Текст книги "Моя вселенная"

11

Жил Петр с рыжей, жирной, курносой и злобной Мартой. Мы не любили друг друга. Точнее, я не любила Марту, а она меня ненавидела всеми фибрами своей кошачьей души. Она была такой рыжей, что рыжее ничего и никого не бывает на всем белом свете (я так предполагаю), и еще у нее такая приплюснутая морда, словно ее долго и остервенело терли о стену. Весь ее вид выражал надменность и ненависть ко мне. Она всегда задирала свой курносый нос и терпеть не могла никакой суеты вокруг себя. Я постоянно просила Петра завести себе какую-нибудь вислоухую или голую кошечку, а лучше кота, прогнав эту персидскую стерву. В ответ Петр всегда смеялся, предлагая мне завести покладистого двуногого котика, чтобы было на ком оттачивать свое ехидство. Я тут же ему парировала, что мне вполне достаточно его.

Исключением не был и тот вечер. Войдя в квартиру, Петр тут же отправился на кухню, отказавшись от моей помощи, а я вошла в комнату и увидела Марту, лежащую в кресле. Как только я появилась на пороге, она с раздражением подняла свою свирепую голову и с презрением и досадой уперлась в меня взглядом. Я видела, как под густой, рыжей шерстью напряглось ее тело, готовое вмиг броситься от меня. «И она тоже меня не любит», – с горечью подумала я. Мне было так плохо и одиноко, что я с обидой выпалила ей в ее надменную, курносую морду: «Перестань на меня злиться, Марта. Что ты себе возомнила? Я не сплю с ним и не собираюсь этого делать. Он мой друг, а не любовник. Ты поняла меня, стервозная Шахерезада?!»

Попытавшись быть убедительной, я пристально посмотрела в ее надменные глаза, и мне показалось, что я достигла желаемого. Пару секунд Марта таращилась на меня, а затем, словно поняла мои слова, вздохнула, закрыв глаза, и расслабленно улеглась в кресле. Я была повержена, но не тем, что она могла понять мои слова, а тем, с каким презрением ко мне она это проделала.

Ужин прошел тихо, почти в семейной обстановке: он, она и их дражайшая кошечка. Петр, заметив, как Марта тихо себя ведет в моем присутствии, предположил, что еще чуть-чуть и она полюбит меня. Я скептически покачала головой, зная, что у нас только перемирие.

После ужина, помогая мне убирать со стола, Петр решительным голосом объявил, что пока не высохнет матрас, я буду спать на кровати в его спальне, а он в комнате на диване. Я тут же задала ему встречный вопрос: «А кто займет мой диван, поскольку раньше ты говорил, что тот занят?» «Ни кто», – последовал ответ. Увидев мое удивленное лицо, Петр объяснил, что он предполагал, что мы некоторое время поживем вместе в моей квартире, но учитывая, что по объективной причине мой матрас мокрый, то будет правильным жить в его квартире, тем более, что кровати у нас одинаковые и поэтому это не скажется на моем сне. Ловко. В главное все понятно: «Он решил сторожить меня!»

В тот вечер я долго ему рассказывала, как мне плохо и что я несчастна, а он уверял меня, что любить, как я люблю Дэвида, это уже счастье и что это не всякому дано свыше. Дэвиду можно только позавидовать, что его любит такая замечательная и умная девушка. При этом он так красноречиво закатил глаза кверху. Но меня почему-то это не утешило. А его вопросы: «Что бы я хотела от Дэвида? И каких поступков от него ожидала?» – буквально ввергли меня в ступор.

А правда, что я ждала от наших с ним отношений? Я хотела быть с ним. Это понятно. Но как?.. В качестве кого – друга, любовницы, жены? Я хотела разрушить его семью? Нет, нет и нет. Я не думала этого делать. Тогда что? Чего я ждала от наших отношений? Я его просто люблю и не могу жить без него, разве этого мало? Это очень много и достаточно, но для чего? Чтобы просто жить и любить, встречаться тайком… или чтобы лишить девочек отца? Нет! У дочерей нельзя забрать отца, как и у того дочерей. Они либо есть, потому что родились и он их отец, либо их нет, потому, что не рождались или…, но об этом даже страшно было думать. Следовательно, третьего не дано. Это неразделимо, даже если они физически не вместе. Дети вырастают и покидают семью, но это отнюдь не значит, что они перестают быть детьми своих родителей.

Но можно ли у жены забрать мужа и у мужа забрать жену? Вопрос на тысячу баксов.

Тебе говорят:

– Я забираю у вас вашего мужа.

А ты в ответ:

– Пожалуйста, забирайте. Вам завернуть в подарочную упаковку? А перевязать лентой? Какого цвета?

– А какие у вас есть цвета? – интересуются любительницы чужих мужей.

– Голубой, розовый… Есть красный и синий, – отвечаешь ты.

Выбор сделан, и ты говоришь:

– Голубой? Хороший выбор.

В этом случае важен внешний вид и привлекательная упаковка, и поэтому вам придется быть предельно аккуратной с вашим мужем. Это один вариант, но если ситуация иная, то, чтобы не обидеть просительницу, можно ответить так:

– Простите, но сейчас он мне нужен самой. Как только он освободится, выполнив свой мужской долг, и вынесет ведро с мусором, так сразу же вы сможете его забрать. Оставьте, пожалуйста, список своих пожеланий и условий его передачи.

Смешно? Пожалуй. Куда только может завести нас наша фантазия. Но это только слова, и они остаются словами, пока не вступают в свои права страсть, влюбленность и, наконец, любовь, а если она взаимная, то нет более сильного чувства, которое сможет снести все преграды… Все? А если преграда – семья, дети?.. Снова и снова вопросы, а ответы? Где ответы на эти гребанные вопросы? У меня плавились мозги. Я знала, что у него семья и это факт, но знать и верить, мечтать, любить и желать его – это разные вещи, пока их не соединили вместе. Пока! Но в тот вечер мы невольно соединили… Нет, это Дэвид соединил… случайно или намеренно, я этого не знаю и, возможно, так и не узнаю, но это произошло. Вдруг в одно мгновение все встало на свои места, магия померкла, иллюзии пропали и только боль, жуткая боль, с которой мне трудно справиться. И что тогда делать, когда так больно и невыносимо тяжело? Как жить с этим? Эти вечные как мир вопросы – сегодня мои вопросы. И на них нужно отвечать мне, и только мне.

А Дэвиду? Похоже, Дэвид уже сделал свой выбор и этот выбор явно не в мою пользу. Мне было жаль себя, потому что я понимала поступок Дэвида. Он принял единственно правильное решение, и за это я любила его еще больше, если только можно еще больше любить. Но его решение причинило мне столько боли. «Но я ведь знала всегда, что другого быть не может», – уговаривала я себя. И потом, Дэвид мне ничего не обещал, как и я ему. Он никогда не говорил мне, что любит меня, и никогда не спрашивал меня, люблю ли я его. Так чего же я ждала? И снова жалость к самой себе заполнила меня: он подумал, как жить мне? МНЕ? Он понимал, когда бросал меня, что разрушает меня? Я ведь тоже пока живая, и мне очень больно. ОЧЕНЬ! Он отвел мне роль жертвы. Я видела, что и Дэвид расстроен. Так расстроен, что я не могла на него смотреть. Мы оба тогда поняли, что так не может больше продолжаться. У Дэвида была интересная, насыщенная жизнь, заполненная радостью, счастьем, успехом и, увы, огорчениями. Все, что и должно быть у человека, а из этого следует, что, если даже мужчина расстроен, это вовсе не значит, что он обязательно захочет что-то менять в сложившейся ситуации – как для себя, так и для кого-либо другого. Иногда легче отмахнуться от решения трудной проблемы с мыслью, что все само разрешится. Тем более что наша интрига не такая уж большая проблема. Всего-то и нужно было сказать: «Прости, я тебе позвоню» – и уехать. Эта мысль ввергла меня в отчаяние.

Жизнь продолжалась, и я, покинув зону комфорта, пыталась жить, дышать, видеть, слышать, что происходит вокруг меня. Я вернулась в свою квартиру и, наведя в ней порядок, стала налаживать свой быт. Петр больше не говорил о том злополучном дне, но всякий раз, заходя ко мне, спрашивал:

– Как ты сегодня?

В ответ я кидала ему только одно слово – «нормально». Я знала, что он волнуется обо мне. Но однажды я не выдержала и на его вопрос, который уже становился традиционным, ответила:

– Нормально. Я не собираюсь залезать в аптечку и питаться таблетками. Если ты об этом.

– Ты поговоришь со мной, прежде чем соберешься? – ничуть не смутившись, спросил Петр.

– Обязательно. Как только, так сразу. Честное пионерское.

Петр ни разу не нарушил своего обещания. Больше мы к этому не возвращались никогда, и жизнь стала набирать обороты.

Джек писал мне, поздравлял с праздниками и новыми публикациями, приглашал в гости и интересовался моими планами. В его письмах ничего не говорилось о Дэвиде, а я ничего о нем не спрашивала в своих. Дэвид мне не звонил и не писал, словно меня не было в его жизни никогда. Но кошмаром было то, что он был в моей жизни и не уходил из нее, как бы я этого не хотела. Я перестала читать новости о кино и не смотрела их по телевизору, как и не смотрела новые фильмы. Кино сейчас для меня не существовало. Книги, выставки картин, на которые с упоением меня таскал Петр, и театральные постановки были не только моей работой, но и моим прибежищем в этом мире. Работы было много, и я, спасаясь, окунулась в нее с головой.

12

Проснувшись ранним осенним утром от настойчивого звонка в дверь, я с ужасом подумала, что этот день мне нужно будет прожить вопреки моему желанию не просыпаться, а проснуться только завтра, словно этого дня не существует, пусть даже только для меня одной. Но звонок трезвонил и трезвонил, и я, натянув халат и чертыхаясь, открыла дверь.

На пороге стоял худой и длинный парень с сердитым лицом и огромным букетом роскошных бледно-розовых роз. Он явно был зол, что ему пришлось долго трезвонить в мою дверь. Удостоверившись, что я – это я, он протянул мне огромный букет и бумагу, потребовав, чтобы я расписалась в ней и обязательно указала время доставки и цвет доставленных роз. Цвет? Это окончательно привело меня в замешательство, и я проснулась.

– Так пожелал клиент: доставить тридцать белых роз с легким розовым окрасом не позднее восьми часов утра, – скривившись, объяснил парень и буркнул, что у того, по-видимому, бессонница.

Розы были прекрасны, и мне ничего не оставалось, как согласиться с тем, что сегодня день моего рождения, наполнить вазу водой и поставить в нее розы.

«Петр все-таки сумасшедший», – подумала я, ни минуты не сомневаясь, что розы прислал он. Забравшись снова в теплую постель, я закрыла глаза и вспомнила свой день рождения два года назад. Дэвид на два дня улетел со съемок, чтобы провести этот день со мной. В отель, где я сняла номер, он добрался к вечеру, накануне этого дня. Я на всю жизнь запомню его счастливое лицо, когда он шел ко мне навстречу, затем почему-то остановился и с восхищением смотрел на меня, идущую к нему, к самому дорогому и любимому мной человеку на свете. Воздух, наполненный ароматом розмарина и лаванды, пьянил и кружил мою голову. Видеть любимого – это и есть счастье. Чаще мы осознаем, что были счастливы в тот или иной момент жизни, только по прошествии какого-то времени. Я же его чувствовала в каждую нашу встречу, а в тот миг – по-особенному опьяняюще. Так приходит новое понимание – «вкус» счастья. Для меня отныне оно приобрело вкус: сладкий, горький, лавандовый, ванильный….

– Ты восхитительна в этом прозрачном платье на фоне заходящего солнца, – прошептал он, обнимая меня. – Я любовался тобой.

Почему я так запомнила этот миг, почему? Ведь были и другие встречи, нежные объятия, восхитительные поцелуи, вкус его губ я помню и сейчас, но я почему-то с такой нежностью вспоминаю именно тот его взгляд и те его слова. Потому, что это были СЛОВА ВОСХИЩЕНИЯ, идущие от самого сердца.

Собравшись с силами, я открыла глаза и отпустила от себя прекрасное видение. Так начался очередной день моего рождения.

Почта была переполнена поздравлениями и добрыми пожеланиями. Появление Петра, как всегда, было веселым и шумным. Явившись с букетом красных роз и тортом со свечами, он обнял меня и пообещал, что будет вечно любить меня, и только меня. Он так и сказал: «Любил, люблю, и всегда буду любить только тебя. Я твой горячо любящий и верный друг», а затем уставился на вазу с доставленными утром цветами.

– Ух ты! Здорово. Мне только кажется или кто-то уже опередил меня? – пробубнил он себе под нос, а затем, повернувшись ко мне и подняв брови, с ухмылкой спросил: – А эти шикарные розы от кого? У тебя появился неизвестный мне поклонник?

Я с недоумением посмотрела на него, поскольку была уверена, что цветы прислал он, и это дурацкое условие доставки – ни свет ни заря – так было в его духе. Поэтому, услышав его вопрос, мои брови вслед за его бровями взлетели вверх, а глаза уставились на него. Увидев мою реакцию, Петр подошел к букету и стал в нем капаться.

– Опля! – радостно проговорил он, протягивая мне маленький конверт, на котором на английском языке стояла надпись «Вишенке на торте».

– О! Даже так. И кто у нас вишенка? – он нагло ухмылялся, глядя мне в глаза. – Я смею предположить, что из нас двоих – это ты, дорогая. Очень мило, и на цветы ОН не поскупился.

Выделив ехидно «он», Петр кивнул в сторону цветов в вазе.

– Такой букет стоит целое состояние. Щедро, очень щедро. Ты не находишь это милым?

Я не находила это милым и поэтому только пожала плечами и открыла конверт. В конверте оказалась карточка международной фирмы по доставке цветов в любую точку мира, как она о себе сообщила, а на обороте ее – все так же на английском – были написаны слова: «Спасибо за счастье быть рядом с тобой» и вместо подписи стояла только одна буква «Д». Петр заглянул мне через плечо:

– Кто такой «Д»? – менторским голосом спросил он.

– Читать чужие письма…

– …нехорошо. Я знаю. Меня этому учили, – продолжил он за меня. – Извини, не удержался. Уж очень все захватывающе интересно. Так кто этот загадочный «Д»? Предполагаю, что это таинственный Дэвид решил в твой день себя обозначить.

– Обозначить? Зачем? – я покачала головой.

– Затем. – буркнул Петр, а потом пробубнил. – Ловись рыбка большая, ловись рыбка маленькая….

– Ты думаешь это крючок?

– Даже не сомневаюсь.

– А я вот очень даже сомневаюсь, потому что это было бы слишком хорошо.

Я опять пожала плечами и подумала, что в последнее время стала часто так делать. Это явно стало входить в мою привычку. В голове заметались мысли. «Дэвид? Но он мог просто позвонить. Так долго ни одного звонка и письма, а потом вдруг цветы? Нет, на Дэвида это не похоже. «Д», «Д»… Ну конечно же, все так просто: «Д» – это Джек. И потом, эта надпись на конверте – «Вишенка на торте». Это любимое выражение Джека, а не Дэвида. И потом Дэвид говорил, что я совсем на нее не похожа. Да-да, конечно, это Джек», – убеждала я себя. В голове у меня все встало на свои места. Я с облегчением и с сожалением улыбнулась. «Конечно, это Джек», – окончательно убедила я себя.

– Это режиссер фильма – Джек Уайт. Он точно не жадный. И стал называть меня вишенкой на торте – в шутку, конечно, – когда получил «Оскар» за режиссуру фильма по моему сценарию. Не забыл дату моего рождения?! – я покачала головой. – Это приятно.

– Кто такой Джек Уайт, я знаю, – Петр хмыкнул, но ничего не стал больше говорить, а отправился с тортом на кухню, затем принес из кухни салфетки и стал накрывать на стол. К вопросу, от кого цветы, мы больше не возвращались.

Я привела себя в порядок, поставила красные розы, принесенные Петром, в мою любимую белую фарфоровую вазу, и, когда вернулась в комнату, на столе уже стояло блюдо с праздничным тортом с одной свечой, чашки и кофейник с горячим кофе. Петр вошел в комнату, держа в руках молочник с горячим молоком – для меня, он пил кофе без молока. Он знал, а главное, помнил мои предпочтения, и меня накрыла волна нежности и любви к нему. Улыбаясь, он протянул руку, приглашая меня за стол. «Какой же он красивый», – вдруг пришла мне в голову мысль. Но почему я раньше на это не обращала внимания?

– По-настоящему мы праздновать будем вечером, а сейчас я хочу, чтобы ты загадала свое желание, – нежным голосом промурлыкал мой верный друг, который несколько минут назад обещал меня любить вечно, а еще раньше – убить меня, если я буду кукситься. Именно так он и сказал.

Я инстинктивно отшатнулась от стола. Петр строго посмотрел на меня:

– Что опять не так?

– О, нет и нет. У меня нет желаний. Прости, – жалко пролепетала я, поняв, что огорчаю его.

Он старался для меня, а я вот так… в лоб.

– Прости, но нет. Никаких желаний, – я вытянула руки вперед, отгородившись от стола.

Петр внимательно посмотрел на меня и заговорил со мной как с маленькой девочкой – нежно и терпеливо:

– Кристина, у тебя сегодня день рождения, а в этот день ты должна погасить свечи и если и не загадать желание, то хотя бы что-нибудь попросить у судьбы. Такая возможность у каждого из нас только один раз в году. Сделай это, милая.

Он умолк, давая мне возможность подумать, но я опустила голову и молчала.

– Кристина, – он снова ласково обратился ко мне, – что не так на этот раз? Почему ты молчишь?

Я не молчала, я просто не могла говорить. Мое горло словно залили воском, и я даже чувствовала его вкус. Это было мерзко.

Петр снова попытался меня уговорить:

– Великие древние говорили, что, прежде чем научить человека говорить, его нужно научить молчать. Тебя, по-видимому, научили молчать, но забыли научить говорить. Хотя, – Петр хмыкнул, – только вчера ты прекрасно трепалась и радовала меня своим голоском.

Я заулыбалась ему с благодарностью. Как же я люблю своего друга. Я без него не выжила бы ни вчера, ни сегодня, ни завтра тоже.

– У меня нет никаких желаний и просьб, – пролепетала я с трудом. – Я всем довольна, и меня все устраивает. У меня есть ты, и этого мне довольно. А свечу я, конечно, погашу, чтобы можно было есть этот замечательный торт, а мне очень хочется кусочек этого торта и кофе с теплым молоком. Спасибо тебе. Ты просто волшебник, выполняющий мои желания, и лучший мой друг. Я тебя люблю и счастлива, что ты со мной сейчас рядом. Вот мое желание.

Я это говорила, выставив руку вперед, чтобы он меня не остановил, а затем обняла его за шею и уткнулась в его шикарную грудь, а он, похлопывая меня рукой по спине, прошептал в ухо:

– Ну вот и хорошо. Рад слышать твой голосок. Ты не сомневайся, я всегда буду рядом. Только забывай гасить свет.

– Хорошо. Я так и буду делать, – пробубнила я жалобно. – Только не бросай меня. Я понимаю, что уже тебя достала, но ты для меня – мое все….

Торт был вкусный, что неудивительно, поскольку Петр, зная, какой торт мне нравится, принес именно такой. Он ушел, договорившись со мной, что вечером зайдет и мы вместе отправимся отмечать.

Оставшись одна, я вспомнила его слова: «Загадай желание!» Я солгала своему другу: у меня есть желание, одно единственное желание – чтобы Дэвид был всегда со мной. Но у меня нет права на это желание, у меня нет права загадать его, а ничего другого мне не нужно. Если только попросить у судьбы все забыть? Забыть, стереть из памяти и жить так, словно и не было этих встреч. А было этих встреч… всего ничего… по пальцам можно пересчитать… Три года они определяли мою жизнь. Нет, не так. Это и была моя настоящая жизнь, а все остальное: работа в редакции, написание статей, романов, повестей, поездки на конференции в разные страны, встречи с читателями, родными и близкими, знакомства с интересными и умными и не очень умными людьми, общение и веселые встречи с друзьями и прочее – это только заполнение времени до следующей встречи с ним. Несколько дней в его объятиях – это была моя жизнь, моя вселенная. Он – моя вселенная. А затем несколько месяцев ожидания его звонков и снова счастье встречи…

Но это моя жизнь, а его? Почему раньше мне в голову не приходило, что у Дэвида может быть все не так. Да не «может быть», а именно все не так. И какое место в его жизни занимаю я? Я?

В одном интервью Дэвид и его жена Изабель рассказали, как они познакомились. Дэвид с напускной обидой поведал журналисту, что при их знакомстве та была с ним предельно равнодушна. Его же ее красота ошеломила, и он дал себе слово, что добьется ее. Но оказалось, что она невеста его знакомого. Дата свадьбы была уже назначена и Изабель занималась подготовкой к ней. Но Дэвида это нисколько не смутило, и вот уже десять лет они вместе.

«Как это похоже на Дэвида», – подумала я, прочитав это интервью. Обладая красивой внешностью, талантом, умом и умопомрачительным обаянием, Дэвид мог получить любую девушку, но адреналин закипел в крови, и он бросился завоевывать чужую невесту, пусть даже и красавицу. Что это было? Любовь с первого взгляда? Я предполагаю, что он был влюблен, что неудивительно: Изабель красива и спустя десять лет может обворожить любого мужчину. Но, думаю, причина в другом: у Дэвида включился механизм охотника. И он победил и получил приз – красавицу жену, чудесных дочерей, которых она ему родила, и спокойную семейную жизнь. А взамен она получила обожающего ее верного и звездного мужа, красные дорожки… и семейный счастливый дом. То, о чем мечтает каждая женщина. Ну, почти каждая. Если не почти, то уж две трети точно. Я же вхожу в одну треть.

И совсем иным было наше с ним знакомство. Его интерес ко мне возник отнюдь не как к объекту вожделения. Это было совсем другое. Брюнетка со стрижкой, я была полной противоположностью тому типу женщин, которые нравятся всем мужчинам, включая и Дэвида, – длинноволосым блондинкам. «Как банально», – утверждают так все брюнетки и перекрашиваются в блондинок. Но я никогда этого не сделаю, даже если об этом попросит Дэвид. Теперь уже не попросит…

Я его заинтересовала как объект исследования – странная, никому не известная ранее сценаристка, которая не вписывалась в мир киношников. Она все время молчит и упирается, когда ее просят внести изменения в сценарий, что говорит об ее ослином упрямстве. Кокетства ноль. И никакого уважения к звездному статусу. А кто она такая, чтобы отказывать самому Джеку Уайту – режиссеру, с которым все за честь почтут работать? И почему она возомнила себя великим писателем?

Отказываясь участвовать в веселых посиделках съемочной группы, я тем самым только еще больше закрепляла за собой статус странной гордячки, а постоянные отказы прилетать на съемки бесили Дэвида и невольно включали в нем механизм охотника. И чем пристальней и настойчивей он обращал на меня свое внимание, тем сильней я оказывала ему сопротивление, а когда поняла, что влюбляюсь, просто стала избегать встречи с ним, пока в один из дней не оказалась в его машине.

И снова Дэвид победил и получил свой приз под названием «Вишенка на торте». Он и не скрывал своего триумфа, когда целовал меня после первой нашей близости. Это были поцелуи победителя. Ну как же, и эта тоже не устояла. Я действительно не устояла и влюбилась как кошка. Как кошка? Почему сильную и безоглядную любовь сравнивают с кошачьей любовью? Что, кошки любят как-то по-особенному? Такое независимое животное и любит так сильно? Что-то я в этом сомневаюсь. А вот в собачью любовь я верю. Надо будет спросить у Петра, о поведении Марты. Уж его-то она любит. А меня она точно не любит, и поэтому мне трудно понять так называемую кошачью любовь.

Я смотрю на фотографии первых лет семейной жизни Дэвида. Он на них счастлив. Это не постановочные фотографии, он без сомнения обнимал любимую женщину. Я почти уверена, что у Дэвида были короткие увлечения другими женщинами. Быть в этой профессии, когда у тебя в партнершах одни из самых красивых женщин мира, и этого избежать – не только трудно, но и практически невозможно. Мужчины любят глазами – это всем известная прописная истина, а когда у тебя перед глазами постоянно мелькают красавицы, удержаться трудно.

Конечно, он все это тщательно скрывал, уверяя журналистов, что ему достаточно только подумать об Изабель, и он может сколько угодно долго находиться в обществе самых сногсшибательных красавиц, а его пульс не участится. «Конечно, мне повезло: жена моя очень красивая, – объяснял он им причину верности своей жене. – Но кто знает, рассуждал бы я так, не будь она самой красивой женщиной на свете?» Этими словами он отвергал любовь и верность к женщине как таковой, утверждая, что любить и быть верным можно только красавиц. Я верен, потому что она красива? И это аргумент? Он что, только смотрит на нее как на куклу? Не думаю. Во всяком случае, этот аргумент у Дэвида не сработал, когда он начал охоту на меня. По-видимому, в то время он был очень занят и забыл вспомнить красавицу жену.

Я злюсь, а это нехорошо. Дэвид не заслужил этого. Он всегда был честен со мной. И хорошо, что я не писаная красавица, а то Дэвид не обратил бы на меня внимание. Думаю, что красивые женщины ему уже порядном надоели. Это как с перееданием сладким. Потом всегда хочется чего-то пресного и соленого. Понятно, что это шутка. Но когда начинают бегать с сантиметром в руках…. Противно. Кроме красоты у женщины имеется много других достоинств, которые могут быть причиной для мужчины любить ее и быть верным ей одной. Наверняка все эти интервью просто красивый треп – и все. Между прочим, если за неверностью не стоит любовь, то скрыть ее не составит трудно. Просто нужно иметь голову и если не любить, то хотя бы уважать свою жену и семью. А Дэвид – виртуоз конспирации, мне ли это не знать. Для него главное – спокойствие его семьи, и я понимала и принимала его чувства, но только до того последнего дня.

У Дэвида бесконечные съемки, семья, фестивали, красные дорожки, журналисты, режиссеры, интересные сценарии и звездные роли, поклонницы и еще многое другое. А где я? Я появляюсь, только когда усталость накатывает стремительной волной и дыхание перехватывает горечь, когда одолевают сомнения и нужно разобраться со своими чувствами и мыслями, когда силы покидают, а душа требует нежности… и секса, хорошего секса с женщиной, по которой успеваешь соскучиться. Как примочка на рану. И все словно вновь, и можно ей пожаловаться, рассказать о тревогах, сомнениях, и она не будет спорить, а будет жалеть и утешать. Время встреч ограничено, так зачем об огорчениях, тоске и одиночестве? И она, эта женщина, непременно будет молчать об этом. Я и молчала, потому что была в этот момент счастлива.

Все наши встречи проходили в отелях или в съемных виллах, как было в последний раз. В отелях мы не выходили из номера. Занимались любовью, заказывали еду в номер и много говорили обо всем, но только не об его семье. Он доверял мне свои тревоги и неудачи. Пересылал мне сценарии фильмов, в которых ему предлагали сниматься, и спрашивал мое мнение. И если я задерживалась с ответом, он торопил меня, уверяя, что не может принять решения, не зная его. Я обнимала его, утешала и старалась быть убедительной, когда говорила ему, что все у него наладится, что он талантлив и умен.

Один раз, нарушив свое табу, Дэвид рассказал мне о дочерях и сетовал, что совсем не видит их. Он много времени проводит на съемках, а когда бывает дома, Изабель постоянно находит им занятия, отправляя их то к своим родителям, то в закрытые школы в Швейцарии. Он считал себя плохим отцом, и однажды признался мне, что не скучает по ним. Конечно, он любит их, но… Это «но» мучило его.

Дэвид становился счастливым, когда рассказывал мне о своем детстве и дружной семье, о младшем брате, утверждая, что я им обязательно понравилась бы. «Особенно маме, – смеялся он. – Ты такая же, как она, – трудно идешь на компромисс». Как хорошо он меня знал. Но об Изабель он никогда не упоминал, словно ее не было в его жизни.

Отдышавшись, он снова возвращался в свою жизнь, перед уходом обещая мне, что непременно позвонит. Так продолжалось три года, но в последний раз что-то пошло не так, и все в одно мгновение рухнуло, похоронив меня под обломками. Переломный момент… Дэвид словно предвидел это. Что-то копилось в нем и во мне, но до известного предела, и тогда оно выплеснулось наружу. Но что это? Усталость, банальность происходящего с нами или новая?.. Но это уже неважно. Он не стал тогда утешать меня, что-то объяснять, понимая, что я не смогу это принять, и тихо ушел.

Дэвид – совсем не мой Дэвид – вернулся в свою жизнь, где мне не было места и где ему не нужна вишенка на торте. И с этим я должна считаться, и это я должна принять, а принять это было, пожалуй, тяжелее всего. Видит Бог, я пытаюсь спрятать боль – туда, глубже в душу, пытаюсь делать вид, что ничего не чувствую, но она живет во мне. Она не уходит. Она владеет всеми моими мыслями, эмоциями и поступками, именно она причина того, что я не могу дышать. Господи, у меня не получается, но я готова на многое, лишь бы избавиться от нее.

Я бродила по квартире и пыталась сложить два и два, но у меня не получалось. Мысли кипели и рвались наружу, а я отмахивалась от них, но тщетно. Тогда что же заставляло Дэвида вновь и вновь возвращаться ко мне в течение этих трех лет, лететь на два-три дня – подчас через океаны и континенты? Секс? Но секс у него был, он сам мне об этом сказал. Но что я знаю о сексе? Конечно, можно почитать медицинскую энциклопедию, что в отрочестве я и сделала, и, если честно, меня это не впечатлило, а напротив – напугало. И что я тогда узнала? Да, пожалуй, ничего, кроме набора физических действий, которые нужно производить мужчине и женщине для деторождения. Я не оказалась столь любопытной, и мой первый секс случился только тогда, когда я влюбилась в Макса. Вот тогда я вывела для себя правило: секс возможен, только когда любишь. Но эта формула для меня. У других она, возможно, иная. Уж кто-кто, а я точно в этом не пророк. Каждый сам выведет ее. В молодости мы все максималисты. Такой была и я. И в этом вопросе такой пока осталась.

Да, я люблю Дэвида, очень люблю, люблю секс с ним – он фантастический – и в его объятиях я таю. Да, я готова лететь к нему через океаны и через все континенты, чтобы только обнять его и почувствовать его запах. Для жизни мне необходимо было знать, что я с ним увижусь. Пусть не завтра и не через месяц, но увижусь и обниму его. Для меня понятия «любовь» и «секс» неразделимы. Я сначала влюблялась в своих мужчин, а уже затем у нас был секс. У меня не было так называемого случайного секса или секса по обоюдному согласию. Но это не потому, что я такая правильная или принципиальная. Конечно, чего греха таить, я бываю часто упрямой, и даже слишком, но только не в этом вопросе. Чтобы отключить мою упрямую голову, необходимо было, чтобы включились мои чувства.

Быть может, мне не следует на этом зацикливаться, а просто взять и попробовать изменить ситуацию? Просто взять и заняться сексом с кем-нибудь… В смысле с другим мужчиной. Всего-то на всего… Быть может, тогда уйдет эта боль, несовместимая с жизнью? И я смогу дышать… жить, наконец? Нельзя же сидеть сложа руки. Нужно что-то предпринять. Возможно, я тогда найду какой-то выход из своей запутанной жизни. Как говорят, человек должен управлять своей судьбой. Уметь считывать знаки судьбы, какие она нам подбрасывает. В данном случае здесь ключевое слово – «уметь». Вот заяц, например, который повстречался Пушкину на его пути в Санкт-Петербург. И наш великий поэт, оказавшись на высоте, считал знак судьбы, и повернул назад, и в тот самый исторический день для России не попал на Сенатскую площадь, и в результате не оказался на каторге. Чем не знак судьбы? Вот только зайца у меня нет и других знаков тоже, но почему бы мне не попробовать? Быть может, это и есть моя судьба, а я ей противлюсь? А о зайце Александра Сергеевича я не придумала, а прочитала…