Текст книги "Наука Плоского мира. Книга 3. Часы Дарвина"

В 1908 году Минковский обнаружил простой способ выражения релятивистской физики, ныне известной как пространство-время Минковского. В Ньютоновой физике пространство имеет три неподвижные координаты – влево-вправо, вперед-назад, вверх-вниз. Пространство и время считались независимыми друг от друга. Но в релятивистской физике Минковский принимал время за дополнительную, отдельную координату. Четвертую координату, четвертое независимое направление… четвертое измерение. Трехмерное пространство стало четырехмерным пространством-временем. Но понятие времени Минковского добавило новый виток в старые идеи Д’Аламбера и Лагранжа. Время и пространство могли в некоторой степени меняться местами. Равно как и пространство, время стало геометрическим.

Это видно из релятивистского описания движущейся частицы. В Ньютоновой физике частица находится в пространстве и перемещается с течением времени. Подход Ньютона к природе движущейся частицы похож на просмотр кинофильма. А теория относительности рассматривает ее как последовательность неподвижных кадров, составляющую фильм. Это явно делает теорию относительности детерминистичной. К моменту, когда вы начинаете смотреть фильм, его кадры уже существуют. Прошлое, настоящее и будущее уже в нем. Время течет, фильм идет, мы узнаём, что нам уготовано судьбой – но на самом деле судьба неизбежна и неотвратима. Да, кинокадры, вероятно, могли бы возникать поочередно – так, чтобы самым новым из них всегда был текущий кадр, – но это невозможно делать последовательно для каждого наблюдателя.

Релятивистское пространство-время = геометрический рассказий.

С точки зрения геометрии траектория движущейся точки образует кривую. Представьте, будто частица – это кончик карандаша, пространство-время – лист бумаги, при этом пространство проложено горизонтально, а время – вертикально. Карандаш движется, оставляя за собой след на бумаге. Точно так же частица оставляет за собой в пространстве-времени кривую, называемую мировой линией. Если частица перемещается с постоянной скоростью, мировая линия получается прямой. Частицы, которые перемещаются очень медленно, преодолевают малое расстояние в пространстве за большой промежуток времени – поэтому их мировые линии почти вертикальны. Частицы, которые перемещаются очень быстро, преодолевают большое расстояние в пространстве за малый промежуток времени – поэтому их мировые линии почти горизонтальны. Между ними лежат диагональные мировые линии, которые соответствуют частицам, преодолевающим определенное расстояние в пространстве за равнозначный ему промежуток времени – если измерять его в правильных единицах. Такие единицы выбраны таким образом, чтобы соотноситься посредством скорости света – скажем, если для времени это годы, то для расстояния – световые годы. Что преодолевает расстояние в один световой год за один год времени? Конечно, свет. Тогда диагональные мировые линии соответствуют частицам света, фотонам, или еще чему-нибудь, что перемещается с такой же скоростью.

В рамках теории относительности тела не могут перемещаться быстрее света. Мировые линии таких тел называются времениподобными кривыми. Проходя через заданное событие, эти кривые образуют «световой конус». Хотя на самом деле это как бы два конуса, соединенных острыми концами так, что один направлен вперед, а другой назад. Конус, направленный вперед, описывает будущее события, все точки в пространстве-времени, на которые оно может повлиять. Конус, направленный назад, описывает его прошлое, события, которые могли повлиять на него. Все остальное – запретная территория, все где и когда, которые не имеют никакого отношения к заданному событию.

Пространство-время Минковского называют «плоским», так как оно описывает движение частиц при отсутствии сил, воздействующих на них. Силы влияют на движение, и наиболее значительная среди них – гравитация. Эйнштейн придумал общую теорию относительности, чтобы включить гравитацию в специальную теорию. В Ньютоновой физике гравитация – это сила: она притягивает частицы, не давая им описывать прямые линии, которым они естественно следовали бы, если бы на них не действовали никакие силы. В общей теории относительности гравитация – это геометрическое свойство вселенной, форма искривления пространства-времени.

В пространстве-времени Минковского точки представляют события, имеющие место и в пространстве, и во времени. «Расстояние» между двумя событиями должно отражать, как далеко они находятся друг от друга в пространстве и как далеко они находятся друг от друга во времени. Оказывается, добиться этого можно, если, грубо говоря, взять расстояние между ними в пространстве и вычесть из него расстояние между ними во времени. Полученная таким образом величина называется интервалом между двумя событиями. Если вместо этого сложить данные расстояния, что кажется более очевидным, то пространство и время будут иметь одну и ту же физическую основу. Только здесь есть очевидные различия: в пространстве легко перемещаться свободно, а во времени – нет. Вычет разницы во времени отражает это отличие; математически она представляет время как воображаемое пространство – пространство, помноженное на квадратный корень из минус единицы. Это производит поразительный эффект: если частица перемещается со скоростью света, то интервал между любыми двумя событиями вдоль ее мировой линии будет равен нулю.

Возьмем фотон, частицу света. Понятно, что он перемещается со скоростью света. За один год времени он преодолевает один световой год. Сумма двух единиц равна двум, но интервал вычисляется по-другому. Интервал – это разность 1 × 1, то есть 0. Отсюда следует, что интервал имеет отношение к темпу прохождения, воспринимаемому движущимся наблюдателем. Чем быстрее движется объект, тем медленнее, по его восприятию, движется время. Этот эффект называется замедлением времени. Двигаясь со скоростью, приближающейся к скорости света, вы ощутите, что течение времени замедляется. Если бы вы могли двигаться со скоростью, равной скорости света, время для вас замерло бы. Для фотона время вообще не идет.

В Ньютоновой физике движущиеся частицы, не подверженные воздействию каких бы то ни было сил, описывают прямые линии. Расстояние между точками в них имеет наименьшее значение. В релятивистской физике свободно перемещающиеся частицы имеют интервал с наименьшим значением и двигаются по геодезической линии. Наконец, гравитация действует не как дополнительная сила, а как искажение структуры пространства-времени, изменяющее размер интервала и формы геодезических линий. Этот переменный интервал между ближайшими событиями называется метрикой пространства-времени.

Обычно здесь говорят об «искривлении» пространства-времени, хотя этот термин легко может ввести в заблуждение. Так, это искривление необязательно должно происходить относительно чего-либо. С точки зрения физики кривизна – это сила притяжения, которая приводит к деформации световых конусов.

Одно из ее следствий получило название «гравитационная линза», то есть искривление света крупными объектами. Эйнштейн открыл ее в 1911 году и опубликовал статью об этом в 1915-м. Он предсказал, что гравитация должна искривлять свет вдвое сильнее, чем ей предписывают законы Ньютона. В 1919-м его предсказание подтвердилось, когда сэр Артур Стэнли Эддингтон возглавил экспедицию по наблюдению полного солнечного затмения в Западной Африке. Эндрю Кроммелин из Гринвичской обсерватории возглавил вторую экспедицию в Бразилию. Обе группы наблюдали за звездами, находившимися во время затмения возле края солнечного диска и свет которых не поглощался более ярким светом Солнца. В видимом расположении звезд были замечены небольшие отклонения, подтвердившие предсказания Эйнштейна. Тот на радостях отправил матери открытку: «Дорогая мама, сегодня пришло радостное известие… английская экспедиция действительно показала отклонение света от Солнца». «Таймс» вышла с заголовком: «РЕВОЛЮЦИЯ В НАУКЕ. НОВАЯ ТЕОРИЯ ВСЕЛЕННОЙ. ИДЕИ НЬЮТОНА ОПРОВЕРГНУТЫ». В середине второй колонки напечатали подзаголовок: «ПРОСТРАНСТВО “ИСКРИВЛЯЕТСЯ”». Эйнштейн стал знаменитым за одну ночь.

Было бы неучтиво говорить, что сегодня данные наблюдений решительно вызывают сомнения – искривление могло быть, а могло и не быть. Посему не станем ничего утверждать. Тем не менее более поздние и справедливые эксперименты также подтвердили предсказания Эйнштейна. Некоторые удаленные квазары дают множественные изображения, когда стоящая у них на пути галактика действует как линза и искривляет свет, создавая космический мираж.

Метрику пространственно-временного континуума нельзя назвать плоской.

Вблизи звезды пространство-время принимает форму искривленной поверхности, которая образует круглую «впадину», в которой и располагается звезда. Свет идет вдоль поверхности по геодезической линии и «затягивается» в ямку, потому что та якобы позволяет срезать путь. Частицы перемещаются в пространстве-времени с досветовыми скоростями и ведут себя точно так же – не следуют по прямым линиям, а отклоняются по направлению к звезде, как в изображении гравитационных сил Ньютона.

На значительном расстоянии от звезды пространство-время очень напоминает пространство-время Минковского; то есть воздействие гравитации резко ослабевает и быстро становится пренебрежимо малым. Пространство-время, похожее на расстоянии на пространство-время Минковского, называется «асимптотически плоским». Запомните этот термин – он немаловажен для машины времени. Бóльшая часть нашей вселенной является асимптотически плоской, поскольку крупные тела – такие, как звезды, – расположены в ней весьма разреженно.

Устанавливая пространство-время, нельзя искривлять предметы как заблагорассудится. Метрика должна подчиняться уравнениям Эйнштейна, определяющим связь между движением свободных частиц и степенью их отклонения от плоского пространства-времени.

Мы уже прилично наговорили о поведении времени и пространства, но что они такое? Сказать по правде, понятия не имеем. Единственное, в чем мы уверены, это то, что внешность может быть обманчивой.

Тик.

Некоторые физики доводят эту идею до крайности. Джулиан Барбур в своей книге «Конец времени» утверждает, что с точки зрения квантовой механики времени вообще не существует.

Ти…

В 1999 году он объяснил свою мысль в журнале «Новый ученый» примерно следующим образом. В любое мгновение состояние каждой частицы во вселенной можно представить в виде точки в огромном фазовом пространстве, названном им Платонией. Вместе со своим коллегой, Бруно Бертотти, Барбур нашел способ, как применить в этом пространстве традиционную физику. Построение всех частиц во вселенной с течением времени в Платонии представляется движущейся точкой, описывающей путь в точности как релятивистская мировая линия. Платонийские высшие силы могли бы последовательно приводить точки этого пути в реальность – тогда частицы стали бы двигаться, а время начало бы свое видимое течение.

Однако квантовая Платония является куда более странным пространством. Здесь, как сказал Барбур, «квантовая механика убивает время». Квантовая частица – это не точка, а расплывчатое вероятностное облако. Квантовое состояние вселенной – это расплывчатое облако в Платонии. «Размер» такого облака относительно самой Платонии представляет собой вероятность, с которой вселенная примет состояние, образующее такое облако. Поэтому мы вынуждены ввести во вселенную «вероятностный туман», плотность которого в любом заданном участке определяет вероятность того, что облако займет именно этот участок.

Но, продолжает Барбур, «не бывает вероятностей в разное время, поскольку в Платонии нет времени. Вероятность бывает лишь одна-единственная для каждого из возможных положений». Бывает лишь один вероятностный туман, и он всегда одинаков. При таких условиях время – это иллюзия. Будущее не предопределено настоящим – не из-за возможных случайностей, а потому, что будущего и настоящего не бывает как таковых.

Вспомните детскую игру «Змеи и лестницы». Ее участники бросают кости и передвигают фишки по доске с клетки на клетку – традиционно доска имеет сто таких клеток. Некоторые из них соединены лестницами, позволяющими внезапно перенестись с самого низа на вершину; другие же соединены змеями, и если оказаться на вершине, можно резко упасть вниз. Выигрывает тот, кто первым достигнет последней клетки.

Чтобы вам было легче, представьте человека, который играет в «Змеи и лестницы» в одиночку, и на доске стоит только его фишка. Тогда в любое мгновение «состояние» игры определяет лишь одна клетка – та, которую в текущий момент занимает фишка. В данном примере доска представляет собой фазовое пространство, наш аналог Платонии, а фишка – вселенную. Когда она перемещается с клетки на клетку, согласно правилам игры, состояние «вселенной» меняется. Путь, по которому следует фишка, то есть список клеток, которые она последовательно занимает, – это аналог мировой линии вселенной. В этой трактовке время существует – ведь каждый переход фишки соответствует одному «тику» космических часов.

Но квантовые «Змеи и лестницы» устроены совершенно иначе. Доска та же, но теперь все зависит от вероятности, с которой фишка займет любую заданную клетку – не только на определенном этапе игры, но и вообще. Например, вероятность того, что фишка в течение игры побывает на первой клетке, равна 1, так как игра всегда начинается оттуда. Вероятность того, что фишка окажется на второй клетке, равна 1/6, потому что это возможно лишь в том случае, если при первом броске кубика выпадет «1». И так далее. Подсчитав все эти вероятности, мы сможем забыть о правилах игры и понятии «хода», и у нас не останется ничего, кроме вероятностей. В этой квантовой версии игры нет точных ходов, есть только вероятности. А раз нет ходов, значит, нет ни понятия «следующего» хода, ни времени.

Барбур называет нашу вселенную квантовой, то есть похожей на квантовые «Змеи и лестницы», где «время» не несет никакого смысла. Так почему же наивные люди воображают, будто время течет и что вселенная (по крайней мере, та ее часть, что окружает нас) проходит сквозь изменения, совершающиеся в линейной последовательности?

По мнению Барбура, кажущееся течение времени – лишь иллюзия. Он полагает, что Платония с высокой степенью вероятности должна содержать и «видимость истории». Кажется, будто у нее есть прошлое. Это напоминает одну избитую философами историю: вселенная, может, и создается заново каждое мгновение (как в «Воре времени»), но при этом каждое мгновение она воссоздается вместе с длинной историей своего прошлого. Такие видимые облака истории в Платонии называли временны́ми капсулами. Среди этих высоковероятностных условий можно встретить нейронную структуру, размещенную в определенном порядке в мозге, наделенном сознанием. Иными словами, сама по себе вселенная не имеет времени, но наш разум представляет собой временны́е капсулы, высоковероятностные условия, что автоматически создает иллюзию истории прошлого.

Это очень красивая идея, если вы цените подобные вещи. Но она опирается на утверждение Барбура о том, что в Платонии нет времени, потому что «вероятность бывает лишь одна-единственная для каждого из возможных положений». Это заявление удивительно похоже на один из парадоксов Зенона Эфебского – то есть Элейского, – тот, который называется «Стрела». Если вы не забыли, в нем говорится, что стрела каждое мгновение занимает определенное положение в пространстве, а значит, не может перемещаться. Точно так же, Барбур говорит, что каждое мгновение (если мгновение существует как таковое) в Платонии должен содержаться определенный вероятностный туман, и делает вывод, что этот туман не может изменяться (хотя это не так).

Однако мы все равно не можем заменить вневременной вероятностный туман Барбура туманом, изменяющимся с течением времени. Это противоречило бы неньютоновскому отношению между пространством и временем – отдельные участки тумана в таком случае соответствовали бы разному времени в зависимости от того, кто за ними наблюдает. Нет, мы хотим найти математическое решение парадокса «Стрела» с помощью Гамильтоновой механики. Состояние тела в данном случае определяют две величины – не только положение, но и импульс. Последний является «скрытой переменной», выявить которую можно лишь по ее воздействию на положение тела в следующее мгновение, в то время как положение можно наблюдать непосредственно. Мы говорили: «Тело, находящееся в определенном положении, при нулевом импульсе не перемещается ни на йоту, а тело в том же положении с импульсом, отличным от нуля – казалось бы, точно такое же тело, – перемещается, даже если в данный момент оно будет находиться в том же месте». Импульс кодирует следующее положение тела, причем делает это прямо сейчас. Сейчас его значение нельзя наблюдать, хотя в принципе он (будет) наблюдаем. Чтобы узнать его величину, нужно просто подождать. Импульс – это «скрытая переменная», кодирующая переходы от одной позиции к другой.

Можно ли подобрать аналог для импульса в квантовых «Змеях и лестницах»? Да, вполне. Это суммарная вероятность перехода с клетки на клетку. Эти «переходные вероятности» зависят лишь от клеток, между которыми совершается переход, но не от времени, за которое он совершается, – то есть, по Барбуру, «не имеют времени». Но когда вы находитесь на какой-либо заданной клетке, переходные вероятности показывают вам, куда может привести следующий ход, а вы можете перестроить возможные последовательности ходов, тем самым вернув время в русло физики.

По той же причине неподвижный вероятностный туман – это не единственная статистическая структура, существующая в Платонии. Еще там могут быть вероятности перехода между парами состояний. В итоге Платония преобразуется в то, что статистики называют «цепью Маркова» – список переходных вероятностей «змей и лестниц», только в более общем смысле. Если Платония превратилась в цепь Маркова, каждая последовательность положений образует собственную вероятность. Наиболее вероятные среди них – это те, в которых содержится множество высоковероятностных состояний – что удивительно напоминает временные капсулы Барбура. Так, вместо Платонии с одним состоянием мы имеем Марковию с последовательными состояниями, в которой вселенная проходит через всю последовательность положений, среди которых наверняка есть такие, что составляют связную историю – то есть рассказий.

Этот подход Маркова открывает возможность для возвращения времени в Платонианскую вселенную. Кстати, это очень близко к тому, как Сьюзен Сто Гелитская и Ронни Соак действовали в промежутках между мгновениями в романе «Вор времени».

Тик.

Глава 7
Протухшая рыба

Двумя часами позже с письменного стола Гекса соскользнул лист бумаги и тут же был поднят Думмингом.

– Здесь с десяток точек, в которых мы должны вмешаться, чтобы Дарвин уж наверняка написал «Происхождение…», – сообщил он.

– Ну, по-моему, это не так уж и тяжело, – сказал Чудакулли. – Мы же добились, чтобы в том мире родился Шекспир, разве нет?[26]26
  Да, было дело. В книге «Наука Плоского мира 2».


[Закрыть] А здесь всего-то нужно кое-что подправить.

– Это будет немного сложнее, – с сомнением заметил Думминг.

– Но мы же можем переноситься с помощью Гекса, – продолжал Чудакулли. – Будет весело, особенно если кто-нибудь выкинет какую-нибудь штуку. К тому же, мистер Тупс, это дело может оказаться образовательным.

– А еще у них там отличное пиво, – сказал декан. – И еда вкусная. Помните того гуся, что мы отведали в прошлый раз? Нечасто мне такие попадались!

– Мы отправляемся, чтобы спасти мир, – строго напомнил Чудакулли. – И нам придется думать о совершенно других вещах!

– Но мы же иногда будем кушать, да? – спросил декан.

Второй завтрак и полуденный перекус пролетели почти незаметно. Похоже, волшебники уже начали беречь место для гуся…

День выдался долгим. Гекса окружили мольбертами. На столах валялись бумаги. Библиотекарь устроил чуть ли целый отдел библиотеки в одном из углов и продолжал переносить туда книги из отдаленных областей Б-пространства.

Волшебники уже переоделись и были готовы к действию. После того как декан упомянул о гусе, они почти ничего не посчитали нужным обсуждать. Гекс мог прекрасно управлять Глобусом, но когда дело доходило до мелких деталей, нужно было все делать руками – и главное, управляться столовыми приборами. У Гекса рук не было. К тому же, как он достаточно подробно разъяснил, такого понятия, как полный контроль, не существует – во всяком случае, в нормально работающей вселенной. Существуют лишь разные степени отсутствия контроля. Думминг, по сути, считал Гекса Гигантской Большой Штуковиной по отношению к Круглому миру. Он был… почти как бог. Но все равно не мог управлять всем. Даже зная каждую крошечную частицу, из тех, что составляют материю, вы не можете сказать, что она выкинет в следующее мгновение.

Волшебники были вынуждены туда отправиться. Они могли это уладить. Это было им не впервой. Спасение таких превосходных поваров от вымирания стоило даже большего.

С внешним видом, по крайней мере, трудностей не возникло. Плюс-минус остроконечная шляпа и посох, и волшебники сумели бы спокойно ходить по улицам Круглого мира, не привлекая лишних взглядов.

– Как мы выглядим? – спросил аркканцлер, когда все снова собрались.

– Очень… по-викториански, – ответил Думминг. – Хотя правильнее сказать, по-григориански. В любом случае, очень… твидово. Декан, вам действительно нравится быть похожим на епископа?

– А это что, не подходит для того времени? – забеспокоился тот. – Мы просматривали костюмы по книгам, и я подумал… – Он на минуту умолк. – Это из-за митры, да?

– И посоха, – сказал Думминг.

– Понимаете, я просто хотел быть как все.

– В кафедральном соборе будете. Но для прогулок, боюсь, вам понадобится простой черный костюм и гетры. С бородой же можете делать что угодно. Еще можете надеть шляпу побольше, такую, в какой ребенок поместится в полный рост. На улицах епископы выглядят довольно невзрачно.

– И где тут то веселье? – угрюмо проговорил декан.

Думминг повернулся к Ринсвинду.

– Что касается тебя, Ринсвинд, могу я спросить, почему на тебе только набедренная повязка со шляпой и все?

– Ну, видишь ли, когда не знаешь, во что ввязываешься, явиться голым безопаснее всего, – ответил Ринсвинд. – Это наряд общего назначения. В любой среде чувствуешь себя как дома. Признаться, иногда…

– Быстро в твидовый костюм! – проревел Чудакулли. – И сними эту шляпу!

Продолжая греметь, он повернулся к библиотекарю:

– И вы, сэр… тоже одевайтесь в костюм. И цилиндр. Вам нужно казаться выше!

– У-ук! – ответил библиотекарь.

– Аркканцлер здесь я, сэр! И я настаиваю! Только, пожалуйста, не забудь наклеить бороду. И брови. Постарайся походить на мистера Дарвина. Эти викторианцы были очень цивилизованными людьми. У них повсюду росли волосы. Если будешь поменьше опираться на руки, они сделают тебя своим премьер-министром. Ладно, джентльмены, хорошо. Собираемся на этом же месте через полчаса.

Волшебники собрались. На полу появился круг белого света. Они вступили в него, и звуки, которые издавал Гекс, изменились. Затем они исчезли.

Приземлившись, волшебники оказались по колено в торфяном болоте, и вокруг них взорвались пузырьки испорченного воздуха.

– Мистер Тупс! – взревел Чудакулли.

– Простите, сэр, простите, – поспешно извинился Думминг. – Гекс, подними нас на два фута, пожалуйста.

– Да, но мы все равно промокли, – проворчал декан, когда они зависли в воздухе. – Похоже, вы ударили в грязь лицом, мистер Тупс!

– Нет, сэр, я лишь хотел показать вам Чарльза Дарвина в природных условиях, – ответил Думминг. – А вот и он…

Из зарослей выскочил крупный и энергичный молодой человек – он решил перемахнуть через черный водоем с помощью шеста. Тот мгновенно погрузился в трясину на треть своей длины, и его ловкий владелец также очутился в грязи. Выбравшись, он держал в руках небольшую водоросль. Не обращая внимания на зловонные пузыри, окружавшие его, молодой человек с торжествующим видом поднял эту водоросль, не без труда вытянул из болота шест и двинулся прочь.

– Он нас заметил? – спросил Ринсвинд.

– Нет, пока нет. Это молодой Дарвин, – ответил Думминг. – Он очень увлечен сбором различных образцов дикой природы. Коллекционирование в этом веке было невероятно популярным увлечением в Англии. Кости, ракушки, бабочки, птицы, чужестранные земли… все что угодно.

– Он прямо как я, – с довольным видом заметил Чудакулли. – У меня в его годы была лучшая коллекция раздавленных ящериц!

– Что-то биглей не видно[27]27
  Бигль – порода собак, а также название корабля, на котором совершил свое кругосветное путешествие Чарльз Дарвин. (Прим. переводчика.)


[Закрыть], – мрачно произнес Ринсвинд. Он нервничал, когда у него не было шляпы, поэтому то и дело пытался под чем-нибудь спрятаться.

Заведующий кафедрой беспредметных изысканий оторвался от чудометра, который держал в руке.

– Магических помех не обнаружено, да и вообще тут ничего нет, – сказал он, оглядывая болото. – Гекс точно не ошибся? Единственная странность здесь – это мы.

– Давайте уже перейдем к делу, хорошо? – предложил Чудакулли. – Куда теперь?

– Гекс, перенеси нас в Лондон, пожалуйста, – сказал Думминг. – Пункт номер семь.

Казалось, будто не волшебники перенеслись, а окружающая их местность содрогнулась и переменилась.

Появилась узкая улица. Откуда-то неподалеку доносился уличный шум.

– Я уверен, вы все прочитали инструкцию, которую я приготовил для вас сегодня утром, – бодро произнес Думминг.

– А ты уверен, что мы не вернулись в Анк-Морпорк? – громко спросил Чудакулли. – Готов поклясться, я слышу вонь с реки!

– О, похоже, мне стоит напомнить вам наиболее важные пункты, – устало сказал Думминг. – Список основных событий, которые могут помешать Дарвину…

– Я помню, там было про гигантского кальмара, – перебил его Ринсвинд.

– Гексу по силам справиться с гигантским кальмаром, – сказал Думминг.

– Какая жалость. А я так хотел на него посмотреть, – посетовал Чудакулли.

– Не получится, сэр, – Думминг старался говорить как можно спокойнее. – Нам придется иметь дело с людьми. Помните? В прошлый раз мы договорились, что сваливать это на Гекса неэтично. Вы же не забыли дождь из полных женщин?[28]28
  Этот редкий метеорологический феномен был вкратце рассмотрен в книге «Наука Плоского мира 2».


[Закрыть]

– На самом деле этого не было, – с сожалением заметил профессор современного руносложения.

– Это верно, – подтвердил Чудакулли. – Ну, тем лучше. Показывайте дорогу, мистер Тупс.

– Нам еще столько предстоит, столько предстоит! – пробормотал Думминг, пролистывая бумаги. – Полагаю, нам следует все делать по порядку… Итак, первым делом мы должны убедиться, что кухарка мистера Аввакума Соузера выбросит рыбу.

Черный ход одного из богатых домов, каких было много на этой улице, им открыл мальчик-посудомойщик. Думминг Тупс приподнял свою высокую шляпу.

– Мы желаем видеть… – он сверился с планшетом, – миссис Бодди. Полагаю, она работает здесь кухаркой? Передайте ей, что пришли из комитета общественной санитарии. Дело срочное, так что давай поживее!

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Тупс, – прошипел Чудакулли, когда мальчик исчез.

– Вполне, аркканцлер. Гекс говорит, что нить причинно-следственных связей… а, вы миссис Бодди?

Он сказал это тощей взволнованной женщине, которая, вытирая руки о передник, приближалась к ним из темной глубины дома.

– Да, это я, сэр, – ответила кухарка. – Мальчик сказал, вы по поводу санитарии.

– Миссис Бодди, вам сегодня утром доставляли рыбу? – серьезно спросил Думминг.

– Да, сэр. Добрый кусок хека, – внезапно на ее лице отразилось сомнение. – А… с ней все в порядке, да?

– Увы, не совсем, миссис Бодди, – сказал Думминг. – Мы только что от торговца. У него весь хек протух. К нам поступило много жалоб. Некоторые даже от его ближайших родственников, миссис Бодди!

– Ой, что же нам теперь делать? – вспыхнула кухарка. – Я уже начала его готовить! Но ничего не почувствовала, сэр.

– Прекрасно, значит, его еще никто не успел попробовать, – успокоился Думминг.

– А можно отдать его кошке?

– А вы ее любите? – сказал Думминг. – Лучше заверните ее в бумагу и принесите нам прямо сейчас! Я уверен, мистер Соузер поймет, если вы дадите ему холодный окорок, который остался после вчерашнего.

– Да, сэр! – Кухарка убежала и вскоре вернулась со свертком очень горячей и очень сырой рыбы. Думминг взял его из ее рук и всучил Ринсвинду.

– Хорошенько вымойте сковороду, миссис Бодди! – добавил Думминг, пока Ринсвинд пытался жонглировать хеком. – Джентльмены, нам нужно торопиться!

Он быстро зашагал в конец улицы, а волшебники потрусили следом. Они резко завернули в переулок за миг до того, как до них донесся крик: «Сэр! Сэр! Откуда вы узнали про холодный окорок?»

– Гекс, пункт номер девять, – сказал Думминг. – И убери рыбу, пожалуйста!

– Что это все означает? – спросил Чудакулли. – Зачем мы забрали рыбу у несчастной женщины?

Рыба исчезла из рук Ринсвинда, и он успел только ойкнуть.

– Завтра мистер Соузер отправится на встречу с несколькими деловыми людьми, – очерчивая волшебников кругом, рассказывал Думминг. – Одним из них будет известный промышленник Джозайя Веджвуд. Мистер Соузер расскажет ему о своем сыне Джеймсе, который сейчас служит на флоте. Благодаря этому он стал настоящим мужчиной, скажет мистер Соузер. Мистер Веджвуд выслушает с интересом и выразит мнение, что долгое плавание в порядочной компании будет полезным для молодого человека, стоящего на пороге взрослой жизни. Во всяком случае, пока все складывается именно так. Если бы мистер Соузер съел эту рыбу, он бы завтра заболел.

– Что ж, это прекрасно для мистера Соузера, но нам-то с этого что? – спросил декан.

– Мистер Веджвуд приходится дядей Чарльзу Дарвину, – ответил Думминг, и воздух вокруг задрожал. – От него будет зависеть карьера его племянника. А что касается нашей следующей задачи…

– Доброе утро! Вы миссис Соловей?

– Да? – ответила женщина, будто сомневалась в собственном имени. Она осмотрела группу людей, задержав взгляд на одном, с длинной бородой и руками, касавшимися земли. Горничная, открывшая дверь, теперь стояла позади и тревожно поглядывала из-за хозяйки.

– Меня зовут мистер Тупс. Я секретарь благотворительной миссии дальних мореплавателей. Полагаю, мистер Соловей готовится вот-вот предпринять опасное путешествие в воды Южных Америк с бурными штормами, спутанными течениями и гигантскими кальмарами-кораблеедами?

Женщина оторвала взгляд от библиотекаря и сощурилась.

– Он никогда не рассказывал мне о гигантских кальмарах, – произнесла она.

– Неужели? Мне очень жаль это слышать, миссис Соловей. Брат Книгохранитель, – Думминг тронул библиотекаря за плечо, – сам мог бы рассказать вам о них, если бы не несчастье, из-за которого он лишился дара речи.