Текст книги "Тигр снегов"

Хотя мне не плохо жилось в Читрале, я был рад вернуться к своему народу. Однако мои дочери нуждались в хорошем уходе, а один я не мог с этим справиться. Друзья посоветовали мне: «Женись на доброй женщине, которая могла бы присмотреть за ними». Я отвечал: «Это хорошая мысль. Но на ком?» И тут мне опять повезло. Я снова встретил Анг Ламу, ту самую молодую женщину, которая когда-то покупала у меня молоко и торговалась из-за цены. И вот оказалось, что она двоюродная сестра Дава Пхути. Мы поженились; она стала новой матерью моим детям, и за это я в течение последовавших лет имел все основания быть ей благодарным.

7
ГОРЫ СТОЯТ НА СВОИХ МЕСТАХ

Спустя две недели после женитьбы я уже отправился в очередное путешествие. Боюсь, что Анг Ламу была не очень довольна, но такова уж судьба шерпских жён.

Первый поход продлился недолго. Он не был даже связан с восхождением. В годы войны в Индии собралось много американцев, и во время отпуска они часто приезжали в Дарджилинг. Один из них, подполковник Тейлор, прибыл в Дарджилинг с разрешением на въезд в Тибет; он нанял меня, чтобы я помог организовать поездку и сопровождал его. Мы взяли двух лошадей для себя и несколько мулов для багажа и двинулись – сначала по долинам Сиккима, затем через высокие, овеваемые ветрами перевалы. Нам нужно было недалеко, всего только до Гьянтсе, одного из ближайших к границе городов, но до тех пор я бывал в Тибете лишь в Ронгбуке и на Эвересте, потому мне было не менее интересно, чем Тейлору. Он держался очень приветливо и не раз повторял, что научит меня водить «джип», если я приеду в Америку. С тех самых пор я брежу «джипом», и, если у меня когда-нибудь окажется столько денег, я обязательно куплю себе такую машину: она лучше всего подходит для крутых дорог в районе Дарджилинга.

Подполковник Тейлор был не только приветлив, но и щедр. Позднее, когда кончилась война, он прислал мне перед отъездом на родину двести рупий в качестве подарка. Однако за ним ещё остаются уроки вождения автомобиля, и если я попаду в Америку, то предъявлю ему счёт!

Наше путешествие продлилось всего два месяца. Подобно подполковнику Тейлору, большинство американцев, с которыми мне пришлось иметь дело, предпочитало верховую езду пешему хождению; таким образом, приобретя опыт в обращении с лошадьми, я нашёл новый способ зарабатывать на жизнь. Вернувшись в Дарджилинг, я купил на свои читралские сбережения две лошади и стал отдавать их напрокат. Некоторое время все шло хорошо. Другие шерпы целыми днями носили грузы по горам, а мне было достаточно отдать лошадей напрокат, после чего я мог сидеть дома всю вторую половину дня.

Правда, я редко так поступал, потому что мне не сиделось дома, хотелось чем-нибудь заняться. И вот я стал одновременно работать проводником для туристов, как делал это до войны. Помню, однажды я привёл на восходе на Тигровый холм семь американских леди, чтобы показать им Эверест. На высотке были в этот момент и другие проводники и туристы, причём проводники делали одну вещь, которую, стыдно сказать, позволяли себе часто: они показывали своим туристам не ту гору. Дело в том, что Эверест не производит особенного впечатления с Тигрового холма. Он лежит далеко, да к тому же отчасти заслонён вершинами Лхотсе и Макалу, которые кажутся больше, особенно Макалу. Туристы обычно и принимают Макалу за Эверест, а многие проводники поддакивают: «Да, это Эверест» – им все равно, а объяснять лень.

Мне подобные штуки не по душе. Я рассказал своим семерым леди, где Эверест, и объяснил, почему вершина кажется меньше других. Они были так довольны моей честностью, что позже брали у меня напрокат лошадей и рекомендовали меня своим друзьям.

Дарджилинг тем и хорош, между прочим, что туда постоянно приезжает много различных людей. Как-то утром, идя по Човраста, главной улице города, я вдруг увидел миссис Смитон, которую не встречал со времени Тиридж Мира. С ней был незнакомый мне мужчина, и я ждал, что она представит его мне. Когда же он заговорил, я обнаружил, к своему удивлению, что это её муж. Позднее он рассказал, что во время войны был ранен пулей в нос, чем и объяснялась перемена в его облике. Но характер обоих супругов не изменился, они были все такие же приветливые и дружелюбные. Смитоны пригласили меня сопровождать их в течение недели на Калимпонг, и наше знакомство возобновилось очень приятным образом.

Как и прежде, я водил туристов в небольшие походы к близлежащим поселениям – Пхалут, Тонглу, Сандакпху. Иногда эти походы оказывались поучительными не только для них. Так, мне вспоминается одна английская чета, которую я водил на Тигровый холм. Им захотелось посмотреть побольше, мы взяли лошадей и направились в Тонглу. Господина я помню очень смутно, но госпожа была красива, особенно я обратил внимание на её чудесную кожу и красивые белые зубы. Вечером первого дня мы остановились на ночёвку в гостинице, а утром я, как обычно, принёс им воду для умывания и чай. Когда я подошёл к кровати госпожи, она поднялась и села. Я подумал: «Господи, я не в ту комнату зашёл!» Передо мной была не молодая и красивая женщина, а морщинистая беззубая старуха. Я поставил кувшин и чайник и хотел бежать. Но тут заметил на столике у кровати баночки с кремом и пудрой и две красивые челюсти в стакане воды. Я подумал: «А может быть?..» – но все-таки удрал. А когда она вышла немного спустя, то была так же молода и хороша собой, как накануне.

Весной 1946 года состоялась, наконец, моя первая за много лет настоящая экспедиция. Её целью был Бандар Пунч, «Обезьяний хвост», в Гархвале. Получив приглашение от моих старых друзей, мистера Гибсона и мистера Мартина, я обрадовался, как мальчишка. «Ты снова пойдёшь в горы!» – только и мог думать я, и все внутри у меня пело.

Итак, я отправился в Гархвал. Мы выступили в поход. Вместе с нами шли: мистер Р. Холдсуорт, также учитель Дун Скул, участник экспедиции 1932 года на Камет, майор британской артиллерии Мунро и лейтенант индийской армии Н. Д. Джаял, с которым мне предстояло впоследствии познакомиться ещё ближе. Однако нам и на этот раз не повезло на Бандар Пунче. Погода стояла плохая, все время валил густой снег. Тем не менее мы поднялись почти до 5500 метров, на триста метров выше, чем в 1937 году. Я чувствовал себя превосходно, снова очутившись в любимых горах.

– Мы ещё вернёмся. Придёт день, когда мы поймаем эту обезьяну за хвост, – сказал на прощанье Гибсон.

– Только не следует больше называть эту гору Обезьяний хвост, – ответил я, смеясь. – Отныне она должна называться Дун-Скул-гора.

Странное дело с Канченджунгой. Вот она, третья вершина в мире, возвышается чуть ли не над самым Дарджилингом, где я провёл полжизни, постоянно видя её. И все же я не бывал на ней. Я много раз ходил на Эверест, уезжал в Гархвал, в далёкие горы Кашмира и Читрала и ни разу не ходил на Канченджунгу. Ни один шерпа моего поколения не поднимался на Канченджунгу.

Поединок человека с Канченджунгой начался давно. В 1905 году небольшой швейцарский отряд пытался найти путь к вершине и пропал без вести. Двадцать четыре года спустя молодой американец Фэрмер задумал один взойти на вершину, подобно Уилсону на Эвересте, но тоже погиб. В том же 1929 году и в течение двух последующих лет на Канченджунгу ходили три большие экспедиции: две немецкие и одна швейцарская с участием нескольких англичан и австрийцев. Смешанная экспедиция предприняла в 1930 году попытку с непальской стороны. Однако едва началось восхождение, как обрушилась, вероятно, величайшая из лавин, когда-либо виденных человеком. Казалось, весь склон горы сдвинулся с места, и, хотя погиб лишь один шерпа, отряд был настолько близок к гибели, что альпинисты решили идти на другую гору. Обе немецкие экспедиции 1929 и 1931 годов шли с другой стороны, через Сикким и вверх по леднику Зему. Оба раза неделями и месяцами делались попытки пробиться вверх по большому ледяному гребню, известному под названием Северо-Восточного гребня. В конце концов второй экспедиции удалось достичь его наивысшей точки – 7900 метров, но путь к вершине так и не был найден. Двое участников – один немецкий альпинист и шерпа Чеден – погибли, упав с высоты тысячи с лишним метров.

С тех пор никто не пытался взять Канченджунгу, несмотря на то, что к ней так легко пройти из Дарджилинга. Дело в том, что она ближе других больших вершин расположена к равнине и Индийскому океану, из-за чего погода на ней крайне неустойчива. Летний муссон дует здесь особенно долго и сильно, нагоняя такие плотные облака, что из Дарджилинга месяцами не видно вершины. И в остальное время года соприкосновение поднимающегося снизу тёплого воздуха с холодным снегом рождает частые бури и мощные лавины.

Канченджунгу окружает много меньших вершин: Кабру, Джанну, Симву, Джонсонг, Канг, Коктанг, Пандим. На большинство этих гор поднимались альпинисты, и им удалось взять несколько вершин. Правда, благодаря меньшей высоте там не такие сложные условия. Но как бы то ни было, я не думаю, чтобы альпинисты совсем отказались от попыток взять третью вершину мира. За последние несколько лет на неё ходило много разведывательных групп в поисках новых, лучших путей, и я не удивлюсь, если в скором времени будет снова снаряжена большая экспедиция для взятия Канченджунги[5]5
  Канченджунга (8585 метров) была взята весной 1955 года экспедицией Чарлза Эванса.(Прим. пер.)


[Закрыть].

Сам я, повторяю, никогда не был на ней. Зато не один раз побывал поблизости. Впервые – в 1935 году, когда участвовал в заброске грузов для базового лагеря на Кабру. А затем уже в 1946 году, по возвращении из Гархвала, причём дважды на протяжении нескольких месяцев.

Первый из этих походов я совершил с майором индийской армии Ридом. Мы вышли не на штурм вершин, а для исследования больших ледников Зему и Ялунг и восхождения к высокогорным перевалам этого района. Кроме того, нам поручили попробовать найти тела погибших альпинистов: годом раньше здесь проходили две экспедиции, и в обоих случаях были человеческие жертвы – лишнее доказательство опасности района. Одной из экспедиций руководил капитан Лэнгтон Смит; вместе с тремя шерпами он вышел на взятие вершины «Сахарная голова», но исчез во время бурана. Из состава другой экспедиции пропал К. Рой, директор бенгальского лампового завода. Перед нашим выездом из Дарджилинга его вдова, американка, просила нас попытаться отыскать останки погибшего и доставить ей.

Мы обследовали район очень внимательно и действительно нашли вскоре тело одного из носильщиков капитана Смита. Он лежал около большой скалы, неподалёку от озера Гринлейк. Рядом с ним сохранились остатки костра, а под телом валялся чайник. Чуть подальше мы подобрали в камнях пакеты с фотолентой, которая явно принадлежала капитану Смиту, однако не обнаружили ни его самого, ни других носильщиков. В этом районе много озёр – я думаю, что они хотели перейти через такое озеро по тонкому слою заснеженного льда и утонули.

Несколько позднее, возвращаясь с ледников, мы наткнулись на тело мистера Роя, тоже недалеко от Гринлейк. Кто-то пытался кремировать труп, но безуспешно. Мы похоронили останки. Памятуя просьбу миссис Рой, мы взяли с собой кусочек обуглившейся кости и ручные часы её мужа и доставили в Дарджилинг.

В этом походе мы занимались розысками тел погибших только попутно. Но едва я вернулся, как ко мне обратился капитан Торнлей из седьмого пехотного полка гуркхов. Он выходил специально на поиски капитана Смита; и вскоре я уже опять шёл к Зему. С нами было ещё шестеро шерпов. По прибытии на место мы разбились на несколько групп; начались многодневные поиски. Но на этот раз мы вообще ничего не нашли. Во всяком случае никаких следов капитана Смита. Зато мы нашли следы йети.

Расскажу теперь все, что знаю о йети, «ужасном снежном человеке». А знаю я не больше, если не меньше, чем другие люди, долго жившие в Гималаях. Впервые я увидел сам следы йети на леднике Зему в 1946 году; после этого они попались мне только один раз, у подножья Эвереста, когда я был там со швейцарцами в 1952 году. Я уже упоминал, что мальчиком в Соло Кхумбу часто находил на горных склонах и ледниках звериный помёт и был уверен, что он принадлежит йети. Сверх того я, конечно, слышал много рассказов от отца и других.

Вот что рассказывал мне отец.

Впервые он встретился с этим странным животным на леднике Барун, около горы Макалу, недалеко от Тса-чу, где я родился. Он столкнулся с ним неожиданно и так близко, что видел его совершенно отчётливо. Йети напоминал большую обезьяну с той разницей, что у него были очень глубоко лежащие глаза, а голова заострялась к макушке. Тело животного покрывала сероватая шерсть, причём росла она очень примечательным образом: выше пояса – вверх, ниже пояса – вниз. Это была самка с отвислыми грудями, ростом около метра двадцати сантиметров. Она передвигалась на задних конечностях, придерживая груди передними. Отец, конечно, испугался. Но и йети тоже. Зверь вдруг круто повернул и стал карабкаться вверх по крутому склону, издавая резкий свист, затем скрылся. После этого отец долго ждал беды, потому что многие утверждают, будто увидевший йети должен вскоре умереть. Отцу, однако, повезло, он не умер. Но, по его словам, он болел после этого случая почти целый год.

Впоследствии ему пришлось встретить йети ещё раз. Это было в 1935 году, когда он пришёл через Нангпа Ла в Ронгбук навестить меня во время моей первой экспедиции на Эверест. Как-то он один остался ночевать в лагере I на леднике; все остальные были либо в базовом лагере внизу, либо в верхних лагерях. Утром, на рассвете, он услышал пронзительный свист. Выглянув из палатки, отец увидел довольно близко животное, которое шло по леднику с юга на север. Отец, конечно, сильно перепугался. Он не хотел смотреть на йети, но не решался и спрятаться в палатке, потому что боялся, что тогда зверь подойдёт ближе, а то и войдёт в палатку. В конце концов он решил остаться на месте и простоял так, пока йети не спустился по леднику и скрылся из виду. После этого отец поспешил ко мне в лагерь II. Мы встретились, он обнял меня и сказал: «Я проделал такой путь, чтобы повидать сына, а вместо этого увидел йети». Но на этот раз он видел йети не так близко и не болел потом.

По всем Гималаям среди горцев ходят истории об йети. Трудно сказать, чтб правда, а что рождено воображением и суеверием. В Соло Кхумбу рассказывают, что много лет назад целая компания йети поселилась недалеко от деревни Таргна. Местные шерпы строили дома и возделывали свои поля, а по ночам, или когда люди уходили, появлялись йети и все разрушали и портили, так что потом приходилось начинать сначала. Примечательно при этом, что йети делали это не ради разрушения. Испортив все, они потом пытались по-своему соорудить дома или устроить поля. Но, конечно, у них ничего не получалось, и жители деревни были просто в отчаянии. Застать животных им никак не удавалось; тогда они придумали хитрость. Как-то раз шерпы направились в одно место, где часто собирались йети – об этом они узнали по помету, – и поставили там много чаш с чангом, крепким шерпским пивом, а кругом положили кукри, кривые непальские ножи. Ночью йети, как и было задумано, обнаружили чанг и выпили его. А захмелев, собрали кукри и принялись драться. Утром их нашли почти всех мертвыми, и с тех пор жители Таргна могли спокойно заниматься своими делами. Так рассказывают люди.

Шерпы считают, что существуют йети двух родов: метрей, людоед, и чутрей, который поедает только животных. Из них чутрей якобы крупнее, напоминает большого бурого медведя, только у него, как у всех йети, ноги, мол, вывернуты задом наперёд. Некоторые европейцы и учёные так и считают, что йети не что иное, как вид медведя. Известный учёный Джулиан Гексли приехал как-то в Дарджилинг, и там я услышал от него такое предположение. Другие же считают йети похожим на большую обезьяну, таким описывал его и мой отец.

Лишь немногие утверждают, что видели йети своими глазами. Местные горцы боятся встречи с ним, потому что здесь распространено поверье, будто после такой встречи в человека вселяется бес. Как я уже говорил, сам я не видел йети – ни пьяного, ни трезвого, ни ходящего задом наперёд. Я не суеверен. Я не верю ни во что сверхъестественное, не верю и во многие слышанные нелепые истории. Однако я не думаю, чтобы мой отец был лжецом и сочинил все на ходу. Бесспорно также, что следы, которые я видел на лёднике Зему в 1946 и около Эвереста в 1952 году, не были следами какого-либо известного мне животного, Хотя я и не могу доказать этого, я уверен, что йети существует. Думаю, что это зверь, а не человеческое существо, что он выходит из своего логова только по ночам и кормится растениями и мелкими животными, обитающими на высокогорных лугах; скорее всего это обезьяна ещё не известного вида.

В 1954 году в район Эвереста выезжала на поиски йети специальная англо-индийская экспедиция. Я охотно сопровождал бы их, но, увы, не мог. Подобно многим другим, они нашли следы и другие признаки, но только не самих йети, и, хотя итог был обескураживающим, я думаю, что это даже к лучшему. Люди пробрались в самые отдалённые уголки земли, научились изготовлять всевозможные вещи, сделали столько открытий, и, мне кажется, это даже неплохо, что осталось хоть немного такого, чего мы ещё не знаем[6]6
  В 1955 году, отправившись в Соло Кхумбу, я увидел два черепа йети. Но об этом расскажу позже.


[Закрыть].

8
ПОРАЖЕНИЯ И ПОБЕДЫ

В первые послевоенные годы в Дарджилинге жилось тяжело. Экспедиции приезжали редко, больших восхождений и вовсе не устраивали. А с провозглашением независимости Индии все смешалось. Американские военные и чиновники уехали, других туристов не было; за американцами последовали и многие англичане. Чайные плантации приходили в запустение. С работой стало плохо, нужда и безработица усилились.

В довершение ко всему у нас в семье появились ещё и свои трудности: моя тёща болела и была прикована к постели уже два года, а так как муж её умер, то ухаживать за ней приходилось нам. Я подолгу ходил без работы. Читралским сбережениям пришёл конец, и Анг Ламу одна кормила всю семью. Некоторое время она работала в качестве айя, няни, в разных семьях, потом сестрой у Смит Бразерс, американских зубных врачей, которые много лет практиковали в Дарджилинге. Я говорил ей тогда и повторял не раз позже, что никогда не забуду, что она сделала для всех нас в те трудные дни.

Как я уже говорил, Анг Ламу родилась в Дарджилинге. В детстве она побывала в Соло Кхумбу, но почти ничего не помнила и очень мало знала о примитивной жизни на моей родине. Впрочем, её семья, как и все шерпы, тоже жила бедно. С восьми лет она узнала тяжёлый труд: сначала носила поклажу по городу, потом работала прислугой в состоятельных семьях. Прислугой она была и тогда, когда я познакомился с ней и мы торговались из-за молока. Но в 1938 году в жизни Анг Ламу произошла большая перемена. Английская семья Уоллес, в которой она тогда работала, возвратилась в Лондон и взяла её с собой няней двоих своих детей. Несколько месяцев Анг Ламу прожила в центре Лондона, в гостинице возле Гайд-парка, познакомилась с жизнью на Западе. Однако путешествие оказалось не очень удачным: впервые попав на пароход, Анг Ламу почти всю дорогу проболела, а пожив некоторое время в Лондоне, снова почувствовала себя плохо, и ей пришлось лечь в больницу. Выйдя из больницы, она узнала, что миссис Уоллес опять уезжает из Англии; таким образом, Анг Ламу осталась без места и вынуждена была в одиночку проделать весь обратный путь в Индию. Это случилось перед самой войной, отношения между Англией и Германией сильно осложнились, и можно было ждать самого худшего. В 1953 году, когда мы поехали в Англию уже вместе, Анг Ламу рассказывала, что из предыдущего путешествия ей лучше всего запомнилось, как её учили в больнице пользоваться противогазом.

Анг Ламу скрытная женщина. И сейчас мало кому известно, что она побывала в Англии до 1953 года и хорошо понимает по-английски. Хозяева, у которых она работала, знают её обычно под именем Нимы, а не Анг Ламу или миссис Тенцинг. Совсем недавно, в связи со штурмом Эвереста, произошёл забавный случай из-за её скрытности. Пока я был в экспедиции с англичанами, она работала айя у жены одного английского офицера, поселившегося в Дарджилинге в гостинице. В газетах часто печатали мою фотографию; Анг Ламу интересовалась, что обо мне пишут, но сама прочесть не умела и вынуждена была просить других. Как-то раз она обратилась к одной английской даме в гостинице, а та, в свою очередь, захотела узнать, почему это её так интересует. «Ты знаешь этого Тенцинга, Нима? – спросила она. – Это твой знакомый?» Но моя жена осталась верна себе и ответила: «Просто это один шерпа из Тоонг Соонг Бусти, оттуда, где я живу». На том тогда все и кончилось. А несколько месяцев спустя, после взятия Эвереста, в Калькутте давали приём в нашу честь, причём среди приглашённых оказалась та самая англичанка. Гости подходили здороваться с нами, настал и её черед. Я увидел, что женщина смотрит совсем не на меня, а на Анг Ламу, которая стояла рядом со мной. Потом она вдруг замерла и произнесла с таким видом, будто сейчас упадёт в обморок: «Господи, да это же Нима!»

Так и шла наша жизнь: весёлое и печальное вперемешку, то вверх, то вниз, как в горах. Счастлив тот мужчина, который находит в своей жене помощницу, готовую делить с ним хорошее и плохое, какую я нашёл в Анг Ламу.

Однако сразу после войны казалось, что все идёт только под гору. Семья держалась на Анг Ламу, мне же лишь от случая к случаю перепадала плохонькая работёнка. А на севере высилась над долинами Канченджунга: огромная, белая, красивая и неожиданно ненавистная, потому что она словно издевалась надо мной. Что случилось со мной или с миром, почему я не могу пойти в любимые горы, жить жизнью, для которой рождён?

Я не ходил больше на Тигровый холм. Туристов не было, да я и все равно бы не пошёл туда. Если уж Эверест стоит на месте, то лучше хоть не видеть его. Я не хотел его видеть, даже думать о нем не хотел… И все-таки все время думал.

А весной 1947 года произошёл нелепый случай. Началось с того, что в Дарджилинг приехал мистер Эрл Денман.

Мистер Денман родился в Канаде, вырос в Англии и жил теперь в одном из британских владений в Африке. Там он немало путешествовал, ходил по горам в диких местах; короче, это был такой человек, который не нуждался в няньках. Но все, что он совершил ранее или собирался совершить, вдруг потеряло для него всякую цену: у него родился великий замысел, родилась великая мечта. Он хотел взять Эверест, и притом в одиночку! Впрочем, не совсем в одиночку, конечно, но во всяком случае без настоящей экспедиции. Денман искал спутников, и таким образом я и встретил его. Однажды ко мне зашёл Карма Паул, старый сирдар, и сказал: «К нам в город приехал один господин, он задумал дело, которое может тебя заинтересовать». – «Что-нибудь насчёт гор?» – спросил я. «Да, насчёт гор». И вот уже я вместе с другим шерпой, Анг Давой, в маленькой конторе Карма Паула веду переговоры с мистером Денманом.

С самого начала мне стало ясно, что я ещё никогда не видел ничего подобного. Денман был один. У него было очень мало денег и плохое снаряжение. Он не имел даже разрешения на въезд в Тибет. Зато решимости у него было хоть отбавляй и говорил он крайне серьёзно и убеждённо; переводил Карма Паул. Денман особенно настаивал на моем участии. Ведь я был «тигр», поднимался на Эверест выше восьми тысяч метров, говорил по-тибетски и немного по-английски, наконец меня рекомендовали ему как лучшего проводника среди шерпов. Все это звучало очень лестно, но в то же время нелепо, и мы с Анг Дава ответили, что нам надо подумать.

О чем тут было думать, даже не знаю, потому что вся эта затея выглядела чистейшим безумием. Во-первых, нам вряд ли удастся вообще попасть в Тибет. Во-вторых, если даже попадём, то нас скорее всего поймают, а тогда нам, проводникам, как и Денману, грозят серьёзные неприятности. В-третьих, я ни на минуту не верил, что наш маленький отряд, даже добравшись до горы, сможет взять вершину. В-четвёртых, уже сама попытка будет чрезвычайно опасной. В-пятых, у Денмана не было денег ни для того, чтобы хорошо заплатить нам, ни чтобы гарантировать приличное возмещение нашим семьям, если с нами что-нибудь случится. И так далее и тому подобное. Любой нормальный человек сказал бы «нет». Но я не мог отказаться. Меня неудержимо тянуло в горы, зов Эвереста действовал на меня сильнее всего на свете. Мы с Анг Дава посовещались несколько минут и решились. «Хорошо, – сказал я Денману, – мы попробуем».

Выяснилось, что он не только не имел разрешения на въезд в Тибет, но даже подписал бумагу, в которой обязался не приближаться к его границам. Поэтому необходимо было соблюдать строгую тайну, и мы, вместо того чтобы выступить из Дарджилинга, условились встретиться в определённом месте за городом и выйти оттуда. Затем двинулись по обычному маршруту экспедиций, через Сикким. Но этим и ограничивалось наше сходство с настоящей экспедицией, потому что если там все тщательно распланировано и организовано, то мы жили ото дня ко дню и никогда не знали, что принесёт нам завтра. Иногда мы передвигались одни, иногда вместе с караванами, и тогда удавалось нанять вьючных животных для перевозки нашего груза. Наконец мы вышли из долин и лесов Сиккима к высоким гималайским перевалам, по которым проходит граница Тибета.

Здесь я предложил Денману уклониться от обычного маршрута, чтобы избежать встречи с патрулями. Нам удалось перебраться через границу по редко используемому перевалу. Оттуда мы направились на запад через большое плато в сторону Ронгбука. Конечно, дело не ладилось. Что ни день, случалась какая-нибудь новая беда. Мы редко наедались досыта. В одном месте навьюченные яки сорвались с крутого склона, и мы чуть не погибли вместе с грузом. Затем, как мы и опасались, нас перехватили солдаты и приказали вернуться обратно. Однако нам удалось заговорить им зубы и избежать ареста; мы сделали вид, будто возвращаемся, а сами пошли в обход и продолжали путь. После этого мы обходили все города и деревни и прибыли, наконец, к Ронгбукскому монастырю, где нас приняли без вопросов и подозрений.

И вот перед нами Эверест – белый, огромный, окутанный снежной дымкой, каким я помнил его все эти девять лет. Старое возбуждение овладело мной с такой же силой, как прежде. Я снова там, куда всегда так стремился! Однако я ещё не распрощался со своим разумом и, глядя на гигантскую гору, отчётливее, чем когда-либо, сознавал безнадёжность нашего предприятия. Вспомнился Морис Уилсон, его трагическая гибель в 1934 году… Я сказал себе: «Нет, мы не допустим ничего подобного. Никому не придётся находить наши замёрзшие тела в маленькой палатке».

И все-таки мы пошли вверх по леднику, мимо старых нижних лагерей в сторону снежных склонов под Северным седлом. Нас было только трое, и приходилось очень тяжело. Дул сильный ветер, стоял мороз. Мне казалось, что никогда ещё здесь не было так холодно, пока я не сообразил, что виновато плохое снаряжение. Одежда пропускала ветер. Не хватало продовольствия, а самого главного, чая, уже не оставалось совсем. Обе наши палатки защищали немногим лучше листа бумаги, и вскоре Денману пришлось перейти к нам с Анг Дава. Втроём было все-таки теплее.

Зато мы двигались быстро. Для больших экспедиций между разбивками лагерей проходит два-три дня, потому что приходится забрасывать грузы в несколько приёмов. Мы же каждый день разбивали новый лагерь, перенося все имущество за один раз, и вскоре очутились у подножья снежных склонов ниже Северного седла. Я чувствовал, однако, что мы дальше не пойдём. Денман был менее привычен к холоду, чем Анг Дава и я, и очень страдал. По ночам он не мог спать. Порой казалось, что он и идти-то не сможет. Из нашего последнего лагеря, четвёртого, мы сделали отчаянную попытку взобраться вверх по крутому склону к Северному седлу, но холод пронизывал до костей, а ветер сбивал с ног. И вот мы уже опять сидим в палатке, измученные и побеждённые.

Даже Денман понимал, что мы побеждены. Он был храбрый человек, решительный, настоящий фанатик, одержимый идеей. Но он не был сумасшедшим. Он не собирался губить себя, подобно Уилсону, и предпочёл вернуться. За это я благодарен больше, чем за что-либо другое в моей жизни: если бы Денман настаивал на продолжении штурма, мы с Анг Дава оказались бы в ужасном положении.

Отступали мы ещё быстрее, чем наступали. Потёрпев поражение, Денман, казалось, стремился возможно скорее уйти с Эвереста, словно любовь к горе внезапно сменилась ненавистью. Мы чуть не бегом примчались к монастырю и продолжали с той же скоростью путь по диким плато Тибета, будто гора преследовала нас, как врага. Теперь у нас было ещё меньше продовольствия. Наша одежда превратилась в лохмотья, а Денман до того разбил ботинки, что несколько дней ему пришлось идти босиком. И все же мы шли. К счастью, нам не попался ни один патруль. Не успел я и оглянуться, как мы вернулись из Тибета в Сикким, а ещё через несколько дней, в конце апреля, вошли в Дарджилинг. Весь поход к Эвересту, вверх по горе и обратно, занял всего пять недель!

Так кончился этот молниеносный, безумный, нелепый поход. Несколько дней спустя Денман был уже на пути обратно в Африку, и мне казалось, что я вовсе и не ходил на Эверест, что все приснилось. Однако вскоре я стал получать от Денмана письма, в которых он обещал вернуться на следующий год; весной 1948 года он и в самом деле появился в Дарджилинге. На этот раз со снаряжением дело обстояло лучше, но разрешения на въезд в Тибет Денман опять не получил. За прошедший год было много разговоров о нашем нелегальном походе, меня осуждали за то, что я согласился быть проводником, и я знал, что, если это повторится, мне грозят большие неприятности. Поэтому я вынужден был отказать Денману, ответить, что без разрешения на въезд я не смогу сопровождать его.

Другого надёжного проводника найти не удалось, и пришлось Денману возвращаться в Африку. Везти снаряжение обратно ему было уже не по карману, и он подарил его мне. С тех пор мы больше не встречались, но иногда переписываемся, оставаясь хорошими друзьями. При всех своих странностях Денман мужественный человек, человек мечты, и я сожалею, что ему не удалось осуществить её. В 1953 году, стоя на вершине Эвереста, я был в вязаном шлеме, который оставил мне Денман, так что хоть малая частица его достигла цели.

Однако вернёмся к 1947 году. В течение многих месяцев до приезда Денмана я ходил без работы, но едва вернулся с ним в Дарджилинг, как все внезапно переменилось, и в первый же день я получил новую работу.