Текст книги "Сказки мертвого Чикаго"

– Теперь её место займёшь ты?

Впрочем, у Маккены в этом случае оказались другие интересы:

– Нет, что ты, – он почти усмехнулся. – Ни в коем случае. Зачем мне это? У меня свои дела. Но будет интересно посмотреть, кто поднимется наверх. И что это принесёт городу и мне. Это начало новой истории.

Хорошо, что она не успела сказать ему «я тебе должна». Хорошо, что не успела предложить ему ни пирог с ежевикой, ни сорок поцелуев за сорок плетей. Хорошо, что Дилан Маккена начал этот разговор первым и сказал достаточно. Почти с облегчением Лорейна попросила:

– Ответь на два вопроса.

– Конечно.

– Я тут последние дни пыталась разузнать, что ты любишь, кроме хороших новостей и выбитых зубов?

– Ну и как?

Единственное новое, что она узнала о нём, – у него есть доля в некоторых стрип-клубах и подпольных борделях. Но это она не собиралась обсуждать.

– Похоже, никто не знает.

– Я люблю, когда мои друзья берут трубку, если я звоню. И когда они внимательны к моим просьбам.

– И о чём ты хочешь попросить? – обычно так ей предлагали очередной заказ.

– Ни о чём. Просто имей в виду. А какой второй вопрос?

– Почему ты всегда такой мрачный?

– Живу здесь давно.

В сказках всегда много правил. Вход в волшебную пещеру открывается, только если произнести нужные слова. Герой снова оживёт, если побрызгать на него сначала мёртвой водой, а потом живой, и ни в коем случае не наоборот. Принцесса выйдет замуж за рыцаря, только если он точно исполнит условия, поставленные королём.

Сказочные правила строги, как математическая логика.

Кстати, о математике… точнее, о статистике.

Никто не может точно подсчитать, сколько же в мире китейнов. Но если взять их численность в больших городах, то получится, что фейри составляют приблизительно 0.1 % населения. Это десятки, иногда сотни, но никогда не тысячи. Две трети из них не смогут осознать свою истинную суть. Около четверти оставшихся погибнут в первые годы после своего Пробуждения.

Проблема в том, что примерно в сорока процентах случаев у китейнов-родителей рождаются не китейны. Вторая проблема, что людьми эти дети тоже не являются…

– Я всё-таки не понимаю, Ло, – пробурчал Эдвард, когда они обсуждали это первый раз. – Как у двух кого-то может родиться третий не такой же?

– Ты читал сказки?

– Чаще слушал. Обычно в зале суда.

– В старых ирландских и валлийских сказках рассказывают о людях, в жилах которых течёт кровь фей. Они не феи, они люди, но среди их предков были фейри.

– И что?

– А иногда рождаются подменыши: люди думали, что феи подменяют ребёнка в колыбели на младенца-фейри. На самом деле душа фейри входит в тело младенца, в жилах которого течёт кровь фей – в этом и только в этом случае, это обязательное условие. Такое, знаешь ли, «нечто не берётся из ничто». Но иногда это не срабатывает. Так случилось с моими родителями: они были китейнами, а я нет. Во мне просто много крови фей. Очень много. Когда фейри смотрят на меня, то не сразу понимают, что я не точно то же, что и они. Что я просто человек.

Эдвард задумался. Лорейна не знала, как он выглядит после смерти, и представляла его по-прежнему крупным, коренастым, полноватым мужчиной с насупленным лицом и высокими залысинами.

– Кстати, у людей такое тоже бывает: я знал женщину, которая родила чернокожего ребёнка. Муж её бросил. На день. И можно его понять: он же белым был, как и она. А на следующий день он пришёл обратно. Точнее, приполз на коленях: его мать ему призналась, что он сын чернокожего. Так вышло: папаша его их бросил, а она вышла замуж за белого на пятом месяце. Всё ему рассказала: и про то, что беременна, и о том, от кого. Он согласился: решили, что будут врать, будто усыновили подкидыша. А ребёнок почему-то родился белым, и мать с отчимом решили ничего ему не говорить, только в его сыне – внуке чернокожего – кровь проявилась. Так что да, Ло, чудеса случаются.

Если бы мир был книгой…

Если бы мир был сказкой, простой и доброй, Лорейна однажды поняла бы, что нужно любить то, что имеешь, и научилась бы делать это. Она осознала бы, что настоящее счастье всегда было рядом, а не в зыбком мире мечты. И что если идти на закат, то вернёшься домой, а не придёшь в сказочную долину, куда на ночь уходит солнце.

В такой книге она стала бы девочкой Дороти, покинувшей страну Оз ради домика дяди и тёти, и поняла бы, что простые вещи лучше всего, что всё главное в жизни просто: хлеб, кров, твёрдая земля под ногами.

Лорейна любила такие книги: главные герои в них никогда не умирали.

Если бы мир был историей в жанре фэнтези, однажды оказалось бы, что Лорейна Суини наделена огромной волшебной силой, что она – великий китейн, может быть, даже наследница престола фейри. В такой книге она непременно спасла бы волшебство, Волшебную страну и весь мир фей. Она была бы Гарри Поттером, Мерри Джентри и противной маленькой девочкой из книжки «Трон», и однажды вышла бы замуж за сына Ронана Коннагана. Вот только у Ронана Коннагана не было сына.

Жизнь не стремится к строгой сказочной логике, реальность, в отличие от книги, не пытается навязать непременную мораль. О простых вещах Лорейна Суини в итоге знала только одно: как бы они ни были хороши, для счастья их недостаточно.

Лорейна Суини тридцати четырёх лет от роду не открыла в себе исключительно сильной магии и не оказалась однажды самой сильной феей среди других фей. Она не спасла ни волшебство, ни Волшебную страну.

Вместо этого она спасла одну молодую женщину. Над кем бы ни плакал этой холодной зимой ветер Чикаго, ему не пришлось оплакивать с ними ещё и Вивиан Флойд.

В конце января Вивиан Флойд объясняла двенадцати присяжным, как в день убийства того, кто представился ей Брэндом Дэниелом и кого она считала своим женихом, встретила друзей и пила с ними пиво. Больше она ничего внятного об этом дне не помнит. В суде это выглядело… не очень хорошо. К счастью, не она была обвиняемой.

Лорейна, дававшая показания как свидетель обвинения, встретилась с Вивиан вечером после суда. Они пили чай в противном маленьком кафе между Мэйн-стрит и озером Мичиган, и Лорейна задала мисс Флойд вопрос, который чаще слышат клиенты психоаналитиков, чем клиенты частных детективов:

– Что вы чувствуете?

Та поболтала чайный пакетик в картонном стаканчике. Сама Лорейна ничего такого не заметила, но Эдвард ещё второго января сказал, что не видит больше печати смерти на лице их бывшей клиентки. Судьбу удалось изменить, сказал он. Редкий случай.

Пожалуй, он был рад – Эдвард Картер. Старый ворчун, мачист и расист, он всегда радовался, как ребёнок, что Чикаго не пополнился ещё одной городской легендой, например, очередной девушкой, бросившейся с крыши из-за неверного мужчины. В сущности, он и работал ради этого.

– Я не знаю, – ответила Вивиан Флойд, – просто не знаю. Во всяком случае, кажется, ничего из того, что должна бы чувствовать. Я не злорадствую, не радуюсь его смерти. Никакого, знаете, «месть свершилась!», «он получил по заслугам!» По каким заслугам? Никто не заслуживает подобного, тем более, обычный обманщик. Но я и не горюю. Иногда это почти пугает: я ведь думала, что если он умрёт или бросит меня, я умру, я не переживу этого. Правда. Знаете, Лорейна, в одной книге я прочитала, что иногда ты не знаешь, как справиться с чем-то, и тогда ты делаешь Что-то. Просто «что-то». Что угодно. И если ты просто это делаешь, делаешь хоть что-то, что угодно – просто стараешься – то может случиться чудо и всё получится. Пусть даже ты сделал что-то странное или нелогичное, но просто от того, что ты это сделал – сделал хоть что-то – находится выход или приходит успех. Мне стало лучше после того, как я пришла к вам. Может быть, это и было то самое волшебное «что-то»? Может быть, не сделай я этого, всё кончилось бы иначе, и я бы, как Ли Стаффорд, убила его? – она задумалась. – Нет, это вряд ли. Скорее, себя. Конечно, в этом нет никакой логики. Я понимаю, что на самом деле я бы и так через два дня всё узнала о Брэнде: эта бедная девушка застрелила бы его, это попало бы в газеты. Но визит к вам как будто стал разматывать какой-то клубок не снаружи, а внутри меня. Ещё утром мне было так плохо! Так плохо! Я еле жила, понимаете? Я пришла от вас и сидела до вашего приезда, не зная, куда себя деть. Потом приехали вы, осмотрели вещи, и я снова осталась одна. А во второй половине дня ко мне заехали двое парней: мы вместе учились в колледже. И ведь у меня вообще не было настроения общаться! Я сказала всем подругам, что еду к маме, и наврала маме, что не могу приехать в Новый Орлеан из-за работы. Мне было слишком плохо, чтобы быть с кем-то, чтобы говорить. И тут эти Рис и Гэвин – проездом в городе. Самое смешное, что я их почти и не помнила! Вот такая глупость! Мы даже не дружили близко в колледже, я вообще еле-еле вспомнила, кто они такие, представляете? А они меня как-то сумели найти. И с ними оказалось так легко: мы пили пиво и сидр, они рассказывали какие-то байки, и после второго стакана пива я всё время плакала и говорила, какие же мужики козлы. Рис рассказывал какие-то истории, Гэвин смотрел так сочувственно. Он спел песню под гитару, только без гитары. И я сначала смеялась над этим, и потом опять плакала, и опять смеялась уже над чем-то другим. А потом мне приснилось, что Рис обнял меня и мы прыгнули в окно, потому что ко мне пришёл Брэнд, а я совсем не хотела его видеть. И от страха я проснулась, и оказалось, что Рис и я гуляем где-то возле вокзала, я даже не понимаю, как мы туда дошли среди ночи в такой холод? Мы вместе пили из его фляги, и Рис рассказал мне сто одну историю о поездах и путешествиях. А я теперь ни одной не помню! Точнее, помню, кажется, только одну! А утром я проснулась в своей квартире одна, на диване, укрытая двумя пледами. Ребята отключили мой мобильник, чтобы никто меня не будил, выкинули все бутылки и проветрили в комнате, всё прибрали и сделали мне сладкие гренки с молоком и яйцами и чай. А в вазе стояли яблоневые ветки. Цветущие яблоневые ветки первого января в Чикаго. Вы можете такое представить? От ребят, которых я не видела с колледжа, и с которыми у меня был один-единственный общий предмет! И мне почему-то стало так легко. Так спокойно. Я весь день провела в каких-то сонных мечтах. А вечером пришли вы и сказали, что вчера Брэнда убили, и что у него много лет была другая женщина. Точнее, другой женщиной была я. И я… я как-то смогла это пережить.

Лорейна могла бы кое-что добавить к её рассказу: фейри с помощью толики волшебства могут помочь человеку «вспомнить» то, чего никогда не было, алкоголь делает людей восприимчивей к магии, эшу обладают способностью попадать в любое место, куда хотят попасть, будь оно даже на другом конце города или в другой стране, а прибраться порой стоит, чтобы на полу не осталось следов крови. Историю Вивиан можно было бы дополнить, но зачем?

– Вы не влюблены сейчас? – почему-то спросила Лорейна Суини.

– Нет, – ответила Вивиан, – совсем нет. Мне даже никто не нравится. Если честно, я даже не знаю, понравится ли мне теперь кто-нибудь. Но я… я стала много гулять. И решила проехать по всей стране на поезде. И я теперь собираю свою сто одну историю о поездах. Полгода я мечтала только о Брэнде, а сейчас мои… мечты изменились. Я всё представляю, что наступит лето, и я поеду в вагоне, у меня на коленях будет лежать маленький рюкзак, я буду смотреть в окно и выходить на любых станциях, на каких захочу. Вы знаете кого-нибудь, кто коллекционирует истории о поездах?

– Кажется, да, знаю: вас.

– Да, правда. Всё это звучит как бред, верно? Не знаю, что со мной происходит, – Вивиан Флойд улыбнулась.

– Это называется «жить», – улыбнулась в ответ Лорейна Суини. – И ловить попутный ветер.

Неуемная похоть

19.01.17.

«Литературному сыщику вечно не хватает улик, всамделишный детектив тонет в их изобилии» – эта уместная цитата из Дэшела Хэммета крутилась в голове Лорейны Суини, пока она осматривала номер в дешёвом мотеле.

Несмотря на недавнюю уборку, всё в этой жалкой комнатушке было покрыто щедрым слоем «биологических жидкостей» (Лорейне даже мысленно хотелось обойтись без подробностей), волосками и шерстинками, завалившимися за мебель окурками, бумажками с надписями и без, прилепленными к краю кровати жвачками и прочими следами мимолётных посетителей. Что из этого появилось два дня назад, что две недели назад, а что лежало (или растекалось уродливыми пятнами) последние два года, не представлялось возможным определить.

Лорейну Суини интересовали улики двухдневной давности: именно тогда в этой комнате застрелился мужчина, не имевший никаких причин для самоубийства.

Кроме этого обстоятельства, в деле, за которое Лорейна взялась несколько часов тому назад, имелись два исчезнувших человека и большие деньги, по большей части тоже исчезнувшие.

Девятнадцатого января в одиннадцать утра Лорейна получила СМС от Дилана Маккены: «У меня есть для тебя работа. Если ты согласна, встретимся там же через 40 минут».

«Там же», как несложно было догадаться, означало «Старбакс» в центре города, в котором они встречались в прошлые два раза.

Лорейна Суини ответила «ОК».

Две недели до этого владелица «Частных расследований Суини» проводила дни в пустом офисе, сменяя их на вечера в пустой квартире, расположенной в том же доме тремя этажами выше. Она делила время между чтением юридических журналов онлайн и безуспешными попытками найти заказы через Интернет, разбавляя их любимыми занятиями: чтением книг и готовкой. Во время готовки Лорейна слушала ветер за окном и размышляла, так ли плоха идея вернуться к адвокатской практике (не зря же Ло регулярно продлевала лицензию).

Мнения разделились: желание спасать и помогать голосовало за работу детектива, выбранную как раз с этой целью. Банковский счёт был категорически против: последний клиент вышел из офиса Лорейны первого января, первый (и пока последний) в новом году чек обналичен четвёртого числа того же месяца. Лорейна даже пропустила ежегодную благотворительную распродажу в помощь бездомным Чикаго, чего с ней не случалось последние десять лет.

Никто, кроме неё, не беспокоился, будут ли преуспевать «Частные расследования Суини»: мёртвый помощник Лорейны Эдвард Картер третью неделю в одиночку занимался выслеживанием убийцы с бензоколонок. От помощи Лорейны он после некоторого размышления вежливо, но твёрдо отказался: бывшему полицейскому убойного отдела хотелось отдаться настоящему делу, если уж представилась такая возможность. И желательно распутать его в одиночку. Эдвард просил позвать его, только если без него будет не обойтись.

Что ж, в положении призрака есть свои преимущества: тебя не беспокоят такие пустяки, как оплата счетов или перерасход по кредитной карте. Судя по тому, что живой помощник Лорейны Кит Беэр ушёл в запой, его эти пустяки тоже не беспокоили.

У Лорейны Суини не было ни друзей, ни любовника, а для её приёмных родителей её упорное желание быть частным детективом входило в топ пятистраничного списка её поступков, которых они не понимали: «Разве адвокатура – плохой способ быть полезной, Ло? И разве ты так уж много пользы приносишь, работая детективом?» – удивлялась её приёмная мать Кэтрин. Словом, помочь ей было некому, да она ни от кого и не приняла бы помощь. Поэтому любое предложение работы выглядело сейчас заманчивым.

…Вообще-то Кэтрин была права по обоим пунктам. Но что поделать: Лорейна действительно чувствовала себя более полезной и просто более живой, занимаясь именно частным сыском.

Металлические урны качались на столбах беззвучными квадратными колоколами. Мачты лодок и яхт в городской гавани озера Мичиган звенели туго натянутыми струнами. Ветер монотонно свистел, выводя одну пронзительную ноту. Его свист сливался со звоном мачт в оглушительную какофонию – то был голос зимы.

С ночи Чикаго ждал, что ветер разверзнется бездной, поглощая улицы, реки и озёра своей снежной пастью. Так было год назад и так было месяц назад, когда ветер обрушивался на город вслед за штормовым предупреждением. Но в этот раз предупреждение отменили, и ветер бесцельно метался по улицам, подталкивая в спины прохожих, бряцая фонарями и металлическими калитками, сотрясая деревья и кидаясь комьями мокрого снега.

По дороге к «Старбаксу» Лорейна проехала мимо «Сладкой бездны»: клуб был закрыт. Как сообщало объявление, «По техническим причинам».

Дилан Маккена в одиночестве сидел за тем же столиком, что и в предыдущие два раза. Никто не заподозрил бы в этом мужчине с короткой стрижкой и невыразительными чертами фейри. Но именно фейри он и был. Маккена начал говорить сразу после того, как Лорейна опустилась на стул напротив:

– Я хочу, чтобы ты помогла мне разобраться в одном деле.

Лорейна достала блокнот и ручку.

– Я слушаю.

– Семнадцатого января мой человек – Стивен Макбрайт должен был встретиться с поставщиком, передать деньги и забрать товар.

– Товар – это… вещества?

– Да, – он прекрасно понял её. У них была негласная договорённость: он не нанимает её для незаконных дел. – Не морщись. Кроме слова «вещества», ты не услышишь ничего о моих тёмных делишках.

– С точки зрения закона…

– Лорейна, сначала дослушай.

– Ладно, я слушаю, – ей очень нужна была работа.

– Стивен взял деньги – восемьдесят тысяч долларов – и отправился на встречу. Последний раз я видел его в семь. Нет, кажется, четверть восьмого, но точно не позже. Деньги я передал ему сам. Встреча Макбрайта с поставщиком должна была состояться в восемь вечера. В девять мне позвонил поставщик и сказал, что Макбрайт не появился. Мы искали его и не нашли.

Лорейна не стала уточнять, было ли свойственно Стивену Макбрайту исчезать таким манером: Дилан Маккена не брал на работу идиотов. Маккена продолжал:

– В девять утра восемнадцатого позвонил мой знакомый из полицейского участка: он увидел, что, судя по сводкам за ночь, Стивена Макбрайта задержали патрульные в шесть тридцать утра за вождение в нетрезвом состоянии. Мой приятель знал, что я его ищу, поэтому поставил меня в известность.

– Это было похоже на Макбрайта? Сесть за руль пьяным? – Лорейна опять-таки была уверена в ответе.

– Нет. Абсолютно. Но не это самое интересное. В этот момент – когда мой знакомый его обнаружил, я имею в виду – Макбрайт находился в участке, но не в участке моего знакомого, это важно. У Макбрайта это было первое правонарушение. После некоторых усилий мой знакомый договорился, что Макбрайта отпустят без оформления административки: хороший парень, приятель моего приятеля и прочее. Это легко удалось сделать: Стивену вынесли предупреждение с занесением в базу и отпустили, пожурив. Его поехал встречать ещё один мой человек – Ричард Броган, это было утром, в начале одиннадцатого. После этого оба исчезли.

– Где Броган должен был его ждать?

– Напротив полицейского участка. Там есть парковка. Слушай дальше: без десяти девять вечера в дешёвом мотеле на выезде из города нашли тело Макбрайта. Он был мёртв самое позднее с десяти вечера семнадцатого числа.

– То есть он никак не мог быть тем человеком, которого задержали на следующее утро.

– Да.

– Что с ним случилось?

– Он застрелился.

– Сам?

– Полиция сочла это самоубийством. А в четверть двенадцатого, но уже ночи, полицейские обнаружили машину, припаркованную на обочине шоссе в пятнадцати километрах от города. В ней находился Ричард Броган.

– Тоже мёртвый?

– Живой. Но абсолютно невменяемый. Он был в отключке, а когда его привели в себя, ничего не помнил. Брогана отвезли в больницу, сделали ему расширенную токсикологию, оказалось, что он чист, даже пива не пил. Полицейские нашли у него семнадцать тысяч долларов, судя по номерам – из тех, которые были предназначены для сделки.

– Ты всегда записываешь номера купюр?

– В таких случаях? Да. Первым делом я подумал о поставщике и его людях. Тебе вряд ли интересны подробности, но эту возможность я тщательно проверил и убедился: это не их работа. Могу гарантировать. Я проверил ещё ряд вариантов: например, не появились ли у меня конкуренты, о которых стоило бы говорить. Нет, тоже не то.

– Кто-то хотел навредить тебе?

– Только конкуренты, но я говорил: я проверил эту версию. К тому же это странный способ: восемьдесят тысяч – существенная сумма, но она меня не разорит. Сделка с поставщиком тоже уже состоялась: были даны объяснения и принесены извинения, но больших проблем не было и не будет.

– Родственники леди Ли?

– Во-первых, в чём им меня винить?

– Ши могут придерживаться другого мнения.

– Во-вторых и в-главных, никто не знает, зачем я рассказал ей о твоём расследовании. Никто, кроме тебя.

– Я никому не говорила. Даже мёртвым.

– Значит, этот вариант исключается.

– Кто мог хотеть навредить Макбрайту?

– Никто, насколько я знаю: нормальный парень, в неприятности не лез, конфликтов не было, никто ему не угрожал.

Самый смирный из моих людей. Он даже ездил аккуратно: я же говорил, первое правонарушение.

– Броган и Макбрайт хорошо знали друг друга?

– Были знакомы, не более того.

– Броган знал, что Макбрайт повезёт деньги?

– Нет. Никто не знал, в том числе и сам Макбрайт: в тот вечер я мог выбрать любого из своих парней, и выбрал его в последний момент.

– Ты хочешь, чтобы я выяснила, что случилось с Макбрайтом, с Броганом или с деньгами?

– Вернуть деньги я не слишком рассчитываю, но я хочу понять, что произошло. Ограбили меня или нет?

– Какие были последствия?

– Никаких, кроме моего недоумения: я говорил, эта не та сумма, чтобы я почувствовал. Макбрайт не был ключевой фигурой в моём бизнесе. Но что было целью? Вот этого я не могу понять. Если Макбрайт, то почему он? Если деньги, то зачем для этого нужно было убивать Макбрайта? В его самоубийство я тем более не верю. Как у Брогана оказались эти деньги? Почему именно эта их часть? Что это за история с Макбрайтом, который разъезжал на машине после смерти? Что случилось с Броганом? Почему он, в отличие от Макбрайта, жив? Означает ли это, что он причастен к пропаже денег и смерти Макбрайта? Где Броган был столько времени?

– И ты нанял именно меня, потому что..? – она догадывалась, но хотела услышать от него.

– Возможно, их зачаровали, Лорейна.

– Человека нельзя заставить повредить себе. Инстинкт самосохранения сильнее чар, насколько мне известно.

– Повредить – нет, но были и другие вещи, которые я не могу объяснить без зачарования – по крайней мере, пока. Например, Макбрайта каким-то образом принудили бросить всё и прийти в мотель. Под дулом пистолета? Тогда бы там точно была драка. Макбрайт был смирным, а не робким.

– Насколько ты веришь в причастность Брогана?

– Я думаю, что он ни при чём, отчасти потому, что несколько лет наблюдаю за ним, отчасти потому что если бы он всё же задумал что-то подобное, его нашли бы избитым – это выглядело бы достовернее. И при нём бы точно не было ни доллара. Но это только моё мнение.

Лорейна кивнула.

– И ты считаешь, это может быть неблагой китейн?

– Как самый очевидный вариант.

– Хорошо. Тогда давай начнём с простого вопроса: в твоей организации есть китейны?

– Нет. Ни одного, кроме меня самого. Но меня ты можешь исключить.

– Были ли китейны, которые хотели работать с тобой или на тебя, но ты им отказал?

– Ни разу.

– Кто-нибудь пытался занять место твоего поставщика?

– Нет.

– У тебя есть проблемы с кем-то из китейнов?

– Нет, насколько я знаю.

– Расскажи о Стивене Макбрайте.

– Ему было тридцать. Спортсмен, занимался боями в смешанном стиле, потом получил травму позвоночника. Полностью восстановился, но из спорта ушёл: врачи запретили ему продолжать карьеру. Работал вышибалой в клубе, потом стал работать на меня.

– Давно?

– Чуть больше двух лет. Тихий, собранный, надёжный, ответственный. Драк избегал, но умел дать отпор. Почти не пил и никогда не пил много, но это я уже говорил. Совсем не употреблял, естественно.

Лорейна кивнула: никто не подпустит к наркоторговле наркомана.

– У него была семья?

– Он четвёртый ребёнок, родители живут в Огайо. Иногда он посылал им деньги, но в этом, в общем, не было необходимости.

– Где он проводил время?

– В стрип-клубе «Уимзи», у него там была девушка.

– Как её зовут?

– Я не знаю, но если захочешь, могу уточнить.

– Думаю, я выясню. Мне нужен адрес стрип-клуба, адрес квартиры Макбрайта, номер его машины и адрес мотеля.

– Я тебе записал. Вот ключ от его квартиры.

– Спасибо. Что насчёт Ричарда Брогана?

– Брогану тридцать два, бывший военный, участвовал в двух боевых операциях. Уволился из армии по психологическим причинам.

– Проявил трусость?

– Не знаю. Могу только сказать, что у меня к нему нареканий не было. Опасные ситуации были, даже несколько раз, и он показал себя хорошо. Да, у меня к нему нареканий не было.

– Давно он на тебя работает?

– Скоро четыре года.

– Есть ли у Брогана семья?

– Нет. Он вырос в неблагополучном районе: все его родственники, включая младшего брата, уже давно отправились на тот свет. Его в своё время спасла армия. Девушки у него тоже нет, по крайней мере, сейчас.

– Мне нужно с ним поговорить.

– Он ещё в больнице, я записал тебе адрес. Надеюсь, тебя к нему пустят.

– Спасибо. У тебя есть фотографии Макбрайта и Брогана?

– Да, я скинул тебе на телефон.

– Как ты хочешь получать отчёты?

– Лично или по телефону. Лучше каждый день. Начать можем сегодня вечером, если тебе будет о чём рассказать.

Чикаго выглядел желтовато-серым и печальным в тусклых лучах зимнего солнечного света. В высшей точке зимы город померк, осунулся, истончился, как взгляд и лицо человека, измученного долгой болезнью. Все очертания стали мягче, деревья, набережные, скамьи и дома выглядели более зыбкими, даже воздух казался пепельным. Ветер – почётный житель города – наполнял лёгкие улиц мучительными хрипами и выдувал из труб печей и водостоков волнующий сердце хорал. На таком ветру людям дышалось тяжелее, а мысли о бренности существования становились настойчивее. Чем ближе к мотелю, в котором нелепо оборвалась жизнь Стивена Макбрайта, тем мрачнее выглядели дома, становившиеся всё менее ухоженными, тротуары, на которых появлялось всё больше мусора и трещин, и пешеходы, прятавшие лица от ветра, словно не желая глядеть друг другу в глаза. Эдвард не раз говорил, что мир призраков – это худшее отражение мира живых. Порой Лорейна страшилась представить себе мир призраков.

Лорейна Суини не думала о деле.

…Она боялась, что это будет труднее – находиться рядом с Диланом Маккеной…

В первые дни января её сердце и тело откликнулись на его боль, она ничего тогда не хотела сильнее, чем поехать к нему. Что можно предложить человеку, получившему сорок плетей за то, что он говорил с тобой? Лорейна не была уверена, что знает ответ на этот вопрос. И не была уверена, что ответ, который она знает, нужен Дилану Маккене.

А ещё… Она боялась. Боялась, что он отвергнет её: никогда до этого она не смотрела на него как на мужчину и понимала, что и он никогда не видел в ней женщину.

Все её бывшие мужчины были людьми. Собственно говоря, от китейнов и предложений-то не поступало. Да даже и если бы: благие видели в ней что-то вроде инвалида, неблагие занятную игрушку, и те и другие – недокитейна. Неважно, был ли взгляд полон сострадания или пренебрежения, это не был взгляд равного.

Дилан Маккена был китейном.

И это была веская причина, чтобы не связываться с Диланом Маккеной. В-четвёртых.

Во-первых (а также во-вторых и в-третьих), Дилан Маккена торговал наркотиками. Следовало признать, что Лорейну это смущало меньше, чем, наверное, следовало бы. Дело в том, что Лорейна Суини была сторонницей легализации продажи и покупки веществ, изменяющих сознание, и государственного контроля над этим процессом. Она была уверена, что тогда наркотики приносили бы гораздо меньше вреда. Но её убеждения ничего не меняли: при существующем законодательстве Дилан Маккена был преступником. Получать у такого человека информацию о неблагих китейнах и кое-каких событиях на улицах, работать на него, не нарушая закона, было приемлемо. А вот что-то более личное…

Дело было не только в нравственных переживаниях: Лорейна дорожила своим маленьким бизнесом. Ей потребовалось много усилий, чтобы создать его и оставаться на плаву. И она не хотела ввязываться во что-то, способное лишить её дела и репутации.

Если мыслить реалистически, было понятно, что однажды Маккена сядет в тюрьму или кончит как Майк или Антонио Дженна[3]3
  Братья Дженна – преступная группировка, которая действовала в Чикаго времен «сухого закона». В нее входили шестеро братьев-сицилийцев. Майк Дженна был застрелен полицейскими. Антонио Дженна убит выстрелом в спину (прим. ред.).


[Закрыть] – от пуль полицейских или от пуль конкурентов. Лорейна Суини была не из тех, кого возбуждают плохие мальчики или смертельная опасность. А главное, она не хотела больше никого терять.

В-пятых (если после всего этого ещё нужно было бы «в-пятых»), Маккена, судя по всему, не заводил ничего похожего на отношения. Его личная жизнь, по всей видимости, состояла из визитов к проституткам: в пользу этого говорил нехитрый аргумент – он владел долей в нескольких легальных стриптиз-клубах и подпольных борделях.

Что бы ни началось у них в начале января (если бы началось хоть что-то), теперь бы оно уже кончилось, и ей было бы очень плохо. Даже хуже, чем сейчас.

Мотель был ближе, чем квартира Стивена Макбрайта, поэтому Лорейна начала с мотеля.

Она уже попросила детектива Марша достать для неё данные с видеорегистратора с задержанием Макбрайта и отчёт об этом событии и дать ей возможность прочитать дело о его самоубийстве, уже доехала до мотеля, уже потерпела предугаданное поражение, опрашивая пьяного до равнодушия ко всему, включая возможность подзаработать, портье. Зато ей удалось – если это можно счесть удачей – снять тот самый номер, в котором застрелился или был застрелен Стивен Макбрайт. Официально эта смерть считалась самоубийством, поэтому с утра номер прибрали, и он снова был готов принимать усталых коммивояжёров, дальнобойщиков, изменяющих мужей, проституток и их клиентов – то есть всех вышеперечисленных. И Лорейна Суини стояла теперь посреди унылой комнаты – одна кровать, одна тумбочка, один стол, два стула, раковина вынесена в комнату, душевая кабина и унитаз за перекошенной дверцей, создающей иллюзию интимного уединения, – казавшейся грязной даже после недавней уборки.

– Стивен, – тихонько позвала она, – Стивен Макбрайт.

Иногда это происходило: они отзывались. Особенно там, где они умерли, или на их могилах, или там, где находились их любимые, памятные вещи. Особенно те, чья жизнь прервалась не по доброй воле или существенно раньше любого разумного срока, те, чья боль или любовь, горечь или желание не позволяли им уйти. Лорейна двадцать пять лет вслушивалась в их тихие голоса и привыкла различать их.

– Стивена здесь нет, – этот голос был несомненно мужским, задумчивым и, пожалуй, дружелюбным, что внушало надежду.