Текст книги "Соль и пламя. Вестница"

Глава 5

Тая

Когда крышка над головой захлопнулась, я позволила себе разреветься. Все, что скопилось за вечер, выливалось наружу солеными, едкими слезами. Сердце колотилось дико, бешено, и его биение невозможно было обуздать.

Не сдаваться.

Драться.

Кусаться.

Делать что угодно, только бы выжить!

Нынешним вечером, укладываясь спать в своей норе, я не подозревала, где вскоре окажусь.

О поздних гостях оповестил Кейбл.

– Малышка, к тебе пришли. – Он легонько пихнул меня остроносым сапогом под ребра. – Веди себя хорошо.

Я скорчилась (не больно, но неприятно) и сцепила зубы, чтобы не выругаться. Смешно, но страшила Кейбл не терпел брани и лупил за нее до синяков. Потирая бок, вышла в общую залу, где обитатели Затопленного города собирались за редкими трапезами. За грубо сколоченным столом во всю длину залы сидело двое. Импозантный мужчина, совсем молодой, одетый в накрахмаленную рубашку, из наружного кармашка которой торчал синий платок, о чем-то негромко переговаривался с мужланом под два метра ростом. Мужчина был красив, даже очень – и бородка его ровно стриженная, и взгляд из-под по-девичьи длинных ресниц, и осанистость.

Второй гость оказался рынди, жутковатым, матерым, с лицом словно слепленным из воска. Я глянула на него с интересом, все-таки сородич. Когда-то давно мои родители покинули страну рынди и поехали покорять Валонию. Но не смогли выстоять, сломались, оказались в Затопленном городе, где я и родилась.

Заняв скамью напротив, я вопросительно посмотрела на мужчину с бородкой. Наверное, он главный.

– Ну, Тая, признавайся, зачем ты обокрала господина Берка? – вместо приветствия заулыбался мужчина.

– Кого? – Склонила голову набок.

Сердце тревожно стукнуло и затаилось. Ни одна нормальная беседа не начинается с подобного вопроса – уж это я усвоила наверняка. Чаще всего несчастного, у кого спрашивали что-либо столь проникновенным голосом, в лучшем случае находили в сточной канаве с перерезанной глоткой, а в худшем – не находили вовсе.

– Вероятно, он не представился. – Мужчина выставил ладонь, требуя моей руки. Я боязливо подала ту. Пальцы, мягкие, как младенческие, помассировали кожу. – Тебе нечего опасаться, я хочу стать тебе другом. Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, – с легкостью соврала я.

Мне повезло уродиться тонкокостной и низкорослой, с детскими чертами лица и писклявым голосочком. Потому-то о моем истинном возрасте знали разве что свои; для других я была подростком. Все-таки к малявкам относятся снисходительнее.

– Совсем малютка. – Мужчина причмокнул. – Ты же не хочешь умереть так рано? – Его пальцы сжались как клещи, вывернули мое запястье. Я ойкнула. – Скажи, где его вещь, и тебя никто не тронет.

Рынди встал и, обойдя стол, оказался позади меня. Одной рукой обхватил мою шею – я и дернуться не успела, – надавил большим пальцем на горло. Воздуха стало так мало, что каждый его глоток врывался с резью. Радужные пятна поплыли перед глазами.

Это конец…

Пальцы разжались, когда мир вокруг померк. Я задышала тяжело, часто.

– Какая вещь? – прохрипела.

Мужчина жестом приказал напарнику приблизить меня. Рынди намотал мои волосы на кулак и подтянул к главному, а тот отвесил мне пощечину. Несильную, но ощутимую. Обидную. Из разбитой губы потекла кровь.

– Лжешь. Впрочем, твой выбор. Поехали.

Рынди рывком перекинул меня через плечо, и парочка двинулась к выходу. Я всхлипывала от страха, но никто не вылез из своих ниш-нор – боялись. Кто же этот мужчина в накрахмаленной рубашке? Какой-то важный и опасный типчик, раз уж даже Кейбл не побежал вызволять свою игрушку.

В норах воцарилась тишина.

А страх осел осклизлым комом внизу живота.

Меня притащили в подвал хижины на краю города, и рынди привязал меня к стулу, затягивая бечевку с такой дикостью, что кровь перестала поступать в перетянутые конечности. Пальцы занемели. Больно. На рот нацепили вонючее тряпье, добытое тут же. Рынди куда-то делся, и я осталась наедине с мужчиной.

– Сладкая девочка, – промурлыкал он в ухо. – Если выполнишь парочку просьб личного характера, я дам тебе на леденцы и новое платьишко.

Пальцы провели по шее, помассировали плечи вроде бы с нежностью, но так мерзко. Я скривилась от отвращения.

– И на скрипке мне сыграешь, договорились? – обволакивающим голосом бормотал мужчина, поглаживая мой живот. – Кивни, если согласна.

Нет, нет и нет.

Злые слезы потекли из глаз. Я хотела бодаться и кусаться, но сверху донесся хлопок – наверное, порыв ветра отворил дверь, – и мужчина, извинившись, что вынужден прерваться, удалился. Я отсчитывала про себя удары сердца, силилась стянуть путы, но руки-ноги совсем не слушались.

Все, допрыгалась.

Мужчина в накрахмаленной рубашке вскоре вернулся, но больше меня не лапал. Бродил по подвалу, заложив руки за спину. Ну а потом в подпол влез светловолосый человек. О, а я помню его. Он просил сыграть на скрипке! Сутулился еще, а в глазах такая тоска дикая стояла, что отказать ему было невозможно. Вот она, человеческая благодарность.

Я к нему с благими намерениями, а он меня в подвал притащил…

Знала же, что все верхние гады, что они только кажутся улыбчивыми и мягкими. И этот – не исключение. У него все есть: и одежка, шитая в специальной лавке, и денег полный карман, и живет он как ему вздумается. Хочет – по трущобам гуляет; хочет – кушает в дорогих ресторанах, рядом с которыми я и пройти не могу: стражники гонят оборванок прочь, да еще грозятся «лицо разукрасить», если вновь заприметят.

А теперь думай, что этот напыщенный белобрысый решит? Согласится ли отпустить меня или оставит погибать?

Мы поговорили, и он ушел. Не поверил, посмеялся только надо мной как над чокнутой какой-то. Сказал: «Будешь кольцо отрабатывать», а после так усмехнулся надменно, будто я не способна работать.

Секунды текли. Тишина давила на уши, а холод заполз под рубашку. Мучители вернулись, но светловолосого человека с ними не было.

– Ну-с, очаровала ты господина Берка, – фыркнул мужчина. – По его настоянию пообщаемся с тобой позднее. Ищи его колечко, сбегать не вздумай. А это тебе на память, чтоб понимала всю серьезность наших намерений.

Я даже не успела подумать, откуда именно ждать подвоха. Не успела сгруппироваться. Громила-рынди обхватил мое запястье, вытянул указательный палец и хрустнул им.

Вскрик вырвался из горла, но я сцепила зубы. Мелочь, ерунда, бывает и не такое. Сломанный палец – это не проблема, так, небольшая работенка для Кейбла.

…Спустя, наверное, целую вечность, вновь упав лицом в лежанку и баюкая ноющий палец – Кейбл вправил его обратно и перетянул жгутом, но обезболивающая настойка у него кончилась, – я обдумывала, как выбраться из передряги.

Злополучное кольцо лежало под камнем, в нише. Там я хранила все свои скудные сбережения: кучку монет да серебряную цепочку, прощальный подарок от матери. Белобрысый дурень сам виноват, что носил кольцо в пиджаке: сунула руку в карман, а оно в ладонь легло, точно само просилось. Я, конечно, школ не кончала, но сразу скумекала, что колечко-то не из дешевых. Продала бы его и купила себе комнатушку в многоквартирном доме и даже осталось бы на сапожки, обязательно с каблучком и перекрестной шнуровкой.

Но не видать мне ни комнаты, ни сапожек.

Живой меня за воровство у человека из верхних не оставят – это точно.

Глава 6

Иттан

– Разбирали, значит, ее вещи, и что, как ты думаешь, там обнаружили? – ворковала матушка, обращаясь к сестрице Рите, пучеглазой одутловатой женщине с напрочь прокуренным голосом. Тетушка свое личное счастье так и не обустроила, более того – истратила на путешествия и платья все состояние и теперь была вынуждена напроситься в дом успешной старшей сестры. Разумеется, Рита завидовала Аните Берк, муж которой был удостоен медали от самого короля, сын получил должность декана, а сама она в пятьдесят лет не растеряла былого обаяния и свежести.

Иттан вошел в гостиную, но, застав там мать с тетушкой, собирался выйти, потому как не терпел материнских сплетен, пускай всегда правдивых, но таких грязных, что после них хотелось окунуться в щелочь.

– Что? – вопросила Рита, облизывая языком желтоватые зубы. – Не удивлюсь, если эта Агния купалась в крови девственниц.

Иттан остановился у стеллажа, сделал вид, будто выбирает книгу. Теперь и ему стало интересно, что же нашли, копаясь в вещах недавно скончавшейся женщины.

– Если бы! – Матушка понизила голос, дабы добавить сказанному таинственности. – В столе лежали десятки неотправленных любовных писем от нее к разным мужчинам, женатым и свободным, старым и молодым. Слуги уже подтвердили, что ее дом ежедневно посещали любовники. Фу, как представлю – тошнит! Представляешь, каков будет позор, когда обнародуют имена?

Книга рухнула на пол, открылась на середине. Сестры повернулись к Иттану в немом вопросе.

– Извиняюсь, – сказал тот, поднимая книгу и цепляя среди строчек слово «Конец».

Действительно, конец. Плевать на список имен, Иттану не стыдно признать связь с Агнией. Но она изменяла ему с кем-то. Нет, не так: много с кем! Или даже иначе: изменила кому-то с ним. А он, кретин, мечтал о совместном быте и том, как представит ее родителям. Кольцо ей обещал…

Нет! Невозможно. Клевета! Агния не такая, она актриса, потому к ней захаживали многие: от бродяжек, которым она подавала тарелку горячего супа, до министров, очарованных талантом и красотой. А столичные сплетницы исказили реальность, чтобы опорочить образ ненавистной им женщины. Агния чиста.

Была чиста.

– А ты не слыхала, что на похоронах ее сценка приключилась? – Рита хихикнула в кулак. – В общем, ходило двое или трое мужиков и уверяло присутствующих, будто их с Агнией связывали теплые, – протянула она, – отношения.

– И что? – Матушка покачала головой.

– А ничего. Их посчитали обезумевшими от горя поклонниками. А вон оно как вышло. Ну и грязная она была, насквозь пропитанная похотью. Не зря я ее на дух не переносила.

Иттана перекосило от злобы. Ложь! Гнусная неприкрытая ложь. Бред, рожденный чьим-то воспаленным мозгом. К чему Агнии делить постель со многими? Ради какой выгоды?

Невозможно. Глупо. Омерзительно!

Он почти высказал матери, что нельзя верить всему сказанному, но вовремя прикусил язык. Толку спорить с ней, да еще при Рите, которая потом будет ахать и охать, мол, совсем твой сынок распоясался, мать не уважает, в словах твоих ищет обман.

Впрочем, если имя Иттана всплывет в общем списке, опозорив тем самым род Берков, Рита знатно поглумится над сестрой.

Да существует ли тот список?

Наскоро одевшись, Иттан поехал на кладбище, где среди мраморных статуй, в тени кленов, покоился прах знати Янга. В городе мертвых всегда царила особая тишина, словно призраки замолкали, завидев на своей территории чужака. И статуи существ – людей, рынди, ави, – застывшие навеки точно в танце, провожали Иттана внимательными взглядами. На могиле Агнии имелось только надгробие. Года жизни, фамилия, имя, но без эпитафии. Ее статуя уже была заказана. Иттан слышал от матери, что скульптор обещал изготовить ту не раньше первого осеннего месяца. Зато цветов было столько, что надгробие терялось за пестротой лепестков.

Иттан не верил сюжетам книг или пьес, где герой приходил к могиле любимой женщины и стоял над ней в полном молчании, но сейчас он сам превратился в такого мужчину. Просто смотрел на цветы, мысленно пересчитывая бутоны. Кусал губу. Ненавидел Агнию за ложь – мигрень, конечно! – и восхищался ее стойкостью.

Болело.

Рвало.

Выворачивало наизнанку от одиночества.

Так ничего и не высказав из пережитого, не нарушив вечной тишины, он уехал с кладбища. И мертвецы провожали его шелестом листвы.

Если понадобится, он отстоит честь Агнии. Признается перед всеми, что был ее единственным любовником. Пусть перемывают косточки ему, но не ей. Агния чиста! Была и будет.

А у ворот дома обнаружилась девчонка из недавнего прошлого. Она стояла, прислонившись к кованому забору, недалеко от парадного входа – прохожие посматривали настороженно на гостью из мира нищих – и безостановочно чесалась.

Надо же, и дом его нашла без подсказки – какая сообразительная девочка.

– Здравствуй, – сказал Иттан, держась на расстоянии. – Разыскала кольцо?

На впалых щеках девицы проявились ямочки.

– Ага, – улыбнулась она, становясь вдруг милой и даже симпатичной. – Почти. – И тут же скуксилась. – Только они мне его не отдают.

– Они – это кто?

– Кто-кто. Скупщики, разумеется. – Девица глянула на дом в прорезях забора. – Какой красивый. Высокий! Везет тебе жить в таком.

– Угу, – подтвердил Иттан. – И чего скупщики хотят?

– Денег, – дернула она плечиком, и холщовая рубашка слетела с острого плеча. – У нас расценки другие, потому сумма небольшая, но мне, знаешь ли, и золотой взять неоткуда. Дай золотой? – предложила нервно. – Я сегодня же принесу кольцо, а ты прикажешь тому мужчине с бородкой отвалить от меня. Я его жуть как боюсь. – Девица шмыгнула вздернутым носом. – Он мою скрипку надвое переломал.

– И что с того? – Иттан зевнул. – Мне плевать, у кого кольцо и как ты его добудешь. Мужчина с бородкой, как ты выразилась, отвалит исключительно после того, как я получу краденое.

Иттан протиснулся меж девицей и забором, направился к воротам. Она семенила следом и недовольно пыхтела.

– Обещаешь, что он больше не придет?

– Да. – Иттан обернулся, преграждая ход во двор имения. – Клянусь своей честью.

Кажется, клятва девицу не проняла – а сама не так давно клялась невинностью, – потому она мялась. Но у самого входа, не выдержав, простонала:

– Я отдам тебе кольцо! На!

В немытой ладошке было зажато оно. Сверкающее на солнце миллионами переливов. С крупным камнем, прозрачным что слеза. Иттан тронул холодный обод, вспоминая пальцами каждую шероховатость на золоте. Улыбнулся во весь рот.

– Что, скупщики отдали? Дорого обошлось? – с сочувствием полюбопытствовал он.

Девица запунцовела так, что красноте на ее лице не помешал даже смуглый, почти черный загар.

– Извини, не нужно было… я… дура… – проблеяла она. – Теперь тот мужчина отстанет? – наивно, ну совсем по-детски, вопросила, опустив взгляд.

– Разумеется, отстанет, – согласился Иттан и повел рукой.

Жест – словно отогнал назойливую муху – завершился выбросом истинной силы, и девица неуклюже повалилась на бок, ударившись о брусчатку. Глаза ее беспомощно бегали влево-вправо, рот приоткрылся, и язык вывалился будто слизень. Чары окаменения были просты и доступны, а главное – качественны. Поразительно, что воровка боролась с ними (Иттан чувствовал магическое сопротивление, излучаемое ею), но до прибытия стражи заклинания хватило.

Пока первый розовощекий молодец, вчерашний выпускник академии стражников, погружал воровку-неудачницу в бричку с решеткой на оконце, второй выпытывал детали преступления и безостановочно строчил что-то в блокнотике карандашом.

– Как узнали о воровстве?

– Не обнаружил кольца. – Иттан, нетерпеливо постукивал ногой, посматривал в сторону дома. Войти следователю внутрь он не позволил, потому стерег ворота как цепной пес. Местные сплетницы уже не таились и не изображали бурную деятельность, а держались чуть поодаль, щебеча о «темных делишках, что творит младший граф Берк».

– Как догадались, что украла именно она? – Следователь показал грифелем на бричку. В решетке виднелось побелевшее от ужаса лицо, впрочем, звуков воровка не издавала, попыток проявить норов не предпринимала. Уж не смирилась ли со своей участью?

А что, поговаривают, в темницах лучше, чем в трущобах – хотя бы кормят задарма.

Иттан припомнил первую встречу с кучерявой девицей, и следователь переписал все в мельчайших деталях, даже уточнил, как выглядела скрипка и футляр. После, пробежавшись глазами по тексту, удовлетворительно кивнул.

– Спасибо, господин Берк, за оказанную помощь. Обещаем наказать вашу преступницу по всей строгости, – пообещал, закрывая блокнотик.

– Не мою. – Иттан отвернулся от брички. – Как именно накажете?

– Вздернем, разумеется, – бесхитростно ответил следователь.

– Что?

Нет, ну не соответствовало преступление наказанию. Ну ладно, прилюдно выпороть, или на каторгу отправить, или в тюремную камеру посадить на годик-другой. Но повешение?..

– Недавним своим указом верховный судья приказал казнить воришек без суда и следствия – дабы уменьшить численность краж, совершаемых в Янге, – с радостью и даже гордостью сообщил следователь, посмеиваясь. Сейчас он особо походил на вчерашнего студента, несерьезного и не видящего разницы между теорией и практикой, оттого любая смерть ему казалась лишь строчкой в отчете.

– А если я ошибся? – Иттан встревоженно покосился на бричку. Лица в оконце не было.

– То есть кольцо взяла не она? – Следователь нахмурился.

– Она. Но если бы я ошибся? – настаивал Иттан. – Вы бы казнили невиновную?

Всего секунду юный следователь раздумывал перед ответом.

– Но вы же не ошиблись. Поверьте, господин, у особ ее племени проступков хватит на три повешения. Потому мы благодарны вам за содействие. На этом и распрощаемся. – Поклонился, не дожидаясь одобрения.

Иттан двинулся к дому, напоследок проводив покачивающуюся бричку взглядом из-под сведенных бровей. Он не видел пленницы, но помнил ее детскую мордаху и наивные, точно коровьи, глаза, такие бесхитростные, обрамленные длиннющими ресницами. Крошечную ладошку – с ее пальца, любого, даже большого, кольцо бы слетело, – и поджатые губы. Под ребрами, в боку кололо чем-то, отдаленно похожим на совесть.

Но с порога взялась причитать матушка, и о совести пришлось позабыть.

– Ох, милый! Как же так? Неужели ж взаправду наша семейная реликвия была украдена? Ох-ох-ох.

Боги! Как, когда, каким непостижимым образом она разведала про кольцо?! За те минуты, что Иттан вел разговор со следователем, никто не выходил из дома и не заходил внутрь, но матушку уже оповестили о происшествии. Неспроста говорят, что сплетник – это призвание, состояние души и даже особого рода талант.

– Не переживай. – Иттан сбросил ботинки. – Кольцо у меня.

– Как же не переживать?! А случись чего? Да у меня в сердце колет, когда я представляю, в каких немытых лапах побывало наше колечко! – Матушка всхлипнула. На ее крик тут же сбежалась обслуга и, конечно, тетушка Рита.

– Что? Что произошло? – вопрошала матушкина сестрица, пока мать ревела, утирая нос платочком.

Иттан бросил кольцо на столик, где лежали старые газеты, и быстрым шагом направился в свою спальню. Решено. От маменьки с ее неуемным норовом надо переезжать в самое ближайшее время. Куда это годится: взрослый мужик и на попечении у родителей?

Сейчас ему всю душу этим кольцом выжрут.

Он заперся на ключ и выглянул в окно. Обзор загораживала листва раскидистого клена, но за той виднелся город. Улочки и цветастые крыши одноэтажных домов. Существа всех рас, спешащие и неторопливые. И повозка, что ехала, покачиваясь на кочках. Возможно, та самая, что везла на казнь кучерявую воровку.

– Надеюсь, ей не будет больно, – пробурчал Иттан, задергивая плотные шторы.

Спальню укутал полумрак.

Глава 7

Тая

В балладах о прекрасных дамах, заточенных в темницах, и рыцарях, выручающих их из передряг, рассказывали о камере на одного. Но когда хмурый стражник провел меня по темному коридору и, отворив ржавый замок на железной двери, впихнул внутрь темноты, то оказалось, что баллады лгали. В малюсенькой клетушке изнывали десятки провинившихся. Мужчины, женщины, старики – они сидели на коленях и корточках, лежали на топчанах (всего тех было шесть штук) или прямо на каменном полу. Воздух был сперт, и его катастрофически не хватало. Оконце под самым потолком пропускало редкие солнечные лучи. Одни гомонили, пьяно хохотали. Другие сумрачно помалкивали, и в молчании их чудилось предвкушение неминуемого. Рыжеволосая женщина в настолько откровенном платье, что не оставалось вопросов о ее заработке, прокричала стражнику, что втолкнул меня внутрь:

– Освободи меня, и я подарю тебе наслаждение!

После чего провела языком по припухшим губам. Но ключ провернулся в замке, и шаги постепенно стихли.

– Подари наслаждение мне, – призвал мужчина, чье лицо съедали язвы.

– Убери свои грязные лапы! – заржала женщина, но прильнула к нему. – Мои услуги обойдутся тебе в золотой.

– Да ты и хлебной крошки не стоишь, – оспорил кто-то с топчана. Женщина кинулась на него с кулаками.

Все как в Затопленном городе: шумно, грязно.

Я привыкла к полумраку. Села на свободный клочок пола у стены, головой коснулась холодного камня. Закрыла глаза.

– Тебя за что сюда упекли? – спросила немолодая женщина, свернувшаяся клубочком справа от меня.

– За воровство.

– У-у-у. За воровство нынче вешают, – заявила с безразличием. – Завтра вроде как висельный день, так что недолго тебе мучиться.

Шею сдавило, словно палач уже накинул удавку. Руки взмокли. Смерть никогда еще не подбиралась так близко, но в городской тюрьме ею провонял каждый камешек. Снаружи, за толстой стеной, вешали и рубили головы. И в душных камерах томились живые мертвецы, которым уже не суждено было спастись. Будь хоть один шанс на свободу, я бы попытала его.

Но ясно осознавала: назад дороги нет.

– А тебя за что посадили? – Вместо слов у меня вырвался сип.

Женщина села, поджав к груди колени.

– Да покупателя в лавке обсчитала, а он, скотина такая, к страже побежал жаловаться. Ну, недельку тут на воде потомлюсь, и отпустят.

Не то что меня.

Повешение.

За кольцо.

А я ведь поверила белобрысому. Честью он клялся, ну-ну. Медянки ломаной его честь не стоит! Сотворил со мной что-то жуткое, магию, что ль, какую-то. Конечности перестали слушаться, рот онемел, а этот богатей преспокойно вручил меня страже. Небось еще упивался своей победой. Ну, сглупила, денег потребовала. Я и сама понимала, что зря соврала про скупщиков, но надеялась хоть монетку получить.

Неужели заслужила смерти?

Обитателей Затопленного города частенько вздергивали на виселицах, причем обычно – свои же. Кейбл не терпел предательства, потому если до него доходили слухи, что кто-то из его людей вел нечестную игру, он выносил смертный приговор. Я помнила тех, кто содрогался в последних судорогах. Лица их синели, губы бледнели. Глаза наливались кровью; чудилось, что вот-вот они выпадут из глазниц.

Я представила, как вываливается мой язык, как течет слюна. И как меня сжигают в общем костре, чтобы от существа по имени Тая не осталось и следа.

Допрыгалась.

Почему же так страшно? Ведь догадывалась же, что могу закончить на виселице.

Но перед глазами потемнело от ужаса, и людские голоса смазались.

– Ты не горюй. – Рука женщины потеребила плечо. – Будет не больно. Наверное.

Но я знала – будет очень больно.

– Главное, – добавила женщина, – если будут о подельниках спрашивать, не геройствуй, всех выдавай. А то изувечат еще. А оно тебе надо?

– Не надо. – Я зажмурилась.

Зубы не попадали друг на друга. В животе ворочался страх.

Из зарешеченного оконца исчез солнечный свет, и камера погрузилась в тягучий мрак. Заключенные не спали: переругивались и даже дрались, хохотали как полоумные, рыдали и молились всем известным богам.

Принесли ведро воды и буханку хлеба – одну на всех. К ней потянулся какой-то тощий парень, но ему помешал удар колена в лицо. Парень выл, зажимая сломанный нос, а буханку разделили между собой те, которые держали здесь власть.

Из ведра пили по очереди, ровно по пять секунд каждый. Остатки также забрали. Какой-то рынди долго лупил голосящего о несправедливости парня по голове ногой, и вскоре тот перестал двигаться. Раскинул руки, и чудилось, что он безмятежно дрых.

Его тело пролежало в камере до рассвета.

Я обещала себе не спать в последние часы жизни. Нельзя. Ни в коем случае. Но глаза слипались, и тогда передо мной вырастала мать. Иссохшая, тощая, с проплешинами в волосах. Такой я ее запомнила. Из глаз матери катились крупные градины слез, хрустальные, как камни на злополучном кольце.

Тогда я просыпалась, нащупывала пальцами на шее тонкую цепочку из серебра. Перебирала меж пальцев звенья.

К утру я так измучилась, что была готова самолично взойти на плаху, только бы прервать ожидание неминуемого. В животе пронзительно урчало, и я бы застыдилась – не урчи точно так же во всех здешних животах.

В двери со скрипом провернулся ключ.

– Ты, – сказал стражник, обращаясь к кому-то. – На выход.

Я разлепила глаза, поискала «счастливчика». И с ужасом обнаружила, что взгляды большинства присутствующих обращены ко мне.

Сердце забилось чаще. Под рявканье стражника я поднялась. Тело ходило ходуном. Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Словно переставляла не ноги, а многотонные глыбы.

Стражник вел меня по длинным коридорам, что кончались поворотами то влево, то вправо. Отворял замки. За спиной захлопывались двери, точно отсекая нас от внешнего мира.

Будут ли меня пытать?

Никого не сдам. Никогда.

Я – крыса Затопленного города, а крысы своих не предают.

Пусть страшно до одури, но я сильнее страха.

Ржавые двери сменились иными, отполированными, и грязь исчезла с пола, а появился ковер, истертый и нечищеный, но ковер. А на стенах – картины: цветы в вазах или фрукты, что продавались на лотках у торговцев с базара верхнего города. Сочные и спелые, но дорогущие. Мне изредка доводилось стащить подгнивших яблок – и ничего слаще я не ела. На других картинах не фрукты, а деревья или даже вода, бескрайняя, неспокойная. Неужели море? Я всматривалась в нарисованную водную гладь, чтобы запомнить ее напоследок.

Вдруг стражник остановился, и я чуть не врезалась в него. Постучался в дверь, и оттуда донеслось:

– Да?

– Воровку привел, – отрапортовал стражник.

Дверь отворилась. Мужчина, что стоял за ней, был молод, но некрасив. Типичный следователь управления – все они одеты в серое (даже шейный платок у него был с серым узором), и вид у них всегда унылый, и думают они одинаково скучно. Но от этого воняло чем-то терпким, от чего я расчихалась. Мужчина с омерзением сделал шажок назад, заслонил рот рукавом рубашки.

– Она? – уточнил у стражника. – Уверен?

– Вчера приводили ее одну. – Тот весь поджался, несмотря на немалые габариты.

– Ну, что ж. Радуйся, воровка, выкупили твою жизнь.

Я не сразу поняла, что разговаривают со мной.

– Мою?.. – осеклась. – Кто?

Неужто Кейбл? Но как он догадался, где искать свою игрушку?

Как я ему благодарна!

Сердце забилось птахой. По ребрам. По груди.

– Да был там один. – Мужчина похлопал себя по карману; внутри звякнуло. – Небритый.

Я вздрогнула. Кейбл никогда не отращивал бороды.

На ум приходил всего один бородатый – тот, что обещал платьице в подвале лачуги на окраине Янга. Но зачем я ему понадобилась? Он богат, а значит, сможет купить любую.

– Что дальше? – Я приготовилась к худшему. – Куда мне идти?

Если придется, сбегу. Не смогу – найду способ, чем убить себя. Рука не дрогнет.

– Дальше? – Мужчина поправил шейный платок. – Снаряди ее, – сказал стражнику. – Телега с добровольцами отбывает сегодня. Только руки свяжи, чтоб не сбежала.

– Так точно, господин главный следователь! – выкрикнул стражник.

Он подтолкнул меня под лопатки и повел за собой. Вновь прошли мимо картины с морем. Какое же оно красивое. В море отражалось небо. Волны били по песчаному берегу.

Жаль, мне не суждено ступить в его воды.

– Куда мы?

– Узнаешь, – гаркнул стражник.

– Может, все-таки виселица? – я предложила без особой надежды.

Стражник на мгновение задумался, но помотал лобастой головой.

– Не положено.

Значит, умирать не положено. Интересно. А что положено?

Жить?