Текст книги "Империя травы. Том 1"

Когда ей наконец удалось убедить своих дам оставить ее на палубе одну, Мириамель вернулась к перилам квартердека и стала смотреть через прибрежные буруны в сторону бесконечных темно-зеленых пространств океана. Через час или два они выйдут в открытое море, на палубе станет холоднее, и волнение заметно усилится. Она решила, что не позволит никому испортить ей удовольствие от этого спокойного утра.

Мириамель стояла и смотрела, как синева постепенно становится темнее, и скорее почувствовала, чем услышала, что кто-то к ней подошел. Она повернула голову и увидела, что рядом стоит корабельный юнга, который ждет, когда она обратит на него внимание. Ему было не больше десяти лет, он замер с широко раскрытыми глазами и крепко сжатыми губами, словно боялся сказать что-нибудь предательское или еретическое в присутствии королевы. Эта мысль показалась Мириамель забавной.

– Ваш величество, – заговорил он, когда увидел, что она повернула к нему голову, после чего сделал странный полупоклон, словно и сам не знал, стоит ли продолжать. – Прошу прощения. Сообщение, вот что у меня. Я хотел сказать, что у меня есть сообщение. Для вас.

– Сообщение?

– Да, мадам.

Мириамель посмотрела на мальчишку, который не отводил от нее взгляда, ветер трепал его волосы, глаза оставались такими же широко раскрытыми.

– И в чем же состоит сообщение?.. – наконец спросила она.

– Он хочет, чтобы вы пришли его повидать. Он просил вам сказать… тайно. – И он огляделся по сторонам, хотя матросы «Илиссы» были слишком заняты подготовкой к выходу в открытое море, чтобы обращать внимание даже на своего монарха.

– И кто «он» такой? Капитан? – У Мириамель появилось новое предположение. – Может быть, эскритор Ауксис?

Мальчик выглядел встревоженным, словно забыл, кто из важных персон дал ему поручение.

– Нет, мадам. Я так не думаю, нет. Это один парень, ниски. Он в дыре. Хочет с вами поговорить, если ваше величество сочтет возможным. – Он нахмурился, а потом просветлел. – Нет, удобным.

– В дыре? О, так ты имеешь в виду Пост? Ниски Хоул? Расскажи мне, где это, и я туда пойду. – Однако Мириамель совсем не испытывала уверенности. Воспоминания о воющих килпах, карабкающихся на борт ее корабля, их пронзительная отчаянная песнь, теперь преследовали ее всерьез. – Я не знала, что у нас на корабле есть ниски.

– Он сел в Мермунде, да, там. Теперь мы берем их гораздо дальше на севере. – Мальчишка гордился тем, что обладает знаниями моряка, несмотря на свой малый возраст, но за его словами скрывалось нечто страшное. – Я покажу вам, где. Спасибо, мадам. Ваше величество, мадам.

– Очень хорошо. И как тебя зовут, юный сэр?

И вновь его глаза широко раскрылись. Он явно не понимал, почему она задает такой вопрос, и на мгновение ей показалось, что он собирается назвать фальшивое имя, но в конце концов страх или воспитание заставили его передумать.

– Хэм[1]1
  Ham (англ.) – ветчина, окорок.


[Закрыть], ваше величество. Как задняя часть ноги. – Внезапно он сильно покраснел. – Не вашей ноги, конечно. Не вашего величества. Но чьей-то. – Он собрался повернуться, но передумал и так и остался стоять, совершенно ошарашенный.

Мири с трудом сдержала улыбку.

– Очень хорошо, сэр Хэм. Ты отлично доставил мне сообщение. А теперь веди меня к Посту Ниски, и получишь награду за услуги.

Хэм проводил ее к концу узкого прохода под полубаком. После того как мальчишка получил щедрое вознаграждение и поспешно убежал, Мириамель постучала в дверь, и ее пригласили войти.

Каюта оказалась маленькой, даже для корабля, и пустой, если не считать столика и лежавшего на нем мешка. Худощавый человек в сером плаще с капюшоном, склонившийся над мешком, выпрямился, когда она вошла. Он был ниже королевы ростом, из широких рукавов выглядывали длинные узкие пальцы, а еще Мириамель обратила внимание на загорелое лицо и огромные темные глаза. Если бы рост и форма тела не подсказали ей, что она смотрит на ниски, Мири бы поняла это, как только взглянула в отливающие золотом глаза.

– Вы оказали мне честь, королева Мириамель, – сказал он, но не стал кланяться или целовать ей руку, словно они были равными. – Простите, что не подошел к вам сам, но на корабле лучше не привлекать лишнего внимания. Меня зовут Ган Даха.

Мириамель удивленно на него посмотрела.

– Ваше имя похоже на имя ниски, которую я знала.

Он кивнул.

– Ган Итаи. Моя прапрабабушка.

Мири вдруг почувствовала, как ее наполняет чувство чего-то огромного, чему она даже не может найти слов.

– Она спасла мне жизнь, – сказала Мириамель.

– Я знаю, – ответил Ган Даха. – Это одна из самых гордых наших легенд.

Могучий поток воспоминаний не остановил неожиданно появившихся подозрений.

– Ган Итаи умерла вместе с «Облаком Эдне» в бухте Фираннос. Как могла ее семья узнать о том, что она сделала?

– Она не умерла – ну, не совсем умерла. Но, присядьте, пожалуйста. Даже смотрящий за морем не может заставлять королеву стоять. – Он улыбнулся, но не слишком искренне.

Затем Ган Даха подтолкнул к ней низкий стул, и его жест напомнил Мири, как она с его прапрабабушкой находилась в похожей тесной каюте, и королева едва сдержала слезы. Но она все еще не понимала, как Ган Даха мог узнать о том, что произошло с тем злополучным кораблем много лет назад – точнее, целую жизнь назад.

Прежде чем она успела задать первый вопрос, ниски поднял длинный палец.

– Сначала, вместо того чтобы играть в загадки, позвольте рассказать вам, что мне известно. Когда вы были молоды, то сбежали от своего отца, переодевшись простолюдинкой. Граф Аспитис взял вас на свой корабль «Облако Эдне», за который отвечала моя прапрабабушка – он был ее инструментом, как говорим мы, тинукеда’я.

Позднее вы узнали, что Аспитис являлся союзником вашего отца и планировал на вас жениться. Ган Итаи решила – и на то была не одна причина, – что не может этого допустить, и вместо того, чтобы песней заставить килп опуститься вниз, что является нашей обычной задачей, призвала их подняться вверх. И они в огромном количестве пришли на «Облако Эдне». Похож ли мой рассказ на правду, королева Мириамель?

– Да, да, очень похоже. Но откуда вы это знаете?

– Сейчас я вам расскажу. Когда подожженный и поврежденный корабль начал наконец тонуть, моя прабабушка твердо решила погибнуть вместе с ним – ведь она предала доверие и помогла уничтожить свой инструмент, пусть на то имелись веские причины. Но волна смыла ее за борт, и она не смогла вернуться на корабль, поэтому отдала себя морю. Но она не умерла – во всяком случае, не тогда. Позднее, в самом начале рассвета, другой корабль нашел умирающую ниски на поверхности моря. Но она успела рассказать свою историю смотрящему подобравшего ее корабля, и он поведал ее нашему народу, когда вернулся в Наббан. После того как вы и ваш король одержали победу, мы подумали о том участии, которое приняла в этом наша Ган Итаи, и стали гордиться ею. И вы нас не разочаровали – хотя мы не можем сказать того же самого о тех, кто правит теперь от вашего имени на юге.

Сначала Мириамель не знала, что сказать, ведь она так долго думала, что смерть Ган Итаи была быстрой и легкой, и на глазах у нее появились слезы.

– Она меня спасла. Она действительно меня спасла! – только и сумела выговорить Мириамель.

Ган Даха не пытался утешить королеву, он просто терпеливо ждал, когда она вытрет слезы.

– Я рассказал вам об этом не для того, чтобы вы испытали печаль, – наконец проговорил он.

– Все в порядке. Я в таком долгу перед Ган Итаи, что не в силах выразить это словами – и я бы не сумела ей отплатить, даже если бы она осталась в живых. Могу я что-то сделать для ее семьи? Мне бы следовало подумать раньше, попытаться найти ее родственников. – По щекам Мириамель снова потекли слезы, и она вытерла их рукавом платья. – Я в долгу перед вашей семьей, Ган Даха, и приношу извинения. Такова судьба монарха, ты всегда разочаровываешь одних и обманываешь других, хотя у тебя и не было подобных намерений.

«Я рассуждаю, как мой муж», – подумала Мириамель и снова почувствовала, как сильно по нему скучает.

– Нам от вас ничего не нужно, – ответил ниски, – во всяком случае, если речь идет о наградах и благодарности. Но старейшины хотят аудиенции с вами, когда вы доберетесь до Наббана. Они говорят, что это важно и для вашего народа, и для нашего. Вот почему они отправили меня в Мермунд, чтобы я пел для «Илиссы» и у меня появился шанс поговорить с вами. Я не рассчитывал, что мне будет сопутствовать удача и мое поручение будет выполнено так скоро. Вы готовы встретиться с ними в Наббане, не прикладывая особых усилий? Старейшины просили передать вам, что скрытность лучше открытости, во всяком случае, до тех пор, пока вы не услышите то, что они хотят сказать.

– Конечно, – ответила Мириамель. – Как я уже сказала, я в огромном долгу перед вами и вашим народом. Но как я узнаю, куда и когда мне следует прийти?

– Вам сообщат, когда придет время, – сказал Ган Даха, и его большие глаза заблестели, словно он подумал о чем-то забавном и неизвестном Мириамель. – Вам не следует удивляться. У нас есть способы связаться с вами даже в великом Санцеллане Маистревисе.

Когда Мириамель вышла из каюты ниски и вновь поднялась на полубак, она настолько погрузилась в давние воспоминания, что сначала не услышала, как кто-то ее зовет. Оказалось, что это Дина, хорошенькая молодая горничная, которая уже довольно долго искала королеву, и теперь ее круглое лицо раскраснелось, а вьющиеся волосы выбились из-под чепчика.

– Ваше величество, вот вы где! Я вас повсюду ищу! Капитан хочет с вами поговорить.

Мириамель закатила глаза. Не прошло и часа после того, как они вышли из порта, а ее уже гоняют с места на место, как волан.

– Неужели капитан рассчитывает, что я побегу к нему, как девка из таверны?

– Нет, ваше величество! Он здесь! Смотрите, вот он идет!

Капитан Фелиссо действительно быстро поднимался по лестнице, размахивая чем-то белым.

– Ваше величество, ваше величество, тысяча извинений – нет, сто тысяч, потому что мы не могли вас найти! – Фелиссо родился в Пердруине, и, как только начинал сердиться или волноваться, у него появлялся акцент, поэтому сначала Мириамель не поняла, что он говорит.

– Но я здесь, капитан. Я не упала с корабля в воду, и что бы мои леди ни говорили, едва ли мне могут угрожать килпы.

Он бросил на нее удивленный взгляд, но к нему тут же вернулась уверенность.

– Да, конечно, вы совершенно правы. Но я по-прежнему невероятно сожалею, что не мог вас найти, на случай, если вы захотите ответить. Но, к счастью, посланец еще на борту. Он приплыл на маленькой лодке и утверждает, что это важно.

– Кто утверждает? Должна признаться, я не понимаю, что вы пытаетесь мне сказать, капитан.

– Почти сразу после того, как наш корабль покинул порт, за нами вдогонку отправился посланец. Мы его увидели и подождали, пока он нас не догнал. У него послание для вас – от короля, так он сказал. От вашего мужа из Эркинланда, от самого короля!

– Да, мой муж король, тут не может быть ни малейших сомнений. – Мириамель с тревогой посмотрела на сложенный белый лист пергамента. – Могу я его взять, капитан, если он предназначен мне?

Фелиссо подпрыгнул, словно кто-то попытался ударить его топором.

– О, клянусь всеми святыми, ваше величество, конечно. Прошу меня простить. – Он низко поклонился и протянул письмо Мириамель.

Она узнала печать Саймона и его почерк, разборчивость которого, как и правописание, оставляли желать лучшего. Она прочитала первую строчку, потом вторую, потом обе сразу с самого начала. Ей показалось, что у нее внутри возникла дыра, и в нее ворвался холодный воздух.

– Ваше величество? – спросила Дина, которую испугало выражение лица Мири. – Вам нехорошо?

– Пожалуйста, ваше величество, могу я предложить вам руку? – сказал капитан. – Я надеюсь, вы не получили плохие новости.

– О, новости действительно плохие, – сказала она, но поняла, что говорит так тихо, что они вряд ли ее услышали. – Боюсь, так и есть, – сказала она громче. День превращался в нечто нереальное, сон, ошибку, из тех, что следует забыть и начать заново. – Мой муж пишет, что принцесса Идела, жена нашего сына и мать наследника Верховного престола, мертва.

Она оставила капитана стоять на палубе со словами соболезнования, а когда Дина попыталась что-то сказать, Мириамель отмахнулась от нее. Сейчас она не хотела ни с кем говорить.

Все. Ничего. Она чувствовала все и ничего. Мир, который она приветствовала сегодня утром, оказался совсем не таким, как она думала, и теперь Мириамель чувствовала себя потерянной в бескрайнем океане, мучительно далеко от дома.

Глава 3
Невидимые

– Ты знаешь, как твой отец потерял руку, Дерра? – однажды спросила ее мать таким тоном, будто собиралась открыть страшную тайну.

Она часто так говорила, упоминая вещи, совершенно не связанные с темой предыдущей беседы, словно отвечала голосам, которые слышала только она.

– На войне, – ответила Дерра, тогда ее называли именно так. – Он сказал, что это случилось очень давно, еще до того, как он встретил тебя.

– Он потерял ее из-за женщины, – продолжала Воршева, словно ее дочь даже рта не открывала. – Из-за женщины, которую он все еще любит и память о которой хранит в своем сердце, как сокровище.

– Как можно говорить такие глупые вещи ребенку, – со смехом сказал ее отец, но на его лице появился гнев. – Я сражался, чтобы защитить жену своего брата. На наш караван напали, и ее убили, так что это печальная история. И, кстати сказать, ее убили тритинги – народ твоей матери.

Ее мать повернулась к нему:

– Но не мой клан! Мой клан сражался на стороне твоего отца!

Дерра перестала обращать на них внимание, потому что все это она уже слышала раньше. Она просила отца рассказать ей его историю до тех пор, пока он не согласился. Дерра не помнила, сколько ей было лет, когда она заметила, что ее отец не похож на других мужчин клана и что у большинства из них две руки. И с того момента ей ужасно хотелось узнать, как все произошло. Ее брат Деорнот, как ни странно, не испытывал подобного желания, он даже ушел от них, когда отец начал рассказывать свою историю.

Но Деорнот всегда был таким. Он не любил кровопролитие, даже в историях. Однажды, когда они были совсем маленькими, он ударил Сагру, мальчишку, который жил рядом с гостиницей их родителей, и разбил ему нос. Деорнот прибежал домой, спрятался под одеялом и отказывался из-под него вылезти даже после того, как Сагра пришел, чтобы позвать его поиграть.

Зато Дерра всегда любила истории. Ее не беспокоило, что у отца только одна рука или что он прежде был принцем, а потом решил перестать им быть, – эту историю ей часто рассказывала мать, иногда в качестве доказательства его любви к ней, а порой прямо в противоположном смысле, когда ей становилась невыносимой жизнь в этом «вонючем мокром месте!» – Кванитупуле, их доме, который находился на границе болотистого Вранна.

Думать о тех днях сейчас было странно, в особенности когда они остались так далеко в прошлом – и вовсе не из-за расстояния или ушедших годах. Длинная извивающаяся дорога, которая привела ее к этому убежищу в темноте, под огромной горой Наккига, дала ей возможность предаться отрывочным воспоминаниям, подобным бусинам от ожерелья.

Когда их отец не вернулся из путешествия, Воршева впала в отчаяние. После месяца яростных обвинений в адрес исчезнувшего мужа она приняла решение вернуться на север вместе с Деррой и Деорнотом – однако так и не рассказала, что собиралась сделать. Воршева продала гостиницу, которая называлась «Чаша Пелиппы», вместе с ее прекрасной репутацией за смешную сумму – даже Дерра, несмотря на то что ей было всего десять лет, понимала, что толстый купец их обманул, – и отправилась в путь, погрузив вещи на одну телегу.

Однако на дороге их захватили тритинги, которых более всего интересовал кошелек Воршевы, а потом они услышали, как она бормочет что-то на их собственном языке. И всего через несколько дней всю семью – забрав у них ценные вещи и монеты, оставшиеся после продажи гостиницы, – доставили к отвратительному отцу Воршевы, тану Фиколмию, правителю большей части Высоких тритингов. С этого момента жизнь Дерры изменилась от плохой к ужасной. Ее брата-близнеца Деорнота отослали жить в другой клан – ему даже не дали попрощаться с семьей. А Дерра и ее мать стали рабынями Фиколмия, им приходилось работать от восхода до заката вместе с другими женщинами в лагере ее деда.

Дерра могла бы смириться даже с такими ударами судьбы, но с каждым днем после того, как Деорнота отослали прочь, ее мать все больше теряла интерес к жизни. Под глазами Воршевы появились черные круги, а лицо исхудало – она заставляла себя есть. Более того, она перестала обращать на Дерру внимание и даже старалась ее избегать. Лишь добрая тетя Хьяра, единственное хорошее, что случилось с Деррой после исчезновения отца, пыталась объяснить ей, что Воршева не сердится, а вспоминает ее близнеца, своего исчезнувшего сына, и это разбивает ей сердце.

– Она вернется к тебе, – говорила Хьяра, – только дай ей время.

Но Дерра не могла так долго ждать. Каждый день ей казалось, что ее хоронят заживо. Ей даже не разрешали подходить к другим детям – дед считал, что она уже слишком взрослая для игр, когда нужно сделать столько работы.

И, что хуже всего, дед стал обращать на нее внимание в других смыслах – о чем Дерра даже не могла поговорить с матерью, поскольку та вообще не обращала на нее внимания, и даже с тетей Хьярой. И когда приставания старика стали невыносимыми – по ночам Дерра не могла спать, опасаясь, что дед придет в ее постель, она решила сбежать из лагеря, от чудовищного деда и молчаливой мрачной матери, которая вела себя так, словно потеряла обоих детей, а не одного…

Она остановилась, напуганная шумом подземного озера. Она шла, ни на что не обращая внимания, погрузившись в воспоминания, но звук напомнил ей, что она находится под землей города Наккига и, если попадется, ее ждет неминуемая смерть. Или что-то по– хуже.

Она постаралась полностью обхватить ладонью сияющую сферу, которая называлась ни’йо, и та превратилась в красную паутину между ее указательным и большим пальцами. Некоторое время она стояла и слушала. Раздался плеск. Возможно, это рыба, но из этого следовало, что она совсем близко подошла к берегу подземного озера. Насколько она знала, в других домах на берегу озера никто не жил, ведь они принадлежали богатым аристократам, совершавшим долгое путешествие сюда из центра города только во время фестивалей.

Но в доме клана Эндуйа, Кимабу, жена ее любовника и господина Вийеки, уже должна была сообразить, что Зои сбежала. Поэтому она не могла допустить, чтобы ее заметил какой-нибудь садовник или слуга, готовящий дом к прибытию богатого господина, – никто не должен был сообщить хозяевам, что видел смертную женщину возле озера.

Может быть, плеск означал что-то другое? В темных туннелях жили существа, о которых даже Вийеки избегал говорить, а он являлся Магистром ордена, который пробивал эти проходы.

Она присела и застыла в неподвижности. Теперь, когда она спрятала сферу, единственным источником света остались диковинные сияющие черви, висевшие над озером на нитях сверкающего шелка. Зои подумала о прежних днях, о первой своей жизни, когда ее называли Дерра, и на мгновение сумела представить, что эти блистающие существа – звезды на огромном небе над землями, которые она не видела много лет.

«Тритинги, – подумала она, – и Эркинланд, и последние дни в Риммерсгарде, с Росквой и Асталинскими сестрами. Огромное небо, простирающееся во все стороны, и горы, такие далекие, что кажутся тенями…»

Она снова услышала плеск, и ее сердце ускорило свой бег, но теперь она была практически уверена, что звук издала рыба или лягушка; страх стал отступать. Зои знала, что ей очень скоро следует начать думать о том, как поймать рыбу; еда, которую она захватила с собой из кладовой, скоро закончится. Она изо всех сил старалась растянуть свои запасы, хотя ей было трудно оценить, сколько прошло времени в темном доме в пещере, глубоко под землей, где она даже не осмеливалась развести огонь, опасаясь, что кто-то его заметит.

День за днем она жила в совершенно темном доме, в черной пещере, где мрак разгонял лишь призрачный свет червей, и постепенно у нее стало возникать ощущение, будто она оказалась в заточении в кошмарном сне, которому нет конца. Поэтому она начала ежедневно гулять вокруг озера в сторону богатого особняка, расположенного на некотором расстоянии от дома Вийеки. Судя по внешним украшениям и спирали на дверях, дом принадлежал высокопоставленному члену Ордена Песни.

Она бы никогда не осмелилась пересечь его порог, но владелец дома поставил чудесные водяные часы на границе своих владений. Часы представляли собой поразительную конструкцию, состоявшую из шестерней и желобов, а также нескольких каменных кувшинов с водой, но по циферблату, расположенному в центре самой большой шестерни, Зои могла определить, как меняются фазы луны в небе над горой, по другую сторону непостижимо огромной массы скал.

Тем не менее шум продолжал ее пугать, она решила отказаться от сегодняшнего визита к водяным часам и повернула обратно.

«Это темнота», – сказала она себе, медленно шагая обратно и продолжая сжимать сферу так, что только тонкие лучики света освещали ей путь. Она думала, что уже изучила все ее жестокие трюки, пока жила в Наккиге, но если жизнь в мрачном городе хикеда’я была тяжелой, то здесь было еще хуже.

«Но я могу выжить. Я должна».

Она говорила себе, что должна дожить до возвращения Вийеки. Если ее поймают, Кимабу позаботится, чтобы ее убили. Но даже это не имело значения по сравнению с настоящим ужасом: Кимабу будет мало уничтожить только Зои, она захочет избавиться еще и от Нежеру, незаконной дочери своего мужа.

Нежеру, ее дочь Нежеру, такая странная и такая красивая, свирепый маленький зверек с того самого момента, как она появилась на свет. Зои никогда не делала вид, что понимает своего ребенка, но это не мешало ее беспомощной любви.

«Я не позволю этой ведьме причинить вред моей дочери, – думала она, медленно поднимаясь по главной дорожке и шагая по скромной территории дома Вийеки. На мгновение нахлынувший гнев рассеял ее страхи. – Я умру, вцепившись в глаза Кимабу, если потребуется, зубами перегрызу ей горло».

Она настолько погрузилась в фантазии, что не остановилась послушать у двери, выходившей в сад, как поступала всегда. Она успела пройти половину коридора, когда услышала шум, доносившийся из кухни.

Шепот.

Зои остановилась так быстро, что едва не упала. Тысячи идей одновременно пронеслись у нее в голове – сюда явилась стража Хамака, искавшая ее, или воры, которые ее убьют, прежде чем ограбить дом Вийеки, может быть, мертвенно-бледные тени, поднявшиеся из глубин. Но шепот ли она слышала или что-то еще? Она помедлила еще немного, прислушиваясь с быстро бьющимся сердцем к звукам, не в силах различить слов – писк, щебет дребезжание маленьких существ, бегающих по каменному полу кухни.

«Крысы! О, Усирис и все остальные боги, что, если они нашли запасы моей еды?»

Зои нащупала одну из тростей Вийеки, стоявшую у стены, и медленно двинулась по коридору, стараясь бесшумно скользить по гладко отполированному полу. Чем ближе она подходила к кухне, тем более отчетливыми становились странные звуки; на мгновение ей показалось, что она улавливает ритм, нечто похожее на речь.

Она высоко подняла трость, распахнула дверь и подняла вверх ни’йо. Зои нажала на нее пальцами, сфера стала ярче, мгновенно осветив помещение.

Глаза. Гротескные формы, и глаза, обращенные к ней, – ходячий кошмар.

Зои ахнула и едва не выронила сферу. Стоявшие перед ней фигуры ожили, запищали и зашипели, и бросились во все стороны, чтобы избежать яркого света. Она разглядела глаза, руки, ноги, но уже через несколько мгновений существа разбежались по темным углам кухни или выскочили мимо нее в коридор, так что она не сумела сразу понять, кто побывал на кухне.

Одно не вызывало сомнений: это были не крысы, она видела лица. Смертные, как она сама? Нет. Хикеда’я? Нет. И в этот момент охватившей ее паники она даже не сумела подумать о молитве, хотя ей отчаянно хотелось обратиться ко всем богам одновременно.

От неожиданности Зои упала на спину; ее пальцы перестали сжимать сферу, и свет начал тускнеть. Она слышала скрежет и шорохи, но по мере того, как в кухне становилось темнее, шум слабел. А когда темнота стала полной, наступила тишина.

«Монстры», – такой была ее первая мысль, когда она вспомнила жутких существ, которых показал ей свет. Быть может, маленькие монстры, но как еще их можно назвать? Среди них было одно, похожее на голого ребенка с одной очень длинной конечностью, а у других она и вовсе не заметила рук или ног, еще она успела увидеть толстых, похожих на жаб существ с человеческой кожей и выпуклыми, но человеческими глазами. Однако детали уже начали исчезать из ее памяти – все произошло слишком быстро, слишком дико и странно, слишком неожиданно.

«Кто они такие? И почему эти жуткие существа оказались здесь? Я лишилась своего убежища».

Ее мысли были подобны лавине камней. Монстры все еще ее окружают! Она выпрямилась, почти уверенная, что вот-вот почувствует руки, хватающие ее за лодыжки, потом сжала и потерла сферу, пока та не засияла с новой силой, но в ее желтом свете кухня оставалась пустой и безмолвной.

Нет, не безмолвной, сообразила Зои через мгновение. На фоне своего неровного испуганного дыхания она услышала тихий невнятный стон, доносившийся из дальнего конца кухни. Что это за существа? Зои немного радовалась, что они были так же напуганы, как и она сама, но не слишком рассчитывала, что ситуация изменится.

«Мне следует немедленно отсюда уйти, – сказала она себе. – Кем бы они ни были, в доме мне совершенно точно будет грозить опасность».

Но Зои провела много дней, исследуя дом в темноте, и нашла потайные места для всех своих вещей, чтобы никто, неожиданно сюда вошедший, не узнал о том, что она здесь живет, пока он не поймает саму Зои. И куда она пойдет? Вероятно, в другой дом у озера, где, вполне возможно, полно безволосых пещерных крыс, или кем еще являются эти жуткие существа? Еще один фестивальный особняк, в котором, в отличие от домика Вийеки, может кто-то появиться в любой момент?

Она услышала шум, доносившийся из кирпичной печи, странный высокий звук, словно его издавало задыхающееся животное или собирался заплакать ребенок. Едва ли такие звуки могло издавать большое существо, поэтому Зои нащупала в темноте упавшую на пол трость и стала медленно и бесшумно вставать. Кухня была длинной – когда в доме появлялись хозяева, они приезжали вместе с большим количеством слуг и гостей, и здесь приходилось готовить еду для всех.

Зои шла по полированным плиткам в темноте, поражаясь тому, как много времени это занимает. Когда она уже почти подошла к печи, ее нога на что-то наступила, и всхлипывания сразу прекратились. Зои невольно вскрикнула и осторожно нащупала то, на что она наступила, – это была горбушка хлеба. Она нажала на сферу, чтобы стало светлее.

Тот, кто издавал странные звуки, продолжал молчать. Горбушка хлеба оказалась самым большим куском еды на полу; рядом валялись крошки и мелкие объедки. Охваченная ужасом Зои заметалась по кухне, уже не думая о том, что свет могут заметить снаружи, и распахнула шкаф, где хранились ее запасы хлеба, несколько больших караваев, которые помогли бы ей прожить в течение нескольких недель.

Ничего не осталось. Все исчезло. Несколько кусочков сушеных фруктов и колбасы валялось среди обглоданных корок, подтверждая то, чего она боялась больше всего, но она все равно вытащила корзину с крышкой, где хранились остальные запасы, и обнаружила, что все, кроме колбасы в воске и нескольких маленьких кусочков сыра, исчезло.

Зои с трудом сдержала крик ярости и горя. Все ее запасы, добытые с таким трудом и так тщательно спрятанные, пища, которой ей бы хватило до луны Небесного Певца, или даже Черепахи, пропали.

Теперь ей оставалось лишь вернуться в Наккигу или умереть от голода.

Ею снова овладела ярость. Она подняла ни’йо и осветила всю кухню, в том числе круглую кирпичную печь. Тот, кто спрятался внутри, продолжал издавать тихие стоны ужаса. Разгневанная, напуганная, раздираемая самыми разными чувствами, она опустила сферу к дверце печи, стараясь не подходить слишком близко – вдруг у того, кто там прячется, есть когти. Потом она распахнула дверцу печи.

Из глубины печи на нее смотрел ребенок, не человек и не хикеда’я, но не слишком далеко ушедший и от тех, и от других. Обнаженный, с огромными глазами ребенок с раздутым животом, без рта между носом и уходящим вниз подбородком, и с перерезанным горлом – жуткой раной посреди шеи.

Зои в ужасе отпрянула и едва снова не упала. Существо в печи издало тихий испуганный крик, но не попыталось сбежать. Зои снова наклонилась к открытой печи. Огромные глаза смотрели на нее, темные, как куски угля.

Зои разглядела со смесью удивления и отвращения, что это вовсе не рана на шее, а рот, который по неизвестной причине оказался на шее, а не на лице. Ей мгновенно вспомнилось все, что она слышала про демонов и монстров из сказок матери о чудовищах степей и истории валады Росквы, ее подруги и наставницы, предупреждавших о не знающих покоя существах, которые следят за живыми из-за полога смерти. Но тут противоестественный рот существа, сидевшего в печи, сморщился, потом открылся, оно издало крик ужаса, и Зои мгновенно превратилась в мать.

– Ничего, ничего, – сказала она, внезапно сообразив, что шум может оказаться для нее опаснее, чем диковинное маленькое существо. – Успокойся. Не кричи. – Сама того не заметив, Зои перешла на язык степей, повторяя слова матери. – Тише. Ночной Едок услышит.

И тут, словно доказательство ее правоты, Зои услышала странный неравномерный шум в коридоре – замп-пумс, замп-пумс, замп-пумс. И тот, кто так топал, не мог быть маленьким монстриком, как существо в печи, он казался более тяжелым, чем смертный или хикеда’я.

Охваченная ужасом Зои вспомнила про вторую дверь в кухне только после того, как она с шумом распахнулась. Она подняла сферу и сделала шаг назад. Огромное двухголовое существо из безумного кошмара стояло в дверном проеме. Оно выставило перед собой бесформенные руки, яростно взревело и бросилось вперед.

Сфера выпала из ослабевших пальцев Зои, и на мгновение ей показалось, что все вокруг начало метаться в воздухе, потом ни’йо упал на пол и погас.

Зои бросилась за ним, вытянув вперед обе руки, нашла сферу и выставила ее перед собой, как оружие, одновременно сжав, снова вызвав яркий свет. Огромное существо возвышалось над ней, но тут же со стоном отступило назад, словно свет был для него таким же болезненным, как огонь. Жуткий зверь принялся тереть глаза тыльной стороной массивного предплечья, и Зои отступила назад. К ней повернулось огромное лицо с плотно закрытыми глазами, причудливое и бесформенное, точно демоническая маска шамана степняков, вялый рот, обида и удивление мешались с непониманием, характерным для самых тупых животных.