Текст книги "Исповедь волка с Уолл-стрит. История легендарного трейдера"

Глава 10

К осени 2000 года мы наняли двух молодых ребят. Их зовут Роб и Чад, обоим около двадцати, и им нужно выучить еще больше, чем нужно было выучить мне, включая проверку расхождений и перепроверку данных по сделкам. В их глазах я каждое утро вижу беспокойство. Рынок все лето пытался восстановиться после лопнувшего пузыря. «Галеон» взял паузу в торговле. У нас нет трехкратной прибыли, как раньше, даже близко нет. Но теперь мы ворочаем миллиардами, так что нам это и не нужно.

И хотя я многое сделал за то короткое время, что работаю в «Галеон», я все еще не совершил какую-то крупную сделку, и мне не удалось наладить регулярный приток информации. И вот однажды на телефоне загорается лампа звонка от «Лиринк Свон». Это маленькая брокерская фирма в Бостоне. Они специализируются на медицине. Я – единственный, кто отвечает на их звонки, остальные думают, что от них толку нет. И я начинаю думать то же самое. У нас в отделе есть сокращения, которыми мы пользуемся. Брокеры, которые звонят, – это либо «МК», либо «ТК», то есть мой клиент или твой клиент. По умолчанию все «мои клиенты» – это те люди, с которыми никто другой говорить не хочет. То есть я как бы собираю всех неудачливых трейдеров по продажам. И в нашем отделе я все еще занимаю самую низкую позицию, за исключением Роба и Чада, которые не разговаривают вообще ни с кем. Но есть одна забавная вещь в этих неудачливых трейдерах: среди них регулярно находится какой-нибудь алмаз.

Помимо этого, наше контактное лицо из «Лиринк» – забавная девушка. Она лучше всех рассказывает сплетни. Каждый раз, когда она в Нью-Йорке, мы куда-то ходим вместе. Я беру трубку после первого звонка. Она в полной панике. Говорит что-то об «Эли Лилли», но я не могу разобрать, о чем она там бормочет. После того как я положил трубку, я не могу прекратить думать о ее звонке. И дело не в том, что она сказала, а как она это сказала. Что-то мне подсказывает, что я должен перезвонить. Я так и делаю, и она точно в такой же панике, как и во время первого нашего разговора. «Расскажи мне еще раз, но в этот раз медленно», – говорю я. «Эли Лилли» появились на ленте, – отвечает она, и ее слова наконец разборчивы. – Они снимают с продажи «Дженерик Прозак».

«Хорошо», – говорю я, надеясь услышать продолжение. Ну и что с того, что «Эли Лилли» снимает с продажи какое-то лекарство? Они все время это делают. «Дженерик Прозак» – очень легкие деньги для них.

«Ты не понимаешь, – говорит она. – «Сепракор» в прошлом году продал этого лекарства на двадцать два миллиона семьсот тысяч долларов и рассчитывал получить пятьдесят-сто миллионов в качестве компенсации за использование патента «Дженерик Прозак» к две тысячи третьему году». А теперь я совсем потерялся. «Подожди, – говорю я. – Так это «Эли Лилли» проводит сделку или «Сепракор»?» «Сепракор», – говорит она. – Они партнеры с «Лилли», развивают вместе «Дженерик Прозак». «Сепракор» в заднице».

А теперь все сходится. «Сепракор» – партнер «Эли Лилли», который прекращает с ним сотрудничество. У «Сепракор» фактически нет ничего. Цена их акций должна серьезно опуститься. Я звоню своему трейдеру из «Сити Групп» и покупаю 500 опционов «пут» SEPR («Сепракор»), эквивалент перевода 50 тысяч акций в «короткие» позиции. Акция в начале дня торговалась в районе 120 долларов, а сейчас – в районе 105 долларов. Цена уже опустилась больше чем на 10 процентов. Трейдеры по медицинским акциям с продающей стороны начинают звонить мне и спрашивать, почему SEPR «убивают». «Я точно не знаю», – отвечаю я. Я покупаю еще 500 опционов «пут»; цена опускается на 5 долларов. Я покупаю еще 500. Акции теперь торгуются в районе 99 долларов. Я не знаю, насколько сильно должна опуститься цена, но если они ожидали 50–100 миллионов в качестве процентных отчислений, а сейчас цифра 0, то цена наверняка должна серьезно упасть. Я покупаю еще 500 опционов «пут». Теперь у меня «коротких» позиций в эквиваленте 200 тысяч акций по средней цене в 99 долларов, а цена акции падает: 98 долларов… 97… 96… Продавцы на рынке начинают паниковать. Несколько брокерских фирм дают негативный прогноз по SEPR. Я звоню той девушке из «Лиринк» и спрашиваю, какая цена должна быть у SEPR? Она кричит своему аналитику. Тот отвечает, что правильная цена – девяносто.

Я перезваниваю своему трейдеру из «Сити Групп» и говорю ему продать мои две тысячи опционов «пут». Продавать опцион «пут» – это как покупать акции. «Продай их прямо сейчас, сделай это», – говорю я. Он перезванивает мне спустя несколько минут с отчетом, а акции торгуются уже на уровне 94 долларов. Я только что заработал 5 пунктов за десять минут на 200 тысячах акций. Миллион долларов. «Отличная сделка, чувак», – говорит мой трейдер из «Сити Групп». Я догадывался. Догадывался, что, когда остальные узнают о происходящем, это обернется крупным падением цены акции. Кому нужны исследования? Я смотрю вокруг, потому что хочу разделить с кем-то свою победу. Я хочу закричать: «Ну и как вы ко мне теперь относитесь, сучки!» Но я этого не делаю. Те, кому этот возглас предназначен, все равно не услышат. Раджа и Гэри этим утром нет в офисе, а Дейв и Кришен сейчас в конференц-комнате. Когда они вернутся на рабочие места, я как бы между прочим скажу, что заработал немного денег для фирмы. Когда они посмотрят на наш отчет о прибылях и убытках, они все поймут.

Увидев сделку, они спрашивают меня, как я сделал это. Я думаю о той девушке из «Лиринк», а потом о господине Шептуне. «Я увидел новости об «Эли Лилли» и просто сопоставил факты», – говорю я. И хотя, похоже, Дейв и Кришен горды и счастливы за меня, Гэри и в особенности Радж все пытаются понять, что еще я знал о сделке. Но они не получат от меня эту информацию. Теперь звонки от «Лиринк» принадлежат мне.

Глава 11

Первые полтора месяца 2001 года были нелегкими. Мы ждали резкого роста цен после падения в январе, но пропустили его. И теперь на рынке снова происходит массивная продажа акций. Мы теряем деньги. Позвольте повторить: мы теряем деньги. Это время, когда всем хедж-фондам нужно плавно вести свой корабль, чтобы выжить. Ну, пожалуй, за исключением «Мэдоф». Для хедж-фонда длинная цепь неудач или плохих решений приведет к негативным результатам, вызывая двойственные последствия. Первое – это оценка прошедших событий: та пятница на прошлой неделе, когда ты взял отгул, показывает, что ты ленив. Акции, которые ты мог продать в прошлом месяце с прибылью, но не продал, теперь символизируют твою глупость и бестолковый взгляд на рынок. За всеми работниками тщательно следят. Каждая сделка, мысль или ошибка из твоего недавнего прошлого становятся особенно заметны. Второе последствие описать немного тяжелее. Думайте о нем как о надвигающемся шторме. Тут показательно поведение собак. За час или два до начала сильного шторма они начинают лаять и заползать под стол. Это может происходить из-за изменения атмосферного давления или наэлектризованности воздуха. Или же причина в их обостренном слухе и сенсорных способностях. Или они просто внимательны. Во всяком случае, в начале 2001 года, если у «Галеон» была бы своя собака в офисе, она бы громко лаяла и искала укрытия где-то под столом в отделе торговых операций.

И именно в условиях надвигающегося шторма я вхожу в офис в День святого Валентина. Горстка конфет в виде сердечек «Поцелуй меня» лежит у меня на столе. Я не то чтобы ненавижу этот день, потому что это бы означало, будто мне есть до него дело. Я одинокий 31-летний трейдер на покупающей стороне. И хотя меня иногда подкалывают коллеги в офисе из-за того, что у меня нет серьезных отношений, моя жизнь развивается настолько быстрыми темпами, что у меня нет времени влюбляться. Помимо этого я слишком много развлекаюсь. Я трачу деньги, не задумываясь. Я тусуюсь со своими соседями по квартире, когда хочу. Я не готов к отношениям.

Я включаю свои компьютеры и закидываю розовое сердечко в рот. Проверяю электронную почту. Когда я поднимаю взгляд от экрана, Гэри уже сидит за своим столом. А я даже не слышал, как он пришел. У него рубец над глазом. Рана свежая, на ней блестит во флуоресцентном освещении недавно намазанный бацитрацин. Голова Гэри склонена, как у побитого человека. Он заторможенно берет трубку телефона.

«Гэри», – кричу я ему. Он медленно поднимает глаза, чтобы посмотреть на меня. Его кожа потускнела, он выглядит больным. Кажется, будто он не спал всю ночь. Очевидный вопрос вертится у меня на кончике языка, но затем я слышу, как голос внутри меня говорит: «Не спрашивай, не спрашивай». Я быстро отворачиваюсь к своему экрану и говорю: «Забей, я сам уже разобрался».

По очереди наши остальные коллеги появляются в офисе. Каждый видит рану над глазом Гэри, угрюмое выражение на лице и быстро отворачивается. Некоторые уже знают, что случилось. Сарафанное радио заработало сразу же после инцидента. Гэри, без сомнения, позвонил Керин; Слейн, возможно, уже поговорил с Руби, поскольку тот был с ними. Это забавно: я пришел в офис первым, но узнал обо всем последним. И хотя по телефону слухи горячо обсуждались, в офисе царит мертвая тишина. Слейн заваливается в офис последним, на полчаса позже обычного, и садится рядом со мной. Он не смотрит на меня. Я поворачиваюсь в его сторону, надеясь, что он со мной заговорит. Слейн натирает свой телефон влажной салфеткой с антисептиком, как делает каждое утро. Я продолжаю пытаться обратить на себя его внимание, но безуспешно. Он знает, что я смотрю на него. Слейн медленно поворачивает ко мне голову и наклоняется поближе. «Я дал ему пощечину», – шепчет он мне. Я заталкиваю четыре карамельных сердца себе в рот.

Конечно, в тот момент я не подозревал, как сильно отразятся эти слова на моей карьере. Я был поглощен эмоциями и любопытством. Вне зависимости от причин, которые к этому привели, Гэри нарывался давно. Никто не знает этого лучше меня. Но почему сейчас? И почему Слейн? Вопросы беспрерывно скачут в моей голове. А потом до меня доходит. За несколько дней до этого Радж начал подкалывать Слейна. «Почему ты спускаешь Гэри его шуточки?» – спросил он. И хотя Радж часто настраивает своих работников друг против друга – его обычная модель «петушиных боев», – он никогда раньше не делал этого с менеджерами высшего звена, по крайней мере я о таком не знаю. Но сейчас необычные времена. Мы не зарабатываем деньги, а Радж к такому не привык. Возможно, он думает, что маленькая внутренняя война встряхнет фирму. Ему нравится, что Слейн и Гэри борются за его внимание. Он наслаждается этим, как горячая девушка из группы поддержки какой-нибудь спортивной команды наслаждается тем, как за нее сражаются несколько поклонников. Но я сомневаюсь, что Радж предвидел, насколько далеко зайдет эта борьба.

Розенбах и Слейн пошли в тренажерку «Рибок», чтобы позаниматься вместе. Было 6 часов утра. После занятий они пошли в парилку, но были там не одни. Внутри находились еще двое мужчин. То, что произошло дальше, пересказывалось много раз в разных вариациях. Обнаженный и с полотенцем в руках, с капающим с лица потом, Гэри начал нападать на Дейва, говоря, как дерьмово тот работает в этом году. «Мы теряем деньги из-за тебя», – сказал он. Дейв, чьи мускулы сияли в пару, посоветовал Гэри прекратить, и не раз и не два, а три раза. Но Гэри не прекратил. У Гэри нет сигнала «стоп», когда дело касается унижения людей. Голос Гэри высокий и плаксивый, как буравчик дантиста. Слейн, в духе Бейби Рута,[64]64
  Бейби Рут (1895–1948) – знаменитый американский бейсболист. Проводится аналогия с эпизодом, когда в трети игры чемпионата США 1932 года Рут появился, чтобы показать пятно, расположенное на стадионе «Чикаго Кабз», где должен был появиться мяч после его удара.


[Закрыть] даже сказал Гэри, что сделает, если тот не прекратит. Но Гэри продолжал. И вот тогда это и произошло – пощечина открытой ладонью. Очевидно, рана осталась от удара ногтем большого пальца, который попал выше глаза Гэри. На мгновение, стоя совершенно голым в пару, Гэри оглушенно глазел на Слейна. «Двадцать лет дружбы, – прохныкал он, – спущены в унитаз». Потом он повернулся и вылетел из парилки.

Весь день я сижу между ними, и они не обменялись ни одним словом. Я начинаю чувствовать себя Берлинской стеной.[65]65
  Берлинская стена – укрепленная государственная граница между Германской Демократической Республикой и Западным Берлином (1961–1989).


[Закрыть] В один момент Радж отходит с Дейвом в сторону (но в пределах слышимости для меня) и говорит ему, что тот должен как-то взаимодействовать с Гэри, чтобы конфликт не мешал работе. «Это случилось не в офисе, – говорит Радж. – Это не моя проблема». Следующий день прошел так же, и всю неделю между ними держалась абсолютная тишина. Но все остальные активно обсуждают конфликт у начальства за спинами. Прошел слух, что жена Гэри звонила Раджу и сказала ему, что тот должен уволить Дейва. Она добавила, что Гэри страшно приходить в офис. Он боится за свою безопасность. И их вражду усиливает, если это вообще возможно, еще и застой на рынке. Я размышляю, случилась ли бы эта пощечина вообще, если бы мы все так же зарабатывали деньги. Конечно, на Уолл-стрит об инциденте узнали все. Но когда меня спрашивают о нем, а происходит это постоянно, я просто пожимаю плечами и говорю что-то вроде того, что вербальное насилие ничуть не лучше физического, завуалированно намекая на грубое поведение Гэри в офисе. Месяц спустя отношения между Гэри и Слейном настолько хрупкие, что что-то просто должно сломаться. И это что-то ломается.

Однажды утром Слейн просит меня пройти с ним в конференц-комнату. Он сидит напротив меня за столом. Ткань его рубашки фирмы «Айзод» натянута на груди до предела. «Этим утром я скажу Раджу и Кришену, что увольняюсь, – говорит Слейн. – Я собираюсь основать свой собственный хедж-фонд с двумя другими ребятами. – Его тон подразумевает, что он просто ставит перед фактом, но дружелюбно. – Я хотел, чтобы ты узнал первым». Нельзя сказать, что я сильно удивлен. Я знал: что-то должно произойти, и очень маловероятно, что Гэри уйдет из фирмы. Гэри – партнер-учредитель, он знает Раджа еще со времен работы в «Нидхэм». Я задумался над тем, как смогу справляться с Гэри один. «Думаю, ты должен остаться, посмотреть, как они будут к тебе относиться, – продолжает Слейн, будто прочитав мои мысли. – Если нехорошо, то приходи работать на меня». Слейн всегда защищал меня, а теперь он дал мне главный козырь против Гэри. Если я услышу от Розенбаха еще какое-нибудь говно, я, вслед за Дейвом, покину фирму. Эта мысль утешает меня. И одновременно ко мне приходит ясность мысли. Меня осеняет, что эта ситуация может обернуться в мою пользу. Поскольку Слейн уходит, я нужен «Галеон».

И вот так просто, как только Дэвид ушел, я стал единственным трейдером, ответственным за портфель медицинских акций, который стоит миллиарды долларов. Думаю, руководство поищет кого-то за пределами фирмы, кто помогал бы мне, но пока этого не произошло, все направление отдано мне на откуп. Я начинаю приходить в офис к 6 утра. Я должен знать все, что только можно, о здравоохранении. Я остаюсь после работы, чтобы задавать Кришену вопросы обо всех секторах. Я провожу три бизнес-ужина в неделю. Я ищу самых умных парней в трейдерстве, работающих с медицинскими акциями. Продающая сторона видит во мне новый «золотой билет». В моей ответственности теперь распределение комиссий. В первый месяц подстроиться было тяжело. Но на второй месяц я начинаю думать, что, несмотря на трудности, я вполне смогу с этим справиться. На третий месяц я начинаю верить, что мои боссы не собираются нанимать никого нового. Я не делаю ошибок; я справляюсь с потоком заказов. Я знаю все, что происходит в наших секторах, и Кришен полагается на мои аналитические выводы. Даже Гэри стал относиться ко мне как к трейдеру. А Радж задает мне вопросы о рынке. Все это и правда происходит.

Слухи и страхи в офисе, связанные со сделкой «Нортел», серьезно поутихли спустя несколько месяцев, однако нельзя сказать, что они исчезли совсем. Постоянно на каком-нибудь бизнес-ужине кто-нибудь да поднимет эту тему, но, как правило, в контексте общего выражения восхищения нашей фирмой. В конечном итоге на Уолл-стрит не так важно, как ты зарабатываешь деньги, важно, сколько ты зарабатываешь. И, несмотря на спад рынка, репутация «Галеон» продолжает расти – активы под нашим управлением стоят почти 5 миллиардов. Мы – один из крупнейших хедж-фондов на Уолл-стрит, насколько мне известно. И мы точно среди самых активных – торгуем с утра до ночи каждый день.

И хотя шок от ухода Дэвида тоже немного утихает, он все равно оставляет шрам. Начнем с того, что он забил клин между Раджем и Гэри. Слейн был лучшим другом Гэри, свидетелем на его свадьбе. После инцидента в парилке Гэри, насколько я знаю, больше словом не обмолвился с Дейвом. Но Радж, который всегда поступает как деловой человек, сохранил отношения со Слейном – по крайней мере, он заставил Гэри в это поверить.

Именно в течение тех трех месяцев в качестве главного трейдера «Галеон» по медицинским акциям мои отношения с Кришеном стали более доверительными. Я понял, что среди всех этих людей и характеров на Уолл-стрит Кришен – один из самых хороших парней. Он честный, справедливый и трудолюбивый, он не подходит под определение обычного портфельного трейдера-злодея. Каждый вечер он возвращается домой в Гринвич, чтобы побыть со своей семьей: у него растут два маленьких сына. Их рисунки украшают его рабочий стол. Кришен живо интересуется политикой и проблемами вне Уолл-стрит, такими как охрана окружающей среды. Я восхищаюсь тем, как он живет.

Не то чтобы я готов жить так, как он. Помимо того что я перешел на новую позицию и количество бизнес-ужинов резко возросло, на первый взгляд в моей жизни ничего особо не поменялось. И хотя я часто хожу куда-то с трейдерами по продажам, меня не сильно увлекают модные рестораны, в которых толпами сидят представители покупающей стороны и другие крутые ребята с Уолл-стрит. Я люблю надевать джинсы и футболки и ходить в мексиканские места на Верхнем Вест-Сайде, такие как «Ранчо» или «Санта-Фе». Однажды я пошел в «Санта-Фе» с трейдером по продажам, и, когда нам принесли счет, он сказал: «Похоже, я влип. Сумма слишком маленькая».

У моих ужинов теперь совсем новые цели и повестка дня. Когда Джон из «Голдман» предлагает мне встретиться, чтобы выпить чего-нибудь, я хватаюсь за эту возможность. И хотя я знаю, кто из нас главный, я наслаждаюсь тем, что я сижу рядом с ним и могу считать его своим приятелем. Более того, я думаю, что он поможет мне немного разобраться с той новой, незнакомой мне обстановкой, в которую я попал. Мы встречаемся в том же баре, что и в первый раз, на Верхнем Вест-Сайде. В этот раз я пришел раньше него. Он входит с широкой улыбкой на лице. Его жидковатые русые волосы растрепаны. Он протягивает руку, я встаю, и он крепко меня обнимает. «Терни, дружище, – говорит Джон. Он выпускает меня из объятий и делает шаг назад: – Посмотрите-ка на него. Совсем взрослый. – Он смахивает несуществующую слезу с глаз. – Я так тобой горжусь, – говорит он, хихикая. – Они уже с кем-нибудь проводили собеседование на позицию Слейна?» – спрашивает он.

«Насколько мне известно, нет», – отвечаю я. «Это хорошо, очень хорошо», – говорит он и отпивает немного виски «Джек Дэниэлс». – Я хочу, чтобы ты звонил мне первым делом с утра, – говорит он. – Я буду соединять своих фарма– и биотех-трейдеров с тобой. – Я впервые вижу, как Джон серьезно говорит о бизнесе. Он смотрит мне прямо в глаза. Его лицо практически ничего не выражает. – Они будут вкратце рассказывать тебе обо всем, что происходит в здравоохранении». И хотя я верю, что он пытается помочь мне, с уверенностью можно сказать, что он пытается помочь и себе. Мы заказываем еще по одному напитку и поднимаем тост за мое повышение. Я еще раз говорю ему, что, возможно, оно только временное. Но на самом деле я так не думаю, как и Джон. Я не верю, что меня могут понизить, да и он в это не верит. Я осушаю свой бокал, ставлю его на барную стойку и встаю. «Куда ты собрался?» – спрашивает он.

«На ужин, я говорил тебе о нем».

«Да ты и нашим, и вашим, – говорит он, изображая обиду. – Теперь, когда ты важный трейдер хедж-фонда, у тебя больше нет времени на таких мелких людишек, как я?» Я демонстрирую на лице выражение «Да брось ты», обнимаю его, и он наконец расплывается в улыбке. Я засовываю руку в карман, чтобы достать немного банкнот. «Давай не смущай меня», – говорит он. Я улыбаюсь, убираю купюры обратно в карман джинсов, поворачиваюсь и направляюсь к двери. «Мои ребята будут тебе по утрам звонить», – кричит он мне вдогонку. Я машу ему, не оборачиваясь, выхожу из бара в ночь и подзываю такси, чтобы поехать в Даунтаун.

Хотя, по определению, представители покупающей стороны – сильные личности, в «Галеон» никогда не было сомнений, на чьей голове корона, и до недавнего времени даже Кришен не осмелился бы покуситься на лидерство Раджа. Несмотря на то что Кришен ведет себя дружелюбно по отношению к партнеру и они вместе с женами ходят на светские вечера, он, видимо, комфортно себя чувствует в подчинении у «короля». Или, по крайней мере, так было раньше. А сейчас, похоже, они поменялись ролями. Раньше даже мысли не допускалось о возможности мятежа на «надежном корабле «Галеон», но, кажется, именно это и начинает происходить.

В пятницу я слышу крики, доносящиеся из кабинета Кришена. Он никогда ни на кого не поднимает голос, тем более на Раджа. Спустя несколько минут Кришен вылетает из кабинета. Он сосредоточенно держит стопку файлов, как защитник в бейсболе во время одноярдового забега. Впереди него, как «живой щит», идут три наших лучших аналитика по здравоохранению. Они проходят через весь офис и выходят через переднюю дверь, оставляя за собой вакуум. Все шепчутся и пожимают плечами им вслед. За исключением Раджа и тех четверых, кто только что вышел из офиса, никто не знает, что происходит. Но все понимают: это что-то серьезное.

Выходные тянутся, как последняя четверть в средней школе. Наконец в воскресенье во второй половине дня раздается звонок, и я слышу мягкую, как бы с распевом интонацию Кришена. Он говорит мне, что собирается основать свой собственный хедж-фонд в области медицины и хотел бы, чтобы я работал на него. Он дает мне адрес офиса, который временно снял, и мы договариваемся, что я приду на следующий день, в понедельник, чтобы поговорить.

Всю ту ночь я думал о разворачивающихся событиях. Всего несколько дней назад мысль о том, что Кришен покинет фирму, показалась бы абсурдной. Помимо того, что он предан Раджу, он сколотил целое состояние, работая в «Галеон». В 2000 году и Радж, и Кришен заняли места в первой десятке самых высокооплачиваемых менеджеров хедж-фондов. И, по крайней мере, в соответствии с одним из списков, 48 миллионов долларов, которые заработал Кришен в том году, – это почти в два раза больше того, что получил Радж. Почему еще Кришен смог бы отказаться от таких заработков, как если бы не был уверен, что этот шаг приведет его к баснословным доходам? Из-за всех этих размышлений я спал всю ночь урывками, думая, насколько эта возможность способна изменить мою жизнь и что такой шанс представляется один раз за всю карьеру. Что он собирается мне предложить? Позицию главного трейдера? Партнера? Партнера-учредителя? На этом уровне трейдеры получают процент от прибыли. Я попрошу десять, но соглашусь на пять. Мне нужно заснуть.

Первым делом утром в понедельник я звоню в свой отдел в «Галеон» и говорю, что мне нужно сходить к стоматологу. Я добавляю, что предупреждал об этом Кришена, чтобы у Гэри не возникло подозрений. Сомневаюсь, что это сработает, но других идей у меня просто нет. Я надеваю бежевые брюки и голубую рубашку и выхожу из дома. На дворе прекрасный день, начало июня. Временный офис расположился на углу Пятидесятой улицы и Шестой авеню. Я иду туда пешком.

В конференц-зале сидят Кришен и три аналитика, которые вышли вместе с ним в тот день из двери кабинета Раджа: Нейт, Анджели и Зенди. Нейту примерно сорок лет. Его волосы уложены гелем в идеальную прическу, квадратную на затылке, как любят республиканцы.[66]66
  Республиканцы – представители одной из двух главных (наряду с демократами) партий в США.


[Закрыть] Анджели тоже около сорока, и в ее черных волосах есть одна белая вызывающая полоса, дань уважения своей, теперь уже неочевидной, молодости. Зенди моложе меня. Она работала в лаборатории где-то в Великобритании. Думаю, ее родители были хиппи, и сейчас они, возможно, до сих пор думают, что она все еще пытается изобрести лекарство от какой-нибудь болезни. Кришен начинает с извинения за сцену, которая разыгралась из-за него в пятницу. Он рассказывает мне немного больше о том, что произошло. Он подошел к Раджу с идеей передать часть активов вновь образуемому дочернему хедж-фонду по здравоохранению. Кришен надеялся получить одобрение проекта. И, хотя он не рассказывает мне все более детально, с его слов, Раджу принадлежала бы роль инвестора в этой новой венчурной фирме. Сначала Радж внимательно выслушал и пожал руку Кришену. Но, когда тот вернулся с обеда, Радж уже предложил его позицию Анджели. Он пытался выдавить Кришена из фирмы и не позволить ему забрать с собой своего аналитика. Таким образом Радж посылал Кришена на хер.

Но, несмотря на волнующие события пятницы, у Кришена, кажется, все хорошо. По правде говоря, позитивная энергия, которую он излучает, заразительна. Я чувствую, что это может стать для меня отличным шансом. Все на Уолл-стрит говорят о своем «числе». Обычно оно одно– или двузначное; по крайней мере, в той страте, к которой я отношусь, это около пяти или десяти. Это – количество миллионов, которое должно быть у тебя на счету в банке, чтобы ты смог покинуть Уолл-стрит. Чем дольше ты там работаешь, чем больше у тебя детей, чем лучше образовательные учреждения, которые они посещают, чем больше бывших жен и плохих активов у тебя, тем больше это число. Я никогда не встречал кого-либо, кто бы достиг его и покинул Уолл-стрит.

В первый год работы в «Морган» мне сказали, что, если я останусь на Уолл-стрит дольше, чем на пять лет, то никогда оттуда не уйду. Они назвали это «Золотыми наручниками». «Может быть, для вас это и так, – ответил я им, – но я не такой». Я не собирался позволять деньгам диктовать мне, как мне жить. Такое отношение сослужило мне хорошую службу. К своему 31-летнему возрасту я проработал на Уолл-стрит семь лет. Я не уверен, какое у меня «число», но пяти миллионов может быть вполне достаточно. Когда я сижу в офисе Кришена, эти цифры так и пляшут у меня перед глазами. Помимо зарплаты в 150 тысяч долларов, Кришен предлагает мне три процента акций компании. Я отвечаю ему, что хочу десять. Договорились мы на пяти.

Теперь мне осталось только уволиться. В офисе «Галеон» как будто включили отопление. Воротничок моей рубашки влажный от пота. Я не знаю, почему так переживаю. Неожиданно я чувствую себя ребенком, который идет на задний двор школы на стрелку с местным хулиганом. Спрашиваю Гэри и Раджа, есть ли у них минутка поговорить. По выражению их лиц видно: они понимают, что происходит. Мы заходим в маленькую пустую комнату.

Я подготовил целую речь. Я тридцать раз прокрутил ее у себя в голове по пути сюда. По какой-то причине эти же самые слова звучат не так веско, когда я их говорю вслух. «Я хотел бы поблагодарить вас за ту возможность, которую вы мне дали, и за все, что вы сделали для меня…» Пытаюсь не отводить взгляд, но это тяжело. Я вижу, как колесики начинают вращаться у Раджа в голове еще до того, как дохожу до середины своей речи. Он слегка кивает своей большой головой с каштановыми волосами. Его обычно счастливое лицо теперь нахмуренное и недружелюбное. Когда я заканчиваю свою речь, он отвечает, что ему надо поговорить с Гэри с глазу на глаз. Я стою у своего стола и жду. Все трейдеры смотрят на меня, они сгорают от желания спросить, что происходит; они, в общем-то, и сами обо всем догадываются, но им нужны детали.

Когда Радж выходит из кабинета всего несколько минут спустя, он выглядит как бык, который готовится к нападению. Но его слова взвешены. «Мы дадим тебе триста тысяч, чтобы ты остался, – говорит он. Вот так просто. Триста кусков. – И мы переведем их тебе на банковский счет сегодня же». Я не знаю, считают ли они меня слишком ценным сотрудником или просто не хотят, чтобы я ушел к Кришену; скорее, верно последнее. На мгновение я задумываюсь над предложением. Но еще из дома я позвонил своему дяде Такеру и рассказал о ситуации. Он всегда давал мне ценные советы по карьере, и последний был самым ценным.

«Когда ты принимаешь решение, не отступайся от него, – сказал он. – И если ты все же решишь уволиться, не позволяй им отговорить тебя от этого, поскольку они никогда не забудут, что смогли это сделать». Я знал, что он прав. Радж и Гэри никогда не забудут день, когда я принял от них 300 тысяч долларов. Однажды они каким-нибудь образом обязательно получат свои деньги назад. Я смотрю на огромного детину, стоящего передо мной. В его глазах играет злость. «Спасибо, – говорю я, – но я уже дал обещание». Я поворачиваюсь и выхожу из «Галеон» в последний раз.

Летом 2001 года была основана компания «Аргус Партнерс». Мой первый шаг – звонки своим трейдерам по продажам, тем, кто покрывал меня, когда я работал в «Галеон». Сначала я удивлялся тому, как холодно они со мной общались. А потом понял, что такая «машина для убийств», как «Галеон», не будет сидеть сложа руки, пока «Аргус» развивается и превращается в конкурента. Гэри сказал всем трейдерам, покрывающим «Галеон», что если они будут работать со мной, то не смогут больше вести дела с ним. А это означало бы для них потерю многих миллионов долларов в качестве комиссий.

Я договорился о личной встрече с представителями каждой трейдерской конторы на Уолл-стрит. Гэри может запугать тех трейдеров, с которыми я сотрудничал раньше, чтобы они больше не покрывали меня, но он не может помешать заключить новые договоренности. Я действительно верю, что «Аргус Партнерс» – это скоростной экспресс, и если трейдеры не хотят остаться на обочине, им лучше запрыгивать в него сейчас. Чтобы излучать уверенность в себе, я решаю вложиться в свой имидж, купив пару-тройку новых костюмов.

Я вхожу в «Барнис», одетый в мешковатые шорты, футболку и сланцы. Если не брать в расчет повседневные вещи, думаю, у меня неплохое чувство стиля. Но на моей лодыжке тату Вождя Ваху, талисмана «Кливлендских индийцев», поэтому я, конечно, не Айзек Мизрахи.[67]67
  Айзек Мизрахи (род. в 1961 г.) – американский дизайнер одежды и телеведущий. Наиболее известен модными коллекциями, созданными для собственного бренда «Isaac Mizrahi».


[Закрыть] Продавец видит, что я бесцельно шатаюсь по магазину, и спрашивает, может ли он мне чем-нибудь помочь.

Я говорю ему, что работаю в хедж-фонде и что мне нужно несколько новых костюмов. Меня немедленно отводят в закрытую примерочную, где меня тщательно осматривают два стилиста по имени Питер и Кевин: они спрашивают, как бы я описал свой стиль?

«Старый Голливуд, – говорю я. – В духе Кларка Гейбла[68]68
  Кларк Гейбл (1901–1960) – американский актер, кинозвезда и секс-символ 1930—1940-х годов, носивший прозвище Король Голливуда.


[Закрыть] или Богарта».[69]69
  Ха́мфри Бо́гарт (1899–1957) – американский актер, в 1920–1930 годах участвовал в бродвейских постановках.


[Закрыть] Я бессовестно вру, но уверен, что смогу импровизировать.