Текст книги "Семь мужей Эвелин Хьюго"

«Оскар» достанется Селии. Это было ясно как божий день. И я не ревновала. Я радовалась за нее.

Я расплакалась, когда умерла Бет. А потом наклонилась к Селии, отделенной от меня двумя мужчинами, и сжала ее руку.

Дон закатил глаза.

И я подумала, что он еще найдет повод, чтобы ударить меня. Ударить вот за это.

* * *

Я стояла посредине зала в особняке Ари Салливана на вершине Бенедикт-Каньона. По дороге туда, поднимаясь по извилистым улицам, мы с Доном едва перебросились несколькими словами.

Думаю, увидев Селию на экране, он сразу же понял то, что поняла и я. Что все остальные уже никого не интересовали.

После того, как водитель высадил нас перед домом и мы направились к входу, Дон вдруг сказал, что ему нужно в туалет, и исчез. Я попыталась найти Селию, но не смогла. Зато я внезапно оказалась в окружении угодливых лузеров, пивших сладкие коктейли, обсуждавших Эйзенхауэра и пытавшихся пообщаться со мной.

– Извините, – обратилась я к женщине с безобразной стрижкой «шар», рассказывавшей что-то об алмазе Хоупа.

Женщины, собирающие редкие драгоценности, похожи на мужчин, отчаянно жаждавших провести со мной одну ночь. Мир для них сводился к вещам, которыми они желали обладать.

– Вот и ты, – приветствовала меня Руби, на которую я наткнулась в коридоре. В руках у нее было два зеленых коктейля, а голос прозвучал как-то непривычно сдержанно и невыразительно.

– Отрываешься? – спросила я.

Она оглянулась через плечо, взяла оба бокала в одну руку и схватила меня за локоть другой, пролив немного на пол.

– Ох, Руби. – Я покачала головой.

Она кивнула в сторону прачечной справа от нас.

– Да какого…

– Будь добра, Эва, открой эту чертову дверь.

Я повернула ручку. Руби вошла первой и втянула меня за собой. После чего закрыла дверь.

– Держи. – В темноте она протянула мне один из коктейлей. – Взяла для Джой, но выпей ты. Он хотя бы к твоему платью идет.

Глаза немного привыкли к темноте, и я взяла у нее бокал.

– Тебе повезло, что коктейль на платье не заметен. Ты же почти половину на него выплеснула.

Теперь, когда одна рука у нее освободилась, Руби потянула за цепочку. Свисавшая с потолка лампочка вспыхнула и осветила маленькую комнату.

– Ты сегодня про все приличия забыла, Руби.

– А ты думаешь, мне интересно твое мнение? Послушай, что мы будем со всем этим делать?

– Что мы будем делать? Ты о чем?

– Как о чем? О Селии Сент-Джеймс, конечно.

– А что такое?

Руби раздраженно покачала головой.

– Перестань притворяться.

– Она отлично сыграла. Что мы можем сделать?

– Я предупреждала Гарри, что именно так и случится. А он сказал, что не случится.

– Ладно, от меня-то ты чего хочешь?

– Ты ведь тоже проиграла. Или не понимаешь?

– Конечно, понимаю! – Разумеется, мне было не наплевать. Но я также знала, что еще могу победить в номинации «Лучшая актриса». Селии и Руби предстояло побороться за «Лучшую роль второго плана». – Я не знаю, что тебе сказать. Мы были правы в отношении Селии. Она талантлива и очаровательна. Иногда, когда тебя превзошли, нужно признать поражение и двигаться дальше.

Руби посмотрела на меня так, словно я дала ей пощечину. Сказать было нечего, и она мешала выйти из прачечной, так что я поднесла бокал к губам и опорожнила его двумя глотками.

– Ты не та Эвелин, которую я люблю и уважаю.

– Перестань. Давай поставим точку.

Руби тоже допила коктейль.

– Люди всякое о вас двоих говорят, но я не верила. А теперь… даже не знаю.

– Люди всякое о нас говорят в каком смысле?

– Сама знаешь.

– Уверяю тебя, я не имею ни малейшего представления.

– Почему ты все усложняешь?

– Руби, ты затащила меня в прачечную, обвиняешь меня, говоришь о чем-то, что…

– Она лесбиянка.

До этого момента звуки вечеринки, пусть и приглушенные, доносились в комнату довольно явственно. Но стоило Руби сказать то, что она сказала, стоило мне услышать слово «лесбиянка», как кровь запульсировала в венах, заглушая все остальное. На все остальное, что еще говорила Руби, я уже не обращала внимание. Запомнились только два или три слова, вроде девушка лесби и извращенка.

Мне вдруг стало жарко. Вспыхнули уши.

Я постаралась взять себя в руки. А когда получилось, когда я смогла сосредоточиться на словах Руби, то расслышала вторую часть того, что она пыталась сообщить мне.

– Тебе бы, кстати, стоило получше контролировать своего мужа. Он сейчас в спальне Ари, и какая-то сучка из «МГМ» обслуживает его по полной программе.

И когда она сказала это, я не подумала, о боже, мой муж мне изменяет. Я подумала, мне нужно найти Селию.

19

Эвелин поднимается с софы, берет телефон и просит Грейс заказать обед из ресторанчика средиземноморской кухни на углу.

– Моник? Что предпочитаешь? Говядину или курицу?

– Курицу, наверное. – Я наблюдаю за ней, жду, когда она сядет и продолжит рассказ. Эвелин садится, но на меня смотрит лишь мельком. Либо уже забыла, о чем только рассказывала, либо подтверждает молчанием то, что я с недавнего времени подозреваю. Мне ничего не остается, как только спросить напрямую.

– Так вы знали?

– Знала что?

– Что Селия – лесбиянка?

– Я рассказываю историю так, как она развивалась.

– Да, конечно. Но…

– Что «но»? – Эвелин спокойна, невозмутима и сдержанна. Почему? То ли она знает о моих подозрениях и уже готова рассказать правду, то ли я ошибаюсь, и тогда она понятия не имеет, о чем я думаю.

Я не уверена, что хочу задать вопрос до того, как узнаю ответ. Ее губы сжаты в тонкую прямую линию. Взгляд направлен на меня. Она ждет, что я заговорю первой, но дыхание, быстрое и частое, выдает ее волнение. Она не так уверена в себе, как хочет показать. Как-никак Эвелин – актриса. К этому времени я уже понимаю, что видимое обманчиво.

Так что и вопрос я задаю такой, который дает ей возможность выбора.

– И кто же тогда любовь всей вашей жизни?

Эвелин смотрит мне в глаза, и я чувствую, что ее нужно еще чуточку подтолкнуть.

– Все в порядке. Правда.

Дело серьезное. И хотя сейчас все во многом иначе, чем тогда, полной безопасности – это приходится признать – нет и теперь.

Но все равно.

Она может сказать.

Сказать мне.

Прямо сейчас. Вот здесь. Взять и сказать.

– Кто был любовью вашей жизни? Мне вы можете сказать.

Эвелин смотрит в окно, глубоко вздыхает и говорит:

– Селия Сент-Джеймс.

В комнате тихо, так что Эвелин прекрасно слышит себя саму. А потом улыбается – широко, счастливо и искренне – и начинает смеяться, негромко, как будто про себя.

– У меня такое чувство, будто я любила ее всю жизнь.

Наконец она переключается на меня.

– Так в этой книге… в вашей биографии… вы готовы предстать перед читателями женщиной-геем?

Эвелин закрывает на секунду глаза, и сначала я думаю, что она обдумывает значение моих слов, но потом она снова их открывает, и мне становится понятно, что она пытается как-то переработать мою глупость.

– Ты совсем меня не слушала? Я любила Селию, но еще до нее я любила Дона. Более того, если бы Дон не превратился в полного мерзавца, я никогда бы и не влюбилась в кого-то другого. Я – бисексуал. Не отворачивайся от одной моей половины, чтобы положить в коробку другую. Не делай этого, Моник.

Приложила. Крепко. Я знаю, как это бывает, когда люди предполагают о тебе что-то, выписывают для тебя ярлычок, основываясь на том, каким они тебя видят. Всю жизнь я пыталась объяснить людям, что, хотя с виду я черная, на самом деле я двурасовая. Всю жизнь я знала, как важно, чтобы люди сами говорили вам, кто они, вместо того чтобы клеить на них ярлыки.

И вот тут я взяла и сделала с Эвелин то, что многие делали со мной. Ее любовный роман с женщиной стал для меня сигналом того, что она лесбиянка, и я не стала ждать, пока она назовет себя бисексуальной.

Разве не в этом весь смысл? Вот почему она хочет, чтобы ее поняли с полной ясностью. Вот откуда такой осторожный и тщательный выбор слов. Она хочет, чтобы ее видели именно такой, какая она есть на самом деле, со всеми нюансами и оттенками серого. Того же в отношении себя хочу и я.

И вот такой прокол. Облажалась. Можно было бы сделать вид, что ничего особенного не случилось, и пойти дальше или притвориться, что это пустяк, мелочь. Но я знала, что в данном случае более сильный ход – извиниться.

– Прошу прощения, – сказала я. – Вы абсолютно правы. Мне следовало спросить, как вы себя идентифицируете, а не предполагать, что я знаю. Позвольте повторить попытку. Готовы ли вы показать себя на страницах этой книги бисексуальной женщиной?

– Да, – кивнула Эвелин. – Да, готова. – Она удовлетворена моим извинением, хотя отзвуки негодования еще слышны. Но мы вернулись к делу.

– Как вы пришли к такому выводу? Что любите ее? В конце концов, вы могли узнать, что она интересуется женщинами, но могли и не понять, что сами интересуетесь ею.

– Помогло то, что мой муж в это самое время изменял мне наверху. Во мне взыграла ревность. Во-первых, я узнала, что Селия, оказывается, гей, а это означало, что у нее есть или были другие женщины и что ее жизнь не сводилась ко мне одной. Во-вторых, меня взбесило, что муж развлекается наверху с женщиной, поскольку такое его поведение угрожало моему образу жизни. Я жила в таком мире, где, как мне казалось, установившаяся близость с Селией совмещалась с установившейся отстраненностью от Дона, причем и одну, и другого такое положение вполне устраивало, и ни ей, ни ему никто больше был не нужен. И вот теперь этот странный пузырь взял и лопнул.

– Могу представить, как нелегко было прийти к выводу, что вы влюблены в женщину.

– Конечно, нелегко! Может быть, если бы я всю жизнь сопротивлялась влечению к женщинам, то выработала бы какой-то шаблон. Но ничего такого я не знала. Меня учили тому, что женщине должны нравиться мужчины, и я – пусть и на какое-то время – нашла любовь и вожделение. Тот факт, что мне всегда хотелось быть рядом с Селией, что я ставила ее счастье выше своего, что постоянно вспоминала тот момент, когда она стояла передо мной без рубашки – один плюс один равно я влюблена в женщину. Но в то время я такого уравнения не знала. А если не знаешь, что есть формула, то как найти ответ?

Эвелин помолчала, потом продолжила.

– Я думала, что наконец-то подружилась с женщиной. Думала, что мой собственный брак идет на дно из-за кретина-мужа. Оказалось, что я права по обоим пунктам. Вот только это была не вся правда.

– И что вы сделали?

– На вечеринке?

– Да, кого вы нашли раньше?

– Так получилось, что один из них пришел ко мне.

20

Руби ушла, оставив меня возле сушилки с пустым бокалом в руке.

Я понимала, что должна вернуться на вечеринку, но думала другое: уходи отсюда. Меня как будто сковало; я не могла даже повернуть ручку двери. А потом дверь открылась сама, и на фоне шума, света и веселья возникла Селия.

– Эвелин, что ты здесь делаешь?

– Как ты меня нашла?

– Наткнулась на Руби, и она сказала, что ты пьешь в прачечной. Я думала, это какой-то эвфемизм.

– Нет, не эвфемизм.

Шокированная признанием Селия уставилась на меня.

– Вижу.

– Ты спишь с другими женщинами? – спросила я.

Она закрыла за собой дверь.

– Ты о чем говоришь?

– Руби сказала, что ты лесбиянка.

Селия оглянулась.

– Кого интересует, что говорит Руби?

– Так спишь?

– Ты теперь перестанешь со мной дружить? В этом все дело?

– Нет. – Я покачала головой. – Конечно нет. Я… никогда…

– Тогда в чем дело?

– Я просто хочу знать.

– Зачем?

– Ты не думаешь, что у меня есть на это право?

– Ну, это как посмотреть.

– Так спишь?

Селия взялась за дверную ручку, но я инстинктивно наклонилась и схватила ее за запястье.

– Что ты делаешь?

Я держала ее за руку, и мне нравилось чувствовать под пальцами ее кожу. Мне нравился аромат ее парфюма, уже распространившийся по прачечной. Я наклонилась и поцеловала ее.

Я не знала, что делаю. В том смысле, что я не в полной мере контролировала свои движения и не вполне понимала, как это делается физически. Целуют ли женщин так же, как и мужчин, или как-то по-другому? И еще я не представляла эмоциональный масштаб моих действий, их реальное значение и возможный риск.

Одна знаменитая женщина целовала другую знаменитую женщину в доме директора крупнейшей голливудской студии, в окружении продюсеров, звезд и, возможно, доброй дюжины тех, кто крысятничал на журнал «Sub Rosa».

Но в тот момент мне нужны были только ее губы, такие мягкие. Ее кожа, такая гладкая, без малейшей шероховатости. Я хотела только одного: чтобы она поцеловала меня в ответ, чтобы убрала руку с дверной ручки и обняла меня.

От нее пахло чем-то цветочным, вроде сиреневой пудры. У нее были влажные губы и приятное, сладкое дыхание с привкусом сигарет и мятного ликера.

Когда она прижалась ко мне, когда наши груди соприкоснулись, и ее бедра потерлись о мои…

Все было так и совершенно не так. Все было знакомо и совершенно не знакомо. Там, где у Дона были холмы, у Селии были впадины, и наоборот.

Но ощущение бьющегося в груди сердца, желание получить больше и еще больше, ощущение, что ты растворяешься в запахе, вкусе, прикосновениях другого человека, – оно было тем же.

Селия отстранилась первой.

– Нам нельзя здесь оставаться. – Она вытерла губы тыльной стороной ладони.

– Подожди. – Я попыталась ее остановить.

Но она вышла из прачечной и закрыла за собой дверь.

Я зажмурилась, потому что не знала, как справиться с собой, как унять растревоженные мысли. Сделала глубокий вдох, открыла дверь, вышла и быстро поднялась по ступенькам.

Я прошла по коридору, открывая каждую дверь на втором этаже, пока не нашла ту, которую искала.

Дон одевался, засовывал рубашку в брюки, а женщина в золотистом, украшенном бисером платье надевала туфли.

Я повернулась и побежала. Дон бросился за мной.

– Поговорим дома, – сказал он, хватая меня за локоть.

Я вырвала руку и оглянулась, но Селии видно не было.

Через переднюю дверь вошел Гарри. Выглядел он трезвым и бодрым. Я подбежала к нему, а Дон остался на лестнице, где его загнал в угол подвыпивший продюсер, пожелавший поговорить о мелодраме.

– Где ты был весь вечер? – спросила я.

Гарри улыбнулся.

– Предпочитаю оставить это при себе.

– Можешь отвезти меня домой?

Гарри посмотрел на меня, потом на Дона на лестнице.

– С мужем поехать не хочешь?

Я покачала головой.

– Он это знает?

– Если не знает, то недоумок.

– Ладно, – покорно кивнул он, как всегда выполняя то, что я хотела.

Я села на переднее сиденье «Шевроле», и Гарри уже начал выезжать, когда из дома вышел Дон. Увидев меня, он подбежал к машине, но я подняла стекло.

– Эвелин!

К счастью, стекло смягчило резкие нотки и приглушило голос, так что доносился он как будто издалека. Мне нравилось, что могу контролировать его и решать, на какой громкости слушать.

– Извини. Это не то, что ты думаешь.

Я смотрела прямо перед собой.

– Поехали.

Я понимала, что загоняю Гарри в угол, ставлю его перед необходимостью выбора. Но, надо отдать должное, он и бровью не повел.

– Кэмерон, не смей увозить мою жену!

– Дон, давай обсудим это утром, – бросил в окно Гарри и повернул на дорогу в каньон.

К тому времени, когда мы доехали до бульвара Сансет, пульс наконец унялся, я повернулась к Гарри и заговорила. Услышав, что Дон был наверху с женщиной, он кивнул, как будто ничего другого и не ожидал.

– Ты, кажется, не удивлен? – спросила я, когда мы проезжали перекресток Доэни и Сансет, то место, с которого и начинает открываться красота Беверли-Хиллз: широкие, обсаженные деревьями улицы, идеально постриженные лужайки, чистые тротуары.

– Дона всегда тянуло к женщинам, с которыми он только что познакомился. Я не был уверен, знаешь ли ты об этом. И, вообще, трогает тебя это или нет.

– Я не знала. И да, трогает.

– Что ж, тогда извини. – Он взглянул на меня, на мгновение оторвав взгляд от дороги. – Надо было тебе рассказать.

– Есть много такого, о чем мы не рассказываем друг другу. – Я отвернулась к окну. По тротуару шел мужчина с собачкой.

Мне нужен был кто-то. Мне нужен был друг. Тот, кому я могла рассказать правду, кто мог бы принять меня и успокоить, сказать, что все будет хорошо.

– А если так и сделать?

– Рассказать друг другу правду?

– Рассказать друг другу все.

Гарри снова взглянул на меня.

– Мне не хотелось бы возлагать свое бремя на твои плечи.

– Тебе тоже пришлось бы нелегко. У меня достаточно своих скелетов.

– Ты – кубинка и властолюбивая, расчетливая стерва, – улыбнулся Гарри. – Не такие уж плохие секреты.

Я откинула голову и рассмеялась.

– А кто я, ты знаешь, – сказал он.

– Знаю.

– Но слушать об этом или видеть это тебе необязательно.

Гарри свернул влево, и я поняла, что он везет меня к себе домой. Наверно, боялся, что Дон сделает что-нибудь со мной. Вообще-то я тоже боялась.

– Я, может быть, уже готова к этому. Стать настоящим другом…

– А я не уверен, что хочу передавать тебе свой секрет. Больно уж он грязный.

– Думаю, этот секрет не такой уж и глубокий, и кусочек его есть в каждом из нас. Похоже, и во мне тоже.

Гарри повернул направо, въехал на подъездную дорожку и, припарковавшись, повернулся ко мне.

– Ты не такая, как я, Эвелин.

– Может быть, немного. И я, и Селия.

Гарри ненадолго задумался.

– Да, – согласился он наконец. – Селия… Может быть.

– Ты знал?

– Подозревал. Предполагал, что у нее есть… чувства к тебе.

Я вдруг почувствовала себя человеком, который последним замечает то, что у него под носом.

– Я уйду от Дона.

Гарри кивнул, ничуть не удивившись моему заявлению.

– Рад слышать. Но, надеюсь, ты осознаешь, что за этим последует.

– Я знаю, что делаю. – Как оказалось, на самом деле я этого не знала и обо всех последствиях даже не догадывалась.

– Дон сложа руки сидеть не будет, – предупредил Гарри. – Это все, что я имею в виду.

– По-твоему, мне следует продолжать эту комедию? Делать вид, что я не замечаю его измен? Позволять ему бить меня?

– Нет, конечно. Ты же знаешь, что ничего такого я не предлагаю.

– Тогда что?

– Я хочу, чтобы ты приготовилась к тому, с чем столкнешься, если сделаешь то, что собираешься.

– Не хочу больше говорить об этом.

– Вот и отлично. – Гарри открыл дверцу, вышел и, обойдя машину спереди, открыл дверцу с моей стороны.

– Идем. – Он протянул мне руку. – Вечер был долгий. Тебе нужно отдохнуть.

И действительно, я ощутила вдруг прилив усталости, которая словно дремала и проснулась только теперь. Я последовала за Гарри к передней двери.

В меблировке гостиной преобладали дерево и кожа. Ниши и дверные проемы были выполнены в форме арок, стены сияли белизной. Единственным предметом искусства была висевшая над софой работа Ротко. Глядя на нее, я подумала, что Гарри точно работает в Голливуде не ради денег. Да, симпатичный дом. Но ничего показушного, нарочитого. Просто место, чтобы спать.

Гарри был таким же, как я. Он жил ради славы, ради дела, ради того, чтобы ощущать себя нужным.

Как и мной, им двигало эго.

Нам обоим повезло найти в этом бизнесе человеческую основу, хотя со стороны могло показаться, что произошло это случайно.

Мы вместе поднялись по винтовой лестнице, и Гарри показал мне гостевую комнату. Кровать с тонким матрасом и тяжелым шерстяным одеялом. Я смыла макияж, и Гарри осторожно расстегнул молнию на спине моего платья и протянул пижамную пару.

– Если что-то понадобится, я буду рядом, – сказал он.

– Спасибо. За все.

Гарри кивнул, отвернулся и снова повернулся ко мне, когда я разворачивала одеяло.

– Наши интересы не совпадают полностью, Ив. Твои и мои. Ты ведь это понимаешь, да?

Я посмотрела на него, пытаясь определить, понимаю ли я.

– Моя работа – зарабатывать для студии деньги. И если ты делаешь то, что хочет студия, моя работа – угодить тебе. Но есть Ари, для которого еще важнее…

– Угодить Дону.

Гарри посмотрел мне в глаза, и до меня дошло.

– О’кей, я понимаю.

Он застенчиво улыбнулся и закрыл за собой дверь.

Кто-то подумает, что мне не спалось, что я металась и ворочалась, тревожась за будущее, размышляя о поцелуе с женщиной и том, что это значит, и решая, стоит ли мне уходить от Дона.

Но я просто не стала об этом думать.

На следующее утро Гарри отвез меня домой. По дороге я готовилась к стычке, но когда мы приехали, Дона на месте не оказалось.

В этот момент я поняла, что наш брак распался и что решение – то, которое, как я думала, придется принимать мне, – принято без моего участия. Дон не ждал меня и бороться за меня не собирался. Он уехал куда-то, сделав шаг первым.

Вместо него на пороге стояла Селия Сент-Джеймс.

Пока я шла к ней, Гарри ждал на подъездной дорожке. Я повернулась и помахала ему – уезжай.

Он уехал, и моя чудесная зеленая улица притихла, как и положено улице в Беверли-Хиллз в начале восьмого утра. Я взяла Селию за руку и провела за собой внутрь.

– Я не… – начала Селия, когда дверь за нами закрылась. – Просто… встретила девушку, мою лучшую подругу по школе. И мы с ней…

– Ничего не хочу об этом слышать.

– Ладно. Я только… я не какая-то испорченная.

– Я знаю, что ты неиспорченная.

Селия посмотрела на меня, стараясь понять, чего именно я хочу от нее, в чем именно ей нужно признаться.

– Вот что я знаю, – сказала я. – Я знаю, что любила Дона.

– Знаю! – обиженно сказала она. – Я знаю, что ты любишь Дона. Всегда это знала.

– Я сказала, что любила. Но, похоже, не люблю больше.

– О’кей.

– И теперь я думаю только о тебе.

С этим я поднялась наверх и принялась собирать вещи.

21

Полторы недели я отсиживалась на квартире у Селии. Мы даже спали с ней на одной кровати – рядышком, но целомудренно. Днем я никуда не ходила и читала книжки, пока Селия была занята на съемках своего нового фильма для «Уорнер бразерс».

Мы не целовались. Лишь замирали, не глядя в глаза друг другу, когда соприкасались руки. Но посреди ночи, когда нам обеим полагалось спать, я чувствовала ее за спиной, я придвигалась к ней, принимая тепло ее живота, ощущая ее подбородок, уткнувшийся мне в шею.

Иногда, проснувшись утром в путанице ее волос, я вдыхала ее запах, стараясь вобрать как можно больше. Я знала, что хочу снова поцеловать ее. Знала, что хочу касаться ее. Но я не знала, как это сделать и что из этого получится. Легко списать на случайность один поцелуй в темной прачечной. Не так уж трудно сказать себе, что мои чувства к ней исключительно платонические.

Позволяя себе иногда думать о Селии, я оправдывалась тем, что это ненастоящее, что гомосексуалисты – неприкаянные. Нет, я не считала их плохими людьми – в конце концов, я любила Гарри как брата, – но признать себя одной из них была не готова.

Поэтому я говорила себе, что та искра, проскочившая между мной и Селией, была недоразумением, случайностью. Получалось довольно убедительно.

Иногда действительность обрушивается на нас, но чаще она просто ждет, терпеливо ждет, пока у тебя иссякнут силы и ты не сможешь больше отрицать ее.

Именно это и случилось со мной одним субботним утром, когда Селия была в душе, а я готовила яичницу.

В дверь постучали, и, открыв ее, я увидела то единственное в мире лицо, которое была рада видеть по эту сторону порога.

– Привет, Гарри. – Я наклонилась, чтобы обнять его и не коснуться лопаточкой его симпатичной оксфордской рубашки.

– Посмотрите-ка, готовит!

– Знаю. – Я посторонилась, пропуская его в квартиру. – Должно быть, рак на горе свистнул. Хочешь яичницу?

Я провела его в кухню. Гарри заглянул в сковородку.

– Справляешься с завтраком?

– Если ты хочешь спросить, пригорит ли яичница, ответ будет такой: скорее всего, да.

Гарри улыбнулся и бросил на обеденный стол большой, толстый конверт. По глухому, тяжелому хлопку, с которым он упал на деревянную столешницу, я сразу догадалась о содержимом.

– Дай-ка предположить. Я получаю развод.

– Похоже на то.

– На каком основании? Полагаю, его адвокаты не стали отмечать такие пункты, как супружеская измена или жестокое обращение?

– Оставление супруга.

Я вскинула брови.

– Умно.

– Основания неважны. Ты же знаешь.

– Знаю.

– Тебе нужно прочитать это все и отдать адвокату – пусть прочитает тоже. Но, по сути, ты в большом выигрыше.

– Говори.

– Ты получаешь дом, свои деньги и половину его денег.

Я посмотрела на Гарри так, словно он пытался продать мне Бруклинский мост.

– Почему он это делает?

– Потому что тебе запрещается говорить с кем-либо о том, что случилось между вами за время брака.

– Ему тоже запрещено?

Гарри покачал головой.

– В письменной форме – нет.

– Значит, я должна молчать, а ему можно трепаться по всему городу? И он думает, что я соглашусь?

Гарри посмотрел на конверт, потом снова на меня, но как-то смущенно.

– «Сансет» намерен избавиться от меня, да?

– Дон требует, чтобы тебя убрали. Ари планирует передать тебя «МГМ» и «Коламбии».

– И что потом?

– А потом ты останешься без студии.

– Ну и ладно. Справлюсь сама. Селия тоже фрилансер. Заведу агента, как она.

– Это ты можешь, – согласился Гарри. – И, думаю, попробовать стоит, но…

– Что?

– Дон хочет, чтобы Ари не допустил твоего выдвижения на «Оскар», и Ари вроде как уступает ему. Думаю, он хочет, чтобы ты провалилась.

– Не получится.

– Получится. Ари сделает что угодно, потому что Дон – та самая курица, которая несет золотые яйца. Студия сейчас в тяжелом положении. Люди не ходят в кино так, как ходили раньше; они ждут продолжения «Дымящегося ствола». «Сансет» тонет с той самой минуты, когда нам пришлось продать кинотеатры. Если мы и остаемся на плаву, то лишь благодаря звездам вроде Дона.

– И вроде меня.

Гарри кивнул.

– Да, но – говорю об этом с сожалением, если брать всю картину в целом, – Дон привлекает больше зрителей, чем ты.

Я почувствовала себя коротышкой.

– Досадно.

– Знаю. Мне очень жаль.

В ванной выключили воду, и я услышала, как Селия вышла из душа. В окно тянуло прохладой. Я хотела закрыть его, но не смогла встать.

– Вот оно, значит, как. Если Дон не захочет, меня никто не примет.

– Если Дон тебя не хочет, он сделает все, чтобы тебя не захотел никто. Разница небольшая, но…

– Но обнадеживающая.

– Похоже на то.

– Значит, такая у него игра, да? Дон ломает мне жизнь и покупает молчание, отдав дом и около миллиона долларов?

– Это большие деньги, – сказал Гарри, словно это имело значение и должно было помочь.

– Ты же знаешь, деньги меня не интересуют. По крайней мере, они у меня не на первом месте.

– Знаю.

Из ванной вышла Селия – в халате, с мокрыми прямыми волосами.

– О, Гарри, привет. Буду через минуту.

– Можешь не спешить, я уже ухожу.

Селия улыбнулась и вошла в спальню.

– Спасибо, что привез, – поблагодарила я.

Гарри кивнул.

– Сделала один раз, сделаю и второй. – Мы прошли к двери. – Выстрою все заново, с нуля.

– Нисколько не сомневаюсь, что ты способна сделать все, на что нацелишься. – Гарри взялся за дверную ручку. – Я бы хотел, если… В общем, надеюсь, мы останемся друзьями. Мы еще сможем…

– Перестань. Мы же лучшие друзья. Мы можем рассказывать или не рассказывать все, что хотим. Ничего не меняется. Ты ведь по-прежнему меня любишь, да? Хотя мне и указали на выход?

– Да.

– И я тебя люблю. Давай поставим на этом точку.

Гарри с заметным облегчением улыбнулся.

– О’кей. У нас с тобой все по-прежнему.

– Ты да я – верные друзья.

Гарри вышел из квартиры, прошел по улице и сел в машину. Проводив его взглядом, я повернулась и прислонилась спиной к двери.

Мне грозила опасность: потерять все, на чем я строила жизнь.

Все, кроме денег.

Деньги у меня оставались.

Уже кое-что.

А потом я вдруг осознала, что меня ждет кое-что еще. То, что я могу свободно получить.

Там, у двери ее квартиры, на пороге развода с самым популярным мужчиной Голливуда, я поняла, что слишком долго обманывала себя насчет того, чего хочу, и эта ложь отнимает у меня очень много сил.

И поняв это, я не стала раздумывать, что и как, а повернулась и вошла в комнату Селии.

Она все еще была в халате и сушила волосы перед зеркалом.

Я подошла к ней, заглянула в ее огромные голубые глаза и сказала:

– Думаю, я люблю тебя.

Я взялась за поясок халата и потянула.

Медленно. Так медленно, чтобы она успела сто раз остановить меня, если бы захотела. Но она не остановила. Вместо этого она выпрямилась, посмотрела на меня и положила руку мне на талию.

Полы халата разошлись, и я увидела ее всю.

У нее была бледная, кремового оттенка кожа. Ее груди с розовыми сосками оказались полнее, чем мне представлялось. Плоский живот округлялся под самым пупком.

Мой взгляд скользнул ниже, и она чуть-чуть развела ноги.

Я поцеловала ее инстинктивно, положила руки ей на груди, касаясь так, как давно хотела.

Она застонала, и у меня застучало в ушах.

Она поцеловала меня в шею, потом стянула с меня рубашку и уставилась на мои груди.

– Роскошные. Они даже роскошнее, чем я представляла.

Я вспыхнула и закрыла ладонями лицо, смущенная и растерянная.

Она развела мои руки.

– Сама не знаю, что делаю, – прошептала я.

– Не беспокойся. Я знаю.

В ту ночь мы спали голые, обнявшись. Касаясь друг друга, мы больше не притворялись, что это случайно. И проснувшись утром, я смело и глубоко вдохнула запах ее волос.

В тех четырех стенах мы не стеснялись ничего.

«SUB ROSA»

30 декабря 1959

АДЛЕР И ХЬЮГО – KAPUT!

Дон Адлер – Самый Завидный Холостяк Голливуда?

Дон и Эвелин разводятся! После двух лет брака Дон подал на развод с Эвелин Хьюго.

Печально наблюдать, как двое любовников расходятся в разные стороны, но удивлены ли мы? Повсюду говорят, что звезда Дона поднимается все выше, а Эвелин завидует и злится.

К счастью для Дона, он возобновил контракт со студией «Сансет» – мы уже видим ее довольно улыбающегося босса Ари Салливана, – и в этом году выйдут три фильма с его участием. Уж Дон своего не упустит!

Между тем – хотя последний фильм с участием Эвелин «Маленькие женщины» оказался не только финансово успешным, но и получил высокие оценки со стороны критики, – «Сансет» лишил ее роли в следующей картине, «Отвязные джокеры», заменив на Руби Рейли.

Не наступил ли для Эвелин закат в «Сансете»?

22

– Как вам удавалось сохранять такую уверенность? Такую твердость? – спрашиваю я.

– Когда от меня ушел Дон? Или когда моя карьера полетела в трубу?

– В обоих случаях. Да, у вас была Селия, так что это немного меняет дело, но все-таки.

Эвелин слегка наклоняет голову.

– Меняет дело?

– Мм? – рассеянно промычала я, запутавшись в своих мыслях.

– Ты сказала, что у меня была Селия, так что это немного меняет дело, – поясняет Эвелин. – Меняет в отношении чего?

– Извините. Задумалась. – Наверно, я немного отвлеклась и пропустила момент, когда мои собственные проблемы просочились в разговор, которому полагалось быть односторонним.

Эвелин качает головой.

– Не надо извиняться. Просто скажи, меняет в отношении чего.

Смотрю на нее и понимаю, что открыла дверь, которую невозможно закрыть.

– Относительно моего собственного надвигающегося развода.

Эвелин улыбается, почти как Чеширский кот.

– А вот это уже интересно.

Меня задевает ее высокомерное отношение к моей слабости, моей уязвимости. Сама виновата, что затронула эту тему. Это я знаю. Но все же могла бы проявить чуть больше доброты. Я раскрылась. Обнажила рану.