Текст книги "Город золотых теней"

– Если ты хочешь рассказать его мне, я с радостью послушаю, Ксаббу. Пожалуйста.

– Что ж. – Он развел руками. – Долгое время все было хорошо. С дождем вернулись и звери, и вскоре трава росла снова, и на деревьях распускались листья, и пустыня расцветала. Даже пчелы вернулись, чтобы делать прекрасный мед и таить его в скалах. Это был верный знак того, что жизнь сильна в тех местах – бушмены больше всего на свете любят мед, потому мы и почитаем маленькую птичку-медоведа. И все было хорошо. Вскоре моя мать понесла. Тем ребенком был я, и назвали меня Ксаббу, что значит «сон». Бушмены верят, что жизнь есть сон, в котором снимся мы все, и родители мои хотели отметить удачу, которую принес им сон. Другие женщины в семье тоже зачали детей, и детство мое прошло среди сверстников.

А потом случилось ужасное. Мой отец и его племянник вышли на охоту. День выдался удачный – они убили большого сильного хартебиста. Она были счастливы, потому что по возвращении их ждал праздник и мяса хватит их семьям на несколько дней.

На обратном пути они встретили джип. Они слыхали о подобных штуках, но никогда не видали их прежде, и подошли к нему с неохотой. Но люди в джипе – трое черных и один белый, все высокорослые и одетые по-городскому – явно находились в опасности. У них не было воды, и они могли вскоре умереть. И мой отец и его племянник помогли этим людям.

То были ученые из какого-то университета – полагаю, геологи, искавшие нефть или еще что-то, нужное горожанам. В джип их ударила молния и вывела из строя мотор и радио. Без помощи они умерли бы. Отец и его племянник вывели их на окраину пустыни, к маленькой торговой деревушке. Они не осмелились бы сделать это, если бы отец не припомнил, что покидал уже однажды пустыню и вернулся невредимым. Отец хотел вывести их к деревне и там оставить, но пока они шли – медленно, как ходят горожане, – появился другой джип. Принадлежал он правительственным рейнджерам, и хотя они вызвали по радио помощь ученым, они арестовали отца и его племянника за убийство хартебиста. Антилоп, видите ли, охраняет правительство. А бушменов охранять некому.

В голосе Ксаббу слышалась такая горечь, что Рени отпрянула.

– Они арестовали их? После того, как те только что спасли четверых человек? Это ужасно!

Ксаббу кивнул.

– Ученые спорили, но рейнджеры оказались из тех, которые боятся оставить безнаказанным любой проступок из опасения, как бы чего не вышло. Так что они арестовали отца и его родича и увезли. Вот так. Даже хартебиста забрали с собой, как улику. К тому времени, когда они доехали до города, мясо протухло, и они его выкинули.

Ученым стало так стыдно, что они одолжили другой джип и поехали искать народ моего отца, чтобы рассказать о происшедшем. Они натолкнулись на другое племя бушменов, но вскоре моя мать и вся семья знали, что случилось.

Моя мать, хоть и не жила в самом городе, знала кое-что о городской жизни. Она решила, что пойдет и будет спорить с правительством – она представляла себе правительство как седобородого старика в большой деревне, – и попросит его отпустить отца. И хотя вся семья отговаривала ее, она взяла меня и пошла в город.

Но конечно, отца уже отослали в большой город, далеко, и к тому времени, когда мать пришла туда, его осудили и посадили в тюрьму за браконьерство вместе с моим двоюродным братом, посадили к людям, совершившим страшные преступления, убивавшим собственную родню, мучившим детей и стариков.

Каждый день мать ходила просить, чтобы отца выпустили на свободу, и брала меня с собой, и каждый день ее гнали из суда и от стен тюрьмы руганью и пинками. Она нашла шалаш на окраине – две фанерные стены и кусок жести вместо крыши – и искала в мусорниках еду и одежду вместе с другими нищими, но не могла уйти, пока мой отец в тюрьме.

Я представить себе не могу, чего ей это стоило. Я был тогда слишком мал, чтобы понимать. Даже теперь я помню очень мало из событий тех дней: яркие фары грузовиков светят сквозь щели шалаша, люди в соседних будках шумят и громко поют. Матери, наверное, было невыносимо одной, вдали от своего народа. Но она не сдавалась. Она была уверена, что если найдет нужного человека – «настоящее правительство», как она говорила, – то ошибку исправят, и отца выпустят.

А отец, который знал о путях горожан еще меньше, чем мать, заболел. После нескольких свиданий ему не позволяли больше видеться с матерью, хотя она приходила в тюрьму каждый день. Отец не знал даже, что она еще в городе, всего в нескольких сотнях ярдов. Он и племянник его потеряли свою радость и сказки. Дух их ослаб, они прекратили есть. Всего через несколько месяцев отец умер. Племянник его прожил дольше. Как мне сказали, он погиб в драке несколько месяцев спустя.

– Господи, Ксаббу, какой ужас!..

Бушмен поднял руку, будто всхлип Рени был даром, который он не в силах принять.

– Мать даже не смогла отнести тело отца в пустыню. Его похоронили на кладбище у бомжатника, и мать повесила на колышек у могилы бусы из скорлупы страусовых яиц. Я был там, но могилы уже не нашел.

Мать взяла меня и отправилась в обратный путь. Она не могла заставить себя вернуться в пустыню, туда, где прошла жизнь отца, и возвратилась к своей семье. Там я и вырос. Прошло немного лет, и она нашла себе другого мужа, доброго мужа. Он был бушмен, но его племя давно покинуло пустыню. Он не говорил на нашем языке и не знал путей пустыни. От него моя мать родила двух дочерей, моих сестер. Всех нас послали в школу. Мать не уставала твердить, что мы должны знать пути горожан, чтобы уметь защитить себя, как не сумел мой отец.

Но она не оставила и племя отца. Когда бушмены пустыни приходили в деревню торговать, мать передавала с ними весточки. И однажды, когда мне было лет десять, из пустыни пришел мой дядя и с благословения матери повел меня встретиться с родней.

Не стану рассказывать о годах, проведенных с ним. Я многое узнал и о своем отце, и о мире, в котором он жил. Я полюбил свой народ и научился бояться за него. Даже в те годы я понимал, что наш образ жизни уходит. Они понимали это и сами. Я часто думаю, что они надеялись – хоть и не говорили мне об этом, это не в привычках нашего народа, – что через меня спасут хоть толику мудрости Деда Богомола, часть старых обычаев. Они хотели послать меня в городской мир, запечатав во мне каплю нашего народа, как потерпевший крушение на необитаемом острове бросает в море письма в бутылках.

Ксаббу опустил голову.

– В этом первый мой великий стыд. Много лет после возвращения в деревню матери я не думал об этом. Нет, я часто вспоминал о времени, проведенном с народом отца, и никогда не забуду о нем, но я почти не думал о том, что когда-нибудь этот народ исчезнет и от древнего мира не останется ничего. Я был молод, и жизнь казалась мне бесконечной. Я стремился все узнать и ничего не боялся – перспективы городской жизни и ее чудеса казались мне куда притягательнее жизни в буше. Я старательно учился в нашей маленькой школе, и мной заинтересовался важный человек в деревне. Он сообщил обо мне в группу, называемую «Круг». Это люди со всего света, интересующиеся тем, что вы, горожане, зовете «первобытными культурами». С их помощью я сумел попасть в школу в том самом городе, где умер мой отец, – в хорошую школу. Мать боялась за меня, но, будучи мудрой, позволила мне уйти. По крайней мере мне кажется, что это мудрость.

Я учился и познавал иные образы жизни, отличные от жизни моего народа. Я знакомился с вещами, которые привычны для вас, как воздух и вода, но мне они казались странными, почти волшебными: электрический свет, стенные экраны, водопровод. Я изучал историю народа, создавшего эти вещи, историю людей черных и белых, но ни в одной книге, ни в одной сетепередаче не было почти ничего о моем народе.

Когда кончался учебный год, я всегда возвращался к матери, чтобы помогать ей пасти овец и расставлять сети. А тех, кто жил по-старому, приходило в деревню все меньше. Шли годы, и я начал задумываться, что случилось с племенем моего отца. Живы ли они еще в пустыне? Танцуют ли мой дядя и его братья танец эланда, убив одну из величественных антилоп? Поют ли моя тетя и ее сестры о том, как жаждет земля дождя? И я решил пойти и увидеть их снова.

И в этом второй мой великий стыд. Хотя год был хорош и дожди обильны, а пустыня – добра и полна жизни, я едва не умер, отыскивая их. Я забыл многое из того, чему они учили меня, – я был как старик, потерявший с возрастом зрение и слух. Пустыня и сухие холмы скрывали от меня свои тайны.

Я выжил, хотя страдал от голода и жажды. Много времени прошло, прежде чем я вновь ощутил ритм жизни, как учила меня семья отца; прежде чем холодок в груди стал подсказывать мне о приближении добычи; прежде чем я по запаху мог находить под песком воду. Я возвращался к старым путям, но не нашел ни семьи своего отца, ни других свободных бушменов. Наконец я отправился к священным местам, холмам, где племена рисовали на скалах, но и там не нашел признаков человека. Тогда я испугался за свою родню. Раньше каждый год приходили они выказать уважение духам Перворожденных, но с некоторых пор почему-то перестали это делать. Племя моего отца исчезло. Быть может, они умерли все.

Я ушел из пустыни, но что-то во мне изменилось бесповоротно. Я поклялся, что образ жизни моего народа не исчезнет без следа, что сказания о Мангусте и Дикобразе и Утренней звезде не забудутся и старые пути не заметет песком, как ветер заносит следы мертвеца. Я сделаю все, что можно, чтобы спасти их. А для этого мне надо выучиться науке горожан, которая, как я верил тогда, всемогуща.

И снова люди «Круга» оказались щедры, и с их помощью я попал в Дурбан, чтобы узнать, как горожане творят собственные миры. Потому что именно это я хочу сделать, Рени: я должен воссоздать мир моего племени, мир Древнего народа. Пусть ему не место на нашей земле, в нашем времени, но он не сгинет навеки!

Ксаббу умолк, покачиваясь взад и вперед от душевной боли.

– Но это прекрасно, – выдавила Рени. Она плакала, не стесняясь. – Это лучший аргумент в пользу ВР, который я только слышала. Так почему ты несчастлив сейчас, когда узнал так много и так близко подошел к цели?

– Потому что когда мы были с вами в этом ужасном месте, где вы боролись за мою жизнь, мысли мои перенеслись в иной мир. Постыдно, что я оставил вас, но в том нет моей вины, и не в этом мое горе. – Он посмотрел на нее, и в глазах его снова стоял страх. – Я побывал в обители Перворожденных. Не знаю, как или почему, но пока вы испытывали все то, о чем рассказывали мне в приемном покое больницы, я находился в другом месте. Я видел доброго Деда Богомола, восседающего на рогах своего хартебиста. Были там и жена его Кауру, и сыновья, Квамманга и Мангуст. Но со мной говорила его возлюбленная дочь Дикобраз. И она сказала мне, что даже там, за краем мира, Перворожденные в опасности. Прежде чем медовед отвел меня обратно, она поведала мне, что вскоре на этом месте раскинется бесконечная пустота, что как наш с вами городской мир поглощает мой народ в его пустыне, так будут поглощены и Перворожденные.

А если так, то какая разница, построю ли я свой мир, Рени? Если Перворожденные будут изгнаны из своего пристанища за краем мира, то все, что я смогу сотворить, окажется пустой скорлупой, панцирем мертвого жука. Я не хочу при помощи вашей науки создать всего лишь музей, Рени, где выставлены трупы. Вы понимаете? Я хочу создать дом, где мой народ сможет жить вечно. Если исчезнет дом Перворожденных, то сон, которому мы снимся, проснется. И вся жизнь моего народа от самой зари времен станет как следы, заносимые прахом.

И поэтому не звенит для меня солнце.

Они посидели молча. Рени налила себе еще воды, предложила Ксаббу, но тот покачал головой. Она не поняла, о чем он говорил, и чувствовала себя так же неловко, как если бы кто-то из ее коллег-христиан говорил о рае или мусульманин – о чудесах пророка. Но глубокое горе бушмена было неподдельным.

– Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, но постараюсь понять. – Она наклонилась, взяла его вялую руку и крепко сжала сухие пальцы. – Как ты помог мне искать Стивена, так я помогу тебе – только скажи, как. Ты мой друг, Ксаббу.

Он улыбнулся – в первый раз с тех пор, как пришел.

– И вы мой добрый друг, Рени. Я не знаю, что мне делать. Я думаю и думаю. – Он мягко высвободил руку и потер усталые глаза. – Но у нас остались еще ваши вопросы – так много вопросов для двух человек! Что нам делать с этим желтым алмазом, этой ловушкой?

Рени неожиданно зевнула и смущенно прикрыла рот.

– Кажется, я знаю человека, который может нам помочь, но я слишком устала, чтобы говорить с ней сейчас. Подремлю немного и позвоню.

– Тогда спите. Я посижу, пока ваш отец не придет.

Рени попыталась сказать, что это необязательно, но проще было бы спорить с кошкой.

– Я не стану вам мешать. – Ксаббу встал одним мягким движением. – Я посижу в соседней комнате, подумаю.

Он снова улыбнулся, вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Рени долго лежала и думала о странных местах, где они оба побывали, местах, объединенных лишь тем, что все они – лишь продукт человеческого воображения. Ей хотелось в это верить. Но трудно цепляться за такую веру, глядя на затаенную страсть и чувство глубокой потери на серьезном, мудром лице Ксаббу.

Она проснулась оттого, что над ней склонилась высокая, долговязая фигура. Отец поспешно отступил, точно его застали за чем-то нехорошим.

– Это только я, девочка. Просто проверял, все ли с тобой хорошо.

– Все хорошо. Просто таблеток наглоталась. Ксаббу здесь?

Отец покачал головой. От него несло пивом, но на ногах он держался сравнительно твердо.

– Домой пошел. Что они теперь, в очередь к тебе строятся?

Рени недоуменно воззрилась на него.

– Перед парадным еще один мужик в машине сидел. Здоровый, бородатый. Отъехал, когда я подошел.

Рени ощутила укол страха.

– Белый?

Отец расхохотался.

– Здесь-то? Не, черный как я. Наверное, в другую какую квартиру. Или грабитель. Ты, когда меня нет, на цепочку закрывайся.

Она улыбнулась.

– Хорошо, папа.

Отец редко бывал так заботлив.

– Посмотрю, осталось ли чего пожрать. – Он поколебался, стоя в дверях. – Этот твой приятель – он из маленького народа?

– Да. Он бушмен. Из дельты Окаванго.

В глазах отца мелькнуло странное выражение, как искра воспоминаний.

– Их народ – самый старый. Они жили здесь еще до черного человека – до коса и зулусов и всех прочих.

Рени кивнула, заинтригованная отрешенностью в его голосе.

– Никогда не думал, что снова их увижу. Маленький народ… Не думал, что увижу их снова.

Отец вышел с отстраненным выражением на лице и осторожно прикрыл за собой дверь.

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Мерове ждет суда за военные преступления.

(Изображение: Мерове сдается генералу ООН Раму Шагре.)

ГОЛОС: Хасан Мерове, свергнутый президент Нубийской республики, предстанет перед трибуналом ООН за военные преступления.

(Изображение: солдаты ООН раскапывают братские могилы под Хартумом.)

ГОЛОС: Полагают, что за десять лет правления Мерове, одного из самых кровавых в истории Северо-Восточной Африки, погиб почти миллион человек.

(Изображение: Мохаммед аль-Рашад, адвокат Мерове.)

РАШАД: Президент Мерове не боится предстать перед другими мировыми лидерами. Мой клиент собственноручно построил нашу нацию на дымящихся руинах Судана. Всем этим людям известно, что в периоды хаоса лидеру иногда приходится вести себя жестко, и если они утверждают, что поступили бы иначе, то они лицемеры…

Глава 14
Голос его хозяина

По краю зрения ползла неоново-красная линия, словно один из его глазных капилляров неожиданно стал видимым. Линия извивалась, замыкалась на себя, ветвилась и выпускала еще более мелкие отростки – работала экспертная система, которую линия символизировала. Дред усмехнулся. «Бейнха и Бейнха» не доверяли его обещаниям насчет безопасности – они желали изучить виртуальный офис Дреда не хуже собственного. Но ничего иного Дред и не ожидал. Более того, несмотря на их успешное сотрудничество в прошлом он всерьез усомнится, стоит ли нанимать сестер снова, если они поверят ему на слово.

«Уверенный, беспечный, ленивый, мертвый». Так звучала мантра Старика, и мантра неплохая, хотя Дред иногда подводил черту не в тех местах, где это сделал бы Старик. Тем не менее Дред был все еще жив, а в его бизнесе это служило единственным мерилом успеха – тут не было неудачников, так и оставшихся бедняками. Разумеется, Старику следует воздать должное за осторожность – он прожил на свете дольше своего наемного убийцы. Гораздо дольше.

Дред бросил взгляд на поле абстрактного цвета за единственным окном офиса, потом снова посмотрел на виртуальную белую стену. Аппаратура сестер Бейнха заканчивала проверку безопасности его сетевого узла. Удовлетворившись результатом, она отключилась, красная линия исчезла из программы-монитора Дреда, и близнецы Бейнха немедленно подключились.

Они появились в образе двух одинаковых и почти безликих фигур, сидящих рядом у противоположного края стола. Сестры Бейнха не признавали использование высококачественных симов при личных встречах, и, несомненно, считали дорогой сим Дреда примером бессмысленной и помпезной расточительности. Дред наслаждался их раздражением: подмечать проколы и слабости других профессионалов и даже жертв, как он считал, это почти то же самое, что проявлять снисходительность к привычкам друзей, оживляющую существование простых смертных.

– Добро пожаловать, дамы. – Он указал на симуляцию черного мраморного стола с дорогим китайским чайным сервизом, настолько необходимым, когда имеешь даже виртуальные дела с клиентами, живущими на Тихоокеанском побережье, что Дред сделал его постоянной принадлежностью своего офиса. – Могу я вам что-нибудь предложить?

Он почти ощутил раздражение близнецов.

– Мы не тратим свое сетевое время на любительские театральные эффекты, – заявила одна из сестер. Удовлетворение Дреда возросло – сестры были настолько раздражены, что даже не пытались это скрыть. Первый ход в его пользу.

– Мы здесь по делу, – подхватила вторая.

Он никак не мог запомнить их имена. Ксикса и Накса, имена из индейского фольклора и совершенно им не подходящие. Так их называли, когда они, еще девочками, были звездами борделя в Сан-Паулу. Впрочем, никакой роли это не играло: сестры настолько напоминали единое существо, что любая могла ответить на вопрос, адресованный другой. Сестры Бейнха считали имена такой же сентиментальной ерундой, как и реалистичные симы.

– Тогда займемся делом, – приветливо отозвался Дред. – Вы, разумеется, ознакомились с заданием?

Снова раздражение, проявившееся в секундной паузе перед ответом.

– Да. Задача выполнима.

– Но это будет нелегко.

Дред решил, что это сказала вторая, но обе использовали один и тот же оцифрованный голос, поэтому определить наверняка было трудно. Сестры действовали очень эффектно – казалось, это один разум, обитающий в двух телах одновременно.

«А что, если это и в самом деле один человек? – внезапно подумал он. – Ведь в РЖ я всегда видел только одну из них. И что, если „смертоносные близнецы“ – не более чем рекламный трюк?» Дред отложил эту интересную мысль на потом.

– Мы готовы заплатить триста пятьдесят тысяч швейцарских кредитов. Плюс оплата оправданных расходов.

– Это неприемлемо.

Дред приподнял брови, зная, что сим в точности воспроизведет это движение.

– В таком случае нам придется поискать другое агентство.

Сестры секунду разглядывали его, невозмутимые, как два камня.

– Работа, которую нужно выполнить, лишь технически относится к гражданскому сектору. Из-за важности… удаляемого объекта последуют многочисленные ответные действия национального правительства. Фактически потеря объекта скажется на событиях во всем мире. А это означает, что исполнителю придется подготовить защиту неизмеримо более высокого уровня, чем обычно.

Дред задумался: до какой степени их безупречный и лишенный акцента английский является заслугой голосовых фильтров? Он с легкостью представил себе, как две молодые женщины двадцати двух лет – если его информации о них можно доверять – целенаправленно избавляются от акцента наряду со многим другим, безжалостно отброшенным ради желанной цели: стать такими, какими они стали. Он решил слегка прощупать почву.

– По вашим словам, это, по сути, не гражданская работа, а политическое убийство.

Последовал долгий момент молчания. Дред, издеваясь, заполнил его негромкой музыкой. Когда одна из сестер заговорила, ее голос остался по-прежнему ровным и лишенным эмоций.

– Это так. И ты это знаешь.

– Значит, по-вашему, такая работа стоит больше трехсот пятидесяти тысяч?

– Мы не станем зря тратить твое время. Нам не нужно больше денег. Более того, если ты немного подсластишь нам работу кое-чем другим, мы попросим лишь сто тысяч, а из них большая часть уйдет на защиту после акции и на выжидание, пока все не стихнет.

Он вновь приподнял брови:

– А в чем заключается «кое-что другое»?

Вторая сестра положила на стол плоские ладони.

– Мы прослышали, что твой шеф имеет доступ к неким биологическим продуктам… к их крупному источнику в нашем полушарии.

Дред подался вперед, ощущая, как тревога стискивает череп.

– Мой шеф? Я единственный, кто стоит за этим контрактом. Вы вступили на очень опасную территорию.

– Тем не менее всем известно, что ты много работаешь на определенную группу. И неважно, они ли стоят за этим контрактом, – главное в том, что у них есть нечто такое, что нам нужно.

– Мы хотим начать запасной бизнес, – добавила вторая сестра. – Нечто менее хлопотное на старости лет, чем наше нынешнее занятие. И считаем, что идеальным решением станет продажа этих биологических продуктов. Мы хотим войти в этот бизнес. А твой шеф может нам разрешить. Мы желаем просто торговать, а не соперничать с ним.

Дред задумался. Несмотря на свое почти безграничное влияние, Старик и его друзья наверняка были объектами многочисленных слухов. А сестры вращались в кругах, где даже за самыми жуткими и недоказуемыми предположениями умели распознавать немалую часть правды. Так что их просьба совсем не обязательно предполагала брешь в завесе секретности. Но даже в этом случае ему совершенно не нравилась мысль отправиться к Старику со столь неожиданным предложением. Кроме того, он может потерять часть контроля над собственным субподрядчиком – а подобное и вовсе никак не вписывалось в его планы.

– Наверное, мне все же придется предложить эту работу «Клеккеру и партнерам». – Он сказал это как можно более небрежно, сердясь, что позволил застать себя врасплох. Второй ход – в пользу сестер.

Первая из них рассмеялась – словно кто-то провел хлебным ножом по стеклу.

– И потратить месяцы и кучу кредитов на подготовку?

– Не говоря уже о том, что работу придется доверить его команде мужланов, – добавила вторая, – которые ворвутся туда, как стадо буйволов, и оставят повсюду отпечатки копыт и царапины от рогов. Это наша территория. У нас повсюду в том городе есть связи и даже в некоторых весьма полезных его районах.

– Да, но Клеккер не станет пытаться давить на меня.

Первая положила ладони на стол рядом со второй, и теперь казалось, будто они проводят спиритический сеанс.

– Ты уже работал с нами. И знаешь, что мы выполним все в точности. И еще, сеньор… если ты не очень изменился, то руководить операцией наверняка захочешь сам. Так чьей подготовке ты доверишь собственную безопасность – Клеккера, которому предстоит работать в незнакомом месте, или нам, действующим у себя дома?

Дред поднял руку.

– Пришлите мне ваше предложение. Я его рассмотрю.

– Оно только что передано.

Дред сложил пальцы колечком. Офис и безликие сестры исчезли.

Он уронил на пол стакан с пивом и теперь смотрел, как несколько недопитых глотков пенятся, впитываясь в белый ковер. Ярость опаляла его изнутри, как раскаленные угли. Сестры подходили для работы почти идеально, и они были правы насчет Клеккера и его наемников. А это означало, что придется как минимум поговорить со Стариком и передать ему просьбу сестер.

Следовательно, снова придется ползти к старой сумасшедшей сволочи на коленях, пусть даже символически. Снова. Как на той древней рекламе-логотипе, где собака прислушивается к радио или какой-то другой хреновине. Голос его хозяина. Ползком на четвереньках, как множество раз в детстве, пока он не научился отвечать ударом на удар. А сколько темных ночей ему пришлось вопить, когда его избивали другие мальчишки! Голос его хозяина.

Он встал и принялся расхаживать по тесной комнате, с такой силой сжав кулаки, что ногти вонзились в ладони. Внутри набухала ярость, стало трудно дышать. Сегодня вечером ему предстояли еще три беседы – пусть не столь важных, но сейчас он не доверял себе настолько, чтобы провести их как следует. Сестры ухватили его там, где хотели, и знали это. Бывшие шлюхи всегда знают, когда держат тебя за яйца.

Ответить ударом на удар.

Он подошел к раковине, набрал пригоршню холодной ржавой воды и плеснул в лицо. Вода вымочила волосы и закапала с подбородка на грудь, пятная рубашку. Кожа его пылала, словно внутренний гнев раскалил ее, как железная плита; он взглянул на себя в зеркало, почти ожидая увидеть, как вода на лице превращается в пар. Он заметил, что глаза у него широко раскрыты и хорошо видны белки.

Облегчение – вот что ему требуется. Успокоить мысли, снять напряжение. Ответ. Ответ на голос его хозяина.

Через окно он видел динозаврообразную горбатую тушу моста и бесконечную россыпь мерцающих огоньков Большого Сиднея. Совсем нетрудно было взглянуть на это сверкание и вообразить, будто каждый огонек есть душа, а он – подобно Богу – может запросто протянуть руку и погасить любой из них. Или все разом.

И он решил сперва немного размяться, а уж потом продолжить работу. Тогда он ощутит себя сильным, именно таким, как ему нравится.

Дред включил внутреннюю музыку и пошел за своими острыми штучками.

* * *

– Я не сомневаюсь в том, что это правда, – сказал бог. – Я спрашиваю: это приемлемо?

Остальные члены Эннеады ответили ему взглядами звериных глаз. Сквозь широкие окна Западного дворца лился вечный сумеречный свет, заполняя все помещение голубоватым сиянием, которое масляные лампы не могли полностью рассеять. Осирис приподнял цеп.

– Это приемлемо? – повторил он.

Пта-искусник слегка поклонился, хотя Осирис сомневался, что реальный человек, принимающий здесь облик Пта, это сделал. Потому-то все встречи Братства происходили в виртуальных покоях Осириса – его управляющие системы придавали поведению собеседников хотя бы видимость вежливости. И Пта, словно желая доказать, что кланялся не он, рявкнул в ответ:

– Нет, черт побери! Разумеется, неприемлемо. Но эта аппаратура совсем новая – и тебе придется ожидать неожидаемого.

Осирис помедлил с ответом, чтобы гнев поулегся. Почти все члены верховного совета Братства упрямы не меньше него; если они уйдут в глухую оборону, пользы это не принесет.

– Я просто хочу знать, как мы могли потерять того, кого сами поместили в систему? – произнес он наконец. – Как он мог «исчезнуть»? Ради всего святого, у нас ведь осталось его тело! – Он нахмурился, осознав случайную насмешку над собой, и сложил руки на забинтованной груди.

Желтое лицо Пта расколола улыбка: он обладал типично американским неуважением к властям и, несомненно, считал виртуальное обиталище Осириса грандиозным.

– Да, разумеется, у нас осталось его тело, и, если бы нас заботило лишь это, мы могли бы уничтожить его в любой момент. Но именно ты пожелал добавить его к системе, хотя я никогда не понимал зачем. Тут мы работаем на незнакомой территории, к тому же дело усложняют переменные, вносимые нашими собственными экспериментами. Словно мы ждем от предмета, помещенного в космос, такого же поведения, как на Земле. И совершенно несправедливо обвинять моих людей, когда ситуация становится несколько неординарной.

– Жизнь этому человеку была сохранена не по чьей-то прихоти. У меня на то имелись веские причины, хотя и личные. – Осирис старался говорить как можно тверже и спокойнее. Ему не хотелось показаться капризным, особенно во время спора с Пта. Если кто и осмелится оспорить в будущем его лидерство, то это будет американец. – В любом случае ситуация прискорбна. Мы приближаемся к кризисной точке, и Ра нельзя заставлять ждать так долго.

– Ра? – Сокологоловый Гор ударил кулаком по базальтовому столу. – Что за ерунду ты несешь на сей раз?

Осирис впился в него взглядом. Черные, лишенные эмоций птичьи глаза уставились на него в ответ. Еще один американец, разумеется. Иметь с ними дело все равно что связываться с детьми – хотя и очень могущественными.

– Ты в моем доме, – проговорил Осирис как можно спокойнее. – И тебе не повредит, если ты проявишь определенное уважение или хотя бы вежливость. – Он сделал многозначительную паузу, дав прочим членам Братства возможность подумать о том, что может повредить Гору, и о том, на что способен разгневанный Осирис. – Если бы ты ознакомился со всей представленной информацией, то знал бы, что «Ра» – это мое имя в финальной фазе проекта «Грааль». А если ты очень занят, то моя система без труда сделает для тебя перевод, чтобы ты в дальнейшем не прерывал разговор во время наших встреч.

– Я сюда явился не в игрушки играть. – Спесивость птицеголового бога несколько увяла. Гор энергично почесал грудь, Осирис с отвращением поморщился. – Ты председатель, поэтому мы играем твоими игрушками – носим твои симы и все такое прочее. Что ж, достаточно честно. Но я деловой человек, и у меня нет времени перед каждым подключением перечитывать очередной набор новейших правил твоей игры.

– Хватит выяснять отношения. – В отличие от остальных, Сехмет чувствовала себя в облике богини вполне уютно. Осирис подумал, что она и в реальной жизни с удовольствием ходила бы с головой львицы. Она была прирожденным божеством: в ее взгляде никогда даже не проскальзывали развращающие идеи демократии. – Итак, должны ли мы устранять этот оборванный конец, этого «потерявшегося человека»? Чего желает наш председатель?

– Спасибо за вопрос. – Осирис откинулся на высокую спинку кресла. – Я желаю, чтобы его нашли, и на то у меня есть личные причины. Если за определенное время это сделать не удастся, я позволю его убить, но это неудачное решение.

– Не только неудачное, – радостно вставил Пта. – Это будет вообще не решение. В тот момент мы, возможно, вовсе не сможем его убить – по крайней мере, ту его часть, что постоянно находится в системе.

Поднялась изящная рука. Все повернули головы, потому что Тот говорил что-либо очень редко.