Текст книги "Предварительные материалы к Теории Девушки"

Тиккун
Предварительные материалы к Теории Девушки

© Книгоиздательство «Гилея», перевод на русский язык, 2022

– I did love you once.

Hamlet

Р

Вне тех всё более многочисленных сфер, где ей приходится вести открытую войну, власть (в её наиболее прогрессивных формах) предпочитает воздерживаться от применения грубой силы. Власти удалось настолько усовершенствовать свои методы, что у неё самой получилось достичь относительной невидимости. Таким образом, вражеские отряды присутствуют повсюду, как войска оккупантов, но врагами их никто не считает, лишь потому что их ещё никто врагами не назвал. Между тем, столь большую территорию ЛЮДИ[1]1
  Термин М. Хайдеггера из работы «Бытие и время» (здесь и далее в постраничных сносках – примеч. пер.).


[Закрыть] не смогли бы удержать без широкомасштабного развёртывания войск, техники и агентурной сети. В этих условиях некоторые торопятся заявить, что мы сильно опоздали с критикой власти, поскольку нигде нет ни провозглашённого хозяина, ни, как они выражаются, видимой тирании. И это действительно одна из наиболее заметных особенностей мира авторитарного товара – что концентрированная сила полиции была разделена и распылена в виде мельчайших частиц, которые нашли своё новое пристанище во взглядах, действиях, мыслях, разговорах и даже, в некотором смысле, в органах. Эта метаморфоза не является случайным следствием триумфа товара, но простым развитием того, чем товар является по сути, от разъяснения чего отгородился Маркс. Поскольку он анализирует овеществление как искажение отношений между людьми в отношения между вещами, он оставляет несформулированным итоговый смысл и этого искажения: сокрытие политики, и, в первую очередь, товара как такового, в качестве политического механизма[2]2
  Механизм – термин М. Фуко из работы «Надзирать и наказывать» (в рус. пер. этого термина иногда используется синонимичная калька с фр. – «диспозитив»).


[Закрыть]. Но поскольку это сокрытие само по себе также является политическим, всемирное распространение товара является не чем иным, как всемирным распространением политики путём её всеобщей маскировки. Девушка представляет собой основной способ такого распространения. Девушка – это современный образ власти. Настоящая критика, губительные последствия которой будут наиболее бесповоротными и наиболее скорыми, должна начинаться с очерчивания контуров базовой формы угнетения.

Вообще, невозможно объяснить сочетание предельных возможностей и предельной уязвимости, характерное для власти Спектакля, не определив изначально, что эта власть осуществляется не непосредственно на самих людях, но на том, что находится между ними, над их общим миром, над Публичностью[3]3
  Термин М. Хайдеггера из работы «Бытие и время».


[Закрыть]. «Общество человечно только как совокупность Желаний, которые распространяются друг на друга и желаются только как Желания» (Кожев)[4]4
  Цит. по: Кожев А.В. Введение в чтение Гегеля / Пер. с фр. А.Г. Погоняйло. СПб.: Наука, 2003. С. 14.


[Закрыть]. Спектакль[5]5
  Термин Г. Дебора из работы «Общество спектакля».


[Закрыть] – это тираническая монополия на всё человечное, что есть в обществе. Это непосредственный захват публичной истолкованности[6]6
  Публичная истолкованность – термин М. Хайдеггера из работы «Бытие и время».


[Закрыть] Желаний, вооружённая оккупация территории, принадлежавшей этой «совокупности Желаний, которые распространяются друг на друга и желаются только как Желания», антропогенному Желанию признания: дух – то Я, которое присутствует в Нас, то Мы, которое присутствует во Мне. Отчуждение Публичности предстаёт в качестве политической сущности контроля над каждым. Рыночная власть в своей финальной стадии движется по своему изначальному плану туда, где стало совершенно напрасным пытаться различить относящееся к чувственному от принадлежащего к сверхчувственному, туда, где в глубине каждого из них обнаруживается другой – на метафизический уровень.

Т

Весь революционный характер критики содержится в её способности придать опыту форму Гештальтов. Лишь тогда можно будет увидеть истинную глубину того, что есть. В свете Гештальта мир как таковой предстаёт сценой, на которой развиваются Гештальты в их взаимоотношениях между собой. Гештальт не находится в имманентности истории и не порождается ею. Он предыдущий и последующий по отношению ко времени.

«Гештальт есть, и никакое развитие не увеличивает его и не уменьшает» (Юнгер)[7]7
  Цит. по: Юнгер Э. Рабочий. Господство и гештальт. Тотальная мобилизация. О боли / Пер. с нем. А.В. Михайловского. СПб.: Наука, 2000. С. 145.


[Закрыть]. Для каждой эпохи может быть выявлено несколько Гештальтов, которые будут более реальными, чем она сама, поскольку они превысят все её проявления и не только охватят видимое, но, более того, сосредоточат в себе всё множество возможного, переполняющее эту эпоху. Каждый Гештальт охватывает конкретную область Бытия во всех её противоречивых обликах, придавая ей характер тотальности и единства. Гештальт находится по ту сторону от того, что он обозначает, там, где единство вида раскрытия потаённого и раскрываемого объекта, осуществляемое Гештальтом во времени, всегда-уже[8]8
  Термин М. Хайдеггера из работы «Бытие и время».


[Закрыть] осуществлено. В социально-исторической сфере нет никакой каузальности, но лишь Гештальты, которые становятся эффективными и которые перестают таковыми быть. Гештальт – это ens realissimum[9]9
  реальнейшее сущее (лат.).


[Закрыть]. Он является истинной возможностью метафизики.

У

Между образом Девушки и женщинами или молодёжью нет никакого метафизического родства, исключительно историческое. Девушка не соответствует ни конкретной категории индивидуумов, ни конкретному типу абстракций, сколь реальными они бы ни были. Таким образом, разделённые, они являются двумя объектами, одинаково лишёнными онтологического значения. Девушка не означает ни определённую форму Спектакля, ни Блума[10]10
  О Блуме подр. см. в тексте «Теория Блума», первой книге наст. собр.


[Закрыть], который стремится её осуществить, но их взаимные объятия, добровольные или принудительные. Девушка – это стремление к единству конкретного вида раскрытия потаённого[11]11
  Вид раскрытия потаённого – термин М. Хайдеггера из работы «Вопрос о технике».


[Закрыть] и раскрываемого им объекта.

В Девушке, однако, их единство строится не на принципе равенства. Форма проявления в данном случае действительно главенствует над тем, что проявляется, так же как метафизика действительно, и не только логически, предшествует физике. Таким образом, внутри товарной Публичности, другими словами, внутри публичной истолкованности полностью отчуждённых Желаний, всё, что отличает Блума от Девушки, образует объективный недостаток, уродство. Раскрываемый объект не волен избежать своего вида раскрытия потаённого: искусственному характеру Девушки не противоречит её отказ от искусственности, поскольку этот отказ тоже искусственный. Из этого проистекает важное следствие: подобно тому как отнюдь не биологический детерминизм обрекает всё множество наполненных зародышевыми клетками двуногих в возрасте от двенадцати до двадцати пяти лет на мучения Девушки, это происходит лишь благодаря тотальному отчуждению Публичности, то есть благодаря конкретной организации социальных отношений; так же ничто не мешает шестидесятипятилетнему полупокеру мужского пола являться отличной Девушкой. В свете образа Девушки возрастные различия, так же как и половые, являются несущественными. Таким образом, Девушка не была в один момент отчуждена Спектаклем от самой себя, наоборот, это

ЛЮДИ ежесекундно работают над этим отчуждением и его актуализацией. Поскольку «то, что люди скажут», является истинным мотивом, движущим Девушкой, не существует никакого индивидуального освобождения от образа Девушки. То, что частный индивидуум отвергает форму Девушки, даже публично, никоим образом не освобождает его от неё. Теория Девушки должна быть приведена в действие совместными усилиями.

Но так же как неизбежный крах содержится в самой сущности рыночного общества, невозможность Девушки является частью её концепта. Рыночный вид раскрытия потаённого характеризуется тем, что сам вид раскрытия и раскрываемый им объект предстают разделёнными. Потому всё, что он может вызывать к существованию, – это вещи, и он превращает в вещи всё, что он вызывает к существованию. Его действие заключается в том, чтобы сковывать мир. Человеческое устанавливает нерушимую границу от этого окаменения. Спектакль не может применить к человеческому свой вид раскрытия потаённого, не отрицая при этом самого себя. Объятия, на роль и субъекта, и объекта которых столь замечательно подходит Девушка, определяются этим как невозможность, как боль. Поэтому о Девушке можно сказать, что она страдает, и что она страдает как образ.

Того, что Девушка ощущает свою форму как простое страдание, достаточно, чтобы показать, что образ Девушки сам по себе плох.

ТЬ

Естественно, ЛЮДИ ничему не противостоят столь же упорно, как восприятию Девушки в качестве образа. ЛЮДИ готовы признать её прототипом человечества, полностью переформатированного Спектаклем, или наиболее ужасающим продуктом рыночного общества в его терминальной стадии, или, более сдержанно, перекрёстком всех отчуждений. Они готовы даже дойти до того, чтобы стенать о её идентичности, заключающейся в самоистязании, когда существо непрерывно и бесцельно калечится своим метафизическим измерением. Но они, само собой, откажутся признать её чем‐либо бóльшим, нежели типом человека, нежели новым и немного эксцентричным объектом антропологии. ЛЮДИ изо всех сил отрицают ужасающую надёжность этого чертежа существа, сотканного исключительно из действующих условностей, правил и представлений. Поскольку иначе им пришлось бы признать, что за этой фигурой стоят все отчуждённые человеческие возможности, все неопровержимые аксиомы господствующей истолкованности, что каждое из её суждений имеет повелительную силу всей организации общества в целом. ЛЮДИ предпочитают представлять людей независимыми от их условий существования и их смысла внутри их мира. Никогда ЛЮДИ не дозволят говорить о Девушке как о тотальной категории общественного бытия, которая придаёт свой облик всем проявлениям жизни в наш исторический период. Поскольку Девушка – это не простой распорядок поведения, но метафизический Гештальт, который, разоблачая себя, разоблачает мир. Одновременно с тем, как она предстаёт человеческим в его рыночной форме проявления, она также является тем, кто приводит абсолютно всё к этой форме. Под её действием давно устаревшие антиномии (господство и рабство, работа и праздность, приключения и повседневность, политика и экономика, болезнь и здоровье, человеческое существо и товар, тело и дух и т. д.) заново обретают утраченные ими силу и значение. Но новая молодость этих давно уже переставших действовать оппозиций не продлится долго. Потому что в момент возникновения теории Девушки Девушка уже преодолена, по меньшей мере, в её основном и грубо софистическом аспекте серийного производства. Исключительно победа или поражение практики Воображаемой партии[12]12
  Воображаемая партия – единство всех тех, кто выражает своими протестными действиями (индивидуальными и коллективными, политизированными и аполитичными) бескомпромиссный отказ от наложенных на них условий (примеч. сост.). О ней подр. см. в работах «Тезисы о Воображаемой партии» и «Введение в гражданскую войну» (готовятся к изд.).


[Закрыть] может указать, идёт ли речь о внутренней эволюции Девушки, связанной с банальным устареванием фордистской модели, или о завершении самой Девушки.

В качестве повседневной реальности Девушка предстаёт на первый взгляд чем‐то тривиальным и понятным само по себе. Однако это не так. Наш анализ демонстрирует, что, наоборот, это вещь очень сложная, полная метафизических нюансов и теологических уловок. Следующая за этим россыпь фрагментов не образует сколь‐либо организованной теоретической конструкции. Основная уловка теоретиков заключается в презентации результатов их работы в таком виде, что ход рабочего процесса не обнаруживается. У этого есть свои причины и мотивы. Безусловно, тем, кто стремится к истинной критике повседневной жизни, ничто до сих пор не служило столь хорошо, как сглаживание следов резца. Однако в других условиях эта сила уменьшается, представление теории в её исходном виде и в её несовершенстве в данном случае служит цели многократного увеличения её вредоносности. Таким образом, вы найдёте тут лишь первичные материалы в том виде, в каком они могут предстать без какой‐либо организованности, вне всякой связности. Их компоновка по рубрикам была, однако, не совсем случайной. В их последовательности каждый шаг является нисхождением на уровень. Разумеется, она начинается с феномена и заканчивается его распадом. Таким образом, каждый этап будет уничтожать предыдущий. Истина – это разрушение.

I. Девушка как феномен

Девушка – это худший из Блумов.

Девушка хороша именно в потреблении, неважно, чего – досуга или работы.

Личная жизнь Девушки, оказавшись приведённой к единому знаменателю со всякой личной жизнью, также стала чем‐то анонимным, посторонним и объектным.

Девушка никогда ничего не создаёт – она воссоздаёт себя во всём.

Самые безумные вещи в исполнении Девушки становятся крайне рациональными.

Как и все продукты Спектакля, Девушка – лишь форма небытия.

Часто, прежде чем разложение станет слишком заметным, Девушка выходит замуж.

Девушка утверждает, что достаточно существовать, чтобы жить. Достаточно это услышать, чтобы в этом усомниться.

Наступательный потенциал Девушки в развёртывании сил Спектакля характеризуется тем фактом, что в ней сочетаются две контролируемые абстракции, которые с первых десятилетий XX века были совместно обращены против традиционного общества и против революционной угрозы: Молодость и Женственность. Как замечательно показал Стюарт Юэн в своей книге «Сознание под влиянием», рыночное общество, начиная с 1920‐х годов, целенаправленно развивало и навязывало Молодость и Женственность как индустриальные идеалы, способствуя тем самым массовому распространению потребительской морали и непрерывному обновлению образов жизни, неразрывно связанным с модернизацией капитализма. Молодость стала образцом полного послушания и полной пассивности и, вместе с тем, причастности к обществу, основанному исключительно на потреблении, а Спектакль создавал видимость, что посредством потребления можно как раз выйти из подчинения, на которую Молодость была традиционно обречена. Что касается Женственности, то она внезапно перестала быть меньшинством (состояние, в котором её так долго удерживали) и оказалась наделена двумя эзотерическими знаниями, характерными для новой социальной организации: потребление и соблазнение. Таким образом Спектакль освободил рабов прошлого, но освободил, оставив рабами.

Самые крайние банальности Девушки призваны лишь подчеркнуть её «оригинальность».

Убогий характер языка Девушки, сопровождающийся несомненным сужением сферы опыта, не доставляет никаких проблем на практике, поскольку он создан не для того, чтобы на нём разговаривали, но чтобы на нём хвалили и повторяли.

Девушке неведома бесконечная покинутость.

Молва, любопытство, двусмысленность, толки – Девушка воплощает полноту неподлинной жизни, категории которой выявил Хайдеггер.

Девушка – это ложь, апогеем которой является её лицо.

Когда Спектакль вовсю трезвонит о том, что женщина – это человек будущего, естественно, он имеет в виду Девушку, и будущее, которое он предсказывает, – это всеобщее кибернетическое рабство.

Девушке удаётся жить, имея в качестве всей своей философии дюжину невнятных концептов, которые непосредственно являются моральными категориями, то есть весь её словарный запас в итоге сокращается до пары «плохо / хорошо». Подразумевается, что для того чтобы сделать мир соответствующим её взглядам, его необходимо значительно упростить; и чтобы позволить ей жить в нём счастливо, требуется много мучеников, включая её саму.

Для Девушки наиболее нежное является одновременно и наиболее болезненным, наиболее естественное – наиболее наигранным, наиболее человеческое – наиболее механистическим.

«Молодёжь и их матери обеспечили пропагандируемый рекламой стиль жизни социальными принципами потребительской этики» (Стюарт Юэн, «Сознание под влиянием»).

«Подростковый возраст – это новая категория, созданная потребностями массового потребления, которая выступает именно как “период жизни, определяемый отношениями чистого потребления относительно гражданского общества”» (Стюарт Юэн, «Сознание под влиянием»).

Девушка неизменно называет «счастьем» всё, что её порабощает.

Девушка никогда не бывает просто несчастной, она также несчастна от того, что она несчастна.

В конечном счёте, идеалом Девушки является домашнее хозяйство.

В Девушке нет целомудренности, впрочем, развращённости в ней тоже нет. Девушка просто чужда своим желаниям, как и своему телу. Скука абстракции выливается в еблю.

Когда Спектакль обращается непосредственно к Девушке, он не гнушается некоторой бафмологией[13]13
  Неологизм Р. Барта, введённый в работе «Ролан Барт о Ролане Барте», обозначающий изобретённую автором «науку об иерархии речевых уровней», посвящённую изучению семантики и коннотации слов.


[Закрыть]. Так, всё содержание выступлений на эстраде бой-бендов или гёрл-бендов заключается исключительно в том, чтобы они делали вид, что выступают на эстраде. Столь грубая ирония: ложь здесь заключается в том, чтобы представить как ложь то, что является истиной Девушки.

У Девушки внезапно начинается головокружение, когда мир перестаёт вращаться вокруг неё.

Девушка видит себя носительницей священной силы: силы товара.

Не существует ничего такого, что Девушка не смогла бы поместить в свой кругозор, ограниченный её убогой повседневностью: поэзия как этнология, религия как метафизика.

Мать и шлюха, в том смысле, который вкладывал в эти понятия Вейнингер, в равной степени представлены в Девушке. Но первая роль не делает её более достойной похвалы, чем вторая делает её достойной порицания.

Девушка увлекательна подобно всем вещам, выражающим замкнутость на самих себе, самодостаточность и безразличие к наблюдателю; так же, как насекомое, младенец, автоматический механизм или маятник Фуко.

Девушка непоколебима в своей пассивности.

«Свобода» Девушки редко простирается за границы подчёркнутого поклонения самым ничтожным продуктам Спектакля; она заключается, по сути, в итальянской забастовке[14]14
  Итальянская забастовка – забастовка, заключающаяся в строгом выполнении должностных инструкций в ущерб производительности.


[Закрыть] против крайностей отчуждения.

Девушка хочет быть желанной без любви или любимой без желания. В любом случае её несчастью ничто не угрожает.

У девушки есть любовные истории.

Стоит лишь вспомнить, что она подразумевает под словом «приключения», чтобы получить достаточно чёткое представление о ничтожестве Девушки.

Молодость Девушки не менее омерзительна, чем её старость. От одной точки к другой её жизнь является лишь бесформенной деградацией бесформенности, и никогда – достижением конкретной формы. В итоге Девушка сгнивает.

Девушка – это та, кто, будучи лишь Девушкой, строго подчиняется авторитарному распределению ролей. Подобно тем журналам, которые ЛЮДИ предназначают Девушке и которые она столь мучительно потребляет, жизнь Девушки является разграниченной и упорядоченной по множеству рубрик, между которыми царит самое большое разделение.

Любовь Девушки – не что иное, как аутизм двоих.

Девушка стара уже потому, что она считает себя молодой. Таким образом, единственной её задачей является воспользоваться этой отсрочкой, то есть совершать некоторые разумные вольности и участвовать в некоторых «авантюрах», предусмотренных для её возраста, и делать всё это, памятуя о том моменте, когда ей придётся остепениться в заключительном небытии взрослой жизни. Итак, социальный закон в себе самом содержит испоганенное время молодости и его собственные нарушения, являющиеся по сути своей лишь исключениями.

Девушка без ума от аутентичного, поскольку оно является ложью.

Что парадоксально в Девушке в мужском теле, так это то, что она является результатом чего‐то вроде «отчуждения путём заражения». Хотя Девушка в женском теле предстаёт в качестве воплощения конкретной мужской отчуждённой фантазии, в отчуждении этого воплощения нет ничего фантазийного. Совершенно очевидно, что она ускользнула от тех, в чьём воображении существовала, чтобы встать над ними и повелевать ими. По мере того как Девушка раскрепощается, развивается и множится повсюду, мечта превращается в наиболее распространённый кошмар – бывший раб, возвращающийся в своём прежнем качестве, чтобы тиранить своего бывшего хозяина. Всё это завершается ироничным эпилогом, где «мужской пол» является жертвой и объектом своего собственного отчуждённого желания.

Девушка – это форма абсолютного потребителя, и она ведёт себя во всех сферах существования как суверенный потребитель.

Везде, где есть «счастье», Девушка чувствует себя как дома.

Девушка так хорошо знает цену вещей.

Для Девушки утрата метафизического смысла не отличается от «утраты чувственного» (Гелен), что наглядно подтверждает крайнюю современность её отчуждения.

Девушка движется в забвении Бытия и в забвении событий.

Вся непрекращающаяся агитация Девушки в каждом из проявлений этого общества управляется потаённой задачей придать эффективность ложной и смехотворной метафизике, наиболее непосредственной субстанцией которой является отрицание течения времени и вместе с тем – сокрытие бытия-к-смерти[15]15
  Термин М. Хайдеггера из работы «Бытие и время».


[Закрыть].

Девушка похожа на свою фотографию.

Поскольку её сущность полностью исчерпывается её внешностью, а её реальность – её изображением, Девушка является полностью выразимой, так же как и отлично предсказуемой и абсолютно нейтрализуемой.

Девушка существует лишь в той мере, в которой ЛЮДИ желают её, и знает о себе лишь то, что ЛЮДИ говорят о ней.

Девушка возникает как продукт и как основной выход из великого кризиса избыточности современного капитализма.

Способ бытия Девушки – это не быть ничем.

Достигнуть «успеха сразу и в личной, и в профессиональной жизни» – некоторые Девушки щеголяют этими амбициями так, как будто эти амбиции достойны уважения.

«Любовь» Девушки – это лишь слово из словаря.

Лаура[16]16
  Лаура – возлюбленная и лирическая героиня сонетов Ф. Петрарки.


[Закрыть] была целомудренна даже в пороке, Девушка порочна даже в целомудрии.

Девушка не играет со своими образами, это её образы играют с ней.

Гораздо больше, чем Девушки женского пола, Девушки мужского пола выражают своей поддельной мускулатурой весь абсурдный (то есть страдальческий) характер того, что Фуко называл «дисциплиной тела»: «Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания). Короче говоря, она отделяет силы от тела: с одной стороны, превращает его в “способность”, “пригодность”, которые стремится увеличить, а с другой – меняет направление энергии, могущества, которое может быть её результатом, и превращает его в отношения неукоснительного подчинения» (Мишель Фуко, «Надзирать и наказывать»)[17]17
  Цит. по: Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы / Пер. с фр. В. Наумова под ред. И. Борисовой. M.: Ad Marginem, 1999. С. 201–202.


[Закрыть].

«О, девушка, вместилище позорных тайн, прикрытое красотой!» (Гомбрович, «Фердидурка», 1937).

«Это именно то, что привлекало меня в ней, эта зрелость и эта самостоятельность молодости, этот полный уверенности стиль. В то время как у нас тогда, в школе, были прыщи и идеалы, неуклюжие движения и неловкость на каждом шагу; её внешность была совершенной. Молодость в её случае не была переходным возрастом: для современников молодость представляла единственный подлинный период человеческого существования […]. Её молодости не требовались никакие идеалы, поскольку она сама по себе была идеальна» (Гомбрович, «Фердидурка»).

Не существует места, в котором можно почувствовать себя столь же болезненно одиноким, как в руках Девушки.

Девушка никогда ничему не учится. Она здесь не для этого.

Девушка не умеет молчать, но умеет ли она говорить?

Триумф Девушки является следствием поражения феминизма.

По своей сути Девушка истерична.

Девушка не говорит, наоборот, она диктуется Спектаклем.

Девушка носит маску своего лица.

Девушка низводит любое величие до уровня своей задницы.

Наедине с собой Девушка остаётся одна.

Девушка – это фильтр негативности, промышленный профилировщик односторонности. Во всякой вещи она отделяет негатив от позитива и обычно сохраняет в памяти одно из двух. Потому она не верит словам, поскольку, исходя из её рта, они действительно лишены всякого смысла. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, что она подразумевает под словом «романтический», и как мало это имеет общего с Гёльдерлином.

Девушке хочется, чтобы простое слово «любовь» не несло в себе проект по уничтожению этого общества.

«О, СЕРДЦЕ!»

Сентиментальность и материализм Девушки являются лишь двумя взаимосвязанными аспектами её единого небытия, сколь бы противоположными они ни казались.

Девушке нравится говорить о своём детстве эмоционально, чтобы внушить, что она ещё не вышла из него, и что в душе своей она осталась наивной. Как и все шлюхи, она мечтает о невинности. Но в отличие от всех них она требует, чтобы ей верили, и чтобы ей верили искренне. Её инфантилизм, который, в конечном счёте, является лишь фундаментализмом детства, сделал из неё самого хитрого распространителя общей инфантилизации.

Когда Девушка предаётся собственной ничтожности, её слава только растёт; это то, что её «развлекает».

«Не следует смешивать работу и чувства!» В жизни Девушки деактивированные и низвергнутые в небытие противоположности дополняют друг друга, но совершенно не противоречат друг другу.

Девушка любит свои иллюзии так же, как она любит своё овеществление: провозглашая их.

Всё представляется Девушке лишённым последствий, даже её страдания.

Всё хорошо, ничего страшного. Всё cool[18]18
  клёво (англ.).


[Закрыть], ничего серьёзного.

Девушка хочет признания не за то, чем она могла бы быть, а просто за факт своего существования. Она хочет абсолютного признания.

Девушка здесь не для того, чтобы её критиковали.

Когда Девушка достигает предела возраста инфантильности, когда становится невозможным задать себе вопрос о жизненных целях, не боясь обнаружить тотчас свою ограниченность в средствах (что в этом обществе может произойти достаточно нескоро), она себя воспроизводит. Отцовство и материнство, среди прочих, являются способами, не менее очищенными от содержания, чем остальные, оставаться под властью потребностей.

Девушка предпочитает любым иным точку зрения психологии на себя саму и на всё движение мира. Таким образом, она может демонстрировать определённую сознательность в своём овеществлении – сознательность, овеществлённую саму по себе.

Девушка знает стандартные извращения.

«ТАК КЛЁВО!»

У Девушки есть чувство баланса, которое сближает её, однако не с танцовщицей, а с бухгалтершей.

Улыбка никогда не служила в качестве аргумента. Черепа тоже могут улыбаться.

Чувственность Девушки состоит из знаков.

Везде, где этос ослабевает или разлагается, Девушка предстаёт в качестве носителя бесцветного этоса Спектакля.

Девушка не должна вас понимать.

Девушка сама по себе не является ничем, и, прежде всего, ничем достойным. Необходимы специальные учреждения для обеспечения её существования и достоинства.

Пристрастие Девушки к актёрам или актрисам объясняется согласно основным законам магнетизма: так же, как они являются позитивным отсутствием всяких качеств, небытием, принимающим любую форму, она является негативным отсутствием качества. Кроме того, актёр является тем же, чем и Девушка, её отражением; он же является и её отрицанием.

Любовь представляется Девушке отдельным видом деятельности.

Смех Девушки несёт в себе всё уныние ночных клубов.

Девушка – это единственное насекомое, согласное на энтомологию женских журналов.

Небытие Девушки так же непостижимо для других, как и для неё самой.

«Счастье» Девушки имеет односторонний характер, как и сама Девушка в целом.

Подобно беде Девушка никогда не приходит одна. А везде, где господствуют Девушки, их вкусы также должны господствовать – именно это и определяет вкусы нашего времени.

Девушка – это наиболее чистая форма овеществлённых отношений, она является их истиной. Девушка – это антропологический сгусток овеществления.

Спектакль щедро вознаграждает, хоть и косвенным образом, конформизм Девушки.

В любви более чем где бы то ни было Девушка ведёт себя как бухгалтер, постоянно полагая, что она любит сильнее, чем любят её, и что она даёт больше, чем получает.

Девушка является онтологически девственной, девственной в плане всякого опыта.

Между Девушками существует невдохновляющая общность действий и выражений.

Девушка не целует вас, она пускает слюну между ваших зубов. Материализм секреций.

Девушка может изобразить заботу, когда кто‐то действительно несчастен; это один из видов её враждебности.

Девушка не замечает течения времени, в лучшем случае она волнуется о его последствиях. Иначе как бы она могла говорить о приближении старости с таким негодованием, как будто речь идёт о совершённом против неё преступлении?

Даже тогда, когда она не стремится соблазнять, Девушка действует как соблазнительница.

Есть что‐то профессиональное во всём, что делает Девушка.

Девушка не перестаёт хвастаться тем, что у неё есть «практический смысл»[19]19
  Термин П. Бурдьё из одноимённой работы.


[Закрыть].

В Девушке даже самый заурядный морализм принимает шлюховатый вид.

Девушка несёт на себе всю тяжесть экономики. Но несмотря на это она не игнорирует ничего, кроме возможностей от неё избавиться.

Девушка – это реальность абстрактных кодов Спектакля.

Девушка занимает центральный узел современной системы желаний.

Девушка не думает, она сама является замыслом.

Всякий опыт Девушки тотчас сливается с предварительным представлением, которое она о нём имела. Любые отступления от конкретных схем, всякая оживлённая часть течения времени и вещей известны ей как несовершенства, ухудшения абстрактной модели.

Девушка – это улыбающаяся злоба.

В мире есть существа, рождающие желание медленно умереть у них на глазах, но Девушка возбуждает лишь стремление завоевать её и наслаждаться ею.

Девушка совокупляется не для того, чтобы выразить свои чувства к другому, а чтобы избежать своего невыносимого небытия.

Так называемая эмансипация женщин заключалась не в освобождении их от сферы домашнего хозяйства, а скорее, в расширении этой сферы на всё общество в целом.

Перед любым человеком, который пытается заставить её думать, Девушка никогда не замедлит похвастаться своим реализмом. В той же мере, в которой она скрывает не свой секрет, но своё бесчестье, Девушка ненавидит неожиданности, особенно когда они не запланированы.

Девушка – это всего лишь чувственное картезианство, для которого не существует ни любви, ни доказательств любви.

Девушка – не более чем её простое присутствие.

Женственность Девушки – название пустыни, в которой она находится.

С точки зрения антропологии, Девушка является живой реализацией абстракции. Она стремится к идеалу абсолютной непроницаемости для времени, а также для пространства, окружающей среды и истории. В результате Девушка – это скрытие всех процессов. Всё, что стремится переместить границы окаменевших образов Спектакля, вызывает у неё ненависть.

Девушка не перестаёт повторять: она хочет быть любимой такой, как она есть, то есть как небытие, которым она является.

Девушка – это живая и непрерывная интроекция всех возможных подавлений.

«Я» Девушки – это женский журнал.

Ничто в поведении Девушки не имеет своих собственных причин, всё подчиняется господствующему определению счастья.

В конечном счёте Девушка фетишизирует «любовь», чтобы не подниматься до осознания полностью стандартизированной природы собственных желаний.

«Мне до пизды свобода, пока я счастлива!»

Девушка купается в дежавю. Для неё первый раз прожитое – это всегда как минимум второй раз представленное.

«Призрачная модель киногероев предвосхищает объятия подростков и адюльтер» (Хоркхаймер, Адорно, «Диалектика просвещения»)[20]20
  Цит. по: Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты / Пер. с нем. М. Кузнецова. М.; СПб.: Медиум, Ювента, 1997. С. 271.


[Закрыть].

В действительности не было никакого «освобождения нравов», а было лишь устранение всего, что являлось преградой тотальной мобилизации[21]21
  Термин Э. Юнгера из одноимённой работы.


[Закрыть] желания на службу товарному производству. «Тирания удовольствия» провозглашает не удовольствие, а тиранию.