Текст книги "Последний континент"

– А-а! Наконец-то мы будем жарить-парить на угле! – воскликнул он. – Сегодня, друг, наш счастливый день!

– О! Целый мешок сена, – восхитился Ринсвинд.

– Ну-ка, поможь… – Безумный принялся возиться с задним бортом своей кареты.

– Но что такого особенного в сене?

Наконец борт откинулся. Задок кареты был битком набит сеном.

– Это вопрос жизни и смерти, друг. За стог сена тебя распорют вот отседова до самого завтрака. Человек без сена – это человек без коня, а в наших краях человек без коня – это трупак ходячий.

– Прости, не понял? Так вся эта заварушка случилась из-за какого-то сена?

Безумный заговорщицки пошевелил бровями.

– Плюс два мешка овса в тайном отсеке, друг. – Он хлопнул Ринсвинда по спине. – Будь спок! Я едва не принял тебя за какого-нибудь лживого, двуличного дронго! Чуть не вышвырнул тебя за поручни! А ты, оказывается, такой же псих, как и я!

Бывают моменты, когда на собственной разумности лучше не настаивать. Ринсвинд понял, что возражать Безумному было бы… абсолютным безумием. Хотя еще совсем недавно он, Ринсвинд, говорил с кенгуру и находил под камнями в пустыне сыр и пудинги. Бывают моменты, когда приходится посмотреть фактам в лицо, пусть даже это самое лицо показывает тебе язык.

– Ага. Ментальный я, – скромно откликнулся Ринсвинд.

– Парень что надо! Давай, грузим их оружие и жратву – и вперед!

– А зачем нам их оружие?

– Скинем за добрую цену.

– А с телами что будем делать?

– А ничо. За них и гроша ломаного не дадут.

Пока Безумный приколачивал к повозке трофейные железные предметы, Ринсвинд бочком придвинулся к зелено-желтому… и стремительно чернеющему… трупу и, подобрав валяющуюся рядом палку, осторожно поддел свою шляпу, которая по-прежнему была напялена на голову покойника.

Вдруг, откуда ни возьмись, выпрыгнул маленький восьминогий шарик разгневанного черного меха и яростно вонзил свои жвала в палку, которая тут же задымилась. Очень осторожно опустив палку на землю, Ринсвинд схватил шляпу и бросился бежать.

Думминг вздохнул.

– Я и не думал оспаривать ваш авторитет, аркканцлер, – сказал он. – Просто мне кажется, что если гигантское чудовище прямо на ваших глазах эволюционирует в курицу, то следует задуматься: быть может, все-таки не стоит есть эту курицу?

Аркканцлер облизал пальцы.

– А как, по-твоему, следовало поступить?

– Ну, наверное… стоило изучить ее и…

– Вот мы ее и изучили, – вступил в разговор декан. – Произвели вскрытие.

– Вскрытие на местах, так сказать. – Заведующий кафедрой беспредметных изысканий сыто рыгнул. – Прошу прощения, госпожа Герпес. Не желаете ли еще гру… – Встретившись со стальным взглядом Чудакулли, он быстро поправился: – …Передней части курицы?

– И в результате мы обнаружили, что опасности для посещающих остров волшебников животное более не представляет, – заключил Чудакулли.

– Просто мне кажется, что должным образом проведенная исследовательская работа подразумевает нечто большее, нежели выяснение, а не растет ли где поблизости сосисочно-горчичный куст, – гнул свое Думминг. – Кстати, вы обратили внимание на скорость превращения?

– И что? – вопросил декан.

– Это ведь неестественно!

– По-моему, господин Тупс, именно ты совсем недавно убеждал нас, что превращение одних вещей в другие совершенно естественный процесс.

– Но не с такой же скоростью!

– А тебе откуда знать? Ты сам-то когда-нибудь эту свою эволюцию видел?

– Разумеется, нет, ее невозможно уви…

– Значит, и говорить не о чем, – отрезал Чудакулли. – Кто знает, может быть, это и есть совершенно нормальная эволюционная скорость. Как я уже подмечал, все абсолютно логично. Ну какой смысл превращаться в птицу постепенно? Тут вырастить перо, там выпустить клюв… Более идиотского зрелища и не придумаешь. Ты только представь себе такую тварь, бродящую по лесу. – Волшебники подхалимажно захихикали. – А наше чудовище, вероятно, подумало: «Эй, да их тут слишком много. Превращусь-ка я лучше во что-нибудь, что им нравится».

– Не захотело с нами связываться, – поддакнул декан.

– Вполне разумная стратегия выживания, – завершил Чудакулли. – До определенного момента.

Думминг закатил глаза. Когда продумываешь идею в голове, все получается так красиво. Начитаешься всяких старых книжек, а потом сядешь и думаешь, думаешь, целыми днями думаешь, пока не родится и не сложится, кирпичик к кирпичику, изящная теория. Но стоит поделиться своими выводами со старшими волшебниками, как тут же кто-нибудь из них – это уж как пить дать! – вылезет с совершенно идиотским вопросом. И ответа на этот вопрос не будет. Ну разве можно работать в окружении столь ограниченных умов? Воскликни какой-нибудь бог: «Да будет свет!» – именно волшебники первым делом поинтересуются: «А зачем? Лично нам и в темноте неплохо живется».

Старые, заскорузлые умы, и в этом вся проблема. Думминг не особо держался за старые традиции. Ему было далеко за двадцать, но он уже занимал достаточно важный пост, а следовательно, представлял собой заманчивую мишень для амбициозного университетского молодняка. Вернее, представлял бы, если бы этот самый молодняк не просиживал целые ночи за Гексом, пока глаза не закипали.

Но в общем и целом карьера Думминга не интересовала. Он был бы абсолютно счастлив, если бы его всего-навсего выслушали, не прерывая замечаниями вроде: «Хорошая работа, господин Тупс, но однажды, давным-давно, мы это уже пробовали, и ничегошеньки не получилось», либо: «Денег под такое все равно не вышибить», либо, самое кошмарное: «Да уж, а вот в прошлые времена были вписать существительное, кстати, помните старика вписать прозвище, который скончался лет пятьдесят назад, Думминг, конечно, слишком молод и не может его помнить – так вот, уж он-то знал толк в вписать существительное».

Мертвое университетское наследие тяжким грузом давило на плечи Думминга Тупса. А сверху этого наследия вдобавок взгромоздились нынешние старшие волшебники. И пытались там подпрыгивать.

Они даже не пытались научиться ничему новому и помнили только одно: как славно было в старые добрые времена. Они спорили и ругались друг с другом, будто дети малые, и единственный, кто порой говорил хоть что-то осмысленное, – это орангутан-библиотекарь.

Думминг принялся свирепо ворошить палкой в костре.

Из веток волшебники соорудили для госпожи Герпес грубый, зато вполне благопристойный шалаш, куда домоправительница и удалилась, пожелав всем спокойной ночи и целомудренно прикрыв вход большими пальмовыми листьями.

– Очень достойная дама эта госпожа Герпес, – одобрил Чудакулли. – Пожалуй, и я подремлю чуток.

С другой стороны костра уже доносилось чье-то сладкое похрапывание.

– Думаю, нам стоит выставить дежурного, – высказался Думминг.

– Отличная идея, – похвалил, удаляясь, Чудакулли.

Скрипнув зубами, Думминг повернулся к библиотекарю, который временно возвратился на землю двуногих. Орангутан, мрачно завернувшись в одеяло, смотрел на огонь.

– Пусть даже мы, так сказать, и не дома, надеюсь, хоть ты чувствуешь себя здесь как дома?

Библиотекарь отрицательно покачал головой.

– Кстати, в этом месте есть еще одна странность, которая меня беспокоит.

– У-ук?

– Древесина. Меня никто не слушает, но это важно. Мы сюда много чего натаскали для костра, и все это обычная древесина. Ты заметил? Ни тебе мусора, ни дырявых башмаков. Никаких следов цивилизации. Только… самая обычная древесина.

– У-ук?

– Из чего следует, что мы довольно далеко от судоходных путей… О нет… борись с собой, борись!

Библиотекарь отчаянно морщил нос.

– Быстро! Сосредоточься… У тебя есть руки, есть ноги! Не ножки, а именно ноги!

Библиотекарь с несчастным видом кивнул. И чихнул.

– А-ук? – произнес он, обретая наконец более или менее стабильную форму.

– Что ж, – удрученно отозвался Думминг. – По крайней мере, на этот раз ты превратился в нечто одушевленное. Хотя для пингвина ты несколько великоват. Видимо, твой организм все-таки борется, пытаясь перевоплощаться во все более близкие тебе формы.

– А-ук?

– Но вот что забавно: по-видимому, рыжая шерсть является доминантной чертой…

Библиотекарь наградил его суровым взглядом, отвернулся и, переваливаясь, отошел на несколько шагов, где снова уселся, повернувшись к Думмингу спиной.

Думминг осмотрелся по сторонам. Что ж, похоже, дежурить придется ему – хотя бы потому, что больше добровольцев не было. Ничего удивительного…

В листве деревьев порхали какие-то мелкие твари. Море фосфоресцировало. Звезды светили.

Он поднял глаза к небу. По крайней мере, оно никогда не подве…

И вдруг он увидел, что еще здесь неправильно.

– Аркканцлер!

«Ну, и давно ты обезумел?» Не самый лучший способ завести беседу… Как бы все-таки начать?

– Гм-м, э-э… Вот уж не ожидал встретить здесь гнома, – промямлил Ринсвинд.

– О, нашу семейку принесло сюда из Фиглифьорда. Я тогда еще под стол пешком ходил, – откликнулся Безумный. – Мы собирались проплыть чуток вдоль бережка, а тут вдруг, откуда ни возьмись, ураган. Потом – шарах-бабах! – корабль в щепки, и мы по колено в попугаях. Но могло быть и хуже. Дома я бы торчал в холодной, промозглой шахте, ковырял бы породу, а тут земля возможностей. Здесь гном может стать большим человеком.

– В самом деле, – отозвался Ринсвинд, стараясь, чтобы его лицо ничего не выражало.

– Но смотреть на остальных сверху вниз – это, конечно, плохо, – продолжал Безумный.

– Разумеется.

– В общем, мы осели, стали обживаться. Теперь у отца сеть чертовских булочных в Пугалоу.

– Торгуете гномьим хлебом?

– Точняк! С гномьим хлебом любой кишащий чертовскими акулами океан одолеешь, – кивнул Безумный. – Кабы не этот хлебец, мы б…

– …Не забили всех тех акул до смерти?

– А ты, гляжу, знаешь толк в хлебе насущном!

– Слушай, этот Пугалоу – большой город? Там есть пристань?

– Треплются, что есть. Сам-то я там не был. Предпочитаю вольное житье-бытье.

Земля содрогнулась. Ветра не было, но кусты вдоль дороги закачались.

– Вроде как буря идет, – заметил Ринсвинд.

– Чо-чо?

– Ну, это такая штука. Когда дождь.

– Летающую корову через косяк! И ты веришь в эту ерунду? Дедушка, бывало, тоже как наберется пива, так заводит свою шарманку. Старые сказки все это. Штоб с неба падала вода? Побереги мои уши!

– А что, здесь такого никогда не бывает?

– Конечно, нет!

– А у нас дождь идет сплошь и рядом, – сообщил Ринсвинд.

– Н-да? И как вода забирается на небо? Она ведь тяжелая.

– Ну… она… это… Ее солнце высасывает. Типа того.

– Как так?

– Не знаю. Высасывает, и все.

– А потом вода падает обратно?

– Да!

– На халяву?

– Ты что, никогда дождя не видел?

– Слуш, всем известно: вода течет глубоко под землей. И это разумно. Вода тяжелая, вот и просачивается туда. Ни разу не видел, штоб вода текла в воздухе, друг.

– А как, по-твоему, вода попадает на землю?

Лицо Безумного приняло изумленное выражение.

– А как на землю попадают горы?

– Горы? Они просто есть, и все!

– Да чо ты говоришь? Стало быть, с неба они не падают?

– Разумеется, нет! Они ведь гораздо тяжелее воздуха!

– А вода не тяжелее? В повозке у меня есть пара бидонов, поди подними – пупок развяжется!

– Слушай, здесь что, даже рек нет?

– Ну конечно, есть! Здесь, дружище, всего навалом!

– И как, по-твоему, вода попадает в реки?

Безумный озадаченно посмотрел на Ринсвинда.

– А зачем в реках вода? Чо ей там делать-то?

– Ну, течь, впадать в море…

– Там, откуда ты пришел, вы чо, позволяете речной воде утекать в море?! Вот уроды!

– Что значит «позволяем»?! Это просто… происходит само по себе. Реки всегда впадают в море.

Безумный ответил ему долгим тяжелым взглядом.

– Точняк. И после этого меня считают сумасшедшим, – произнес он.

Ринсвинд махнул рукой, заканчивая бессмысленный спор. На небе не было ни облачка. Но земля все равно содрогалась.

Аркканцлер Чудакулли так посмотрел на небо, словно оно нанесло ему личное оскорбление.

– Что, ни одной звездочки? – уточнил он.

– Если выражаться точнее, ни одного знакомого созвездия, – подтвердил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Однако мы насчитали три тысячи сто девяносто одно созвездие, которое, к примеру, вполне могло бы сойти за Треугольник. Правда, декан утверждает, что некоторые из них считать не следует, поскольку они друг с другом пересекаются…

– А вот я даже ни единой звездочки не узнаю, – похвастался главный философ.

Чудакулли взмахнул рукой.

– Но созвездия постоянно меняются. Слегка, – произнес он. – Черепаха плывет в космическом пространстве и…

– Но не с такой же скоростью! – возразил декан.

Растрепанные со сна волшебники изумленно таращились на небо, которое очень быстро заполнялось звездами.

Созвездия над Плоским миром (который покоился на спинах слонов, которые стояли на панцире Великого А’Туина, который, в свою очередь, плыл через межзвездное пространство) менялись довольно быстро, поэтому местная астрология представляла собой передовую и весьма сложную науку – в отличие от остальных миров, где астрология всего лишь способ увиливания от настоящей работы. И в самом деле, если задуматься, это же удивительно, сколь последовательно и неизменно влияют на людские судьбы удаленные на миллиарды миль и выстраивающиеся в определенном порядке плазменные шары, на большей части которых о существовании человечества слыхом не слыхивали.

– Нас забросило в какой-то иной мир! – простонал главный философ.

– Э-э… Не думаю, – отозвался Думминг.

– У тебя есть теория получше?

– Гм-м… Видите скопление звезд, вон там?

Волшебники устремили взгляды на довольно большое созвездие, солидно поблескивающее у самого горизонта.

– Очень мило, – первым нарушил молчание Чудакулли. – И что?

– Кажется, это то, что у нас называется Занудной Группкой Тусклых Звезд. Очертания примерно совпадают, – пожал плечами Думминг. – И я заранее знаю, что вы сейчас скажете, аркканцлер. А вы скажете: «Это просто большая световая клякса на небе, а на нашем небе это маленькая световая клякса», но, видите ли, аркканцлер, так эти звезды могли выглядеть в те времена, когда Великий А’Туин был к ним гораздо ближе, то есть тысячи лет назад. Иными словами, аркканцлер, – готовясь к тому, что произойдет, Думминг набрал полную грудь воздуха, – я считаю, что мы перенеслись во времени. На несколько тысяч лет назад.

Знаменитый волшебный менталитет имеет и другую сторону. Волшебники, к примеру, могут битый час препираться по поводу того, вторник сегодня или пятница, но самую безумную идею они принимают с полным спокойствием, даже не качнув остроконечными шляпами. На лице главного философа отразилось некоторое облегчение.

– О, всего-навсего? – хмыкнул он.

– Рано или поздно это должно было произойти, – произнес декан. – В конце концов, нигде не сказано, что входное и выходное отверстия дыры обязательно должны существовать в одном времени.

– Это несколько осложняет наше возвращение, – заметил Чудакулли.

– Э-э… – начал Думминг. – Все может быть не так просто, аркканцлер.

– В каком смысле? Не так просто перенестись через время и пространство?

– В том смысле, что, возможно, нам некуда будет переноситься, – ответил Думминг.

Он закрыл глаза. Ну, сейчас начнется. Он знал это.

– Как это – некуда? – возразил Чудакулли. – Мы были там не далее как сегодня ут… вчера. В том вчера, что произойдет через несколько тысяч лет.

– Но, видите ли, нам надо быть очень осторожными, иначе мы можем изменить будущее, – продолжил Думминг. – Одного нашего присутствия в прошлом достаточно, чтобы изменить будущее. Кто знает, быть может, мы уже изменили ход истории. Я считаю своим долгом предупредить вас об этом.

– Знаешь, Наверн, а ведь его слова не лишены смысла, – поддержал декан. – Кстати, у нас не осталось того рома?

– Но какую историю мы можем изменить здесь? – удивился Чудакулли. – Какой-то странный островок, и…

– Даже самые незначительные действия, совершенные в любой точке мира, способны повлечь за собой гигантские последствия, – покачал головой Думминг.

– Да, последствия нам совершенно ни к чему. Ну и к чему ты клонишь? Твой совет?

А все шло так хорошо. Они почти за ним поспевали. И Думминг расслабился. Он повел себя как человек, который без всякого для себя вреда падал целых сто футов, на основании чего заключил, что оставшиеся до земли несколько дюймов тоже будут простой формальностью.

– Ну, если прибегнуть к классической метамфоре, главное тут – не убить собственного дедушку, – важно произнес Думминг.

И почти сразу опомнился, но земля уже стремительно надвигалась на него.

– А с чего бы мне его убивать? – не понял Чудакулли. – Я своего старика любил и уважал.

– Разумеется, я не имею в виду намеренно, а так, нечаянно, – принялся объяснять Думминг. – Но в любом случае…

– Нечаянно? Правда? Что ж, как тебе наверняка известно, я каждый день нечаянно кого-нибудь убиваю, – язвительно откликнулся Чудакулли. – Хорошо, что моего дедушки нет поблизости.

– Аркканцлер, я использовал это не более как пример. Основная проблема кроется в причинно-следственном законе, и суть в том, что…

– Суть, господин Думминг, в том, что ты вообразил, будто всякий закинутый в прошлое человек сразу становится жертвой родственноубийственных настроений. Так вот, если лично я встречу своего деда, то приглашу его выпить, а потом предостерегу, что змея, как бы ты на нее ни орал, все равно укусит, за каковую информацию он, весьма вероятно, будет мне очень благодарен. Впоследствии.

– Благодарен? Почему?

– Потому, что это «впоследствии» для него будет.

– Нет, аркканцлер, только не это! Уж лучше пристрелить его на месте!

– Ты действительно так считаешь?

– Да!

– По-моему, в цепи твоих рассуждений имеются звенья, которых мне, господин Думминг, не понять, – холодно констатировал аркканцлер. – Ты и в самом деле собираешься пристрелить своего дедушку на месте? Если, разумеется, его встретишь?

– Да нет же! – огрызнулся Думминг. – Я даже не знаю, как он выглядел. Дед умер еще до моего рождения.

– А-га!

– Я вовсе не в том смысле…

– Послушайте, послушайте, – вмешался декан. – Если верить тому же Тупсу, нас забросило аж на несколько тысячелетий назад. Чего вы спорите? Наши дедушки еще и не родились.

– Что ж, в таком случае Тупсу-старшему очень повезло, – усмехнулся Чудакулли.

– Все совсем не так, аркканцлер! – воскликнул Думминг. – Прошу вас! Я всего лишь пытался донести до вас мысль, что любой поступок, совершенный в прошлом, способен изменить будущее. Самые незначительные действия чреваты гигантскими последствиями. Можно… наступить на муравья, а в результате кто-то даже не родится!

– В самом деле? – поднял бровь Чудакулли.

– Да, аркканцлер!

Лицо Чудакулли просияло.

– Неплохой поворот событий. Есть пара-другая человек, по которым история скорбеть не станет. А как определить нужного муравья?

– Не знаю! – Думминг лихорадочно выискивал трещинку в уме аркканцлера, куда можно было бы воткнуть ломик понимания. И на несколько отчаянных секунд ему показалось, что он нашел такую трещинку. – Ведь может статься, что… муравей, на которого вы наступите, – ваш!

– Ты хочешь сказать… Я наступлю на муравья, изменю будущее и в результате не появлюсь на свет?

– Вот именно! Совершенно верно! Вы поняли!

– Как это? – озадаченно нахмурился Чудакулли. – Я ведь не от муравьев произошел.

– Да так, что… – Вокруг вздымались гигантские валы недопонимания, однако Думминг отважно сражался со стихией. – Ведь могло случиться… Гм-м, допустим, этот муравей укусил за ногу лошадь, лошадь взбрыкнула, всадник свалился, а он вез важное сообщение, и из-за того, что он его не довез, случилось ужасное сражение, в котором погиб ваш отдаленный предок. Нет-нет, прошу прощения, наоборот, не погиб, а…

– А как вообще этот муравей переплыл через море? – осведомился Чудакулли.

– На каком-нибудь бревне, – подсказал декан. – На этих бревнах кто только не плавает. Насекомые, ящерицы, всякие мелкие млекопитающие. Доберутся до какого-нибудь острова – и давай там… размножаться.

– Ну, хорошо, он доплыл. Затем выбрался на берег. И сразу потопал туда, где должно было состояться сражение? – уточнил Чудакулли.

– Он уцепился за ногу какой-нибудь птички! – воскликнул декан. – Вот разгадка! Я читал об этом в одной книжке. К примеру, именно так путешествует из пруда в пруд рыбья икра.

– Настырный муравьишка… – Чудакулли задумчиво погладил бороду. – Хотя случаются и куда более странные вещи.

– Практически каждый день, – поддержал главный философ.

Думминг просиял. Метамфора была не из простых, но волшебники ее осилили.

– Хотя одно мне все равно непонятно, – вдруг добавил Чудакулли. – Кто в таком случае наступит на муравья?

– Что?

– Это ведь очевидно, – продолжал аркканцлер. – Допустим, я наступил на муравья и меня не стало. Но раз меня нет, значит, я не смогу на него наступить, а значит, я на него не наступлю, а значит, я есть. Понятно? – Он добродушно ткнул в Думминга толстым розовым пальцем. – Ты способный юноша, господин Тупс, но иной раз, знаешь ли, логики тебе не хватает. То, что однажды случилось, так случившимся и остается. Это логично, это правильно. О, не стоит так унывать, – утешил он, нечаянно (вполне может быть, что нечаянно) приняв бессильную ярость на лице Думминга за пристыженность и смятение. – Если когда-нибудь еще в чем-то запутаешься, добро пожаловать, моя дверь всегда открыта[14]14
  Есть такой особый вид менеджера, он известен своим девизом «Моя дверь всегда открыта!». И лучше сдохнуть под забором, прикрывшись собственным резюме, чем работать под началом подобного человека. Однако в случае Чудакулли эта фраза означала примерно следующее: «Моя дверь всегда открыта, и поэтому, когда мне скучно, я могу палить туда из арбалета, вгоняя стрелы через холл прямо в стену над столом казначея».


[Закрыть]. В конце концов, я ведь твой аркканцлер.

– Прошу прощения, так можно наступать на этого муравья или нет? – сварливо осведомился главный философ.

– Как хочешь, – щедро разрешил Чудакулли. – Поскольку ход истории уже зависит от того, какой муравей тебе попадется под ногу. И если ты наступаешь на какого-то муравья, значит, ты на него уже наступил, так что, если ты снова на него наступишь, это будет как бы в первый раз, ведь ты наступаешь на него сейчас, потому что когда-то уже наступил. И это когда-то и есть сейчас.

– Правда?

– Ага.

– Так что, надо было надеть башмаки потяжелее? – спросил казначей.

– Казначей, старайся не терять нить разговора.

Чудакулли потянулся и зевнул.

– Что ж, все, пожалуй, понятно, – довольным тоном заключил он. – Почему бы нам еще не подремать? Денек выдался долгим.

В отличие от казначея кое-кто очень внимательно следил за ходом беседы.

Когда волшебники вновь погрузились в сон, над ними возник бледный свет, похожий на светящийся болотный газ.

Это был бог вездесущий (хоть и вездесуществовал он в пределах весьма незначительной территории). И, кстати, всеведущий тоже (правда, его знаний хватало ровно на то, чтобы знать: хоть он и в самом деле знает все, это не все Все, а лишь та часть, которая имеет отношение к данному острову).

Проклятье! Он как будто чувствовал, что от сигаретного куста будут одни неприятности. Надо было уничтожить растение, как только оно начало пробиваться из земли. Кто бы мог подумать, что ситуация настолько выйдет из-под контроля.

И с той… рептилиевидной тварью тоже неудобненько вышло. Хотя он, бог, в этом совсем не виноват. Все кем-то питаются. Иногда на острове появлялось нечто такое, что даже он, всеведущий, удивлялся. Впрочем, иные из тварей не могли сохранить свой облик даже в течение пяти минут.

И все равно ему есть чем гордиться. Прошло всего лишь два часа с тех пор, как один из них, именуемый деканом, выразил желание покурить, и до первого никотинового урожая. Вот что называется эволюция в действии.

Беда только, что теперь они начнут шнырять по острову и совать повсюду свои длинные носы. А то еще и задавать вопросы.

Этот бог в отличие от большинства других богов одобрял вопросы. Более того, он всей душой был за тех людей, которые задавали вопросы, отбрасывали ветхие предрассудки, разбивали оковы глупых суеверий, – одним словом, за тех, кто использовал свои тем или иным богом данные мозги. Разве что, конечно, мозги эти были даны вовсе не каким-то там богом, а развивались на протяжении миллионов лет, и это развитие было реакцией на внешние раздражители, а кроме того, объяснялось необходимостью как-то контролировать неуклюжие руки с противопоставленными ладоням большими пальцами – еще одна чертовски удачная находка, которой бог по праву гордился. Вернее, гордился бы, если бы такое придумал.

Однако всему есть пределы. Свободомыслие – это, конечно, здорово, но нельзя же думать все, что тебе заблагорассудится.

Свет исчез и снова появился уже на горе, в священной пещере. Строго говоря, никакой святости в пещере не было, и бог это прекрасно понимал, ведь чтобы какое-то место стало святым, нужны верующие, которые и делают его таковым. А этому богу верующие не были нужны.

В обычных обстоятельствах бог, лишенный верующих, бессилен, как перышко в ураган, но данное божество по каким-то непостижимым для себя причинам прекрасно существовало без всякого поклонения. Возможно, потому, что так пылко верило в себя. Ну, не в себя как такового, ведь вера в богов иррациональна. Но этот бог искренне верил в то, что делал.

Пару минут, испытывая некоторое чувство вины, он поразмышлял, а не сотворить ли еще пару-тройку звероящеров – пускай бы сожрали непрошеных гостей, пока те не стали слишком надоедливыми, – но потом отбросил мысль как недостойную современного и передового божества.

Часть пещеры занимали полки, битком набитые всяческими семенами. Бог выбрал одно семечко (из семейства тыквенных) и взялся за свои инструменты.

Уникальные инструменты. Такой миниатюрной отвертки ни у кого не было.

При первых же лучах рассвета из подлеска показался зеленый росток. Сначала раскрылся один листик, потом еще один, и вскоре их было множество.

А немного ниже, в богатом компосте из опавшей листвы, бодрыми червяками извивались белые корешки. На полумеры времени не было. Еще ниже один из корешков наконец нашел воду.

Не прошло и нескольких минут, как все прочие кусты поблизости завяли – настолько разросся новичок.

Ну а главный побег решительными рывками двигался вперед, к морю. Постоянно ответвляющиеся усики цеплялись за ветки. Крупные деревья использовались в качестве опор; кусты помельче вырывались с корнем, а в освободившуюся ямку немедленно врастал очередной побег.

У бога не было времени для отшлифовки своего создания. Программу действий растения он собрал из кусочков того, осколков этого – главное, чтобы точно сработало.

Наконец главный побег преодолел пляж и достиг моря. Корни вгрызлись в песок, почки раскрылись, и на растении расцвел единственный цветок, женская особь. К этому моменту крошечные мужские цветки уже щедро усыпали ствол.

А вот этого бог не программировал. Главная проблема, частенько говаривал он себе, заключается в том, что эволюция не слушает ничьих приказов. Зачастую она берет инициативу в свои руки.

Тонкий цепкий усик скрутился в тугую пружинку, затем пружинка выстрелила, и усик, как лассо, обхватил пролетающего мимо мотылька. Затем изогнулся, окунул обезумевшего от ужаса мотылька в пыльцу мужского цветка, со свистом снова скрутился и плюхнул насекомое прямо в объятия цветка женского.

Несколькими секундами спустя лепестки цветка начали опадать. Вскоре его место занял разбухающий буквально на глазах зеленый шарик. Когда из-за горизонта застенчиво показался краешек солнца, арго навтикальный уникальный как раз готовился принести свой первый и единственный плод.

…Спустя некоторое время впереди появилась железная то ли башня с большой вертушкой, то ли мельница. Большая надпись на ней гласила: «Приноситтераспивайтте: Праверь Сваю Пушку».

– Уж моя пушка всегда при мне, будь спок, – ухмыльнулся Безумный и подхлестнул лошадей.

Вскоре они преодолели деревянный мост. Хотя зачем было сооружать мост над ничем не выдающейся песчаной полосой, Ринсвинд так и не понял.

– Ничем не выдающейся? – переспросил Безумный. – Да то ж Занудь-Река!

Словно в подтверждение его слов мимо проплыла лодчонка. Влекомая верблюдом и бодро поскрипывающая всеми четырьмя колесами, она развила неплохую скорость.

– Лодка, – завороженно прокомментировал Ринсвинд.

– И чо? Первый раз, што ль, лодку видишь?

– На колесах – впервые.

Сразу за лодкой проследовало крохотное каноэ.

– Будь ветер попутным, они подняли бы паруса.

– Но… может, мой вопрос покажется странным, и все же… почему они выглядят как лодки?

– Потому что именно так выглядят лодки.

– Понятно. Как я и думал, основание очень веское. А верблюды как тут очутились?

– Говорят, их приносит течением. За бревна цепляются. Если пошариться по побережью, чего только не найдешь.

Наконец в поле зрения показался Приноситтераспивайтте. Если бы не табличка на башне, городок можно было бы проехать насквозь, даже не заметив этого. Общий архитектурный стиль профессионалы охарактеризовали бы как «фольклорный». А люди попроще назвали бы это «помойкой», что также соответствовало бы истине. «Хотя какая разница, – подумалось Ринсвинду. – Когда день за днем стоит адская жара, а дождей здесь никогда и не видывали, дом нужен только для того, чтобы провести какую-то границу между «внутри» и «снаружи».

– Ты говорил, это большой город, – заметил он.

– Еще какой большой! Цела улица. И кабак есть.

– О, так это улица? Кто бы мог подумать! А эта куча досок – кабак?

– Тебе понравится. Им управляет Крокодил.

– А почему его зовут Крокодилом?

Ночь, проведенная на песке, не улучшила настроение преподавательского состава. А ко всем бедам добавлялось наличие на острове Наверна Чудакулли. Аркканцлер был ранней пташкой – и вместе с тем, как это ни парадоксально, типичной «совой». Иной раз он переходил от одного состояния к другому, минуя промежуточную фазу сна.

– Подъем! Кто готов к утренней пробежке? Победителя ждет небольшой приз!

– О боги, – простонал декан, перекатываясь на спину. – Только посмотрите на него. Он отжимается.

– Я никогда не ратовал за возврат к прошлому, – пробормотал заведующий кафедрой беспредметных изысканий, вытряхивая из ушей песок. – Но раньше таких волшебников, как он, убивали. И очень жестоко.

– Ты прав, но таких, как мы, тоже убивали. И тоже очень жестоко, – возразил декан.

– А помните, как раньше говорили? – вступил в беседу главный философ. – «Не доверяй волшебнику, которому перевалило за шестьдесят пять». Интересно, почему мы перестали руководствоваться этим правилом?

– Потому что, главный философ, нам самим перевалило за шестьдесят пять.

– Ну да… И жизнь показала, что кто-кто, а мы доверия заслуживали.

– Здорово, что мы это так вовремя узнали.

– По вон тому дереву ползет краб, – сообщил профессор современного руносложения. Лежа на спине, он смотрел прямо в небо. – Настоящий краб.

– Ага, – отозвался главный философ. – Их так и называют – крабы-пальмолазы.

– А ты откуда знаешь?

– А я в детстве читал одну книжку, – задумчиво произнес заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Так в ней рассказывалось, как человека во время кораблекрушения выбросило на необитаемый остров и как он там жил один-одинешенек. А потом, уже через несколько лет, вдруг обнаружил на песке отпечаток человеческой ноги. Там даже гравюра была с этим самым отпечатком, – добавил он.