Текст книги "Поцелуй пирата"

– Куда теперь, хозяин? – заплетающимся языком выговорил он, не обращая внимания на девушку. – Мы уже прикончили этот кувшин. Может, нам быстренько смотаться за новым в «Голову кабана»?

Клермонт смущенно взглянул на Люси.

– По-моему, мы изрядно раскачали моральные устои Фенстера. Если мы хотим добраться домой, пойду-ка я на его место.

Когда Морис выбирался из экипажа, Люси тихонько потянула его за рукав.

– Спасибо вам, мистер Клермонт.

– За что же?

«… За то, что вы были таким добрым и веселым. За то, что заставили меня смеяться», – хотела сказать Люси, но не решилась произнести эти слова.

– За ужин, – коротко ответила она.

Он похлопал ладонью по ее руке и улыбнулся. «Мне это было приятно, милая Мышка», – не без удовольствия подумал Клермонт, а вслух сказал:

– Всегда к вашим услугам, мисс Сноу.

* * *

Прежде чем Морис успел перехватить вожжи, Фенстер с проворством бывалого кучера забрался на козлы, но только для того, чтобы сползти на другую сторону и рухнуть в лужу, где он и затих. Рассчитывать на помощь лакеев не приходилось. Они удобно развалились на задке экипажа и бурно спорили, восстанавливая в ослабленной элем памяти слова песенки «Что за сладкая пышка эта Банберри Стрампет».

Морис был вынужден позвать Люси, и, когда наконец им удалось поднять и водрузить Фенстера на козлы, для надежности привязав к спинке его же ремнем, они оба промокли до нитки и обессилели от смеха.

Подрагивая от холода, Люси поспешно вернулась в уютную карету, и Морис тронул лошадей. Постепенно грунтовая лесная дорога под копытами пары вороных сменилась булыжной мостовой. Один раз Морису пришлось остановиться, чтобы примирить разногласия пьяных любителей фольклора. Он снова забрался на козлы, сопровождаемый нестройным хором хриплых голосов, упрямо начинающих выводить песню с самого начала, как только им удавалось добраться до конца. Он невольно стал подпевать разгулявшимся приятелям.

Прислушиваясь к звучному баритону Клермонта, Люси мурлыкала себе под нос бойкий мотивчик, когда карета свернула на подъездную аллею.

Присутствие спокойного и уверенного в себе телохранителя наполняло девушку незнакомым прежде чувством защищенности, согревая ее одинокую душу и прогоняя все ее страхи перед возвращением домой.

Экипаж сделал последний поворот и остановился. Снаружи послышались взволнованные голоса, которые тотчас смолкли. Люси протерла запотевшее окно, и перед ней предстал особняк отца с ярко освещенными окнами. У девушки тоскливо сжалось сердце.

11

Морис быстро спустился с козел и обернулся, чтобы подать руку Люси. Увидев ее лицо, он поразился происшедшей в ней перемене. Живая обаятельная девушка, которая только что радостно смеялась его шуткам, исчезла. Вместо нее в темном проеме появилась прежняя мисс Сноу с бесстрастно застывшими чертами лица. Она оперлась на его руку, словно это были деревянные перила, и его обожгло холодом от прикосновения ее пальцев.

Подавленные зловещей угрозой, исходившей от адмиральского дома, лакеи уныло побрели ко входу для слуг, таща под руки спотыкавшегося на каждом шагу Фенстера. Морис понимал, что для него лучше всего скрыться в сторожке, но он не мог оставить Люси одну. Он проводил ее до дверей, готовый подхватить, если она вдруг пошатнется.

В доме их ожидали Смит и адмирал. Старый дворецкий застыл у окна в напряженной позе, было ясно, что он так и не ложился, хотя уже облачился в длинную ночную рубашку и колпак. Величественный в своем шелковом пурпурном халате с короной пышных серебряных волос, адмирал расхаживал по сверкающему паркету, раздраженно постукивая тростью, как разгневанный король.

Войдя в холл, Морис почтительно поклонился адмиралу и с самым невозмутимым видом занял место недалеко от входа. Он был готов ко всему, в том числе и к немедленному увольнению. И хотя это грозило провалом задуманного плана, он ни на секунду не пожалел о веселом вечере, который провел с Люси. Беззаботный серебристый смех девушки стоил и не такой жертвы.

Забыв сбросить куртку Мориса, Люси предстала перед отцом, склонив голову, как юная королева, приговоренная к казни.

– Ну-с, Люсинда, дорогая, – грозно начал адмирал, – очень рад, что ты наконец решила присоединиться к нам. Можешь себе представить мое состояние, когда мне стало лучше и я поехал к леди Кавендиш, где обнаружил, что ты так и не появлялась у них! Я был вне себя от тревоги.

Люси собиралась с духом, чтобы начать объяснение, но Морис заговорил первым:

– Видите ли, сэр, по дороге к леди Кавендиш произошел несчастный случай. Точнее, целых два происшествия, которые…

– Вы, сэр, занимаете в моем доме положение слуги, – скрипучим голосом прервал его адмирал, – и вряд ли я могу ожидать от вас понимания и соблюдения приличий, принятых в нашем обществе. Тогда как моя дочь… – Он задохнулся от ярости, стремительно подошел к Люси и начал кружить вокруг ее поникшей фигурки, как ястреб над испуганной ланью.

«Если адмирал посмеет ее ударить, – стиснув кулаки, подумал Морис, – завтрашнее утро я встречу в тюрьме за убийство своего нанимателя».

Но сэр Люсьен Сноу был далек от мысли применить силу, располагая более убийственным для провинившейся дочери оружием. Люси не поднимала головы, пока он с ледяным презрением обозревал ее, начиная с растрепавшихся волос и кончая порванным – и запачканным подолом платья.

Наконец, когда гнетущее молчание отца стало невыносимым, она прерывисто вздохнула:

– Отец, пожалуйста, я…

– Придержи язык, девочка. Я не нуждаюсь в твоих жалких извинениях и никчемных оправданиях. Я знаю им цену. Бог свидетель, я достаточно наслушался сказок от твоей матери.

Он подозрительно взглянул в лицо Люси, принюхался и улыбнулся с леденящим душу злорадством. С издевательской нежностью адмирал погладил дочь по голове.

Шею Люси залила густая краска, и Морис проклял себя, догадываясь, что она вспомнила невинное прикосновение его пальцев к губам. Смит метнул на него взгляд, значение которого Клермонт не успел понять, так как лицо дворецкого снова приняло невозмутимое выражение. Самому же Морису становилось все труднее сохранять безразличный вид, но он опасался, что, дав волю обуревавшим его чувствам, он только повредит Люси.

– Что всего удивительнее, – ядовито продолжал адмирал, – что я все еще питаю какие-то иллюзии в отношении прекрасного пола, хотя его представительницы не устают меня разочаровывать. Да, разочаровывать! Своим безнравственным и безответственным поведением, которое они демонстрируют с тех пор, как Ева приняла яблоко, предложенное ей Змием, и стала причиной грехопадения человеческого рода. Тебе есть что возразить на это, Люсинда?

«Только не оправдывайся, – взмолился в душе Морис, – черт побери, не делай этого, Люси!»

Она подняла голову. Ее потемневшие серые глаза, резко выделяясь на мертвенно-бледном лице, прямо смотрели в пытливо прищуренные глаза отца.

– Я очень сожалею, отец.

Лицо Смита беспомощно сморщилось, он сразу стал выглядеть глубоким стариком.

– Очень хорошо, – проговорил адмирал, видимо, удовлетворенный кротким смирением дочери. – Я постараюсь найти в себе силы простить тебя.

Тяжело опираясь на трость, он стал медленно подниматься по лестнице. Люси, жалкая и подавленная, провожала его полным отчаяния взглядом.

Морис осторожно коснулся ее плеча, не обращая внимания на присутствие Смита.

– Он не имеет права подобным образом обращаться с вами.

Гневно сверкнув глазами, Люси упрямо тряхнула головой.

– Нет, сэр, он как раз имеет полное право. Он безупречен. Я – это единственная ошибка, которую он допустил в своей жизни.

Сбросив с плеча его руку, она побежала по лестнице. Охваченный яростью, Морис повернулся и наступил на что-то мягкое. Он увидел под своими сапогами букетик лаванды, поднял его и прижал к лицу. Растоптанные цветы еще таили еле слышный нежный аромат. Морис вспомнил смущенную улыбку Люси, когда он воткнул букетик ей в волосы.

Праздник Короля Нищих… Цветы для его дамы…

Он подождал, сжимая трофей в кулаке, пока Смит погасит все лампы в холле, и затем перешел в гостиную. На этот раз наступившая тишина как нельзя больше подходила состоянию Мориса.

Вдруг его глаза напряженно сузились: кто-то наблюдал за ним, от души наслаждаясь его бессильным гневом. Он круто обернулся и встретился с самодовольной ухмылкой сэра Люсьена Сноу.

Кровь бросилась в голову Мориса, и он со всего размаху стукнул кулаком в ненавистную физиономию. Бюст рухнул на пол, рассыпавшись на тысячу кусочков. Сзади кто-то вежливо кашлянул.

«Смит, – подумал Морис, раздражение которого улеглось после этого бессмысленного поступка. – Конечно, это Смит, вездесущий и всевидящий верный оруженосец адмирала».

Клермонт повернулся и с вызовом посмотрел ему в глаза.

– Очень сожалею. Должно быть, я случайно задел в темноте локтем…

– Не беспокойтесь, сэр. Рано или поздно это могло случиться с кем угодно. Пойду принесу метлу.

Ни слова упрека!

«Загадочный слуга адмирала, кто он, враг или друг ему?» – гадал Морис, глядя вслед дворецкому.

* * *

На следующее утро никто не пришел будить Мориса. Проведя половину ночи в печальных мыслях перед медленно угасающим огнем в очаге, а другую – в тревожной дремоте, он проспал до десяти. Проснувшись, молодой человек обнаружил на полу конверт, подсунутый кем-то под дверь. Он торопливо вскрыл его, уверенный, что найдет в нем извещение о своем увольнении.

Но это была лишь записка Смита, сообщавшая, что в течение ближайших нескольких дней его услуги в качестве телохранителя не понадобятся, так как мисс Сноу не собирается выезжать. Однако адмирал будет благодарен мистеру Клермонту, если тот поможет ему в работе над мемуарами. Короткий постскриптум, приписанный рукой самого сэра Сноу, извещал, что стоимость так неловко разбитого мистером Клермонтом бюста будет каждый месяц вычитаться небольшими суммами из его жалованья.

Морис презрительно усмехнулся, но тут его глаза снова вернулись к фразе: «… Мисс Сноу не собирается выезжать».

«Уж не заперли ли дочь адмирала в ее комнате, как какую-нибудь опозоренную средневековую принцессу?» – подумал он, комкая записку. Впрочем, если это и так, то почему он должен возмущаться? Люсинда Сноу его не волнует. Если она предпочитает жить под тиранической властью отца, то кто он такой, чтобы вмешиваться? И все же он не мог изгнать из воспоминаний ту, другую девушку, чьи большие серые глаза так лукаво блестели, когда она прятала сладости в карман, как озорной ребенок.

Отчаянное желание Мориса освободиться от Ионии и ее молодой хозяйки все росло по мере того, как монотонно тянулись дни. Вынужденный несколько лет назад терпеть мрачное одиночество, он не любил его. Но сейчас в обществе адмирала его ожидала такая невыносимая, наводящая дрему тоска, что он готов был бежать куда глаза глядят. Как последние листья деревьев уступают безжалостному дыханию надвигающейся зимы, так и его нервы начинали сдавать. С каждым днем ему становилось все труднее оставаться почтительным только ради того, чтобы когда-нибудь улучить возможность тайком просмотреть переписку адмирала и провести несколько минут в библиотеке без свидетелей. Частенько вежливые реплики застревали в его горле, которое сжималось от презрения к самому себе.

Он стал плохо спать, каждое утро без всякого принуждения поднимался до рассвета и бесцельно бродил по парку. Поеживаясь от осенней промозглости, он невольно вспоминал жуткий озноб, не оставлявший его во время долгого заточения в сырой темной камере французской тюрьмы. Какой бы неприветливой ни казалась зима в Англии, ей было далеко до безнадежного холода, сковывающего его душу все те годы.

Хотя Морис постоянно твердил себе, что мысли о дочери адмирала только отвлекают от дела, его прогулки неизбежно заканчивались у старого раскидистого дуба, что стоял под ее окном, как верный часовой. Он прислонялся к его грубому морщинистому стволу, поднимал воротник куртки, укрываясь от холодного ветра, и подолгу вглядывался в занавешенное окно в надежде хоть на минутку увидеть тонкую фигурку в белом.

* * *

Люси сидела у окна, поджав под себя босые ноги и зябко кутаясь в плед, наброшенный поверх ночной рубашки. Между неплотно сдвинутыми шторами оставался узкий зазор, в который она могла видеть своего телохранителя, наблюдающего за ее окном. Трудно сказать, когда именно его неизменное появление на посту под дубом перестало ее раздражать. Но с тех пор стоило девушке рано утром выбраться из теплой постели и увидеть, как его трубка подмигивает ей красным огоньком, как ее весь день не покидало чувство защищенности от любого зла.

Резкий ветер развевал волосы Клермонта и трепал полы его куртки, и тогда Люси ежилась вместе с ним. Когда он поглубже засовывал руки в карманы и медленно брел в кухню, она прижимала ладошку к холодному стеклу и шептала: «Доброе утро, мистер Клермонт».

* * *

С момента изоляции Люси прошло пять невероятно тоскливых и однообразных дней, когда однажды утром, войдя в просторное помещение библиотеки, Морис обнаружил его пустым. Обрадованный таким редким случаем, он уселся на стул адмирала и стал внимательно просматривать старые вахтенные журналы. Бесшумное появление Смита в дверях застало его врасплох, и он вздрогнул.

Однако, тотчас овладев собой, Морис как ни в чем не бывало неторопливо положил поверх журналов растрепанную пачку пожелтевших писем некоей замужней графини, которая когда-то безумно увлекалась знаменитым героем. Как ни странно, от них до сих пор веяло еле уловимым ароматом пряных духов. Спокойно сложив руки на столе, Морис проговорил:

– Знаете, Смит, если вы научитесь так же незаметно возникать в клубах дыма, уверен, вы смогли бы работать в цирке.

– Цирк… что ж, это интересно. Я всегда любил цирк, сэр, – с каким-то несвойственным ему отсутствующим видом проговорил дворецкий. – Знаете, эти слоны, разные дикие звери с дрессировщиком, ну и все такое…

Продолжая что-то бурчать себе под нос, дворецкий стоял столбом в дверях. Морис, которому не терпелось продолжить свои исследования, покуда не нагрянул хозяин библиотеки, вежливо поинтересовался:

– Я могу вам чем-нибудь помочь, Смит?

Дворецкий встрепенулся, как будто только и ждал этого вопроса.

– Я пришел известить вас, что в первой половине дня вы свободны, так как сэр Люсьен срочно отлучился в Адмиралтейство, где пробудет несколько часов.

– Несколько часов? – настороженно переспросил Морис.

– Именно так, сэр. Адмирал предупредил, чтобы мы не ждали его к ленчу.

Морис изучающе посмотрел на Смита. С чего бы это дворецкий взял на себя труд сообщить ему о длительном отсутствии хозяина? Уж не ловушка ли это? А вдруг адмирал намерен проверить его, будет подглядывать за ним через какой-нибудь потайной «глазок» и ворвется сюда в самый ответственный момент поисков Мориса, чтобы захватить с поличным? Его опасения укрепились, когда Смит плотно закрыл за собой высокие резные двери сумрачного святилища адмирала.

Потирая свежевыбритый подбородок, Морис прошелся вокруг письменного стола, не в силах преодолеть своей недоверчивости, как кот, которого оставили сторожить сметану. В песочных часах, оправленных медью, тонкой струйкой из верхней колбы в нижнюю перетекал мелкий песок, испытывая его выдержку. У стены призывно поблескивал высокий секретер красного дерева, готовый раскрыть ему все тайны своих закоулков. Пожалуй, вряд ли ему еще хоть раз представится такая возможность.

И все же…

Сбросив башмаки, Морис осторожно приоткрыл дверь, прокрался по пустынному холлу и в несколько прыжков взлетел по винтовой лестнице на второй этаж.

* * *

Морис поднял было руку, чтобы постучать в комнату Люси, но передумал. А что, если она не впустит его? «Попробую оправдать свое вторжение рассказом о том, что заметил какую-то подозрительную личность под ее окном», – решил он и осторожно повернул медную ручку.

Готовый немедленно ретироваться, если застанет Люси по-утреннему неодетой, он медленно открыл дверь и заглянул внутрь. В комнате было тихо и пусто. Морис вошел и, притворив за собой дверь, прислонился к ней спиной.

Его охватило разочарование, подобное тому, которое мог испытывать скиталец, что после долгих лет одиночества вернулся домой, где вместо пылких объятий стосковавшейся подруги его встретил опустевший будуар, еще хранящий тонкий аромат ее духов… Морис закрыл глаза и постоял так несколько секунд.

Затем он стал осматриваться. Его поразило полное несоответствие убранства комнаты Люси спартанскому стилю, царившему в доме. В отделанном светлым мрамором камине уютно потрескивал недавно разожженный огонь. На кровати под балдахином небрежно брошено кремовое покрывало из кружев. Здесь стояла изящная мебель на гнутых ножках, инкрустированная полированным деревом и украшенная причудливыми завитками. Пол застилали несколько разностильных ковров, будто изгнанных из остальных комнат.

«Вот-те на!» – усмехнулся Морис своему открытию, когда обошел всю спальню. Оказывается, всегда аккуратно одетая и безукоризненно причесанная, мисс Сноу была самой настоящей неряхой! Он заметил свешивающийся из-под покрывала розовый чулок, беспорядочную груду шелкового и кружевного белья в незадвинутом ящике комода, брошенную кое-как на стул скомканную ночную рубашку из нежно-кремового шелка. Он хотел было погрузиться лицом в этот водопад шелка, но удержался. Не хватало, чтобы Люси застала его за этим постыдным занятием.

Морис задержался у беспорядочно заставленного разными склянками и засыпанного пудрой туалетного столика и понюхал оставленный открытым хрустальный флакон. Он уловил нежный тонкий аромат лимона, смешанный с чем-то еще, который был так присущ Люси. У окна рядом с банкеткой стоял старый чайный столик на колесиках. На нем толпились крошечные глиняные горшочки с цветущими глоксиниями.

Осторожно погладив пушистый, в прожилках, листок, Морис невольно подумал, что он похож на свою хозяйку, колючий на вид, но бархатный на ощупь. Он поднял шерстяной плед, забытый на банкетке, чтобы сложить его, и из складок выпал толстый альбом.

Присев на корточки, Морис перелистнул несколько страниц и так увлекся, что даже не подумал о недостойном характере своего занятия.

К его изумлению, здесь не было безжизненных акварелей. Только эскизы, исполненные смелыми страстными штрихами угольного карандаша. Трудно было представить, что нежные цветы глоксинии могут быть воспроизведены с такой чувственной силой. Морис вслух рассмеялся, наткнувшись на безжалостную карикатуру на офицера королевского флота, достойную самого Хогарта в расцвете его таланта. Люси, конечно, стала бы с возмущением отрицать, что этот надутый сухарь сильно напоминает адмирала Сноу. Он перевернул еще одну страницу. С листа альбома на него смотрели грустные темные глаза молодой женщины, очень красивой, с изящным цветком той же глоксинии в роскошных волосах.

– Мистер Клермонт? Что вы здесь делаете?!

Альбом выпал у него из рук.

Люси быстро наклонилась и, схватив альбом, прижала его к себе. Влажные волосы рассыпались по ее плечам, источая свежий аромат лимона.

Мориса настолько поразил последний набросок, что он даже забыл извиниться.

– Чей это портрет?

Люси сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Это моя мать.

– Так вы ее помните?

– Нет, конечно, – с горечью ответила Аюси. – Она имела такт скончаться через неделю после моего рождения от родильной горячки. Это освободило наконец отца от дальнейших тревог из-за ее скандального поведения.

«Браво, Люси! – с раздражением подумал Морис. – Адмирал был бы просто счастлив услышать столь пренебрежительный отзыв дочери о родной матери».

– Кажется, вам удалось добиться большого сходства с оригиналом. У вас есть ее портрет или миниатюра?

Люси склонилась над цветами, одной рукой продолжая прижимать к себе альбом, а другой осторожно поворачивая горшочки цветами к свету.

– Мне ее описывал Смит. Между прочим, глоксинии были страстью моей матери. Все эти выращены из отростков ее цветов. За ними ухаживал Смит, пока я не подросла.

Пораженный, Морис окаменел. Что же это за человек, который долгие годы стремился сохранить память о давно умершей женщине как в этих хрупких цветах, так и в душе ее дочери!

– Не знаю, почему она выбрала именно глоксинии, – продолжала Люси, отрывая увядшие листочки. – Это самые капризные цветы на свете. Их нужно поливать очень осторожно, и они любят только утренний свет.

Морис пытался представить себе, каково это – быть женой адмирала Сноу.

– Может, вашей матери было необходимо хоть что-нибудь, за чем можно было ухаживать, – неуверенно предположил он.

– Чепуха! – отрезала Люси, и глаза ее холодно блеснули. – Она вовсе не была по натуре наседкой. Все, что ее интересовало в жизни, – это балы, шампанское и бесконечные любовники.

Как бы жестоко ни говорила девушка о матери, ее бережный уход за цветами, единственным звеном, которое связывало их, говорил о многом.

Беседуя с Люси, Морис также понял, что не по суровому повелению отца она скрывалась в своем уютном убежище. Девушка добровольно отправилась в эту ссылку, убежденная, что должна понести наказание за свое недостойное поведение. Морис подозревал, что Люси не в первый раз укрывалась здесь от постоянных обвинений отца, его бесконечных придирок и жесткого диктата.

«Бедная Мышка, – подумал он, – в этой мертвящей атмосфере твоя живая и трепетная душа, которая проглядывает в каждом наброске, в два счета заглохнет и увянет».

– Позвольте, я хочу еще раз посмотреть ваши работы. – Он решительно протянул руку.

Люси обеими руками вцепилась в альбом.

– Ну уж нет, сэр! Ваше положение, может, дает вам право шпионить за мной, но не совать нос в то, что принадлежит лично мне.

– Послушайте, Люси, – с улыбкой уговаривал он ее. – Кажется, вы не совсем понимаете, как вы талантливы. Те несколько набросков, что я видел, производят очень сильное впечатление.

Она отступила на шаг и оперлась спиной о подоконник.

– А вы, сэр, производите впечатление очень нахального субъекта.

– Мне об этом уже говорили.

Морис потянулся к альбому, но Люси нырнула под его руку и бросилась к двери. Мгновенно среагировав, он остановил ее, наступив на полу халата, и схватил за талию, думая в эту минуту только о том, чтобы она не убежала.

Но, ощутив ее гибкое тело в своих руках, он вдруг почувствовал прилив такого неодолимого желания, что краска бросилась ему в лицо. Нежно прижав ее к себе, он коснулся губами ее шелковистых волос, еще чуть влажных, благоговейно вдыхая их несказанный аромат.

– Нет! – жалобно прошептала Люси, и у него больно сжалось сердце. – Я не хочу, чтобы до меня дотрагивались.

Он потерся щекой о ее нежный висок и застонал, когда она ослабела в его объятиях.

– Да нет же, мисс, вы сами себя не знаете. Наоборот, вам этого очень хочется.

Морис начал развязывать пояс халата, как вдруг забытый альбом выскользнул из ее ослабевших рук и упал на пол. Из него вылетел один лист, на котором с поразительной точностью была воспроизведена призрачная шхуна, выплывающая из тумана, с четкой надписью на ее изящно выгнутом носу.

«Возмездие».