Текст книги "Она так долго снилась мне…"

Лиор

Дни кружились в ритме, который диктовало состояние Серены. Я старалась поддерживать в ней силу духа и хорошее настроение. Рассказывала ей смешные истории из собственной жизни, кое‐какие пикантные и забавные приключения Эльзы. Я стремилась сделать из своей жизни окно в большой мир, которому она уже не принадлежала. Добивалась того, чтобы она отождествляла себя со мной, включалась в мою судьбу, в мою повседневную жизнь – так приговоренный к смерти вдыхает свежий воздух через окошко своей камеры. Потом я читала ей газеты и комментировала новости, мобилизуя все свои знания и эрудицию, используя всю иронию, на которую только была способна. Иногда я ставила фильм, и мы его смотрели, лежа на ее кровати, держась за руки.

Когда наступал черед чтения, мы руководствовались ее выбором. Как и я, она предпочитала книги о любви. Не женские романы с примитивной интригой, но те, которые описывают благородные и возвышенные чувства. Мы договорились, что книги будем брать из ее библиотеки – те, что она любила и хотела открыть для себя вновь в звучании моего голоса, в моих эмоциях. Ее радовало, когда я живо реагировала на какие‐то фразы или повороты сюжета, а в предвкушении некоторых отрывков она начинала чаще дышать, словно желая сказать мне: «Вот увидишь, сейчас будет потрясающий момент!»

Мы с каждым днем узнавали друг друга в этом круговороте чувств.

Язык, которым общалась с нами Серена, состоял из вздохов, едва ощутимой мимики лица, взмахов ресниц, тихих звуков и легких, чуть заметных улыбок. Ее пальцы тоже могли двигаться, и часто она гладила меня по руке, чтобы поблагодарить, что я здесь, рядом с ней, что мы можем общаться, что доверяем друг другу.

Она редко пользовалась своим стилусом и если все‐таки просила его, то, как правило, писала мне, что очень признательна за чтение, или спрашивала, как у меня дела. Каждый раз она была очень немногословна. Не знаю, объяснялась ли ее краткость физической слабостью или, как считал ее отец, выверенным решением постепенно отойти от действительности, подготовить близких к своему неминуемому уходу.

Я старалась быть предельно искренней, не скрывать своих чувств. Открывала ей сердце, чтобы согреть ее его теплотой. Порой случалось, правда, что силы покидали меня, и я переигрывала, пытаясь скрыть от нее свои душевные метания. Но она видела меня как на ладони. Она была полностью раскрыта навстречу мне. Словно ей были доступны самые потаенные глубины моей души. Наша духовная общность была так велика, что порой я решалась даже прочитать ей те тексты, которые писала. Обычно я никому их не показывала, даже Эльзе. Она всегда благодарила меня тихой улыбкой или ласковым словом на экране компьютера.

– Вы постоянно задерживаетесь допоздна, Лиор, – сказал мне мсье Лучиани.

На часах было около девяти. Он как раз вышел из своего кабинета, а я собиралась уходить, и мы столкнулись в коридоре.

– Просто то, что я делаю, мне очень трудно расценить как работу, – сказала я ему безо всякого бахвальства.

Его лицо на мгновение осветилось нежностью.

– Я заплачу вам за дополнительные часы, – объявил он.

– Вы мне и так неплохо платите, – ответила я.

Он пропустил мои слова мимо ушей.

– Я подумал вот о чем… почему бы вам не остаться здесь. Дом стоит почти пустой, три четверти никем не заняты. Я мог бы предложить вам практически отдельную квартиру.

– Спасибо, но я хотела бы вернуться сегодня домой. Мне необходимо иногда выходить, чтобы побыть в таком месте, которое я полностью считала бы своим. К тому же я делю квартиру с подругой, и мне не хотелось бы ее подводить.

– Понимаю, – пробормотал он. – Но, может быть, нужно отвезти вас домой?

У меня возникло искушение согласиться, я и правда очень устала, но потом меня бы замучила совесть, что я в такое время выдернула из дома Клода.

– Нет, спасибо, мне хочется немного пройтись пешком.

– Тогда хорошего вам вечера, Лиор.

У выхода меня остановила Джеральдина:

– Постой, возьми‐ка вот это.

У Джеральдины было лицо женщины, которая успела пожить в свое удовольствие, пока ее формы были пышными, а ноги еще не стали варикозными и отекшими. Она часто ждала меня возле двери, чтобы дать мне с собой ужин на двоих, чем невероятно радовала Эльзу.

– Спасибо, Джеральдина. Я боюсь, скоро разжирею от всех вкусностей, которыми вы меня кормите, – ответила я.

– Ну, тебе еще есть куда толстеть! Кроме того, либо я их отдам тебе, либо выброшу, так что бери, и все.

Она пыталась уверить меня, что речь идет об остатках обеда. Но я прекрасно знала, что она готовит специально для меня – все вплоть до десерта.

– Знаешь, через два дня мать приедет? – спросила она.

– Да, мсье Лучиани мне сказал.

– Стерва она, вот что, – пробормотала Джеральдина, насупившись. Она явно ждала, что я начну вытягивать из нее подробности.

К приезду матери Серены все готовились как к какому‐то важному событию. Клод и Джеральдина явно чего‐то побаивались. Мсье Лучиани делал вид, что ему все равно.

– Ой, это торт «татен»? Обожаю его! – воскликнула я, пытаясь сменить тему.

Джеральдина тут же забыла о своем намерении позлословить и расплылась в довольной улыбке.

– Ну, расскажешь мне, как там все было!

Мать Серены приехала рано утром и закрылась с дочерью. Я ждала на кухне в компании Джеральдины и Клода.

– Она никогда долго не сидит. Час, не больше.

– Час в месяц, – язвительно отозвалась Джеральдина. – И это мать, между прочим.

– Не думаю, что мы имеем право ее осуждать, – мягко заметил Клод. – Она в депрессии с тех пор, как дочь заболела. И с каждым приходом сюда все глубже погружается в отчаяние.

– А Серене от ее визитов только хуже, – вставила кухарка, поставив передо мной чашку с кофе и большой кусок торта.

Я с ужасом посмотрела на него.

– Ты что, не любишь торт‐пралине? – спросила она.

– Почему, люблю… Но не на завтрак же…

– Ну да? – удивилась она, посмотрев на торт. – Ладно, тогда я заверну тебе с собой. А что до той стервы, что мы обсуждали, нет ей прощения. Если ты мать, будь рядом со своим ребенком, и все тут.

Клод закатил глаза к небу и заговорщицки улыбнулся мне.

Мы ждали около часа и наконец услышали стук каблуков по мраморным ступенькам лестницы. Потом дверь в кухню открылась, и бывшая мадам Лучиани появилась на пороге. Она чуть задыхалась, глаза покраснели от слез. Клод встал, готовый выслушать ее. Джеральдина повернулась спиной и принялась мыть кофейные чашки.

– Вы Лиор? – спросила она. – Не могли бы вы выйти со мной, нам нужно поговорить.

Я пошла за ней к выходу.

Эта женщина была все еще красива. Походка, легкие движения, гордая посадка головы придавали ей аристократический вид, и мне легко было представить, как тридцать лет назад она царила в этом доме, одаривая многочисленных гостей своим вниманием и благосклонностью.

– Я знаю, что вы обо мне думаете, – начала она. – Я знаю, что все в этом доме обо мне думают.

– Я вообще ничего не думаю. Я тут…

Она не дала мне закончить фразу:

– Это не важно. Я плохая мать, знаю. И сейчас отвечаю за это в полном объеме. И всю жизнь буду отвечать. Дочка говорит, что она на меня не в обиде. Но я уверена в обратном.

– Она всегда говорит правду. Больные редко взваливают на себя тяжесть лжи.

– Только в случае, если надо кого‐то успокоить, – добавила она. – Серена хочет утешить меня перед тем, как…

Мука исказила ее лицо, и страшное слово повисло в воздухе.

– Если бы вы знали ее раньше! Вы бы ее точно полюбили, – выговорила она сквозь слезы.

– Я и так ее люблю, – ответила я.

Она молча кивнула.

– Вы вроде хотели со мной поговорить, рассказать мне что‐то? – спросила я.

Она на мгновение замешкалась.

– Я хотела вас поблагодарить.

– Поблагодарить меня?

– Роберто рассказал мне, что вы для нее делаете, какую важную роль играете сейчас в ее жизни. Я вами восхищаюсь.

– Спасибо, мне очень приятно.

Она оглянулась вокруг, чтобы убедиться, не слушает ли нас кто‐то, потом взяла меня за руку и наклонилась ко мне.

– Но… не доверяйте ему, – прошептала она.

– Кому я не должна доверять?

– Моему бывшему мужу. Это человек‐манипулятор.

Мы услышали, как открылась дверь, обе подняли головы и увидели на верхней ступени лестницы мсье Лучиани. Выражение его лица было суровым, я прежде никогда такого у него не видала. Их взгляды на мгновение скрестились в воздухе, потом мать Серены повернулась ко мне. И мне показалось, что она смотрит на меня так, словно первый раз увидела, пристально вглядываясь в каждую черточку.

– А вы и правда на нее похожи, – в конце концов заключила она.

Слова эти прозвучали серьезно, почти торжественно, и вдобавок она в этот момент крепко сжала мне руку. Я поняла, что таким образом она старалась донести до меня нечто важное.

Я пошла к Серене. После разговора с ее матерью меня не покидало какое‐то неприятное, тревожное ощущение.

По щекам моей подруги струились слезы.

Я бросилась к ней, порывисто обняла.

– Не плачь, деточка моя дорогая…

На экране ее компьютера еще светились слова:

Я люблю тебя, не сомневайся ни минуты.

– Тебя расстроило, что мать сомневается в твоей любви?

Она опустила ресницы, отвечая на мой вопрос.

– Я ей сказала, что нужно верить тебе, нужно доверять.

Она посмотрела мне прямо в глаза, и в ее глазах я увидела какой‐то необычный отблеск.

– Что случилось? – забеспокоилась я. – Ты хочешь мне что‐то сказать?

Было видно, что она колеблется. Одна рука ее ожила, взялась за стилус, потом Серена, видимо, передумала, положила его и отвела взгляд.

– Ты что‐то хотела мне сказать, – настаивала я.

Она показала мне глазами на компьютер.

Мне предназначалась та же фраза, что и ее матери.

Я люблю тебя, не сомневайся ни минуты.

– А с какой стати я буду сомневаться? – удивилась я.

Она с усилием подняла стилус и написала:

Моя дорога светла, мой путь – это и твой путь.

– Я не понимаю, Серена, – прошептала я в недоумении.

Но она уже закрыла глаза, показывая мне, что устала и не хочет больше никаких вопросов.

– Вот оно как! Говорила я, что в этой истории есть что‐то подозрительное! – возбужденно воскликнула Эльза.

Я только что рассказала ей о сегодняшних событиях.

– Значит, мрачный красавец Лучиани – манипулятор.

– Вообще‐то таковы все богатые люди, как же иначе?

– Да, но что ему надо конкретно от тебя? Какие предположения? – Она соскочила с кровати и принялась деловито прохаживаться по комнате, словно детектив из фильма.

– Эльза, ну нет же ровным счетом ничего подозрительного, – сказала я, чтобы унять ее активность.

– Нет уж, тут дело серьезное, – торжественно заявила она. – Есть о чем призадуматься. Пораскинем мозгами.

– Прекрати строить из себя идиотку, ну пожалуйста.

– Ах, вот так? Косметичка не может позволить себе заявить, что хочет пораскинуть мозгами, ее тогда сразу записывают в идиотки? Рассмотрим разные предположения. Версия первая: эта женщина просто‐напросто хотела сказать тебе, что мсье Лучиани не имеет привычки выполнять свои обещания. Версия вторая: этот человек хочет сделать тебя своей приемной дочерью, и ты будешь заперта в золотой клетке. Это подтверждает его желание нанять девушку, которая была бы похожа на его дочь. Версия третья: он хочет усыпить тебя и извлечь из тебя соответствующие органы, которые позволят спасти его дочь.

Она перевела на меня вопрошающий взгляд.

– Пальцем в небо, – сказала я раздраженно.

– Ну и ладно, зато какой потрясающий сценарий для фильма, а? Отец‐миллиардер, у которого умирает дочь, похищает юную девушку, чтобы взять у нее органы, необходимые для спасения его обожаемой доченьки.

– Такое уже было.

– Ох! Мне вот тоже показалось, старо… значит, остаются два варианта: либо психически неустойчивый миллиардер запрет тебя в своем замке, либо тебя кинут на всю зарплату.

– Эти люди не способны причинить мне какое‐либо зло.

– Ну а сама ты как думаешь: что имела в виду бывшая жена моего будущего мужа?

– Она хотела мне сказать, что я не выйду из этой ситуации без потерь. Что мсье Лучиани втравил меня в историю, которая заберет все мои душевные силы, и прекрасно это осознавал, но ему наплевать, потому что его единственная забота – благополучие дочери. Но разве мы можем сердиться на него за это? В любом случае, когда я соглашалась на эту работу, я знала, на что шла. Вот и все, что хотела мне сказать мать Серены, я ни секунды не сомневаюсь.

– А как ты объяснишь слова Серены про дорогу и путь?

– Теряюсь в догадках, – призналась я.

-7-
Любовь – это встреча

Иона

Был день, ничем не отличающийся от всех остальных.

Вопреки утверждениям авторов любовных романов, великие события не происходят в какие‐нибудь особенно выдающиеся или необычные моменты. Они редко представляют собой, как ни странно, кульминационный момент, нагнетаемый и подготавливаемый событиями предыдущего дня или ночи, апогей целой череды необыкновенных происшествий. Нет, они часто возникают как по волшебству посреди заурядной обыденности и потому в ее скучном сером обрамлении кажутся еще прекрасней. События эти словно вырывают нас из рутины повседневности, ломают привычные, навязшие в зубах схемы, и в том их особенная сладость и заманчивость. Они пробуждают наши чувства, напоминают нам, что мы еще живы.

Тем не менее каждый такой исключительный момент, будь то любовь с первого взгляда, рождение ребенка, судьбоносная встреча или прочтение важной для тебя книги, оставляет нас в уверенности, что вся предыдущая жизнь была лишь его преддверием, и мы, в духе коварного ревизионизма наших воспоминаний, перекрашиваем историю событий в те цвета и оттенки, какие продиктует душевный порыв.

Проще говоря, тот день был не более радостным, не более мрачным, чем предыдущие, и все же он принес мне самую важную встречу в моей жизни.

Часы и дни уплывали с удручающей тоскливой неспешностью, финансовые заботы по‐прежнему не давали мне покоя, по‐прежнему я радовался, приходя в магазин, вдыхая чудесный запах книжной пыли и приветствуя своего старика‐начальника, по‐прежнему со страстью погружался в чтение нового романа.

И тут вошла она.

Она была в джинсах и голубом свитере, в теплой мужской куртке. Длинный шарф, неуклюже повязанный вокруг шеи, обматывал и ее длинные темные волосы. Ее глаза лучились жизненной силой – по контрасту с бледностью кожи и тонкостью черт.

Несколько секунд, которые я наблюдал за ней впервые, до сих пор не покидают меня. Я был охвачен необъяснимым чувством, оно шло откуда‐то извне, подчинив себе мой мозг и мое тело, отдав меня во власть неизвестному доселе закону. Показалось ли мне, что она красива? Несомненно, но я не способен был объяснить, что в ее внешности – чуть капризная линия пухлых губ, светлые ясные глаза, летящая тонкость скул – очаровало меня более всего. Была ли она по‐настоящему красива? Для меня – конечно. Это был такой тип женской красоты, который не сводится к правильности черт. Такой тип красоты, который не вписывается ни в какие эстетические каноны, но устанавливает свои правила и создает новую гармонию, основанную на хрупкости, изяществе, живом непостоянстве выражений и неизъяснимой прелести всего облика. Часто глаза мужчин, привыкших к шаблонам, скользят по таким женщинам, не замечая, не имея способности оценить и понять их; и сами эти чудесные женщины обычно даже не ведают, каким удивительным могуществом могут обладать их лица, каким необычным светом они озарены.

Явившееся передо мной создание еще отличалось природной грацией, благородной посадкой головы, очаровательной нерешительностью, какой‐то отрешенностью, словно она здесь и не здесь одновременно. И еще – девушка была грустной. Может, это скорее была даже не грусть, а печаль, которая освещала изнутри ее черты и словно приподнимала над реальностью. Увидев ее, я был не только потрясен, но еще взволнован и растроган. Так некоторые пейзажи, потрясая своим великолепием, вызывают при этом чувство удивительного умиротворения.

Она обвела взглядом магазин: с нежностью оглядела книжные полки, улыбнулась необычной обстановке, а на меня не обратила никакого внимания. Направилась прямиком к полке, возле которой я читал, отметила про себя мое присутствие, тотчас же забыв о нем, и принялась изучать обложки. Я, не в силах сдвинуться с места, любовался ею, совершенно при этом не понимая, что же меня так взволновало.

Только собрав усилием воли свои мысли воедино, я сумел стряхнуть с себя парализующую одурь и со всей очевидностью понял: это была девушка из моего сна!

Когда эта мысль окончательно сформировалась у меня в голове, я тут же счел ее нелепой. Переворошил свои воспоминания: да, действительно похожа. Есть вроде портретное сходство, та же хрупкость и нежность черт. Такие же неторопливые изящные движения.

Но положа руку на сердце: я ведь никогда не мог подробно рассмотреть лицо гостьи моих снов! Тем не менее идея крепко засела у меня в голове, и избавиться от нее не было никакой возможности.

Я по‐прежнему недвижно сидел на месте, лихорадочно перебирая воспоминания и пытаясь сравнить и сопоставить внешность девушки из сна и девушки у книжной полки, как вдруг в поле моего зрения попало лицо мсье Гилеля. Выражение на нем было одновременно лукаво‐заговорщицкое и упрекающее, словно он хотел сказать мне: «И долго ты будешь вот так сидеть и таращиться на нее?»

Взяв себя в руки, я вновь погрузился в чтение, заметив, однако, краем глаза, что мсье Гилель встал из‐за стола и, покачивая головой, с благожелательной улыбкой на устах направился в нашу сторону. Украдкой я продолжал наблюдать и за девушкой. Она взяла книгу и раскрыла на середине, явно в поисках определенной страницы. Начала читать, слегка склонив головку набок, грациозным жестом подбирая пряди волос, падающие на страницы. Читала она быстро и страстно, забываясь в чтении, и по лицу ее пробегали отсветы книжных страстей.

Почитав страниц тридцать, она бережно отложила том. Пальцы ее погладили обложку, задержавшись на мгновение, затем она повернулась на каблуках, бросила едва слышное «до свидания», улыбнулась мсье Гилелю, слегка кивнула мне и вышла из магазина.

Я проводил ее взглядом, и потом ее образ долго стоял у меня перед глазами.

– У меня создается впечатление, что тебя пленила эта юная особа, – заметил, подойдя ко мне, мсье Гилель.

В голосе его слышалась легкая ирония, на лице бродила лукавая улыбка. Он не дождался ответа и присел рядом со мной в той же позе и так же уставился на дверь.

– Мне она тоже нравится, – сообщил он. – Ну, скажем, она понравилась бы мне, если бы я встретил ее, когда был молод. А я был вполне ничего себе, между прочим! Не такой, конечно, высокий здоровяк, как ты, но тем не менее имел успех. – Он махнул рукой, словно желая отогнать непрошеные воспоминания. Потом подошел к столу, на который девушка положила книгу. – Обычно она приходит по вторникам, с утра. Никогда не видел ее во второй половине дня. Это хорошая клиентка, она всегда покупает у меня любовные романы. Ей нравятся те, что хорошо кончаются. Очень скромная девушка, всегда только улыбнется мне, выберет несколько книг, заплатит и уйдет. Но иногда она приходит сюда исключительно для того, чтобы побыть среди книг. Однажды она открыла вот этот самый роман, начала его читать. Я был, признаться, удивлен ее выбором. Я даже подумал, что она ошиблась. Но с тех пор это стало ритуалом. Каждый раз, когда она приходит сюда, она продолжает с того места, где остановилась.

– А почему она его не купит?

– Откуда мне знать? По‐моему, она ждет чего‐то от этого произведения.

– Может, она предчувствует, что это ее книга‐светоч?

– Ох, не думаю.

Мсье Гилель замер, снял очки и принялся неторопливо поглаживать дужки. Он делал так каждый раз, когда искал нужные слова и старался облечь мысль в наиболее ясную и четкую форму.

– У нее странные отношения с этой книгой, – наконец сказал он. – Иногда она восторженно хватает ее, читает со страстью, а закрыв, с преданным обожанием смотрит на обложку. Но порой на лице ее недоверчивое выражение, иногда кажется, что она чувствует себя оскорбленной автором. Или она просто боится того, что прочтет дальше? Я думаю, она отдает себе отчет в том, чего можно ждать от этой книги.

Я схватил книгу:

– О, «Любовь властелина»11
  Роман Альбера Коэна. Был написан в 1968 году и получил Гран-при Французской академии. Его сравнивают с «Лолитой», «Поисками утраченного времени» и «Улиссом».


[Закрыть]! Потрясающая вещь, – пробормотал я.

– Это правда. Но тем не менее это ужасная книга! – воскликнул он. – Она рассказывает о любви все, открывает всю подноготную, препарирует, лишает налета тайны.

– Я с вами не согласен. Сила этой книги в том, что она вернула любви ее подлинный масштаб. Она лишает любовь всех ухищрений и сладких сюсюканий, чтобы позволить читателю увидеть ее воочию, без прикрас, ощутить и чувством, и разумом. Для меня этот роман был откровением.

– Откровением? Ты серьезно? – удивился он. – Однако он не стал твоей книгой‐светочем. – В его глазах мелькнуло лукавство. – А знаешь почему? Даже если тебя и восхищает гений автора и красота текста, тебе не может нравиться, когда так безжалостно обнажают чувства.

– С чего вы это взяли?

– Тебе близок критический склад ума автора. Ты так же стремишься к абсолюту и жаждешь истины. Но ты слишком молод, чтобы принять его цинизм. Кстати, Альбер Коэн написал этот роман в момент мучительной депрессии, когда бремя лет придавило его, когда он почувствовал себя дряхлым и немощным. Ты недостаточно стар и недостаточно желчен, твоя прозорливость не способна окончательно разъесть юношеский романтизм. В тебе еще живет надежда на настоящую любовь.

Я смотрел на него во все глаза: как он, оказывается, правильно и тонко понимал, что я за человек!

– И на чем же вы основывались, когда составляли свое мнение обо мне?

– На твоих книгах. Особенно на первой. На твоем решении больше не писать, кстати, тоже. И… на том, как ты на нее смотрел.

– И как же я на нее смотрел? – с интересом спросил я.

– Как Иаков глядел на Рахиль, Солаль на Ариадну, Жюльен Сорель на госпожу де Реналь.

– Не слишком вы меня обнадежили, – ответил я, несколько растерянный: старик видел меня насквозь. – Все эти истории или сопряжены с муками и бедами, или плохо кончаются.

– Конец любовной истории принадлежит только самим влюбленным.

– А вы когда‐нибудь смотрели так на женщину? – осмелился я тогда спросить.

– Не на женщину. На девочку.

– На девочку?

– Мы были тогда совсем детьми.

– Кто она была?

Он снял очки, протер глаза и задумался:

– Соседка. Это она открыла мне всю красоту книг. И она же объяснила мне, как их классифицировать.

На его лице появилась грустная улыбка, взгляд затуманился, точно обратился внутрь себя, в глубь души.

– И она же помогла мне найти мою книгу‐светоч, – добавил он.

– Так вы для себя ее нашли? – удивился я.

– Да.

– Это роман?

Он сощурился, в глазах мелькнула грусть.

– Не роман, не рассказ. Особенная книга.

– А что за книга?

– Эту книгу читали ее отец и отец ее отца. Книга, в которую погружались мои предки, чтобы постичь смысл своего существования.

– Но как же она называется? – спросил я, вконец заинтригованный.

– У нее нет определенного названия.

– У нас есть здесь хоть один экземпляр? – спросил я.

– Нет, мы давно поссорились. Книга эта вошла в мою жизнь вместе с той девочкой и покинула ее вместе с нею. – В его голосе прозвучал сдержанный гнев. – Однако она рассказывала много интересного о любви, – заметил он с нотками ностальгии в голосе.

– Например?

Он не решался продолжать, пытаясь оценить мою способность понять то, что собирался мне доверить.

– Надеюсь, ты сумеешь услышать меня и понять. В этой книге написано, что, создавая людей, Господь взял одну душу и разделил ее на две части, две половинки, которые стали самостоятельными существами. Но эти два новых существа ощущают недостачу, им обоим чего‐то не хватает. Вернее, кого‐то, и они всю жизнь ищут этого другого, свою половину. Любовь, понимаешь ли, это союз двух человек, рожденных от одной души.

– Это теория предназначения?

– Да, притом что слова «теория» и «предназначение» не способны охватить все богатство этой идеи.

– Это ведь религиозная концепция, да?

– Не только. В «Пире» Платона Аристофан подходит к этой идее вплотную. По его концепции, люди созданы парами, двое мужчин, две женщины или мужчина и женщина, а потом их разделили боги, потому что на них разгневались. Страдая от разлуки, они стараются найти утраченную пару. Они стремятся к целостности, к которой ведет их Эрот. Потом эта идея была потрепана и опошлена романтизмом, постепенно термины утратили смысл.

– Но, если следовать вашей теории родственных душ, как эти половинки, родившиеся из одной искры, могли узнать друг друга?

– С самого момента расставания каждый носит в себе смутный образ другого. Этот образ запечатлен в самой потаенной глубине души. И в день встречи мы сразу узнаем его.

Слова старика вызвали во мне смутное волнение.

– Тем не менее стольким мужчинам и стольким женщинам не удается его найти, – возразил я.

– Чтобы найти свою половинку, нужно быть чистым, не следует уходить далеко по пути иллюзии, необходимо трепетно хранить в себе образ того, кто создан одновременно с тобой. В противном случае этот образ размывается, искажается, на него накладываются другие лица, которыми мы пытались подменить его. И с этого момента мы теряем способность узнать свою вторую половину.

– И в этом случае мы можем пройти мимо человека, который нам предназначен?

– Согласно этой теории, да. И поэтому нам нужно бороться против всех ложных идей, которые мы себе сочиняем, нужно очистить сердце и душу, вытряхнуть из них весь ненужный сор, все то, что загромождает их, лишая возможности найти и узнать ту единственную в мире родственную душу.

Он на мгновение задумался, подыскивая слова. Я ждал, не сводя глаз с его губ, словно от его слов зависела вся моя дальнейшая жизнь.

– Любовь – это открытие. Мы открываем в себе нашу внутреннюю красоту, пробужденную любимым человеком. Что испытывают люди, когда влюблены? Огромное счастье, переполняющее все существо. Причиной тому – слияние с родственной душой. Отыскивая ее, мы таким образом хотим найти самого себя.

– Тогда получается, если верить этой теории, все наши любовные неудачи – результат неудачных поисков?

– Люди часто путают любовь и страсть. Ввязываются в бесполезные истории, теряют свою самодостаточность и свои нравственные ценности, участвуя в глупых авантюрах или увлекаясь обманчивыми идеями. Они теряют себя, размениваются и в то же время утрачивают способность услышать свою душу, узнать своего духовного двойника. С этого момента они ведут не свою жизнь, идут не своей дорогой, живут не с тем человеком. Они встречают мужчину, женщину, убеждают себя, что нашли своего человека. Из эстетических соображений: он так красив, она так прекрасна. Из социальных побуждений: так полагается, я должен жениться, я должна выйти замуж, выбрать себе пару, хочу быть как все. Даже из прагматических соображений: вдвоем легче выжить. Да и из торгашеских тоже: наше общество трактует любовь как продукт потребления. А иногда все эти основания присутствуют одновременно плюс еще масса других. И на следующий день после первой брачной ночи они начинают считаться. Ах, она это сделала не так, это нехорошо, ставлю ей минус. Смотри‐ка, он не сказал мне то, что я от него ожидала, еще один минус. Они постепенно начинают подсчитывать каждую мелочь в отношениях и когда подводят баланс, он оказывается отрицательным. То, что должно было быть гармонией, становится диссонансом, трансформируется в ссоры и в конце концов приводит к разводу. Все, они закрывают лавочку. Любовь, уверяю тебя, это нечто совсем другое. Это взаимодополнение, которое появляется сразу или развивается со временем. И ты восхищаешься тем, что другой отличается от тебя, и радуешься, что это отличие обогащает тебя, изменяет, делает лучше.

– Мои родители дали мне пример крепкой пары, соединенной любовью, основанной на долгой совместной жизни, – поделился я. – Но я так и не узнал, была ли это любовь с первого взгляда, чувствовали ли они это… родство душ.

– Когда два человека, созданные из одной души, встречаются, то вовсе не обязательно говорят о любви в том романтическом, юношеском духе, который предлагают некоторые фильмы или книги. Их просто влечет очевидность внутренней связи между ними или даже некая тихая прелесть этой незримой связи. Они начинают с того, что соглашаются «разделить судьбу» другого, как гласит расхожее выражение, вместе созидают некую общность и только в конце концов понимают: то, что они вместе переживают, и есть любовь.

– А… насчет образа, о котором вы говорили… тот, что мы храним в глубине души… А он может являться нам во сне? – промямлил я.

Он с любопытством посмотрел на меня.

– А почему нет? Ведь сон – последнее прибежище наших самых сокровенных истин…

– А женщина, о которой вы говорили… Ну, вернее, девочка… вы думаете, что она была та самая ваша половинка?

В его взгляде смешались нежность и боль.

– Я в этом уверен.

– И что с ней стало?

– Она ушла… унеслась, как дым, – пробормотал он, помрачнев и уставившись в пространство.

Он стоял так несколько мгновений, грустный и удрученный. Потом молча повернулся и побрел к своему рабочему столу, словно сделавшись вдруг особенно маленьким и старым.

Я открыл «Любовь властелина», погладил страницы, которые она прочла, словно между строчками мог остаться аромат ее духов или след ее мыслей.

Я пришел домой все еще во власти совершенно необъяснимого чувства. Я был возбужден, встревожен, озадачен – и при этом ощущал, что мне открылась великая высшая истина. Настолько великая, что охватить мне ее пока не удавалось. Я только угадывал ее очертания, чувствовал в воздухе электрический разряд нарождающейся интриги, вибрировал от нервного напряжения – но свести воедино все эти странные явления не получалось. Словно я смотрел на какой‐то яркий свет, который слепил мне глаза.

Сон, девушка, книга, любовь, души‐половинки, страсть – слова лихорадочно плясали в моем сознании, сталкивались и терялись.

Почему меня так потрясло появление этой девушки? Что это были за чувства, которые она у меня вызвала? С какой стати я решил, что эта посетительница книжного магазина – девушка из моего сна? Так получилось, потому что я сам хотел в это верить или они действительно похожи? Пока единственным несомненным сходством между ними была сумятица чувств, которую они у меня вызвали.

Действительно ли я влюбился? Можно ли влюбиться с первого взгляда? Как понять то, что со мной происходит? Ни один ответ из тех, что мне удавалось найти, не подходил. Каждый вопрос тащил за собой еще множество новых, один другого каверзнее.

Может ли предложенная мсье Гилелем теория помочь мне во всем разобраться? Может, я точно это знал. Я понял это сразу, еще до того, как мсье Гилель начал развивать тему. Но мне необходимо было остаться одному, чтобы вступить на тот путь, который он мне указал. Путь, на который не смог бы решиться ни один рациональный ум. Путь безумных, но таких притягательных идей, путь мистики и романтики.