Текст книги "Последний континент"

– И что нам делать?

– Полагаю, весьма похвальное поведение с ее стороны. В конце концов, ее мир, так сказать, Под Лестницей.

– Это, разумеется, так, но здесь, на острове, я что-то не вижу лестниц.

– Может, построить пару-тройку?

– И мы прогоним бедняжку? Чтобы она сидела где-то одна-одинешенька?

– Чтобы сделать этот стол, мы угрохали массу времени!

– Кстати, аркканцлер, вы ничего странного в древесине не заметили?

– Как по мне, так самая обычная древесина, Тупс. Ветки, стволы, черта в ступе.

– Это и странно, поскольку…

– Все очень просто, Чудакулли. Полагаю, мы, благородные господа, знаем, как обращаться с женщиной…

– С дамой.

– Позволю себе заметить, твой сарказм был излишен, декан, – нахмурился Чудакулли. – Что ж, как говорят в Клатче, если пророк Урн не идет к горе, то гора идет к пророку Урну.

Аркканцлер сделал паузу. Он знал своих волшебников.

– Насколько мне известно, так говорят в Омнии… – начал было Думминг.

Чудакулли отмахнулся.

– Это все детали, главное – суть.

Именно поэтому госпожа Герпес обедала в полном одиночестве за столом, а волшебники разложили костерок поодаль, и время от времени кто-нибудь подносил домоправительнице наиболее изысканные из даров природы.

Уже было ясно, что на этом острове недоедание им не грозит. Скорее следовало ожидать приступов диспепсии и подагры.

Главным блюдом была рыба. Напряженные поиски деревьев с котлетами и бифштексами не увенчались успехом, зато были обнаружены обычные фруктовые деревья, один макаронный куст и что-то вроде квашеного моха с горчичным привкусом, а также, к превеликому отвращению Чудакулли, похожее на ананас растение, под кожурой которого оказался сливовый пудинг.

– Совершенно очевидно, что на самом деле это вовсе не сливовый пудинг, – запротестовал аркканцлер. – Нам просто кажется, что это сливовый пудинг, потому что у него вкус в точности как у… сливового пудинга… – Его голос постепенно затих.

– Но в нем есть и сливы, и смуродина, – заметил главный философ. – Будь так любезен, передай горчичный мох.

– Да нет же! Нам только кажется, что они выглядят как смуродина и сливы, однако же…

– А еще нам кажется, что вкус у них точь-в-точь как у смуродины и слив, – жуя, возразил главный философ. – Послушай, аркканцлер, здесь нет никакой тайны. Очевидно, до нас тут побывали другие волшебники. Все, что мы видим, – результат самых заурядных магических действий. Возможно, это экспериментировал наш пропавший географ. А может, это чудовство. Взять, к примеру, сигаретный куст – по сравнению с тем, что творили в старые добрые времена, это сущая ерунда. Чудеснику создать такой вот куст все равно что кружечку пива опрокинуть!

– Кстати о кружечке пива… – Декан помахал рукой. – Кто-нибудь, передайте ром.

– Госпожа Герпес не одобряет употребление горячительных напитков, – сказал главный философ.

Декан бросил взгляд на домоправительницу. Госпожа Герпес элегантно ела банан – фокус не из простых.

Декан поставил кокосовую скорлупу на стол.

– Ну, она… Но я… Я вообще не понимаю… Одним словом, к черту все, больше тут ничего не скажешь.

– И грубые выражения она тоже не одобряет, – сообщил профессор современного руносложения.

– Голосую за то, чтобы прихватить с собой нескольких местных пчел, – заявил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Чудесные создания. Такие утонченные. Не то что наши машины по производству меда. Все просто и удобно. Вот тебе замечательные маленькие контейнеры с медом: протягиваешь руку – и наслаждаешься жизнью!

– Прежде чем съесть, она так медленно, медленно снимает кожуру… О боги…

– Эй, главный философ, ты там как? Случаем, не перегрелся?

– Что? А? М-м-м? Нет, ничего. Да. Пчелы. Замечательные создания.

Волшебники дружно посмотрели на двух местных пчел, круживших в сумерках вокруг цветущего куста. За каждой пчелой тянулся черный дымовой след.

– Ишь, дымят, что твои фейерверки, – заметил аркканцлер. – Поразительно.

– Эти башмаки – ну, помните, там, под кустом? – все-таки они вселяют в меня тревогу, – сказал главный философ. – Такое впечатление, что человека из них взяли и выдернули.

– О чем ты? Это крохотный необитаемый остров, – успокоил его Чудакулли. – Нам попадались только птицы, мелкие писклявые твари да тучи насекомых. На островках, через которые камень легко перебросить, свирепые звери не водятся. Просто географ… проявил некоторую беззаботность. Да и жарковато здесь для башмаков…

– И куда он тогда подевался?

– Ха! Наверное, прячется где-нибудь, – предположил декан. – Со стыда. Держать в кабинете такой вот солнечный островок противоречит всем университетским правилам.

– В самом деле? – удивился Думминг. – Первый раз слышу. И давно этот закон действует?

– С тех самых пор, как я начал проводить ночи в вымороженной спальне, – мрачно ответил декан. – Передай, пожалуйста, вон тот хлебный пудинг.

– У-ук.

Библиотекарь восседал за кучей фруктов. Раньше он ни на секунду не усомнился бы в идеальности своей дислокации, однако сейчас даже бананы вселяли в него тревогу. Вызывали ощущение неправильности. Перед ним были и длинные желтые бананы, и бананы, больше смахивающие на огрызки, и красные бананы, и толстые коричневые…

Он перевел взгляд на остатки рыбы. Вот большая серебристая, а вот жирная красная, и маленькая серая, и плоская, похожая на камбалу…

– Очевидно, судьба занесла сюда какого-то чудесника, и он решил сделать остров чуть более уютным.

Главный философ говорил, но его голос звучал как будто издалека. А библиотекарь тем временем перечислял про себя.

Растения – сливовый пудинг, горчичный мох, шоколадный кокос… Он повернулся, чтобы оглядеть деревья. Теперь, поняв, что надо искать, он сразу осознал, что искомого нигде не видно.

Опустившись на костяшки, библиотекарь затрусил к береговой линии. Главный философ умолк на полуслове. Волшебники в молчании следили за библиотекарем, рывшимся в грудах ракушек. Вскоре он вернулся с горстью морских раковин и победоносно вывалил добычу перед аркканцлером.

– У-ук!

– Что такое, дружище?

– У-ук!

– Да, они очень красивые, но что…

– У-УК!

Библиотекарь, по-видимому, вспомнил, с разумом какого уровня имеет дело. Подняв указательный палец, он вопросительно посмотрел на Чудакулли.

– У-ук?

– И все-таки я по-прежнему не вполне…

Библиотекарь поднял два пальца.

– У-ук у-ук?

– Гм-м, не уверен, что…

– У-ук у-ук у-ук!

Думминг Тупс задумчиво разглядывал три поднятых пальца библиотекаря.

– Аркканцлер, по-моему, он считает.

Библиотекарь вручил ему банан.

– А, старая добрая «угадай-сколько-пальцев-я-поднял», – понимающе закивал декан. – Отличная игра. Но она становится куда веселее, если сначала достичь нужной кондиции…

Библиотекарь выразительно замахал рукой, показывая сначала на рыбу, потом на еду в целом, на ракушки и наконец на деревья, высившиеся на заднем плане. А затем ткнул пальцем в небо.

– У-ук!

– Хочешь сказать, мы все едины? – уточнил Чудакулли. – И мир – одно большое место? Таковым мы его и запомним?

Библиотекарь открыл было рот, собираясь что-то сказать, и вдруг чихнул.

На песке появилась очень большая рыжая ракушка.

– О боги! – выдохнул Думминг Тупс.

– Забавно, – произнес заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Он превратился в весьма любопытный образчик моллюска гигантского. Если подуть в заостренный конец, то раздастся потрясающий звук…

– Никто не желает попробовать? – ехидно пробормотал декан.

– О боги! – опять воззвал Думминг.

– Да что с тобой такое? – осведомился декан.

– Единственное число. Именно это он и пытался нам объяснить.

– О да, библиотекарь у нас один такой…

– Да нет! Он пытался сказать, что любая вещь присутствует здесь в одном-единственном экземпляре!

Реплика получилась весьма драматичной. Услышав нечто подобное, люди, как правило, долго-долго взирают друг на друга расширившимися от ужаса глазами, после чего восклицают что-нибудь вроде: «А ведь он прав, провалиться мне на этом самом месте!» Но данная реплика была адресована волшебникам, а им для успешного усвоения большой мысли требовалось потреблять ее маленькими порциями.

– Не пори чушь, – отозвался Чудакулли. – Начать с того, что ракушками весь пляж завален, их здесь миллионы.

– Да, аркканцлер, но если приглядеться, то можно заметить: они все разные. То же самое и с деревьями. Ведь каждого дерева, каждого куста мы нашли только по одному экземпляру! Пальм много, однако на каждой растет свой вид бананов. И сигаретное дерево тоже было одно.

– Зато тут много пчел, – возразил Чудакулли.

– Но рой один, – парировал Думминг.

– И миллионы жучков, – добавил декан.

– Вряд ли среди них найдется хоть пара похожих.

– Согласен, наблюдение весьма интересное, – протянул Чудакулли, – и все же мне не совсем понятно…

– Единственное число – это своего рода тупик, – пояснил Думминг. – Тупик размножения, тупик эволюции!

– Верно, но мы ведь говорим о деревьях, Тупс.

– Им тоже нужно, чтобы были мужские и женские особи.

– В самом деле?

– Безусловно, аркканцлер. Иногда в качестве таковых выступают различные части одного и того же растения.

– Что? Ты уверен?

– Абсолютно уверен, аркканцлер. Мой дядя был заядлым садоводом, он размножал деревья, он с ними…

– Потише, юноша, потише! Тебя может услышать госпожа Герпес.

Думминг ошеломленно уставился на него.

– Ну и что? Если уж на то пошло… вероятно, когда-то был и господин Герпес?

Лицо Чудакулли одеревенело. Потом аркканцлер, подбирая слова, зашевелил губами и наконец несколько неуверенно изрек:

– Возможно, ты и прав, но все это как-то… противно.

– Боюсь, от природы не уйти, аркканцлер.

– Раньше я любил вечерком прогуляться по лесу, Тупс. И ты хочешь сказать, что в это время деревья…

Думминг почувствовал, что его семейно-садоводческих знаний становится недостаточно, и тогда он призвал на помощь память, пытаясь вспомнить все, что знал о дяде, который бóльшую часть жизни провел на садовой лестнице.

– Ну, еще, насколько мне известно, те щетки, которыми вычесывают верблюдов, тоже задействованы… – начал было он, но Чудакулли так на него посмотрел, что Думминг запнулся. – Так или иначе, аркканцлер, всякой твари должно быть по паре. Вот, допустим, кто курит сигареты? Куст надеется, что окурки окажутся разбросанными вокруг, – и кто, по его разумению, будет курить сигареты?

– Что?

Думминг вздохнул.

– Всякий плод, аркканцлер, должен соблазнять, это его назначение. Птица, соблазнившись вкусом и видом плода, съест его, после чего… гм-м… уронит где-нибудь семена. Именно таким образом распространяются растения. Но на этом острове нам встретились только птицы да несколько ящериц, так что каким образом…

– А-а, теперь я понял, куда ты клонишь, – протянул Чудакулли. – Какая-нибудь птичка, увидев сигаретный куст, решит: вот неплохое местечко для перекура! Но что за птица…

– Раз для перекура, значит, кура! – радостно воскликнул казначей.

– Рад, что ты по-прежнему с нами, казначей, – отозвался, не оборачиваясь, Чудакулли.

– Правильно, аркканцлер, птицы не курят. Следовательно, встает вопрос: зачем это надо кусту? Если бы на острове жили люди, что ж, тогда не исключено, что через некоторое время здесь могла бы появиться целая никотиновая роща с растущими там сигаретами… Точнее, – тут же поправился Думминг, поскольку всегда ратовал за точность формулировок, – с плодами, напоминающими сигареты. Люди раскидывали бы окурки по всему острову, таким образом распространяя содержащиеся в фильтрах семена. Кстати, некоторые семена, чтобы прорасти, действительно нуждаются в тепле. Но раз людей тут нет, то и существование подобного куста лишается всякого смысла.

– А мы кто, как не люди? – обиделся декан. – И я очень даже не против выкурить после обеда сигаретку-другую. И ни от кого это не скрываю.

– Да, но при всем моем уважении, декан, мы здесь не дольше пары часов, и вряд ли известие о нашем появлении могло распространиться так быстро, – терпеливо произнес Думминг (и, как впоследствии выяснилось, ошибся на все сто процентов). – Кроме того, эволюция – процесс достаточно затяжной.

– Так ты утверждаешь, – задумчиво произнес Чудакулли, – что когда мы едим яблоки, то… – Он вдруг умолк. – Не хватало еще, чтобы и яблоки… – Аркканцлер шумно выдохнул. – Буду придерживаться рыбной диеты. По крайней мере, рыбы устраивают свои дела без меня. И на почтительном от меня расстоянии. И мое мнение об эволюции тебе прекрасно известно, господин Тупс. Если эволюция происходит – а мне эта идея всегда казалась несколько сказочной, – то она должна происходить быстро. Возьмем, к примеру, тех же леммингов.

– Леммингов?

– Их самых. Эти мелкие вредители имеют привычку бросаться вниз с обрывов. Но знакомы ли нам случаи, чтобы хоть один лемминг по пути превратился в птицу? А? Что скажешь?

– Разумеется, такие случаи неизве…

– То-то и оно, – победоносно заключил Чудакулли. – Какой прок пытаться изгибать когти, рулить хвостом? Нет, тут нужно раз и навсегда для себя решить, превращаешься ты в птицу или нет. И отрастить крылья.

– За две секунды? Пока летишь на камни?

– По-моему, очень подходящий момент.

– Но, аркканцлер, лемминги не умеют превращаться в птиц!

– А зря!

Из джунглей донесся приглушенный рев. Точнее, звук походил на рев некоего туманного горна.

– Кстати, вы точно уверены, что на острове нет опасных животных? – поинтересовался декан.

– Мне попались несколько креветок, – нервно отозвался главный философ.

– Аркканцлер прав, остров слишком мал, – пробормотал Думминг. Концепция летающих леммингов по-прежнему занимала все его мысли. – Зверь, представляющий для нас угрозу, попросту не смог бы тут выжить. В конце концов, что он будет есть?

Теперь уже все слышали, как нечто огромное ломится сквозь деревья.

– Нас? – выразил общую мысль декан.

Существо вывалилось на розовый в закатном свете песок. Оно было огромным и состояло главным образом из головы – гигантская голова рептилии была почти таких же размеров, что и поддерживающее ее тело. Передвигалась тварь на двух длинных задних лапах, а еще у нее наличествовал хвост. И громадные острые зубищи, которые доминировали над всей остальной внешностью.

Неведомая зверюга шумно втянула носом воздух и снова заревела.

– Ага, – произнес Чудакулли. – Подозреваю, мы имеем дело с разгадкой тайны исчезнувшего географа. Отличная работа, главный философ.

– Пожалуй, я… – начал декан.

– Не шевелитесь! – прошипел Думминг. – Как правило, рептилии видят только то, что движется!

– Смею тебя заверить, при той скорости, которую я разовью, меня вообще никто не увидит…

– Стало быть, неподвижные предметы для них не существуют? – переспросил аркканцлер. – И нам надо просто подождать, пока эта тварь не врежется в дерево?

– Там, за столом! Госпожа Герпес! – ужаснулся главный философ.

В данный момент домоправительница элегантно, как и подобает истинной даме, намазывала мягкий сыр на бисквит.

– По-моему, она ничего не замечает!

Чудакулли закатал рукава.

– Думаю, господа, пара огненных шаров надолго успокоит нашего гостя.

– Но, аркканцлер, – вмешался Думминг, – это может быть уникальный, единственный в своем роде экземпляр…

– То же самое можно сказать и о госпоже Герпес.

– Но имеем ли мы право убивать невинное создание только за то, что оно…

– Безусловно, – отрезал Чудакулли. – Если бы создатель этой твари был озабочен ее выживаемостью, то перво-наперво снабдил бы свое творение огнеупорной шкурой. Это, Тупс, к вопросу об эволюции.

– Но, может, нам следует немного изучить это существо, прежде чем…

Огромная рептилия начала набирать скорость. Несмотря на свои размеры, двигалось существо на удивление проворно.

– Э-э… – нервно начал Думминг.

Чудакулли вскинул руку.

Внезапно тварь остановилась как вкопанная, затем оторвалась от земли и, повисев немного в воздухе, схлопнулась подобно воздушному шарику, на который наступила чья-то гигантская нога. Но буквально сразу рептилия вернула себе прежнюю форму, скрипя и разлепляясь, будто надувной зверь из тех, что, как правило, используют мнимые заклинатели. Если при этом на морде существа и проявились какие-то эмоции, то свидетельствовали они не столько о переносимых страданиях, сколько об изумлении.

Потом чудовище, объятое крошечными молниями, опять расплющилось, скаталось в цилиндр, претерпело череду необычных и, вероятно, весьма болезненных превращений, сжалось до шара размером с грейпфрут и наконец, испустив печальный звук (что-то вроде «прарп»), рухнуло на песок.

– А вот это было здорово, – похвалил Чудакулли. – И кто наш герой?

Волшебники переглянулись.

– Это не мы, – ответил декан. – Мы в основном по старинке – шары там, молнии…

Чудакулли подтолкнул Думминга под локоть.

– Что ж, теперь твоя очередь. Давай, изучай.

– М-м-м… – Думминг оглядел существо, ошалело распластавшееся на песке. – Гм-м… Объект, по-видимому, превратился в большую курицу.

– Ну и ладненько. Вот и чýдно, – произнес Чудакулли, словно бы подводя под дискуссией жирную черту. – Но чтобы уж заклинание не пропадало…

Резко выбросив руку, он швырнул огненный шар.

Это была дорога.

По крайней мере, длинный и ровный отрезок пустыни с колеями от колес. Ринсвинд разглядывал его довольно долго.

Дорога. Все дороги куда-то ведут. Рано или поздно они куда-то приводят. А там, куда они приводят, зачастую имеются стены, здания, пристани… лодки. И, как правило, наблюдается полное отсутствие говорящих кенгуру. Можно сказать, их отсутствие является отличительным признаком цивилизации.

Не то чтобы Ринсвинд был против спасения мира – или той его части, которая сейчас нуждалась в спасении. Просто он всегда считал, что в его помощи мир нуждается меньше всего.

Куда же пойти? Выбрав направление наугад, Ринсвинд двинулся по дороге. Через некоторое время взошло солнце.

Вдалеке показался клуб пыли. Исполненный надежд, Ринсвинд сошел на обочину и стал ждать.

Вскоре в перевернутом пылевом конусе показалась запряженная лошадьми карета. Лошади были черные. И карета тоже. И, судя по всем признакам, возница не намеревался снижать скорость.

Ринсвинд помахал шляпой пролетающим мимо лошадям.

Некоторое время спустя пыль осела. Ринсвинд поднялся на ноги и, спотыкаясь, двинулся через кусты по направлению к остановившейся карете. Лошади наградили его подозрительными взглядами.

Карета оказалась не такой уж большой, чтобы запрягать в нее целую восьмерку лошадей. Однако и карета, и лошади были увешаны таким количеством дерева, кожи и железа, что бедным животным, по-видимому, приходилось нелегко. Куда ни ткни, отовсюду торчали всевозможных размеров шипы.

И поводья тянулись не к сиденью возницы, но уходили через специальные отверстия внутрь передка кареты, щедро крытого теми же деревом и железом. Там были и обломки железной печки, и сплющенные латы, и крышки от кастрюль, и жестяные банки – все это было спрессовано и прибито к карете.

Из крыши, сразу над отверстиями для поводьев, торчал предмет, очень похожий на гнутую печную трубу. Вид у предмета был весьма бдительный.

– Гм-м… привет? – неуверенно начал Ринсвинд. – Прошу прощения, если испугал твоих лошадей…

Ответа не последовало. Тогда Ринсвинд вскарабкался на обитое железом колесо и оглядел крышу кареты. Там обнаружился открытый люк, словно бы приглашающий заглянуть внутрь.

Чего Ринсвинд делать не собирался. Темная голова, четко вырисовывающаяся на фоне ярко-синего неба, – цель лучше не придумаешь. Следующий этап – ваше бездыханное тело, элегантно валяющееся в придорожной пыли.

За спиной у него треснула сухая веточка.

Вздохнув, Ринсвинд принялся спускаться, изо всех сил стараясь не оглядываться.

– Полностью сдаюсь, – произнес он, поднимая руки.

– И правильно делашь, друг, – отозвался бесстрастный голос. – Это мой верный арбалет. А теперь покажи-ка нам свою рожу!

Ринсвинд медленно повернулся. Сзади никого не было.

Он опустил глаза.

Арбалетный болт был нацелен почти вертикально вверх, угрожая пронзить ему нос, если тетива ненароком будет спущена.

– Ты гном? – удивился Ринсвинд.

– Ты что-то имеешь против гномов, друг?

– Кто? Я? Да никогда! Можно сказать, гномы мне лучшие друзья. Если бы у меня вообще были друзья. Гм-м. Я – Ринсвинд.

– Неужто? А я, знаешь ли, очень вспыльчивый, – фыркнул гном. – И поэтому меня зовут Безумным.

– Просто Безумным? Весьма… необычное имя.

– А это и не имя вовсе.

Ринсвинд пригляделся к собеседнику. Относительно принадлежности последнего к гномьему племени сомнений не возникало. Хоть он и не носил ни традиционной бороды, ни железного шлема, были другие признаки, которые безошибочно выдавали в нем гнома. Подбородок, словно созданный для дробления орехов, застывшее на лице выражение вечной свирепости и некая ядроголовость, заставляющая предположить, что обладатель таковой головы без малейших колебаний будет таранить ею все стоящие на пути стены. Ну и, разумеется, самая последняя, наиболее верная примета тоже наличествовала: макушка собеседника располагалась где-то на уровне Ринсвиндова живота. Кожаные куртка и штаны Безумного, как и карета, были сплошь покрыты железными заклепками. Там, где заклепок не было, висели средства индивидуального и массового поражения.

Кстати о друзьях. Существует множество причин, по которым начинаешь с кем-то дружить. Наставленное на тебя крайне смертоносное оружие принадлежит к числу четырех самых главных.

– Значит, описание, – поспешил поправиться Ринсвинд. – Хорошее описание. И запомнить легко.

Склонив голову набок, гном как будто прислушался к чему-то.

– Проклятье, меня догоняют. – Он перевел взгляд на Ринсвинда. – Из арбалета стрелять умешь?

Его тон недвусмысленно давал понять, что отрицательный ответ – это верный способ подхватить опасное и очень острое заболевание носовых пазух.

– А как же!

– Тогда лезь в карету. Знашь, я по этой дороге много лет катаюсь, и до сих пор еще никто не пробовал меня тормознуть.

– Почему бы это? – пробормотал Ринсвинд.

Внутри кареты было тесновато – большую часть пространства занимало все то же оружие. Безумный оттолкнул Ринсвинда в сторону, схватился за поводья, глянул в печную трубу – перископ и хлестнул лошадей.

По колесам заскребли ветки кустарника. Лошади вытащили карету на дорогу и начали набирать скорость.

– Красавицы, правда? – Безумный повернулся вполоборота к Ринсвинду. – Хоть и в доспехах, а уделают кого угодно.

– Да уж, карета… необычная.

– Ну, сначала она была не такая, пришлось сфордыбачить пару-тройку изменений. – Безумный зловеще ухмыльнулся. – Ты ведь, друг, волшебник?

– Э-э, в широком смысле этого слова.

– И хороший волшебник? – Безумный принялся заряжать очередной арбалет.

Ринсвинд замялся.

– Нет.

– Тебе повезло. Окажись ты настоящим волшебником, я бы пришил тебя на месте. Терпеть не могу волшебников. Чертовы рукодрыжники.

Ухватившись за рычаги, он повертел печную трубу в разные стороны.

– Вона они, – процедил он.

Ринсвинд заглянул через голову Безумного. На изгибе трубы размещалось зеркальце, в котором был виден участок дороги сзади, а также несколько точек, окутанных облаком красной пыли.

– Дорожная банда, – объяснил Безумный. – Охотятся за моим грузом. Тащат все, что увидят. Все гады – гады, но некоторые гады – настоящие гады. – Наклонившись, он вытащил из-под сиденья несколько сумок, которые обычно надевались на лошадей. – Значит, так: ты отправляешься с парой арбалетов наверх, а я тут налажу супертягу.

– Как? Ты хочешь, чтобы я стрелял в людей?

– А ты хочешь, чтобы в людей стрелял я? – парировал Безумный, вталкивая Ринсвинда на лестницу.

Ринсвинд выполз на крышу. Карета раскачивалась и подпрыгивала на ухабах. Он чуть не задохнулся от красной пыли, а ветер так и норовил надеть балахон Ринсвинду на голову.

Ринсвинд ненавидел оружие – и не только потому, что из этого самого оружия зачастую целились в него. Но когда вооружен ты сам, это еще хуже. Когда человек боится, что ты можешь в него выстрелить, то стреляет без колебаний. С безоружным противником он, по крайней мере, может поговорить, хотя следует признать, что по большей части это фразы типа: «Ни за что не догадаешься, что мы сейчас с тобой сделаем». Но на произнесение любой фразы требуется время. Несколько секунд – это очень много, если ими правильно распорядиться, и уж кто-кто, а Ринсвинд умел найти им применение.

Далекие точки немного приблизились и оказались повозками, в конструкции которых упор был сделан не столько на грузоподъемность, сколько на быстроту перемещения. Некоторые – четырехколесные, другие – двухколесные… А одна была и вовсе… одноколесной, с крохотным сиденьем наверху. Внешний вид ее возницы наводил на мысль, что одежду он приобрел, облазав все металлоломные свалки Плоского мира, ну а где фрагменты одеяний не подошли друг к другу, заткнул дыры перьями, воспользовавшись услугами первой подвернувшейся под руку курицы.

Впрочем, та курица, что тащила его колесо, вряд ли дала бы себя в обиду. Эта птица была попросту огромной, больше Ринсвинда, и наполовину состояла из ног, а наполовину – из шеи. И мчалась она даже быстрее лошади.

– А это что за чудище? – прокричал Ринсвинд.

– Эму! – отозвался Безумный, к этому времени вылезший наружу и что-то подтягивающий в сбруе. – Очень вкусное мясо! Попробуй его подстрелить!

Карета подпрыгнула. Шляпа Ринсвинда, крутясь, улетела в придорожную пыль.

– Шляпа! Я потерял шляпу!

– Здорово! Где вообще ты такую чертовскую мерзость взял?

В железную пластину у самой ноги Ринсвинда ударилась стрела и, мерзко скрежетнув, отскочила.

– В меня стреляют!

Из облака пыли показалась грохочущая повозка. Сидящий рядом с возницей человек раскрутил над головой веревку и что-то метнул. Железный крюк вонзился прямо в щель между обшивающими карету пластинами и, резко дернув, сорвал одну из них, ту, что располагалась рядом со второй ногой Ринсвинда.

– И к тому же они… – начал было Ринсвинд.

– Ты тоже по ним стреляй, у тебя же есть арбалет! – проорал Безумный, балансирующий на спине у одной из лошадей. – И уцепись покрепче за что-нибудь! В любую минуту они…

До сих пор лошади шли галопом, но вдруг они сделали мощный рывок – настолько резкий, что Ринсвинда едва не сбросило с крыши. Колеса аж задымились. Пейзаж слился в одно размазанное облако.

– Что происходит?!

– Супертяга! – в восторге выкрикнул Безумный. Он едва не свалился под бешено работающие лошадиные копыта, но уже снова вскарабкался на карету. – Секретный рецепт! В общем, ты тут пуляйся, а я пойду порулю!

Из пылевого облака показался эму. За ним, лязгая, мчались другие повозки – те, что побыстрее. Стрела вонзилась в крышу кареты прямо у Ринсвинда между ног.

Ринсвинд мигом распластался на судорожно дергающейся крыше, выставил арбалет, закрыл глаза и спустил тетиву.

В полном соответствии с древними повествовательными законами арбалетная стрела отрикошетила от чьего-то шлема и угодила в сидящую на кусте неподалеку невинную птичку, чья роль в данном рассказе сводилась лишь к тому, чтобы с забавным писком брякнуться оземь.

Человек на колесе, запряженном эму, мчался уже совсем рядом, параллельно карете. Из-под знакомой шляпы с почти стершейся надписью «Валшебник» он широко ухмыльнулся Ринсвинду, выставив на обозрение заостренные зубы. «МАМА» – было выгравировано на передних четырех.

– Здоровеньки! – весело поприветствовал он. – Гоните груз, и я обещаю: мы вас убьем не сразу!

– Это моя шляпа! Верни мне мою шляпу!

– Так ты чертовский волшебник?

Человек приподнялся в седле, ловко балансируя на подпрыгивающем колесе, и помахал руками над головой.

– Эй, мужики, гля сюда! Я теперь волшебник! Магия, магия, шмагия!

Очень тяжелая стрела с привязанной к ней веревкой врезалась в задник кареты и там накрепко застряла. Разбойники приветствовали это попадание восторженными воплями.

– Отдай шляпу, или тебе не поздоровится!

– Это тебе, друг, ща не поздоровится. – Возница эму нацелил на Ринсвинда арбалет. – Слуш, а почему б тебе не превратить меня в како-нибудь чудище? О-о, я так бою…

Внезапно он позеленел. Отшатнулся назад. Выпущенная им стрела попала в возницу, восседавшего на соседней повозке, которая, завиляв, врезалась в третью повозку, которая налетела на верблюда. В результате образовалась куча-мала, которая, по причине отсутствия у повозок тормозов, стала расти буквально на глазах. Периодически из кучи вылетали люди, подбрасываемые верблюжьими копытами.

Ринсвинд, прикрыв голову руками, выждал, пока последняя повозка, едва избегнув общей участи, не укатилась прочь, после чего неверным шагом двинулся по раскачивающейся крыше к висящему на поводьях Безумному.

– Пожалуй, уже можно остановиться, господин Безумный.

– Да? Чо, всех уложил?

– Гм-м… Не то чтобы всех. Некоторым удалось скрыться.

– Ты чо, прикалываешься? – Гном оглянулся. – Ты не мог этого сделать! Штоб меня завалило! Ну-ка, дергани за тот рычаг, да посильнее!

Он махнул в сторону длинного железного прута. Ринсвинд послушно дернул. Натужно завизжали тормоза, останавливающие колеса кареты.

– А почему они вдруг так быстро понеслись?

– Смесь овса и змеиной лимфы! – прокричал сквозь оглушительный скрежет Безумный. – Лошади от этого рвут и мечут!

Еще минут пять карета каталась по кругу, пока лошади не израсходовали весь свой адреналин, после чего вернулась туда, где валялись искореженные повозки разбойников.

Безумный опять выругался.

– Что здесь произошло?

– И так будет со всяким, кто посмеет позариться на мою шляпу, – пробормотал Ринсвинд.

Гном спрыгнул на землю и пнул сломанное колесо.

– И это из-за какой-то шляпы? А если те, допустим, в глаз дадут, ты чо, всю округу разнесешь?

– Это была моя шляпа, – угрюмо отозвался Ринсвинд.

Он и сам не очень-то понимал, что, собственно, произошло. В магии он был, мягко скажем, не силен. Лучше всего у него получались проклятья типа: «Да попасть тебе хоть раз в жизни под проливной дождь и без зонта» или «Да потерять тебе что-нибудь совсем неценное, а потом долго-долго искать, тогда как оно будет лежать у тебя прямо под носом». Но чтобы вот так позеленеть… Он опустил глаза… Да еще с желтыми пятнами… Ничего подобного у него ни разу не получалось.

Безумный тем временем шарился по повозкам. Пару раз он подбирал валяющееся вокруг оружие, но тут же отбрасывал в сторону.

– Хошь верблюда? – предложил он.

Животное, подозрительно косясь на Ринсвинда, паслось неподалеку. Исполнив одну из ведущих ролей в случившемся повозкокрушении, сам верблюд выглядел целым, невредимым и вполне довольным жизнью.

– Я скорее оседлаю беконорезку.

– Уверен? Ну, смотри. Тады привяжи его к карете, за такого зверя в Приноситтераспивайтте нам отвалят хорошие бабки.

Повертев в руках кустарного изготовления арбалет и брезгливо рыкнув, Безумный швырнул оружие за спину. Но при взгляде на очередную повозку его лицо просияло.