Текст книги "Железная маска (сборник)"

Известно, что Сен-Марс, сопровождая узника в Бастилию, остановился вместе с ним в своем имении Пюльто. Фрерон обратился за подробностями к внучатому племяннику Сен-Марса, владельцу имения Пюльто в Шампани. Тот ответил: «Судя по письму г-на де Сент-Фуа, отрывок из которого вы привели, человек в железной маске до сих пор волнует воображение писателей; я расскажу, что мне известно об этом узнике. На островах Сент-Маргерит и в Бастилии он шел под именем де Ла-тур. Комендант и офицеры относились к нему с уважением, он получал все, что дозволено иметь узнику. Он часто совершал прогулки, и лицо его всегда было скрыто маской. Только после выхода «Века Людовика XIV» господина Вольтера я узнал, что маска была железная и на пружинах; возможно, мне забыли рассказать об этом, однако маску он носил лишь на прогулке или когда был вынужден появляться перед посторонними.

Господин де Бленвилье, пехотный офицер, имевший доступ к господину де Сен-Марсу, неоднократно рассказывал, что однажды он надел мундир и взял оружие солдата, который должен был заступить в караул на галерее под окнами камеры, которую занимал узник, и прекрасно разглядел того: без маски, бледный, высокий, хорошо сложенный, с полными икрами, седой, хотя еще в расцвете лет. Почти всю ночь он провел расхаживая по камере. Бленвилье добавил, что носил он одежду коричневого цвета, ему давали хорошее белье и книги, а комендант и офицеры, разговаривая с ним, стояли с непокрытой головой, пока он не предлагал сесть и надеть шляпы, а также нередко обедали с ним.

В 1698 году господин де Сен-Марс был переведен с должности коменданта островов Сент-Маргерит на ту же должность в Бастилию. Перед вступлением в нее он вместе с узником заехал к себе в Пюльто. Крестьяне вышли встретить сеньора. Господин де Сен-Марс ел вместе с узником, тот сидел спиной к окну столовой, выходившему во двор. Крестьяне не могли видеть, в маске он ел или нет, но заметили, что у господина де Сен-Марса рядом с тарелкой лежат два пистолета, прислуживал им единственный лакей, который плотно закрывал за собой дверь столовой. Когда узник проходил по двору, на нем всегда была черная маска, из-под которой видны были только губы и зубы. Он был высок и седовлас. Господин де Сен-Марс спал на койке, которую ему ставили рядом с постелью человека в маске. Господин де Бленвилье сообщил мне, что когда узник в 1704 году скончался, его тайно похоронили в приходе Сен-Поль, а в гроб насыпали какие-то снадобья, чтобы уничтожить тело. Я ни от кого не слышал, что у него был иностранный акцент».

Сент-Фуа опроверг рассказ, представленный от имени господина де Бленвилье, или, по крайней мере, воспользовался фрагментом этого письма, чтобы доказать, что узник не мог быть герцогом де Бофором. Человек, чьи зубы крестьяне могли видеть в прорезь маски, явно не был Бофором. Версия Сент-Фуа взяла верх, пока иезуит отец Гриффе, капеллан Бастилии, не посвятил Железной маске XII главу своего «Рассуждения о различных доказательствах, служащих установлению истины в истории», изданной в Льеже в 1769 году. Он первым привел отрывок, удостоверяющий, что человек в маске действительно существовал, – отрывок из рукописного дневника помощника коменданта Бастилии господина Дюжонка за 1698 год и похоронные записи церковных книг прихода Сен-Поль.

«В четверг 8 сентября 1698 года в три часа пополудни, – пишет Дюжонка, – господин де Сен-Марс, прибывший с островов Сент-Маргерит и Сент-Онора, вступил в должность коменданта Бастилии. Он привез в носилках узника, чье имя не называется и которого он содержал в заключении в Пиньероле; узник был обязан всегда носить маску; до ночи он был помещен в башню Базиньер, а в девять вечера я препроводил его в третью камеру башни Бертодьер. Когда я сопровождал узника, со мной шел некий Розарж, которого привез господин де Сен-Марс и обязанностью которого было прислуживать узнику; стол же ему обеспечивал сам комендант».

В дневнике Дюжонка смерть узника описана так: «Понедельник 19 ноября 1703 года. Вчера после мессы неизвестный узник в маске из черного бархата почувствовал себя плохо и сегодня около десяти вечера скончался. Господин Гиро, наш священник, вчера исповедал его. Так как смерть наступила скоропостижно, узник не смог причаститься святых даров и священник отпустил ему грехи перед самой кончиной. Похоронили его во вторник 20 ноября в четыре часа пополудни на кладбище прихода Сен-Поль. Похороны стоили 40 ливров».

Имя и возраст покойного от приходских священников скрыли. В церковной книге было записано: «Ноября девятнадцатого в Бастилии в возрасте около сорока пяти лет скончался Маркиали, и тело его было погребено на кладбище прихода Сен-Поль в присутствии господина Розаржа и господина Рейля, гарнизонного хирурга Бастилии, в чем они и расписались: Розарж, Рейль».

Как только узник умер, все, чем он пользовался, – белье, одежду, матрацы, одеяла, вплоть до дверей его камеры, а также деревянных частей кровати и стульев, сожгли. Серебряная посуда была переплавлена, стены камеры – заново оштукатурены и побелены. Сняли даже каменные плиты пола, вероятно, из опасения, что он спрятал между ними записку или оставил какой-нибудь знак, по которому можно будет узнать, кто он был.

Отец Гриффе, отвергнув мнение Лагранж-Шанселя и Сент-Фуа, поначалу склонялся к версии «Персидских записок», однако затем заявил, что для составления окончательного мнения необходимо знать точную дату прибытия узника в Пиньероль.

Сент-Фуа тотчас же ответил. Он добыл выписки из церковных книг кафедрального собора и установил, что Людовик XIV собственноручно написал капитулу и велел похоронить тело графа де Вермандуа, скончавшегося в городе Куртре, указав, чтобы он был погребен на хорах в той же могиле, что и графиня Елизавета де Вермандуа, жена Филиппа Эльзасского, графа Фландрского, умершего в 1682 году. Трудно предположить, чтобы Людовик XIV избрал фамильный склеп для захоронения «куклы».

Сен-Фуа не знал о письме Барбезье от 13 августа 1691 года и не мог опровергнуть версию насчет графа де Вермандуа. Но это письмо опровергает и версию, которую защищал Сент-Фуа: герцог Монмут был осужден в 1685 году. Так что в 1961 году Барбезье не мог писать о нем: «Узник, которого вы охраняете уже двадцать лет».

Барон Хейс в письме от 28 июня 1770 года, направленном в «Энциклопедический журнал», выдвинул еще одну гипотезу. Он приложил письмо, переведенное с итальянского и включенное в «Краткую историю Европы» Жака Бернара, которая выходила в 1685–1687 годах в Лейдене. Здесь мы читаем, что герцог Монтуанский намеревался продать свою столицу королю Франции, однако секретарь отговорил его и даже убедил объединиться с другими государями Италии, чтобы противостоять притязаниям Людовика XIV. Маркиз д’Арми, посол Франции при Савойском дворе, узнав о заговоре, принялся обхаживать секретаря, а однажды пригласил на охоту в нескольких лье от Турина. Они выехали вместе, но неподалеку от города их окружила дюжина всадников; они схватили секретаря, переодели, надели маску и доставили в Пиньероль. В крепости узник пробыл недолго, она находилась «слишком близко от Италии, и, хотя его тщательно охраняли, существовало опасение, как бы не заговорили стены». Его перевезли на острова Сент-Маргерит, «где он и находится в настоящее время под охраной господина де Сен-Марса».

Версия эта поначалу не произвела особого впечатления. Да, секретарь герцога Мантуанского Маттиоли в 1679 году при содействии аббата д’Эстрада и де Катина был арестован, тайно доставлен в Пиньероль и содержался под охраной Сен-Марса, однако его не следует отождествлять с Железной маской.

Катина в письме Лувуа пишет о Маттиоли: «Никто не знает имени этого негодяя».

Лувуа пишет Сен-Марсу: «Я восхищен вашим терпением, и вы получите приказ обращаться с негодяем, когда он не выказывает вам должного уважения так, как он заслуживает».

Сен-Марс отвечает: «Я приказал Бленвилье показать ему дубинку и сказать, что ему будут возданы чрезвычайные знаки почтения».

Лувуа пишет: «Подобным людям платье нужно выдавать раз в три-четыре года».

Совершенно очевидно, что это не тот безымянный узник, к которому относились с почтением, перед которым Лувуа стоял с непокрытой головой и которому выдавали тонкое белье и кружева.

Вольтер хранил молчание и не вступал в споры. Когда же все версии были высказаны, он начал их опровергать. В седьмом издании «Философского словаря» он высмеял попытки приписать Людовику XIV готовность служить надсмотрщиком и тюремщиком сначала у короля Иакова, а затем у короля Вильгельма и королевы Анны, с которыми он воевал. Вольтер опровергал Лангранж-Шанселя и отца Гриффе, возрождая версию «Персидских записок». «Все иллюзии рассеялись, остается узнать, кто был этот узник, неизменно носивший маску, и в каком возрасте он умер. Если ему не разрешали выходить во двор Бастилии, если ему позволяли говорить с врачом только в маске, то совершенно очевидно, что это было сделано из опасения, что будет замечено бросающееся в глаза сходство; он мог показать врачу язык, но не лицо; за несколько дней до смерти он сказал аптекарю Бастилии, что ему, как он думает, около шестидесяти, и господин Марсобан, хирург маршала де Ришелье, а впоследствии регента герцога Орлеанского и зять этого аптекаря, рассказывал мне об этом».

После этой статьи в «Философском словаре» следовало добавление книгоиздателя, приписанное самому Вольтеру. Издатель, называвший себя также и автором, отверг все версии, в том числе и версию барона Хейсса. По его предположению, Железная маска был старшим братом Людовика XIV. У Анны Австрийской был любовник, и рождение сына от него опровергло обвинение королевы в бесплодии. После тайных родов по совету кардинала Ришелье подстроили так, что король вынужден был разделить ложе с королевой. Плодом этой связи стал еще один сын, но Людовик XIV до самого совершеннолетия не знал, что у него есть брат. Политика Людовика XIV укрепила авторитет королевской власти, избавила корону от величайших затруднений, а память Анны Австрийской спасла от позора. Король нашел мудрое и верное средство укрыть покровом забвения живое свидетельство незаконной любви. Это избавило короля от необходимости прибегнуть к жестокости, которую другой монарх, не столь великодушный, счел бы необходимой.

После этого Вольтер избегает возвращаться к теме Железной маски. Не уместно ли предположить, что Вольтер выболтал секрет, укрывшись под псевдонимом, или высказал версию, близкую к истине, а потом замолчал, так как ему дали понять, насколько это опасно?

Но кем же был принц, ставший узником в маске, – побочным братом или братом-близнецом короля? Первое мнение поддержал господин Квентин Кроуфорд, а второе выдвинул аббат Сулави в «Воспоминаниях маршала де Ришелье». В 1783 году маркиз де Люше присудил оспариваемое отцовство герцогу Букингему. Он привел свидетельство мадемуазель де Сен-Кантен, любовницы министра Барбезье, которая умерла в Шартре в середине XVIII века. Она утверждала, что Людовик XIV обрек старшего брата на пожизненное заключение и внешнее сходство братьев заставило прибегнуть к маске для узника.

Герцог Букингем, приехавший во Францию в 1625 году, чтобы сопровождать в Англию Генриетту Французскую, сестру Людовика XIII, обрученную с принцем Уэльским, выказал пылкую любовь к королеве; похоже, Анна Австрийская не осталась равнодушна к его страсти. В одном анонимном произведении («Беседа кардинала Мазарини с газетчиком», Брюссель, 1649 г.) утверждается, что Анна Австрийская безумно влюбилась в Букингема и даже принимала его у себя, а также, что он снял перчатку с руки королевы и потом хвастался ею перед многими особами, чем крайне оскорбил короля. Будто бы однажды Букингем делал столь пылкие признания королеве, что та вынуждена была сказать: «Замолчите, милорд, так с королевой Франции не говорят». Эта версия относила рождение Человека в маске к более позднему времени – к 1637 году, но неоспоримая дата опровергает отцовство Букингема: 2 сентября 1628 года он был убит в Портсмуте.

После взятия Бастилии узник в маске вновь стал возбуждать всеобщее любопытство. 13 августа 1789 года на последней странице «Досугов французского патриота» анонимный редактор писал, что среди бумаг, найденных в Бастилии, видел листок с неразборчивым номером 64389000 и записью: «Фуке прибыл с острова Сент-Маргерит с Железной маской», затем следовало – ххх, а внизу – Керсадион. Редактор предположил, что Фуке совершил побег, но был схвачен и в наказание приговорен пожизненно носить маску. Это предположение произвело впечатление: в дополнении к «Веку Людовика XIV» приводятся слова Шамийара «Железная маска – это человек, знавший все тайны господина Фуке». Однако доказательств подлинности этого листка нет.

С тех пор как писатели перестали испрашивать у короля позволения и одобрения на свои публикации, чуть ли не каждый день стали появляться брошюры о Железной маске. Луи Дютан возродил версию барона Хейсса, дополнив ее новыми фактами. Он привел доказательства, что Людовик XIV приказал похитить министра герцога Мантуанского и упрятать его в Пиньероль. Дютан дает министру имя Джироламо Маньи. Он также приводит воспоминания некоего Сушона (возможно, того же офицера, которого Папон расспрашивал в 1778 году), семидесятилетнего старика; когда комендантом был Сен-Марс, отец Сушона служил в роте, охранявшей тюрьму. В воспоминаниях подробно описывается похищение узника в маске (в 1679 году), в них он называется имперским министром; также в них говорится, что «узник умер на островах Сент-Маргерит через девять лет после похищения».

Дютан приводит свидетельство герцога де Шуазеля, который, не сумев вырвать у короля Людовика XV тайну Железной маски, умолял госпожу де Помпадур выведать ее. Так он узнал, что узник «был министром некоего итальянского государя». Но господин Квентин Кроуфорд утверждал, что узник был сыном Анны Австрийской. А несколькими годами раньше адвокат Буш в «Очерках истории Прованса» назвал эту версию выдумкой Вольтера и предположил, что узник был женщиной.

В 1790 году были опубликованы «Мемуары маршала де Ришелье», доверившего Сулави свои заметки, библиотеку и переписку. Прежде чем представить отрывок из этих мемуаров, касающийся Железной маски, приведем еще две версии, не выдержавшие проверки.

Из рукописных воспоминаний де Бонака, бывшего в 1724 году послом Франции в Константинополе, известно: армянский патриарх Арведикс, инициатор жестоких преследований католиков, был изгнан и по просьбе иезуитов на французском корабле доставлен во Францию, где «был заключен в тюрьму, из которой ему не суждено было выйти». Арведикса привезли на острова Сент-Маргерит, а «оттуда перевезли в Бастилию, где он и умер». До 1723 года турецкое правительство неоднократно требовало освободить патриарха, но Франция отрицала причастность к похищению. Однако известно, что Арведикс перешел в католичество и умер в Париже на свободе, – запись о его смерти сохранилась в архивах иностранных дел.

Многие английские ученые считали, что человеком в маске мог быть Генри, второй сын Оливера Кромвеля, взятый в заложники Людовиком XIV.

Действительно, странно, что с 1659 года никто не знает, ни где жил, ни где умер второй сын протектора. Но почему он должен был стать узником во Франции, если его брат Ричард получил разрешение на проживание там? В этом предположении нет даже малой доли правдоподобия.

Вот отрывок из «Мемуаров маршала де Ришелье»: «Некоторое время во всех слоях общества гадали, кем был узник, известный под именем Железная маска. Но любопытство несколько приутихло, когда Сен-Марс перевез его в Бастилию: пошел слух, что издан приказ убить узника, если кто-то его узнает. Сен-Марс также дал понять, что всякий, кто проникнет в тайну узника, разделит его судьбу. Эта угроза произвела столь сильное впечатление, что при жизни короля об этом человеке говорили только намеками. Анонимный автор «Тайных записок о персидском дворе», изданных за границей спустя пятнадцать лет после смерти Людовика XIV, первым осмелился заговорить об узнике. Со временем свобода во Франции стала проявляться все с большей смелостью и в обществе, и в печати, память же о Людовике XIV перестала оказывать прежнее воздействие, и об узнике стали говорить открыто; сейчас, через семьдесят лет после смерти короля, меня все еще спрашивают, кем был узник в железной маске.

Этот вопрос я задал в 1719 году прелестной принцессе, которую регент любил и в то же время ненавидел, потому что она без памяти любила меня, а ему лишь выказывала почтение. Все мы были убеждены, что регенту известны имя человека в маске и причины, по которым он содержится в заточении, я, более любопытный и дерзкий, чем другие, попытался с помощью принцессы выведать у регента тайну; прекрасная принцесса отвергала домогательства герцога Орлеанского, испытывая к нему отвращение, но, поскольку он был страстно влюблен в нее и сделал бы все, чего бы она ни пожелала, я посвятил ее, безмерно любопытную, в свой план и попросил намекнуть регенту, что он будет вознагражден, если позволит ей прочесть документы, касающиеся Железной маски.

Герцог Орлеанский никогда не раскрывал государственных тайн. Трудно было предположить, что он даст записку, которая могла открыть положение и происхождение узника в маске. Так что обращение принцессы к регенту казалось по меньшей мере бесполезным, но на что не пойдешь ради любви…

Чтобы вознаградить принцессу, регент дал ей рукопись, а она переслала мне с шифрованным письмом. Вот исторический документ.

«Сообщение о рождении и воспитании несчастного принца, отторгнутого кардиналами Ришелье и Мазарини от общества и подвергнутого заточению по повелению короля Людовика XIV.

Составлено на смертном одре воспитателем принца.

Несчастный принц, которого я воспитал и оберегал до конца своих дней, родился 5 сентября 1638 года в половине девятого вечера, когда король ужинал. Его ныне царствующий брат родился в полдень, когда его отец обедал, однако сколь пышно и торжественно было рождение наследника, столь же печально и тайно было рождение его брата. Король, оповещенный, что королева должна родить второго младенца, велел остаться в ее спальне канцлеру Франции, повитухе, настоятелю придворной церкви, духовнику королевы и мне, дабы мы стали свидетелями, кто явится на свет, и свидетелями его решения в случае рождения второго ребенка.

Король был предупрежден предсказателями, что его супруга родит двоих сыновей; в Париж явились пастухи, заявившие, что им было Божественное внушение, после чего в Париже стали толковать, что если королева родит, как они предсказали, двух дофинов, это станет несчастьем для государства. Архиепископ велел запереть прорицателей в Сен-Лазар; король испугался беспорядков, которые могли бы произойти в государстве. Все произошло, как и было предсказано. Кардинал, которого король известил о пророчестве, ответил, что в рождении двух дофинов ничего невозможного нет и надо будет укрыть второго, поскольку в будущем он может начать войну против брата и завладеть престолом.

Король крайне страдал от неопределенности, но тут королева закричала, и мы испугались, что начались вторые роды. Мы немедленно послали за его величеством, который, представив, что станет отцом двух дофинов, едва не лишился чувств. Он сказал монсеньору епископу Мо, что просит его поддержать королеву. «Не покидайте мою супругу, пока она не разрешится от бремени. Я смертельно боюсь за нее». Сразу же после родов король собрал нас – епископа Мо, канцлера, сьера Онора, повитуху Перонет и меня – и в присутствии королевы объявил, что мы ответим головой, если проговоримся о рождении второго дофина, и что он желает, чтобы его рождение стало государственной тайной с целью предотвращения возможных бед в будущем, ибо в салическом праве ничего не говорится о наследовании короны в случае рождения у короля близнецов, которые оба почитаются старшими.

Предсказание сбылось, и королева, пока король ужинал, родила дофина, который был красивее первого; он непрестанно плакал и кричал, словно заранее сожалел, что появился на свет, где придется вынести столько страданий. Канцлер составил протокол о необычном рождении, единственном в нашей истории, но королю протокол не понравился, и он велел сжечь его на наших глазах; он заставил переделывать протокол много раз, пока тот не удовлетворил его, хотя настоятель придворной церкви протестовал, считая, что его величество не должен скрывать рождение принца; король же ответил, что действует в интересах государства.

Затем его величество велел подписать клятву; первым поставил подпись канцлер, затем настоятель придворной церкви, духовник королевы, а последним я. Клятву подписали также хирург и повитуха, и король унес ее вместе с протоколом; припоминаю, что его величество советовался с канцлером по формуле клятвы и долго тихо что-то обсуждал с кардиналом, после чего повитуха унесла младенца, родившегося вторым; опасались, как бы повитуха не проболталась о его рождении, и она рассказывала, что ей неоднократно грозили смертью, если она проговорится; нам тоже запретили говорить о ребенке даже между собой.

Ни один из нас не нарушил клятву; его величество ничего так не боялся, как гражданской войны, которую могли начать дофины-близнецы, кардинал поддерживал его в этом страхе и добился, чтобы ему поручили надзор за младенцем. Король приказал нам тщательно осмотреть несчастного, у которого были родинка над левым локтем, желтоватое пятнышко на шее и крошечная родинка на правой икре; его величество предполагал в случае кончины первого младенца сделать наследником второго близнеца, которого он доверил нам.

Госпожа Перонет заботилась о втором принце, как о собственном ребенке, но со временем все стали считать его бастардом какого-то вельможи, так как решили, что это любимый сын некоего богача, хотя тот его и не признал.

Когда принц немного подрос, кардинал Мазарини поручил его мне, чтобы я обучил его и воспитал как королевского сына, но соблюдая тайну. Перонет заботилась о нем до самой смерти и была весьма привязана к нему, а он еще более был привязан к ней. Принц получил в моем доме в Бургундии образование, приличествующее сыну и брату короля.

Во время беспорядков во Франции я неоднократно беседовал с королевой-матерью, и ее величество опасалась, что если о рождении этого ребенка станет известно при жизни его брата, молодого короля, то недовольные подданные поднимут мятеж – многие врачи считают, что близнец, родившийся вторым, был зачат первым, и, следовательно, по всем законам королем является он.

Тем не менее опасения не смогли принудить королеву уничтожить письменные свидетельства о рождении второго принца, поскольку она предполагала в случае несчастья с молодым королем и его смерти объявить, что у нее есть второй сын, и заставить признать его. Она не раз мне говорила, что хранит эти письменные доказательства у себя в шкатулке.

Я невольно стал причиной несчастий принца, хотя и не желал этого. Когда ему исполнилось девятнадцать, он настойчиво пожелал узнать, кто он, и так как я не отвечал на вопросы и был тем более непреклонен, чем сильнее он уговаривал меня, то решил притвориться, будто верит, что является моим незаконным сыном; я позволил ему думать так, но он продолжал искать способ узнать свое настоящее имя.

Прошло два года, и тут моя неосторожность позволила ему узнать о своем происхождении. Этой неосторожности я так и не могу себе простить. Я, к несчастью, оставил на видном месте шкатулку с письмами королевы и кардиналов; кое-что он прочитал, а об остальном догадался, так как был проницателен; позже он признался, что похитил недвусмысленное письмо, в котором шла речь о его рождении.

Помню, как его любовь и почтительность сменились злостью и грубостью, но я не знал, что он рылся в моей шкатулке, и потому не мог понять причину. Впоследствии он так и не признался, как ему удалось достать письма, – то ли с помощью слуг, то ли еще как-нибудь.

Однажды он попросил показать ему портреты покойного короля Людовика XIII и ныне царствующего короля; я ответил, что у меня только скверные портреты и что, когда живописец сделает новые, я покажу их ему.

Он попросил позволения съездить в Дижон. Впоследствии я узнал, что он намеревался там увидеть портрет короля, а затем отправиться ко двору, который пребывал в это время в Сен-Жан-де-Люс, сравнить себя с королем и проверить, похожи они или нет. Теперь я не оставлял его одного.

Принц был прекрасен, и уже несколько месяцев ему нравилась молодая домоправительница, она и дала ему портрет короля – вопреки моему запрету. Несчастный увидел на портрете себя. Это привело его в ярость, и он прибежал ко мне, восклицая: «Вот мой брат, а вот я!» – и показал похищенное письмо кардинала Мазарини.

Я отправил его величеству сообщение о вскрытии шкатулки и попросил указаний. Король велел кардиналу распорядиться, и тот приказал заточить нас обоих в тюрьму, а также дать понять принцу, что причиной несчастья стала его дерзость. Я страдал вместе с ним, пока не понял, что Господь судил мне покинуть сей мир, и все же не могу для спокойствия своей души и спокойствия своего воспитанника не написать эту записку – возможно, если король умрет, не оставив наследника, несчастный принц сможет выйти из нынешнего недостойного положения. Да и могу ли я, поклявшись против воли, умолчать о невероятных событиях, о которых должны узнать наши потомки?»

Этот документ вызывает множество вопросов. Кем был воспитатель принца? Несомненно, это был известный человек, так как пользовался доверием при дворе Людовика XIII. Почему документ, которому уже около ста лет, не подписан? Может быть, он был продиктован умирающим, у которого уже не осталось сил подписать его? Как документ покинул тюрьму?

На все эти вопросы нет ответов, и даже нельзя утверждать, подлинна ли эта записка. Аббат Сулави однажды спросил маршала де Ришелье: «Не может ли быть, что этот узник – старший брат Людовика XIV, рожденный не от Людовика XIII?» Маршал, казалось, смутился, но не стал ничего отрицать; он заверил, что узник не является ни незаконным братом Людовика XIV, ни герцогом Монмутом, ни графом де Вермандуа, ни герцогом де Бофором, как утверждают многие писатели. Их версии он назвал бредом, но добавил, что авторы рассказывают о случаях вполне возможных и что приказ умертвить узника, если он расскажет кому-нибудь о себе, существовал. Маршал признался, что ему была известна эта государственная тайна: «Господин аббат, когда в весьма преклонных годах этот узник скончался, он уже не имел никакого значения, но в начале своего правления Людовик XIV приказал подвергнуть его заточению ради высших государственных интересов».

Рассказ этот был записан в присутствии маршала, но позже на все расспросы аббата Сулави Ришелье отвечал: «Прочитайте то, что написал о Железной маске господин Вольтер, особенно последние слова, и подумайте».

В 1791 году некий господин де Сен-Мийель опубликовал в Страсбурге и в Париже книгу «Кто был в действительности Железная маска, сочинение, из коего благодаря неопровержимым доказательствам можно узнать, от кого сей знаменитый пасынок судьбы явился на свет, а равно когда и где он родился». Трудно вообразить всю степень самонадеянности этого автора. Он с ловкостью придумал версию, опирающуюся не на факты, а на догадки и предчувствия. Согласно его заключению, «Железная маска был законным сыном Анны Австрийской и кардинала Мазарини…» Он утверждает, что Мазарини был кардиналом-диаконом, а не священником и мог вступить в тайный брак с Анной Австрийской. «Первая фрейлина королевы-матери, старуха Бове, знала тайну этого брака, и королеве приходилось во всем уступать ей. Это привело во Франции к расширению прав первых фрейлин». (Письмо герцогини Орлеанской от 13 сентября 1713 года.) «Королева-мать, супруга Людовика XIII, не только влюбилась в Мазарини, но вышла за него замуж, так как он не был священником и даже не принадлежал ни к какому ордену. Ему надоела королева-мать, и он плохо к ней относился». (Письмо герцогини Орлеанской от 2 ноября 1717 года.) «Потайной ход, по которому он каждую ночь приходил к ней, до сих пор существует в Пале-Рояле». (Письмо герцогини Орлеанской от 2 июля 1719 года.) «Королева правит под воздействием страсти. При ее беседах с кардиналом видно по их взглядам, выражению глаз, по тому, как они ведут себя, что они так страстно любят друг друга, что расстаются с огромным трудом». (Гражданское прошение против заключения мира, 1649 года.)

Человек в маске сказал аптекарю Бастилии, что ему, вероятно, около шестидесяти лет. Значит, он родился в 1644 году – когда власть была в руках Анны Австрийской, но фактически правил Мазарини.

«В 1644 году Анна Австрийская покинула Лувр и переехала в Пале-Рояль, который Ришелье перед смертью завещал покойному королю. Едва поселившись там, она тяжело заболела желтухой, и врачи сочли, что болезнь случилась вследствие огорчений, горестей и занятий делами, весьма обременявших ее… Эти огорчения, несомненно, были выдуманы для оправдания мнимой болезни. Большие заботы начались у Анны Австрийской лишь в 1649 году, на деспотизм Мазарини она начала жаловаться только в конце 1645 года. В год, когда она носила траур по Людовику XIII, она посещала спектакли, но старалась укрываться у себя в ложе». («Мемуары госпожи де Мотвиль».)

В 1800 году «Магазен ансиклопедик» опубликовал статью, озаглавленную «Записки о проблемах истории и о способе их разрешения применительно к проблеме Человека в железной маске». Статья подписана С. D. О. Автор отождествляет Железную маску с первым министром герцога Мантуанского, которого называет Джироламо Маньи.

Тогда же господин Ру-Фазийак издал книгу «Исторические и критические изыскания о Человеке в железной маске и некоторые соображения, следующие из них», основанную на тайной переписке о похищении секретаря герцога Мантуанского, называемого Маттиоли, а не Джироламо Маньи.

В 1802 году аноним, подписавшийся Рет, опубликовал в виде письма из Турина, адресованного генералу Журда-ну, «Подлинный ключ к истории Человека в железной маске». Он писал, что секретаря герцога Мантуанского в 1679 году по приказу Людовика XIV похитили, надели маску и заключили в тюрьму, но не приводит доказательств.

Кроуфорд писал: «Я не сомневаюсь, что Человек в железной маске – сын Анны Австрийской, однако не имею возможности установить, был ли он братом-близнецом Людовика XIV, родился ли, когда королева не находилась в супружеских отношениях или когда была вдовой» («История Бастилии», 1798 год). Он отверг версию Ру-Фазийака, изложенную в «Исторических и литературных разностях, извлеченных из портфеля».