Текст книги "Соблазненная дьяволом"

Глава 3

Эмма не знала, долго ли они ехали. От каждого удара копыт лошади по замерзшему торфу из ее волос высыпалось все больше шпилек с янтарными кончиками, державших непослушные вьющиеся волосы. Очень скоро растрепанные пряди повисли вокруг лица.

Эмма слабо представляла себе других лошадей в их отряде. Она только слышала, что их копыта стучали по земле в таком же безжалостном ритме. Должно быть, люди Синклера сразу вскочили на своих лошадей во дворе церкви и присоединились к ним.

Они ехали слишком быстро, поэтому Эмма даже не пыталась сопротивляться. Если даже при среднем галопе она попытается соскочить с лошади, то при падении переломает себе все кости.

Ее унизительное положение было бы еще более опасным, если бы не большая теплая мускулистая рука, твердо державшая ее в области поясницы, совсем близко к нежной выпуклости ягодиц. И только это удерживало Эмму от того, чтобы перевернуться на коленях у незнакомца, как это делала одна из любимых тряпичных кукол Эдвины.

Но даже при этой сомнительной защите все равно не было гарантии, что следующий скачок лошади не сломает ее хрупкое ребро или не размозжит ей голову о ствол одного из деревьев, то и дело мелькавших у нее перед глазами. Пейзаж менялся с головокружительной скоростью, и Эмма чувствовала, как двигаются крепкие мышцы бедер ее похитителя. Он направлял лошадь через заросли, лес и открытую местность, словно был с природой единым целым.

Когда копыта лошади выбрались из болотистого торфа и понеслись вперед, воспарив над глубоким оврагом, Эмма испуганно вскрикнула и зажмурилась. Когда она опять открыла глаза, они мчались вдоль самого отдаленного края крутого обрыва. У Эммы перед глазами быстро промелькнула узкая горная долина внизу и холмистые предгорья с каменными башнями замка Хепберн с бойницами. Страх Эммы перерос в ледяной ужас, когда до нее дошло, как далеко они уже уехали от церкви и от цивилизации.

Они скакали так долго, что Эмма не удивилась, если бы они прибыли прямо к воротам ада. Но когда Синклер наконец натянул поводья, замедляя аллюр лошади до рыси и переводя ее на шаг, в нос Эмме ударил не запах серы, а бодрящий аромат кедра.

Эмма не знала, чего ей ждать по прибытии в неизвестное для нее место, но то, что ее бесцеремонно поставят на ноги, оказалось неожиданным. Синклер перекинул через спину лошади длинную ногу и без видимых усилий грациозно встал на ноги, а Эмма пошатнулась назад и едва не упала. В ногах чувствовалась слабость, они были словно ватные, совсем как во время путешествия на яхте с отцом летом в Брайтоне, перед тем как его покинула удача за карточным столом.

Эмма постаралась удержать равновесие и поняла, что стоит в центре просторной поляны под куполом унылого, серого неба и в окружении пышной рощицы вечнозеленых деревьев. Их похожие на перья ветки смягчали резкие порывы ветра, сюда не доносился его рев, только стоны.

Здесь, когда сам воздух пах свободой, она еще больше, чем прежде, чувствовала себя заложницей обстоятельств.

После такого утомительного путешествия Эмма должна была почувствовать хоть какое-то облегчение. Но, убрав с лица спутанные пряди, чтобы смело противостоять человеку, который теперь был хозяином ее судьбы, она опасалась, что вместо облегчения ее ждет кое-что совсем другого рода.

Он стоял с другой стороны лошади, его ловкие руки расслабляли медную подпругу, которая удерживала на месте седло. Черные пряди волос скрывали выражение его лица от Эммы.

Она стояла, терзаясь неведением, а он снял тяжелое седло, и только бугрившиеся мышцы плеч выдали его усилие. Синклер бросил седло на ворох сосновых иголок, потом повернулся, чтобы снять уздечку с лоснящейся шеи лошади.

Его люди остановили своих лошадей на почтительном расстоянии и с такой же легкостью распрягали их. И хотя некоторые позволили себе косые взгляды в сторону Эммы, складывалось впечатление, что они подражали равнодушию своего предводителя.

Эмма почувствовала, что ее страх начал перерождаться в гнев. Она ожидала, что Синклер станет устрашать ее, но уж никак не игнорировать. Он выполнял свои обычные дела как будто и не похищал ее под дулом пистолета с собственной свадьбы и из семейного круга.

Эмма украдкой бросила взгляд назад. Интересно, заметит ли он, если она развернется и бросится навстречу свободе.

– На твоем месте я бы не пытался, – спокойно сказал Синклер.

Удивившись, Эмма повернула голову в его сторону. Синклер чистил щеткой дрожащие бока животного, сосредоточив на этом все свое внимание. Он как будто каким-то шестым чувством, ничего не слыша и не видя, предугадал ее мысли и направление взгляда.

И все же Эмма почувствовала радость победы. По крайней мере она доказала, что ее присутствие не настолько безразлично ему, как он пытался это представить.

– Как ваша заложница, разве я не обязана это сделать? – Эмма старалась, чтобы ее голос не дрожал. – Попытаться вырваться из ваших чудовищных лап?

– Зачем попусту тратить силы, девочка? – пожал мощными плечами Синклер. – Ты и десяти шагов не успеешь сделать, как я остановлю.

– Как? Выстрелом в спину?

Синклер наконец посмотрел на нее. Слегка выгнутая черная бровь предупреждала, что она все-таки удивила его.

– Мне кажется, это было бы напрасной тратой превосходного пороха. Тем более что от тебя живой мне пользы больше, чем от мертвой.

– Как трогательно, – фыркнула Эмма, – но только боюсь, вы раскрыли ваши карты. Если мне известно, что вы не собираетесь меня убивать, тогда что может остановить меня от попытки сбежать?

Синклер обошел вокруг лошади. Его шаги были столь же ровными и решительными, сколь и его голос:

– Я.

Теперь, когда Эмма полностью завладела его вниманием, она пожалела о своей поспешности. Сердце гулко колотилось в груди, когда она отступила назад, понимая, что у нее все равно нет надежды ускользнуть от него. Он был молодым, сильным, мужественным… Опасным. Словом, у него было все, чем не мог похвастаться ее жених.

Может, у этого человека и не было намерения убивать ее, но он мог сделать другое, то, что, по мнению многих, может быть даже хуже.

Гораздо хуже.

Ее спина уперлась в сучковатый ствол сосны, не оставляя другого выбора, кроме как не сдавать позиций перед неумолимым приближением незнакомца. Здесь, на утесе, воздух, должно быть, более разреженный. Чем ближе подходил к ней Синклер, тем труднее дышалось. Когда его тень накрыла Эмму, затмив собой тусклый дневной свет, у нее закружилась голова.

Она считала, что эти светло-зеленые глаза в обрамлении пушистых черных ресниц – самое поразительное, что в нем есть. Но теперь, увидев его близко, такой уверенности у нее уже не было. Возможно, он и был обыкновенным бандитом, но у него были высокие широкие скулы короля, прямой, как лезвие, нос со слегка расширяющимися ноздрями и полные, грешно чувственные губы. На подбородке – едва заметная ямочка.

Синклер положил обе руки на ствол дерева у нее над головой и наклонился к ней так близко, что Эмма почувствовала тепло его мускулистого тела. Ее страх и головокружение усилились еще больше, когда она вдохнула его теплый мускусный запах.

Несмотря на резкие нотки, его голос звучал мягко, касаясь изящной мочки уха, словно бархат. То, что он говорил, предназначалось только для нее и для него:

– Если ты попытаешься бежать, мне придется коснуться тебя руками. Поэтому, если только ты не рассчитываешь, что это доставит тебе удовольствие, что вполне возможно, тебе стоит дважды подумать об этом: бежать или нет.

Потом защищающее тепло его тела исчезло, и Эмма опять почувствовала ледяное дыхание неуютной погоды. Она задрожала, но эта непроизвольная дрожь возникла скорее от мягкой угрозы Синклера, чем от холода. А он сам вернулся к своей несносной лошади, как будто у него не было других забот в этом мире.

Эмма бросила взгляд в сторону других мужчин и поняла, что их короткий разговор привлек внимание остальных. Один малый с болезненным лицом и острой темной бородкой даже осмелился ткнуть локтем своего соседа и громко захихикать.

– Не будьте столь самоуверенны, сэр, – крикнула вдогонку Синклеру Эмма. Уязвленное самолюбие оттолкнуло страх. – Полагаю, ваш триумф будет кратковременным. Вероятно, пока мы здесь разговариваем, граф ставит в известность власти и снаряжает собственных людей, чтобы спасти меня.

– Как только мы довольно высоко заберемся на эту гору, он никогда нас не найдет, и он об этом знает, – бросил через плечо Синклер. – Никто и никогда не найдет Синклеров, если они не хотят, чтобы их нашли. Даже Хепберны. Но ты не волнуйся, девочка, – добавил он мягким дразнящим тоном. – Если все пойдет так, как запланировано, ты вернешься в объятия своего обожаемого жениха раньше, чем остынет его постель. Или по крайней мере она не станет холоднее, чем есть.

Синклер начал чистить лошадь, а его люди разразились громким смехом, оценив слова своего предводителя. Эмма подавила в себе новый приступ дрожи, пробравшей ее до костей, когда поняла, что презрение этого человека относится не только к графу.

Кража невест – славная традиция Шотландского нагорья, но Джеймс Аластэр Синклер никогда не думал, что ему придется украсть чужую невесту. Ходили слухи, что его собственный прапрадед Мактавиш Синклер украл свою пятнадцатилетнюю невесту у ее разгневанного отца, и ему тогда было всего семнадцать. Она отказывалась разговаривать с ним, пока не родился их первый ребенок. Потом следующие сорок шесть лет их брака она непрерывно болтала, чтобы наверстать упущенное. Когда прапрадед умер во сне в возрасте шестидесяти трех лет, она безутешно рыдала и умерла через несколько дней. Говорят, от разрыва сердца.

Джейми должен быть счастлив, что его собственное сердце никогда не бывало в такой ужасной опасности.

Когда тучи рассеялись и на ночном небе стали появляться мигающие звезды, его команда быстро расправилась с глиняным кувшином шотландского виски, передавая его из рук в руки, и устроилась на ночлег. Джейми присел рядом с костром и зачерпнул в миску здоровую порцию дымящегося рагу с кроликом, бросив подозрительный взгляд на свою пленницу.

Эмма сидела на камне у самых деревьев, сторонясь соблазнительного тепла костра и компании Синклера. На ее бледном лице покоились тени от нависающих веток. Из волос выпала последняя шпилька, и они рассыпались вокруг лица беспорядочной копной медных завитков. Она сидела, обхватив себя тонкими руками, перепачканные в грязи клочья ее некогда элегантного платья плохо защищали от сильного горного ветра. Несмотря на эту жалкую позу, ее мягкий рот и маленький острый подбородок выражали непокорность. Она смотрела мимо Синклера в потрескивающее пламя костра, словно каким-то образом могла заставить его вместе с его людьми исчезнуть, просто игнорируя их существование.

Джейми нахмурился. Он ожидал, что молодая невеста графа будет слабой бесхарактерной английской мисс, не слишком сообразительной и легко запугиваемой. Исходя из того, что он знал о Хепберне, он посчитал, что старый негодяй сознательно выбрал девчушку, которая скорее всего умрет во время родов, после того как передаст извивающееся тельце ребенка взмокшей няньке.

Ее упорная демонстрация сильного духа, несмотря на оглушительный страх, и в церкви, и здесь на поляне, выбила Синклера из колеи и вызвала восхищение, которое он вряд ли мог себе позволить. В конце концов, эта девушка для него – всего лишь средство к достижению цели, и больше ничего; кратковременное неудобство, от которого он избавится сразу же, как только Хепберн выполнит требование.

Джейми казалось, что этого момента он ждал уже целую вечность, и теперь настало его время. Но он все еще был решительно настроен дать Хепберну пару дней, чтобы тот мог оценить все тяготы судьбы, которые могут свалиться на голову его невинной невесты, если он не выполнит требования.

Сквозь ветки сосен прорвался пробирающий до костей порыв ветра и закружил по поляне. Для загрубевшей кожи Синклера этот ветер был не сильнее нежного бриза, но девушка задрожала и еще крепче обхватила себя руками, так что побелели костяшки пальцев. Джейми подозревал, что теперь она сжимала зубы не из-за сдерживаемой ярости, а для того, чтобы они не стучали от холода.

Тихо выругавшись на кельтском, он выпрямился и направился к Эмме. Синклер остановился прямо перед ней, протягивая миску с дымящимся рагу. Эмма продолжала смотреть вперед, не обращая ни малейшего внимания ни на него самого, ни на предлагаемую еду.

– Если ты намерена уморить себя голодом до смерти, чтобы мне стало стыдно, – у Синклера даже рука не дрогнула, – то это не поможет. Твой драгоценный жених расскажет тебе, что ни у меня, ни у моей родни нет совести.

Он помахал миской перед ее надменно вздернутым маленьким носиком, нарочно соблазняя сочным ароматом. И желудок Эммы выдал ее громким урчанием. Выстрелив в него обиженным взглядом, она выхватила из его руки миску.

Синклер наблюдал со смешанным чувством триумфа и изумления, как она орудует грубо вырезанной деревянной ложкой, жадно черпая рагу. Он вдруг почувствовал неожиданное удовольствие, заметив, как розовеют ее щеки. Ходили слухи, что невеста Хепберна не обладает сногсшибательной красотой, но ее веснушчатые щеки и точеные черты лица излучали обворожительный шарм, и вряд ли это можно было отрицать. Синклер понял, что против собственного желания его взгляд прикован к мягким губам, которые сомкнулись вокруг ложки, к гибкой грации маленького язычка, когда она высунула его, чтобы облизать эту ложку.

Невинный вид пленницы вызвал удивительное желание внизу живота. Испугавшись, что сейчас с рычанием набросится на нее, Синклер развернулся.

– Как долго я буду оставаться вашей пленницей, сэр?

– Это зависит от того, насколько ценит тебя твой жених, – вздохнул, поворачиваясь к ней опять, Синклер. – Возможно, судьба не покажется тебе такой суровой, если ты попытаешься представить себя моей гостьей.

Эмма наморщила носик, привлекая внимание Синклера к скоплению веснушек у нее на переносице.

– В таком случае должна сказать, что ваше гостеприимство оставляет желать много лучшего. Большинство хозяев, невзирая на скупость, по крайней мере обеспечивают крышу над головой гостьи. А также четыре стены, чтобы не заморозить ее до смерти.

Синклер упер одну ногу в ствол поваленного дерева и поднял голову, чтобы посмотреть на величавый простор ночного неба, окрасившегося в сине-фиолетовый цвет.

– Наши стены – мохнатые ветки сосен, наша крыша – купол неба, усеянный драгоценными камнями звезд, которые рассыпала рука Всемогущего. Сомневаюсь, что в каком-нибудь бальном зале Лондона можно найти более грандиозный вид.

Когда в ответ на его слова не последовало никакой реакции, Синклер покосился в ее сторону и понял, что вместо звездного неба его пленница пристально изучает его профиль. Она быстро опустила глаза, спрятав их под желтовато-коричневыми ресницами.

– Я ожидала услышать ненамного больше неразборчивого бормотания. Похоже, граф был не прав, сэр. Ваше образование не стало пустой тратой времени. По крайней мере если судить по вашему словарному запасу.

Синклер в шутку поклонился ей, но у него это получилось настолько безупречно, что сделало бы честь любому джентльмену.

– Если хватает времени и настойчивости, то даже дикарь может научиться подражать тому, кто лучше.

– Как Йен Хепберн? Судя по тому, что вы говорили в церкви, он был одним из таких лучших в университете?

– Это было время, когда он, возможно, считал себя моей ровней. Но тогда он знал меня только как своего дорогого друга Сина. Однажды его дядюшка сообщил ему, что я – немытый, мерзкий Синклер с грязью под ногтями и перепачканными в крови руками, и он больше не захотел иметь со мной ничего общего.

– С тех пор как я сама несколько часов назад вас узнала, мне не в чем его упрекнуть.

– Да, девочка! – похлопал по своей груди Синклер. – Своим маленьким острым язычком ты пронзила меня в самое сердце. Неужели в твоей душе нет ни капли жалости к абсолютно невежественному шотландцу?

Эмма надеялась уберечься от необыкновенного влияния, которое оказывал на нее его бархатистый рокочущий акцент.

– Мое имя не девочка! – вскочила она на ноги. – Меня зовут Эммалина. Или мисс Марлоу, если вы достаточно воспитанны, чтобы соблюдать все тонкости общества. Мой отец – баронет, представитель мелкопоместного дворянства.

– Такой благородный, что готов продать свою дочь покупателю, предлагающему самую высокую цену? – фыркнул Джейми, сложив руки на груди.

– Единственному покупателю, – тихо заметила Эмма, вздернув подбородок и не собираясь пасовать перед его язвительным замечанием.

Подобное признание застало Джейми врасплох. Девушка была стройная и гибкая, как тростинка, с маленькой грудью, но при этом необыкновенно женственна. Если бы она родилась и выросла на этой горе, одурманенные поклонники выстраивались бы рядами, чтобы упасть к ее ногам.

– И не надо лепить из моего отца образ жадного злодея из готической мелодрамы, – добавила Эмма. – Почем вам знать, может, я по уши влюблена в графа.

– А я, может быть, король Шотландии, – расхохотался Джейми и позволил себе окинуть Эмму пристальным взглядом. – Существует только одна причина, по которой такая женщина, как ты, выйдет замуж за такой рассыпающийся старый мешок костей, как Хепберн.

– Вы похитили меня всего лишь несколько часов назад. – Эмма подбоченилась. – Как вы можете брать на себя смелость утверждать, что я за женщина?

Синклер даже сам не сразу понял, что он делает. Он шагнул к Эмме и загрубевшими костяшками пальцев провел по удивительно нежной коже щеки. Он никогда не принадлежал к тому типу мужчин, которым нравятся задиристые женщины, но в этой колкой на язык девушке было что-то такое, что пробудило в нем желание прикоснуться к ней, добиться от нее хоть какой-то реакции, пусть даже во вред себе.

– Я знаю, что ты все еще молода и хороша собой, – прижавшись к ее уху губами, прошептал Джейми, – поэтому тебе в постели нужен настоящий мужчина.

Внезапная дрожь, которая не имела никакого отношения ни к страху, ни к резкому ветру, пронзила тело Эммы. Когда Джейми отшатнулся назад и заглянул в ее лицо, она с полуоткрытыми дрожащими губами подняла на него широко распахнутые темно-синие глаза, в которых отражалась восходящая луна.

Испугавшись, что не устоит перед ее невольным приглашением, Джейми отвернулся и пошел, настроившись принести ей скатку с постелью и забыть о ней на ночь.

Но ее следующие слова заставили Синклера замереть на месте.

– Вы ошибаетесь насчет моего отца, сэр. Это не он корыстолюбив. Это я.

Джейми медленно повернулся, прищурился, чувствуя, как осторожность, сковавшая позвоночник, покидает его. Такое беспокойное чувство он много раз переживал прежде, обычно буквально за несколько секунд до того, как попасть в засаду бродячих банд наемных стрелков Хепберна.

В ее позе не было больше ни отчаяния, ни страха. Наоборот, всем своим видом Эмма демонстрировала непокорность. Ее голос звучал ровно, а глаза были холодными, как серебристый лунный свет, играющий на ее высоких веснушчатых скулах.

– Даже самому обыкновенному бандиту, как вы, несомненно, должно быть, известно, что большинство женщин продадут не только свои тела, но и души, чтобы выйти замуж за такого богатого и влиятельного человека, как граф. Как только я стану графиней, у меня будет все, чего только может пожелать женщина: дорогие украшения, меха, земли и столько золота, что за всю жизнь я вряд ли смогу его потратить или пересчитать. И обещаю вам, что не буду испытывать недостатка мужчин в своей постели, – добавила Эмма, презрительно вздернув голову. – Как только я рожу ему наследника, уверена, граф не станет жалеть расходов на сезон в Лондоне и на здорового молодого любовника… или двух.

Прежде чем сказать что-то, Джейми долго в задумчивости смотрел на нее.

– Меня зовут не сэр, мисс Марлоу. Мое имя – Джейми.

С этими словами Синклер повернулся и ушел, оставив ее хрупкую фигурку бороться с резким ветром.

Глава 4

«Джейми, – подумала Эмма. – Какое безобидное имя для такого опасного человека».

Когда луна достигла вершины небесного свода и начала медленно опускаться, Эмма поглубже зарылась в гнездо из колючих шерстяных одеял, которые принес ей Синклер. На них остался его запах, и от этого она лишь острее ощутила свое мучение.

Для ее утонченного носа сильный запах мускуса с примешивающимися земными ароматами кожи, дыма костра и лошади должны были быть неприятны. Большинство знакомых ей мужчин, включая отца и всех джентльменов, с которыми она встречалась за три сезона в Лондоне, скрывали свои естественные запахи под удушливым слоем туалетного мыла и цветочных одеколонов. Можно было задохнуться, входя в зал для приемов и балов, переполненный щеголями, обильно надушенными самыми популярными душистыми водами с запахом меда или розы. Экзотический запах Синклера нисколько не оттолкнул Эмму, наоборот, она поймала себя на том, что глубоко вдыхает его, чтобы он проник в легкие, как будто обладал силой согреть ее продрогшее тело.

Эмма повернулась. На холодной твердой земле было так же неудобно, как на выступе скалы. Всякий раз, когда она шевелилась, находился какой-нибудь камень или ветка, который втыкался в ее нежную кожу. Да и не спала она вовсе, потому что рядом с ней, всего в нескольких шагах, спали опасные люди. И все это происходило в дикой местности Шотландии.

Но даже пьяный храп не мог заглушить полностью эхо ее собственного насмешливого голоса: «Я уверена, что граф не станет жалеть расходов на сезон в Лондоне и на здорового молодого любовника… или двух».

Эмма громко застонала и натянула одеяло на голову, размышляя, что это на нее нашло. Она умудрилась пережить искусственное веселье родителей и притворную зависть сестер по поводу ее бракосочетания с графом, так почему же мнение незнакомца о ней оказалось таким унизительным для ее гордости?

Почему-то пока она стояла там, в лунном свете, под холодным оценивающим взглядом Синклера, казалось, что пусть он лучше считает ее жадной до денег женщиной, а не жертвенным ягненком, смиренно шествующим к своей смерти. Пусть он лучше не выносит ее, чем жалеет. На несколько драгоценных секунд она почувствовала себя сильной и влиятельной, хозяйкой собственной судьбы.

Теперь же она чувствовала себя ужасно.

Она, наверно, могла бы сдержаться, если бы он не продолжал называть ее девочкой. Это выводило ее из себя. Из его уст благодаря бархатистой картавости произношения это слово звучало скорее как ласка, чем как фамильярное оскорбление. И это заставило ее самым отчаянным образом установить между ними дистанцию, хотя бы даже просто настаивая на том, чтобы он признал ее социальное превосходство, называя мисс Марлоу. Скорее всего он рассмеется ей в лицо, если узнает, что ее благородный отец находится на расстоянии одной фляжки бренди и одной неудачной партии за карточным столом от долговой тюрьмы.

Пока Эмма пыталась сделать из одеяла что-то наподобие подушки, его слова все время звучали у нее в голове. По телу прокатилась новая волна дрожи, когда она вспомнила, как загрубевшие костяшки его пальцев с обезоруживающей нежностью коснулись ее щеки. Его хриплый шепот навеял таинственные и соблазнительные образы того, что мужчина может делать с ней в постели. И эти образы не имели ничего общего с той неприятной обязанностью, о которой ей поведала мать. Даже сейчас от одних только воспоминаний об этом у нее забурлила кровь в венах, изгоняя озноб из продрогших костей.

Эмма закрыла глаза. Неужели Синклер осмелился намекнуть, что ей в постели нужен такой мужчина, как он? Мужчина, который не просто взберется на нее и станет покачиваться и крякать, как, по словам матери, скорее всего сделает граф? Мужчина, который станет добиваться ее нежными, перехватывающими дыхание поцелуями и умелыми ласками, пока она сама не захочет его близости?

Она распахнула глаза. Нет, все-таки тряска на спине лошади, должно быть, перевернула ей мозги. Невозможно, чтобы такой дикарь, как Джейми Синклер, оказался именно таким мужчиной. Судя по тому, что она слышала о диких горцах, которые все еще странствуют по этим холмам, он скорее всего повалит женщину на стол, задерет ей юбки на голову и грубо и поспешно удовлетворит свою страсть, не заботясь больше ни о ком.

Эмма высунула голову из-под одеял в надежде, что ледяной воздух охладит внезапный жар, вспыхнувший на щеках. Она привыкла каждый вечер слышать шепот и хихиканье сестер в постели, после того как мать гасила лампу. Сейчас она нерешительно прислушалась к тихому разговору двух мужчин, который они вели между собой.

– А она красотка, – сказал один из них, – хотя немного тощая на мой вкус.

– Судя по обхвату той трактирщицы в пивной в Инвергарри, для тебя любая девчонка весом меньше пятнадцати стоунов[2]2
  1 стоун – 6, 350 кг.


[Закрыть] покажется тощей, Бон.

Эмма замерла, узнав приглушенный голос Синклера. И хотя она лежала спиной к костру, она инстинктивно закрыла глаза, чтобы никто не догадался, что она подслушивает, вместо того чтобы спать.

Слова Синклера были встречены томным вздохом человека по имени Бон.

– Да, моя Роузи была хороша, правда? Пышнотелая девочка с большими сиськами, если хочешь знать.

– Ничего не хочу знать, но уверен, что много ночей подряд она будет приходить в мои сны, – сухо заметил Синклер.

– Только не надо разыгрывать передо мной монаха, парень. Я точно знаю, что этой холодной весенней ночью нет ничего лучше, чем согреться между парой мягких белоснежных бедер.

– Ты слышал, что я сказал в церкви, – резким голосом ответил Синклер. – Если Хепберн выполнит мои требования, я не причиню ей вреда.

– Ты обещал вернуть ее, не причинив вреда, но не обещал не трахать, – захохотал собеседник Синклера, и Эмма стала судорожно соображать, что это за слово такое незнакомое. – Это была бы окончательная месть, а? Отправить ее назад к этому старому черту с маленьким Синклером в животе?

Когда до Эммы дошел весь смысл сказанного, у нее застыла кровь в жилах. Пусть она все еще невинна, но ведь не дурочка. Если Синклер решит воспользоваться ее нежным молодым телом, чтобы утолить жажду мести, она не сможет остановить его. Никто не обратит внимания на ее отчаянную борьбу или на мольбы о пощаде. Судя по словам, которые только что произнес его компаньон, эти люди скорее соберутся в кружок и станут подзадоривать его, чем бросятся спасать ее.

Эмма вздрогнула, снова вспомнив ужасные слова, которые сказала Синклеру. Поскольку она открыто признала свое желание завести здорового любовника, как только ей позволит граф, Синклер вполне может решить, что она одобрит его поползновения.

Эмма затаила дыхание, ожидая, что Синклер возмутится и отчитает своего человека за то, что тот сделал такое гнусное предложение. Но в напряженной тишине был слышен только веселый треск углей в костре. Глаза Эммы по-прежнему были крепко закрыты, но она ясно представляла Синклера, сидящего у костра, пламя которого отбрасывало тени на его царственные скулы, пока он размышлял над советом своего компаньона.

Больше не в силах сдерживать тревогу, она осмелилась бросить через плечо вороватый взгляд. Синклер сидел к ней спиной, глядя в костер и закрывая от нее своего собеседника. В этом положении его широкие плечи и спина впечатляли еще больше.

Эмма не собиралась просто лежать здесь и ждать, когда на нее упадет его тень, закрыв собой лунный свет и погрузив ее в темноту. Она отогнула краешек одеяла, и тотчас в голове пронеслось предупреждение, произнесенное бархатным голосом: «Если ты побежишь, мне придется прикоснуться к тебе…»

Эмма беззвучно скатилась с импровизированной кровати.

Если Джейми Синклер захочет прикоснуться к ней, ему придется сначала поймать ее.

Джейми Синклер пристально смотрел на своего кузена сквозь пляшущее пламя костра. Ужасный жар только усиливал дьявольский блеск черных глаз Бона и озорной изгиб тонких темных бровей.

Бон был одним из тех немногих, кто может выдержать даже самый суровый взгляд Джейми. На этот счет у него был богатый опыт. Сначала они еще мальчишками вместе бегали по землям Синклера, теперь примерно полдюжины лет сражаются против Хепберна и его людей. Единственное, когда они были разлучены, так это несколько длинных унылых лет, которые Джейми провел в Сент-Эндрюсе.

Если бы Джейми не знал, что Бон сознательно дразнит его, он бы перепрыгнул через костер и дал бы ему в ухо, как делал много раз еще мальчишкой. Чаще всего эти двое заканчивали тем, что катались в грязи, колотя друг друга кулаками, пока кто-нибудь, обычно это была мать Бона, упокой, Господи, ее страдающую душу, брала их за шиворот и растаскивала, дав обоим по звонкой оплеухе.

Эти шумные ссоры прекратились, когда Джейми исполнилось четырнадцать лет и он очень быстро превзошел Бона на восемь дюймов по росту и на два стоуна по весу. Бон был вынужден сражаться, призвав на помощь свою сообразительность вместо кулаков. Эта сообразительность и теперь сквозила в его взгляде, когда он с невинным лицом посмотрел на Джейми.

Джейми следовало сразу возмутиться словами кузена, но он не мог отрицать, что в них кроется правда. Мало кто на этой горе станет осуждать его за невесту старого Хепберна. Если семя Синклера будет жить в утробе женщины, которую Хепберн выбрал для рождения собственного сына, то после всего, что этот негодяй сделал его семье, включая попытку стереть имя Синклера с лица земли, это будет самой подходящей местью.

Джейми ощутил неожиданный приступ желания. Впервые с тех пор как они с Боном стали вести свою игру разума и воли, Джейми первым отвел глаза.

Не обращая внимания на триумфальную ухмылку Бона, Джейми взял палку и помешал в костре. В бархатистую темноту ночного неба взметнулся сноп искр.

– Не стоит играть в эти игры. Я прекрасно понимаю, что ты не одобряешь похищение невесты Хепберна, – произнес Синклер.

– А почему я должен это одобрять, когда скорее всего все закончится для нас виселицей? После того как ты похитил англичанку, что должно остановить Хепберна, чтобы он не созвал всю британскую армию для охоты за нашими головами?

– Собственная гордость. Тебе известно, что он скорее умрет, чем попросит помощи у кого бы то ни было. Хоть у англичанина, хоть у шотландца.

– Тогда я хочу, чтобы мы поскорее встретились. Пусть он умрет и избавит нас от этой проблемы. – Бон ткнул пальцем в ту сторону, где Джейми оставил свою пленницу. – Потому что, поверь мне, от этой девицы ничего, кроме проблем, мы не получим.

– Сомневаюсь, – фыркнул Джейми, – что такая строгая и упрямая девушка, как эта, доставляет хлопот больше, чем пропущенный стежок на вышивке. И уж точно проблем от нее меньше, чем от той хорошенькой крошки-молочницы в Торланде, муж которой грозился оторвать твою костлявую руку и избить тебя ею до смерти, когда в полночь поймал тебя крадущимся из окна его спальни, – покосился он в сторону Бона.