Текст книги "Разрушенная"

Глава 13

– Здесь несколько новых лиц, как я погляжу. – Она улыбается, глаза поблескивают за стеклами очков, немного похожих на мои. – Я – Астрид Коннор, и ваша симпатичная мамаша, хозяйка дома, моя дочь. Бьюсь об заклад, она вам не говорила. – Смотрит на Стеллу и снова улыбается. – Дочери! – говорит она и качает головой. Как и на последнем из тех снимков, что я видела, ее серебристо-седые волосы зачесаны назад. Одета обычно, ничто – ни во взгляде, ни в манере держаться – не выдает лордера, но что-то настораживает. У меня по затылку бегут мурашки. Все взгляды устремлены на нее. Моя бабушка из тех людей, к которым не хочется поворачиваться спиной.

Стелла откашливается.

– С твоего последнего визита у нас появились три новые девушки. – Она быстро указывает на каждую, называет имя, а в это время Стеф и еще одна помощница носят и расставляют тарелки. Сегодня на обед жаркое. Когда Стелла показывает на меня и произносит Райли Кейн, мы с Астрид встречаемся взглядами. На короткий миг что-то отражается в ее лице – похожее на любопытство, быстро сменившееся безразличием. Потом ее отвлекает Стелла, предлагая блюдо. Во взгляде снова появляется интерес.

Сегодня обычной болтовни за столом не слышно. Все едят молча, даже Мэдисон, в то время как Астрид разговаривает. Она беседует со Стеллой об управлении пансионатом, спрашивает о ремонте окон. Время от времени посматривает на кого-нибудь из девушек и задает вопрос: о работе, о жизни, о Кезике. Все очень вежливо и ненавязчиво. Ни приказного тона, ни прохаживаний вокруг стола.

Потом она поворачивается, и ее взгляд останавливается на Мэдисон. Та, ссутулившись на стуле, с угрюмым видом и ни на кого не глядя, перебирает кусочки на своей тарелке.

– Мэдисон, не так ли? – спрашивает Астрид.

Мэдисон поднимает взгляд, кивает, и теперь ее дерзкий взгляд виден всем. Внутри у меня холодеет.

Астрид весело смотрит на нее:

– Не голодна сегодня, дорогая?

– Не очень. Прошу простить.

В комнате очень тихо, и все слышат, как Стелла шумно вздыхает.

– При одном условии. Сначала расскажи мне в точности, о чем ты думаешь.

По лицу Мэдисон видно, что она колеблется, но тут же гонит сомнения прочь. «Пожалуйста, Мэдисон, не будь идиоткой», – молча умоляю я.

– Что ж, хорошо. Это мой единственный свободный уик-энд за месяц, и у меня были планы. Но она настояла, чтобы все присутствовали здесь. – Мэдисон переводит взгляд на Стеллу.

– Ага, понятно. Мне жаль, что твои планы не удались, – говорит Астрид. – А какие планы? – По лицу Мэдисон растекается румянец. – Полагаю, мальчик? Боже мой. В самом деле, Стелла, – произносит она, поворачиваясь к дочери, – не нужно было собирать сегодня всех, ведь у кого-то есть планы. Ты же знаешь, я приехала просто взглянуть, как у тебя дела. Тебе ведь известно, что значит быть матерью и беспокоиться за свою дочь. – В ее словах звучит ехидная нотка.

Губы Стеллы сжимаются в тонкую линию:

– Мне кажется, я знаю, что лучше для моих девушек.

Мэдисон покашливает:

– Я рассказала, о чем думаю, как вы просили; могу я теперь уйти?

Астрид смотрит на свою дочь, вопросительно подняв брови.

– Останься и закончи обед, – говорит Стелла.

Мэдисон мрачнеет:

– Это несправедливо. Ни в одном другом пансионате такого нет. Она обращается с нами, как с заключенными!

Это слишком. Все девушки в ужасе смотрят на Мэдисон. Я умоляю глазами: «Прекрати, извинись сейчас же!»

Астрид улыбается:

– Полагаю, дорогая Мэдисон, тебе может представиться возможность узнать разницу между этим домом и тюрьмой, если ты там окажешься. Теперь можешь идти.

Мэдисон переводит взгляд с нее на Стеллу, как кролик, застигнутый светом фар. Стелла едва кивает.

– Иди, – говорит она.

Положив салфетку на стол, Мэдисон отодвигает стул. Шагает к двери на негнущихся ногах и выходит.

Астрид смеется:

– Какая серьезная у вас компания! Никому не хочется что-нибудь рассказать? Может, кому-то из новеньких? – Ее глаза находят меня. – Кайли, кажется?

– Райли, – поправляю я, стараясь не реагировать на имя, очень похожее на «Кайла».

– Когда ты приехала в Кезик?

– В начале недели. Хочу учиться в КОС.

– Откуда ты?

– Из Челмсфорда. Но мне нравятся горы, и я хочу работать в национальных парках. – Поспешно начинаю рассказывать, чем там занимаются, хотя меня об этом не просили, но вскоре умолкаю.

Астрид кривит бровь:

– Наконец-то, говорливая попалась. А как ты…

– Ах, поди ж ты! Прости! – перебивает ее Стелла, вскакивая: она опрокинула кувшин, и вода заливает стол. Стеф бросается за тряпкой; Астрид поднимается с места, пока вода не залила ей колени.

– Прости, прости, – повторяет Стелла.

– Перестань суетиться, – бросает Астрид.

Они со Стеллой выходят из столовой.

Дверь за ними захлопывается, и мы дружно выдыхаем, словно все это время задерживали дыхание.

– Она всегда такая? – спрашиваю я у сидящей рядом Элли.

Та кивает.

– Она ужасно обращается со Стеллой, правда? Даже представить себе трудно, что она говорит ей такие слова – «что значит беспокоиться о дочери». Ей, потерявшей дочь! Отвратительно.

Потом все начинают приглушенными голосами переговариваться о Мэдисон, о том, что она сказала и надолго ли Стелла запрет ее в пансионате в качестве наказания, а я все никак не могу выбросить из головы слова Астрид. Как сказала Элли, это было отвратительно, но не только в том смысле, который она подразумевала. В словах Астрид пряталось еще что-то, насторожившее и встревожившее меня.

Сославшись на головную боль, встаю из-за стола, выхожу и собираюсь поискать Мэдисон. Но уже в приемной останавливаюсь. Кабинет Стеллы. Спрятанная за портьерами дверь. Может, они сидят в той же гостиной, что и всегда?

Мне не стоит этого делать. Но дверь все равно закрыта, ведь так? Я оглядываюсь; поблизости никого. Прохожу мимо стола к двери в кабинет, протягиваю пальцы к ручке. Поворачиваю, толкаю дверь – она открывается. Слишком поздно осознаю свою ошибку: что, если они здесь, а не в гостиной? Но кабинет пуст. Слышу за спиной голоса и приближающиеся шаги. Захожу в кабинет и закрываю за собой дверь.

Попалась.

Вдруг сейчас сюда зайдут?

Бегаю глазами по комнате, прислушиваюсь к звукам. Все, что могу уловить, – слабые голоса за дверью, не Астрид и Стеллы, а кого-то из девушек. Голоса не удаляются: они не ушли, наверное, расположились в креслах у окна и пока никуда не собираются.

Я через силу делаю несколько шагов к портьерам, закрывающим дверь; все тело как будто онемело, каждое движение дается с трудом. Надо было уйти к себе в комнату или отправиться на поиски Мэдисон; все что угодно, только не то, чем я сейчас занимаюсь.

Что-то на стене привлекает мое внимание. То самое фото Астрид, которое лежало в коробке в моей комнате, висит на стене. Я останавливаюсь, обвожу комнату взглядом и замечаю еще несколько фотографий.

Итак. Когда приезжает Астрид, Стелла вывешивает ее фотографии; когда Астрид уезжает, она прячет их в ящик. Я качаю головой. Что за странная семья, к которой я принадлежу?

Возможно, настало время узнать. Отдергиваю портьеру, шагаю за нее. Налегаю на дверь и выглядываю.

Все, как в моем сне: узкий коридор. Здесь я обычно играла в прятки. Повсюду пыль, и я зажимаю нос, чтобы не чихнуть. Разве им больше не пользуются?

Захожу, прикрываю дверь и оказываюсь в темноте. Светильник, где-то здесь в углу должен быть потайной светильник. Провожу рукой вдоль стены и вниз, но ничего не нахожу.

Иду медленно и тихо, касаясь стены одной рукой. Коридор тянется вдоль какого-то помещения, потом сворачивает на девяносто градусов. Из решетки вентиляции возле пола проникают световые лучи. И голоса.

Я приседаю возле решетки и вслушиваюсь.

– …но не делай этого, пожалуйста, не делай; умоляю тебя. – Стелла.

– Не делай чего?

– Сама знаешь.

Астрид хихикает.

– Видела бы ты свое лицо. Боже мой, боже мой, какое суровое. Тебе должно быть стыдно, что не можешь найти такой энергии лучшее применение.

– Я не вижу лучшего применения для своей жизни. Разве забота и защита молодежи своей страны не является официальной задачей твоей службы, ИКН?

– О, конечно, является, и я отношусь к ней весьма серьезно. Гнилые яблоки надо выбрасывать из бочки, как тебе хорошо известно. Эти девушки здесь, в доме, не твои дочери. Ты знаешь цену ошибки: последствия могут быть болезненными. – Молчание. Даже здесь, в коридоре, я чувствую напряжение, возникшее по ту сторону стены. Наверное, Стелла устремила взгляд на лицо матери. Я вздрагиваю.

– Я говорила, что сегодня сообщу тебе новости о Люси; ты меня о них не спрашивала, – говорит наконец Астрид. – Ты хочешь их узнать?

– Конечно, хочу. Расскажи, пожалуйста.

– Стелла, будь готова к потрясающим известиям.

– К каким?

– Помнишь, несколько недель назад я говорила, что Люси погибла от бомбы террориста? Я нашла некоторые… несовпадения в докладах лордеров по этому делу.

– О чем ты говоришь?

– Похоже, ее смерть сфальсифицировали.

Я потрясена. Стелле сказали, что я погибла от взрыва той бомбы? Она мне об этом не говорила и сама ни о чем не спрашивала. И сейчас она не сообщает о том, что я жива. Очевидно, это должно быть для нее новостью. И я надеюсь и молюсь, что она окажется хорошей актрисой.

– Не понимаю. Где же она тогда? – спрашивает в конце концов Стелла.

Наступает пауза.

– Понятия не имею. Официально она все еще числится погибшей, но неофициально – пропавшей. Похоже, в некоторых… интересных местах хотели бы ее найти. Любопытно, что задумала эта девчонка.

– Уверена, ничего такого, что может причинить тебе беспокойство! – бросает Стелла поспешно, и я тревожусь. Это опасная игра. Каким-то образом мне известно – то ли из проблесков памяти, то ли из сегодняшних наблюдений, – что Астрид понимает не только то, что говорят люди, но и то, чего они недоговаривают. Разве Стелла не должна разразиться истерическими рыданиями при известии, что я жива?

– В самом деле? Увидим. Но как бы то ни было, ты знаешь, что я соблюдаю свою часть сделки и выведываю все, что могу, о случившемся с ней. Если сумею, защищу ее и доставлю домой в целости и сохранности. Дорогая девочка, несмотря на наши разногласия, ты знаешь, что я желаю тебе добра. Как только узнаю о местонахождении Люси, сразу сообщу тебе. Но больше ничего у меня не проси. Ты будешь разочарована.

Вскоре их разговор переходит на другие темы: текущий ремонт кровли, сырость в подвале. Я замерзла, ноги затекли от сидения на корточках в неотапливаемом коридоре. Пора убираться, пока они заняты беседой.

Я не могу уходить тем путем, которым пришла; наверняка за дверью кабинета окажутся лишние глаза. Осторожно выпрямляюсь, расслабляю мышцы и медленно крадусь вперед, держась одной рукой за стену. Добравшись до следующей двери, уже не слышу их голосов.

Аккуратно тяну дверь на себя; без толку! Начинаю паниковать – неужели заперта? Я уверена, что раньше в ней замка не было. Шарю по двери рукой: замка нет, только простая задвижка. Отодвигаю ее. Через дверь попадаю в подсобку, примыкающую к кухне, потом выхожу в холл.

Каким-то образом ноги сами, без моего участия, вспоминают, как перемещаться по зданию. Перед выходом в холл осматриваю себя, стряхиваю пыль с одежды.

Уже позже, вечером, в своей комнате, не перестаю думать об Астрид, о том, что и как она говорила. Ее слова как поворот ножа.

Стелле сообщили, что я погибла. Случилось ли это до того, как я заявила о себе на веб-сайте, до того, как она узнала, что я еду к ней? Мать ничего мне не рассказала, и спросить, не сознавшись, что подслушивала, я теперь не могу. Но почему она не рассказала? Совсем не понимаю ее.

Астрид говорит, что ищет меня, что доставит домой, если найдет. Но я уже здесь, и очевидно, ей об этом неизвестно; Стелла не сказала. Стелла не доверяет ей.

Но Астрид заметила – со Стеллой что-то не так. В этом я уверена. И она не успокоится. Если Астрид выяснит, что я здесь, мне угрожает опасность. Несмотря на заверения, данные Астрид Стелле, я ей не верю. Если лордеры узнают, где я нахожусь, они явятся за мной.

Опасность.

Осторожно, беззвучно крадусь на цыпочках через мамин кабинет, но в этом глупом розовом платье трудно играть в шпионов: при малейшем движении оно шуршит и шелестит. Собираю подол, держу в руках и проскальзываю за портьеры.

Толкаю дверь, делаю шаг и одной ногой удерживаю ее приоткрытой, а сама тянусь к светильнику. Включаю его и убираю ногу, чтобы дверь закрылась.

Двигаюсь вдоль стены, поворачиваю за угол, потом присаживаюсь на корточки, чтобы подслушивать, как шпион.

– …скоро будет здесь.

– Он ее балует, и ты тоже.

– У нее сегодня день рождения!

– Послушай, Стелла. Не пора ли рассказать ему правду? Что его бесценная дочка – вовсе не его, что ты даже не знаешь, от кого она. Может, мне сказать ему?

– Нет! Не смей, я…

– Не грози мне, Стелла. Пожалеешь.

Разговор продолжается, но я уже не слушаю. Дрожа, я зажимаю уши ладонями, но бабушкины слова звучат в голове снова и снова: его бесценная дочка вовсе не его.

Как такое может быть? Он же папочка.

Мой папочка!

Я плачу.

Глава 14

– Все в порядке? – спрашивает Мэдисон.

– Разве не я должна об этом спрашивать? Куда ты вчера подевалась? Девчонки держат пари, что Стелла тебя в порошок сотрет – и за твое исчезновение, и за то, что ты наговорила за обедом.

Она улыбается, и улыбка у нее счастливая.

– Я в журнале написала: «допоздна». По-моему, очень доходчиво.

Подъезжает автобус, мы проходим в салон. Мэдисон садится с Финли, он держит ее за руку, его приятели посвистывают. Я усаживаюсь особняком, довольная тем, что побуду на удалении от Мэдисон, пока она не выйдет из своего влюбленного состояния настолько, чтобы наконец поинтересоваться, все ли в порядке.

Тот сон и слова Астрид из него – может ли это быть правдой? Он мне действительно не отец? Все обрывки воспоминаний о нем, о его ко мне отношении говорят обратное. Но что, если он действительно не знал?

Тогда он отдал жизнь за чужую дочь.

Немного времени спустя я уже в зале собраний КОС и, услышав свое имя, получаю конверт. Теперь это уже не кажется таким важным. Но пока Астрид не разобралась, что скрывает Стелла и кто я на самом деле, пока все не рухнуло, пять лет моей жизни предопределены.

Я вскрываю конверт.

Дорогая мисс Кейн, бла-бла-бла. Я пробегаю глазами до главного – результатов тестов на пригодность. Рекомендованы:

Неделя 1: Образование

Неделя 2: Национальные парки

Неделя 3: Гостиничная сфера

Неделя 4: Транспортная сфера

Ура! Я получила свои приоритетные секции! Но озадачена гостиничной сферой. Она меня совсем не прельщает, поэтому в списке приоритетов я указала ее внизу, и почти все так сделали. Переворачиваю лист и нахожу подробности трудоустройства.

Сразу бросается в глаза приписка рядом со словами «гостиничная сфера»:

Запрос из пансионата для девушек «Уотерфолл-Хаус», Стелла Коннор.

Что? Как это возможно? И мне вспоминается, как непреклонная Стелла уговаривала не подписывать договор с КОС и особенно не стремиться в секцию национальных парков. А потом, когда я сообщила, что все-таки подписала, отнеслась к этому спокойно, так что я даже решила, что она признала мое право на собственный выбор. Но я ошибалась. В тот день она побывала в городе; у нее есть связи, и Стелла подергала за веревочки. Можно спорить на что угодно: эти испытания ничего не стоили, и я обречена на пять лет обучения в качестве домохозяйки.

Наконец до меня доходит, что остальные уже покидают зал, направляясь в те учреждения, где проведут первую пробную неделю. Для меня это «Образование», и я смотрю адрес: начальная школа Кезика. Предполагается, что я явлюсь туда и доложу о прибытии в приемной. Но какое все это имеет значение?

Добравшись до места, бегу в приемную. Здесь уже ждут еще два потенциальных педагога и та самая улыбчивая женщина, с которой на прошлой неделе я беседовала об обучении на секции образования.

– Простите, пожалуйста, что заставила ждать. Заблудилась, – вру я. Дорога мне известна, просто ноги не хотели идти.

– Нет проблем, дорогая; присаживайся. Я – миссис Медуэй, руководитель школы. Также занимаюсь подготовкой учителей и ассистентов. Сейчас расскажу, чем вам предстоит заниматься на этой неделе.

Чтобы сделать ей приятное, стараюсь сосредоточиться, но получается плохо. Некоторые детали улавливаю: два дня мы посещаем уроки, день проводим в канцелярии и на подготовительном отделении, потом еще два на уроках, но уже помогая в качестве ассистентов.

– Какие пожелания насчет возрастных групп и предметов? – Пришедшие ранее сообщают ей о своих предпочтениях, потом очередь доходит до меня. Миссис Медуэй улыбается. – Сегодня ты тихая. Какой возраст предпочитаешь? Виды деятельности?

– Понятия не имею, – начинаю я и замолкаю. – Но они, по крайней мере, занимаются изобразительным искусством? Мне нравится рисовать. И бегать, я люблю спорт.

– Превосходно: у подготовишек следующим уроком начальное ИЗО. Я отведу тебя к ним. А в пятницу после полудня у нас на этой неделе физкультурный день; там тоже может потребоваться дополнительная помощь. На остальные дни что-нибудь придумаем.

Она ведет нас по школе, на ходу рассказывая ее историю. Здание пострадало в период бунтов и затем было восстановлено. Раньше начальная школа Кезика называлась «Школой св. Герберта Англиканской церкви», но тридцать лет назад церковные школы запретили и поменяли название. Сквозь застекленные двери классных комнат мы видим детей; в спортзале они шумно играют в баскетбол, в библиотеке сидят, склонившись над книгами. Наконец мы подходим к кабинету ИЗО, и я смотрю сквозь стекло. Она сказала, подготовишки? Совсем крошечные. Им по четыре года. Все сидят на полу, скрестив ноги, и слушают учительницу.

Миссис Медуэй стучит в дверь и негромко разговаривает с педагогом. Возвращается, берет меня под руку.

– Заходи. Все пройдет прекрасно; не надо так волноваться.

Я вхожу в класс, и ко мне поворачивается множество улыбающихся детских лиц.

Чуть позже они облачаются в халаты поверх школьной формы; учительница подает халат и мне.

– На твое усмотрение: ты здесь на посещении, поэтому можешь сидеть в уголочке и наблюдать или присоединяйся, если захочешь.

Я решаю присесть и сначала посмотреть. Малыши рисуют пальцами на больших листах белой бумаги, и воздух наполнен запахом краски и возбужденными детскими голосами. Хоть я и решила понаблюдать, уже скоро круговерть цветов на белых листах привлекает меня. Не терпится порисовать.

Маленькая ладошка хватает меня за руку.

– Мисс, посмотрите на мой рисунок! – говорит мальчик, тянет к столу, и я восхищаюсь разноцветными пятнами и кляксами.

Посреди суматохи одиноко сидит девочка; она не участвует в процессе.

– Привет, – говорю я. Она не отвечает.

Мальчик смотрит вверх. На меня.

– Это Бекки. Ей грустно.

– Ага, понятно. Я тоже иногда грущу, – сообщаю я. – Но когда мне грустно, люблю порисовать. – Никогда еще я не говорила так искренне. Опускаюсь на колени между мальчиком и девочкой и погружаю пальцы в черную краску.

– А ты почему грустишь? – спрашивает Бекки.

– В основном из-за того, что теряю что-нибудь. Например, Себастиана.

– Кто это? – спрашивает мальчик.

– Смотри. – Не могу припомнить, чтобы раньше рисовала пальцами, всегда предпочитала кисть, но довольно узнаваемое изображение кота вскоре ложится на бумагу.

Бекки очень внимательно смотрит на рисунок.

– Ты потеряла своего кота? – Она кивает сама себе. – Ладно. Я тоже кое-что нарисую. – Девочка смешивает разные краски и сосредотачивается на задаче нанести как можно больше приготовленной смеси на себя и на бумагу. Я поднимаю глаза, и учительница ИЗО показывает мне большой палец. Другие дети приносят мне свои рисунки, я их рассматриваю, а они просят показать, как изобразить кота. И уже очень скоро все это начинает казаться занятным. Может, стану учителем рисования?

Если бы только Стелла не имела к этому отношения.

На время обеденного перерыва остаюсь и помогаю навести порядок в кабинете. Учительница развешивает рисунки по стенам, моего кота помещает рядом с работой Бекки, на которой изображено нечто, похожее и на инопланетного монстра из фильма «Чужой», и на фонарный столб. Но я совершенно уверена, что это человек – может быть, ее папа?

– Это ее отец, – подтверждает учительница. – Пропал в прошлом месяце.

Я потрясенно смотрю на нее:

– Что случилось?

Наступает пауза.

– Ты молодец, что смогла вовлечь Бекки в работу. Спасибо, – говорит она, не отвечая на мой вопрос. Все понимают, что это значит, хотя нельзя говорить вслух.

Лордеры.

Звучит последний звонок. Удивительно, день прошел так быстро. В каждом классе полдня в неделю отводится на занятия искусством, и после обеда пятый класс рисовал углем. Шагая назад к центру Кезика, я смотрю на белоснежные вершины гор. Если не удастся попасть в национальные парки, может, этот вариант будет не так уж плох. Потом я встряхиваюсь. Нелепо даже думать о том, чтобы стать учителем: не говоря о моих поддельных документах, я даже старшей школы не закончила. И еще эти манипуляции Стеллы…

Сейчас надо бы сесть на автобус и вернуться домой, но чувство досады внутри говорит: нет.

Мэдисон. Она меня поймет. Направляюсь к ее кафе. Подожду там, пока она освободится; потом вместе сядем на обратный автобус.

Подхожу к кафе, тяну за ручку – безрезультатно. Закрыто? Странно. Замечаю, что свет внутри не горит. На двери висит табличка «Закрыто», хотя я точно помню, что Мэдисон работает до пяти.

Мне становится не по себе. Обхожу здание вокруг, к задней двери кафе, стучу.

Никто не отвечает, но изнутри, кажется, доносятся звуки. Стучу еще раз – ничего. Уже собиралась уходить, но напоследок тяну дверь на себя. Ручка поворачивается. Не заперто.

Приоткрываю дверь и заглядываю:

– Эй! Это Райли. Мэдисон здесь?

Кора сидит спиной ко мне за разделочным столом. Не оборачивается, не откликается. Не зная, что предпринять, секунду выжидаю, потом распахиваю дверь, захожу и закрываю ее. Освещение скудное, и я прищуриваю глаза.

– Привет, – говорю и подхожу к ней. Плечи у Коры трясутся. Плачет? Сердце мое сжимается от страха. – Что такое? Что произошло?

Она смотрит на меня снизу вверх и качает головой.

– Что она могла натворить? – шепчет Кора.

Мэдисон? Во мне нарастает паника. Опять? Нет, только не это.

– Что случилось? Расскажи! – требую я.

– Она помогала печь пирожки на завтра, стояла вон там, нос запачкан мукой, и рассказывала про парня, который ей нравится. А они просто вошли и схватили ее. Протащили по кафе мимо посетителей, а все просто сидели, уставившись в тарелки, которые она им только что принесла. Ее увезли. – Кора падает лицом в ладони.

– Лордеры? – прошептала я.

Она кивнула.

Нет. НЕТ. Этого не могло случиться, не могло. И не здесь. Чувствую, что ноги мои засасывает зыбучий песок, он увлекает меня вниз, в другой кошмар.

– Что она могла натворить? – спрашивает Кора.

Качаю головой. Ничего, чтобы заслужить такое. Я моргаю, но слез нет, только пустота внутри; я знаю наверняка, кто несет ответственность за происшедшее: Астрид Коннор. Моя бабушка. Это ее работа. Или даже Стеллы? В животе ворочается холодный ком. Я заставлю ее кое-что сделать. Заставлю исправить это.

Остаюсь, чтобы приготовить чай, успокоиться после перенесенного потрясения и привести в порядок мысли. Кора рассказывает, что после ухода лордеров выгнала посетителей. На столах в зале еще видны тарелки с недоеденными обедами. Соскребаю объедки в помойные баки, составляю посуду в мойку, убираю продукты в холодильник.

Уже возле двери задерживаюсь и поворачиваюсь к Коре:

– Мне пора. С тобой все будет в порядке?

Она пожимает плечами:

– К утру приду в себя. Спасибо за помощь.

Иду к автобусу, ее слова эхом звучат в голове. Кора не стала бы меня благодарить, знай она, кто моя бабушка.

Подхожу к остановке. Автобус ждет, и я поднимаюсь в салон. Вижу Финли. Меня пронзает боль, когда я понимаю, что должна все рассказать ему. Автобус трогается, и я направляюсь к тому месту, где он сидит.

– Финли? – Он поднимает взгляд. Лицо белое, глаза мертвые. Он знает. Кто-то из посетителей кафе или знакомых на улице, должно быть, рассказал ему, что случилось с Мэдисон.

Ничего не говорю. Сажусь рядом с ним, словно своим присутствием могу как-то помочь.