Книга: Кошка на раскаленной крыше - Теннесси Уильямс

Брик. Ничего я не должен, раз этого не хочу. Ты все время забываешь об условиях, на которых я согласился продолжать жить с тобой.

Маргарет (эти слова вырываются у нее непроизвольно). Я не живу с тобой. Мы занимаем одну клетку.

Брик. Ты не должна забывать наши условия.

Маргарет. Это невозможные условия!

Мама.(громко, напугав Маргарет). Я тут… прошла через комнату Гупера и Мэй на галерею. Где Брик? Брик! Поскорей выходи оттуда, сынок, я отлучилась сюда на одну секунду и хочу сообщить тебе новость насчет Папы. Терпеть не могу запертых дверей в доме…

Маргарет (с деланой беспечностью). Я это заметила, Мама, но должны же люди иногда побыть одни, правда?

Мама. Нет, душечка, только не в моем доме. (Без паузы.)

Мама. Брик, выходи скорее! Брось, Мэгги, ты просто не любишь детей.

Маргарет. Я очень люблю детей! Обожаю их! Хорошо воспитанных!

Мама (мягко, ласково). Почему бы тебе тогда не нарожать своих собственных? Вот и воспитывала бы их как надо, вместо того чтобы все время цепляться к детям Гупера и Мэй.

Мама (Устремляется обратно к Маргарет.) Брось! Не прикидывайся дурочкой! Я спрашиваю, много он уже хватил спиртного?

Маргарет (с коротким смешком). О, по-моему, выпил бокал после ужина.

Мама. Не смейся над этим! Одни мужчины после женитьбы перестают пить, а другие, наоборот, начинают! Брик ни капли в рот не брал до того, как…

Маргарет (выкрикивает). Это несправедливо!

Мама. Справедливо или несправедливо, но я хочу задать тебе один вопрос: ты делаешь Брика счастливым в постели?

Маргарет. Почему вы не спросите, делает ли он меня счастливой в постели?

Мама. Потому что я знаю, что…

Маргарет. Это все – обоюдно!

Мама. Что-то здесь не так! Ты бездетна, а мой сын пьет! (Ее зовут снизу, и, произнося последнюю реплику, она торопливо идет к двери; у двери оборачивается и показывает пальцем на кровать.) Когда брак расстраивается, причина здесь, вот здесь!

Папа известен своими насмешками над Мамой, и громче всех смеется этим его шуткам сама Мама, хотя иногда они бывают довольно жестокими, – тогда она берет в руки какую-нибудь вещь или начинает суетливо что-нибудь делать, чтобы скрыть обиду, которую не может замаскировать даже громкий хохот.

Писатель поднимает здесь различные темы: притворство общества, где все вынуждены носить маски, а всплывшая правда может разрушить жизнь, жажда денег, например, аристократка-южанка Маргарет, живя с детства в бедности, остро ощущает нехватку средств и готова на все, лишь бы урвать свою часть наследства. При этом не совсем понятно, была ли там хоть какая-либо любовь или лишь бульдожья хватка, боязнь выпустить из рук выгодную партию. Ну и сексуальное влечение, ведь автор уделяет этому пристальное внимание, ярко описывая страдания неудовлетворённой женщины.

Маргарет (с трудом подыскивая слова). …что со мной произошло это… ужасное… превращение, что я стала жесткой! Резкой! (Затем – почти что нежно.) Безжалостной! Вот что ты замечаешь во мне с некоторых пор. Да и как бы ты мог этого не заметить?! Все верно. Я перестала быть… тонкокожей, больше не могу позволить себе быть тонкокожей. (Овладевая собой.) Но знаешь, Брик?.. Брик!

Брик. Что ты сказала?

Маргарет. Я собираюсь сказать: мне… одиноко. Очень!

Брик. Это со всеми бывает…

Маргарет. Когда живешь рядом с тем, кого любишь, можно почувствовать себя еще более одиноким, чем когда живешь совсем одна! Если тот, кого любишь, не любит тебя…

Правда, ты и раньше имел этот бесстрастный, отрешенный вид, как будто все для тебя – игра и тебе безразлично, выиграешь ты или проиграешь, но теперь, когда ты проиграл, вернее, не проиграл, а просто вышел из игры, в тебе есть то редкостное обаяние, какое обычно бывает только у очень старых или безнадежно больных, – обаяние сломленного человека. Ты выглядишь таким спокойным, таким спокойным, таким на зависть спокойным!

Ты был восхитительным любовником… Таким восхитительным в постели… может, потому, что в глубине души оставался безразличным? Да! Никогда ни о чем не тревожился, делал это естественно, легко, медленно, с абсолютной уверенностью в себе и полнейшим спокойствием, словно открывал перед женщиной дверь или подавал ей стул, а не утолял жажду обладания ею. Твое равнодушие делало тебя таким восхитительным в любви… Странно? Но это так… (Пауза.) Знаешь, если бы я поверила, что ты больше никогда, никогда не будешь близок со мной, я спустилась бы вниз на кухню, выбрала бы самый длинный и самый острый нож и вонзила бы его себе прямо в сердце; клянусь тебе, я бы это сделала! Но чего у меня нет, так это обаяния сломленного человека; я не собираюсь сдаваться – я намерена победить!

Брик. Мэгги, нет смысла злиться и цапаться…

Маргарет. Знаю! Ну а почему… я стала такой злючкой?.. Не потому ли, что меня гложет зависть, снедает страсть?..

Маргарет. О Брик! Сколько же это будет длиться? Сколько еще мне терпеть это наказание? Неужели я не до конца испила горькую чашу, неужели я не отбыла весь срок? Неужели мне нельзя просить… о помиловании?

Брик. Мэгги, ты портишь мне удовольствие от виски. В последнее время твой голос постоянно звучит так, словно ты влетела сюда наверх с сообщением, что весь дом в огне!

Маргарет. Ничего удивительного. Знаешь, как я себя чувствую, Брик?

Я все время чувствую себя кошкой на раскаленной крыше!

Брик. Ну так спрыгни с крыши, возьми и спрыгни, кошки ведь прыгают с крыши и благополучно приземляются на четыре лапки!

Маргарет. О да!

Брик. Так сделай это! Ради бога, сделай это…

Маргарет. Сделай – что?

Брик. Заведи любовника!

Маргарет. Мне только ты нужен! Один ты! Даже с закрытыми глазами я вижу тебя! Хоть бы ты подурнел, Брик, что ли. Ну пожалуйста, растолстей или стань некрасивым, чтобы я могла вынести эту пытку.

О, может, когда-нибудь я еще изменю тебе, раз уж ты так оскорбительно толкаешь меня на это! Но если я и встречусь с каким-нибудь мужчиной, то, будь уверен, я позабочусь о том, чтобы ни одна душа не узнала. Потому что я не намерена давать тебе повод развестись со мной как с неверной женой.

Брик. Мэгги, я не стал бы разводиться с тобой как с неверной женой. Разве ты не знаешь? Да я бы только рад был узнать, что ты нашла себе любовника.

Маргарет. Нет уж, лучше не рисковать. Предпочитаю быть кошкой на раскаленной крыше.

Брик. Не очень это, наверно, уютно – быть кошкой на раскаленной крыше… (Начинает тихонько насвистывать.)

Брик. Ты могла бы уйти от меня, Мэгги. (Снова насвистывает.)

Маргарет (резко поворачивается и бросает на него яростный взгляд). Не хочу! И не уйду! К тому же, если бы я ушла от тебя, ты не смог бы мне дать ни цента, кроме того, что тебе подкинет Папа, а он умирает от рака!

Отдельно стоит упомянуть образ отца семейства, который лишь на пороге смерти понял, что жил неправильно, что жена давно опротивела и даже звука ее голоса он не переносит, что некому оставить свое дело, свою плантацию - один сын вызывает лишь раздражение, другой стал алкоголиком, а поощрять распущенность и безделье отец не хочет.

Мама. Я никогда еще тебя таким не видела, не пойму, какая муха тебя укусила!

Папа. Я прошел через все эти лабораторные обследования, вытерпел операцию, всякие там процедуры, чтобы узнать, кто тут хозяин – я или ты! Так вот, теперь выяснилось, что хозяин – я. Это мой подарок, мой пирог, мое шампанское! А то последние три года ты мало-помалу все тут начала прибирать к рукам. Хозяйничала. Распоряжалась. Твоя старая жирная туша металась по всему имению, которое я создал собственными руками! Это я создал плантацию!

Папа. Ты всеми правдами и неправдами обзаводишься собственной землей, создаешь на ней хозяйство, оно крепнет и разрастается, и не успеешь оглянуться, как все уплывает у тебя из рук, прямо-таки уплывает из рук!

Папа. Что верно, то верно, это и удивительно, и восхитительно. До меня вдруг дошло, как мало я брал от жизни. Упустил столько возможностей, потому что хотел выглядеть порядочным, боялся нарушить приличия. Порядочность, приличия – дерьмо это, вздор! Все это чушь, чушь, чушь! Я понял это только теперь, после того как заглянул смерти в лицо. И раз уж костлявая убралась восвояси, я постараюсь взять свое – пущусь, что говорится, во все тяжкие!

Брик. Во все тяжкие?

Папа. Да-да, во все тяжкие! Какого черта! Я спал с твоей матерью всю жизнь, лишь пять лет назад завязал, это, значит, мне шестьдесят уже было, а ей – пятьдесят восемь, и никогда она мне даже симпатична не была, никогда!

Что ты вообще знаешь о фальши?! Ха! Вот я бы о ней целую книгу мог написать! Неужели тебе невдомек, что я мог бы написать об этом целую книгу и все равно не рассказал бы и половины? Так вот, знай, я мог бы написать об этой чертовой фальши целую книгу и все равно далеко не исчерпал бы тему! Подумай, сколько всякой лжи мне приходилось выслушивать! А притворство! Разве это не фальшь? Притворяться, напускать на себя черт знает что, чего и не думаешь, и не чувствуешь, и вообще не представляешь себе? Например, делать вид, будто я люблю Маму! Хотя я вот уже сорок лет одного вида, звука голоса, запаха этой женщины не переношу! Даже когда я валял ее! Регулярно, как часы… Притворяться, что мне приятны этот сукин сын Гупер, его жена Мэй и пятерка их крикунов, которые верещат там, как попугаи в джунглях? Бог ты мой! Да мне и смотреть-то на них тошно! Церковь! Это же скука смертная, сил никаких нет, но я иду! Иду и торчу там, слушаю нудную проповедь дурака священника! А все эти клубы? Тьфу! (Почувствовав сильную боль, хватается за живот и опускается на стул; его голос звучит теперь тише и более хрипло.) Вот ты мне почему-то действительно по сердцу, я всегда питал к тебе какое-то настоящее чувство… привязанность… уважение… да, всегда… Ты да моя карьера плантатора – вот и все, чем я сколько-нибудь дорожил за всю свою жизнь! Это истинная правда… Не знаю почему, но это так! Я жил среди всей этой фальши! Почему же не можешь ты? Черт побери, никуда ведь не денешься, приходится жить фальшиво, раз кругом одна фальшь. Чем же еще тогда жить?

Можно упомянуть и семью старшего брата: Теннесси Уильямс выставил их в весьма неприглядном свете, как людей, навязчиво демонстрирующих свое многочисленное потомство, тех, кто постоянно подчёркивает бесплодность брака Маргарет и Брика, желая выставить себя в лучшем свете. Но ближе к концу пьесы мне даже стало жаль Гупера ведь оба родителя откровенно предпочитают ему красавца-младшего.

Гупер. Вижу, мне не дадут никакой возможности обговорить все тактично! Ну что ж, ладно: у нас с Мэй пятеро детей и скоро появится шестой! Мне нет никакого дела до того, любит меня Папа или не любит, любил когда-нибудь или не любил, полюбит или не полюбит! Я просто апеллирую к элементарной порядочности и чувству справедливости. Прямо скажу: меня всегда возмущала Папина пристрастность: Брик с пеленок был его любимчиком, а я – каким-то парией, на которого ему просто наплевать, или того хуже.

Мама. Отойди от меня, Мэй, отойди от меня! (Резко поднимается.) Я хочу видеть Брика! Где Брик? Где мой единственный сын?! Мэй. Мама! Она сказала «единственный сын»? Гупер. А кто же тогда я?

И этот цирк продолжается без конца, а в промежутках между номерами – постоянные намеки на то, что мы с тобой не обзавелись ни одним ребенком, совершенно бездетны и поэтому совершенно бесполезны.

Дикси (с преждевременно развившейся способностью уязвить побольнее). Вы завидуете! Вы завидуете, потому что не можете рожать детей! (С выпяченным животом проплывает мимо Маргарет на галерею, показав ей по дороге язык.)

Маргарет с силой захлопывает за ней двери и прислоняется к ним, часто и тяжело дыша.

Пауза. Брик, чье виски расплескалось, наливает себе новую порцию и с отрешенным выражением лица сидит на огромной, с пологом на четырех столбиках, кровати.

Маргарет. Видишь? Они злословят по поводу нашей бездетности даже при пятерых своих маленьких бесшеих уродцах!

Подводя итог, если вы любите семейные драмы, вневременные сюжеты, психологические травмы и скелеты в шкафу, любовь-ненависть - то эта пьеса определённо вас порадует