Текст книги "Добрые предзнаменования"

Куча помятых колес и скрученной проволоки в дальнем углу карьера была знаменитым Затерянным Кладбищем, куда приезжали умирать тележки из супермаркета.

Если вы ребенок, это место – рай. Взрослое местное население называло его Ямой.

Пес выглянул из-за куста крапивы, и увидел четыре маленькие фигуры, которые сидели посреди карьеры на трибуне из непременного атрибута всех потайных убежищ и секретных штабов: обычных ящиках из-под молочных бутылок.

– Да врешь!

– Не вру.

– Спорим, врешь, – сказал первый из говоривших. Точнее, первая, поскольку некоторые нотки ее голоса позволяли предположить, что это юное существо женского пола. Другие нотки свидетельствовали, что услышанное привело ее в ужас и вызвало крайний интерес.

– Они точно едят друг друга. У меня их было шесть, а потом мы уехали на каникулы и я забыл сменить у них боярышник, а когда мы приехали, у меня остался один. Большой и толстый.

– Да ну. Это, наверное, пауки. Я по телику видел, как паучиха, когда спарится, сразу сжирает мужа. А может, богомолы.

Еще одна полная задумчивости пауза.

– А о чем они молятся? – послышался голос Хозяина.

– Кто ж их знает. Наверное, чтоб не жениться.

Пес ухитрился подобраться еще ближе, нашел в покосившемся заборе дыру от вывалившегося сучка и заглянул в нее одним глазом.

– Это как с великом, – авторитетно заявил первый голос. – Хочешь получить велик с семью скоростями, с узким седлом, фиолетовый, все такое – а тебе дарят голубенький. С корзинкой. Девчачий велик.

– Ну, ты же девчонка, – сказал другой.

– Это дискринация просто, вот что. Когда дарят девчачьи подарки только потому, что ты девчонка.

– А у меня будет собака, – твердо заявил Хозяин.

Хозяин сидел спиной, и пес не мог разглядеть его лица.

– Ага, такой большущий роттенвейлер, что ли? – с уничтожающим сарказмом спросила девочка.

– Нет, это будет собака, с которой можно поиграть, – сказал Хозяин. – Не большая собака…

(…глаз в зарослях крапивы стремительно рванулся к земле…)

– …а щенок, но очень умный, и чтоб мог залезть в кроличью нору, и чтоб одно ухо у него всегда заворачивалось как наизнанку. И настоящая дворняжка, вот. Породистая дворняжка.

Четверо в карьере не слышали негромкое «бум!» на краю карьера. Такое «бум!» может получиться, скажем, когда воздух внезапно заполняет вакуум, образовавшийся в результате превращения очень большой собаки в не очень большую.

А совсем тихое «щелк!» сразу за «бум!» вполне могло быть вызвано тем, что одно ухо у нее вывернулось наизнанку.

– А назову я его… – сказал голос Хозяина, – я назову его…

– Ну? – спросила девочка. – И как же ты его назовешь?

Пес неподвижно замер. Настал тот самый момент. Момент Наречения. Сейчас он получит цель в жизни, узнает свое назначение, станет самим собой. Его глаза – значительно ниже над землей – засветились тусклым красным огнем, и слюна закапала на крапиву.

– Я назову его Бобик, – решительно сказал Хозяин. – С таким именем – никаких проблем.

Адский пес застыл. В глубине своего дьявольского собачьего сознания он понимал, что что-то здесь не так, но не мог ослушаться, и внезапно проснувшаяся огромная любовь к Хозяину преодолела все дурные предчувствия. В конце концов, кто решает, какого ему быть роста?

И он поскакал вниз по склону навстречу своей судьбе.

И странное дело – ему и раньше хотелось бросаться на людей, но теперь он вдруг понял, что, вопреки всем ожиданиям, ему хочется при этом вилять хвостом.

* * *

– Ты же говорил, что это он! – простонал Азирафель, рассеянно подбирая пальцем остатки крема с лацкана. Он облизал палец.

– Это был он, – сказал Кроули. – То есть, я-то знаю, правда ведь?

– Значит, вмешался кто-то другой.

– Кто другой? Кроме нас, больше никого нет, так? Добро и Зло. Или одно, или другое.

Кроули ударил кулаком по рулю.

– Ты даже представить не можешь, что с тобой могут сотворить там, внизу, – сказал он.

– У меня сильное подозрение, что это не сильно отличается от того, что могут сотворить там, наверху, – заметил Азирафель.

– Да брось. Все ваши непостижимо милосердны, – ядовито сказал Кроули.

– Неужели? В Гоморре бывать не приходилось?

– Приходилось. Там была одна таверна, где подавали отменные коктейли из перебродивших фиников, с мускатным орехом и толченым лимонником…

– Нет, потом.

– А-а…

– Видимо, что-то случилось в больнице, – сказал Азирафель.

– Ничего там не могло случиться! Там было полно наших людей!

– Чьих людей? – холодно спросил Азирафель.

– Моих людей, – поправился Кроули. – Хорошо, не моих людей. Ну, ты сам знаешь. Сатанистов.

Он попытался сказать это слово, как бы оправдываясь. Оба признавали, что мир был замечательно интересным местом, получать удовольствие от которого оба они собирались как можно дольше, но в остальном было не так уж много вопросов, по которым их мнение совпадало. Однако они полностью соглашались друг с другом в том, что касалось людей, по той или иной причине желающих поклоняться Князю Тьмы. Кроули всегда становилось за них неудобно. Не то чтобы они заслуживали грубого обхождения, но смотрел он на них примерно так же, как смотрит ветеран вьетнамской войны на соседа, явившегося на собрание «Народной дружины для поддержания порядка» в полной боевой выкладке.

К тому же их энтузиазм нагонял тоску. Демоны по большей части не могли взять в толк, зачем нужна вся эта возня с перевернутыми распятиями, пентаграммами и петухами. Все это не нужно. Все, что нужно, чтобы стать сатанистом, – это усилие воли. Ты можешь быть одним из них всю жизнь и не догадываться о том, что такое пентаграмма, а с убиенными представителями семейства куриных сталкиваться только во фрикасе по-наваррски.

Кроме того, многие сатанисты старого толка на самом деле были вполне приятными людьми. Как было заведено, они собирались вместе и произносили речи точно так же, как те, кого они считали своими оппонентами, а потом отправлялись домой и всю неделю жили себе тихой, непритязательной жизнью и у них в головах даже не появлялось особенно неправедных мыслей.

Что же до остальных…

Были люди, называвшие себя сатанистами, от которых Кроули просто корчило. И дело не в том, что они делали, а в том, что они винили в этом Ад. Стоило им забрать в голову очередную тошнотворную идею, какую ни один демон не придумал бы за тысячу лет, какую-нибудь безумную и мрачную гадость, способную появиться только в полноценном человеческом мозгу, и заорать: «Дьявол заставил меня сделать это!» – как тут же симпатии присяжных были на их стороне. При этом Дьявол вряд ли кого-нибудь когда-нибудь заставлял. Нужды не было. Вот чего некоторые никак не могли взять в толк. Ад – не трясина зла, точно так же, как и Рай, по мнению Кроули, – не водопад добра: это просто имена игроков в великой космической шахматной партии. А вот настоящее, неподдельное, неповторимое добро – равно как и кровавое, кошмарное, катастрофическое зло – можно найти только в глубинах человеческого сознания.

– А-а, – протянул Азирафель. – Сатанисты.

– Ну и что же они могли напутать? – сказал Кроули. – То есть берем двух младенцев. Не так уж трудно их… – Он вдруг замолчал. Из туманных глубин его памяти выплыл образ монашки, которая тогда, в больнице, произвела на него впечатление на редкость безмозглой особы даже для сатанистки. И там был еще кто-то. Кроули смутно вспомнил мужчину с трубкой и в куртке покроя, вышедшего из моды в 1938 году. По всему его виду было понятно, что он готовится стать отцом.

Значит, должен был быть и третий ребенок.

Кроули сказал об этом Азирафелю.

– Почти не за что уцепиться, – заметил ангел.

– Мы знаем, что ребенок должен быть жив, – сказал Кроули, – так что…

– Откуда мы это знаем?

– Ты думаешь, если бы он вернулся Туда, Вниз, я бы все еще сидел здесь?

– И верно.

– Значит, нам всего-то нужно его найти, – заявил Кроули. – Для начала просмотрим больничные записи.

Мотор «Бентли», кашлянув, завелся, и машина рванулась вперед, втиснув Азирафеля в сиденье.

– А потом? – спросил Азирафель.

– А потом мы найдем ребенка.

– А потом что? – Машина резко свернула за угол, и ангел крепко зажмурился.

– Не знаю.

– Следи за дорогой!

– Думаю – уйди с дороги, урод! – ваши вряд ли согласятся – вместе с самокатом! – предоставить мне убежище?

– Я как раз собирался спросить тебя о том же – Осторожно, пешеход!

– Вышел на дорогу – знаешь, чем рискуешь! – заявил Кроули, и «Бентли» протиснулся между припаркованной на обочине машиной и притормозившим такси так, что между ними не влезла бы и самая тонкая из кредитных карточек.

– Следи за дорогой! За дорогой следи! А где эта больница?

– Где-то к югу от Оксфорда!

Азирафель уцепился за ручку на двери.

– Сто пятьдесят километров! Так нельзя ездить в центре Лондона!

Кроули, прищурившись, глянул на спидометр.

– Почему? – спросил он.

– Мы разобьемся! Насмерть! – Азирафель подумал и неуверенно поправился: – Развоплотимся. Что вызовет определенные неудобства, – добавил он и немного расслабился. – Ну и потом, ты можешь кого-нибудь задавить.

Кроули пожал плечами. Ангелу так и не удалось полностью вжиться в двадцатое столетие, и он не понимал, что по Оксфорд-стрит вполне можно передвигаться со скоростью сто пятьдесят километров в час. Просто надо устроить так, чтобы никто не лез под колеса. А тогда – поскольку все знали, что по Оксфорд-стрит невозможно ехать с такой скоростью – никто этого и не замечал.

Уж лучше машины, чем лошади. Изобретение двигателя внутреннего сгорания было для Кроули Божьим да… благослове… подарком судьбы, вот. В старые времена, отправляясь по делам, он ездил только на огромных конях черной масти, глаза которых сверкали, освещая путь, а из-под копыт летели искры. Этого требовал этикет. А Кроули обычно с них падал, поскольку никогда не умел обращаться с животными.

Где-то возле Чизуика Азирафель принялся рыться в россыпях кассет в бардачке.

– Что такое «Velvet Underground»? – спросил он.

– Тебе не понравится, – ответил Кроули.

– А, – великодушно кивнул ангел. – Бибоп.

– Слушай, Азирафель, а ты знаешь, что, если бы вдруг у миллиона людей спросили, каким словом они назовут современную музыку, ни один из них не употребил бы термин «бибоп»? – съязвил Кроули.

– А, вот это уже лучше. Чайковский, – сказал Азирафель, вытащил кассету и вставил ее в магнитолу.

– Вряд ли, – вздохнул Кроули. – Она провалялась в машине больше двух недель.

Тяжелый ритм бас-барабана поплыл через салон «Бентли», как раз когда они миновали Хитроу.

Азирафель нахмурился.

– Не узнаю, – признался он. – Что это за вещь?

– Это «День на скачках» Чайковского, – сказал Кроули и закрыл глаза. Они проезжали Слау.

Чтобы скоротать время, свернув на Чилтерн, они прослушали «Мы – чемпионы» зачинателя английского мадригала Уильяма Берда и «Шоу должно продолжаться» Бетховена. Однако ни то ни другое не могло сравниться с «Радио Га-Га» Вогана Уильямса.

* * *

Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.

В общем, это правда. Зато все лучшие балетмейстеры – на небесах.

* * *

Равнина между Лондоном и Оксфордом уходила далеко на запад, и редкие огоньки, тут и там видневшиеся на ней, говорили о том, что вот сейчас честные селяне укладываются спать после долгого дня, полного забот, редакционных совещаний, консультаций по финансовым вопросам и разработки программного обеспечения.

На вершине холма зажглось несколько огоньков.

Теодолит – один из самых ужасных символов двадцатого века. Тренога со зрительной трубкой сверху, установленная в чистом поле, означает только одно: грядут работы по Расширению Трассы (единогласно) и Разметке Участков Под Жилищное Строительство на две тысячи домов в полном соответствии с Духом Деревенской Жизни. С духом подготовки руководящих кадров, точнее.

Однако даже самые трудолюбивые геодезисты не работают по ночам, а тут именно посреди ночи тренога прочно стояла на торфянистом пригорке. Далеко не все теодолиты, правда, украшены резьбой с кельтскими рунами и увенчиваются ореховым прутом, привязанным сверху. И не со всех свисают хрустальные маятники.

Ветерок пытался трепать плащ на стройной фигурке девушки, которая как раз подкручивала колесики на треноге, однако это был хороший, тяжелый плащ, благоразумно непромокаемый и на теплой подкладке.

В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом. Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.

Девушку звали Анафема Деталь. Она не была сногсшибательной красавицей. Если рассматривать черты ее лица по отдельности, они были весьма миловидны, но в целом ее лицо производило впечатление наспех собранного из наличных частей без какого-либо определенного плана. Возможно, к ней лучше всего подходило слово «очаровательная», хотя люди, которые знают, что означает это слово и могут написать его без ошибки, добавили бы еще «крошка»; с другой стороны, слово «крошка» звучит в духе чуть ли не пятидесятых годов прошлого века, поэтому они, возможно, не стали бы его добавлять.

Молодым девушкам не стоит гулять в одиночку темной ночью даже в окрестностях Оксфорда. Однако любой маньяк, жаждущий жертвы и попытавшийся обработать Анафему Деталь, обнаружил бы, что лишился не только сознания. Она ведь все-таки была ведьма. И, именно будучи ведьмой и, следовательно, девушкой разумной, она мало доверяла защитным амулетам и заклинаниям, а больше – длинному и тонкому ножу для резки хлеба, который носила за поясом.

Она заглянула в теодолит и еще немного подкрутила колесико.

Она что-то пробормотала.

Геодезисты часто что-то бормочут – например, «В два счета построим здесь объезд» или «На три семьдесят пять метра, плюс-минус два пальца».

Ничего подобного здесь не бормотали.

– Ночь темна… Светла Луна, – бормотала Анафема, – Юг на восток… На запад и юго-запад… запад-юго-запад… есть, поймала…

Она достала аккуратно сложенную топографическую карту и посветила фонариком. Потом она вынула прозрачную линейку и карандаш и провела на карте аккуратную прямую до пересечения с другой прямой.

Она улыбнулась не потому, что в этом было что-то смешное, но потому, что сложная работа была выполнена с блеском.

Затем она сложила свой странный теодолит, привязала его к раме черного старомодного велосипеда с высоким рулем, прислоненного к кусту, убедилась, что Книга уложена в корзинку на руле, и вывела нагруженный велосипед на тропинку, теряющуюся в тумане.

Велосипед был настоящей древностью: рама его, похоже, была сделана из водопроводных труб. Его соорудили задолго до изобретения трехступенчатой передачи и, возможно, сразу после изобретения колеса.

Анафема уселась поудобнее, и двухколесное чудовище, набирая скорость, загромыхало под горку, направляясь обратно в деревню. Теплый ветер трепал волосы Анафемы, и ее плащ раздувался сзади, словно тормозной парашют. Хорошо еще, что так поздно ночью на дороге не было машин.

* * *

Мотор «Бентли» остывал, тихо потрескивая. Кроули, напротив, медленно закипал.

– Ты сказал, что видел указатель, – процедил он.

– Мы слишком быстро пролетели его. И вообще я думал, что ты там уже был.

– Одиннадцать лет назад!

Кроули швырнул карту на заднее сиденье и снова завел мотор.

– Давай спросим, как туда проехать, – предложил Азирафель.

– Ну, конечно, – отозвался Кроули. – Просто остановимся и спросим у первого же прохожего, который попадется нам на этом… на этой просеке далеко за полночь, да?

Он переключил скорость и направил «Бентли» на дорожку между буками.

– Что-то здесь не то, в этом месте, – сказал Азирафель. – Ничего не чувствуешь?

– Что именно?

– Притормози на минуту.

«Бентли» притормозил.

– Странно, – пробормотал ангел. – Явно чувствуется…

Он поднял руки к вискам.

– Чувствуется что? – спросил Кроули.

Азирафель уставился на него.

– Любовь, – сказал он. – Кто-то очень любит это место.

– Прошу прощения?

– Здесь чувствуется очень большая любовь. Не могу объяснить лучше. Тебе особенно.

– Ты имеешь в виду… – начал Кроули.

Послышался удар, крик и лязг. «Бентли» остановился.

Азирафель зажмурился, опустил руки и осторожно открыл дверь.

– Ты на кого-то налетел, – сказал он.

– Нет, не я, – отозвался Кроули. – Это на меня кто-то налетел.

Они вышли из машины. Позади «Бентли» на дороге лежал велосипед, переднее колесо которого превратилось в неплохое подобие ленты Мебиуса, а заднее все еще зловеще крутилось.

– Да будет свет, – сказал Азирафель. Бледное голубое свечение повисло меж буками.

Из канавы за их спинами донесся голос:

– Как, черт побери, вы это сделали?

Свечение исчезло.

– Что сделали? – виновато спросил Азирафель.

– Ох, – теперь в голосе явно слышалось замешательство. – Наверное, я стукнулась головой.

Кроули взглянул на длинную свежую царапину на блестящем боку «Бентли» и на вмятину в бампере. Вмятина выправилась сама собой. Царапина затянулась.

– Поднимайтесь, юная леди, – ангел выудил Анафему из зарослей папоротника. – Переломов нет.

Это было утверждение, а не предположение: небольшой перелом все-таки был, но Азирафель не мог устоять перед возможностью сотворить добро.

– Вы ехали без фар, – начала Анафема.

– Вы тоже, – извиняющимся тоном заметил Кроули. – Все по-честному.

– Астрономией интересуетесь? – спросил Азирафель, поднимая велосипед.

Что-то посыпалось из корзинки. Ангел указал на потрепанный теодолит.

– Нет, – сказала Анафема. – То есть да. Глядите, что вы сделали с бедным старым Фаэтоном.

– Извините? – не понял Азирафель.

– С моим велосипедом. Его весь…

– Старые механизмы на редкость прочны, – радостно возразил ангел, подтягивая велосипед поближе. Переднее колесо блестело в лунном свете, напоминая своей идеальной формой один из Кругов Ада.

Она уставилась на него.

– Ну, раз мы все уладили, – быстро сказал Кроули, – нам, пожалуй, пора ехать в… да. Вы случайно не знаете, как проехать в Нижний Тэдфилд?

Анафема разглядывала велосипед. Она была почти уверена, что, выезжая из дома, не видела укрепленной на раме сумки с инструментами.

– Сразу за холмом, – сказала она. – Это точно мой велосипед?

– Разумеется, – сказал Азирафель, начиная подозревать, что немного переусердствовал.

– Но у Фаэтона точно не было насоса.

На лице ангела снова появилось виноватое выражение.

– Но вот же для него место, – беспомощно сказал он. – Два крючочка.

– Сразу за холмом, вы сказали? – Кроули толкнул его в бок.

– Наверное, я все-таки стукнулась головой, – сказала девушка.

– Мы бы, конечно, вас подвезли, – быстро среагировал Кроули, – но велосипед не влезет в машину.

– Его можно положить наверх, на багажник, – сказал Азирафель.

– На «Бентли» нет… а! Хмм…

Ангел наспех побросал содержимое велосипедной корзинки на заднее сиденье и туда же усадил с трудом приходящую в себя Анафему.

– И не оставишь в беде нуждающегося, – сказал он Кроули.

– Кто не оставит? Я не оставлю? У нас полно других дел! – Кроули злобно посмотрел на новый багажник на крыше «Бентли». Ко всему прочему, на нем были клетчатые, под шотландку, ремни.

Велосипед взмыл в воздух и прочно привязался к багажнику. Кроули сел за руль.

– Где вы живете, милочка? – любезно спросил Азирафель.

– И фар у моего велосипеда тоже не было. То есть они были, но в них надо вставлять по две батарейки, знаете, а они потекли, и я их сняла, – сказала Анафема. Потом она свирепо посмотрела на Кроули. – Кстати, у меня есть нож, – заявила она. – Должен быть…

Судя по выражению лица Азирафеля, он был потрясен несправедливостью подобного предположения.

– Мадам, уверяю вас…

Кроули включил фары. Ему они были не нужны, но на дорогах встречаются и люди, а им спокойнее, когда фары у машины зажжены. Потом он переключил скорость и медленно двинулся под гору. Дорога вынырнула из-под деревьев и примерно через полмили они оказались на окраине аккуратной деревушки.

В ней определенно было что-то знакомое. Хотя прошло одиннадцать лет, но тем не менее…

– Здесь нет поблизости больницы? – спросил Кроули. – При монастыре?

Анафема пожала плечами.

– Вроде бы нет, – отозвалась она. – Здесь единственный большой дом – поместье Тэдфилд. Не знаю, что там теперь.

– Божий промысел, – тихо пробормотал Кроули.

– А тормоза? – вдруг сказала Анафема. – У моего велосипеда не было тормозов. Я точно знаю, что у моего велосипеда не было тормозов.

Кроули наклонился к ангелу.

– Боже, исцели велосипед, – саркастически прошептал он.

– Извини, увлекся, – прошипел Азирафель в ответ.

– С шотландкой тоже?

– Шотландка – это стильно.

Кроули тихо зарычал. Если ангелу и удавалось настроиться на двадцатое столетие, он никогда не заходил дальше пятидесятых.

– Высадите меня здесь, – послышался сзади голос Анафемы.

– Пожалуйста, – радостно повернулся к ней ангел.

Как только «Бентли» остановился, он выскочил из машины, открыл заднюю дверь и склонился в поклоне, словно пожилой чернокожий слуга, приветствующий юного хозяина, вернувшегося на плантацию.

Анафема собрала свои вещи и вышла из машины, стараясь выглядеть как можно надменнее.

Она была абсолютно уверена, что ни один из мужчин не прикасался к багажнику, но велосипед уже стоял у калитки.

В них определенно было что-то очень странное, решила она.

Азирафель снова поклонился.

– Рады были вам помочь, – сказал он.

– Благодарю вас, – ледяным тоном проговорила Анафема.

– Мы уже можем ехать? – осведомился Кроули. – Спокойной ночи, мисс. Ангел, в машину.

Ну что ж, это многое объясняет. Значит, она все-таки была в полной безопасности.

Она посмотрела вслед «Бентли», уехавшему в направлении центральной площади, и повела велосипед по тропинке к коттеджу. Дверь была не заперта. Анафема точно знала, что Агнесса упомянула бы о том, что ее собираются ограбить, она всегда была очень скрупулезна в таких мелочах.

Анафема снимала дом с мебелью. Это означало, что мебель была того особого сорта, который встречается только в таких случаях просто потому, что ею побрезговали сборщики добровольных пожертвований в пользу неимущих. Но это не имело значения. Она не собиралась задерживаться здесь надолго.

Если Агнесса была права, она вообще нигде надолго не задержится. Как и все остальные.

Анафема положила свои вещи на древний стол под единственной лампочкой без абажура, свисавшей с потолка в кухне.

Ну и что ей удалось узнать? Она пришла к выводу, что почти ничего.

По всей вероятности, ЭТО было на северном краю деревни, но она и так это подозревала. Если подходить слишком близко, засветка от сигнала слишком сильная, если отходить дальше, невозможно снять точные показания.

От этого можно было прийти в ярость. Ответ должен быть где-то в книге. Однако для того, чтобы понять Предсказания, нужно было думать так же, как думала полубезумная ведьма с неимоверно высоким коэффициентом умственного развития, которая жила в семнадцатом веке. Ко всему прочему, для того чтобы разобраться в ее манере выражения, нужен был словарь для решения кроссвордов. Прочие члены ее семейства считали, что Агнесса намеренно затемняла смысл своих высказываний, чтобы чужаки не смогли их понять; Анафема же, полагавшая, что иногда она способна мыслить, как Агнесса, лично для себя решила, что Агнесса была просто врединой с отвратительным чувством юмора.

У нее даже не было…

Где Книга?

Анафема в ужасе смотрела на стол. Карта. Самодельный теодолит. Термос с горячим бульоном. Фонарик.

Пустой квадрат, где должна была лежать Книга Пророчеств.

Она ее потеряла.

Да не может этого быть! Агнесса была неимоверно щепетильной во всем, что касалось судьбы ее книги.

Анафема схватила фонарь и выбежала из дома.

* * *

– Такое ощущение, как… в точности такое же ощущение, когда говорят «такая жуть, что мороз по коже продирает» – только наоборот, – сказал Азирафель. – Вот так примерно.

– Я никогда так не говорю, – заметил Кроули. – Лично я за жуть обеими руками.

– Светлое чувство, – еще раз попытался объяснить Азирафель.

– Нет, ничего не ощущаю, – притворно веселым голосом заявил Кроули. – Ты просто чрезмерно чувствителен.

– Это моя работа, – сказал Азирафель. – Ангелы не могут быть чрезмерно чувствительны.

– Скорее всего, тем, кто здесь живет, просто нравится здесь жить. А ты перехватываешь это ощущение.

– Никогда не перехватывал ничего подобного в Лондоне, – сказал Азирафель.

– Именно. Это доказывает, что я прав, – отозвался Кроули. – А вот то самое место. Я помню львов перед воротами.

Фары «Бентли» выхватили из темноты двух каменных львов и заросли рододендронов вдоль аллеи. Под шинами заскрипел гравий.

– Мне кажется, еще слишком рано наносить визит монахиням, – с сомнением в голосе сказал Азирафель.

– Ерунда. Монахини чуть свет на ногах, – возразил Кроули. – Что там у них по распорядку – утреня? Или я путаю, и это какая-то посуда?

– Фи, как грубо, – сказал ангел. – Не надо так шутить.

– Да ладно тебе. Я же говорю, они из наших. Черные монашки. Нам нужна была больница по соседству с военной базой, вот и все.

– Не понял.

– Ты что думаешь – жены американских дипломатов всегда рожают у черта на рогах, в маленьких больницах при монастыре? Все должно выглядеть естественно. В Нижнем Тэдфилде есть военная база, она поехала туда на открытие, тут все и началось. Военный госпиталь не готов ее принять, и тут подворачивается наш человек и очень кстати говорит: «Есть тут одно местечко неподалеку» – и все дела. На мой взгляд, неплохо сработано.

– Если не считать пары мелких деталей, – вставил Азирафель.

– Так ведь почти получилось, – возмутился Кроули, почувствовав, что должен вступиться за честь фирмы.

– Видишь ли, в зле всегда заложены ростки его поражения, – сказал ангел. – Сама его природа – отрицание, и именно поэтому включает в себя уничтожение даже в минуты кажущейся победы. И не имеет значения, насколько его план грандиозен, отлично спланирован, защищен от ошибок – по определению, свойственная злу греховность обрушится на самих злоумышленников. И не имеет значения, насколько они преуспеют в делах своих, ибо в конце сами они призовут гибель на головы свои. И замыслы их разобьются о скалы неправедности, и низринутся они в пучину забвения, и исчезнут бесследно.

Кроули задумался.

– Да нет, – сказал он наконец. – Готов поспорить, кто-то просто свалял дурака. Ого!

Он тихонько присвистнул.

Усыпанная гравием площадка перед входом была сплошь заставлена машинами. И они не походили на машины монашек. «Бентли» был посрамлен начисто. Многие из этих машин могли похвастаться гордым «турбо» или «гранд» в названии и телефонными антеннами на крыше. И почти всем было меньше года от роду.

У Кроули зачесались руки. Азирафель исцелял велосипеды и сращивал кости; а он жаждал стащить пару-другую магнитол, спустить пару-другую шин и прочее в том же духе. Но он устоял перед соблазном.

– Ну и ну, – сказал он. – Помнится, раньше машиной для монашек был «Моррис-мини». Как раз вмещалось четыре штуки.

– Не может этого быть, – сказал Азирафель.

– Может, они приватизировали монастырь? – предположил Кроули.

– Или ты приехал не в то место.

– Это то место, я точно говорю. Пошли.

Они вышли из машины. Через тридцать секунд кто-то пристрелил их обоих. Со снайперской меткостью.

* * *

Лучше всего Мэри Ходжес, в прошлом Говорлива, умела подчиняться приказам. Она обожала приказы и любила подчиняться им. Когда подчиняешься приказам, жить намного проще.

А вот перемен она терпеть не могла. Ей так нравился Болтливый Орден. Она первый раз в жизни завела друзей. У нее первый раз в жизни была собственная комната. Конечно, она знала, что орден замешан в делах, которые с определенной точки зрения могли считаться дурными, но за тридцать лет своей жизни Мэри Ходжес видела вполне достаточно и не питала иллюзий о том, чем занимается большинство людей, чтобы скоротать время, неделю за неделей. К тому же кормили здесь хорошо, и ее окружали интересные люди.

После пожара их орден, или то, что от него осталось, переехал. Выполнив свое единственное предназначение, монашки разошлись кто куда.

А она не уехала. Ей нравился этот дом. И, по ее словам, кто-то должен был остаться и проследить за ремонтом, потому что нельзя в наши дни доверять рабочим, пока не стоишь у них над душой, если можно так выразиться. Это означало, что ей придется нарушить обет, но мать-настоятельница сказала, что здесь нет особой беды, это в правилах черной общины – нарушать обеты, и так оно и останется до конца дней, то есть еще одиннадцать лет, так что раз уж ей так хочется, пусть она принимает дела, вот адрес, куда пересылать письма, если, конечно, они не в официальных желтых конвертах.

А потом с ней произошла странная вещь. Когда она осталась одна в полуразрушенном доме в одной из комнат, не затронутых пожаром, и день за днем спорила с мужчинами, которые носили за ухом карандаши и сигареты, уже не пытались отряхнуть побелку со штанов и считали на калькуляторах, показывавших другую сумму, если расплачивались наличными, она открыла в себе нечто, о существовании чего даже и не подозревала.

Под налетом глупости и готовности услужить она открыла в себе Мэри Ходжес.

Она обнаружила, что нет ничего сложного в толковании выкладок строителей и вычислении НДС. Затем, прочитав несколько книг из библиотеки, она обнаружила, что финансы – область деятельности как интересная, так и не слишком сложная. Она перестала читать женские журналы про любовь и вязание и взялась за другие женские журналы, про виды оргазма. Однако, взяв себе на заметку, что, пожалуй, надо будет заняться оргазмом, как только представится такая возможность, она все же решила, что это – те же любовь и вязание, только в более продвинутой форме. И тогда она взялась за журналы, где обсуждались вопросы слияния корпораций.

Тщательно все продумав, она купила в Нортоне небольшой домашний компьютер, чем немало позабавила молодого и снисходительного продавца. После бурно проведенных выходных она отвезла его обратно. Не потому, что в коробку забыли положить переходник для сетевого кабеля, как было подумал продавец, когда она вошла в магазин, а потому что в компьютере не было 387-го сопроцессора. Это он еще понял – в конце концов, он ведь все же был продавцом и понимал некоторые длинные слова – но после этого разговор, с его точки зрения, приобрел удручающий характер. Мэри Ходжес выложила перед ним журналы еще одного сорта, с буквами «ПК» в названиях, и продемонстрировала множество статей и обзоров с аккуратными пометками красной ручкой.

Она начала читать про новых женщин. Она никогда не осознавала себя старой женщиной, но по некотором размышлении пришла к выводу, что подобного рода ярлыки – все те же любовь и вязание, а на самом деле надо просто стараться быть собой. Причем изо всех сил. Ей всегда нравилось одеваться в черное с белым. Оставалось сделать подол покороче, каблуки подлиннее и снять монашеский платок.

И в один прекрасный день, когда она листала очередной журнал, ей на глаза попалась статья об огромном и, видимо, неудовлетворенном спросе на просторные здания с обширными прилегающими участками, которые принадлежат людям, понимающим, что именно нужно деловому сообществу. На следующий день она поехала и заказала канцелярские товары с логотипом «Центр тимбилдинга “Усадьба Тэдфилд”», рассудив, что к тому времени, когда они будут готовы, она будет знать все, что необходимо для того, чтобы управлять этим центром.