Текст книги "Железная маска (сборник)"

– Это был необыкновенно крепкий сон – ведь обычно я просыпаюсь от малейшего шороха!

– О да! Но об этом позаботился мэтр Гардуино.

– Кто это?

– Владелец дома, который вы приняли за постоялый двор. Он подмешал к вашему вину наркотическое зелье.

Герцогиня вспыхнула.

– Выходит, Рауль – предатель? – возмущенно воскликнула она.

– Как мой подданный, он не мог не выполнить приказание своего государя. Впрочем, все это уже не имеет никакого значения. Вы, должно быть, вообразили, что я похитил вас из-за того, что вы – истинная вдохновительница католической партии?

– А как еще вы можете объяснить это насилие?

– Вы чрезвычайно далеки от истины. Готовы ли вы выслушать меня внимательно? – Генрих снова поцеловал руку герцогини и продолжил: – До вас наверняка доходили слухи о том, что гугеноты собрали значительные средства, надеясь обеспечить ими ход неизбежной в будущем войны с католиками. А что вам известно о том, где прятали свое сокровище гугеноты?

– Но ведь это никому не известно! И сам король, и мои братья упорно разыскивали его, но ничего не добились…

– Они, герцогиня, не завладели этими громадными ценностями только по одной причине: они находились слишком близко. Золото гугенотов было спрятано в Блуа, в доме того самого отставного прокурора Гардуино, у которого вы на несколько дней сняли лучшие покои! Пришло время, и нам понадобилось вывезти его оттуда. И тогда…

– И тогда вы инкогнито явились в Блуа?

– Именно так!

– Но при чем здесь я? Зачем вы…

Генрих устремил на Анну нежный, полный сдержанной нежности взгляд:

– Готовы ли вы поверить мне, если я чистосердечно признаюсь?

– Все зависит от того, о чем пойдет речь.

– Тогда слушайте, Анна. Прежде чем покинуть дом Гардуино, я не устоял перед искушением и поднялся в вашу опочивальню, чтобы напоследок еще раз взглянуть на вас. Вы сладко спали и показались мне столь прелестной, что из глубины моей памяти всплыли некоторые детские воспоминания…

– Что вы имеете в виду?

– Однажды, мальчишкой четырнадцати лет, я побывал в Сен-Жерменском замке, где как раз в то время расположился двор короля Франциска II. Среди придворных дам я заметил девочку-подростка моих лет с глубокими синими глазами и золотистыми волосами. Ее образ глубоко запал мне в душу. Это были вы, Анна…

– В самом деле? – насмешливо обронила герцогиня.

– О, в те времена религия и политика еще не тревожили безмятежную лазурь этих прекрасных глаз. Ваше сердце еще не знало страстей, зато мое было ранено сразу и надолго.

– Уж не собираетесь ли вы объясниться мне в любви, кузен? – насмешливо поинтересовалась Анна.

– Вы совершенно правы, прекрасная кузина!

– Вы… вы меня любите?

– Не стал бы это отрицать, даже если б и хотел!

– Значит, чтобы доказать свою любовь ко мне, вы и похитили меня? – смеясь, задала следующий вопрос герцогиня Лотарингская.

– Исключительно с этой целью!

– Вы сошли с ума!

– Не важно! Ведь я люблю вас! – Генрих стремительно опустился на колени перед герцогиней, схватил обе ее руки и осы́пал их поцелуями, полными нескрываемой страсти.

Тяжеловесная барка продолжала свой бег вниз по течению, направляясь к устью прекрасной даже в это время года Луары.

21

Усевшись на палубе, Рауль и Лагир доверительно беседовали.

– Если б вы знали, друг мой, – наконец произнес Лагир, – как страстно она любила меня!

– Да ведь и меня тоже, любезный Лагир!

– Никогда не поверю, чтобы ее высочество испытывала к вам подобные чувства!

– Придется!

– Как? Неужели вы считаете, что женщины способны любить многократно? Верно, что у них бывают причуды и капризы, но истинная любовь – всегда одна-единственная.

– Следовательно, именно вам принадлежала эта «истинная любовь», дружище?

– Не знаю. Но так мне казалось, и довольно долго.

– Поразительная наивность! Забудьте об этом раз и навсегда. В любовных делах женщины ничем не отличаются от мужчин. А те, как известно, способны испытывать страсть одновременно к нескольким женщинам!

– Со мной ничего подобного не случалось… По-вашему, выходит, что герцогиня…

– По-моему, в то время, когда вы наслаждались «единственной истинной любовью», герцогиня делила свои милости между вами и графом Эрихом Кренкером!

– Этого не может быть! – в бешенстве вскричал Лагир.

– Вы ревнуете к прошлому? – иронично осведомился Рауль. – Это просто нелепо!

– В самом деле, друзья, гораздо больше смысла имело бы ревновать вашу даму к настоящему! – послышался позади чей-то насмешливый голос.

Оба приятеля обернулись – говорившим оказался де Ноэ. Молодой граф опустился рядом на доски палубы.

– Именно так, я ничуть не преувеличиваю. Видит бог – я горячо люблю и почитаю нашего короля, но должен признаться – порой он просто выводит меня из себя!

– Что случилось? – несказанно удивились Рауль и Лагир.

– Как вы думаете, где он находится в эту минуту? – спросил де Ноэ, и сам же ответил: – У ног герцогини Лотарингской, своего злейшего врага!

– Надеюсь, только для того, чтобы посмеяться над ней?

– Ничего подобного! Он даже не скрывает того, что боготворит ее…

– Ну, граф, это просто неуместное преувеличение! – вспыхнул Рауль. – Я повидал немало причудливых любовных связей при различных дворах, но чтобы король Наварры искренне полюбил герцогиню Монпансье, готовую выпустить из него по капле всю кровь!..

– Ах, Рауль, вскоре вы убедитесь еще и в том, что герцогиня весьма восприимчива к нежным словам нашего Генриха!

Рауль и Лагир обменялись многозначительными взглядами.

– Знаете что, Лагир, – усмехаясь, проговорил Рауль, – сдается мне, что оставлять барку под командованием нашего дорогого де Ноэ становится опасно. Он явно нездоров и бредит!

– Месье Рауль, – тут же возразил граф, – я не причисляю себя к тем, кто не понимает шуток, и всегда готов отплатить той же монетой. Но я готов поставить сотню пистолей[96]96
  Пистоль – так в XVI в. французы называли испанские золотые монеты – дублоны, имевшие хождение по всему Французскому королевству. Пистоль содержал около 6, 5 г чистого золота.


[Закрыть] на то, что не пройдет и двух дней, как герцогиня пламенно полюбит нашего короля!

– В конце концов, – хмыкнул Рауль, – у нее всегда было полным полно капризов и причуд!

– А я… я готов держать пари на эту сумму! – подхватил Лагир, который все еще не мог смириться с тем, что герцогиня способна полюбить кого-либо, кроме него самого.

– Ставлю полсотни на то, что наш король никогда не полюбит герцогиню по-настоящему! – добавил Рауль.

– Ваши ставки приняты, господа! – с комической серьезностью объявил де Ноэ.

Между тем Генрих Наваррский все еще пребывал у ног Анны Лотарингской.

Герцогиня с полным основанием считалась самым изощренным политиком своего времени в Европе, но прежде всего она была женщиной и, конечно же, не могла остаться равнодушной к чувствам столь мужественного и красивого человека, будь он хоть трижды ее врагом. К тому же Генрих в тот день буквально превзошел себя. Прежде ей не удавалось как следует присмотреться к правителю крохотной Наварры, но сейчас она с удивлением обнаружила, что он вовсе не похож на того грубого мужлана, одетого в домотканое сукно и пахнущего сапожной кожей и чесноком, – именно таким его изображали при европейских дворах. Осознав это, Анна пустила в ход весь арсенал непревзойденной кокетки.

– И скажу вам откровенно, моя прекрасная кузина, – продолжал начатую речь Генрих, – за всю мою жизнь мне довелось только дважды пожалеть о том, что я родился принцем! Впервые это случилось, когда мне было пятнадцать лет и я влюбился в очаровательную цветочницу Флеретту. Я хотел жениться на ней, но этому, разумеется, воспрепятствовала моя матушка…

– А второй раз, кузен?

– Это и есть второй раз!

Герцогиня, с улыбкой взглянув на Генриха, проговорила:

– Почему вы уверены, что высокое происхождение отдаляет вас от меня?

– Не только оно! Прежде всего нас разделяют политические интересы.

– Какие глупости! – с очаровательной кошачьей гримаской возразила Анна. – Не очень-то вы задумывались о политике, похищая меня!

– Для меня любовь на первом месте, кузина!

Герцогиня расхохоталась так звонко, что этот смех был услышан даже на палубе.

– Вам нужны доказательства? – пожал плечами Генрих.

– Разумеется!

– Смотрите: наше судно остановилось. На правом берегу в полумиле отсюда расположено селение…

– И что же?

– Прямо сейчас мы сойдем на берег и остановимся в единственной здешней гостинице. Немного передохнув, вы можете приказать заложить лошадей и преспокойно вернуться в Блуа. Никто не станет чинить вам препятствий. Тем самым я докажу вам, что вы вовсе не пленница.

– Кажется, вы забыли о том, что вы – король Наварры!

– Сейчас я помню лишь о том, что безумно влюблен! – ответил Генрих.

Анна промолчала, а затем задумчиво проговорила:

– Сейчас я еще не слишком тоскую по своей свободе. Поэтому продолжим наш путь!

22

Надеялся ли Генрих на подобный ответ? Был ли уверен в своем неотразимом обаянии? Это никому не известно. Вместе с тем он не выказал ни малейшего удивления и ограничился лаконичным ответом:

– Будет так, как угодно вам, кузина!

– Значит, вы в самом деле меня любите? – спросила Анна.

– Да, это несомненно!

– Вы, король Наварры и супруг Маргариты Валуа?

– Будет вам! Марго первой покинула меня после памятной ссоры в Ажене и вернулась в Париж. По отношению к ней моя совесть чиста!

– Но задумывались ли вы, кузен, о том, что наши семьи враждуют уже много лет. Мои братья…

– Не стоит об этом! – Генрих вновь припал к руке герцогини и продолжил: – Я хотел бы сделать вам два предложения – одно из области чувств, а другое – политического свойства!

– Пожалуй, начнем с последнего!

– Не стоит. Там все крайне запутанно, тогда как то, что связано с моими чувствами, весьма просто и ясно.

– Говорите же, кузен, я слушаю вас!

– Ваш брат, герцог де Гиз, остановился в королевском замке, но вы избрали своей резиденцией дом скромного горожанина, никак не подобающий вашему высокому званию. Из этого я рискую заключить, что вы не собирались официально присутствовать на заседании Генеральных Штатов.

– У меня имелись для этого веские основания!

– Превосходно! Как бы там ни было, но, повинуясь внезапному капризу, вы вдруг взяли и покинули Блуа…

– Не вполне по собственному желанию, право!

– Нет, кузина, такой взгляд на это событие мне не нравится! Не забывайте: только что я предлагал вам свободу, но вы…

– Вы совершенно правы. Продолжайте!

– Вскоре наше судно прибудет в Бретань. Там у меня масса друзей; ни король, ни лотарингские герцоги туда не дотянутся. В тех же краях обитает в собственном замке сьер д’Энтраг, надежный друг моего отца. Если вам будет угодно, мы с вами задержимся там на несколько дней, а моя команда поведет судно к намеченной цели.

– И что же это за цель?

– Гасконь, кузина. Барка спустится до Пенбефа и двинется дальше вдоль морского побережья.

– А мы с вами тем временем воспользуемся гостеприимством сьера д’Энтрага?

– Верно. Его замок расположен несколько ниже Ансени. Мы окажемся там завтра на рассвете.

– И что же дальше?

– Дальше? Господь всемогущий! Разве любовь не отыщет средство примирить наш род с вашим?

В то же мгновение с палубы донесся голос де Ноэ – граф призывал Генриха.

– Что там случилось? – спросил король.

– Барка остановилась, и я жду ваших дальнейших приказаний, сир! – ответил де Ноэ.

– Благодарю, я вскоре поднимусь к вам! – ответил Генрих и обернулся к герцогине:

– Итак, вы приняли решение провести ночь на борту нашего судна?

– Разумеется, – кивнула Анна. – Таким образом мы быстрее достигнем владений сьера д’Энтрага.

– Я восхищен, мадам. Не соблаговолите ли вы пригласить меня поужинать с вами?

– Вы и в самом деле неотразимы! Ступайте на палубу и возвращайтесь как можно скорее!

Генрих с галантным вздохом поднялся с колен.

– Между прочим, – жестом остановила его герцогиня, – в вашей свите состоит один гасконский дворянин – его имя Лагир. Будьте любезны в дальнейшем не посылать его ко мне.

Смахнув с лица непрошеную улыбку, Генрих ответил:

– Вероятно, вы предпочтете пользоваться услугами вашего бывшего приближенного Рауля?

– Он тоже здесь, этот предатель, содействовавший моему похищению?

– Какие мелочи! – добродушно усмехнулся Генрих. – Разумеется, Рауль привязался к вам, но мне-то он предан гораздо больше!

– Тогда избавьте меня от удовольствия видеть и его! – в глазах герцогини на мгновение вспыхнула молния.

– Я предоставлю вам для услуг любого другого из моих гасконцев, а через самое короткое время вернусь и сам! – с этими словами Генрих Наваррский покинул каюту, оставив герцогиню в глубоком раздумье.

Спустя несколько минут легкое покачивание судна возвестило, что оно продолжает свой путь. Затем раздался стук в дверь и двое гасконцев внесли сервированный на двоих изящный резной столик. Один из них тотчас скрылся за дверью, а второй с почтительным поклоном обернулся к герцогине, ожидая приказаний. Этот рослый и голубоглазый юноша был красив той меланхолической и мечтательной красотой, которая свидетельствует о нежности души и глубокой чувствительности. В то же время герцогиня безошибочно определила, что этот темнокудрый молодой человек, натура совершенно девственная, способен на самую пламенную страсть и беззаветное самопожертвование.

Ей захотелось испытать на нем всепобеждающую мощь своей красоты. Анна вышла из затененного угла, в котором оставалась до сих пор, и остановилась так, что лучи заходящего солнца озарили ее лицо. Гасконцу оказалось довольно одного взгляда – он замер в восхищении! Даже в самых затаенных мечтах ему не являлось столь дивное создание!

Отметив для себя произведенное впечатление, герцогиня Лотарингская заговорила, придав своему голосу самое обольстительное звучание. В Нанси недаром говорили: не надо видеть герцогиню Монпансье, чтобы окончательно потерять голову: достаточно услышать только звук ее голоса.

– Не вас ли, месье, король Наварры приставил к моей особе? – осведомилась женщина.

Гасконец склонил голову в поклоне, смущенный и до крайности взволнованный.

– Представьтесь, прошу вас!

– Меня зовут Гастон, ваше высочество.

– Прелестное имя, месье, и оно мне весьма по душе!

Гасконец густо покраснел, а герцогиня подумала: «Не пройдет и дня, как этот малый будет безумно влюблен в меня!»

Вслух же она сказала:

– Вы состоите в свите наваррского короля?

– Да, ваше высочество.

Анна сделала знак, что он может быть свободен, однако прибавила с улыбкой:

– Попросите моего кузена спуститься сюда, иначе ему придется ужинать без меня!

Гастон, окончательно очарованный, со всех ног бросился выполнять просьбу, а герцогиня подумала: «Ну, что ж, любезный кузен, как ты ни ловок, мы еще поборемся!»

23

Поздней ночью, весело отужинав с герцогиней, король отправился в свою каюту. Барка продолжала неторопливо двигаться вниз по реке. Анна Лотарингская прилегла на кушетку, покрытую медвежьей шкурой – охотничьим трофеем Генриха, и погрузилась в размышления. Их предметом был вовсе не наваррский король, а бочки с золотом, стоявшие в трюме судна.

«Мой красавчик кузен, – думала она, – весьма красноречив, и его слова о внезапно вспыхнувшей любви ко мне звучат довольно убедительно. Но мне ли не знать, что в действительности ему нужно только одно: без помех и препятствий доставить сокровище гугенотов в безопасное место. Что касается меня, то я готова сделать все что угодно, лишь бы это золото не попало в руки еретиков, да истребит их Господь серным пламенем! Но как этого добиться? Для Священной лиги будет страшным несчастьем, если проклятые гугеноты получат средства, на которые можно нанять и экипировать целую армию… Генрих верит, что в Бретани груз, обременяющий трюм этой барки, окажется в полной сохранности, а он сам и его люди – в безопасности. Но это не так. Действительно, Бретань кишит вероотступниками, но там найдется и немало добрых католиков, а гарнизоном Ансени командует офицер, глубоко преданный королю Франции. Все, что ей требуется – найти средство предупредить начальника гарнизона. Тогда экипаж барки будет немедленно схвачен и брошен в тюрьму, а судно и его груз – арестованы. Но каким образом все это осуществить?

Горячечные размышления и тревога подняли герцогиню на ноги. Вскочив с кушетки, она подошла к окну. Ночь выдалась ясной, ярко светила луна. Судя по очертаниям берегов, барка сейчас находилась вблизи границы Анжу и Бретани.

«Замок сьера д’Энтрага расположен ниже по течению, чем Ансени, и там, как и в Сомюре, имеется речная застава. Если бы удалось предупредить начальника стражи, то все могло бы пойти так, как я и надеюсь. Но как это сделать?»

Продолжая ломать голову, Анна выглянула в оконце и окинула взглядом палубу. Она была пуста, лишь у руля маячила рослая мужская фигура, закутанная в плащ. Всмотревшись, герцогиня узнала молодого гасконца по имени Гастон.

«Вот оно – столь необходимое мне орудие!» – с внезапным торжеством подумала она и, набросив отороченную мехом накидку, бесшумно вышла из каюты.

В самом деле – у руля нес вахту Гастон. На протяжении всего вечера его неотступно преследовал прекрасный и недоступный образ этой властной и обольстительной женщины. Юноша грезил, и временами ему казалось, что он готов отдать жизнь за ночь любви с герцогиней, а рассудок подсказывал ему, что в этом нет ничего несбыточного. Он молод, силен, красив и страстен, и хотя не слишком родовит, но ведь и Анна Лотарингская, как он знал, не так уж щепетильна в этих вопросах. Время текло медленно, и постепенно мечты совершенно завладели всем его существом.

В таком состоянии его и застал де Ноэ, поднявшийся на палубу, чтобы убедиться, все ли в порядке на вахте. Уже уходя, граф сказал юноше:

– Около трех часов утра мы приблизимся к Ансени. Как только вдали появятся очертания колоколен городских церквей, немедленно разбуди меня!

– Будет исполнено, – кивнул Гастон.

– Но еще до того слева ты увидишь водяную мельницу. Будь внимателен, не пропусти ее. В этом месте постарайся вести барку как можно дальше от левого берега. В этих местах еще летом начали строить плотину, выворотили со дна Луары массу громадных валунов, да так и бросили. Если барка зацепит днищем эти камни, то немедленно пойдет ко дну.

– Я буду начеку, – заверил Гастон.

Как только де Ноэ ушел, юноша снова погрузился в мечты. «А почему бы герцогине и в самом деле не полюбить меня, – размышлял он. – Ведь дарила же она свою благосклонность и Лагиру, и Раулю… Во всяком случае я не предал бы ее так жестоко, как Рауль! О нет, за ее любовь я готов заплатить даже бессмертием души и последовать за возлюбленной хоть на край света!»

Течение его мыслей было прервано звуком легких шагов по палубе. Гастон обернулся и едва не вскрикнул от изумления: перед ним была та, о которой он грезил! Анна успела зажать ему рот нежной ладонью, благоухающей лавандой, и поспешно проговорила:

– Тише, Гастон! Меня совсем замучила бессонница, и я вышла глотнуть свежего воздуха.

Сердце Гастона забилось так, словно вот-вот выскочит из груди. Герцогиня уселась на бухту канатов у борта и продолжала:

– Вы уже давно на вахте, месье Гастон?

– Около двух часов, герцогиня.

– А где остальные вахтенные?

– Я один. Мы все стоим у руля по очереди.

– А почему вы так напряженно всматриваетесь в левый берег?

– Стараюсь своевременно заметить мельницу, ваше высочество.

– Что за мельница?

В двух словах Гастон поведал о том, что сообщил ему де Ноэ.

– Вы хорошо плаваете? – вдруг спросила она.

– Не хуже рыбы, ваше высочество!

Неожиданная и поистине дьявольская мысль вспыхнула в изощренном мозгу герцогини. Если барка наткнется на камни, бочки с золотом гугенотов уйдут на дно реки. Впоследствии их можно будет поднять; а если и нет – беда невелика, так как еретики и сами не смогут до них добраться… Такой поворот событий был бы весьма ей на руку.

– Ах, Боже правый! Следите же внимательно! – с нарочитым испугом воскликнула она. – Если мы столкнемся с этими валунами…

Юноша ответил ей взглядом, полным невыразимого восхищения, и проговорил:

– Ничего не бойтесь, выше высочество! Что бы ни случилось, я сумею вас спасти!

Анна приблизилась к юноше почти вплотную и многозначительно поинтересовалась:

– Случалось ли вам когда-нибудь бывать в Париже, месье?

В голосе ее звучала затаенная нежность.

– Никогда, мадам!

– Неужели? Значит, вы и понятия не имеете о жизни королевского двора?

– Увы, нет.

– Но ведь только там и может рассчитывать на карьеру столь красивый, одаренный и отважный дворянин, как вы!

Гастону едва удалось скрыть невольную дрожь.

– И только там он может обрести… Истинную любовь! – таинственным шепотом добавила герцогиня.

Юноша страстно взглянул на Анну: в тот миг она была хороша, как демон-искуситель!

24

Расставшись с герцогиней, Генрих Наваррский поднялся на палубу барки. Было довольно поздно, но де Ноэ, Рауль и Лагир все еще оставались там, продолжая беседу.

Лагир произнес:

– Нет, этого не может быть, чтобы герцогиня действительно полюбила нашего короля!

– Сердце женщины – тайна! – вздохнул Рауль.

– Поживем – увидим! – качая головой, проворчал де Ноэ.

– Друзья мои, – вмешался Генрих, слышавший последнее замечание. – Это поистине золотые слова: Поживем – увидим! Но, чтобы жить дальше, необходимо как следует есть и спать. И, поскольку вы уже поужинали, я бы советовал всем отправиться на боковую!

Лагир с Раулем откланялись и спустились вниз, а граф остался с глазу на глаз с королем. Генрих насмешливо полюбопытствовал:

– Не слишком ли рискованные пари ты заключаешь, друг мой Амори?

– Почему вы так решили, сир?

– Потому что ты можешь проиграть их!

– Как? Вы, сир, думаете…

– У меня нет других мыслей, кроме одной: как доставить наши бочки на место в целости и сохранности.

– И чтобы скоротать время, ухаживаете за герцогиней?

– Ты же не станешь отрицать, что моя кузина необычайно хороша собой?!

– Она столь же красива, сколь и лицемерна!

– Ну и что! Мера за меру, как говорит Библия… Но я хочу во что бы то ни стало добиться ее любви!

– Но ведь вы не любите ее!

– Разумеется, нет. Если бы я любил всех женщин, которые в меня влюблены, у меня не осталось бы времени вообще ни на что!

– Тогда – в добрый час!

– Все, что мне требуется, – чтобы герцогиня пылко любила меня хотя бы в течение одного часа. И это не каприз, а дальновидный политический расчет… Ты удивлен? Ну, так слушай же! Даже если это и случится, весь остаток своих дней Анна будет смертельно меня ненавидеть. Интересы наших семей слишком различны, чтобы эта ненависть могла в обозримом будущем сойти на нет. Вот почему, когда любовь отступит, ненависть вспыхнет с удвоенной силой. Но ненависть, которую питает уязвленное самолюбие, слаба и нерешительна. Герцогиня возненавидит наваррского короля сильнее, чем прежде, но лишится той твердости руки, той уверенности в поступках, какими обладала до сих пор. Столкнувшись со мной, она смутится, побледнеет и дрогнет, а в голове у нее останется всего одна мысль: «Я была его рабыней, прихотью, узницей!» Понимаешь ли ты меня?

– Не стану утверждать – ответил де Ноэ. – Я не слишком хорошо разбираюсь в вопросах политики и еще меньше – в тайнах женской души. Но я понимаю одно…

– Что именно?

– Сир, позвольте дать вам добрый совет!

– Говори, друг мой!

– Мы доставим герцогиню в Наварру, верно? А у нас в По имеется одна башня со стенами толщиной в двенадцать футов с дверьми, покрытыми тройной стальной броней…

– Продолжай!

– В ней я бы и заточил Анну Лотарингскую, а сам отписал ее проклятым братцам, выставив кое-какие условия…

– Что ж, возможно, твой совет и пригодится, – промолвил Генрих.

На этом разговор был окончен.

Постояв еще несколько минут на палубе, король спустился в каюту, в которой расположились престарелый сьер де Мальвен с Бертой.

Старик уже уснул, а молодые люди еще долго сидели, продолжая живой, игривый и нежный разговор. Генрих не выпускал из своих рук пальчики Берты, которая вся дрожала от волнения и не смела поднять взор на своего спасителя, оказавшегося не просто красивым и статным дворянином, но еще и королем.

– Дорогая моя, – наконец спросил Генрих, – знаете ли вы, почему я остановился в Блуа именно в вашем доме?

– Должно быть, сам Господь внушил вам эту мысль, сир!

– Вполне возможно! Но у меня были и другие причины, дорогая моя. Я был обязан сдержать клятву, данную вашему отцу.

– Моему отцу?

– Именно так, Берта! В кровавую Варфоломеевскую ночь он скончался у меня на руках и, перед тем как отойти к Господу, умолял меня позаботиться о вас.

Девушка взяла руку короля и с трепетом поднесла ее к губам.

«Она божественно красива, – подумал в ту минуту Генрих. – Но нет и нет… нечего и думать о том, чтобы соблазнить это невинное дитя!»

– И вот я везу вас в Наварру, – продолжал он, – там ваш дедушка обретет покой и достаток, а вас мы выдадим замуж за одного из самых отважных и мужественных молодых дворян!

Берта залилась краской и потупилась.

– Как вам нравится, например, наш храбрец Лагир? – спросил король.

– Я не знаю, сир, – наивно проговорила Берта. – До сих пор я не обращала внимания ни на одного людей вашей свиты. Но почему вы спрашиваете меня об этом?

Король уже собрался было ответить, но в это мгновение на палубе раздался истошный крик мэтра Гардуино:

– Ко мне! Ко мне!

– На помощь! – присоединился к нему голос де Ноэ.

Генрих вскочил и бросился наверх. Испуганная девушка последовала за ним.

Все гасконцы уже были там и прилагали нечеловеческие усилия, чтобы изменить курс барки, которую с огромной скоростью увлекал могучий поток – ответвление главного течения Луары.

– Что здесь происходит? – поспешно спросил Генрих.

– Мы погибли! Гастон уснул на вахте у руля и прозевал мельницу! Течение несет нас прямиком на камни!

Не успел Гардуино умолкнуть, как страшный удар до основания сотряс корпус судна. Раздался глухой треск и скрежет. Еще минута – и барка начала погружаться.

– Спасайтесь, кто может! – крикнул Генрих и, подхватив Берту на руки, шепнул девушке на ухо: – Ничего не бойтесь, сударыня, я превосходно плаваю!..

25

После ухода графа де Келюса король Генрих III позвонил и велел вбежавшему пажу подать чашку шоколада и справиться о здоровье маркиза де Можирона. Затем он открыл окно кабинета и взглянул вниз. И вот что предстало его глазам.

Граф появился в замковом дворе не один, а с каким-то дворянином. Приглядевшись, король узнал в нем герцога де Гиза.

– Ловко задумано! – пробормотал король. – Если графу удастся впутать в это дело де Гиза, то я останусь вообще ни при чем. Кому не известна вражда лотарингцев с Генрихом Наваррским! Счастье еще, что я не дал ему увлечь меня своими сладкими речами, да и де Келюс вовремя открыл мне глаза!

Вошел паж с чашкой шоколада; король опорожнил ее двумя глотками, а затем осведомился:

– Что, видел ли ты де Можирона?

– Я здесь, сир! – подал голос опальный миньон, немедленно возникший на пороге королевского кабинета.

Маркиз все еще был бледен, ступал нетвердо, а лоб его был перетянут черной шелковой лентой. Король встретил его словами:

– Да ты, любезный, смахиваешь на покойника!

– Я и сам был уверен, сир, что им стану! Придя в себя, я задавался единственным вопросом – уж не на том ли я свете!

– Ну, уж там-то тебя приняли бы со всей строгостью! Ставить на карту собственную жизнь из-за женщин, этих проклятых сосудов греха! Подумать страшно!

– О, сир, у меня было время глубоко поразмыслить о случившемся…

– Надеюсь, ты раскаялся? И превосходно! Не желаешь ли чашку шоколада?

– Я предпочел бы стаканчик вина, сир. Я испытываю такую слабость, что все плывет перед глазами!

Король распорядился подать вина, а затем снова обратился к маркизу:

– Как бы там ни было, но слабость не должна помешать тебе сыграть со мной хотя бы одну партию в шахматы!

– Не могу отказаться сир… да только игрок из меня никакой.

– Что поделаешь, любезный? – вздохнул король. – На безрыбье и рак – рыба.

– А что же де Келюс? Ведь он превосходный шахматист!

– Его сейчас нет в замке.

– А де Шомбург?

– Ни Шомбурга, ни д’Эпернона.

– Но где же они все, сир?

– Об этом ты узнаешь позже, а пока расставь-ка фигуры…

Следующие полчаса король провел в полном безмолвии, так как был всецело поглощен игрой. И только увенчав очередную комбинацию смертоносным матом, он с жесткой насмешкой проговорил:

– По-моему, ты даже не защищался, бедняга! В точности, как во время стычки с гасконцами.

– Сир!

– Правда, следует отдать должное тому малому, с которым мы сошлись минувшей ночью, – рука у него на редкость твердая.

– Если я еще когда-нибудь встречу этого проклятого негодяя…

– Ну, это вряд ли.

– Почему, сир?

– Об этом я не стану сейчас говорить! – отрезал король и снова покосился на окно, прислушиваясь. Из города не доносилось ни звука. – Проклятье! – наконец пробормотал он. – Да что же они там медлят?

И тут же из той части Блуа, что примыкала к реке, донесся звук выстрела.

– Ага! – с ухмылкой воскликнул Генрих. – Вот и началось!

– Что происходит, сир?

Вместо ответа король приказал:

– Сходи и позови ко мне кузена де Гиза. Передай, если он еще не лег, что я не прочь сыграть с ним партию-другую. Вот кто серьезный противник!

Можирон все так же нетвердо направился к двери, а король остановился у окна, опираясь на подоконник, и негромко пробормотал:

– У нашего наваррского родича слишком много амбиций… Сколько уступок ему ни делай, все мало. Так что уж лучше пусть случится то, что должно случиться. Взять хотя бы тот же Кагор[97]97
  Город на юго-западе Франции на реке Ло, притоке Гаронны. Центр виноградарства и виноделия.


[Закрыть] – недаром он сегодня намекнул на него… Что с того, что он был обещан ему моим покойным братом Карлом в качестве приданого Марго? Обещал-то Карл, ныне пребывающий на небесах, а при чем тут я?

Как только в кабинет вошел герцог де Гиз, из города снова загремели выстрелы из аркебуз.

– Как ваше самочувствие, кузен? – осведомился король. – Не мешает ли вам этот шум?

– Какой шум?

– Разве вы не слышите выстрелы?

– Чепуха! Должно быть, опять швейцарцы сцепились с ландскнехтами! – ответил герцог, изображая полное неведение.

Король кивнул на шахматную доску с расставленными фигурами, противники уселись, и игра началась. Оба играли посредственно: герцог был рассеян и зевал ходы, а король все время прислушивался к тому, что происходило в городе. За это время оттуда донеслось еще несколько выстрелов, затем все стихло.

– Кончено дело! – негромко произнес король.

– Да что там такое, сир? – Де Можирон буквально лопался от любопытства.

– Герцог утверждает, что это ссора швейцарцев с ландскнехтами.

Партнеры возобновили игру, а де Можирон, следивший за ними, только диву давался, подмечая ошибку за ошибкой, которые совершали на доске эти сильные и умелые игроки.

В конце концов Генрих III проговорил:

– Если дело сделано, почему никто не возвращается?

Герцог нахмурился и промолчал.

– Ваше величество ожидает кого-нибудь? – осторожно спросил де Можирон.

– Графа де Келюса.

– Вот как?!

Склонившись к уху миньона король прошептал: