Текст книги "Поддай пару! Вор Времени (сборник)"

Стукпостук поморщился при мысли о таком халатном обращении с символом государственности, а Мокриц продолжил:

– Такова уж моя натура, сэр, и, если честно, я до смерти устал возиться со старыми затейниками, которые возомнили, что могут облапошить Мокрица фон Липвига, и со всеми этими скользкими, и неприятными, и глупыми, и умными, и жадными… которые порой совмещаются в одном человеке. После такого моей душеньке нужно отмыться и взбодриться, сэр.

– Ага, душа! – воскликнул Витинари. – Не думал, что она у тебя есть. Век живи – век учись, – он сомкнул пальцы домиком. – Господин фон Липвиг, работа господина Кекса привлекла внимание всего мира. Конечно, наивно было бы полагать, что остальные страны, крупные города и столицы не обратят внимания на железную дорогу. Это оружие, господин фон Липвиг, коммерческое оружие. Ты можешь не знать этого, потому что живешь в другом мире. Юный господин Кекс приехал в Анк-Морпорк, потому что этот старый грязный город при всех своих недостатках – та самая ось, на которой вращается мир. Здесь творится история. Здесь благодаря просвещенному и заботливому правительству – иными словами, мне – каждый взрослый, ребенок, гном, тролль, вервольф, вампир, даже зомби и, да, гоблин может назвать себя свободным. Свободным от любого господина, кроме закона, который един для всех, какой бы расы ты ни был и какое бы ни занимал положение в обществе. «Цивис Анк-Морпоркианус сум» – «я анк-морпоркский гражданин»!

Послышался глухой удар – это лорд Витинари стукнул кулаком по столу.

– Анк-Морпорк, господин фон Липвиг, не превзойти! Я знаю, что в эти дни ты кладешь все силы на то, чтобы первый полноценный поезд для настоящих коммерческих перевозок обзавелся своей железной дорогой, по которой он сможет передвигаться, и когда это произойдет, это будет чудо света. Но все течет, все меняется, и наша задача – удержать наш город на гребне волны. Не сомневаюсь, что вы, господин фон Липвиг, вместе с сэром Гарри и господином Кексом уже строите планы на будущее. Со своей стороны могу высказать предположение, что ежедневные железнодорожные рейсы до Щеботана и обратно непременно подтвердят полезность железной дороги. В то время как удобная дорога до Убервальда остается в высшей степени желательна, боюсь, мне придется подождать. Меня буквально изводят правительства всех стран, уговаривая провести дорогу именно к ним, но Щеботан – наш сосед и важный торговый партнер, и… – он понизил голос, – …мы сможем получать свежие морепродукты до того, как они приползут в Анк-Морпорк своим ходом. Что ты на это скажешь? Окончательные детали переговоров по Столатской линии предоставь Стукпостуку, – продолжал Витинари. – У него есть мое разрешение пользоваться услугами темных клерков… Таланты господина Смита могут нам пригодиться в разрешении любых вопросов… с неподатливыми землевладельцами.

Мокриц заметил, что глаза Стукпостука загорелись незнакомым блеском, хотя сам секретарь ничего не сказал.

– Можешь идти, господин фон Липвиг, и прими напоследок мой совет: если ты еще раз явишься сюда верхом, пеняй на себя. В следующий раз ты рискуешь оказаться брошенным на растерзание котикам. – Его светлость зловеще усмехнулся и добавил: – Седрик всегда готов (…огонек) 2828
  Бесчеловечная пытка котиками на самом деле была придумана самим Мокрицем, и Витинари проникся его идеей. В дворцовых подземельях стояла большая «железная дева», которой редко пользовались. По нынешним временам пытка котиками была актуальным наказанием, которое заставляло злоумышленника дважды задуматься, прежде чем совершить то, за что ему грозило подземелье с котиками. Уход за механизмом и за животными осуществлял Седрик, человек недалекий, но его устраивало ежемесячное жалованье, и он был заядлым любителем котиков, которыми были запружены улицы Анк-Морпорка. Котиков в большом количестве помещали в «железную деву», туда же отправляли и злоумышленника, которому еле хватало места, чтобы сесть. Внизу был проделан маленький люк, куда можно было просунуть блюдце с молоком. Как только котик начинал нервничать и издавать характерные звуки, Седрик отпирал «железную деву» и лупил пытаемого дубинкой, причем сила ударов была прямо пропорциональна состоянию расстроенного котика. Находились глупцы, которым это казалось смешным, но пытка была действенной, и после нескольких порций дубинки наблюдатели могли только дивиться на атмосферу счастья, царящую в «деве», откуда доносилось такое громкое мурлыканье, что оно отражалось эхом от стен темницы.


[Закрыть].

«Огонек? – думал Мокриц, уводя лошадь из кабинета. – О боги, да это заразно».

Наверна Чудакулли, аркканцлера Незримого Университета, перехватил в Главном зале университета слугобраз Барнстебль.

Он дотронулся до кромки своего котелка в традиционном приветствии, вежливо откашлялся и сказал:

– Господин аркканцлер, есть один… человек, который хочет с тобой встретиться, и слова «нет» он не знает. Очень жалкого вида тип, выглядит так, словно за всю жизнь ни разу сытым не ходил. Лично я склоняюсь к мнению, что он просто хочет милостыни. И одет в какое-то платье. Сомнительный господин. Мне указать ему на дверь?

Аркканцлер на минуту задумался и уточнил:

– А пахнет от этого человека, случайно, не как от барсука?

– Да, сэр, верно!

Чудакулли улыбнулся.

– Господин Барнстебль, старик, которого ты описываешь, мастер всех видов когда-либо существовавших боевых искусств. Многие из них и существуют благодаря ему, и он единственный в мире известный мастер дежа-фу 2929
  Вид боевых искусств, при котором руки движутся одновременно и во времени, и в пространстве, когда боец в процессе скручивает пространство у себя за спиной.


[Закрыть]. Он может ударить по воздуху, и его удар долетит до самого твоего дома и стукнет тебя прямо в харю, когда ты откроешь дверь. Он известен под именем Лю-Цзе, и это имя вселяет страх в тех, кто не знает, как оно произносится, не говоря уже о том, как пишется. Мой тебе совет: улыбнись ему и со всеми почестями проводи ко мне в кабинет.

Лю-Цзе окинул внимательным взглядом ассортимент бренди на ломящейся под грузом напитков тележке и сел. Чудакулли, дымя, как Железная Ласточка, сказал:

– Как я рад видеть тебя, мой друг. Ты здесь из-за паровоза, да?

– Конечно, Наверн, – разве есть сейчас еще какие-то темы для разговоров? Ингибиторы мелют время, и все в Ой-Донге опасаются гинунгагапа – темноты, наступающей в конце света перед тем, как возникнет новый мир. Хотя, по мне, было бы очень кстати, учитывая, что этот мир уже сплошь раздолбан, неухожен и заброшен. Единственная проблема, которую мне пока не удается решить, – это как попасть из мира умирающего в мир новый. Вот где загвоздка. Но даже Аббата встревожило появление парового двигателя вне времени паровых двигателей.

Чудакулли потыкал в трубку ершиком и проговорил:

– Да-а, действительно, незадача. Уж, наверное, паровой двигатель не может появиться до того, как наступит время паровых двигателей. Если ты увидишь свинью, то скажешь себе: это свинья, значит, сейчас время свиней. Ты же не станешь оспаривать ее право быть свиньей?

– Разумеется, нет, – ответил Лю-Цзе. – К тому же от свинины меня невыносимо пучит. Мы знаем, что вселенная – это бесконечная история, которая, к счастью, непрерывно пишет сама себя. Но вот мои братья в Ой-Донге непоколебимо верят в то, что вселенную можно понять до последней запятой.

Чудакулли рассмеялся:

– О боги! А знаешь, мой блестящий коллега Думминг Тупс, кажется, подпал под аналогичное заблуждение. Похоже, даже умнейшие люди иногда забывают об одной из очень важных богинь… я имею в виду Пиппину, дамочку с яблоком раздора. Она-то знает, что вселенная, нуждаясь в законах и стабильности, требует и капельку хаоса, чего-то неожиданного, удивительного. В противном случае вселенная была бы механизмом, бесподобным механизмом, многие века не сбивающимся с хода, но в ней все было бы одинаково. Следовательно, можно предположить, что и на этот раз потеря равновесия будет дозволена, и милосердная богиня постановит, что эта машина еще может свершить удивительные вещи, если дать ей шанс.

– Я был бы не против дать ей шанс, – отозвался Лю-Цзе. – С интуицией я на короткой ноге. Я знаю, что монахи давно и бережно направляют этот мир, как пастухи – стадо, но боюсь, они не понимают, что овцам иногда приходят в головы дельные идеи. Неизвестность всегда неизвестна, но проблема в том, что люди, которые полагаются на систему, начинают верить, что все вокруг, так или иначе, является системой, и тогда в конце концов они становятся бюрократами. Так что, друг мой, восславим Пиппину и периодические раздоры. Думаю, остальные члены круга сойдутся с нами во мнении. Будем судить по результату. Ведь все просто, как забор: вот паровой двигатель. Следовательно, сейчас время парового двигателя.

– Ура! – сказал Чудакулли. – За это надо выпить.

– О, благодарю. Я бы капнул бренди в чай, чтобы не замерзнуть, если ты не возражаешь, – сказал Лю-Цзе.

Мокриц сидел за столом, обдумывая, как бы лучше обсудить вопрос о Щеботане с сэром Гарри. Он без особого интереса отметил присутствие некоего… весомого… джентльмена напротив.

– Господин фон Липвиг? – обратился к нему джентльмен. – У меня для тебя есть предложение.

Мокриц засмеялся:

– В эти дни всякий, у кого есть для меня предложение, имеет в своем распоряжении пять минут, и одна из них уже прошла. В чем дело?

– Я не просто так, человек с улицы, – заметил мужчина, вытягиваясь в полный рост, который на самом деле оказался немногим меньше его полной ширины. – Я шеф-повар. Ты, наверное, слышал обо мне – Весь Джолсон. Из надежных источников 3030
  Мастерство Джолсона в высокохолестериновой кулинарии помогло ему обзавестить многими полезными друзьями, а обмен горячих пирогов на горячие новости оказался очень прибыльным дельцем.


[Закрыть]мне стало известно, что со дня на день ваши чудесные паровозы начнут ходить в Сто Лат и обратно. Хотелось бы знать, ты уже подумал о том, чем люди в поезде будут питаться? Я хочу участвовать в конкурсе на право продавать еду в поездах и в залах ожидания. Как легкие закуски, так и плотную пищу для путешествующих на дальние расстояния. Ничто так не снимает дорожную усталость, как горшочек моего фирменного слампи. Или первичного бульончика, очень даже согревает с мороза. Я думаю подавать его в чашках с крышечками, а там такое плавает, что, скажем прямо, не хотелось бы пролить на себя.

Мокриц уловил самые важные слова, как форель ловит новорожденных мушек. Еда в поезде! Залы ожидания! Да! Места, где люди захотят тратить деньги. Ему в очередной раз напомнили, что железная дорога была чем-то большим, нежели сочетанием рельсов и пара.

И когда Джолсон вручил ему визитную карточку, всю в пятнышках жира, Мокриц позволил себе помечтать о дополнительных перспективах. Конечно, понадобится специально отведенное место, где можно ждать поезда, где всегда сухо и тепло и можно что-нибудь выпить и даже, страшно подумать, купить булочку с сосиской, которая действительно в свое время была свиньей. И да, поскольку Дик пообещал, что вести поезд ночью не составит труда, то в пункте назначения должны быть привокзальные гостиницы, такие же роскошные, как и вагоны, и страшно оживленные, потому что постояльцы будут приходить и уходить круглые сутки. Там будет казаться, что весь мир пришел в движение.

Не в силах угомониться, Мокриц выбежал из конторы и двинулся к сараю. До сих пор ему казалось, что Дик беспечально воплощал в жизнь все свои мечты, поэтому он удивился, увидев инженера одиноко сидящим у пыхтящей Железной Ласточки в самом настоящем унынии.

Мокриц, машинально войдя в роль смазки для колес прогресса, участливо поинтересовался:

– Что-то случилось, Дик?

Словно истязаемый внутренними демонами, Дик мрачно отвечал:

– Да такое дело, господин Липвиг. Меня пригласили в Гильдию Ловких Умельцев на той неделе, познакомиться с господином Пони, и представляешь, что он мне сказал? Что я должен пойти в ученики! Я-то! У ребят моих вон как все ладится, это они должны быть моими подмастерьями, но нет, оказывается, раз я сам не мастер, то должен четыре года отработать по контракту у настоящего мастера, а через некоторое время, глядишь, и стану подмастерьем. Но я сказал: никогда я контрактов не заключал, ни у каких мастеров не учился, знаете почему? Я сказал, что никогда не был в подмастерьях, потому что никто не мог меня научить тому, что я сейчас знаю! Мне пришлось до всего дойти самому! А потом я прочитал про древних эфебцев, которые когда-то построили небольшой паровой двигатель, и он заработал… Ну, потом взорвался прямо у них под ногами, хотя никто не пострадал, – они спаслись потому, что их двигатель был для какой-то лодки, и все они оказались в воде, в промокших тогах. И тогда я подумал: эти древние эфебцы, наверное, знали свое дело, поэтому я взял в нашей столатской библиотеке еще одну книжку про них, и знаешь что, господин Липвиг? Вот эти древние в простынях и сандалиях придумали еще и синус, и косинус, я уж молчу про тангенс! Всю мою любимую математику. И квадратные уравнения. Где бы мы были без квадратных-то уравнений? Ну и в общем, они выглядели стариками, которые на первый-то взгляд ничем не занимались, только лежали и спорили о философии, а потом оказывается, что знали-то они практически все, ну, обо всем и все-все-все записывали. Ты представляешь?? У них все было на руках. Могли бы взять и построить нормальный двигатель, паровой корабль, который бы не взорвался. Вот тебе и академики. Столько знаний – а они снова принялись обсуждать красоту и истину чисел и проморгали тот факт, что они открыли что-то зверски важное. А я что? Если я захочу красоты и истины, то вот, посмотрю на Ласточку.

Дик стукнул кулаком по железному корпусу и сказал:

– Вот она – красота. И вот она – истина, прямо тут. И они все это знали, но скрывали. Посмотри на нее! Моя машина! Я ее сделал! Я! И я недостаточно хорош, чтобы стать подмастерьем!

Он перевел дыхание и продолжил:

– Не пойми меня неправильно, господин Липвиг, я знаю, что все это просто слова, но понимаешь, до меня вдруг дошло, что раз я никогда не проходил обучения, мне никогда не стать мастером, потому что нет никого, кто знал бы о том, чем я занимаюсь, больше меня самого. Я прочесал все справочники, прочел все книги, но мне нельзя быть мастером, пока другие мастера мне не скажут, что я мастер.

Дик еще больше приуныл, а Мокриц так и стоял с разинутым ртом и слушал, как дотошный Дик винит себя в том, что он гений.

– И у моих ребят, – продолжал он, – ну, так я их зову, – так вот у них нет даже надежды стать однажды мастерами, потому что они обучались инженерному делу не у мастера! Что за бред!

Мокриц рассмеялся в голос, обхватил ладонями чумазую голову Дика, аккуратно повернул его лицом к простирающемуся перед ними участку и огромным, ставшим уже постоянными очередям на поезд и спокойно сказал:

– Они знают, что ты – мастер, а Железная Ласточка – твой шедевр. Любой мальчишка хочет быть тобой, Дик, потому что ты сам по себе шедевр. Ты меня понимаешь?

Вид у Дика был недоверчивый – видимо, он все еще дулся из-за отсутствия диплома с красивыми званиями, который его матушка могла бы повесить на стенку.

– Да, но при всем уважении, они не имеют никакого авторитета в вопросах укрощения пара. Никого не хочу то есть обидеть, но что они знают?

Мокриц оборвал его:

– Дик, в каком-то смысле где-то здесь в глубине живет сама душа мироздания, и они все знают. Ты ведь слышал о Леонарде Щеботанском. Некоторые мастера сами делают себя мастерами, и ты один из них. Ты сделал из себя инженера, и все об этом знают.

Дик воспрянул духом и сказал:

– Я не собираюсь открывать собственную гильдию, если ты к этому клонишь, но если какой парнишка придет ко мне и захочет научиться пользоваться счетной линейкой, то я от него не отвернусь. Сделаю его своим подмастерьем по старинке, и пусть его руки никогда больше не будут чистыми. И заключу я с ним контрактов столько, что они у него из ушей торчать будут, хоть на пергаменте напишу, если раздобуду. Вот так все будет, и он проработает со мной столько, сколько надо, пока я не решу, что он готов сам быть ремесленником. Вот так надо дела делать. Вот так нужно заниматься ремеслом. Когда я тебя впервые увидел, господин Липвиг, я подумал, что на словах ты такой герой, а на деле пшик. И смотрел я, как ты бегаешь и подмазываешь тут и там. Ты ничего так, господин Липвиг, очень даже, но в фуражке ты бы еще лучше смотрелся.

Железная Ласточка с шипением выдула внезапную струю пара, и они со смехом повернулись полюбоваться на нее. В ней появилось что-то новенькое. Минуточку, подумал Мокриц, она изменила форму, стала… крупнее. Ведь так? Мокриц помнил, что Ласточка – прототип, и Дик постоянно что-то менял в ней, но ему почему-то казалось, что каждый раз, глядя на нее, он видел новую машину. Она с каждым днем становилась сильнее, стройнее, лучше.

Обдумывая это открытие, Мокриц заметил, что Дик переминается с ноги на ногу. Наконец юноша застенчиво спросил:

– Господин Липвиг, ты знаешь эту девушку с длинными светлыми волосами и красивой улыбкой, которая иногда приходит на участок? Кто она? Она ведет себя тут как хозяйка.

– А это, – ответил Мокриц, – Эмили, любимая племянница Гарри Короля. Не замужем.

– А, – отозвался Кекс. – Вчера она приносила мне чай – и даже с булочкой!

Мокриц увидел беспокойство в лице Дика Кекса, который вдруг обнаружил себя в такой ситуации, где логарифмы не помогают. Нет, здесь были нужны совсем другие рифмы.

– Не хочешь ли ты пригласить ее на свидание, Дик? – предложил Мокриц.

Кекс залился румянцем, если только румянец можно разглядеть под слоем сажи.

– О да, я бы очень хотел, но она вся такая умная и изящная, как цветочек, а я…

– Замолчи немедленно! – оборвал его Мокриц. – Если ты хотел сказать, что ты просто деревенщина в грязных штанах, то я хочу обратить твое внимание на тот нюанс, что тебе принадлежит огромный процент от всей прибыли, которую будет приносить железная дорога. Так что не надо заламывать руки и приговаривать: «Ох, я бедняжка, я слишком нищ и не могу даже мечтать о том, чтобы подойти к хорошей девушке», – потому что ты самый завидный жених для любой девушки Анк-Морпорка. Уверен, при таком раскладе даже Гарри не спустит тебя с лестницы, как он поступал со всеми ухажерами своих дочерей. Если хочешь встречаться с Эмили, дерзай, а ее дядя и родители наверняка будут только рады.

Про себя Мокриц подумал, что Гарри, пожалуй, даже будет в восторге, потому что тогда все деньги останутся в семье. Да, он хорошо знал Гарри Короля.

– И более того, – добавил он, – она учится на законника и разбирается в юридической стороне управления бизнесом. Вот и куй железо, пока горячо.

Дик, для которого все это было неведомой территорией, нервно сказал:

– Спасибо за подсказку и за совет, господин Липвиг. Может, когда-нибудь я хорошенько отмоюсь и наберусь мужества к ней постучать.

– Не затягивай, Дик. В жизни есть вещи помимо логарифмов.

На торжественное открытие Анк-морпоркско-столатской гигиенической железной дороги слетелись стаи международных репортеров.

Дик Кекс всегда хотел, чтобы первое настоящее публичное путешествие по железной дороге началось в Сто Лате, тем самым отметив старый город жирной точкой на карте мира. Сэра Гарри такой поворот несколько встревожил 3131
  Чувство, которое разделяли и многие журналисты, побоявшиеся заляпать грязью свои новые туфли и подвергнуться нападению фазанов.


[Закрыть]: как истинный гражданин Анк-Морпорка, он несколько терялся за пределами города. Однако, как напомнил ему Мокриц, после поездки в Сто Лат по обычной дороге гости тем более оценят обратный железнодорожный рейс с прохладительными напитками на борту.

Когда их экипажи наконец подъехали к тому месту, которое на приглашениях с золотым обрезом было обозначено как «Столатский вокзал», журналисты и другие приглашенные гости обнаружили, что станция еще достраивалась. Точнее, по большей части ее не было вовсе, а то, что было, кишело рабочими: людьми, троллями, гоблинами, – и все разрешали очередное недоразумение, как это бывает на любой крупной стройке где угодно. И все же при внимательном рассмотрении было видно, что строится здесь что-то хорошее.

Гостей собрали на длинном перроне, возвышавшемся над сверкающими стальными рельсами, которые убегали вдаль. По бокам толпились зрители. Со стороны города рельсы упирались в огромный амбар, где дочиста отмытые подмастерья Дика выстроились по обе стороны закрытых дверей вместе с духовым оркестром, которого почти не было слышно за строительным шумом.

Мокриц фон Липвиг был первоклассным мастером торжественных церемоний – и приветствовал гостей вместе с Гарри Королем и Юффи. Был тут и лорд Витинари, держатель страховочного пакета акций железной дороги, в сопровождении Стукпостука, который не пропустил бы такое событие ни за какие коврижки. И королева Кели Столатская 3232
  Протектор Восьми Протекторатов и Императрица Длинной Узкой Спорной Полосы К Пупу От Сто Керрига.


[Закрыть]– чтобы утвердить происходящее своим королевским одобрением, в сопровождении мэра, который был в шоке от того, что его город превратился в такой балаган.

Как всегда в таких случаях, с самым главным пришлось подождать, пока не будет готово все остальное. Это учли заранее: около выхода с платформы была дверь с аккуратной табличкой «ЗАЛ ОЖИДАНИЯ» 3333
  Залов ожидания было на самом деле два, первый – для мужчин и семей, второй – для одиноких дам. Как и следовало ожидать, Юффи твердо стояла на том, что железная дорога во всех аспектах должна быть чистой, безопасной и в буквальном смысле гигиеничной – тема, которая была ей очень близка.


[Закрыть].

А потом ожидание подошло к концу. По приглашению Мокрица вперед вышла королева Кели, чтобы забить золотой костыль, последний на линии, тем самым обозначив, что дорога готова к работе. Пыхтящий звук, который уже стал знаком любителям железной дороги, стал громче и мощней; толпы наблюдателей выстроились по обе стороны рельсов, и махали разноцветными флажками, и вопили с нарастающим энтузиазмом, а два подмастерья отперли двери амбара. Под барабанную дробь Мокриц объявил:

– Дамы и господа, господин Дик Кекс и Железная Ласточка!

Делая грезы о паре былью, Дик Кекс гордо стоял на площадке поезда, и на его лице сияло безошибочно читаемое выражение «я же говорил».

За паровозом, постукивая, тянулись десять вагонов, и – экое диво – некоторые были крытыми! Заморгали вспышки иконографов, и Железная Ласточка плавно прошла по рельсам и остановилась напротив платформы.

Мокриц подождал, пока стихнут аплодисменты, и провозгласил:

– Дамы и господа, не стесняйтесь, поднимайтесь на борт. Там вас ждут прохладительные напитки, но сперва позвольте мне пригласить вас на экскурсию по вагонам.

А потом Мокрицу требовалось быть во всех местах одновременно. Все, что касалось паровозов и железных дорог, было новостью, а новости бывают как хорошими, так и плохими, а изредка даже вредительскими. Дик любил рассказывать о Железной Ласточке и о обо всем остальном, что касалось паровых двигателей, но он был прямолинейным юношей, а пресса Равнин Сто сожрала бы заживо прямолинейного человека, не ведающего осторожности. Зато Мокриц, особенно в присутствии прессы, был не прямолинейнее мешка калейдоскопов. Пока шла беседа, Мокриц, как нянька, не отходил от Дика.

Анк-морпоркская «Правда» была не так уж плоха, а «Вестник Танти» обычно больше интересовался ж-ж-жуткими смертоубийствами и наименее пристойными сторонами человеческой природы, но внутри у Мокрица все оборвалось, когда он заметил, что Дик, случайно выпавший из его поля зрения, разговаривал с Хардвиком из «Ежедневного Псевдополиса», который набил руку на превратном истолковании своих собеседников и обращении сказанного против них же. А Псевдополис ненавидел Анк-Морпорк мстительно и завистливо.

Мокриц, шагая к ним самой быстрой в мире беззаботной походкой, как раз успел услышать вопрос Хардвика:

– Что ты, господин Кекс, скажешь людям, которые боятся, что от шума и дыма лошади сойдут с ума, а коровы и овцы не смогут выносить потомство?

– Честно говоря, не знаю, – отвечал Дик. – Никогда не было таких проблем здесь, на Равнинах. Когда я проводил испытания, лошади с соседних полей пытались обогнать Железную Ласточку наперегонки с ней, то есть бегали, и, по-моему, им было весело!

Но Хардвика так просто было не сбить с толку.

– Но ты должен признать, господин Кекс, что поезд представляет исключительную опасность. Некоторые говорят, что если превысить скорость в тридцать миль в час, то лицо может расплавиться!

Мокрицу показалось, что все те, кто до этого благодушно болтал, смолкли как один, чтобы послушать, и он знал, что, если вмешаться сейчас, будет только хуже. Поэтому он мог только затаить дыхание, точь-в-точь как остальные, и слушать, что скажет этот серьезный деревенский паренек.

– Я так скажу, господин Хардвик, – ответил Дик, сунув большие пальцы за пояс – он так всегда делал перед тем, как произнести длинное предложение. – Много что само по себе представляет опасность, волшебники, например, или деревья. Очень опасное дело – деревья, могут упасть прямо тебе на башку, ты и глазом не моргнешь. А корабли какие опасные, и другие люди тоже бывают опасны. Вот ты, господин Хардвик, задаешь мне вопросы уже пять минут кряду и все ждешь, когда же эта деревенщина сболтнет чего-нибудь лишнее. Но я скажу так: Железная Ласточка – моя машина, я сам ее построил, целиком, до последнего винтика. Я сам проводил все испытания, и каждый раз, когда находил способ сделать ее лучше и безопаснее, я это делал. Но послушай, господин Хардвик, а вдруг это ты представляешь опасность? Сила всегда опасна, всякая сила, и твоя в том числе. Вся разница в том, что силой Железной Ласточки можно управлять, тогда как ты можешь написать, что тебе взбредет в голову. Или ты думаешь, я не умею читать? Я все читаю, что ты сочиняешь в своей газетенке, и какую же ты там чушь иногда несешь, ну такую уж мерзость, чтобы напугать народ, который не шарит в паре, и энергии, и косинусах, и уравнениях, и тангенсах, и даже в логарифмах… Но все равно желаю тебе хорошей поездки, господин Хардвик. А сейчас, если ты не возражаешь, мне пора в кабину. Да, и я разгонял Железную Ласточку больше чем до тридцати миль в час, и только обгорел на солнце. Доброго дня, господин Хардвик. Наслаждайся поездкой.

А потом он покраснел, заметив притихшую толпу вокруг, и сказал:

– Извиняюсь перед дамами за выражения. Прошу прощения.

– Совершенно не за что извиняться, господин Кекс, – отозвалась Сахарисса Резник, журналистка «Правды». – Думаю, все собравшиеся здесь дамы меня поддержат, если я скажу, что мы признательны тебе за твою прямоту.

А поскольку Сахарисса была не только всеми уважаема буквально до степени религиозного поклонения, но и неизменно вооружена остро заточенным карандашом, остальная публика тоже вдруг обнаружила, что испытывает большое уважение к Дику Кексу за его непритязательную манеру речи.

На борту вниманию публики предстало много чудес, в том числе и роскошные уборные – еще одно детище Юффи, удивившее даже Мокрица. Ему было любопытно, что скажет пресса о таланте Юффи к организации железнодорожных путешествий. Художественный редактор «Правды» порой бывал очень изобретателен 3434
  В итоге заголовок был такой: «Как расслабиться в поезде». Видимо, господину де Словву с супругой пришлись по душе санитарно-гигиенические условия.


[Закрыть].

– Ничуть не хуже, чем в самых дорогих гостиницах, – сказал Мокриц на ухо сэру Гарри, который вышел из кабинки, светясь от гордости.

Гарри заулыбался:

– Это ты еще в дамские не заглядывал, господин фон Липвиг! Ароматы, подушечки, настоящие цветы в вазе. Ни дать ни взять будуар!

– Полагаю, хм, отходы будут сбрасываться прямо на рельсы?

Гарри был оскорблен.

– Может, кто-то так бы и сделал, но только не Гарри Король! Где отходы – там и деньги, сынок, главное, Герцогине не рассказывай. Под вагоном есть большая цистерна. И пусть ничто не пропадет зазря…

Вопросы густо и быстро сыпались со всех сторон. Для тех, кто не успел прокатиться на Железной Ласточке на участке Гарри Короля, встал ребром вопрос поведения на железной дороге. Можно ли высунуть голову из окна? Можно ли взять на борт ручного болотного дракончика, если держать его на руках? Можно ли подойти к машинисту и поговорить с ним? На сей раз Мокриц был рад сказать «да», избрав для этой почетной миссии главного редактора «Правды». Улыбка на лице Вильяма де Словва, когда он шагнул с платформы на подножку кабины машиниста, должна была обеспечить этой сцене место на первой полосе, если путешествие пройдет успешно. Хотя не стоит забывать, что оно также окажется на первой полосе, если взорвется двигатель. Журналистика есть журналистика, как ни крути.

Просвистев и выпустив облако дыма, поезд отчалил от платформы, и все пошло гладко, особенно когда по вагонам провезли тележку с напитками и закусками. Гарри и Весь Джолсон были единодушны в том, из чего должна состоять хорошая пища (из калорий), и не поскупились. В мясном слампи было столько масла, что хватило бы смазать Железную Ласточку снизу доверху. За окном менялся пейзаж, вызывая у задобренных пассажиров восторг и восхищенные возгласы… и тут поезд не въехал на первый на пути мост.

Мокриц задержал дыхание, когда поезд замедлил ход практически до полной остановки. Большой тролль помахал красным флажком и радостно во всеуслышание объявил 3535
  А когда тролль говорит что-то во всеуслышание, то слышат действительно все.


[Закрыть], что его бригада проводила работы на этом мосту, и они очень рады, что он будет использоваться, спасибо, что приехали, дамы и господа. В ответ прозвучал смех, которому в изрядной мере поспособствовал алкоголь, но все же это был смех, причем искренний. Мокриц перевел дух. Вероятно, некоторые из его пассажиров еще помнили те дни, когда, увидев тролля, они испугались бы (или, если они были гномами, захотели бы дать ему пинка в лодыжку). А теперь тролли были среди них, они строили железные дороги и чувствовали себя как дома.

Мокриц обвел взглядом вагон первого класса, где сидел лорд Витинари. Тот, открыто похвалив Юффи за ее роль в организации и оформлении, давал свои обычные вежливые, отвлеченные ответы на вопросы журналистов, жадных до цитаты, но Мокриц заметил, что патриций улыбался, как дедуля при виде новорожденного внучка. Мокриц встретился с ним взглядом, и ему показалось, что его светлость мимолетно подмигнул ему. Мокриц кивнул, и тем дело и кончилось, но он надеялся, что за это можно было отпустить ему хотя бы один грех. Три смерти за одну жизнь было бы уже чересчур.

Но день стоял хороший, светило солнышко, и Железная Ласточка мчалась по рельсам, а две лошади в поле у железной дороги пытались бежать с ней наперегонки. И поделом господину Хардвику, и чтоб ему пусто было, ведь Ласточка домчала по пологим склонам до города Подверха, где поезд сделал остановку, чтобы пассажиры насладились всеми благами капустной гостеприимности.

После этого путь до самого Анк-Морпорка, который издали манил своими тонкими дымовыми пальцами, пролетел быстро. Поезд пересек новенький чугунный мост через реку Анк и со свистом подъехал к участку Гарри Короля, где духовой оркестр исполнил национальный гимн «Мы всех вас купим и продадим» под аплодисменты поджидающей толпы.

Вечером на банкете к первым железнодорожным путешественникам присоединились другие высокопоставленные анкморпоркцы и столатцы. В заключение своей речи сэр Гарри объявил, что следующим городом, куда проведут великолепную железную дорогу, станет Щеботан, и он надеется, что это произойдет в очень скором будущем. Под громогласные овации Гарри предложил тост за щеботанского посла месье Жиллета, и за этим последовали новые тосты, в том числе за саму Железную Ласточку. Лорд Витинари высказал мнение, что день был очень продуктивный, и все те, кто уже сидел затаив дыхание, смогли наконец выдохнуть.

С банкета гости расходились, кто заваливаясь вбок, а кто вообще с трудом волоча ноги. Дик увидел знакомое лицо, вплывшее в его счастливый мир разноцветных огоньков, и воскликнул:

– О-о-о, вот это было здорово, господин Липвиг! Все такое крошечное, когда смотришь из поезда… Я подумал, что железная дорога может расти, как дерево – ну, знаешь, один ствол и куча веток… Пусть они будут дешевые и короткие, но людям понравится… Всем станет жить легче, если сесть на поезд можно будет в каждом…

Мокриц, решительно игнорируя заманчивые перспективы, прервал его:

– Не лети, Дик. Сначала нужно добраться до Щеботана.

А потом организовать скорый поезд до Убервальда, добавил он мысленно… Его светлость так радел за международные отношения.

Позже той же ночью Фред Колон и Шнобби Шноббс, как настоящие стражники, патрулировали периметр железнодорожного участка. В конце концов, они представляли в своем лице власть и, следовательно, имели право находиться где угодно и смотреть на что угодно.