Текст книги "Европейское путешествие леди-монстров"

Глава VIII. В цирке

Первое, что сделала миссис Пул, когда они наконец добрались до Парк-Террейс, 11, – загнала человека-орангутана в ванну.

– От него пахнет бог знает чем, – сказала она. – И одеть его нужно по-человечески. Кажется, где-то лежала старая пижама мистера Джекилла. Она ему будет велика, но хоть рубашку-то надеть можно.

Примерно через час они все уже сидели в гостиной: Кэтрин в ночной рубашке – по-турецки на диване; миссис Пул – в одном кресле, Беатриче – в другом; Элис же сидела на полу и причесывала человека-орангутана, уже облаченного в верхнюю часть пижамы мистера Джекилла. Теперь, отмытый, он мало походил на мужчину – скорее, на мальчика с шелковистыми ярко-рыжими волосами и большими выразительными глазами. Он напомнил Кэтрин Сашу, человека-собаку. Котята, Альфа и Омега, ходили кругами вокруг, словно пытаясь сообразить, кто это и что с ним делать.

– Миссис Пул, – сказала Кэтрин, – а свиньи больше не осталось? То есть, я хочу сказать – окорока?

Она взглянула на остатки ужина, который принесла им миссис Пул: блюдо с ветчиной, гороховая запеканка и бланманже. Запеканку ела одна Элис. Пумы, как напомнила всем Кэтрин, горохом не питаются, хотя бланманже ей скорее понравилось – там ведь, в сущности, почти одно молоко. Беатриче еще допивала свое обычное варево. Человек-орангутан отказывался от всего, что ему предлагали, пока Беатриче не заглянула в «Британскую энциклопедию», что стояла в кабинете мистера Джекилла, в статью об орангутанах.

– Орангутаны едят фрукты, – сообщила она. – Тут сказано: «джекфрут и дуриан, жесткую колючую кожуру которых они разрывают своими сильными пальцами, составляют основу рациона орангутанов, кроме того, они употребляют в пищу сочные мангустины и другие фрукты».

– Что это такое, господи прости, – дурианы эти и все остальное? – спросила миссис Пул. – Не знаю, найдутся ли у меня свежие фрукты, – они ведь и для пищеварения вредны, если их не отварить хорошенько. Но погодите-ка – у меня ведь где-то были груши, я из них компот варить хотела. Сейчас проверим, может, хоть груши ему придутся по вкусу. А компот с вами и так хоть не вари – все равно даром пропадет. Только и готовлю целыми днями, что мясо да траву. Если бы нам с Элис самим есть не надо было, я бы уже вовсе стряпать разучилась!

– Тут еще сказано: «Они строят на деревьях площадки из веток – это их спальные места, где они, по всей видимости, проводят по несколько ночей подряд». Вы знали, что они родом с Борнео и Суматры? «Орангутан» означает «лесной человек».

– Ну, надеюсь, здесь он такого делать не будет, а будет спать в кровати, как добропорядочный англичанин, – сказала миссис Пул.

Груши человеку-орангутану очень понравились. Понравилась и Беатриче – даже немного чересчур. Он все повторял: «Красивая, красивая», когда она проходила мимо, и тянул руку, чтобы пощупать подол ее платья.

– Меня нельзя трогать, – сказала она, наклоняясь к нему, сидящему на ковре. – Я ядовитая, понимаешь?

Очевидно, он не понял, так как вновь, глядя на нее с восхищением, протянул руку, чтобы коснуться ее.

– Ну и ну, даже человек-мартышка, и тот в тебя влюбился, – сказала Кэтрин. – Что же дальше будет?

– Не мартышка, а орангутан, – сказала Беатриче. Она повернулась к человеку-орангутану и сказала: – Прости, – и прижала ладонь к его руке. Он тут же отдернул руку и схватился за нее, точно обжегся. – Теперь понимаешь? – спросила она.

– Да, – сказал человек-орангутан. – Да, ты делаешь больно. Сильно больно.

Он по-прежнему смотрел на нее с восхищением, но трогать больше не решался.

– Нужно дать ему имя, – сказала миссис Пул. – Не будем же мы так и звать его человеком-орангутаном. Слишком длинно.

– Может, Пушистик? – сказала Элис. – У него такие шелковистые волосы.

– А может, Счастливчик? – сказала Кэтрин. – Ему ведь посчастливилось спастись во время пожара на складе – кажется, только ему одному.

– А почему не спросить его самого? – сказала Беатриче. – Я уверена, он сможет нам сказать. – Она повернулась к человеку-орангутану. – Как тебя зовут?

Он прижал ладонь к груди и сказал:

– Я Арчибальд. – И отвесил неуклюжий поклон. Кэтрин едва не рассмеялась и хотела спросить, нельзя ли звать его Арчи, но он произнес свое имя с такой гордостью, что она побоялась его обидеть.

С самым серьезным видом Беатриче присела в книксене.

– Рада познакомиться, Арчибальд. Это имя тебе дали, когда ты жил у лорда Эйвбери?

Арчибальд кивнул с таким довольным лицом, какого Кэтрин у него еще ни разу не видела, хотя это еще мало о чем говорило, учитывая, в каком состоянии она его нашла. У лорда Эйвбери было, вероятнее всего, немногим лучше – наверняка его там держали в клетке, но ее не удивило, что он готов был туда вернуться и вспоминал прошлую жизнь с тоской. Она и сама иногда во сне становилась пумой, как когда-то.

Диана: – Сколько еще раз ты будешь напоминать, что ты пума?

Кэтрин: – А тебе-то что, мартышка?

Диана: – Я на мартышку не обижаюсь. Вот и Элис говорит, что она обезьяна, и Мэри тоже. Даже миссис Пул, и та обезьяна, если верить мистеру Дарвину! А вот читателям скоро надоест, что ты все время говоришь о себе да о себе.

Миссис Пул: – Ну уж я-то вам никакая не обезьяна! Что за отвратительная, варварская идея.

Кэтрин: – Ну нет, о теории эволюции мы тут спорить не будем, благодарю покорно!

Когда миссис Пул принесла им ужин и они без церемоний уселись за стол в гостиной, Кэтрин рассказала обо всем, что произошло в этот день. Ее рассказ перемежался дополнениями Элис и восклицаниями миссис Пул. Одна Беатриче слушала молча. Потом они сидели в уютном дружеском молчании, и Кэтрин доедала последний кусочек окорока, который миссис Пул нашла для нее. Угостила немножко украдкой и Омегу – уж очень та была тощая по сравнению с сестричкой, – и выпила чай, который налила всем миссис Пул. Миссис Пул сказала, что после такого трудного дня, взломов чужих дверей и подслушивания, ничего нет лучше свежезаваренного чая.

– Кэтрин, – сказала Беатриче. Она все еще держала в руках недопитую кружку со своей зеленой гадостью. – Думаю, ты догадываешься, что я хочу сказать.

– Я тоже думаю, что догадываюсь, – сказала Кэтрин. – У меня есть план.

Вот только сработает ли он? Кто знает.

Миссис Пул перевела пристальный взгляд с одной на другую.

– О чем это вы? – Она покачала головой. – Я вот чего не понимаю. Во-первых, кто такой этот Рэймонд и почему его все слушаются? И еще…

– Доктор Рэймонд был когда-то председателем Общества алхимиков в Англии, – сказала Кэтрин. – Надо полагать, у них были филиалы во всех странах. Я, конечно, не знаю точно, только догадываюсь по словам Сьюарда. А вот чего я не понимаю – кто такой Хеннесси и почему он писал письма Рэймонду?

– Разве не помнишь? – сказала Беатриче. – Он был заместителем директора в лечебнице, а потом уволился. Мэри же рассказывала.

– Неужели я должна помнить все, о чем Мэри рассказывала три месяца назад? – Кэтрин брала досада. У нее было такое чувство, словно ей дали разрозненные кусочки пазла и велели сложить – но каких-то кусочков не хватает, а какие-то, кажется, затесались сюда случайно, от совсем другой картинки… – Итак, значит, этот Хеннесси сдрейфил из-за чего-то – из-за каких-то экспериментов, которые Сьюард и Ван Хельсинг проводят с дочерью Ван Хельсинга, то есть с Люсиндой. Он пишет Рэймонду, а тот связывается со Сьюардом. Знаю, это что-то вроде игры на память, когда в конце нужно все снова пересказать по порядку! Важно одно – непонятно, что они там делают с Люсиндой, но они считают, что это сделает их очень сильными – бессмертными, неуязвимыми.

– Никогда не слышала такого вздора, – сказала миссис Пул. Она налила себе еще чашку чая.

– Это не вздор, – сказала Беатриче. – Посмотрите на меня, миссис Пул. Посмотрите на Кэтрин или на Жюстину. Если возможно то, что они сделали с нами, – наверняка они способны создать то, что даст им силу, к которой они стремятся. Кэтрин, ты упомянула какую-то сыворотку. Возможно, они открыли вещество, которое продлевает человеческую жизнь и усиливает процесс регенерации. Это была давняя мечта Société des Alchimistes, или части его, с тех пор, как Виктор Франкенштейн выдвинул идею биологической трансмутации. А знание легко перерождается в средство для получения власти. Мой отец не был хорошим человеком. Среди всего, чем он был одарен, не было ни одной доброй черты, исключая, возможно, его любовь ко мне, и вы сами видите, что эта любовь сделала с моей жизнью, – я чудовище, я отравляю и убиваю тех, кого люблю. Но и дурным человеком он не был. Он не стремился к власти над другими. Он верил, что его исследования когда-нибудь помогут всему человечеству перейти на новый уровень развития. Эти люди – уже новое поколение. Они хотят поставить свои научные достижения на службу себе одним. Неудивительно, что действующий президент запретил их эксперименты.

– А ты знаешь, кто этот президент? – спросила Кэтрин. – Они все время говорили «она», и с каким-то странным нажимом. Неужели у них президент женщина?

Беатриче покачала головой.

– Этого я не знаю. Отец не обсуждал при мне политику общества, только иногда ругал их консерватизм – но и тогда почти ничего не говорил о внутренних делах. Говорил, что я все узнаю, когда сама стану членом Общества. Туда принимали женщин – в этом смысле оно было, пожалуй, прогрессивнее других научных обществ. Мой отец надеялся, что я стану одной из них. Думаю, и президентом тоже может быть женщина – по крайней мере теоретически.

– Что ж, выходит так, что мы знаем очень мало! – сказала миссис Пул. Тон у нее был встревоженный и удрученный. – Только одно – Мэри и девочкам грозит более серьезная опасность, чем мы думали. Эти люди едут в Будапешт на какое-то собрание – я так понимаю, на то самое, о котором мисс Мюррей писала в телеграмме. Они собираются везти туда Люсинду Ван Хельсинг, и из ваших слов ясно, что ожидается какое-то столкновение, если Сьюард и его люди не добьются того, чего хотят.

– «Кровавая бойня», – подсказала Элис. – Вот как он сказал.

– Спасибо, – сказала Кэтрин. – Вообще-то мне не хотелось упоминать об этом при миссис Пул.

Миссис Пул: – Как можно было скрывать от меня такое, просто не понимаю!

Кэтрин: – Я бы и сама сказала, если бы Элис не проболталась, – только другими словами. Мне не хотелось, чтобы вы впали в панику от тревоги за Мэри.

Миссис Пул: – Я никогда не впадаю в панику!

Элис: – Вообще-то в тот раз это было очень похоже на панику, миссис Пул.

– Нужно сейчас же послать телеграмму! – сказала миссис Пул. Она поднялась с кресла и едва не пролила чай себе на фартук. – Ох, Мэри, милая моя, в какое же опасное дело вы ввязались? Это негодяи, настоящие негодяи! Если бы ваш отец был жив – ох, я бы и высказала ему все, что думаю об этом его обществе, будь оно неладно! Какая-нибудь телеграфная контора, должно быть, еще открыта, хоть и ночь на дворе. Мистер Холмс – вот кто знает, что делать! Я должна пойти и поговорить с мистером Холмсом.

– Ох, ради бога, – сказала Кэтрин. – Кровавая бойня… то есть конференция Общества состоится никак не раньше двадцатого сентября. Сядьте, миссис Пул. Да, конечно, мы должны что-то делать, но мы ведь даже не знаем, где сейчас Мэри, верно? Нам известно, что она приехала в Вену, но, может быть, уже и уехала, если Люсинды там нет. Из слов Сьюарда невозможно было понять, где ее держат, – он сказал только то, что она трансформируется, что бы это ни значило. А миссис Нортон предупредила, чтобы мы не отвечали на ее телеграмму без крайней необходимости. Кажется, Беатриче хотела… Беатриче, что ты хотела сказать?

Беатриче допила последний глоток своего ядовитого отвара.

– Миссис Пул, нам с Кэтрин нужно ехать в Будапешт. Теперь, когда Кэтрин раскрыла план доктора Сьюарда, ей больше незачем оставаться в Лондоне, и, если Мэри, Жюстине и Диане грозит опасность, я тоже должна быть рядом. Конечно, наши… особые обстоятельства создают некоторые неудобства. Но мы обе сильные. Мы обе можем драться. Думаю, мы доказали тогда на складе, что впятером мы сильнее, чем поодиночке.

– А как же твои растения? – спросила Кэтрин.

– Что ж, придется выращивать новые, если вернусь, – а я намерена вернуться! – сказала Беатриче. – Грустно будет их терять, но есть дело поважнее.

– А как же я? – спросила Элис. Она как будто боялась сразу и того, что ее позовут ехать с ними, и того, что оставят здесь.

– А что ты? – сказала Кэтрин. – У тебя нет ни яда, ни острых клыков, да, думаю, и миссис Пул не захочет отпустить тебя в такое опасное приключение.

– Ни в коем случае! – заявила миссис Пул. – Вы обе – другое дело, – конечно, я волнуюсь за вас, ужасно волнуюсь, но вы уже доказали, что можете за себя постоять. А Элис только тринадцать лет, и в ней нет ничего… ну, в общем, того, что есть у вас. Сами знаете. А насчет телеграммы…

– Ничего чудовищного? – уточнила Кэтрин. – Нет-нет, не спорьте, я же знаю, что вы хотели сказать, миссис Пул. Хотя… там, в угольном подвале, кое-что случилось. Элис, сделай то, что ты делала тогда, чтобы Прендик нас не увидел.

Элис словно бы растерялась.

– Это когда я молилась?

– Это когда ты закрыла глаза и повторяла, что нас тут нет. Сделай это еще раз.

– Прямо сейчас? – переспросила Элис.

– Да. Хочу посмотреть, что из этого выйдет.

Элис неохотно закрыла глаза. Кэтрин видела, как шевелятся у нее губы.

– Да что же из этого может выйти? – спросила миссис Пул.

– Сама не знаю точно, – сказала Кэтрин. – Но в угольном подвале мы как будто сделались невидимыми. Прендик смотрел прямо на нас – а нас не видел.

Элис открыла глаза.

– Так вы думаете, это я как-то сделала? Но как? У меня же нет никаких сверхспособностей, ничего такого. Я – это просто я.

– Ладно, неважно, – сказала Кэтрин. – Просто у меня была такая мысль. Правда, в подвале было темно, может, у него со зрением уже не так хорошо, как раньше. Кто знает, что с ним было после того, как он уплыл с острова, – может, что-то на него так повлияло.

Верила ли она в это сама? Ну, пока что это было единственное разумное объяснение.

– Я понимаю, что вам нужно ехать, и, конечно, не стану вас задерживать, – сказала миссис Пул. – Но, по-моему, нужно хотя бы мисс Мюррей телеграмму послать – предупредить ее о планах доктора Сьюарда. Это же не то, что ответная телеграмма миссис Нортон? К тому времени, как приедет Мэри и остальные, мисс Мюррей будет начеку. Она всегда была находчивой девушкой, когда служила здесь гувернанткой. И еще один вопрос, практический. В банке у нас осталось меньше двух фунтов. Боюсь, придется вам просить взаймы у мистера Холмса.

– Атлас утром отдал мне еще пять фунтов, – сказала Кэтрин. – Но этого мало, если мы хотим доехать быстро. И мне бы не хотелось просить у Холмса, если есть хоть какая-то возможность без этого обойтись. Он любит вмешиваться в чужие планы. У меня есть другая идея. Беатриче, ты никогда не думала о том, чтобы поступить в цирк?

Беатриче с любопытством взглянула на нее.

– Нет, как-то не приходило в голову. А что? Что ты задумала?

Беатриче: – Теперь я понимаю, почему вы с Жюстиной были там как дома. Я никогда не испытывала такого чувства товарищества, – разве что здесь.

Кэтрин: – В этом цирке все изгои, отверженные. Все мы от чего-то бежим. В том или ином смысле мы там все чудовища.

Мэри: – Мне кажется, не стоит так говорить о…

Кэтрин: – Я говорю о цирке, Мэри. Тут уж не тебе меня поправлять. Я там была. Я знаю.

Наутро Кэтрин с Беатриче отправились в Клеркенуэлл. Когда вышли из дома, Кэтрин снова внимательно оглядела Парк-Террейс. Она уже поговорила с Чарли, спросила, не видел ли кто-то из мальчишек с Бейкер-стрит чего-нибудь подозрительного поблизости. «По-моему, нет, – ответил он. – Но я поспрашиваю других ребят. Кто-нибудь из них всегда рядом, так мистер Холмс приказал».

В Клеркенуэлле женщина, торговавшая в ларьке газетами и книжками в бумажных обложках, показала им дорогу к пансиону миссис Протеро, возле Клеркенуэлл-Грин, как и говорил Атлас. Снаружи дом выглядел не слишком завлекательно, но когда же циркачи останавливались в хороших домах?

– Готова? – спросила Кэтрин.

Они стояли на тротуаре, на противоположной стороне улицы, почти безлюдной – только несколько повозок прокатили мимо да мальчишки гоняли ногами пустую бутылку вместо мяча. Это вам не центр Лондона! Кэтрин видела шпиль Сент-Джеймса, возвышающийся над крышами домов – по большей части магазинчиков с надстроенными над ними жилыми этажами.

– Готова, – сказала Беатриче. – Я похожа на цирковую артистку?

Кэтрин взглянула на нее. В первый раз после побега из дома профессора Петрониуса она вышла из дома без вуали. О нем ничего не слышно было уже три месяца – чего же опасаться? Во всяком случае, именно так Беатриче заявила утром. Теперь она, кажется, радовалась скользящим по лицу солнечным лучам и даже лондонскому воздуху, пахнущему сажей. Вот и хорошо. Нельзя же безвылазно сидеть взаперти, среди одних растений.

– Сойдешь, – сказала Кэтрин, но мысли ее были заняты другим. Во-первых – нужно поскорее попасть в Будапешт, чтобы помочь Мэри и остальным. Во-вторых, то есть, в сущности, как раз во-первых, нужно убедить Лоренцо включить их в состав гастролирующей труппы. А в-третьих…

В это утро миссис Пул поднялась в ее комнату. Кэтрин еще лежала в постели и потягивалась под одеялом. Незачем вставать ни свет ни заря – циркачи и сами не очень-то ранние пташки.

– В общем, вы были правы, – сказала миссис Пул. – Вчера-то я вам не поверила – думала, вам что-то померещилось или мистер Прендик просто-напросто близорук. Но сегодня я зашла к Элис в комнату, принесла ей графин со свежей водой – а ее нет! Я кричу: «Элис, Элис, ты где?» И вдруг она появляется у меня прямо перед глазами. «Что это такое сейчас было?» – спрашиваю. А она говорит: «То самое, что тогда в подвале. Я повторяла и повторяла, что меня здесь нет, вот вы меня и не видели. Правда же, не видели, миссис Пул?» – «Ну и ну, – говорю. – Элис, так ты умеешь делаться невидимой!» Так что правы вы были, мисс, когда говорили вчера.

– Сделать человека невидимым невозможно, – сказала Кэтрин. Отбросила одеяло и села на кровати.

– Что же мне, глазам своим не верить прикажете? Я же ясно видела… то есть не видела. Только что ее не было, и вдруг сидит на кровати, как ни в чем не бывало.

– Нет, миссис Пул, я не это имела в виду, – сказала Кэтрин. – Я хочу сказать – если человека физически не видно, этому должно быть какое-то другое объяснение.

– Пффф! А мистеру Холмсу вы об этом расскажете?

– Расскажу, расскажу, но не могли бы вы дать мне время до обеда? Мне хотелось бы уладить кое-какие дела без его вмешательства… то есть без его помощи.

– Ну ладно, – с сомнением в голосе проговорила миссис Пул. – Наверное, вы знаете, что делаете, но до чего же жаль, что мисс Мэри здесь нет. Я нашла в маленькой столовой, в столе, чистый бланк для телеграммы – ну, и написала ее и отдала Джимми Бакету, чтобы отнес в телеграфную контору в Кэмден-Таун, и денег дала – на телеграмму и немножко за труды. Это, пожалуй, не так подозрительно будет, как кому-то из нас идти – вдруг за нами наблюдают. Я сообщила мисс Мюррей, что вы с Беатриче едете в Будапешт: написала «К. М. и Б. Р. едут», что-то вроде шифра получилось. И еще – чтобы опасалась Док. С. и проф. Ван Х., когда они приедут на собрание S.A. Она наверняка поймет.

– Да, очень изобретательно, благодарю вас, миссис Пул, – ответила Кэтрин со скрытой досадой. Ведь это только лишний риск – такая телеграмма? Они с Беатриче и так едут в Будапешт. И наверняка успеют вовремя. Конечно, было бы хорошо, если бы Мэри была рядом, – этого нельзя было не признать. Мэри всегда такая практичная и предусмотрительная. Не такая мудрая, как Жюстина, не такая ученая, как Беатриче, зато строить планы лучше ее не умеет никто. Кэтрин была больше других одарена интуицией – по крайней мере, она сама так считала. Но пумы созданы природой, чтобы прыгать и драться, а не планировать. Что ж, придется ей постараться, насколько это возможно. И, кажется, она уже знала, что нужно делать.

Она соскользнула с кровати, довольно высокой, встала на мягкий ковер босыми ногами и спросила:

– Миссис Пул, найдется у нас копченая селедка на завтрак?

Когда миссис Пул отправилась жарить селедку, Кэтрин зашла в комнату Мэри и заглянула в ее шкаф. Сегодня, решила она, ей нужна женская одежда. Вот это платье из синего канифаса – да, в самый раз. У него вполне респектабельный вид…

Мэри: – Это мое любимое платье!

Кэтрин: – Ну что ж, значит, я правильно выбрала.

Теперь она смотрела на дом, на окна с покосившимися ставнями.

– Идем, – сказала она Беатриче. – Вон тот кирпичный дом напротив, возле обувной лавки.

Беатриче кивнула, и они вместе перешли улицу, проскочив между повозкой, груженной мебелью, и другой, перевозившей овец – они блеяли без умолку, и Кэтрин это несказанно раздражало. Безмозглые существа – женщина-овца, созданная доктором Моро, была первой, кого она убила на острове.

Жюстина: – Как ты можешь говорить такие вещи!

Кэтрин: – Я же хищница, забыла? Я не могу питаться травой, как некоторые.

Они позвонили в колокольчик, и женщина в заплатанном фартуке – должно быть, сама миссис Протеро – впустила их. Она была чем-то похожа на свой пансион – ветхий, обшарпанный, но в достаточной мере ухоженный, что и позволяло этой обшарпанности сойти за патину времен.

Жюстина: – Патина времен! Мне нравится.

Кэтрин: – Спасибо. Всегда приятно, когда кто-то отмечает мои стилистические находки.

От миссис Протеро пахло лавандой и нафталином.

– К циркачам? Я скажу им, что вы пришли. Они принимают посетителей в гостиной. Это налево по коридору.

Едва Кэтрин вошла в гостиную, как человек, сидевший на диване и читавший «Лондон Таймс», вскочил и вежливо кивнул. Затем вгляделся в нее.

– Кэтрин! – воскликнул он. – Это ты?

– Я, Кларенс, – сказала она, улыбаясь.

В тот же миг он крепко, от души стиснул ее в объятиях. Затем отступил назад, все еще держа ее за плечи.

– Как поживаешь, Ушастик? Атлас говорил, что у тебя все хорошо. А одета-то как! А кто твоя подруга?

Кэтрин оглянулась на Беатриче, стоявшую у нее за спиной.

– Это Беатриче Раппаччини. Беатриче – мой добрый друг Кларенс Джефферсон.

– Мисс Раппаччини, – поклонился Кларенс. Это был представительный мужчина, ростом почти с Жюстину, стройный, широкоплечий. Черты лица выдавали в нем сына Африки, а в цирке Лоренцо он выступал под видом зулусского принца, за отдельную плату демонстрируя кровожадные туземные пляски.

– Мистер Джефферсон, – кивнула в ответ Беатриче. Кэтрин видела, что на нее произвела впечатление его полная достоинства манера и благородство, читающееся во всем его облике.

Диана: – Что это еще за облик такой?

Беатриче: – Кэтрин, мне кажется, Кларенс не оценил бы такого романтического описания. К тому же он родом не из Африки, а из Бостона, да и Африка, между прочим, – огромный континент, где много разных стран и народов. Это не одна какая-то страна.

Кэтрин: – Мне это прекрасно известно. Я знаю Кларенса дольше, чем ты. Но он и в самом деле такой, включая благородство облика. Для профанов, которые не умеют пользоваться словарем, замечу, что это слово означает внешность и манеру держаться. Ты могла бы и сама уточнить его значение, Диана, – ты же не полная невежда.

Диана: – Отлично, добавлю его в свой список. И профана тоже.

Кларенс протянул Беатриче руку для пожатия.

– Не прикасайся к ней! – резко сказала Кэтрин. – Она ядовита. Когда на ней перчатки, не страшно, но я бы на твоем месте все-таки держалась подальше.

Кларенс, кажется, хотел спросить, как это понимать, но тут в гостиную вошел Лоренцо, а за ним – Атлас.

– Катерина! – Лоренцо раскинул руки, затем схватил ее за плечи и звучно расцеловал в обе щеки. – Mio bellissimo gattino![41]41
  Мой прелестный котенок (ит.).


[Закрыть] Как же я рад тебя видеть.

Это был невысокий, круглый человечек с необычайно подвижным лицом клоуна – он и был клоуном когда-то. Радость и печаль на этом лице могли сменять друг друга в мгновение ока, но сейчас на нем читалась одна только чистая радость.

– Как ты поживаешь? Получила деньги, которые я тебе послал? Ты уж прости меня – не мог прислать все сразу. Эти счета – просто ужас что такое. Даже здесь, в этом доме, недешево выходит разместить столько человек сразу. Но мы же семья, верно, – я всегда это говорю своим артистам. Пока можем держаться вместе, будем держаться. Так как ты? А la bella[42]42
  Прекрасная (ит.).


[Закрыть] Жюстина? Садись, садись. Расскажи мне про себя.

Кэтрин села на диван, где раньше сидел Кларенс, отложила в сторону газету.

– С удовольствием расскажу. Но знаешь, Лоренцо, я ведь пришла к тебе с предложением.

– С деловым предложением? – Его лицо вдруг стало совершенно серьезным. – Выкладывай.

Он уселся на диван рядом с ней. Кларенс знаком предложил Беатриче сесть в единственное удобное кресло, а сам устроился на шатком деревянном стуле, казалось, готовом вот-вот сломаться под ним. Атлас, который всегда опасался, как бы что-нибудь не раздавить своим весом, просто прислонился к стене.

– Это моя подруга, Беатриче Раппаччини, – сказала Кэтрин, указывая на Беатриче жестом торговки, показывающей свой товар.

– О да, прекрасная леди, – сказал Лоренцо. – Я и сам ее заметил. Как же не заметить? – Он повернулся к Беатриче. – Но… Раппаччини? Sei Italiano?[43]43
  Вы итальянка? (ит.)


[Закрыть]

– Si signore, – ответила она. – Sono nato e cresciuto a Padova[44]44
  Да, сеньор. Я родилась и выросла в Падуе (ит.).


[Закрыть].

– Ah, bello Padova! Così spesso mi manca il sole d’Italia[45]45
  О, прекрасная Падуя! Как часто я скучаю по итальянскому солнцу (ит.).


[Закрыть]. Но прошу прощения, я веду себя как невежа. Вы говорите по-английски?

– Не безупречно, – ответила Беатриче на своем обычном превосходном английском. – Большей частью я изучала язык в этом великолепном городе.

– Мы должны как-нибудь поговорить с вами об Италии! – сказал Лоренцо. – Я сам флорентиец. Увы, я уже очень давно не видел родины… Так о каком деле ты говорила, Кэтрин?

Кэтрин подалась вперед. Согласится ли он? Сейчас это выяснится.

– Помнишь Ядовитую девицу, которая выступала в Королевском колледже хирургов несколько месяцев назад? Ты еще тогда сказал, что многое отдал бы, чтобы заполучить к себе в цирк такую диковинку.

– Si[46]46
  Да (ит.).


[Закрыть], – сказал Лоренцо. Ага, кажется, заинтересован – озадачен и заинтересован. Уже что-то.

– Беатриче и есть та самая Ядовитая девица. Я знаю, что ты собираешься на гастроли в Париж. Я хочу, чтобы ты взял нас с собой – хотя бы до Парижа, а если поедешь дальше – тогда зависит от того, куда именно. Нам нужно попасть в Будапешт – очень нужно, по причинам, которые я предпочла бы не обсуждать.

Она понимала, что он не станет расспрашивать. Циркачи не задают вопросов о личных делах. У каждого из них есть что-то, что он предпочел бы хранить в секрете.

Лоренцо изумленно взглянул на Беатриче.

– È vero?[47]47
  Это правда? (ит.)


[Закрыть] Вы и в самом деле та самая Ядовитая девица?

– Увы, да, – ответила она. – К моему громадному сожалению.

– Покажите мне, – сказал Лоренцо. – Поцелуйте. – Он показал пальцем на свою щеку. – Это ведь было в вашей программе, верно?

Беатриче с неохотой поднялась и подошла к нему. Наклонилась и поцеловала его в щеку, туда, где он показывал, рядом с полоской бакенбард.

– Ай! – вскрикнул он и отскочил от нее на другой конец дивана. – Это же… будто оса укусила!

На щеке у него алело яркое пятно, словно губы Беатриче обожгли его.

– Как жаль, что у меня нет с собой мази от ожогов! – сказала она. – Смажьте хоть кольдкремом, иначе волдыри останутся.

– Non importa![48]48
  Неважно! (ит.)


[Закрыть] – сказал Лоренцо и махнул рукой. – Вы будете звездой! Мы заработаем кучу денег. Я отправлю телеграмму в Париж, чтобы в афише указали новые номера. А потом – может быть, во Франкфурт? Берлин и Прага тоже проявили некоторый интерес, но я пока больше нигде не выкупал места для представлений. Теперь-то нас примут где угодно! Теперь нам выделят самые большие и красивые театры! И Катерина, конечно, тоже поедет с нами как Женщина-кошка?

– Да, но мы не можем ехать ни в Берлин, ни в Прагу, – сказала Кэтрин. – В Вену можем, это по пути. Если в твоих планах значатся Вена и Будапешт, тогда и мы поедем туда с вами. Но только не как Женщина-кошка и Ядовитая девица. Тебе придется подобрать нам новые имена для афиши.

Помнит ли кто-то в Société des Alchimistes их цирковые имена? Этого она не знала, но и рисковать не хотела. Если они заедут в Вену, хотя бы ненадолго, – тем лучше: может быть, Мэри с Жюстиной еще будут там, а если нет, можно будет узнать от Ирен Нортон, куда они отправились. – И мы хотели бы получать такое же жалованье, какое ты платил нам с Жюстиной, плюс пятьдесят процентов дохода от представлений Беатриче.

– И я могу гарантировать, что доход будет, signore, – добавила Беатриче. – Единственное условие – я не стану убивать ничего живого. Но я была Ядовитой девицей много месяцев. Я знаю, как обставить такой номер.

– Не сомневаюсь, signorina, – сказал Лоренцо. – Насчет Вены стоит подумать. Посмотрим. И я готов дать вам двадцать процентов. Не забывайте, мне придется потратить много денег на рекламу. А как вы хотите назваться? Разумеется, в Париже вам нужны французские имена.

Ого! Это было уже щедрее, чем Кэтрин рассчитывала.

– Сорок процентов. Представляешь, как к тебе валом повалят, когда увидят фотографию Беатриче, особенно джентльмены!

– Может быть, мне назваться La Femme Toxique?[49]49
  Ядовитая женщина (фр.).


[Закрыть] – сказала Беатриче.

– Да, но фотография – это тоже дорого! Тридцать процентов. И la bella Беатриче будет зваться La Belle Toxique[50]50
  Ядовитая красавица (фр.).


[Закрыть]. Ну, а ты, Катерина, – какое имя ты себе выберешь? Имей в виду, оно должно привлекать публику – нам ведь деньги нужны.

– La Femme Chatte? – предположила Беатриче. – Нет, это все та же Женщина-кошка, только по-французски. А может, La Femme Panthère?[51]51
  Женщина-пантера (фр.).


[Закрыть] Пума ведь похожа на пантеру, правда?

– Годится! – сказала Кэтрин. – Пума, пантера, не все ли равно. Хотите, буду женщиной-пантерой.

Тридцать процентов – это было больше, чем она надеялась. Если у Беатриче будут хорошие сборы в Вене, а так оно наверняка и будет, этих денег им с лихвой хватит, чтобы добраться до Будапешта, с Лоренцо или без него. Что известно о них Обществу алхимиков? Точно сказать она не могла. Но все же, путешествуя в качестве цирковых артисток, а не сами по себе, они скорее избегнут нежелательного внимания. И, что еще важнее, они будут среди друзей. А самое главное – не придется полагаться на Холмса.

Мэри: – Почему ты так категорически не хотела брать деньги у мистера Холмса?

Кэтрин: – Вот ты взяла, и что из этого вышло? Ты уже все распланировала, а потом отказалась от всех своих планов, потому что он так захотел – потому что он решил, что так будет лучше. И ты даже не спорила. Может, тебе и нравится, когда тобой вот так распоряжаются, а мне нет. С меня этого хватило на острове Моро.