Текст книги "Не проси моей любви"

– Можно. Но это значит поставить в известность о своих перемещениях как минимум двух посторонних людей, капитана и его помощника. Нас этот момент очень беспокоил. При том, что направлялись мы не на закрытый Анзерский, а на открытый Большой Соловецкий. И выглядели как пара менеджеров среднего звена, которые решили во время своего двухнедельного отпуска поиграть в искателей приключений, а не как банда громил из низкобюджетного боевика. Опять же не забывай про случайных свидетелей. Причал на Долгой губе – не то место, где несколько мужчин могут незаметно взойти на борт катера. Народу там, как правило, немного, но совсем пусто не бывает никогда, по крайней мере в сезон судоходства. На причале Рабочеостровска, где грузились мы с Ленькой, в это время года легко смешаться с толпой.

– Как еще? На вертолете?

– Можно. Но в этом случае прибытие незванных гостей уж точно не останется незамеченным.

– Подойти со стороны мыса Колгуев и там, на северо-востоке, высадить с лодки отряд диверсантов.

Герман прищурился от сдерживаемого смеха.

– Шикарный план! Если не забывать о том, что навигация в здешних водах – дело весьма непростое, требующее знания, опыта и мужества. Без опыта и знания, даже при наличии сверхчеловеческого мужества, идти от материка до Анзера значит не желать себе добра. Далее. Все трудники находятся под охраной и защитой Голгофо-Распятского скита…

– Постой! – перебила Нора. – Что если один или два человека из числа наемников Кольцова-старшего приедут на Анзер под видом трудников, а потом, осмотревшись и освоившись, свяжутся со своими сообщниками и организуют похищение Леонида?

– Набор трудников закончен. Леонид попал в последнюю группу.

– Ого!

– Да. Похоже, местные святые на его стороне. – Герман выглядел усталым, но даже это было ему к лицу, придавало загадочности и утонченности. – Как я уже сказал, все трудники находятся под защитой постоянных, пусть и немногочисленных, обитателей скита. Не думай, что анзерские монахи и послушники – такие безобидные создания, которые только и умеют, что бормотать молитвы да четки перебирать. Там суровые мужики, чьи будни состоят из молитв и ежедневного физического труда на свежем воздухе. Огнестрельное оружие у них вряд ли имеется, но они и без огнестрела найдут чем встретить лихих людей. Как и трудники, кстати. Лопата тоже может быть оружием, не говоря про топор. Главное чтобы сам Леонид вел себя более-менее разумно.

Ей это тоже казалось важным, но не главным.

– В любом случае, Герман, первым делом они попытаются выяснить, где Леонид. И в связи с этим у меня возникает тот же вопрос, что у Аркадия. Как ты собираешься ходить на работу?

– Ответ тот же. Как раньше. – Герман пожал плечами. – От всего не застрахуешься, дорогая. Что помешает этим охотникам за скальпами, если их трое или четверо… мы ведь не знаем, сколько их, правда?.. что помешает им, к примеру, проникнуть на территорию фермы в отсутствие Аркадия, перестрелять собак, зайти в Белый дом через оранжерею, привязать тебя и Леру к обеденному столу и начать загонять вам иголки под ногти.

– Им помешает здравый смысл, – фыркнула Нора, сообразив, что он валяет дурака. – Гораздо проще отловить тебя по дороге с работы или на работу, привязать к ближайшей сосне и начать загонять иголки под ногти. – Она передернулась. Слишком уж яркой и красочной была представшая перед ней картина. – Герман, кроме шуток. Тебе угрожает опасность. Серьезная. Реальная. Причем, если эти… охотники за скальпами, как ты их называешь, действительно выследят тебя и заставят сказать, где скрывается Леонид, ты даже не сможешь предупредить его, потому что на Анзере нет сети.

Он глубоко вздохнул.

– Незачем его предупреждать. Он обещал все время быть настороже. И мы договорились: если Шаталов и компания доберутся до меня и вытрясут информацию о его местонахождении, то я или доктор при первой же возможности отплывем на Анзер, предварительно поставив в известность докторского приятеля из Архангельска, того самого сотрудника УМВД.

Сердце у нее стукнуло.

– Герман! – Подавшись вперед, Нора коснулась его подбородка. Просительно заглянула в глаза. Он был мрачен. – Прошу тебя, если до этого дойдет, возьми меня с собой. – И, видя, что он качает головой, с жаром продолжила: – Я тоже отнюдь не безобидное создание и умею не только вязать на спицах и стоять у плиты.

В зеленых глазах Германа мелькнул тот ироничный огонек, за который Норе частенько хотелось его придушить.

– Да? Что же еще?

– Я умею драться.

– Надо бы при случае оценить твое умение.

– Да без проблем! – Она вызывающе тряхнула головой. – Когда и где?

– Ну, где обычно делаются такие дела. – Теперь он скалил зубы, наслаждаясь ее реакцией. – На полянке за складом. Только ужин переварим, ага?

Ужин он переваривал, рассматривая рисунки Мышки, которые она по мановению его указательного пальца с готовностью выложила на свободный участок стола. Фантазийные рисунки. На них бились насмерть благородные рыцари, пешие и конные… звенели мечи, каждый из которых носил особое имя, нареченное колдуном… дарили любовь победителям прекрасные девы, одетые как воины, с кинжалами за поясом и драгоценными украшениями в длинных вьющихся волосах… опускались мосты, чтобы выпустить из крепости на вершине горы отряд вооруженных всадников, всходили на престол и умирали великие короли, разрушались и строились города… творилась история.

– Ну? – волновалась Мышка, нетерпеливо заглядывая ему в лицо. – Что скажешь?

– М-м… у тебя карандаш с собой?

Молча она выхватила из кармана джинсовой куртки и подала ему простой карандаш.

Шуршание грифеля, быстрые уверенные движения тонкой мускулистой руки над альбомным листом – и лица героев рисованного сериала обрели выражения. Разные, но совершенно определенные. Здесь были и ярость, и страх, и презрение, и подобострастие… На полуобнаженных телах мужчин заиграли мускулы – Мышка была явно не сильна в анатомии, и Герману пришлось восполнить этот пробел.

Нора, как всегда, замерла, очарованная его мастерством. Стоящая рядом с Мышкой Даша испускала восхищенные вздохи.

– Ох! – воскликнула Мышка, хватаясь за щеки и горестно округляя глаза. – Мне так ни за что не научиться!

– Не говори глупости, милочка. – Герман фамильярно шлепнул ее по заднице, обтянутой джинсовой тканью. – У тебя вся жизнь впереди.

В его исполнении даже банальности были великолепны. Вся компания дружно покатилась со смеху.

Поздно вечером, лежа в постели и прижимаясь к его стройному, худощавому телу, Нора возобновила расспросы.

– Ты сказал, он взял с собой пистолет. А патроны у него есть?

– Неугомонная женщина. – Повернув голову, Герман взглянул на нее сквозь ресницы, а потом нахально зевнул ей прямо в лицо. – Сегодня воистину худший день в моей жизни.

Занавески были раздвинуты – он не любил заниматься сексом в кромешной тьме, – и привычное уже бледное серебро соловецкой ночи омывало его точеные черты. Не удержавшись, Нора погладила пальцами изящно вылепленные скулы, обтянутые гладкой кожей.

– Худший день? А кто вылакал целую бутылку бордо, которую моя сестра со слезами оторвала от сердца?

– Я? – невинно моргнул Герман.

– Практически в одну харю.

– Неправда! Ты помогала мне. Один я бы ни за что не справился.

– Вот, – сказала Нора, глядя ему в глаза. – Это я и хотела услышать. Позволь помогать тебе и дальше, Герман. Не только с вином. Один ты, быть может, и справишься, но какой ценой…

– Нора…

– Подожди! Я знаю все что ты скажешь.

– А я знаю все, что ты на это возразишь. Как занимательны беседы с единомышленниками!

– Я взрослая девочка, Герман. Я умею сама принимать решения и отвечать за последствия своих действий.

– Какая невыносимая скука! – Он опять зевнул. – Давай лучше спать. Я удовлетворил тебя уже дважды за сегодняшний вечер, так что имею право на отдых.

– Второго раза не припоминаю. – Нора ткнула его в бок. – Может, ты перечисляешь свои подвиги за всю неделю?

– Второй раз был пять минут назад.

– А первый? – И тут она догадалась. И, догадавшись, расхохоталась. – Ты имеешь в виду… ой, не могу! Герман, я тебя обожаю!

Он намекал на их поединок – если это можно было назвать поединком, – на полянке за складом.

Да, она получила большое удовольствие. Да. От его шуточек, ухмылочек, подначек… от силы и грации… от притворной беспомощности, когда он, решив наконец сдаться на милость победителя, позволил уронить себя на землю и пару минут удерживать в таком положении. Невесть откуда взявшаяся публика свистела и улюлюкала. В том, что Герман поддавался, не было никаких сомнений. В противном случае Норе не удалось бы его уложить, несмотря на отличную физическую форму и курс боевого самбо для женщин, который она закончила в юности.

«Давай, детка! – ревел Кир, приятель Германа еще по старым временам. – Сделай его! Ты сможешь! Я в тебя верю!» Его подруга Светка, пританцовывая на месте, хлопала в ладоши. Леся, Даша и Влада, конечно, тоже не могли пропустить представление. Волнующая, возбуждающая сцена…

Поймав себя на том, что улыбается своим воспоминаниям, Нора взглянула на Германа. Он наблюдал за ней сквозь ресницы.

– Ты неотразим в роли жертвы, – прошептала она, касаясь его лица.

– А в роли охотника?

Когда он старался говорить тихо, в его низком голосе появлялась хрипотца.

– Иногда.

– Иногда?

Они поцеловались.

– Так есть ли у него патроны? – отдышавшись, повторила она вопрос.

Герман вздохнул.

– Есть.

– Много?

– Два запасных магазина.

– Два по шесть?

– Ну конечно!

– А он метко стреляет?

Зарычав, Герман подмял Нору под себя, и его жесткое колено втиснулось между ее напрягшихся бедер.

Как он лежал два часа назад на примятой траве… глаза зажмурены, зубы стиснуты, но сквозь зубы рвется смех, на влажной от пота шее мягко пульсирует артерия. Молодой притворщик, авантюрист. Зелень травинок отпечаталась на щеке.

– А ты метко стреляешь, Герман?

– Сейчас узнаешь.

4

За несколько дней спокойной, размеренной жизни на ферме ощущение опасности притупилось, и Нора почти не психовала, когда он отправился в мастерскую показывать свои чертежи. С утра помогала Лере в оранжерее, после обеда разгадывала кроссворды с девчонками на террасе Барака, потом выпросила у сестры ключ от тренажерного зала, расположенного во флигеле, и пошла размять старые кости. Положение обязывает, да… резвый молодой любовник…

Здесь он ее и нашел. Не обращая внимания на протестующие вопли – «не трогай меня, я вся потная!», «пусти, дай отдышаться!» и все в таком духе, – сгреб в охапку, проверил как идет накачивание ягодичных мышц, увлек на кожаные маты и, продолжая тискать, вкратце поведал о своем путешествии в цивилизованную часть острова.

В общем и целом все прошло гладко. Никто его не преследовал и не пугал. Одна незадача: команде реставраторов понадобились чертежи каких-то деталей крыльца, а Герман в свое время их не обмерил. Теперь предстояло совершить еще одну вылазку на объект и снять необходимые размеры, заодно сделать парочку фотографий.

– Когда? – спросила Нора, пробуя изгнать его руку из своих спортивных штанов.

– Завтра. В первой половине дня.

– Пойдешь пешком?

– Конечно. Тут идти-то… полчаса туда, полчаса обратно.

– Я бы сказала, час туда, час обратно.

– Это тебе, – возразил Герман, нехотя убирая руку.

– А нам с тобой?

Он сел и уставился на нее своими наглыми зелеными глазищами.

– Ты серьезно?

– Вполне. Что ты имеешь против?

– Да вот хотя бы то, что вместе мы потратим в два раза больше времени на дорогу.

– И в десять раз больше времени на сам объект. – Нора обворожительно улыбнулась. – Я давно мечтаю осмотреть эту достопримечательность острова.

– О господи! – Герман закатил глаза. – На что там смотреть? Обыкновенный бревенчатый дом, каких полно в округе. Ну, может, немного побольше, чем другие дома тех времен. Там жили местные буржуи.

– Вроде бы, – продолжала Нора, – с этим домом связана какая-то нетипичная для Соловков легенда. Ты ее знаешь?

Он равнодушно пожал плечами.

– Слышал какую-то ерунду.

– Вот как? – Нора не спускала глаз с его лица. – Расскажи. Хочу сравнить ерунду, которую слышал ты, с ерундой, которую слышала я.

Но Герман отвертелся под предлогом того, что скоро ужин, а он еще не принял душ и не переоделся. Даже бутылочку пива не выпил после рабочего дня.

Узнав о предстоящей вылазке к подножью Секирной горы, Аркадий предложил им – то, что Нора идет вместе с Германом, уже не обсуждалось, – взять еще и Кира. Из соображений безопасности. Это богатырь, проживающий на ферме чуть ли не со дня основания, мог выйти, не моргнув, против всех чертей ада.

– Почему только Кира? – паясничал Герман. – А если нас атакуют трое? Или, боже упаси, четверо? Двоих Кир, допустим, возьмет на себя. Одного завалит Нора. А я? Что будет со мной? Кто защитит меня от четвертого головореза?

Разозлившись, Аркадий выдвинул свою кандидатуру, и на подвижном лице Германа появилось выражение такого откровенного ужаса, что все расхохотались.

Проклятый дом. Он стоял не у самого подножья Секирной горы, чуть дальше, со стороны северо-западного склона. Шагая рядом с Германом по грунтовой дороге от Савватьевского скита к скиту Свято-Вознесенскому, Нора вспоминала историю, услышанную от сестры, и сдерживалась, чтобы не обрушить на своего спутника лавину вопросов. Интуиция подсказывала ей, что разумнее сделать это на месте, там они прозвучат более естественно и не вызовут у Германа ненужных подозрений. Хотя, тут же мысленно возразила она самой себе, какого рода подозрения у него могут возникнуть? Мы же не в романе-фэнтези, где действуют злые и добрые силы, бормочут заклинания черные и белые маги и обитают фениксы, мантикоры, драконы и единороги. Мы в своем, привычном и понятном, мире с известными, незыблемыми законами…

…и все же.

Здесь только я и ветер.

Сердечный приступ? У молоденькой девушки? С другой стороны, возможно, у нее был врожденный порок сердца, о наличии которого никто не догадывался, и шок, вызванный внезапным вторжением разъяренных родственников, привел вот к такому страшному финалу.

Всю неделю держалась теплая, солнечная погода, с неба не упало ни капли дождя. Земля подсохла, не липла к подошвам и не чавкала под ногами. Если бы еще не комары, прогулку по лесу после завтрака, состоящего из омлета с ветчиной, сладких булочек и ведра черного кофе, можно было бы назвать приятнейшим времяпрепровождением.

В голубых джинсах, белой футболке-поло и стареньких разношенных кроссовках Нора чувствовала себя превосходно. Герман для работы облачился в темные брюки прямого покроя из плотной хлопчатобумажной ткани, черную футболку, черную рубашку навыпуск и легкие кеды. Под рубашкой у него в специальных подвесных ножнах покоились четыре ножа. Нора знала это совершенно точно, потому что сама помогала ему закреплять наплечный модуль из натуральной кожи.

«Думаешь, пригодятся?»

«Очень надеюсь, что нет».

«Надеешься и все же…» – Нора прикусила губу.

Он посмотрел ей в глаза.

«И все же».

С первого взгляда дом показался ей громадным. Все подступы к нему заросли травой, и он возвышался над этим зеленым морем подобно зловещему черно-серому айсбергу. Тут и там в траве мелькали ярко-синие васильки. Оглушительно звенели кузнечики.

«И никакой самодеятельности, Нора. Делай в точности то, что я тебе говорю».

«Ясно, командир».

Скинув с плеч рюкзак – она несла его от самой фермы, чтобы руки Германа оставались свободными, – Нора осторожно поставила его на верхнюю ступеньку крытого крыльца и еще раз огляделась по сторонам.

– Нравится? – улыбнулся Герман.

На вершину горы, к Свято-Вознесенскому скиту, он однажды ее водил, показывал знаменитый храм-маяк, иначе церковь Вознесения Господня, и Поклонный крест, и смотровую площадку. Но романтических прогулок по окрестностям не устраивал. У него было много работы, а в одиночку Нора боялась заблудиться – эта часть острова представляла собой целую россыпь черных озер в обрамлении густого смешанного леса, каким сотворил его Господь.

– Да… – Нора набрала в легкие побольше смолисто-медового воздуха. – Мы должны прийти сюда еще раз, слышишь? Чтобы спокойно погулять.

– Обязательно. – Стоя на одном колене, он доставал из рюкзака и раскладывал на ступенях рулетку, уровень, блокнот, карандаш, початую пачку сигарет. Потом распрямился и махнул рукой. – Вон там находятся места массовых захоронений заключенных ГУЛАГа 1920-х и 1930-х годов. Их обнаружили сравнительно недавно. Когда я закончу с обмерами, можно пойти посмотреть.

Пока он ползал вокруг резных перил, Нора засмотрелась на ближайшее окно, наличники которого тоже были украшены резьбой. Она узнала некоторые магические знаки: солнечный круг, змей-хранитель, уж-господарик, берегиня… На сухой древесине, покрытой паутиной трещин, виднелись остатки белой и синей краски.

Подойдя поближе, она протянула руку, потрогала фрагмент наличника, до которого удалось дотянуться. Осторожно, как будто гладила хищного зверька. Искусно выполненный орнамент поражал воображение. Четкие теплые грани, припыленные ложбинки… Затаив дыхание, Нора обводила пальцами стилизованных змей.

Не оборачиваясь, спросила:

– Чем это сделано?

– Топором.

– Что-о?.. Врешь, небось.

– Ну, дорогая, – неразборчиво пробормотал Герман, держа в зубах карандаш, которым делал наброски и заносил размеры в лежащий на перилах блокнот. – Зайди в интернет и погугли деревянное зодчество Русского Севера.

– Хм… – Она с новым интересом взглянула на резьбу. – Никогда бы не подумала.

– У хорошего мастера имелось несколько топоров, – снизошел до пояснений Герман, – для разных видов работ. Но все это были топоры и не что иное. Пойдем-ка… – Он увлек ее к главному фасаду. – Посмотри туда. – Указал на фронтон. – Вот где чудо чудное и диво дивное.

Запрокинув голову, Нора попятилась и застыла на месте с невнятным возгласом восхищения. Огромный фронтон был достоин занять место в любом из музеев мира. Его можно было изучать целый день! Все эти перетекающие друг в друга фантазийные сюжеты с немыслимым количеством чудовищных персонажей.

Резной декор на досках причелин выглядел как узкое кружево.

– При помощи топора, – продолжал Герман, – и рубили деревья, и вязали срубы, и резали орнаменты. Поэтому во всех исторических документах, где шла речь о деревянных постройках, вместо слова «строить» употреблялось слово «рубить».

– А пилить пилой было не модно?

– Поперечная пила вплоть до XIX века применялась крайне редко, потому что разрушала волокна древесины, и торцы бревен начинали «тянуть» воду, тогда как топор при перерубке их уплотнял.

– Какой ты умный! Даже страшно.

– У меня были хорошие учителя.

Движимая любопытством, Нора решила обойти снаружи весь дом, но Герман окликнул ее. Довольно строго.

– Нора! Вернись. Не уходи далеко.

– Но я же… – начала она.

И осеклась. Он был прав. Увязавшись за ним на объект, она не упростила, а усложнила его задачу. Теперь ему приходилось и делом заниматься, и женщину развлекать. И не только развлекать. Еще и обеспечивать ее безопасность.

Покорно она вернулась назад и уселась на ступеньку крыльца, сложив руки на коленях. Коротко кивнув, Герман достал смартфон. Настроил камеру, выбрал подходящий ракурс… Мужчина за работой. Ах, какое зрелище! Нора улыбнулась.

Конечно же, она малость слукавила. Ей было известно, что основной конструктивной формой в русском деревянном зодчестве был прямоугольный сруб или четверик из уложенных горизонтально и плотно притесанных друг к другу бревен, каждый ряд которых – ряд из четырех беревен – составлял венец. На рубеже между XI веком и XII возник новый тип жилья – изба-двойня, развитием которой стала изба-шестистенок, то есть, два сруба под одной крышей, связанные сенями и переходом. Вот это самое, что она сейчас с восторгом созерцала, как раз и являлось примером шестистенной избы. Причем двухэтажной, что свидетельствовало о достатке обитавшего здесь семейства. Герман сказал, что она датируется первой половиной XIX века.

Не так уж долго он возился. Снял десяток размеров, нащелкал два десятка кадров, сложил имущество в рюкзак и объявил перекур перед посещением братских могил.

Сидя на крыльце, они выкурили по сигаретке. Окурки Герман завернул в листок из блокнота и передал Норе с просьбой не забыть выбросить в мусорный контейнер по возвращении на ферму. Но проклятый дом интересовал ее гораздо больше, чем могилы заключенных ГУЛАГа.

– Можно войти внутрь? – спросила она, глядя на дверь.

Герман пожал плечами.

– Почему бы нет?

– А ты там был?

– Конечно. Внутри ведь тоже надо было снимать размеры.

– Точно. – Нора фыркнула. – Но там, наверное, темно…

Покосившаяся дверь отворилась со скрипом. Темень тьмущая, древесная пыль, духота. Застоявшийся воздух, характерный для небольших помещений при отсутствии регулярного проветривания.

Отважно сделав три шага, Нора остановилась. Ее охватил иррациональный страх. Что если в недрах проклятого дома их поджидают наемники? Но откуда эти самые наемники узнали бы, что следует поджидать именно в этом месте, именно в этот час? Даже сам Герман до последней минуты не мог сказать точно, когда они выдвинутся с фермы. Завтрак, сборы, то да се… Успокоив себя таким образом, Нора пошла дальше. Герман следовал за ней.

Прямо по курсу, очевидно, сени. Она же видела чертежи! По левую сторону сеней так называемый «перед» – «изба», «заулок» и «горница», – три жилых помещения, окнами выходящие на главный фасад. По правую сторону «озадок» – крытый двор с двумя клетями, «светелкой» и «зимовкой». Еще ей запомнилось, что на второй этаж двора с улицы ведет пандус, он же «ввоз».

– Ну? – спросил негромко Герман. – Насмотрелась? Здесь особо не на что смотреть.

– Поднимемся наверх? – предложила Нора.

– На второй этаж?

– Выше.

Герман внимательно посмотрел на нее.

– Что тебя интересует?

– Мансарда.

Молча он продолжал разглядывать ее, как будто она попросила сопровождать ее в обитель Пифии из «Матрицы» братьев Вачовски.

– В чем дело? – мягко осведомилась Нора.

– Все в порядке. – Герман улыбнулся пластиковой улыбкой манекена. – Пойдем.

Щербатые половицы, изредка поскрипывающие под ногами… специфическая атмосфера необитаемых помещений… тяжелые удары собственного сердца, от которых больно в груди.

Друг за другом они поднялись по узкой деревянной лестнице, где воздух казался особенно душным и жарким. Ближайшая дверь была распахнута настежь, и Нора заколебалась. Осмотреть второй этаж? Вдруг удастся найти что-нибудь интересное. Разумеется, дом уже облазили сверху донизу любознательные туристы и дотошные реставраторы, но им, возможно, не показалось интересным то, что покажется ей.

Стоящий рядом Герман глубоко вздохнул и расстегнул еще одну пуговицу рубашки.

– Слушай, – тихонько заговорила Нора, – ты веришь в то, что в некоторых местах остается своеобразный след… след эмоций, сопровождавших трагическое событие, которое произошло в определенном месте… или след мыслей, похожих мыслей разных людей, которые пережили одно и то же в этом месте?

– Я верю, что есть некое поле, в научно-популярной литературе его иногда называют «психический эфир», где присутствует информация, доступ к которой имеют не все. Только люди, наделенные даром сверхчувственного восприятия. Но это именно предмет веры, обосновать я ничего не могу.

– Я спросила, веришь ли ты. Обоснования мне не нужны.

– А ты? – Герман тоже старался говорить тихо, но у него, как всегда, не очень получалось. – Ты веришь?

– Да.

– Но не чувствуешь?

– Здесь – нет. Во всяком случае, пока. В других местах бывало. В лабиринте на Большом Заяцком. В разрушенной Преображенской гостинице. Хотела бы я чувствовать чаще, но… – Она развела руками, словно извиняясь за свою толстокожесть. – Видимо, не дано.

– Люди, которым дано, в большинстве своем не очень этому рады, – пробормотал Герман, глядя в сторону.

И вот она – та самая комната в мансарде.

Переступив порог, Нора окинула взглядом серые стены, рваные бурые ленты не то мха, не то грязи в местах стыка их с потемневшими досками пола, зияющий квадратный пролом на месте окна. Окна, которое было заколочено разгневанным отцом семейства. Сейчас через дыру в помещение проникал дневной свет, правда, не очень яркий. На солнце набежали облачка, и громадные ели, обступившие дом, казалось, приблизились к самым стенам, угрожающе покачивая темно-зелеными лапами. Жуткая картина в деревянной раме… картина, вызывающая дрожь.

Нора посмотрела на Германа. Тот стоял в напряженной позе и, похоже, прислушивался. Не то к посторонним звукам, не то к своим ощущениям. Но никаких посторонних звуков до Норы не доносилось, дом был тихим как склеп, поэтому она решила не донимать своего спутника вопросами.

Пол. Лера сказала, посреди комнаты была огромная лужа крови. Даже если раньше тут лежал ковер, что весьма сомнительно… даже если пол потом сто раз вымыли… это же доски, доски! Должно остаться пятно.

Очень медленно Нора обошла комнату, внимательно глядя под ноги. Старые растрескавшиеся половицы покрывали пятна столь многочисленные, что не было никакой возможности определить, где заканчивается одно и начинается другое. Также вызывало вопросы происхождение этих пятен. Кровь? Краска? Сок? Вино? Без помощи химиков не разберешься.

Слева от окна – вернее, того, что раньше было окном, – на полу чернел большой прямоугольник. Вероятно, здесь стояла кровать. Прикусив губу, Нора боязливо потрогала мыском кроссовки темный участок пола, как трогают воду пальцами ног, прежде чем окунуться. Вдруг холодная. Она и сама толком не понимала, что ищет в мансарде необитаемого дома, объявленного памятником архитектуры, чего ожидает. Реакций Германа, быть может? Вербальных и невербальных. Есть же такая штука – следственный эксперимент. Предполагаемого убийцу привозят на место преступления и просят показать как все было, при этом наблюдая за его поведением. Но глупо же подозревать Германа в причастности к произошедшей здесь трагедии. Его тогда и на свете не было…

…а это еще что?

Ее размышления прервал не то вздох, не то всхлип, очень тихий, раздавшийся вот прямо здесь, над самым ухом. Вздрогнув, Нора почувствовала, как забилось сердце, и оглянулась на Германа. Слышал он или нет? По тому, как сдвинулись темные ровные брови, стало ясно – слышал.

– Герман, что это?

Молча и быстро он подошел, схватил ее за плечо и решительно вытолкнул за пределы темного прямоугольника. Оказывается, в своем состоянии легкого транса она не только «потрогала воду», но и преступила обеими ногами границу между виртуальной кроватью и остальной комнатой.

– Старые дома щедры на визуальные и аккустические эффекты, – пробормотал Герман. – Рассыхаются доски, гуляет ветер…

Его комментарий заставил ее содрогнуться вторично.

– Ветер?

– Воздушные потоки. – Он сделал волнообразное движение кистью руки. – Ты увидела все, что хотела?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

– Не знаю, – вздохнула наконец Нора. – Я и сама не знаю, что хотела увидеть.

– Так, может, пойдем отсюда?

Предложение выглядело своевременным и разумным, но из чистого упрямства – слишком уж явным было его желание побыстрее ее увести, – Нора спросила, не двигаясь с места:

– Она была красивая? Девушка.

Герман пожал плечами.

– Так говорят.

– Как ее звали?

Он так долго не отвечал, вперив взгляд в пространство над изголовьем воображаемой кровати, что Нора решила, не ответит совсем. Повинуясь необъяснимой внутренней потребности, сделала шаг вперед. Еще два шага…

…дыхание, шепот… сдавленные смешки, опять дыхание, прерывистое, как во время любовных объятий… стон…

– Таисья, – произнес Герман.

И взял Нору за руку. Она и не заметила, как он подошел. Теперь они оба находились в аномальной зоне.

…новый стон, протяжный и хриплый…

– Таисья, – с дрожью в голосе повторила Нора.

… неразборчивые не то жалобы, не то мольбы…

…от следующего шага ее удержал Герман. Пальцами левой руки стиснул до боли ее запястье, а правую вытянул перед собой, как человек, идущий ночью по коридору и опасающийся наткнуться на что-нибудь в темноте. Лицо его заострилось, на висках заблестели капельки пота.

Впоследствии Нора не раз задавалась вопросом: то, что она увидела – оно ей в самом деле увиделось или только почудилось? Нежное рукопожатие, во время которого переплелись на мгновение пальцы живой мужской и призрачной женской руки. Это имело место в действительности или было плодом ее разыгравшегося воображения? Неизвестно. Но она закричала. Издала вполне реальный пронзительный вопль и чуть не хлопнулась в обморок, словом, опозорилась хуже некуда.

Сильно побледневший Герман торопливо вывел ее из комнаты, помог спуститься на первый этаж – она спотыкалась на каждом шагу, – и уже на улице кратко поинтересовался:

– Довольна?

С трудом переводя дыхание, Нора рухнула на ступеньку. Энергично потрясла головой, закрыла глаза, помассировала веки. Открыла глаза. Поморгала.

– Брр… Такого со мной еще не бывало.

И правда. Даже явление призрака Германа Соловецкого на руинах Преображенской гостиницы не шокировало ее до такой степени. Возможно, по причине того, что Преподобный не вступал с ними в непосредственный контакт. Здесь же она наблюдала не только странное, но и страшное: к ее любовнику, мужчине из плоти и крови, прикоснулась какая-то астральная хрень… Однако, несмотря ни на что, вокруг щебетали птицы, благоухали травы, зеленела листва, и вскоре Нора почувствовала себя готовой к новым приключениям.

Территория, где покоились останки заключенных ГУЛАГа, была ухоженной, но не чрезмерно. Безо глянца и глазури, которыми так часто грешат городские парки и центральные скверы европейских столиц. Персонал заповедника свое дело знал.

Расчищенные участки земли с традиционными холмиками, обложенные по периметру природными камнями, более-менее одинаковыми по размеру. Некрашеные деревянные кресты. Герман говорил о массовых захоронениях, но тут отдельные как будто могилки… А вокруг, под деревьями, мхи и папоротники, все мыслимые и немыслимые оттенки зелени в пятнах солнечного света, жужжание пчел над мелкими белыми цветами, танцы белок на причудливо искривленных ветвях.

Страшная сказка. Страшная и захватывающая, как у Проспера Мериме. Когда читаешь при свете ночника, не в силах оторваться, а потом боишься пройти по коридору собственной квартиры в туалет.

Напротив одной из могил стояла простая лавка в виде доски, уложенной на отесанные бревна. На лавке удобно расположился мужчина. Ничем не примечательный интеллигент лет сорока в мятых темных брюках и расстегнутой плащевой куртке цвета хаки, под которой виднелась белая хлопчатобумажная футболка.

Только что никого не было – и на тебе! Откуда он только взялся?