Текст книги "Соблазненная дьяволом"

Глава 9

К глубочайшему облегчению Эммы, Джейми поручил долговязому парню с копной рыжих волос присматривать за ней, пока она умывалась на берегу протекавшего рядом ручья. Испытав глубокое потрясение после того, что задумывалось как притворный поцелуй, она сомневалась, что найдет в себе мужество раздеться, если Джейми будет где-то рядом.

За ночь на небе рассеялись последние облака, и оно окрасилось в поразительный лазурный оттенок. И хотя воздух по-прежнему был прохладным, яркие лучи солнца пробивались сквозь ветки тонких берез, освещали берега ручья, их тепло поднимало в воздух запах оживающей земли. Эмма не смогла удержаться и вдохнула свежесть полной грудью. Всем было понятно, что весна все же придет, даже в этот суровый холодный край.

Сделав самые необходимые дела, Эмма опустилась на колени у ручья и, набирая в пригоршни ледяную воду, стала плескать ею в лицо. Желая снять с себя изодранное тряпье, некогда бывшее свадебным платьем, она вскочила на ноги и посмотрела украдкой через плечо. Рыжеволосый мальчишка, положив на ближайший пень стопку одежды, отошел подальше и напряженно застыл, повернувшись к ней спиной, у кромки соснового леса.

– Подглядывать не будешь? – окликнула его Эмма.

– Нет-нет, миледи, – поспешно заверил ее мальчишка, нервно сглатывая, и этот звук был слышен даже сквозь шум ручья. – Джейми сказал, если увидит, что я подглядываю, отдубасит меня как следует. Так оно и будет, вот.

– А Джейми часто так угрожает тебе? – нахмурилась Эмма.

– Нет, только если я этого заслуживаю.

Эмма неуклюже нащупала на спине бесконечный ряд жемчужных пуговиц, на которые застегивался лиф платья. Было бы намного удобнее, если бы Джейми вместе с ней похитил и ее служанку.

После короткой и в большей степени бесполезной борьбы Эмма просунула пальцы между пуговицами и дернула. Дорогой шелк затрещал по швам, и пуговицы с треском полетели во все стороны. Эмма ощутила необыкновенное удовольствие, сменившееся резким уколом вины. Граф, наверно, заплатил за это платье целое состояние. Он настоял, чтобы у Эммы было роскошное приданое, приготовленное самой модной французской модисткой в Лондоне. Ее сестрам тоже повезло, щедрый граф и им сделал подарки. Ко времени их поездки в Шотландское нагорье в старое поместье был доставлен сундук, доверху набитый новыми платьями, туфельками и шляпками. Дом звенел от радостных воплей, когда сестры танцевали перед запыленным большим зеркалом в подвижной раме в спальне матери и перебрасывались шляпками, пока каждая решала, какой стиль ей больше подойдет.

Эмма понимала, что ей должно быть стыдно вдвойне, что в своих мыслях, с тех пор как ее похитили, она так редко обращается к жениху. Она сомневалась, что его слабое сердце сможет вынести слишком много потрясений. Джейми Синклер своей полуправдой и безрассудной ненавистью может попытаться настроить ее против графа, но она всегда будет помнить, где осталась ее привязанность.

Эмма стащила с себя корсет, словно избавилась от клетки, и помассировала красные полоски, которые оставил на ее нежной коже жесткий китовый ус.

– Ты еще слишком молод, чтобы ездить с кучкой бандитов, – обратилась она к мальчишке, разглядывая кучу одежды на пне. Джейми передал для нее тунику с длинными рукавами и брюки, которые, разумеется, вполне сошли бы за панталоны, чтобы носить их под юбками. Если бы у нее были юбки.

– О, миледи, я уже совсем взрослый. Этим летом мне будет четырнадцать.

Столько же, сколько и Эдвине, которая все еще спит, подоткнув под щеку свою потрепанную любимую тряпичную куклу.

Улыбнувшись, Эмма надела тунику. Потертая оленья кожа прикрыла ее тело до середины бедра. Она коснулась кожи, как мягкий бархат, но при этом была достаточно прочной, чтобы защитить от резких порывов ветра.

– А как ты оказался в такой разношерстной команде? Синклер тебя тоже похитил?

– Ага, миледи. Он похитил меня у егеря Хепберна, как раз перед тем, как этот господин мог опустить свой топор и отрубить мне правую руку.

Эмма резко повернулась, прижимая брюки к груди. Верный своим словам, мальчишка по-прежнему стоял словно по стойке смирно и смотрел в противоположную сторону, такой же отважный, как любой солдат, подчиняющийся приказу своего командира.

Должно быть, он услышал ее вздох, потому что продолжил свой рассказ совершенно обычным, даже извиняющимся, тоном:

– Видите ли, меня поймали за охотой на кроликов на землях графа. Зима была длинной, а мать с отцом умерли от скарлатины. У меня было пусто в желудке, но все равно я виноват. Всем известно, какое наказание ждет за воровство, а мне тогда было почти девять лет. Я был уже довольно взрослым, чтобы понимать, что делаю.

Эмму охватил ужас, и она зажала рот рукой. Какой же монстр прикажет слуге отрубить руку голодного ребенка, потому что тот поймал кролика? Понятно, что воспитанный человек не допустит такого зверства. Может быть, граф в это время зимовал в своем городском доме в Лондоне и егерь просто решил сам свершить такое суровое и ужасное правосудие без ведома графа?

– Что стало с этим егерем? – спросила Эмма, мгновенно пожалев об этом. Она не видела лица мальчишки, но слышала улыбку в его голосе.

– Графу пришлось нанять нового.

Эмма медленно отвернулась, уцепившись пальцами в податливую ткань брюк. Ей хотелось почувствовать отвращение и презрение к Джейми Синклеру, но вместо этого она ясно представила себе сверкающий на солнце поднятый топор и худое грязное лицо маленького мальчика, побледневшее от страха.

Стараясь справиться с волнением, которое вызвал в ней рассказ мальчишки, Эмма проскользнула в брюки. Внизу она их подвернула, чтобы не болтались по земле, и теперь они были ей почти впору. Наверно, этот наряд Джейми позаимствовал у кого-то из своих людей. В его собственной одежде Эмма просто утонула бы.

Эмма украдкой осмотрела себя со стороны, изумляясь, как туника из кожи облегает изгибы ее тела. Она улыбнулась, когда представила, как мать, увидев ее в таком наряде, падает в обморок. В Ланкашире быстро промелькнувшей перед глазами женской лодыжки было достаточно, чтобы разгорелся скандал, который мог распространяться на многие поколения. Вот почему Долли Стротерс и Мэриузер Диллингем вынуждены были пожениться, после того как Долли споткнулась, выходя из кареты, и нечаянно продемонстрировала молодому краснеющему викарию подвязку над коленом!

Мать Эммы предпочла не обращать внимания на тот факт, что Эмма много раз холодным зимним утром потихоньку выскальзывала из дома, одетая в охотничье пальто отца и его огромные брюки. Когда неделю в доме не было мяса, а потом к ужину на столе появлялась зажаренная куропатка или кролик, мать просто склоняла голову и благодарила Бога за его великодушную заботу, не замечая того, что ее старшая дочь встала задолго до рассвета, чтобы помочь Господу в его делах.

Эмма здорово обрадовалась, когда обнаружила пару крепких кожаных ботинок, на которые она могла сменить свои легкие туфельки из кожи козленка. Они были бы ей размера на три больше, если бы не пара толстых шерстяных носков, которые Эмма обнаружила рядом с ботинками.

Она уже была готова сказать мальчишке, что он может повернуться, ничем не рискуя, как вдруг увидела на пне еще кое-что, чем Джейми предлагал ей воспользоваться.

Это была узкая полоска дубленой кожи, которая прекрасно подходила для того, чтобы связать волосы сзади, и ветер не будет их трепать. Озадаченная такой любезностью, Эмма попыталась пальцами разобрать спутанные волосы, а потом собрала их в толстый кудрявый хвост на затылке. Конечно, это была не атласная ленточка, выдернутая из витрины какого-нибудь мануфактурного магазина на Бонд-стрит, но сейчас для Эммы не было подарка более практичного или более милого.

Она чувствовала себя легко и свободно без дюжины шпилек. И ужасно беззаботно. Почти так же беззаботно и беспечно, как когда-то чувствовала себя, будучи маленькой девочкой, когда они с сестрами с рассвета и до самых сумерек бегали по саду их деревенского дома, как четверо крепких щенков.

Но когда Эмма обернулась, ее ждал молодой охранник. И это напомнило ей, что она вовсе не свободна. Она в плену у опасного человека, который готов прибегнуть к воровству, похищению людей и даже убийству, чтобы получить то, что он хочет.

Синклеры всегда славились тремя вещами: сообразительностью, быстрыми кулаками и вспыльчивостью. Надо сказать, что у их вспыльчивости очень медленно горел фитиль. Он мог тлеть днями или даже десятилетиями, прежде чем взорваться гневом, который мог разрушить стены замка и сровнять с землей целые леса. Они могли и виду не подать, если вы перешли им дорогу, но при этом отлично способны выждать время, пока не представится возможность тихо разрубить вас на куски и захоронить в пятнадцати разных могилах.

Джейми бродил рядом с лошадями, выжидая, когда вернется Грэм с Эммой. В собственных ушах он уже слышал шипение такого фитиля, очень слабое, но такое же неотвратимое, как вздохи ветра в соснах. Именно поэтому, когда прошло почти полчаса, его люди перестали бросать на него нервные взгляды и сосредоточенно чистили эфесы мечей, которые и так сверкали, и проверяли подпругу, подтянутую уже раз пять, если не больше.

Джейми чувствовал, что они все еще заинтригованы их с Эммой спектаклем. У него не было привычки навязывать силой свое внимание или поцелуи женщине, не важно, шотландке или англичанке. Джейми довольно долго смотрел в сторону ручья, потом перевел взгляд на кузена, и Бон помахал ему рукой и послал шутливый поцелуй.

Вместо того чтобы задушить Бона собственными руками, Джейми пошел проверить уздечку на своей лошади. Они и так потратили здесь много времени. Надо подниматься выше в гору, просто на тот случай, если он вдруг ошибся в расчетах и Хепберн решил послать своих людей по их следу раньше, чем поступит требование выкупа.

Джейми уже начал бояться, что Эмма ударила Грэма камнем по голове и теперь несется вниз по горному склону, как она вдруг появилась на краю поляны в сопровождении мальчишки, который держался на почтительном расстоянии.

Поводья выскользнули из оцепеневших пальцев Джейми. Когда он впервые увидел невесту Хепберна, стоявшую перед алтарем в церкви, она была так же бледна и бездыханна, как ягненок, которого привели на бойню. Он подумал тогда, что это от страха перед ним она побледнела и выглядела так, словно на ней погребальный саван, а не свадебный наряд.

Но если так, тогда на поляну она вернулась в образе самой смелой женщины. Свежий ветер разрумянил щеки и зажег блеск в ее темно-синих глазах. В солнечных лучах светилась бледная кожа с рыжей россыпью веснушек. Даже стройные ноги, обутые в грубые кожаные ботинки, шли решительным пружинящим шагом.

Боковым зрением Джейми заметил, как у Бона открылся рот. Кузен и представления не имел, что Джейми вытащил одежду из его седельной сумки, пока он сам справлял нужду в лесу. Даже Бон вынужден был признать, что Эмма в этой одежде выглядит намного лучше, чем он сам. Она отлично облегала ее гибкое тело, делая ее похожей на лесной дух, который только что появился из пустого дерева после тихого столетнего сна.

По мере приближения Эммы взгляд Джейми устремился к нежным лепесткам розовых губ. Эти губы дважды пылко отвечали на его поцелуи. Всякий раз, когда она смотрела на него, в ее глазах светилась дразнящая смесь невинности и страсти. От этих воспоминаний в теле Джейми все еще возникали болезненные ощущения. Прошло уже очень много времени с тех пор, как он целовал женщину, не ожидая, или не получая, ничего другого.

Когда Эмма подошла совсем близко, на его лице застыла маска безразличия.

– Хочу поблагодарить вас за тесемку, сэр. Ветер растрепал волосы и привел их в ужасный беспорядок.

– Эта тесемка не подарок, миледи, – с насмешкой в голосе заявил Джейми. – Просто я подумал, если кто-то заметит нас на дороге, то по ошибке может принять тебя за парня.

– На какой дороге? – язвительно спросила Эмма, покосившись на девственную природу, окружавшую их, и всем своим видом давая понять, что Джейми сошел с ума.

Не обращая внимания на ее вопрос, Джейми подобрал поводья, сел на лошадь и протянул Эмме руку.

Она осторожно отступила на шаг, явно испугавшись, что он опять перекинет ее через спину лошади лицом вниз.

– Если ты подашь мне руку, то сможешь сесть у меня за спиной.

С нерешительным видом Эмма тихонько подошла ближе. Лошадь, чувствуя ее нервозность, заржала и сделала несколько шагов в сторону, заставив Эмму снова отступить.

Джейми многострадально выдохнул. Винить ее за недоверие к ним двоим он не мог.

– Обещаю, что не позволю лошади растоптать тебя. Или съесть. – Джейми опять протянул Эмме руку. Она сунула ему свою, по-прежнему глядя на него с плохо скрываемым недоверием. Он впервые видел ее руки при свете дня.

Они не были мягкими и белыми, как лилии. Наоборот, они были немного обветренными. Они не были похожи на руки леди, все свое время проводящей в светских занятиях, таких как игра на фортепиано или рисование акварелью. Когда Джейми повернул ее руку ладонью вверх, слегка коснувшись подушечкой большого пальца ее мозолистой ладони, Эмма попыталась выдернуть руку. Но Джейми не дал ей сделать это.

– Не стоит жалеть меня, – сердито посмотрела на него Эмма, – только лишь потому, что было время, когда мне приходилось колоть дрова для камина или мыть кастрюли. Мне кажется, это сущая ерунда по сравнению с теми невероятными трудностями, которые женщины в семье Синклеров вынуждены были терпеть веками: валить лес, метать очищенные от сучьев стволы[5]5
  Шотландский национальный вид спорта.


[Закрыть], голыми руками принимать целые стада рождающихся ягнят.

– Судя по тому, что рассказывала о матери моя старая няня Мэг, – сдержанно хихикнул Джейми, – она не могла отличить, где у овцы перед, а где – зад. Дедушка души в ней не чаял, она была сильно избалована.

– Она умерла молодой? – тихо, без прежней язвительности, спросила Эмма.

– Да, слишком молодой.

Не успела Эмма подумать над следующим вопросом, как Джейми потянул ее за руку и помог сесть на лошадь у себя за спиной.

Лошадь тронулась с места, и Эмме пришлось обхватить Джейми руками за талию и вцепиться в него мертвой хваткой. Под мягкой облегающей кожей туники грудь, не затянутая в корсет, прижималась к спине Джейми.

Он сцепил зубы и передвинулся в седле, потому что его тело мгновенно отреагировало так, что езда верхом обещала превратиться в адскую муку.

Эмма немного ослабила свои цепкие объятия, когда они стали двигаться по извилистой тропинке через лес. Где-то высоко в небе слышалась птичья трель. Нескончаемый рев ветра ослаб до мягкого шепота. Солнечный свет косо падал сквозь серебристые ветви берез, а пылинки цветочной пыльцы лениво танцевали в воздухе и блестели, словно крупинки золотой пыли.

Хотя сейчас, когда банда угрюмых бандитов везла ее по дикой местности Шотландии, Эмма была не намного счастливее, чем вчера в церкви, она не могла не признать, что настроение с появлением солнца улучшилось. В такой красивый день легче было притворяться, что она всего-навсего пустилась в грандиозное приключение, возможно, последнее, перед тем как стать покорной женой графа и матерью его детей. Она почувствовала, как от этой мысли по спине пополз холодок, словно случайное облако закрыло солнце.

Несмотря на свой скандальный наряд, Эмма вынуждена была признать, что в мужской езде верхом было что-то странно бодрящее и кружащее голову. У нее было мало опыта езды верхом, потому что, когда отцу перестало везти за игровым столом, конюшни семьи вмиг опустели. Когда она приехала на светский сезон в Лондон и остановилась у тетушки, ей каждый день приходилось выезжать на прогулку в Гайд-парк, чтобы они с кузиной Кларой могли предстать перед перспективными кавалерами. Насладиться прогулками или прекрасными весенними днями было просто невозможно, отчаянно цепляясь за скользкую луку дамского седла и молясь, чтобы ветер не поднял подол юбки и не бросил его ей в лицо.

Сейчас она сидела верхом на лошади, и это позволяло ей чувствовать плавную поступь животного. Ей не надо было бояться упасть с лошади перед шумной компанией хихикавших дебютанток или испугать лошадь слишком ярким пучком страусиных перьев, прикрепленных к полям взятой взаймы шляпки. Сидя на широкой спине лошади, как какая-нибудь королева-победительница прошлых времен, Эмма вполне могла сделать вид, что огромная лошадь находится под ее контролем.

К сожалению, лошадь не испытывала подобных заблуждений. Она точно знала, кто хозяин. В ту же секунду, когда они выбрались на открытый участок заболоченной местности и Джейми вонзил каблуки в откормленные бока животного, лошадь помчалась как на крыльях. Эмма крепко обхватила Джейми за талию и зарылась лицом в его широкую спину.

Хорошо хоть сегодня Джейми надел рубашку под свой кожаный жилет. Иначе Эмме пришлось бы обхватить руками его обнаженный теплый живот. Но даже через поношенный батист рубашки она чувствовала его крепкие мышцы.

Только когда лошадь снова перешла на шаг, Эмма осмелилась поднять голову и открыть глаза. Переживая панический страх, она тяжело дышала и думала о том, что лучше бы не открывала глаза. Лошадь прокладывала путь вдоль узкого выступа скалы, который больше подходил для шустрых копыт козы. Слева от них находилась отвесная каменная стена, а справа… Справа – ничего…

Наконец страх Эммы побороло ее любопытство. Хотя снежные вершины Бен-Невиса в своем величественном блеске по-прежнему возвышались над ними, они уже поднялись на головокружительную высоту, и внизу перед ними раскинулся захватывающий дух пейзаж разбросанных предгорий и холмистой местности, поросшей вереском. У основания предгорий все еще виднелись самые высокие башни замка графа, напоминая шпили какого-то древнего сказочного замка. В небе трепетала крыльями одинокая пустельга, а небо было таким ярким и синим, что Эмме было больно смотреть на него. Но еще сложнее было отвести взгляд и посмотреть вниз.

– Какой великолепный вид! – выдохнула она, не в состоянии сдержать свой благоговейный трепет. – Как будто украдкой заглянули на небеса!

Джейми лишь крякнул в ответ.

– А куда мы путь держим в этот прекрасный весенний день?

– Наверх.

Эмма уткнула испепеляющий взгляд в его спину:

– Знаешь, я всегда слышала, что шотландцы – сварливые люди, ищущие любого повода, чтобы начать ссору или войну.

Джейми снова крякнул в ответ, не пытаясь опровергнуть ее заявление.

– Так что же сделали Хепберны, чтобы пробудить в тебе эту чудовищную вражду? Украли одну из твоих овец?

– Не овцу, – отрезал Джейми. – Наш замок.

Глава 10

От изумления Эмма открыла рот. Сидя на лошади, она обернулась, чтобы бросить еще один полный любопытства взгляд на возвышающиеся башни замка графа, и обнаружила, что они уже исчезли за облачной дымкой.

– Ты хочешь сказать, что когда-то замок Хепберна был…

– Да. Это был замок Синклера, – закончил за Эмму Джейми.

Узкая тропинка стала шире, край скалы остался позади, и они оказались на лугу, усеянном камнями. Эмма не ожидала, что слова Джейми так потрясут ее воображение. Если бы ветры судьбы дули в другом направлении, то это Джейми мог бы привести домой невесту, к величественным каменным залам замка. Она ясно представила, как высокий и счастливый, он стоит перед алтарем в церкви, церемониальный плед перекинут через широкое плечо, глаза светятся гордостью, когда он смотрит, как по длинному проходу церкви идет его невеста.

Она буквально видела, как он подхватывает ее на руки и проходит через двери спальни в башне, куда приходили поколения его предков, чтобы заявить свои права на невест. Она видела, как он бережно опускает ее на шелковое одеяло, прижимается к ее губам и нежно, но страстно целует, а его руки осторожно ласкают мягкую шелковистость рыжих завитков, прикрывающих…

– Эдуард Длинноногий[6]6
  Британский король из династии Плантагенетов (1239–1307).


[Закрыть], – пробормотал Джейми, к счастью, вырвав Эмму из ее тревожного сна наяву. – В конце тринадцатого века клан Хепбернов заключил союз с Эдуардом I, когда он пытался короновать себя королем всей Шотландии. Хепберны присягнули ему, а клан Синклеров отказался, поэтому эти ублюдки смогли воспользоваться английскими мечами, чтобы выдворить нас из собственного замка. Если бы горстке моих предков не удалось уйти по тайному тоннелю в подземелье высоко в горы, имя Синклеров было бы вычеркнуто из истории Шотландии и теперь уже позабыто. Потом, во время восстания сорок пятого года[7]7
  Якобитское восстание 1745 года было поднято в Шотландии «молодым претендентом» Карлом Эдуардом Стюартом в надежде захватить трон королевства Шотландии, несмотря на то что еще здравствовал его отец Яков («старый претендент»).


[Закрыть], – продолжал Джейми, ссылаясь на конфликт, который менее века назад опустошил Шотландию, – Хепберны вновь встали на сторону короля, а клан Синклеров сражался на стороне Красавчика Принца Чарли. Мы, Синклеры, никогда не можем не вляпаться в безнадежное дело, – фыркнул Джейми.

– Значит, вы уже более пяти веков таите обиду? Тебе не кажется, что это уж слишком?

– Да мы бы и рады были простить их за то, что они пинками выгнали нас из собственного замка, – с сарказмом в голосе ответил Джейми, – если бы с тех пор они не пытались уничтожать нас за каждым поворотом. Мы были вынуждены совершать набеги, чтобы хлеб был на наших столах… и во рту наших детей.

Эмме никогда не приходило в голову, что у Джейми может быть жена и, возможно, даже дети, которые ждут его возвращения в какой-нибудь бедной хижине на вершине этой горы. От этой мысли на душе у нее почему-то стало пусто.

– Так ты ради этого совершаешь набеги? – осторожно подбирая слова, спросила Эмма. – Чтобы прокормить свою семью?

– Моя семья – это мои люди. Их кланы присягнули на верность клану Синклеров и главе этого клана задолго до их рождения. Они вынуждены большую часть своей жизни проводить, скрываясь среди этих холмов и незаконно охотясь на землях графа, пока он и ему подобные пытаются травить их, как собак. У них нет ни жен, ни детей, чтобы отогреть свои сердца. Коли на то пошло, у большинства из них нет сердец, потому что Хепберн чертовски ясно дал понять, что они никогда не смогут надолго задержаться на одном месте, чтобы обосноваться там. Они, возможно, не блещут манерами и не имеют такого лоска, как твой жених и другие знакомые тебе джентльмены, но любой из них с радостью отдаст за меня жизнь, если возникнет такая необходимость.

Его слова заставили Эмму задуматься. Она никогда не знала такой степени преданности. Даже со стороны собственной семьи.

– А что насчет дедушки, о котором граф упомянул в церкви? Он глава вашего клана, тот, кто послал тебя похитить меня?

– Если мой дед узнает, чем я сейчас занимаюсь, он постарается высечь меня как следует, – рассмеялся Джейми, и это немного разрядило обстановку. – Его совсем не порадовало, когда четыре года назад я покинул Сент-Эндрюс и вернулся на гору. Он всегда хотел чего-то другого для меня. Чего-то большего. Он знает, что здесь, кроме как петли, которую Хепберн решительно настроен накинуть на мою шею, меня ничего больше не ждет.

– И кстати, сделать это будет намного легче, если ты не перестанешь совершать такие преступления… как… ну, я не знаю… красть невест у женихов.

– Это не имеет никакого значения, – покачал головой Джейми. – Цена моей головы назначена со дня моего рождения. Моя жизнь никогда не стоила больше той суммы, которую Хепберн готов за нее заплатить.

– Но почему он так презирает тебя?

– Я последний прямой потомок предводителей клана Синклеров, – после некоторого раздумья сообщил Джейми. – Если Хепберну удастся избавить от меня землю, он победит и получит шанс умереть счастливым человеком.

Эмма нахмурилась, ей никак не удавалось сопоставить его впечатления о графе со своими собственными.

– А что ты изучал, пока находился в университете? Кражу овец? Похищение невест? Что?

– Мне нравилось скандалить и шуметь, – с манерной медлительностью сказал Джейми. – Но намного больше меня привлекали занятия по соблазнению чрезмерно любопытных девиц.

Эмма закрыла рот, но любопытство быстро взяло верх над осторожностью.

– Но когда ты понял, какие возможности может предложить тебе цивилизованный мир, разве не тяжело было возвращаться к… К этому? – взмахнула рукой Эмма, показывая на дикую природу вокруг них.

– Нет, девочка, трудно было жить вдали от этого.

Эмма одним взглядом окинула открывшийся перед ней вид: каменистые склоны, покрытые снегом вершины, открытые пространства вересковых пустошей и далекие дрожащие блики глубокого и старинного озера. Это жестокая и непрощающая земля, здесь одна-единственная неосторожная ошибка может тебя убить. И все же нельзя было отрицать, что в сердце Эммы пробудились отзвуки тоски по дикой и незащищенной от ветра красоте этой земли.

Она вздохнула. Слова Джейми только усилили ее замешательство.

– И кто же, по-твоему, главный злодей здесь? Доморощенный, объявивший себя вне закона бандит, который под дулом пистолета похитил меня с собственной свадьбы? Или уважаемый старик, который проявил щедрость и доброту ко мне и к моей семье?

– Думай как хочешь, девочка. Мне это безразлично.

Почему-то от безразличия Джейми Эмме стало больнее, чем от любой его колкости.

– Ну что ж, если ты считаешь, что в обмен на меня граф отдаст свой замок, которым его семья владеет более пяти веков, то, боюсь, ты слишком переоценил и мои прелести, и его привязанность ко мне.

Джейми молчал так долго, что Эмме показалось, будто он ищет наиболее подходящий способ согласиться с ней. Когда он наконец заговорил, его голос звучал еще резче, чем прежде:

– Замок – это первое, что Хепберны украли у нас, но не самое ценное.

После этих слов он пустил лошадь легким галопом, и продолжать разговор дальше стало невозможно.

Йен Хепберн ворвался в кабинет двоюродного дедушки и резко захлопнул за собой дверь. Дважды с яростью повернув ключ в замочной скважине, он отступил от двери, едва сдерживая желание придвинуть к ней какой-нибудь предмет мебели, может, стул или массивный, с двенадцатью ящиками секретер, который дядюшка выписал из Мадрида. Если бы в его распоряжении были кирпичи, известковый раствор и мастерок, он бы подумал о том, чтобы заложить эту дверь, как вход в какую-нибудь египетскую гробницу.

В его ушах до сих пор стоял звон от какофонии, от которой он сбежал, но, к счастью, в самом кабинете было тихо. Если он искал убежище, то сделал правильный выбор. Дед не жалел средств со своей стороны и усилий со стороны других, чтобы создать комнату, которая по своей элегантной обстановке могла бы соперничать с любым парижским салоном или особняком в Мейфэре.

Возможно, надев на свадьбу традиционный килт и плед, граф хотел произвести впечатление на местное население, но в этой комнате были уничтожены все следы старомодных шотландских традиций. На стене не висели скрещенные клейморы с потускневшими лезвиями, никаких поеденных молью тартанов на креслах, горделиво выставленных древних щитов, украшенных гербом Хепберна.

Начиная от обюссонского ковра под ногами до стенных панелей кремового цвета и современных арочных окон, на которые здесь заменили окна со средниками, все в этой комнате отражало вкусы человека, ценившего демонстрацию собственного благосостояния и власти выше любой сентиментальной привязанности к традициям или к истории.

Трехъярусная люстра, висевшая в центре куполообразного потолка, еще совсем недавно служила украшением роскошного бального зала французского аристократа, который следом за всей своей семьей отправился на гильотину. Его дед был вне себя от восторга, заполучив огромный ящик с этой люстрой. С его слов, дурак, не сумевший провести парижских обывателей, вполне заслужил, чтобы потерять и голову, и люстру.

Дед всегда считал эту комнату скорее тронным залом, чем кабинетом. Сюда он мог вызвать тех, кто ниже его по положению, а к таковым относились почти все.

Поскольку сейчас Йена не вызывали, он нисколько не удивился, что дядюшка предпочел игнорировать его вольный приход. Граф стоял перед массивным окном, из которого виднелись величественные скалы Бен-Невиса, сцепив руки за спиной и широко расставив ноги, словно кабинет был палубой могущественного корабля, а он – его капитаном. Он умел играть роль добродушного трясущегося старика, когда это соответствовало его целям, например в случае ухаживания за новой невестой, но здесь, в этом кабинете, он по-прежнему рулил железным кулаком.

Йен много раз видел его в этой позе и раньше: перед этим самым окном со взглядом, устремленным на гору, словно он пытался понять, почему не смог подчинить ее, когда так легко смог победить остальной мир. Йен давно подозревал, что за один только шанс управлять этими вершинами и людьми, дикими и высокомерными, которые называют их своим домом, дядюшка отдаст все свое влияние и все свои бесценные сокровища.

А за возможность управлять одним человеком – в особенности.

Йен откашлялся. Дядюшка даже не пошевелился. Йен почувствовал, как в горле, как комок желчи, растет чувство обиды, горькое и знакомое. Йен знал, что, несмотря на свой преклонный возраст, дядюшка все еще способен услышать, как за две комнаты отсюда лакей уронил вилку на ковер.

Он подошел к окну, с большим трудом сдерживая раздражение, вызванное тем, что с ним обращаются как со слугой самого низкого ранга.

– Только одно слово, милорд, если позволите.

– И что это за слово? – мягко откликнулся граф, по-прежнему не спуская глаз с заснеженной вершины горы. – Бедствие? Катастрофа? Несчастье?

– Марлоу! – выплюнул Йен, словно в этом имени содержалась большая доля яда. – На вашем месте я бы настоял, чтобы Синклер вернул ее немедленно, и потом избавился бы от всей семьи.

– Надеюсь, ты говоришь сейчас не об очаровательных родственниках моей невесты?

– Очаровательных? Боюсь, что не сейчас. С тех пор как мисс Марлоу похитили, ее мать с сестрами заливаются слезами и причитают во весь голос. Конечно, молодой Эрнестине давно удалось прекратить хлюпать носом и рыдать. Она увлекла меня в угол гостиной и намекнула, что вы, возможно, не единственный из Хепбернов, кому нужна невеста. – Йен пожал плечами. – Тем временем отец невесты быстро опустошил почти все до единой бутылки с бренди и портвейном в замке. Похоже, он считает, что это его вина, что любимую дочь похитил какой-то дикий шотландец. Если он обнаружит в подвале бочонки с виски, – мрачно предупредил Йен, – боюсь, он утопит себя на дне одного из них.

Двоюродный дед продолжал пристально рассматривать гору, словно обдумывал некую схему, как вырвать ее из рук всемогущего Бога.

– Тебе всегда были присущи обаяние и хитрость дипломата, – произнес граф, даже не пытаясь скрыть презрительную нотку в голосе. – Я уверен, что могу доверить тебе помочь им прийти в себя и успокоиться.

Йен приблизился к дядюшке довольно близко и изучал его неумолимый профиль, в нем нарастало отчаяние.