Текст книги "Вся правда о либералах. Как я стал русским патриотом"

Андрей Бабицкий
Вся правда о либералах. Как я стал русским патриотом

© Бабицкий А.М., 2018

© ООО «Издательство «Яуза», 2018

© ООО «Издательство «Эксмо», 2018

От автора. Как я стал русским человеком. Из антирусского

Меня постоянно просят объяснить, что произошло, как получилось, что я изменил свои взгляды, будучи в период «до» отчаянным критиком России и её властей, а «после» став бескомпромиссным защитником Русского мира, русских ценностей, русского положения вещей.

Интерес этот понятен, поскольку всегда хочется разобраться в том, каковы основания метаморфозы, представляющейся невозможной, но я хотел бы сказать в этой связи, что репутация пламенного либерала не вполне мною заслужена. Это скорее тот портрет, который был нарисован российскими медиа и политиками в тот период, когда они воспринимали меня как врага нынешней российской государственности, стремящегося всеми способами подорвать её основы.

Этот образ был не стопроцентно верен, а если говорить прямо, то я назвал бы его абсолютной липой. Да, действительно, претензий к российским властям, в чафстности к президенту Путину, которого я считал продолжателем дела его предшественника, у меня было немало, но, собственно, антироссийской моя позиция быть не могла в принципе. Как мыслящий человек я был сформирован ещё в советские времена патриотической, христианской средой, и привитые ею ценности оставались неизменными в течение всей последующей жизни, хотя на тех или иных этапах несколько тускнели, уступая приоритет гневу и раздражению, вызванному наличным состоянием дел в России.

Да, в какой-то момент я стал держаться либерального взгляда, полагая, что свобода и права личности – это фундамент, на котором должно покоиться здание общественного и государственного быта России. Этот наивный и романтический подход как раз и водил моей рукой, выводившей строки о нарушении этих самых прав российскими властями и покушении на различные свободы.

Тем не менее оценка происходящего в России постепенно менялась. К примеру, я с удивлением обнаружил, что Владимир Путин, избрание которого на первый срок было во многом отражением колоссального общественного недовольства реформами, разграблением страны, произволом чиновников, стал действовать, скажем так, крайне аккуратно, не следуя строго в фарватере крайне недемократического настроя своего же электората. Выбирая бывшего сотрудника КГБ правителем своей страны, народ сознательно шёл на размен, отказываясь от хаоса, который прежняя власть считала достигнутыми гражданскими свободами, и рассчитывая вместо него обрести порядок, управляемость и жёсткую чистку потерявшего берега, претендовавшего на полную власть над страною олигархата.

Путин не пошёл по пути, который диктовала сама логика событий, он не стал выполнять заказ на массовые репрессии, которые не просто ему готовы были простить, народ ожидал их, лелея надежду, что наконец Россия после долгих лет безвременья будет управляться жёсткой рукой. В представлении общества новый президент должен был заткнуть рот прессе, разогнав к чёртовой матери либеральный пул журналистов, призвать к ответу разграбивших страну олигархов, взявших в последний ельцинский срок под контроль российские политические активы, начать массовые аресты чиновников, распродававших Россию оптом и в розницу, прищучить национальные окраины, загребавшие в направлении максимальной суверенизации.

По сути дела, все проблемы, обозначенные этими чаяниями, Путину удалось решить, но не отправкой эшелонов с репрессированными в места не столь отдалённые, а точечными акциями, очень постепенно, выдерживая баланс, чтобы не опрокинуть страну в тяжёлый политический кризис.

Аналогичные вопросы пришлось решать Михаилу Саакашвили, когда он возглавил Грузию. Грузинский лидер избрал совершенно иной способ – он сделал ставку на политическую полицию, на управление государством посредством репрессий и страха. Вот эта удивительная разница между двумя руководителями, одного из которых называли маяком демократии, а другого – кровавым тираном, как раз и показала мне всю фальшь западного взгляда на происходящее в России.

Я видел, что политических свобод, включая пресловутую свободу слова, в моей стране неизмеримо больше, чем в той же Грузии, да и, пожалуй, в большинстве республик на постсоветском пространстве, что по параметрам демократического устройства Россия может дать если не сто, то значительное количество очков вперёд всем с точки зрения Запада молодым и подающим надежды постсоветским демократиям.

Понимание всего этого приходило постепенно, не было никаких внезапных озарений, накапливание критических деталей шло как бы само собою, чтобы в какой-то момент вдруг становилось предельно ясно: вот в этой области оценки западного сообщества российских реалий лукавы и заведомо неверны. Но перелом всё же произошёл. Не во взглядах: к моменту, когда заполыхал Майдан, я уже был последовательным критиком либерального подхода.

Коллизия оказалась связана с необходимостью выбора: я должен был или сохранить работу на «Радио Свобода», или жить в ладу с собственной совестью. Совместить то и другое не получилось бы, поскольку, условно говоря, Запад, естественно, и мои работодатели тоже, однозначно выступили в поддержку государственного переворота на Украине и с осуждением аннексии Крыма. События в Донбассе однозначно оценивались как агрессия России против Украины.

А для меня было очевидным, что к власти в Киеве пришли пронацистские силы, что волеизъявление людей, проживающих в Крыму и Донбассе, выступивших против национализма и путча, – это абсолютно демократический акт, который должен быть принят как свободный выбор граждан, имеющих полное право оградить своё существование от влияния слепой и радикальной стихии националистической революции.

Но нет, либеральный хор – как внутри России, так и за её пределами – требовал, не считаясь с интересами конкретных людей, следования нормам международного права, неоднократно нарушавшегося тем же Западом, настаивал на соблюдении абстрактного принципа целостности Украины.

Здесь и произошёл разрыв. События, последовавшие далее, были неизбежны. Я заявил, что считаю действия Владимира Путина по защите населения Крыма оправданными и необходимыми, за что поплатился должностью главного редактора одного из филиалов «Радио Свобода». Потом я поехал в Донбасс и прислал в редакцию кадры эксгумации тел людей, расстрелянных бойцами нацистского батальона «Айдар». Этого нежные души моих начальников перенести были не в состоянии – и меня уволили.

Вот, собственно, вкратце история моего перерождения без ретуши и попыток оправдаться за прошлое. В нём было много неверного, но это – следующая история. Уже три года я живу в Донецке и обрёл самое главное – внутреннюю гармонию.

Андрей Бабицкий,

независимый журналист

Часть I
Путин

Убедительная победа Путина на президентских выборах не стала неожиданностью. Большинство граждан, поддерживающих главу государства, согласно соцопросам, просто не видят другого политика, который мог бы взять в свои руки управление Россией на следующие шесть лет, а критикам, если бы они имели привычку вдумчиво анализировать обстоятельства, было бы совершенно ясно, что изменения могут обойтись им слишком дорого.

Бранить Путина, с одной стороны, означает черпать энергию из неиссякаемого источника, поскольку он вне всяких сомнений сильный и умный лидер, как бы ни оценивать его политические поступки и взгляды.

А с другой, что, может быть, самое главное, – это безопасно, поскольку, что там ни говори, а оппозиция в России – системная или бессистемная – состоявшаяся, хотя и слабооформленная в силу объективных обстоятельств сила. Кто там мог бы прийти на смену Путину, неизвестно, но при нём противники режима получают не кажущийся им, правда, уникальным шанс ещё шесть лет обличать неправедную власть, не опасаясь никаких последствий.

Я, скорее всего, гляжу на это пристрастным взглядом, но сама встреча с работниками автозавода «ГАЗ», на которой Владимир Путин заявил о своём намерении баллотироваться, была абсолютно неформальной. Впрочем, от советской стилистики тошнотворной выветренности партийных и общественных мероприятий с жёстким регламентом выступлений путинская Россия ушла очень далеко.

Глава России вообще в режиме общения с гражданами, в том числе и теми, которые ему не слишком благоволят, держится всегда уверенно и непринуждённо. Собственно, и у граждан нет особых причин чувствовать себя скованными. Парень, задавший вопрос Путину, звучал естественно. Я уверен, что его выход был прописан в сценарии, но живая атмосфера собрания и интерес рабочих к высокому гостю и его планам сделали незаметной режиссёрскую проработку мероприятия. Самое, наверное, важное – в которой был выбор места и аудитории. Собственно, рабочие, или, как их назвал Путин, труженики, стали той социальной стратой, которой он решил доверить свой невеликий в силу безальтернативности варианта, но воистину судьбоносный секрет.

В моём представлении это может означать, что последний путинский срок будет социальным, ориентированным на мягкую ликвидацию – в путинской тональности – наследия ельцинской эпохи, перекосов дикого капитализма.

Собственно, фразу о том, что колоссальный разрыв между богатыми и бедными является последствием «шоковой терапии» 90-х прошлого века, сказанную им в октябре на Петербургском деловом форуме, можно было понять и как указание на необходимость устранения перекосов, допущенных в те дикие времена.

Приняв решение оповестить о событии, которое станет определяющим для России на ближайшие шесть лет, именно рабочих, президент точно указал, кого он считает своим основным собеседником на перспективу, кто является становым хребтом страны. Это не бизнес, не олигархи, в чересчур близких отношениях с которыми Путина упрекают многие, это трудовая Россия.

Существенно и то, что разговор состоялся не в поле под рокот комбайна или трактора, хотя уже вроде и не сезон, не на агропромышленном предприятии, а на гигантском автозаводе, выпускающем среднетоннажные и большегрузные грузовики, автобусы и лёгкий коммерческий транспорт для транспортировки малых грузов. Соответственно, выпуск гражданской техники для производственных и коммерческих нужд – это по меньшей мере небесполезное дело в представлении Владимира Путина.

Можно, конечно, предположить, что встреча с заводчанами – это продуманная популистская картинка, авторы которой хотят убедить электорат в том, что кандидат в президенты совсем не брезгует рабочим классом. Но граждане страны, имевшие возможность довольно хорошо узнать политика за минувшие восемнадцать лет, и без того хорошо знают, что он не брезгует – ни рабочим классом, ни каким-либо другим, но в качестве доверителя для предстоящих выборов он выбрал именно эту категорию населения и едва ли прогадал.

Именно люди, работающие или работавшие и ушедшие на покой – разных возрастов, на разных производствах, во всех уголках России, являются самой многочисленной электоральной группой. К ним и обращался Владимир Путин с прекрасной и ожидаемой новостью о своём выдвижении.

И собравшиеся в зале начинают, похоже, абсолютно чистосердечно скандировать: «ГАЗ за вас, ГАЗ за вас». И им вторят миллионы, а то и десятки миллионов по всей России.

Президент

Почему у меня вновь и вновь рисуется на горизонте фигура Путина?

Думаю, потому, что мне ужасно нравится его ослепительное одиночество, невероятное мужество этой затерянной в холодном пространстве фигурки, которую пытаются пригнуть к земле беспощадные ветра, обдувающие ее со всех сторон.

Он не свой ни для кого, но и близкий всякому, и это его экзистенциальный, то есть лишающий права на себя выбор, поскольку ситуация – управлять страной, в которой живут бедные, иногда взбешенные, иногда очарованные какими-то дикими и несъедобными вещами люди, – требует монашеского смирения.

Каждому из малых сих, будучи не своим, он каким-то диковинным образом научился быть неотвратительным. Это удивительное состояние души и ума – служить Родине, зная, что в ней живут разнообразные чудаки, и признавая за этими чудаками право эту Родину населять. Более того, отдавая себе отчет, что величие Отечества вырастает из его особенности привечать и взращивать чудаков.

Я думаю, это свойство приемлемости для всех достигается мастерством великого, хотя, может быть, и неосознаваемого отрешения от себя. Конечно, мы видим, что Путин – живой человек со своими очевидными симпатиями и предпочтениями, но он дает им право звучать только вполголоса, а то и тише.

Он мастер вслушивания в рассерженный шум и умения вжиться в шкуру самого странного персонажа, оказавшегося волею судеб гражданином той страны, которой управляет.

Он может говорить с либералом, обличающим его как свирепого тирана и душителя свободы, с патриотом, требующим немедленно четвертовать Чубайса, со всякой заумной или, наоборот, страдающей дислексией странностью, населяющей просторы нашей диковинной Родины, он путем отрешения от собственных, очевидно, что изначально очень жестких границ приемлемого для него лично, сумел стать медиатором глубоко искалеченного травмой распада СССР и шоковой терапии пространства.

Я не знаю человека в понятном и известном мне историческом хронотопе, который на глазах большой страны онлайн сумел бы вот так вот вырасти из малопонятного, нечитаемого силовика в великого демократа и мудреца.

Сама по себе биография Путина на посту главы государства ровно в этих пределах – это необычный и блистательный сюжет, рассказ Платона о глубине сократовской простоты.

Это не придуманная в Голливуде, снабженная вгрызающимися в сердце диалогами фабула, не индийское кино, это невероятно впечатляющая картина становления государственного деятеля, истинного правителя России.

Из моих донецких пределов мне хорошо видно, что мы не погибли благодаря его поддержке, причем я уверен, что решение об оказании помощи было, как и в случае с Крымом, принято единолично, оно едва ли опиралось на широкий групповой консенсус.

У меня множество претензий к устройству жизни в России, но все они носят скорее частный характер, поскольку я абсолютно уверен в главном – детали, как бы они ни были досадны, уже не могут помешать России уверенно продолжать движение в нужном направлении, выбранном не без участия человека, чувствующего, чем живет и дышит его страна.

Мне странно и в себе наблюдать эту метаморфозу: как от позиции голого критицизма по отношению к власти я сумел добраться до умения ценить правителя. Еще лет пять назад я с негодованием отверг бы саму вероятность того, что с моего языка сойдут подобные слова, что я не буду стесняться выражать свое уважение российскому президенту.

Пришел человек, не мгновенно, а постепенно, но кардинально поменявший заложенные Борисом Ельциным основы. Не все – мне лично до сих пор не хватает акцента на социальной политике. Но главное свершилось: у нас точно есть государство с собственной субъектностью в международной политике, волей, со способностью ставить разумные цели и добиваться их.

А сколько на постсоветском пространстве территорий, которые так и не смогли стать – и, скорее всего, не станут уже никогда – полноценными государственными образованиями.

Путин говорит о цифровой экономике, общается со школьниками на пароходе, наведывается в Яндекс, чтобы перекинуться парой слов с системой искусственного интеллекта, рекрутирует во власть относительно молодых управленцев, поручая им руководить субъектами Федерации. Есть ли в этом что-то необычное?

Оппозиционный журналист Олег Кашин считает, что да. Кашин начинал свой долгий путь в профессии как одиозный государственник и охранитель, позволявший себе в этом амплуа пускаться во все порнографические тяжкие: в качестве проповедника свободы и демократии не оставил привычки лягнуть походя кого-нибудь из своих – просто из любви к искусству. Однако в отношении президента России он держится ровного и однообразного тона, не давая ему ни малейших поблажек.

Остановив свой выбор на лагере людей со светлыми лицами, он неустанно транслирует в пространство их солидарное знание о том человеке, чей лик неизгладимо тёмен, исполнен зла и скверны. Путин в его размышлениях присутствует как некая магическая локация, втягивающая в себя всю тёмную и порочную энергию российского прошлого: имперский экспансионизм, советскую партийную бессмыслицу, этническую несообразность национального характера. Плюсуя исторические искажения, российский лидер прокладывает кривую затухающего и разлагающегося будущего страны.

При этом Путин, по версии Кашина, неорганичен, не равен самому себе. Он есть продукт лабораторных технологий, в котором поведенческие и идеологические матрицы меняются в зависимости от их предполагаемой электоральной отдачи. То есть он не столько управляет страной, сколько думает о том, как конвертировать то или иное своё публичное действие в максимум голосов на очередных выборах.

Такой подход в силу своей примитивности не способен объяснить, как Путину удалось, став у руля России, предотвратить её казавшийся неизбежным распад, остановить развал промышленности и разворовывание активов, сделать страну управляемой, выровнять её пространство, которое в ельцинские времена всё больше стягивалось к центру, где только и была ещё возможна какая-то жизнь – окраины и глубинку повсеместно затягивало гниющей тиной. Если бы демоны хаоса и разрухи, агенты несвободы и закрепощения, разнообразное чёртово семя, которое мерещится представителям оппозиционного лагеря на каждом углу, и впрямь определяли путь, которым движется Россия, то едва ли она сумела бы в период, связанный с именем Путина, кардинально изменить курс и выбрать новое направление. Мы и сегодня, наверное, продолжали бы двигаться в фарватере так называемых демократических реформ и шоковой терапии, едва окончательно не сгубивших Россию.

На сей раз Олегу Кашину кажется, что президент – ну, или его администрация – решил сделать ставку на образ технически продвинутого правителя, любителя гаджетов и инноваций, сторонника обновления и омоложения кадров. Журналист нашёл яркую и убедительную иллюстрацию: сегодняшний Путин – это Медведев, играющий с айфоном, команда которого пытается создать ему репутацию современного, энергичного, ориентированного на молодёжь и перемены политика.

Это предположение можно было бы посчитать забавным и даже остроумным, если бы прежний Путин представлялся бы обществу безнадёжно застрявшим в прошлом ретроградом, заедающим чужой век, – кем-то вроде теряющего память и способность членораздельно выговаривать слова Леонида Брежнева.

Но в облике Путина всегда прочитывались технологичность и высокая мобильность, связанные с самыми разными вещами и поступками. Дзюдо, дайвинг, полёты на истребителе, лыжи, стерхи, способность адаптироваться к любой аудитории, готовность отвечать на далеко не самые щадящие вопросы, ставка на предельную информированность в тех областях, в том числе экономике и высоких технологиях, о которых он берётся говорить, даже своеобразное чувство юмора – всё это разные параметры молодости духа, неизменно демонстрируемой президентом.

Никто же не всплеснул в изумлении руками: «Надо же, он общается со школьниками!» Нет, эта картинка смотрелась абсолютно натурально, гораздо более безыскусно и естественно, нежели диалог Путина с представителями оппозиции, которых в прошлые времена приглашали на его пресс-конференции.

Столь же понятным выглядит интерес к цифровой экономике: людям, мало-мальски следящим за ходом событий, давно понятно, что мир стремительно меняется и цифровые технологии используются во всех сферах жизни. Кому охота оказаться в числе безнадёжно отставших? Мне кажется почему-то, что Путину не хочется – и что это предельно простая мысль.

Молодые губернаторы тоже как-то не пристёгиваются к концепту? Энергичные и амбициозные управленцы наравне с опытными и осторожными всегда были в цене. Путин, кажется, не собирается проводить тотальную кадровую чистку: в его активе появился кластер – совсем пока небольшой по объёму – сорокалетних чиновников. Нельзя сказать, чтобы их молодость завораживала.

Какую из позиций ни возьми, при ближайшем рассмотрении она кажется обыденной и нормальной, не меняющей уже ставших привычными для страны стиля и тональности президентской манеры поведения. Вообще попытка «айфонизировать» Путина в кашинском исполнении – это ведь не просто рассказ о политике, который пытается обвести в очередной раз граждан своей страны с помощью дешёвых трюков. Это ещё и утверждение, что Путин – не живой человек, а сумма приёмов, изобретаемых тёмными магами в политтехнологических лабораториях. А уж глупее такой идеи может быть разве что смертный приговор России, который единомышленники Кашина выносят регулярно, в полной уверенности, что история не сегодня завтра приведёт его в исполнение.

Чиновник питерской мэрии с профессионально зауженным в ноль кругозором (просто в силу ограниченности тех задач, которые ему надо было решать) вырастил из себя государственного и межгосударственного человека. Я усматриваю в этом божественный промысел. После унижения, распада, позора 90-х Россия сумела каким-то образом вывернуться из мусорной свалки, на которой ей определили место самозахоронения, и найти себе простого парня, который благодаря умению вслушиваться в ее подземные токи вдруг явил миру мощь, силу и беспредельную ярость (не гнев, а намерение выжить, несмотря на полную выключенность из мирового арифмометра) своей страны.

Без истерики и блефа, разнузданной похмельной шизофрении он сумел внушить страх, хотя и не думал никому угрожать. В отсутствие серьезных резервов говорить с Западом на равных он вышел в Мюнхене на сцену и сказал, что надо все равно говорить на равных, поскольку такова природа человека, так устроен мир, мировые жандармы действуют слишком грубо, они снабжены безнадежно скудным пониманием своеобразия уникальных человеческих сообществ. Те, кому были адресованы эти слова, хмыкнули, немного поглумились и забыли об идиотской выходке бумажного солдатика.

А как он рос, видно по тому, каких людей приближал и какими идеями очаровывался. Никита Михалков сумел внушить ему, не поставив в известность человека, только бравшегося за сложный материал, мысль о наличии подводных камней в эмигрантских подходах, любовь к гениальному (без малейшей иронии) русскому философу Ивану Ильину, которого Путин процитировал не единожды. И вдруг цитаты из Ильина съезжают на нет в его речах и, я думаю, вовсе не потому, что наш великий мыслитель приветствовал Гитлера и нацизм на начальной стадии их появления на политической сцене Германии. А только из-за того, что крайне правый Ильин считал, как и Латынина, что русское общество нужно организовать решениями лучших людей, лишив худших права управлять страной. Путин точно не сторонник такого подхода. Он – современный, европейский (в каком-то уже почти архаичном понимании этого слова) человек, который считает весь народ своим – не деля его по крови и политическим взглядам. Плохо, конечно, что ему приходится доверять отдельные рубежи Родины людоедам вроде Кадырова, но на то она и Россия, чтобы существовать как место безопасного перехода из ада в рай и обратно.

Ключевым был 2008 год, когда, еще желая жить в мире с планетой, Путин (формально Медведев) первый раз дал понять, что своих мы не бросаем, рискнув со всеми перессориться. Южная Осетия и Абхазия были взяты под защиту. Надо понимать, что тогда еще Россия была зависима, слаба и даже в пересчете на нефтегаз ни разу не самостоятельна. Понятно, что наличие ядерного оружия учитывалось, но режим экономических санкций в 2008-м мог нанести нашей стране гораздо больший ущерб, нежели сейчас. Окорот Саакашвили был дерзостью и шагом, требовавшим мужества ввиду всех возможных последствий, которые могли бы быть тогда, если бы не наивная вера партнеров, что рано или поздно в Путине все же проснется Ельцин.

Ну и, наконец, сейчас. Путин – пугало для Запада, хотя мы его совсем не боимся. Почему такое смещение в восприятии? Дело в том, что у нас нет никакого ощущения опасности, с ним связанной, он есть пусть неполное, но продолжение наших представлений о том, как должна быть сконструирована жизнь в России и в мире, а Запад, который списал нашу страну на глубокую обочину, вдруг понял, что вопреки его расчетам уволенная в отставку Россия набрала силу и возвращается в строй, тесня непроизвольно опорожняющих мочевой пузырь генералов. И эта Россия у них имеет конкретные имя и фамилию – Владимир Путин. Ребята, простите и подвиньтесь. Нас – с точно такими же именами – сегодня в этой стране устрашающее и торжествующее большинство.