Текст книги "Это не сон"

– Просто я удивлена, что ты никогда не говорила мне об этом, Софи. А как реагировал на все это Марк?

– Он сразу предупредил, чтобы я не мешала бизнес с дружбой. Но, в конце концов, не стал ничего говорить.

Это небольшое преуменьшение. Хотя, надо отдать ему должное, Марк не говорил: «Набивай себе собственные шишки». С самого начала он не советовал мне вкладывать в проект свои собственные накопления и предлагал в качестве страховки создать компанию с ограниченной ответственностью – взять соответствующий, и вполне безопасный, кредит в банке. Все абсолютно официально с самого начала. Но я бросилась в проект кулинарии с головой – так же как в наш переезд в Девон.

«Послушай, это же Кэролайн. Мы с ней друзья, Марк».

Я глубоко вздохнула и рассказала Эмме все – на тот случай, если Натан добавил ко всей этой истории свои собственные комментарии.

Я потратила шесть месяцев, чтобы разработать бизнес-план открытия кулинарии, – Кэролайн поддерживала меня своим энтузиазмом, но всю черновую работу я сделала сама.

В то время, когда «Приоратом» владела Кэролайн, в самом конце ее сада располагался переделанный одноэтажный амбар, который она сдавала за скромную плату. После того как несколько арендаторов кинули ее с арендной платой, Кэролайн решилась на эксперимент. Так родился проект общей «едальни».

Я могу с гордостью сказать, что моя готовка пользовалась успехом в округе. Еще до того, как мы переехали, я была неплохой поварихой, а потом стала заполнять пустые дни посещением профессиональных курсов и часто готовила для наших деревенских благотворителей. По идее Кэролайн, мы должны были начать с легкого разборного киоска, в котором продавались бы мои паштеты, выпечка, консервированные овощи и продукция с местных ферм и от небольших производителей.

А потом, когда ее очередной арендатор съехал, не заплатив за электричество, мы решили задуматься о чем-то большем.

Неофициальным путем мы выяснили, что местный совет с удовольствием поддержит открытие местной кулинарии. Нас волновало лишь одно: пешеходная доступность заведения. И именно здесь я совершила свою первую ошибку – вложила деньги не в архитектора и оформление документов об изменении формы собственности, а в подготовительные работы по созданию идущей в обход коттеджа дорожки, которая стала бы совершенно отдельным подходом к амбару. В то время это казалось мне абсолютно справедливым, ведь Кэролайн планировала войти в наше совместное предприятие с уже готовым помещением. Когда мы согласовали изменение формы собственности, эта моя вера в нее заставила меня сделать следующий шаг, а именно приобрести некоторое необходимое оборудование: кофеварку, холодильник, плиту.

Разработкой планов помещения и всем юридическим сопровождением проекта занималась одна фирма в Тотнесе, но позже Кэролайн попросила Натана взглянуть на планы помещения, прежде чем строители установят оборудование.

И вот тогда всё очень быстро пошло наперекосяк. Изменение наших взаимоотношений с Кэролайн происходило настолько драматично, что я так и не поняла всего до конца, – до тех пор пока она не уехала из деревни.

Как потом выяснилось, Кэролайн была уверена, что некое соглашение с соседями запрещает любое строительство на ее участке. Но Натан, изучив все документы, выяснил, что это не совсем так. Первоначальное соглашение имело временные ограничения, и срок его действия уже истек, так что ничто не мешало Кэролайн превратить амбар в двухэтажный жилой дом, доход от которого будет гораздо существеннее, чем от кулинарии.

Соглашение с соседями было быстро достигнуто, и Кэролайн сразу же договорилась о продаже своего участка девелоперской компании, которая с удовольствием взялась за оба дома как за единый проект.

За полученные очень приличные деньги Кэролайн купила себе виллу в Португалии и перевоплотилась в «лайф-коуча»[25]25
  То есть тренер по лайф-коучингу, задача которого состоит в том, чтобы помочь человеку реализовать себя в какой-то важной для него сфере с применением тех скрытых ресурсов и потенциала, которые ранее им не использовались.


[Закрыть].

С тех пор слово «тараканообразное» стало любимым в моем словаре.

Эмма рассмеялась.

– Честно, это было очень тяжело – наблюдать, как они превращают амбар в дом, тогда как в нем должна была располагаться моя кулинария. Я была просто в ярости.

– Так ты заплатила за все оборудование? И оно у тебя осталось, Софи?

– Ну да. Пэкхэмы засунули его в одну из пристроек своих родителей. Я всё собираюсь разместить сообщение на «И-бэй» или найти какой-нибудь аукцион.

– Не торопись, потому что мне в голову пришла изумительная идея. Как насчет того, чтобы реанимировать твой план? Вдвоем – ты и я. Но не просто кулинарию, а бистро и галерею. Я посмотрела на помещение Натана – на то, как он демонстрирует картины на фоне беленых каменных стен, – и подумала, что амбар мог бы стать великолепным помещением для галереи. А потом, когда услышала о твоем проекте кулинарии, эти две идеи как-то перемешались у меня в голове.

– Нет, нет, нет и нет, Эмма. Я с этим окончательно завязала. Да и Марк с ума сойдет.

– Но я спрашиваю сейчас не Марка.

– Но ведь, если ты этого еще не заметила, амбар «Приората» занят твоими соседями. Это теперь жилой дом.

– Глупая, я ведь сейчас совсем не о нем. Я тут говорила с Артуром по поводу его одноэтажной постройки на Хоббс-лейн. Она у него пустует. И абсолютно не используется. В ней уже установлен туалет, а земля рядом с ней прекрасно подойдет для парковки. И размер – как раз то, что надо. Он сказал, что сдаст мне ее по сходной цене, но я не хочу входить в этот проект в одиночку. Никакого удовольствия.

Внезапно я почувствовала, как в кончиках пальцев у меня забился пульс. Кровь быстрее побежала по венам. Я не знала, что мне ей ответить, что подумать.

– Послушай, я понимаю, что для тебя это немного неожиданно. И довольно нагло с моей стороны, потому что идея-то – твоя! Но для нас, Софи, это будет идеальный проект. И он избавит нас от скуки после окончания каникул. Ты умеешь готовить. Я знаю, как демонстрировать керамику. Мы сможем сдавать художникам места для их произведений – это привлечет креативную публику во время мертвого сезона и туристов во время отпуска. Да и местным пойдет на пользу.

– Но художники не едят вне дома. Если верить Хизер, они вообще редко могут позволить себе поесть.

– Доверься мне. Если мы всё правильно продумаем, то это будет просто идеально. Вся эта художественная аура станет нашей главной фишкой. В мертвый сезон мы сможем организовать бюджетные ланчи для художников – суп и какая-то легкая закуска. Меню для туристов будет гораздо обширнее, включая даже ежедневные чаепития. Все это пройдет на ура!

Теперь уже пришла моя очередь включить мозги – и перед глазами у меня возникла раскадровка: графические изображения кофейных чашечек и мольбертов, или кисточек и блинчиков…

– Нет, нет, с меня этого хватит. Хватит этих разговоров, Эмма.

– И на этот раз всё будет пятьдесят на пятьдесят. В письменном виде. Пока мы здесь с тобой беседуем, Натан рисует планы помещения и подает запрос на разрешение устроить парковку. Городской совет – тоже с нами.

– Ты что, шутишь? Неужели ты всем этим уже занимаешься?

– Всё, что от тебя требуется, Софи, это сказать «да». Иначе мне придется найти кого-то другого, а это будет просто ужасно. Хартли тоже говорили мне, что ищут, куда бы вложиться, но я с бо́льшим удовольствием займусь этим с тобой.

Я почувствовала сильный внутренний удар, когда представила себе, насколько легко Эмме будет найти партнеров для реанимации моей мечты. Эмме, с ее оптимизмом и способностями. Эмме, которая, в отличие от Марка с его чертовой простудой на этом кошмарном званом обеде, мгновенно всех очаровала – особенно чету Хартли. И хотя это и было сверхзадачей того вечера – помочь Эмме завести новых друзей, – я вспомнила, какое у меня было настроение перед ссорой с Марком. Что же это было? Ревность? Неужели я приревновала Энтони и Джил, когда увидела, как легко они сошлись с Эммой? Эмма гадала им по руке, я скучала, а Марк играл в человека-невидимку.

– Послушай, может быть, я и была не совсем справедлива по отношению к Натану. Я имею в виду этот случай с Кэролайн. Скорее всего, он просто выполнял свою работу…

– Так ты подумаешь над этим? – Эмма улыбнулась.

– Я этого не говорила.

– Вот и отлично. Бумаги я принесу сегодня вечером.

Сегодня, 17.25

– Извините. Прошу прощения… Вам необходимо вернуться на поезд.

Я не обращаю внимания на эти слова и смотрю на свой телефон. Связи почти нет. Взбираюсь чуть выше на насыпь, но результат – тот же.

– Мадам, вы меня слышите?

Сейчас я замечаю, что от поезда до меня доносится шум множества голосов. Голос проводника – самый громкий из них. Твердый, но – по крайней мере, пока – спокойный. Однако я не поворачиваюсь в сторону голосов. Это пассажиры что-то обсуждают между собой. Раздаются звуки открываемых дверей.

Я же продолжаю искать глазами дорогу. Или тропинку. Хоть что-нибудь, что поможет мне определить, где я нахожусь и есть ли какой-то другой, более быстрый способ добраться до Бена. Но ничего нет. Вокруг только трава, насыпь и коровы…

Внезапно тональность звуков, доносящихся с поезда, меняется.

– Ладно. С меня – довольно. Вы двое, немедленно вернитесь. Я не шучу. Мы не можем допустить, чтобы кто-то еще сошел с поезда…

Я поворачиваюсь и вижу, что еще два пассажира спустились из вагона на насыпь. Мужчина средних лет с седыми волосами. Довольно симпатичный. Высокий. С добрым лицом. И с ним женщина, моложе его, с волосами, забранными в высокий конский хвост.

– Я говорю абсолютно серьезно. Мне придется сообщить об этом, что задержит нас еще больше. – Голос проводника звучит гораздо громче, и сейчас в нем слышится растущая тревога. – Я прошу вас, мадам. Это небезопасно. Вы должны вернуться на поезд…

Он смотрит прямо на меня широко открытыми глазами, сжимая в руках мобильный телефон.

– Нас могут продержать здесь много часов. А я не могу здесь застрять. Мне надо домой.

– Нам сообщили, что мы отправимся максимум через десять минут.

– Тогда почему вы не объявили об этом по внутренней связи? Почему вы просто бросили нас в полном неведении?

– Мы ждем подтверждения.

– Полная ерунда. А как насчет того поезда неделю назад, когда пассажиров оставили на несколько часов без кондиционера, туалетов и внутренней связи? Вообще без всего. Мы, знаете ли, не можем просто сидеть, позволив вам запереть нас на этом поезде и обращаться с нами таким же образом. – Я наслаждаюсь этой сварой. Получаю удовольствие от того, что могу направить свой гнев и неудовольствие в новое русло.

К этому моменту в окнах торчат десятки физиономий пассажиров, наблюдающих за мной. Мужчина с седыми волосами тоже смотрит на меня, но по его лицу видно, что он не сильно меня осуждает.

Я чувствую, что мои руки начинают дрожать, и, чтобы остановить это, крепко сжимаю кулаки. А еще у меня начинает кружиться голова, и мне приходится шире расставить ноги, чтобы не потерять равновесие, – я не хочу, чтобы проводник заметил мое состояние.

– У нас свои правила, мадам. Процедуры. Пока нас задерживают только на пятнадцать минут.

– Пока!

Это выкрикнул кто-то, находящийся в поезде за спиной проводника. Я его не вижу, но благодарна за поддержку.

Проводник поворачивается к поезду и знаками призывает пассажиров к спокойствию, прежде чем вновь посмотреть на меня и парочку на насыпи.

– Послушайте. Это последнее предупреждение. Вы все трое должны вернуться в поезд. Прошу вас. В противном случае мне придется сообщить об этом. Вызвать помощь. Полицию. «Скорую»…

– Полицию?

– Мадам, сейчас вы стали причиной довольно серьезного происшествия. И подвергаете себя и других опасности. Мы не можем этого допустить. Прошу вас. Я предупреждаю в последний раз. Возвращайтесь на поезд…

Неожиданно я чувствую, как меня охватывает паника. «Скорая помощь»? Что он этим хочет сказать? Мне не «Скорая помощь» нужна, а машина или вертолет.

Мужчина с седыми волосами подходит чуточку ближе:

– Вам что, нехорошо? Вы очень побледнели. И на ногах держитесь нетвердо… Я – врач и с удовольствием попытаюсь вам помочь.

Он смотрит на проводника. Выражение на лице последнего меняется.

Мне совсем не нравится то, как оба они смотрят на меня.

– Я не псих. – Произнеся это, слегка подаюсь вперед. – Вы что, думаете, я псих? Что у меня с головой не в порядке?

– Нет. Ну, конечно, нет…

На мгновение я задумываюсь, не выгляжу ли действительно как псих.

И внезапно вижу всю эту сцену как бы со стороны и начинаю паниковать, потому что проводник упомянул «Скорую помощь». А вдруг они меня закатают? Что, если у них есть на это право?

Из окон поезда на меня смотрят сотни незнакомых лиц, и вдруг я наконец-то вижу его. Всё вокруг как будто замирает на мгновение, а потом окно открывается и он зовет меня по имени. Я испытываю одновременно и шок, и облегчение – меня ставят в тупик мириады обрушившихся на меня эмоций.

А в следующий момент Марк уже спускается из вагона и оказывается рядом со мной.

– Это моя жена. Бог мой… Софи! – Он, не отрываясь, смотрит на меня, но моя поднятая рука заставляет его замолчать.

– Ваша жена? – Видно, что проводник окончательно запутался, так же как и все остальные. – Но вы ведь ехали порознь…

– Я не знал, что она на этом же поезде… У нее нет с собой ее обычного телефона.

Я смотрю на говорящего Марка и с большим трудом сдерживаю слезы.

– Нас срочно вызвали домой, – он смотрит на проводника.

– Мне нужно к Бену, Марк.

– Я знаю. Всё знаю, любимая… – Марк вновь поворачивается к проводнику: – Наш сын попал в аварию в Девоне. Сейчас его оперируют. Нам позвонили из полиции, но мы не знаем, что в действительности произошло.

– Боже мой… Мне очень, очень жаль.

Выражение лица доктора тоже меняется, и он пристально смотрит мне в глаза.

– Вы, должно быть, в шоке. И в отчаянии…

Теперь я действительно с трудом сдерживаю рыдания. Почему-то мне не нужна эта его доброта – она делает всё еще хуже.

– Нам необходимо добраться до Девона. Последнее время моей супруге было очень тяжело. Множество потрясений, которые она испытала еще до этого….

Марк говорит очень мягким, «докторским», голосом, а мне хочется, чтобы он замолчал. Может быть, он и пытается убедить их не давать делу официальный ход, но я не хочу, чтобы Марк продолжал.

Я… не хочу… чтобы он… продолжал.

Достаточно того, что они знают о Бене.

Я не хочу, чтобы они узнали, что случилось прошедшим летом. О том, другом, потрясении…

Я закрываю глаза, и на мгновение в памяти оживает вся эта сцена. Алый цвет. Кровь, покрывающая мои руки…

Глава 7

В недалеком прошлом

Первое, и самое сильное, потрясение было как гром среди ясного неба. Как взрыв.

Ба-бах.

Его последствия оказались необычайно жестокими, и их можно было ощутить почти физически. Как будто ты на бегу огибаешь угол здания, улыбаясь навстречу солнцу, – и вдруг врезаешься прямо в стену.

Еще совсем недавно мы обсуждали на берегу проект кулинарии, и моя обычная жизнь становилась гораздо счастливее, полнее и интереснее, и всё это благодаря Эмме… Что же случилось потом?

Неожиданно всё было раздавлено – разбито, как стекло, гладкое и блестящее в один момент и просыпающееся сквозь пальцы на пол острыми и злыми осколками в следующий. Всего одно мгновение – и вот уже на моей кухне сидела и внимательно разглядывала меня женщина из полиции. Она хотела, чтобы я всё повторила еще раз – всё с самого начала.

Но вся проблема была в том, что мне этого вовсе не хотелось. Только не это.

Я закрывала глаза и видела всё вновь. Алый цвет. И я совсем не хотела еще раз испытывать давление на грудь – это странное ощущение, источник которого находился как бы вне моего тела, как будто меня вообще не было: ни в этой комнате, ни на месте случившегося, ни во всей этой истории.

Детектив-инспектор Мелани Сандерс прочистила горло, я открыла глаза и перехватила ее взгляд, направленный на место возле окна. Она всё еще ждала, а я всё еще молчала.

«Так вот что значит настоящее потрясение? Когда ты как бы оказываешься вне своего тела? Когда ты наблюдаешь всё как бы со стороны, а не проживаешь это?» – размышляла я.

– Поверьте, очень неприятно вновь беспокоить вас, миссис Эдвардс, но мне надо обговорить с вами пару вещей.

После этого инспектор Сандерс задала несколько вопросов, и я поняла: она хочет, чтобы я еще раз рассказала ей всё в мельчайших подробностях. И я в конце концов сделала именно это. Медленно вернулась в комнату, в настоящее, и еще раз повторила ей всю эту гребаную историю.

* * *

Как все мы проснулись необычно рано из-за этих флагов. Часы на туалетном столике показывали шесть часов утра, а Бен уже стоял возле нашей кровати.

– Мамочка, там возле нашего окна дядя с лестницей.

Рассказывая, я повернулась к окну на кухне и ясно представила себе, как тогда отдернула шторы наверху.

Оказалось, что это был Алан – председатель нашего местного совета. Некоторые из украшений к ярмарке успели за ночь упасть. Я вспомнила, как помахала ему, будучи еще в халате, зевнула и подумала, что рядом с ним нет никого, кто подержал бы лестницу. После этого я тоже решила начать свой день пораньше. Так что в девять часов уже шагала по деревне и отмечала сделанное галочками в своем небольшом черно-белом планшете, радуясь тому, что погода, хотя и достаточно ветреная для палаток, была, по крайней мере, сухой.

«Я была счастлива. Я была абсолютно спокойна».

Это я заставила их зафиксировать во время того самого первого допроса.

«Со мной всё было в порядке».

Я еще раз рассказала детективу-инспектору Сандерс, что ярмарка каждый год начинается в два часа дня, и меня в тот день волновал только конкурс по уничтожению рояля – настоящий кошмар с точки зрения возможных травм. Наша страховая компания была от этого не в восторге, поэтому я заставила организаторов еще дальше отодвинуть ограждения, а в остальном всё было прекрасно.

– Так это была ваша идея, чтобы мисс Картер сыграла роль гадалки? – Инспектор Сандерс достала из сумки записную книжку и теперь просматривала свои записи. Книжка оказалась не похожа на маленькие и изящные блокнотики, которые видишь в кино, – она была довольно большой, такие обычно используют журналисты.

– Да. Послушайте, я всё это уже говорила вашим коллегам вчера вечером. Я вообще не понимаю, почему все так интересуются этой палаткой гадалки. Ради всего святого – вчера была ярмарка. Люди хотели веселиться. Это была просто уловка, чтобы собрать деньги на церковь.

– Значит, предложение исходило не от мисс Картер? Вы в этом абсолютно уверены?

«Боже, дай мне силы… Что не так с этими людьми?»

– Абсолютно уверена. Более того, ее пришлось уговаривать. Послушайте, Эмма – новичок у нас в деревне и своим согласием оказывала мне большую услугу. Она вообще не хотела этого делать, поэтому я вправду не понимаю этих ваших вопросов. – Я посмотрела инспектору прямо в глаза. – Это была просто глупость. Чтобы немного повеселить публику.

Если уж на то пошло, я хорошо понимала нежелание Эммы принимать в этом участие. Сначала она вообще наотрез отказалась, сказав, что всё это поставит ее в затруднительное положение. Что гадание по руке и на чайных листьях среди друзей – это одно, но брать за это деньги?..

Она сдалась лишь тогда, когда я решила использовать ее же собственный метод убеждения: «Эмма, я тебя умоляю, смотри на жизнь проще. Никто не обратит на это внимания. Всё делается ради церковной крыши».

– И последнее, – детектив Сандерс вновь обратилась к своей записной книжке, но на этот раз – демонстративно, как актер, который изображает неуверенность. Я взглянула на часы, раздумывая над тем, когда появится Марк, и сожалея о том, что сама послала его за газетами. – Просто когда я просмотрела те записи ваших показаний, которые сделала вчера вместе со своими коллегами…

Я взглянула на дверь игровой комнаты. Она была прикрыта, но, хотя я слышала, что там достаточно громко работает телевизор, я вдруг разволновалась, что Бен может нас услышать. Подошла к двери и закрыла ее, ощутив рукой неожиданный холод бронзовой ручки. И вспомнила то, другое ощущение, которое всё это время тщетно пыталась выбросить из головы. Ее тепло на моих руках. Ее запах. Ее текстуру. Мое желание убрать руку и в то же время понимание, что я не могу этого сделать. Не должна этого делать.

– Понимаете… Для вас это, должно быть, стало настоящим кошмаром, миссис Эдвардс. Ужас. Но я не могу понять одну вещь, – тут офицер сделала паузу, – из ваших свидетельских показаний никак не следует, что вы закричали. Я имею в виду, позвали на помощь.

Я отпустила дверную ручку и несколько раз вытерла ладони о джинсы.

– У вас есть дети, инспектор?

– Нет, – она выглядела сбитой с толку. – А почему вы спрашиваете?

– Я не закричала, потому что на пороге стоял мой сын. – Я продолжала вытирать руки о джинсы. – Я попросила его подождать минутку. Он – послушный мальчик и обычно выполняет мои просьбы. Но если б я закричала, он вбежал бы в дом. А ему всего четыре.

Детектив Сандерс попеременно смотрела то на меня, то в свою записную книжку.

– А. Ну да, конечно. Понятно. Это нечетко отражено в ваших вчерашних показаниях, – она еще раз проглядела свои записи, проводя ручкой сверху вниз по странице. – Вы сделали всё, что смогли. Я ни в коей мере не предполагаю… – Она как будто защищалась от меня, но ее голос звучал по-доброму. – Что ж, я думаю, это всё.

В этот момент я наконец услышала, как Марк поворачивает ключ в двери. Мы обе посмотрели в сторону прихожей, и, когда он появился в комнате, выражение его лица изменилось с озадаченного на раздраженное.

– Мы с миссис Эдвардс обсудили пару вопросов…

– Но мы же уже занимались этим вчера. И много часов подряд. Моя жена совершенно измучена. Вы только посмотрите на нее. Она почти не спала.

– Да, конечно. Я уже выяснила всё, что хотела. Прошу прощения за это вторжение. И благодарю вас.

Инспектор встала, спрятала записную книжку в сумку и заторопилась к выходу. Марк следовал за ней по пятам.

Я слышала, как они о чем-то шепчутся, и ждала, пока дверь не захлопнется и Марк не вернется на кухню.

– Она – детектив-инспектор. А это значит, что из отдела уголовных расследований, так? Марк, как ты думаешь, почему этим занимается отдел уголовных расследований?

– Не имею ни малейшего представления.

А потом мы молча следили сквозь кухонное окно, как женщина идет не к полицейской машине, припаркованной на площади, и не к полицейскому оцеплению возле церкви, а по дорожке, ведущей к дому Эммы.

– Может быть, мне стоит позвонить Эмме? Предупредить, что к ней гости?

– Ни в коем случае. Думаю, что тебе следует сделать то, о чем я прошу тебя всё утро, – немедленно лечь в кровать.

* * *

Я послушалась его – и сразу пожалела об этом, потому что, как и ночью, ярче всего видела всё, именно когда ложилась, словно сцена была отпечатана у меня на веках и ждала лишь, чтобы я закрыла глаза.

Я всегда думала, что нормально отношусь к крови: иногда у Бена случались кровотечения из носа, и эти потоки не волновали меня. Но сейчас всё было иначе, и совсем не так, как показывают по телевизору. Не так, когда ты узнаешь лицо. Глаза.

Именно поэтому я сомневалась, что смогу заснуть, зная заранее, что в тишине и покое воспоминания оказываются самыми яркими. Ее тепло. Ее запах. И, конечно, ощущение ее самой у меня на руках. Я размышляла о случившемся вчера и дважды выскакивала в ванную комнату, где меня выворачивало наизнанку. Из-за двери раздавался голос Марка, который спрашивал:

– С тобой всё в порядке, Софи?

– Конечно, со мной не всё в порядке, Марк…

Я видела самое страшное, что люди могут совершить друг с другом. И это были мои друзья и соседи. Как же со мной может быть всё в порядке?

Я тогда вошла в комнату, веселая и расслабленная. Мой сын ждал меня на пороге. Ничего не ведающий. Невинный младенец. И я. Софи. Женщина, якобы живущая в золотой клетке.

Я вошла с улыбкой и увидела сцену, которую никогда – никогда! – никому не пожелаю увидеть. Ни своему сыну. Ни своему мужу. Ни даже инспектору полиции с ее неправильной записной книжкой и дурацкими мыслями обо всех нас.

Это было просто нереально. Вот как это всё выглядело.

Ужасающе и нереально.

* * *

Вчера в семь часов вечера мы отставали от расписания. Вечерние ярмарочные конкурсы задерживались, потому что Энтони Хартли не изволил явиться, и я помню, как была зла на него, оттого что все остальные пришли вовремя и в течение всего дня мы четко придерживались графика.

Энтони – человек со странностями… Боже! Был человеком со странностями.

Но, знаете, он мне нравился. Даже очень нравился.

Привлекательный мужчина – длинные светлые волосы и глубокие карие глаза, похожие на глаза ребенка. В этом-то и заключалась его привлекательность – Энтони окружала аура человека, так и не ставшего до конца взрослым.

Когда в тот вечер Хартли пришли на обед с Эммой, я заметила, что ей они тоже понравились. Они очаровали ее своим нетрадиционным образом жизни, так же как и меня.

Джил и Энтони жили скромно, но счастливо в крохотном домике с двумя комнатами на втором этаже и двумя на первом. На первом этаже имелась пристройка, в которой располагалась ванная комната, а это значило, что было невозможно воспользоваться туалетом без того, чтобы все присутствующие об этом не узнали.

Помню, как я впервые пришла к ним на ужин и с ужасом думала, что будет, если мне захочется пи-пи, – мне казалось, что все в доме меня услышат. Но у Джил и Энтони была эта способность заставлять людей расслабиться. Они умели смеяться над собой.

Что ж, теперь мне кажется, что у Джил нет другого выхода – то есть, скорее, не было. Она уже многие годы была единственным кормильцем в семье, в то время как Энтони предавался мечтам. И в своих мечтах он видел себя то поэтом, то драматургом, то кем-то еще. В общем, творцом со степенью магистра гуманитарных наук.

Поэтому Джил оплачивала аренду жилья, в то время как Энтони лелеял свои мечты, о чем свидетельствовали горы книг, разбросанных по всему дому. Иногда их скапливалось так много, что между ними трудно было пройти.

Хотя Джил это совсем не напрягало.

– Однажды он за всё воздаст мне сторицей, – обычно говорила она. – Когда напишет свой бестселлер.

После этих слов они обычно заговорщически хихикали, не отрывая глаз друг от друга, – в этом было столько неприкрытой сексуальности, что для человека со стороны это казалось выходящим за рамки приличия.

Казалось, что Джил – постоянно в работе, в то время как Энтони постоянно пытается очаровать кого-то. Каждый раз, когда мы к ним приходили, нам предлагали обсудить нового писателя или философа, так что Марк возвращался домой, неодобрительно вздыхая.

Но только про себя, черт побери.

И если говорить начистоту, то я завидовала их мечтам и простоте их жизни. Две комнаты наверху. И две внизу.

Так что вчера вечером, направляясь к ним домой, я улыбалась про себя, думая об Энтони, который непременно выигрывал все соревнования в кегли. Мне представлялась Джил, светящаяся от гордости на заднем плане, которая подмигивает Энтони при вручении ему очередного кубка. Я думала о том, как им повезло, потому что их мечта отличается от нашей с Марком – с ее неподъемной ипотекой и кредитами, которые мужу придется выплачивать. А мне придется сидеть дома. И увязать в этом доме все больше и больше. Проживая свою идеальную жизнь.

Итак, я оставила Бена на пороге, чтобы поторопить Энтони.

– Бен, милый, постой здесь минутку. Я ненадолго.

Когда они не ответили на звонок в дверь, я не придала этому значения, потому что Хартли проповедовали теорию «открытых дверей», и я очень часто входила к ним, не пользуясь звонком. «Входите без всяких церемоний», – говорили они обычно. Я так и вошла, зовя их по именам.

Если честно, мне никогда не нравилась эта идея с «открытыми дверями». И я вечно боялась, что застану их в момент ссоры или, что еще хуже, в момент примирения. Именно поэтому я оставила Бена на пороге, прошла через кабинет в столовую и довольно громко позвала: «Энтони! Джил! Вы куда подевались? Пора начинать игру в кегли. И все хотят знать…»

А потом я увидела. Алый цвет.

Яркий и раздражающий, он был… повсюду.

Через всю стену шли капли крови, походившие на еще не высохшую абстрактную картину.

А он лежал в большой и кошмарной алой луже и смотрел в потолок невидящими глазами. Мертвый.

Возможно, инспектор была права. Любой нормальный человек на моем месте позвал бы на помощь. Закричал бы.

Но я могла думать лишь о том, что Бен не должен этого увидеть. Я зажала рот руками, крик звучал только в моем воображении.

Я даже не проверила его пульс. Просто прошла на кухню. Не знаю, почему в тот момент не подумала о мобильном, – перед глазами у меня почему-то был телефон на кухонной стене.

«Быстрее к телефону, Софи. Быстрее к телефону…» – вот и всё, о чем я в тот момент думала.

А потом… потом я увидела ее. Сидящей на полу, прислонившись спиной к буфету. Она тоже смотрела ничего не видящими глазами. Кровь лилась у нее из раны на животе и по волосам. Она повернула глаза в мою сторону. И ничего больше. Только глаза.

А кровь все продолжала течь. Густая. Теплая. Алая.

Я изо всех сил пыталась зажать рукой рану на животе. Пыталась остановить ее.

«Боже, прошу тебя, пусть она остановится».

Я слишком боялась трогать рану у нее на голове, потому что ее края очень широко разошлись – там виднелось что-то белое и отвратительное, словно ее мозг вытекал сквозь череп. А так как теперь из-за Джил я не могла дотянуться до телефона, то вспомнила о мобильном в кармане своей куртки. Я не знала номера дома, так что мне пришлось описать горшки с петуниями перед ним. «Торопитесь, вы обязаны поторопиться!» И лишь потом я позвонила Марку.

– Бен стоит на пороге. Дома Энтони и Джил. Тебе необходимо прийти, Марк. Немедленно. Это просто кошмар. Уведи его. Не позволяй ему войти в дом. Что бы ты ни делал, не позволяй ему войти.

Все остальное происходило, как в густом тумане.

Позже записи телефонных разговоров показали, что я еще дважды звонила в экстренные службы, что кто-то пытался объяснить мне, как я должна помочь Джил, но я ничего этого не помню. Всё, что мне запомнилось, – это сюрреалистическое смешение красок. Привычных и мерзких. Знакомые оранжевые кофейные чашечки, аккуратно стоявшие на полке, и тепловатая, отвратительная влажность на руках. Я всё давила и давила на рану изо всех сил.

И ждала.

И все это время Джил пристально смотрела мне в глаза.

Держа в руке большой нож.

И вот еще что…

Руки у меня были все в крови.