в постель рядом со мной, и я почувствовала его тело. Он поцеловал меня в шею. Я не шелохнулась, слезы текли по моим щекам, заливая нос, рот и левое ухо. Его рука заскользила по моему бедру вверх, поднимая шелк сорочки, обвила уже обнаженную ею мою талию и резким, но ласковым движением придвинула меня к себе ближе, а затем крепко прижала к себе. Дэвид сжимал меня так крепко, словно хотел оставить на мне свой отпечаток. Мы так и лежали, прижатые друг к другу, как одно целое. Я чувствовала его эрекцию, но продолжала лежать тихо. Молчал и он.

Я так и не поняла: спала я в ту ночь или нет, но за окном уже стало светло и, осторожно освободившись от рук Дэвид, села, облокотившись о спинку кровати. Я вновь и вновь смотрела на него спящего. Прядь волос упала ему на глаза. Я тихонько отвела ее в сторону. Дэвид не проснулся, и я еще раз провела рукой по нежной коже у виска. Прошлым утром он не брился, на подбородке появилась однодневная темная щетина. Меня всегда удивляло, что у светло-русого Дэвида, борода отрастала темная и густая, а ресницы не были такими темными, зато они были длинные и густые. Я провела пальцем по его губам, которые были плотно сжаты, словно он что-то обдумывал. Глядя на него, я понимала, как сильно люблю его, как он нужен мне. Я из-за всех сил хотела его запомнить таким красивым и любимым. Дэвид пошевелился, и я поспешно убрала руку. Он не должен знать, что я не хочу его отпускать, что, если он уйдет от меня, я не смогу жить. Но по-старому тоже уже не может быть. У меня появились чувства, которых я всегда страшилась. Во мне что-то сломалось, нет, даже не сломалось, а просто я стала другой. Лучше? Хуже? Не знаю, но другой, словно открылись неведомые шлюзы, и все, что во мне жило и зрело, хлынуло потоком. Мне стало страшно от мысли, что я его теряю. Слезы ручьем бежали по щекам, я смахнула.

7

– Все в порядке? – спросил меня самый дорогой мне человек на всем белом свете, когда, проснувшись, вошел в кухню, где я накрывала на стол к завтраку.

Я кивнула.

Он поцеловал меня в щеку и нахмурился, внимательно посмотрев на мое заплаканное лицо, но ничего не сказал. Правда, несложно было догадаться, о чем он подумал, а затем тихо утвердительно произнес:

– Ты плакала.

– Да, я плакала, – тоскливо отвернувшись, я уставилась в окно. От одной только мысли, что Дэвид может подумать, что я своими слезами хочу шантажировать его, меня начало снова тошнить.

– Нам не нужно больше встречаться. Я сегодня улетаю домой… – выпалила я и, удивившись, что это сказала, испугалась своих слов.

– Извини, не понял, – он, кажется, удивился не меньше моего.

Я молча покачала головой, не в силах была выдавить хоть слово. Дэвид не стал настаивать на ответе и сел за стол. Я налила ему и себе в чашки кофе и села напротив него. Все как и всегда, но совсем по-другому. Внутри тебя стоит ком, а ты продолжаешь делать обычные вещи. Страшно. Я чувствовала себя обреченной и несчастной. У меня было желание броситься в ноги Дэвида, обнять их и умолять его не уходить, остаться со мной… Сердце болело, в висках стучала кровь, а я чувствовала, что в любую минуту может начаться истерика. Но я не бросилась ему в ноги, не стала умолять остаться со мной. Я оцепенела, понимая, что на меня надвигается что-то страшное и неизбежное и оно сейчас рухнет на меня. Умом я знаю, что ничего не могу сделать, не смогу этому помешать. И я просто ждала, когда это случится, и не хотела жить. Это ужасное чувство, и мне еще не раз придется его испытать. И каждый раз я мысленно буду себя спрашивать: «Почему я тогда не умерла?»

Дэвид потянулся через стол и попытался взять меня за руку, но я ее убрала. Тишина висела в воздухе осязаемыми сгустками боли, тоски и неизбежности. Она уселась с нами за стол и продолжала заполнять собой все уголки кухни. Это было ужасным ужасом и болью, и мне хотелось кричать, чтобы разорвать ее пелену, но неизбежность на то и неизбежность, что ее нельзя прогнать прочь и мы оба молчали, потому что в эту ночь каждый из нас принял решение, и оно у нас было одинаковым. Размешивая ложкой сахар, Дэвид, не поднимая от чашки головы, тихо сказал:

– Может быть, ты и права.

То, что я права, мы знали оба. Но я продолжала хранить молчание.

– Но тебе не следует сегодня улетать. Это мне придется улететь сегодня… Я получил сообщение, что девочки возвращаются завтра…

Он сделал паузу и с тревогой посмотрел на меня. Ему необходима была моя реакция на его слова, но я продолжала молчать. Это была ложь, и он понимал, что я знаю об этом. Дэвид пытался хоть как-то спасти положение, прибегая к ней. Сейчас обойтись без нее было трудно. И это понимали мы оба. Пришло время разобраться в наших отношениях, но ни у него и ни у меня не было сил это сделать в то утро. Да и нужно ли это вообще делать, если мы оба понимали, что так больше продолжаться не может. В таком виде наши отношения изжили себя. Помолчав несколько минут, Дэвид добавил умоляющим голосом, и по выражению его глаз я поняла, что он хотел сказать совсем другое, но так и не решился:

– Крис, я… Ты можешь оставаться здесь, как мы и планировали. Все оплачено и… – он снова замолчал, а затем поднялся, поцеловал меня в макушку и тихо добавил: – Прости, Крис, что причинил тебе боль. Я знаю, что ты заслуживаешь большего, и я хочу… мне тоже этого мало, но пока… Прости. Я тебе позвоню.

И это тоже была ложь, которую я должна была принять как должное и неизбежное. Я чувствовала нервную дрожь, а во рту у меня пересохло. Я страшилась поднять глаза на Дэвида и умирала от желания броситься ему на шею, закричать, что я не смогу жить без него, что он должен остаться, но продолжала сидеть за столом и когда он вышел, и когда подошло такси, которое затем, забрав своего пассажира, уехало. «Все. Все…» – стучало у меня в голове.

В большом доме было так тихо, что я слышала, как, усыхая, потрескивают половицы пола и шелестят от ветра легкие шторы. Я лежала на кровати и смотрела в потолок. На меня накатило отчаяние, я кричала, выла и рыдала от бессилия, но ни один звук не вырвался из меня. Это было так мучительно: я открываю рот и кричу, но в доме стоит тишина, а мой крик так и остается во мне, он не может вырваться, его держат ужас и мука, сидящие во мне так глубоко, что не дают дышать.

Стало совсем темно, и я поняла, что день прошел. Я лежала и вместо сна пристально всматривалась в пустоту, в которую в один миг превратилась моя жизнь. В последние три года она была заполнена множеством не связанных друг с другом событий, и каждое из них могло бы направить меня в ту или иную сторону. Но только одно из них привело меня к Дэвиду. Вопреки здравому смыслу, вопреки моим желаниям наша встреча состоялась, и Дэвид стал тем смыслом, без которого я уже не могла существовать. Понимать все это было мучительно, а главное, над всем этим превалировало только одно желание – избавиться от мучительной боли внутри. Но боль не уходила, а росла, заполняя каждую клеточку, и терзала, терзала, разрывая меня на части.

Проведя ночь без сна, ранним утром я вышла из дома. Узкая прогулочная дорожка, по которой мы гуляли всего день назад, вилась вдоль скал. Перепрыгивая с камня на камень, я плакала в голос и слезы текли из самого сердца, которое чувствовало и болело при каждом ударе. Стоя на крутому берегу моря, я плакала и вспоминала, как мы отсюда любовались потрясающим видом на городскую стену, заснеженные вершины Альп и Леринские острова. Дэвид здесь держал меня в объятиях, целуя в макушку или в висок. Теперь здесь я стояла одна и плакала, глядя на оранжевый диск солнца, поднявшийся над горизонтом. Вот его лучи коснулись моего лица, и меня, словно стрелами, пронзило чувство тоски, одиночества и потери.

Как он сказал?.. Да-да. Он сказал: «Я тебе позвоню». Это была ложь, и я знала это, но только сейчас с ужасом поняла, что это значит: он больше не позвонит. Никогда! На этот раз он не позвонит. Все правильно, мы же расстались. Это конец. Да-да. Конец. Господи, он меня бросил. От этих мыслей у меня закружилась голова, и я села на камень.

Я могу сама ему позвонить, но я не позвоню. Три года мы были… были почти вместе, но не вместе. Но эти три года были для меня счастьем только потому, что я все воспринимала по-другому. Я была другой, веря, он мой. Но он совсем не мой и никогда им не был. Истина открылась мне с такой быстротой, что сбила меня с ног. Я была к ней не готова. Какой же я была до вчерашнего дня? Наивной? Конечно, нет. Скорее поглощенной в свое счастье любить его. Я позволяла ему любить меня, ничего не требуя взамен, кроме любви и маленькой частицы своей жизни. При этом не вынуждала его быть обязанным мне и мучиться угрызениями совести. Я была его маленьким праздником, радостным приключением без каких-либо обязательств, которое в любой момент можно прекратить. «Я позвоню тебе», – говорил он мне на прощание и уходил. Так заканчивались все наши встречи.

И тут я поймала себя на мысли, что Дэвид никогда не просил меня звонить ему. Ну да, конспирация. Дэвид – гений конспирации. И как бы я ни скучала по нему, никогда не делала этого. Я ждала его звонка каждый день, каждую минуту. Удобная любовница, терпеливая и нетребовательная. Да и какая я любовница? Он прав, я фантом, который появляется по его велению, а потом исчезает на много месяцев, пока о нем не вспомнят. И сидит себе где-то там… и ждет свистка. Наверное, когда он отвечал на вопрос журналиста, попросту забыл о моем существовании. Вот и ответ на все вопросы. А в тот вечер побоялся мне об этом сказать. Ему нужно было только произнести: «Дорогая, а я ведь о тебе просто забыл. Извини». Идиотка, а я решила, что что-то значу в его жизни, вообразила черт-те что. Господи, какая я наивная, наехала на него. Чокнутая. Он меня и любовницей не считал, а так – компаньоном по путешествиям на два-три дня, чтобы избавиться от скуки.

Я заставляла себя думать о Дэвиде только в негативном ключе. Так я пыталась в светлое время суток избавиться от него. Но наступила ночь, и я молила его не бросать меня. Я закрывала глаза, слышала его голос, вдыхала его аромат, чувствовала тяжесть его тела и обнимала самого любимого и дорогого мне человека на свете.

В ту ночь, после отъезда Дэвида, лежа в кровати на вилле, я поняла, что теперь стала другой и больше не смогу быть той, которой была всего сутки назад. Это не значит, что я стала умнее. Вовсе нет. Но и той, прежней я уже не буду никогда. Не смогу. Он это понял раньше меня, сидя под дверью ванной и слыша мои горькие рыдания. Сейчас мной владеет ревность. Теперь ОН для меня не один, ОН с НЕЙ… И поэтому они теперь ОНИ, а я – это Я. И я плачу снова и снова.

Вернувшись в дом бегом, я собрала вещи и вызвала такси. Оно на удивление подъехало быстро, и через двадцать минут я уже была у касс аэропорта. С билетами проблем не оказалось. Я купила билет на ближайший рейс, но он оказался с пересадкой в Париже. Прямой рейс был вечером, но я не стала его ждать. Мне нужно было двигаться, быть постоянно в действии, в движении. Я не могла остановиться, а если это случалось, начинала задыхаться.

В ожидании своего рейса устроилась в одном из многочисленных кафе, заказала кофе и открыла ноутбук, но руки мои дрожали, и я постоянно промахивалась, когда пыталась нажимать на клавиши. Отодвинув его в сторону, стала смотреть через стекло на залив Ангелов. Мне нравилось бывать в аэропорту Ниццы. Его терминал напоминает огромный стеклянный конус, фасад которого выходит прямо на море. Изнутри наслаждаешься изумительным видом на залив Ангелов и на заснеженные вершины горного массива Эстерель. И свет, свет. Он был повсюду. Но сейчас вся эта красота не радовала меня. Я была не настолько наивна, чтобы не понимать, что это начало конца. Мне было плохо, мне было очень одиноко.