Текст книги "Железная маска (сборник)"

Оставалось одно: преодолевая муки голода и жажды, ждать наступления вечера.

Каждый час казался обоим целым столетием. Наконец луч света, пробивавшийся в ублиет, начал меркнуть. Тогда Рауль снова взобрался на плечи товарища по несчастью, заполз в сток, нашел опору и протянул Гастону обе руки. Спустя минуту тот оказался рядом с ним.

Затем они поползли по трубе – навстречу жизни и свободе!

40

Близ ворот аквитанского города Нерак, в котором располагался собственный замок, а следовательно, и двор Генриха Наваррского, стоял славный белый домик, окруженный фруктовым садом и сплошь увитый виноградными лозами. Стоял теплый, словно в разгар весны январский вечер; на окрестных склонах распускались подснежники и фиалки, а на газоне перед домиком уже зацветали маргаритки. По террасе, выходящей на запад, прогуливались рука об руку двое молодых людей – восхитительно красивая темноволосая девушка и стройный дворянин, чей костюм свидетельствовал о том, что он только что вернулся из долгого и нелегкого путешествия.

Молодой человек, обращаясь к спутнице, говорил живо, ярко и убедительно, а та внимательно слушала его, хотя время от времени ее прелестное лицо освещала не лишенная иронии улыбка.

– Рауль, возлюбленный мой! – наконец проговорила девушка. – Речь ваша чрезвычайно цветиста и поэтична, но излагаете вы все вперемешку, и я совсем запуталась…

– Ох, моя дорогая Нанси, что поделаешь – так всегда случается, когда накопится такая бездна новостей и событий!

– Тогда стоит начать с самого начала и по порядку. Итак, наш король возвращается в Нерак?

– О да! Я опередил его на каких-то полчаса.

– А де Ноэ? А Лагир?

– Они сопровождают его величество.

– А барка?

– Она потерпела крушение и затонула, но золото удалось спасти, хоть и с нечеловеческими усилиями.

– Вот тут-то больше всего путаницы!

– Сейчас я все поясню. Выбравшись под вечер из ублиета, мы с Гастоном переплыли на противоположный берег Луары, где нас дожидались мэтр Гардуино и Лагир. Там мы высушили одежду и наконец-то смогли поесть. Тем временем на вместительной лодке прибыли Амори де Ноэ и сьер д’Энтраг, а с ними дюжина крепких молодцов в полном вооружении. Поняв, что король, судя по полному отсутствию вестей, угодил в плен, де Ноэ предложил осадить замок видама и взять его штурмом. Мы снова пересекли Луару и принялись стучать в ворота. Никто не отзывался, и мы выломали ворота, а за ними и дверь. Замок оказался пуст, нигде ни души, но в одном из дальних покоев мы обнаружили заплаканную, измученную и смертельно испуганную Берту де Мальвен.

– Но что случилось с королем?

– Короля эти негодяи отправили под сильным конвоем в Анжер, куда мы, разумеется, проникнуть в открытую не могли. Тогда мы решили, что король уж как-нибудь выпутается из силка, в который угодил, а сами занялись спасением бочек с золотом.

– Это было, я полагаю, далеко не просто?

– Две ночи подряд мы провели в ледяной воде, но в конце концов нам удалось выловить все до единой бочки. Мы погрузили их на лодку, и к утру на второй день были готовы к отплытию. Внезапно из-за поворота реки показалась большая барка. Она спускалась вниз по течению, а на ее носу стоял человек, размахивавший белым шарфом. Де Ноэ пригляделся и вдруг крикнул: «Да ведь это же наш король!» И в самом деле – это оказался Генрих Наваррский…

– Но как он очутился на этой барке, ведь Анжер лежит ниже по течению?

– Он плыл из Амбуаза, попав туда по суше.

– Значит, он побывал у королевы-матери? И ему удалось вырваться из когтей герцога де Гиза и герцогини де Монпансье, этого дьявола в обличье женщины, как кое-кто ее называет?

– Именно так, дорогая. Мне не известны все обстоятельства, но он был весел и свободен!

В эту минуту вдали показалось облако пыли.

– А вот, надо полагать, и сам монарх! – взглянув вдаль, заметил Рауль.

Не прошло и нескольких минут, как на дороге появился небольшой конный отряд во главе которого скакал всадник на великолепном коне. Шляпу его украшало пышное страусовое перо.

Между тем Нанси снова обратилась к молодому человеку:

– Рауль, дорогой! Наконец-то вы подробно рассказали мне о своих приключениях, но мне кажется, что вы упустили один важный момент. Уж слишком неохотно вы его коснулись.

– Что вы имеете в виду, возлюбленная?

– Я хочу понять, что вы делали в Нанси, в городе, который носит то же имя, что и я?

– Исполнял возложенную на меня важную миссию.

– И что это за миссия?

– Это государственная тайна, дорогая моя!

– Мне не хотелось бы уличать вас в лукавстве! Поэтому лучше бы вам, возлюбленный мой, самому поведать мне, как под прикрытием политической необходимости вы нарушили данные вами клятвы!

– Я никогда их не нарушал!

– В самом деле? А ведь я все время получала совсем другие сведения о ваших похождениях!

– Но вы же знаете, как преданно я люблю вас, Нанси!

– Не знаю, но хотела бы в этом убедиться. Поэтому я решила отложить наше бракосочетание.

– И до каких же пор?

– До того времени, когда мы с вами отправимся в Париж!

В следующее мгновение Генрих Наваррский на всем скаку осадил коня у ступеней террасы и спешился. А услышав последние слова Нанси, крикнул:

– Не впадай в отчаяние, мой Рауль! Всем известно, что Нанси – записная кокетка!

– Ах, ваше величество! – воскликнула девушка, заливаясь густым румянцем.

– Но долго ждать тебе не придется, – заключил король Наварры, – потому что в Париже мы окажемся очень скоро!

И, словно для того, чтобы лишний раз подтвердить свою репутацию самого галантного монарха Европы, Генрих шагнул к очаровательной Нанси и расцеловал ее в пунцовые щечки.

Александр Дюма

Железная маска

Вот уже почти сто лет эта таинственная история будоражит воображение писателей и ученых. Не найти более темной, более спорной и более популярной истории. Никто не знает о ней ничего определенного, но все в нее верят. Длительное тюремное заключение и тщательные предосторожности для изоляции узника вызывают невольное сочувствие, а тайна, окутывающая жертву, еще увеличивает его. Возможно, если бы было известно имя героя этой истории, она была бы уже забыта, превратилась бы в рядовое преступление, интерес к которому давно бы исчез. Но наказание, которому подвергли этого человека, было беспримерным – даже одиночной камеры оказалось недостаточно для сохранения тайны. Кем был этот человек в маске? Что послужило причиной его заключения – распутства придворного или дипломатические интриги, смертный приговор или смертельная битва? Что он утратил? Любовь, славу, престол? Как он вел себя, терпя мучения и не имея надежды – проклинал и богохульствовал или лишь покорно вздыхал? Каждый человек переживает страдания по-своему и представляет себе мучения узника исходя из собственного воображения и собственных чувств.

Страшно представить его участь – сорокалетнее заключение за ограждением из каменных стен и вдобавок железной маской. Должно быть, человеку этому было свойственно благородство, тайна его была связана с самыми возвышенными интересами, а сам он пал жертвой государственных секретов, пострадав во имя благополучия народов и спасения монархии.

Возможно, все это не так и по здравом размышлении окажется романтическим вымыслом. Однако не естественно ли, что тайна, которую хранили с такими предосторожностями и настойчивостью многие годы, оберегая правду об имени, возрасте и внешнем облике узника, диктовалась важными политическими интересами? Человеческие страсти, гнев, ненависть, месть не могут гореть так долго. Такие приказы нельзя объяснить только жестокостью. Неужели Людовик XIV не мог выбрать любую казнь, не утруждая себя тем, чтобы окружить некоего узника фантастическими бесконечными предосторожностями и постоянным наблюдением? Неужели он не боялся, что разгадка этой страшной тайны когда-то будет найдена и представит угрозу для самого его царствования? Отчего он заботился об узнике, которого было так трудно охранять и так опасно обнаружить? Достаточно было просто смерти при невыясненных обстоятельствах, – но король не хотел этого. В чем причина? Была ли это ненависть, гнев, страсть? Конечно нет! Меры, принятые против узника, были продиктованы чисто политическим интересом: король сурово хранил тайну, но не решался убить несчастного, возможно, не совершившего никакого преступления. А внимание и даже почтительность, проявленные по отношению к узнику в маске комендантом Сен-Маром и министром Лувуа, доказывают и его невиновность, и его высокое положение в обществе.

Я видел в истории человека в железной маске лишь злоупотребление силой, мерзкое преступление, возмутительное своей безнаказанностью. Несколько лет назад, когда мы с господином Фурнье решили представить этот сюжет на сцене, мы внимательно сравнивали различные опубликованные его версии. После успеха драмы, поставленной в «Одеоне», появились письмо господина Бийара, направленное им в Исторический институт и воспроизводящее сюжет, заимствованный нами у Сулави, и работа библиофила Жакоба, которая свидетельствует о глубоких исследованиях и огромной начитанности. Работа Жакоба не поколебала моих воззрений – я все равно последовал бы своему варианту понимания этой истории, ведь он гораздо драматичнее и кажется мне единственно правдоподобным, ведь в нем содержится мораль, очень важная для столь мрачной истории. История необычного узника нуждается в объяснении как из-за суровости и длительности заключения, так и из-за неясности причин, приведших к такой каре. Каждый новый исследователь оспаривает мнение предшественников и, в свою очередь, оспаривается преемниками. Нет ни одной безупречной версии. Вслед за первым вопросом: «Кто этот человек в маске?» – возникает второй: «Что послужило причиной столь невиданного наказания?» Для того чтобы ответить на эти вопросы, нужно располагать точными доказательствами, а не умозрительными заключениями…

Ничто не может убить интерес к тайне Железной маски, более того, он даже подогревается подробностями, которые приводят авторы и свидетели. Конечно, любое произведение на эту тему, пусть посредственное, пусть самое ничтожное, всегда пользовалось успехом.

Первым об узнике заговорил анонимный автор «Персидских записок», выпущенных в свет в 1745 г. Товариществом книгоиздателей Амстердама. На двадцатой странице мы читаем: «Рассказывая о делах неведомых, которые не описаны, но о которых невозможно умолчать, мы не можем обойти вниманием малоизвестный факт, касающийся принца Джафара (Луи де Бурбона, графа де Вермандуа, сына Людовика XIV и мадемуазель де Лавальер), которого Али-Хомаджу (герцог Орлеанский, регент) посетил в крепости Исфахана (Бастилии), где тот многие годы пребывал в заточении. Целью визита было убедиться в том, что принц, считавшийся умершим от чумы более тридцати лет назад, жив.

У шаха Аббаса (Людовика XIV) были законный сын Сефи-Мирза (Людовик, дофин Франции) и побочный сын Джафар. Принцы вечно ссорились и соперничали. Однажды Джафар, вспылив, дал пощечину Сефи-Мирзе. Шах Аббас, которому сообщили об оскорблении, нанесенном наследнику престола, собрал ближайших советников и сообщил им о преступлении Джафара, которое должно было караться смертью, однако один из министров предложил отослать Джафара в войско, стоявшее на границе с Фельдраном (Фландрией), а через несколько дней представить дело так, будто он погиб, тайно перевезти его в крепость на остров Ормуз (острова Сент-Маргерит) и навечно там заточить.

Это было исполнено при участии верных и умеющих хранить тайну подданных; принц тайно был привезен на остров Ормуз и передан коменданту крепости; тот получил приказ не показывать узника никому, кто бы этого ни добивался. Единственный слуга, знающий о тайне, был убит в пути воинами конвоя, а лицо его обезобразили кинжалами, чтобы исключить возможность опознания.

Комендант крепости обращался с узником в высшей степени почтительно, лично прислуживал ему и принимал в дверях камеры блюда из рук поваров – и никто из них никогда не видел лица Джафара. Однажды принц на дне тарелки вырезал ножом свое имя. Слуга отнес ее коменданту в надежде получить награду, но тут же был умерщвлен – никто не должен был знать государственную тайну.

Джафар долгие годы провел в крепости Ормуз, затем был переведен в крепость Исфахан. Здесь на принца также надевали маску, когда из-за болезни или по какой-то другой причине его мог кто-нибудь увидеть. Многие утверждали, что не раз видели узника в маске, который обращался к коменданту на «ты» и пользовался его безграничным почтением.

Джафар, намного переживший шаха Аббаса и Сефи-Мирзу, так и не был освобожден – не было никакой возможности вернуть положение, титул и привилегии принцу, чья могила была еще цела и о смерти которого существовали письменные свидетельства, вера в подлинность которых не подвергалась сомнению…»

Эта версия, первоисточник всех споров о Железной маске, сначала была общепринятой. До серьезной проверки она в общем соответствовала событиям, происходившим в царствование Людовика XIV.

Граф де Вермандуа действительно отправился в армию во Фландрию после недолгого пребывания при дворе, откуда был удален королем за распутство.

«Король, – пишет мадемуазель де Монпансье, – был чрезвычайно недоволен его поведением и не хотел его видеть». Юный принц, доставивший много горя своей матери пробыл при дворе всего четыре дня и в начале ноября 1683 г. был уже в лагере при Куртре; вечером 12 ноября он скверно почувствовал себя, а 19-го умер от скоротечной лихорадки.

Эта версия вызывает множество возражений. Однако если бы в то короткое время, в течение которого граф де Вермандуа пробыл при дворе, он дал пощечину дофину, об этом стало бы известно всем. Но история эта приводится только в «Персидских записках». Пощечина также неправдоподобна: нельзя не принимать во внимание разницу в возрасте между принцами. Дофин, отец герцога Бургундского, родился 1 ноября 1661 года, ему было двадцать два года, то есть он был на шесть лет старше графа де Вермандуа. И совершенно опровергает эту версию извлечение из письма Барбезье Сен-Марсу от 13 августа 1691 года: «Если вам будет необходимо просить у меня что-либо для узника, уже двадцать лет находящегося под вашей охраной, прошу прибегать к тем же предосторожностям, какими вы пользуетесь, когда пишете господину де Лувуа».

Ясно, что граф де Вермандуа, умерший, по официальным сообщениям, в 1683 году, не мог к 1691 году пробыть в заключении двадцать лет.

Спустя шесть лет после того, как к человеку в маске было привлечено внимание, Вольтер под псевдонимом Франшвиль выпустил сочинение «Век Людовика XIV». Именно в этом произведении появились новые подробности о таинственном узнике.

Вольтер называет дату, когда началось заточение человека в маске: через несколько месяцев после смерти кардинала Мазарини (1661); дает портрет узника: «выше среднего роста, молод, с красивым и благородным лицом, смугл, интересовался только своим голосом, никогда не жаловался на свое положение и не делал намеков на то, кем является»; «в нижней части (маски) имелись стальные пружины, позволявшие узнику есть, не снимая ее». Также Вольтер приводит дату смерти этого человека, похороненного в 1704 году ночью в приходе Сен-Поль.

Рассказ Вольтера повторял основные обстоятельства «Персидских записок», за исключением эпизода, относящегося к заключению Джафара. На узнике, когда его везли на остров Сент-Маргерит, а потом перевозили в Бастилию под охраной Сен-Марса, доверенного офицера, была надета маска и имелся приказ убить его, буде он откроет лицо. Маркиз де Лувуа, приехавший на остров повидаться с узником, разговаривал с ним стоя, проявляя уважение, граничащее с почтительностью. В 1690 году узник был переведен в Бастилию, и там ему были созданы лучшие условия, какие только были возможны в тюрьме: ему ни в чем не отказывали, а он любил тонкое белье и кружева, играл на гитаре; ему доставляли наилучшие кушанья, и комендант редко осмеливался присесть в его присутствии.

Вольтер пишет также, что старик врач, лечивший несчастного узника, так ни разу и не видел его лица, «хотя неоднократно смотрел ему язык да и все тело»; господин де Шамийар был «последним министром, знавшим эту тайну, и его зять маршал де Ла Фейад на коленях умолял сказать, кто же скрывался под железной маской. Перед кончиной в 1721 г. Шамийар признался, что дал клятву никогда не раскрывать этот государственный секрет». «Еще больше удивляет то, – пишет Вольтер, – что в то время, когда неизвестный узник был доставлен на остров Сент-Маргерит, ни одна значительная персона в Европе не исчезла».

Споры не утихали, и некоторые голландские ученые предположили, что узник в маске был молодым иностранным дворянином, камер-юнкером Анны Австрийской и предполагаемым отцом Людовика XIV. Это предположение возникло под влиянием книги, изданной в Кельне у Пьера Марто «Любовные утехи Анны Австрийской, супруги Людовика XIII, с С. D. R., подлинным отцом Людовика XIV, короля Франции, где можно найти подробности о том, что было предпринято для появления на свет наследника престола, и о развязке этой комедии». Брошюра выдержала пять изданий. На титуле третьего издания вместо инициалов С. D. R. стоит имя кардинала Ришелье. Но это явное заблуждение издателя, что легко выяснить при чтении самого произведения. Кто-то считал, что эти три буквы означают comte de Riviere, кто-то – comte de Rochefort, потому что его мемуары, редактированные Сандра де Куртилем, открываются этими инициалами.

«Это сообщение, – пишет автор, – раскрывает тайну незаконного происхождения Людовика XIV. Но, хотя в нем много нового и неизвестного для нас, во Франции сие не является тайной. Известная всем холодность Людовика XIII, неожиданное рождение Людовика Богоданного, появившегося на свет после двадцати трех лет бесплодного брака, а также другие значительные обстоятельства, ясно и убедительно доказывают незаконность его рождения. Надо обладать крайним бесстыдством, чтобы утверждать, будто виновником появления Людовика XIV на свет был король, почитающийся его отцом. Знаменитые парижские баррикады и мятеж, поднятый против Людовика XIV при его восшествии на престол, во главе которого встали самые высокие особы, сделали незаконность его рождения столь очевидной, что все только о том и говорили, и вряд ли у кого возникали в этом сомнения».

Вот в этот рассказ в нескольких строках.

«Кардинал Ришелье с гордостью следил за романом Гастона Орлеанского, брата короля, и своей племянницы Паризиатиды (госпожи де Комбале) и задумал выдать ее за него. Оскорбленный Гастон ответил кардиналу пощечиной, и тогда отец Жозеф подсказал Ришелье и его племяннице идею, как лишить Гастона короны, которую он мог бы получить из-за всем известного бессилия Людовика XIII. Они ввели в спальню к Анне Австрийской молодого человека С. Д., на тайную и безнадежную любовь которого королева уже обратила внимание. Анна Австрийская, по существу вдова при живом муже, почти не противилась, а на следующий день объявила кардиналу: «Ну что ж, вы сделали свое злое дело. А теперь позаботьтесь о том, чтобы я обрела снисхождение и благоволение неба, которое вы мне сулили. Позаботьтесь о моей душе, я надеюсь на вас». Вскоре по королевству разнеслась радостная весть о беременности королевы. Так явился на свет Людовик XIV, якобы сын Людовика XIII».

Эта таинственная история, впрочем, никого не убедила в незаконном происхождении Людовика XIV, но стала великолепным прологом к несчастной судьбе узника в маске и, несомненно, сыграла роль в том, что интерес к нему возрос.

Третьим историком, который заговорил об узнике с острова Сент-Маргерит, был Лагранж-Шансель. В возрасте восьмидесяти девяти лет он направил из своего замка Антониа в Перигоре письмо в «Анне литтерер», где опровергал версию, изложенную в «Веке Людовика XIV», и приводил сведения, которые почерпнул, когда сам был в заключении там же, где за двадцать лет до него содержался прославленный узник.

«В пору моего пребывания на островах Сент-Маргерит, – пишет он, – заключение Железной маски уже не было государственной тайной и я узнал подробности, о которых историк, более строгий в своих исследованиях, чем Вольтер, узнал бы, дай он себе труд поинтересоваться ими. Событие, которое он относит к 1662 году, спустя несколько месяцев после смерти кардинала Мазарини, на самом деле произошло в 1669 году, то есть через восемь лет после кончины его высокопреосвященства. Господин де Ламот-Герен, комендант островов в пору моего заточения, уверял, что этим узником был герцог де Бофор; его считали погибшим при осаде Кандии, однако тело так и не смогли найти. Господин де Ламот-Герен сообщил также, что Сен-Марс, переведенный сюда комендантом из Пиньероля, относился к узнику в высшей степени почтительно, лично подавал ему еду на серебряном блюде и нередко по его просьбе доставлял ему самую дорогую одежду. В случае болезни узник под страхом смерти должен был показываться врачу только в железной маске, а щетину на лице мог выщипывать, лишь когда оставался один, – стальными полированными и блестящими щипчиками. Многие рассказывали, что когда Сен-Марс отправлялся занять должность коменданта Бастилии, куда он перевез и узника, тот задал ему вопрос: «Король все еще хочет лишить меня жизни?» – и Сен-Марс ответил: «Нет, принц, вашей жизни ничто не угрожает, вы должны позволить сопроводить вас».

Более того, от Дебюиссона, кассира знаменитого Самюэля Бернара, который был переведен на острова Сент-Маргерит после нескольких лет пребывания в Бастилии, я узнал, что там он с несколькими другими заключенными был помещен в камеру, находившуюся под той, где содержался неизвестный, и они имели возможность переговариваться через дымоход камина, но когда они спросили узника, почему он не хочет сообщить им свое имя и рассказать о своих приключениях, то услышали: «Это признание будет стоить жизни и мне, и тому, кто проникнет в мою тайну».

Теперь, когда имя и титул узника не являются государственной тайной, я счел, что должен пресечь распространение вымыслов».

Библиофилу Жакобу эта версия кажется наиболее разумной.

«С 1664 года, – пишет он, – герцог де Бофор из-за самодовольства и легкомыслия стал причиной неудач нескольких морских экспедиций. В октябре 1664 года Людовик XIV упрекал его – крайне деликатно – и призывал служить усерднее, применяя врожденные таланты и преодолевая недостатки. Действительно, во многих случаях действия герцога де Бофора оказывались губительными для королевского флота. «История морского флота» Эжена Сю исчерпывающе определяет отношение «короля рынков», как называли де Бофора, к Кольберу и Людовику XIV. Кольбер хотел из своего кабинета направлять все маневры флота, которым командовал со всей непоследовательностью, присущей его натуре. В 1669 году Людовик XIV послал герцога де Бофора на помощь Кандии, осажденной турками. Бофор был убит во время вылазки 26 июня, через семь часов после прибытия на Крит. Герцог де Навайль, который вместе с ним командовал французской эскадрой, рассказывал: «По пути де Бофор встретил толпу турок, которые теснили небольшой отряд, встал во главе его, доблестно бился, но был покинут всеми, и никто никогда не узнал, что с ним случилось».

Слух о смерти герцога де Бофора распространился по Франции и Италии, где во время пышных похоронных церемоний в Париже, Турине и Венеции, произносилось множество надгробных речей. Но так как тело не было найдено, многие верили, что герцог вскоре объявится.

Ги Патен в двух письмах упоминает об этом же.

«Многие готовы держать пари, что г-н де Бофор не погиб!»

«Говорят, что господину де Вивонне поручено в течение двадцати лет занимать должность вице-адмирала Франции, но многим хотелось бы, чтобы господин де Бофор не погиб, а оказался в плену на каком-нибудь турецком острове; я же считаю его умершим».

Однако есть и противники этой версии.

«Многие донесения об осаде Кандии, – пишет библиофил, – составленные очевидцами и напечатанные в ту эпоху, свидетельствуют, что турки, по своему обычаю, отрубили герцогу де Бофору голову и выставили ее на всеобщее обозрение в Константинополе. Обезглавленное нагое тело не было опознано…

Даже отвлекаясь от опасностей и трудностей похищения герцога де Бофора, ограничимся утверждением: переписка Сен-Марса позволяет сделать вывод, что на попечении коменданта Пиньероля не было высокопоставленных узников, кроме Фуке и де Лозена».

Вряд ли Людовик XIV счел нужным применить столь суровые меры против герцога де Бофора. Он не представлял такой опасности для королевской власти, чтобы возникла нужда тайно нанести ему удар, а кроме того, трудно представить, чтобы Людовик XIV, победивший всех врагов, еще будучи несовершеннолетним, преследовал бы в лице герцога давний мятеж Фронды.

К тому же пристрастие человека в железной маске к тонкому белью и кружевам, его сдержанность и деликатность совершенно не соответствует грубому образу герцога де Бофора, каковым его изображают историки.

Аббат Пагон, проезжая через Прованс, посетил место заключения Железной маски: «В конце прошлого века знаменитый узник в железной маске, чьего имени, возможно, мы никогда не узнаем, был привезен на острова Сент-Маргерит; всего несколько человек прислуживали ему и имели право с ним говорить. Однажды Сен-Марс беседовал с узником, стоя в коридорчике, примыкающем к камере, дабы издали видеть всякого, кто подходит; в это время сын одного из его друзей подошел достаточно близко; комендант тотчас закрыл дверь камеры, подбежал к молодому человеку и испуганно спросил, слышал ли он что-нибудь. Молодой человек ответил отрицательно, но комендант в тот же день отправил его из крепости, а в письме другу написал, что этот случай мог дорого обойтись его сыну и что он отсылает его из страха, как бы тот не совершил еще какой-нибудь опрометчивый поступок.

2 февраля 1778 года я из любопытства вошел в бывшую камеру несчастного узника; свет в нее проникает через единственное окошко, выходящее на море; оно устроено было в толстой стене на высоте пятнадцати футов над дорожкой, по которой проходит караул, и перегорожено тремя решетками, установленными на равном расстоянии друг от друга, так что часовых и узника разделяли примерно два туаза. В крепости я встретил семидесятидевятилетнего офицера охранной роты, и он рассказал, что слышал от своего отца, служившего там же, что однажды часовой заметил под окном узника в море какой-то белый предмет, выудил его и отнес господину де Сен-Марсу; это оказалась рубашка тонкого полотна, на которой узник что-то написал. Господин де Сен-Марс, прочитав, спросил часового, не читал ли он это послание из любопытства. Часовой ответил отрицательно, однако через два дня его нашли мертвым в собственной постели. Офицер не раз слышал рассказ об этом от своего отца и от тогдашнего капеллана тюрьмы и считал его неоспоримым.

Другой факт также кажется мне достоверным.

Искали служанку для узника; женщина из деревни Монжен предложила свои услуги, но когда ее предупредили, что нельзя будет видеться с детьми и общаться с кем-либо, она отказалась от работы, за которую пришлось бы заплатить такую высокую цену.

Кроме того, на двух оконечностях форта со стороны моря были выставлены посты, которым был дан приказ стрелять по судам, плывшим ближе определенного расстояния.

Женщина, прислуживавшая узнику, умерла на острове Сент-Маргерит. Брат офицера, о котором я только что говорил и который пользовался доверием Сен-Марса, часто рассказывал сыну, что однажды ночью принял в тюрьме труп и на спине отнес на кладбище. Он думал, что умер узник, но это оказалась его служанка».

Итак, аббат Папон приводит любопытные подробности, но не называет имен, поэтому его версию невозможно опровергнуть…

Сент-Фуа выдвинул новую версию. В 1768 году он заявил, что «узником в маске был герцог Монмут», внебрачный сын Карла II, осужденный за мятеж и обезглавленный в Лондоне в 1685 году.

«В Лондоне распространился слух, что герцог Монмут был спасен – один из его сторонников, очень на него похожий, согласился умереть вместо него, а подлинный осужденный был тайно переправлен во Францию, где его ждало вечное заточение».

Монмут высадился в заливе Лайм в графстве Дорсет со ста двадцатью людьми; вскоре под его началом было уже шесть тысяч, даже некоторые города перешли на его сторону. Он провозгласил себя королем, утверждая, что рождение его было законным и что есть доказательства тайного брака Карла II с его матерью Люси Уолтерс. Он вступил в битву с королевской армией, и победа уже клонилась на его сторону, но у него кончились порох и пули, а лорд Грей, командовавший кавалерией, трусливо бросил его. Монмут попал в плен, был доставлен в Лондон и 15 июля приговорен к смертной казни.

Опубликованное в «Веке Людовика XIV» описание узника в железной маске вполне подходило к герцогу Монмуту. Сент-Фуа собрал все возможные свидетельства, чтобы подкрепить свою версию. Он воспользовался следующим отрывком из анонимного романа «Любовные увлечения Карла II и Иакова II. королей Англии»: «Перед мнимой казнью герцога Монмута пришел сам король в сопровождении трех человек, чтобы вывести его из Тауэра. Монмуту надели на голову капюшон, после чего король и его спутники сели вместе с ним в карету»

Сент-Фуа также сообщает, что отец Турнемин вместе с духовником Иакова II отцом Сандерсом нанес визит герцогине Портсмутской после смерти принца. Герцогиня сказала, что никогда не простит королю Иакову, что он допустил казнь герцога Монмута, забыв о своей клятве брату у его смертного одра, который рекомендовал ему ни в коем случае не лишать жизни своего племянника, даже если тот поднимет мятеж. Отец Сандерс ответил: «Король Иаков сдержал клятву».

«Некий английский хирург по имени Нелатон, – пишет Сент-Фуа, – проводивший все утра в кафе «Прокоп», обычном месте встреч писателей, рассказывал, что, когда он был помощником хирурга, жившего у Сент-Антуанской заставы, за ним прислали из Бастилии, чтобы пустить кровь узнику; комендант провел его в камеру, где находился узник, жаловавшийся на сильную головную боль; он говорил с английским акцентом, был одет в черно-желтый халат с крупными золотыми цветами, а лицо его было скрыто салфеткой, завязанной на шее».

Утверждение это неправдоподобно: невозможно использовать салфетку как маску, а кроме того, в Бастилии были хирург, врач и аптекарь, и никто не мог пройти туда без дозволения министра; даже на соборование нужно было разрешение начальника полиции.

Но поначалу казалось, что эта версия победила, возможно, по причине нетерпимого характера Сент-Фуа, который не выносил критики; его шпага наводила еще больший страх, чем перо, и ему боялись перечить.