Текст книги "Сидни Шелдон. После полуночи"

Онор пыталась быть понимающей женой. Она знала, что политика – тяжелая профессия и стрессов не избежать. Достаточно сложно ей приходилось, когда Джек был конгрессменом. Но с тех пор как его избрали в сенат (в поразительно молодом возрасте: всего тридцать шесть!), дела пошли еще хуже. Весь мир считал Джека Уорнера республиканским мессией, вторым пришествием Джека Кеннеди нового тысячелетия. Высокий блондин с точеными чертами лица, мужественным подбородком и пристальным взглядом синих глаз, сенатор Уорнер был предметом обожания электората. Особенно женской части. Политик провозглашал незыблемость порядочности, морали, старомодных семейных ценностей, горой стоял за сильную, гордую Америку, которая, что тревожило многих избирателей, рушилась под ногами.

Достаточно было увидеть в выпуске новостей сенатора рука об руку с прелестной женой и двумя светловолосыми дочерьми, чтобы у зрителей вновь возродилась вера в Американскую Мечту.

Ах если бы они только знали!

Миссис Уорнер едва заметно качнула головой.

Но откуда им знать? Никому и в голову не придет…

– Тебе нравится мое платье, Джек? – робко спросила она.

Сенатор повернул голову, пытаясь вспомнить, когда в последний раз испытывал желание к жене. Странно, ведь в ней нет ничего непривлекательного. Довольно хорошенькая. Не жирная. И фигурка вполне…

На самом деле Онор была более чем хорошенькая: широко поставленные зеленые глаза, белокурые локоны, высокие скулы, – недаром в обществе она слыла красавицей. Не такой, как ее сестра Грейс, но тем не менее…

Сегодня она была затянута в узкое платье без бретелей от Валентино, цвета морской волны, в тон глазам. Мужчины сойдут с ума, увидев ее в таком наряде. На взгляд любого стороннего наблюдателя, Онор Уорнер выглядела чертовски сексуально.

– Неплохо, – резко бросил Джек. – Сколько стоило?

Онор прикусила губу.

Она не должна плакать! Иначе потечет тушь!

– Платье взято напрокат. Как и изумруды. Грейс нажала на соответствующие кнопки.

– Как великодушно с ее стороны! – горько усмехнулся сенатор.

– Пожалуйста, Джек!

Жена осторожно коснулась его колена, пытаясь успокоить, но он отбросил ее руку, постучал в стеклянную перегородку и велел водителю:

– Поезжайте к «Плазе». Раньше начнешь, раньше закончишь.

К девяти часам в большом бальном зале «Плазы» яблоку негде было упасть. По обеим сторонам, под идеально реставрированными арками, стояли столы, сверкавшие ярко начищенным серебром.

Свет люстр играл на бриллиантах дам, восхищавшихся туалетами от-кутюр друг друга и обменивавшихся кошмарными новостями насчет последних финансовых проблем несчастных мужей.

– В этом году мы ни в коем случае не сможем позволить себе Сен-Тропез! Не получится.

– Гарри собирается продать яхту. Можете поверить? Он так ее любил. Наверняка сначала продал бы детей, если бы кому-то вздумалось их купить!

– Слышали о Джонасах? Только что выставили на продажу городской дом. Люси хочет за него двадцать три миллиона, но при теперешнем рынке?! Карл считает, что им очень повезет, если удастся получить половину!

Ужин подали ровно в девять тридцать. Все взгляды устремились к главному столу, где среди преданного круга придворных «Кворума» во всем королевском великолепии восседали Ленни и Грейс, обмениваясь нежными взглядами.

Другие хозяева, пониже рангом, возможно, предпочли бы усадить за свой стол самых гламурных, самых знаменитых гостей. Здесь присутствовали князь Монако Альберт, Брэд Питт и Анджелина Джоли, Боно с женой Али. Но Брукштайны предпочли иметь соседями родственников и близких друзей: вице-президента и вторую леди «Кворума» Джона и Кэролайн Мерривейл, еще одного топ-менеджера Эндрю Престона и его пышногрудую жену, сенатора Уорнера с женой Онор и старшую из сестер Ноулз Констанс с мужем Майклом.

Ленни произнес тост:

– За «Кворум». И всех, кто с нами в одной лодке!

– За «Кворум»!

Эндрю Престон, красивый, хорошо сложенный мужчина средних лет, с добрыми глазами и мягкой улыбкой, наблюдал за женой, стоявшей с бокалом шампанского в руке.

Опять новое платье! И как он будет за него платить?

Не то чтобы оно ей не шло.

Бывшая актриса и оперная звезда Мария Престон была неотразима. Грива каштановых волос и отвергающие все законы тяготения сливочно-белые груди были самыми запоминающимися в ее облике. Но манера держаться, искры в глазах, глубокие горловые переливы смеха заставляли мужчин падать к ее ногам. Никто не мог понять, что заставило такую высоковольтную линию, как Мария Кармин, выйти за обычного, ничем не примечательного бизнесмена вроде Эндрю Престона. И сам Эндрю меньше всех это понимал.

Она могла составить счастье любого. Кинозвезды. Или миллиардера вроде Ленни. Может, так было бы лучше.

Эндрю Престон безумно любил жену. И из-за этой любви, и глубочайшего сознания собственной заурядности прощал ей все. Измены. Ложь. Бесчисленные связи. Бесконтрольное мотовство.

Эндрю зарабатывал в «Кворуме» хорошие деньги. По стандартам многих, он имел целое состояние. Но чем больше он получал, тем больше тратила Мария. Это превращалось в болезнь. Нечто вроде наркомании. Месяц за месяцем она снимала с их общей карточки «Американ экспресс» сотни тысяч долларов. Одежда, машины, цветы, бриллианты, гостиничные номера по восемь тысяч за ночь, которую она проводила бог знает с кем… впрочем, не это было важно. Мария швырялась деньгами ради удовольствия бросать на ветер крупные суммы. Это щекотало ей нервы.

– Хочешь, Энди, чтобы я выглядела нищенкой? Хочешь, чтобы я сидела с этой наглой сучкой Грейс Брукштайн в каком-то уродстве из секонд-хэнда?

Мария завидовала Грейс. Это было чертой ее страстной итальянской натуры, но именно эту страсть и любил в ней Эндрю.

– Дорогая, ты женщина, до которой Грейс далеко, – попытался он разубедить жену. – Ты затмила бы ее, даже надев мешок из-под муки!

– Хочешь, чтобы я надела мешок сейчас?

– Нет, разумеется, нет. Но, Мария, наши выплаты по закладным… может, выберешь из тех, что у тебя есть? Только в этом году. У тебя так много…

Этого говорить не стоило. Мария наказала мужа, купив не только новое, но и самое дорогое платье, которое смогла найти, с отделкой из драгоценных камней, перьев и кружев.

При взгляде на ее туалет у Эндрю сжалось сердце. Их долги угрожающе росли.

Ему придется снова потолковать с Ленни. Но старик был так великодушен… Сколько еще испытывать его терпение, прежде чем оно лопнет?

Эндрю сунул руку во внутренний карман смокинга и, удостоверившись, что никто не смотрит, сунул в рот три таблетки ксанакса[6]6
  Транквилизатор.


[Закрыть] и запил шампанским.

– Ты всегда знал, что Марию будет трудно удержать. Найди способ, Эндрю. Найди способ…

– Ты в порядке, Эндрю?

Кэролайн, жена Джона Мерривейла, обратила внимание на пепельное лицо Престона.

– Выглядишь так, словно несешь на плечах всю тяжесть земли.

– Ха-ха!

Эндрю вымучил улыбку.

– Зато ты, Каро, как всегда, неотразима.

– Спасибо. Мы с Джоном старались сегодня не выделяться. Ну, знаешь, учитывая нынешнее состояние экономики.

Это был явный камешек в огород Марии. Эндрю ничего не ответил, но в который раз подумал, как сильно ненавидит Кэролайн Мерривейл. Бедняга Джон всю жизнь извивается под каблуком этой стервы. Неудивительно, что у него всегда такой пришибленный вид!

Всем имевшим глаза было очевидно, что Мерривейл несчастлив в браке. Всем, кроме Ленни и Грейс. Эти двое были так тошнотворно влюблены друг в друга, что, похоже, считали, будто и у всех остальных дела обстоят ничуть не хуже.

Легко любить, когда имеешь миллиарды долларов и не знаешь, куда их девать!

Но может, Эндрю просто несправедлив? Молодая миссис Брукштайн не золотоискательница. Наивна – это да, она действительно верила, что Каро ее друг. Грейс никогда не замечала, какая зависть горела в глазах Кэролайн, когда та думала, что никто этого не видит. Но от Эндрю невозможно было скрыть ее истинные чувства. Кэролайн – настоящая сука!

Кэролайн исходила злобой от того, что не она, а Грейс первая леди «Кворума». Она, Кэролайн Мерривейл, выглядела бы в этой роли куда лучше! Скорее интересная, чем красивая, брюнетка с умным, волевым лицом и коротко стриженными волосами, Кэролайн когда-то сделала блестящую карьеру адвоката по уголовным делам. Конечно, это было много лет назад. Благодаря Ленни Брукштайну ее муж Джон стал невероятно богатым и успешным человеком. С карьерой Кэролайн было покончено. Но не с ее амбициями.

В отличие от жены Джон был лишен честолюбия. Он много работал, беспрекословно принимал все, что давал ему Ленни, и был благодарен за это.

– Ты похож на приблудного щенка, Джон, – зло подшучивала над мужем Кэролайн. – Свернулся клубком у ног хозяина и преданно виляешь хвостиком. Неудивительно, что Ленни тебя не уважает.

– Ош-шибаешься. Ленни меня уважает. Не то что т-ты.

– Ты прав. Но за что тебя уважать? Мне нужен мужчина, а не комнатная собачка. Тебе следует потребовать равных с Ленни прав. Поднимись наконец и попытайся постоять за себя.

Эндрю поднял глаза на сидевшего напротив Джона. Ленни рассказывал анекдот, и Джон ловил каждое слово. Блестящий ум. Но характер… слабак! В «Кворуме» есть место только для одного короля. Конечно, Кэролайн мечтает, чтобы это было не так. Мечтать не вредно. Все они цепляются за фалды фрака Ленни Брукштайна. И в этом им очень повезло!

Старина Майкл Грей, сидевший справа от Марии, тоже внимательно слушал Ленни. Чета Грей служила ходячим предупреждением всем остальным. Только вчера они купались в деньгах, давали шумные вечеринки, гремели на весь Манхэттен, жили в роскошном особняке в Гринвич-Виллидже, проводили лето на юге Франции, а зиму – в недавно перестроенном шале в Аспене. А сегодня – пуф! – все исчезло. Ходили слухи, что Майк Грей вложил все, до последнего цента, в акции «Леман». Их дети, Кейд и Купер, все еще посещали частные школы, но только потому, что Грейс, сестра Конни, настояла на том, чтобы оплачивать обучение.

– Энди, аукцион начинается через несколько минут, – шепнула Мария мужу. – Я положила глаз на винтажные часы Картье. Кто будет делать ставки: ты или я?

Во время аукциона Грейс улыбалась и аплодировала, но втайне обрадовалась, когда последний лот ушел и настало время танцев.

– Ненавижу аукционы, – пробормотала она, когда Ленни кружил ее по залу. – Все эти хрупкие мужские эго, эти попытки переплюнуть друг друга. Колотят себя в грудь, как орангутаны!

– Знаю.

Ленни украдкой погладил жену по попке.

– Но эти самые колотильщики в грудь только сейчас собрали пятнадцать миллионов для нашего фонда. При таком состоянии экономики совсем неплохо, согласись!

– Что скажешь, если я отберу у тебя кавалера? За ночь я даже не поговорила со своим любимым зятем! – воскликнула Конни, обнимая младшую сестру за талию. Грейс и Ленни улыбнулись.

– Значит, любимый зять? – фыркнула Грейс. – Не дай Бог, Джек услышит!

– О, Джек! – пренебрежительно отмахнулась Конни. – Весь вечер сидит надутый как индюк! Я думала, быть сенатором – это класс! А глядя на него, всякий решит, что это он потерял свой дом. И работу. И сбережения. Пойдем, Ленни, хоть ты развесели девушку!

Грейс с улыбкой покачала головой, глядя вслед танцующей паре. Господи, как она их любит! Как восхищается ими! Подумать только. У Конни хватает сил подшучивать над собой, хотя они с Майком сейчас живут как в аду! А Ленни, с его невероятным, неистощимым состраданием! Люди всегда судачат, как Грейс повезло выйти замуж за него. И Грейс тоже это поражало. Но счастье не в деньгах Ленни. В его доброте.

Конечно, в их браке были и свои недостатки. Так много людей любили и полагались на Ленни, что на Грейс у него вечно не хватало времени. На следующей неделе они на полмесяца летят в Нантакет, ее самое любимое место на свете. Но разумеется, Ленни, как гостеприимный хозяин, наприглашал туда всех, кто сегодня сидел за столом.

– Пообещай, что мы хотя бы ночь проведем в одиночестве! – взмолилась Грейс, когда они наконец легли спать. На балу, конечно, было весело, но она ужасно устала. Мысль о необходимости общаться с кем-то нагоняла тоску.

– Не волнуйся. Приедут не все. А если и приедут, мы улучим больше, чем одну ночь. Обещаю. Дом достаточно велик, чтобы удрать от гостей.

И это верно. Дом был огромный. Почти такой же, как сердце ее любимого мужа.

Глава 2

В субботнее утро после бала Джон с женой еще были в постели.

– П-пожалуйста, Кэролайн! Я не хочу!

– Плевать мне на то, что ты хочешь, жалкий слизняк! Давай!

Джон Мерривейл зажмурился и пополз вниз, пока глаза не оказались на одном уровне с аккуратно подстриженным черным треугольником.

– Не будь ты таким ничтожным импотентом с вечно повисшим прибором, все это было бы мне ни к чему. Но поскольку у тебя опять не поднимается, это самое малое, что ты можешь сделать.

Джон принялся исполнять приказ. Он ненавидел оральный секс. Считал его омерзительным. Но давно миновали те дни, когда ему было позволено следовать собственным желаниям. Его сексуальная жизнь была цепью еженощных унижений. А хуже всего были уик-энды. Кэролайн ожидала утренних «упражнений» по субботам, а иногда и по воскресеньям. Джон всегда недоумевал, как женщина, столь очевидно его презирающая, по-прежнему жаждет секса. С ним. Но Кэролайн, похоже, наслаждалась, унижая мужа. Подчиняя своей воле.

Чувствуя, как она яростно извивается под ласками его языка, Джон едва подавил рвотные судороги. Иногда он в своих фантазиях представлял, как избавляется от Кэролайн.

Пойти на работу и не вернуться… Подсыпать ей снотворное и задушить во сне.

Джон отлично сознавал, что у него не хватит отваги на что-то подобное. И это было самым худшим в его невыносимом браке.

Его жена во всем права. Он действительно слабак. И трус.

В самом начале, когда они впервые встретились, Джон надеялся, что столь доминирующая личность, как Кэролайн, поделится с ним своей силой. И тогда ее уверенность в себе и амбиции компенсируют его застенчивость. В течение нескольких счастливых месяцев так оно и было. Но вскоре натура жены проявилась в полной мере. В отличие от Ленни амбиции жены не были созидающей силой – скорее черной дырой, подогреваемым завистью водоворотом, высасывавшим жизнь из всякого, кто смел к нему приблизиться. К тому времени как Джон Мерривейл осознал, с каким чудовищем живет, было слишком поздно. Если он подаст на развод, она на весь мир ославит его импотентом. А такого унижения он не вынесет.

К счастью, у Кэролайн ушло минуты две, чтобы получить оргазм. Отдышавшись, она встала и промаршировала в душ, предоставив Джону сменить постельное белье. Ему не было нужды выполнять черную работу: Мерривейлы содержали небольшую армию слуг и горничных, убиравших особняк, больше похожий на дворец. Но Кэролайн настаивала, чтобы перестилал постель именно муж. Однажды, посчитав, что он неаккуратно заправил простыни, она разбила флакон с духами об его физиономию. Чтобы зашить рану, потребовалось шестнадцать швов – на левой щеке до сих пор остался шрам. Джон сказал Ленни, что на него напали хулиганы, и это, по его мнению, было не так уж далеко от истины.

Не будь Ленни, Джон покончил бы с собой много лет назад. Дружба Ленни, его искреннее теплое отношение, готовность пошутить, даже когда дела шли худо, были самыми важными в жизни Джона. Он существовал только ради работы в «Кворуме» и своих обязанностей, не ради денег или власти, которые они ему давали… нет. Он хотел, чтобы Ленни гордился им. Ленни Брукштайн был единственным, кто верил в Джона. Неуклюжий, застенчивый, физически непривлекательный, с рыжими волосами, бледной кожей и нескладной фигурой, Мерривейл никогда не был популярным. У него не было братьев и сестер, с которыми Джон мог бы поделиться своими неприятностями или отпраздновать скромные успехи. Даже родители разочаровались в нем. Конечно, вслух они ничего подобного не говорили. Да в этом и не было нужды. Джон чувствовал это, едва входил в комнату.

На свадьбе с Кэролайн Джон подслушал, как мать говорила одной из его теток:

– Конечно, мы с Фредом в полном восторге. Вот уж не думали, что Джон женится на такой умной привлекательной девушке. По правде говоря, мы вообще оставили всякую надежду на то, что он женится. То есть будем откровенны: он милый мальчик, но вряд ли похож на Кэри Гранта!

Тот факт, что собственная жена унижает его, больно ранил Джона. Но не удивлял. Люди презирали его всю жизнь. Ленни Брукштайн и его безмерное доверие были главной ценностью в жизни Джона. Он был обязан Ленни всем.

Конечно, Кэролайн так не считала. Ее зависть к Ленни и Грейс с годами только росла, и постепенно стала такой жгучей, что приходилось прилагать немало усилий, чтобы скрыть ее на людях. В беседах с глазу на глаз она называла Ленни стариком, а Грейс – стервой.

Но последнее время Кэролайн почти не давала себе труда притворяться. Ненависть была написана на ее лице. И поэтому события вроде вчерашнего бала становились тяжким испытанием для Джона. Его любовь к Ленни была преданной и огромной, но страх перед женой – еще большим. И Кэролайн отлично это знала.

За завтраком Джон пытался вести светскую беседу.

– Вчера мы собрали приличную сумму, особенно учитывая обстановку…

Кэролайн отпила кофе и не ответила.

– Ленни н-наверняка был доволен.

– Пятнадцать миллионов? – пренебрежительно рассмеялась Кэролайн. – Для старика это семечки! Он с таким же успехом мог выписать чек и покончить с этим. Но конечно, это означало бы, что придется обойтись без подхалимства! Все великие и прославленные твердят ему, какой он чудесный, благородный филантроп! И как же наша милая Грейс переживет, если ее снимок в тысячный раз не появится на страницах газет! Боже упаси!

Джон намазал тост маслом, избегая взгляда жены. Он по опыту знал, что гнев Кэролайн может вспыхнуть по любому поводу, а чаще – без повода. Одно неверное движение – и ярость обрушится на него.

Он снова проклял себя за трусость.

Почему он так ее боится?

Надеясь умаслить супругу, он промямлил:

– Кстати, Ленни пригласил нас в Нантакет на всю следующую неделю. Не волнуйся, я отказался.

– Какого черта?

– Я… я… полагал, что…

– Ты полагал?

Глаза Кэролайн от ярости едва не вылезли из орбит.

– Как ты посмел что-то полагать?

Джону показалось, что она собирается его ударить. К своему стыду, он услышал, как чашка дробно постукивает о блюдечко.

– Кто еще приглашен?

– Д-д-думаю, все. Престоны. С-сестры Грейс. Не знаю точно.

– Хочешь позволить Престону снова присосаться к Ленни и протиснуться на второе место в «Кворуме», отодвинув тебя? Господи, Джон! До чего же ты глуп!

Мерривейл открыл было рот, чтобы возразить, но тут же плотно сжал губы. В бизнесе дела ведут не так. Эндрю Престон даже не надеется занять должность Джона. И пытаться не станет! Не посмеет. Но какой смысл объяснять это Кэролайн?!

– Значит, ты хочешь поехать?

– Не хочу, Джон! Откровенно говоря, не могу придумать ничего хуже, чем торчать вместе с этой молоденькой дурочкой, женой Ленни, на каком-то Богом забытом острове, да еще целых семь дней! Но я поеду. И ты тоже!

Она величественно выплыла из комнаты.

После ее ухода Джон позволил себе слегка улыбнуться.

Он сделал это! Они – едут! На самом деле едут! Метод уговоров от обратного работал безукоризненно. Требовалось лишь немного хитрости. Вероятно, стоило бы применять его почаще?

Глава 3

Сенатор Джек Уорнер проснулся субботним утром в состоянии глубокого похмелья. Онор уже ушла на занятия йогой. Снизу, из игорной комнаты их идиллического дома в сельском стиле в округе Уэстчестер, доносились голоса дочерей. Бобби и Роуз, очевидно, сцепились не на жизнь, а на смерть.

Какого черта Илзе не следит за ними?

Новая няня-голландка делала фантастический минет, но в смысле ухода за детьми оставляла желать лучшего. Пока что Джек противился требованиям Онор уволить Илзе, но сегодня утром изменил свое мнение. Спокойное субботнее утро в постели стоило куда больше самого классного минета. В мире сенатора Джека Уорнера получить хороший минет было проще простого. А вот уединение и покой – бесценны.

Впервые Джек Уорнер осознал, что хочет стать президентом Соединенных Штатов, в три года. Это был август 1974-го. Его родители смотрели по телевизору отречение Ричарда Никсона.

– Что делает этот человек? – спросил маленький Джек у матери. Но ответил отец:

– Оставляет лучшую работу в мире, сынок. Он лгун и придурок.

Джек минуту-другую обдумывал сказанное.

– Если он придурок, как же сумел получить лучшую в мире работу?

– Хороший вопрос! – рассмеялся отец.

– Но кто теперь будет выполнять его работу?

– Почему ты спрашиваешь, Джеки?

Отец посадил малыша на колени и любовно взъерошил волосы.

– Сам хочешь на его место?

Да! Конечно, да! Если это лучшая работа в мире, значит, она ему нужна!

До сих пор путь Джека в Белый дом был прямее древка стрелы. Первый в своем классе в Андовере? Очко. Постоянная работа волонтером и на государственной службе? Очко. Учеба в Йеле, Гарвардская школа права, партнерство в престижной юридической фирме? Очко, очко, очко.

Два раза он стажировался, работая на избирательных кампаниях по выборам в сенат.

Джек Уорнер баллотировался в конгресс, выиграв место в двадцатом избирательном округе, в поразительно молодом возрасте – ему было двадцать девять.

Уорнер никогда не обзаводился друзьями, не соглашался на работу, не посещал вечеринку, не продумав все. Как это будет выглядеть в его послужном списке?

В тех редких случаях, когда он спал с совершенно неподходящей с точки зрения приличного общества девушкой, приходилось делать это подальше от любопытных глаз потенциальных избирателей. Но подобные отступления от правил были крайне редки. Джек всегда оказывался в нужное время в нужном месте, в компании нужных людей. Он знал, что его плюсы – внешность типичного американца, репутация порядочности и демонстрация очевидной доброты, которую он излучал без всяких усилий.

Как и все в жизни Джека Уорнера, женитьба на Онор Ноулз была тщательно спланированным политическим решением.

Как-то Фред Фаррел, ответственный за избирательную кампанию Джека, сообщил:

– Данные показывают, что многие считают тебя слишком молодым, чтобы заседать в сенате. Нам необходимо «состарить» твой имидж. Сделать более зрелым.

– И как? – раздраженно бросил Джек. – Отрастить бороду? Начать носить жилеты?

– Собственно говоря, борода – не такая плохая идея. Но на самом деле тебе нужно жениться. Конечно, незамужние женщины тебя обожают, но тебе лучше обзавестись семьей.

– Прекрасно. Приглашу Карен на уик-энд.

Карен была постоянной подружкой и первой серьезной влюбленностью Джека за последние десять месяцев. Единственная дочь в респектабельном семействе – отец Карен когда-то был руководителем аппарата в Белом доме. Кроме того, Карен была красивой, умной и доброй. И просто обожала Джека. Они даже поговаривали о том, что поженятся, когда Карен окончит колледж, а конгресс распустят на каникулы. Очевидно, этот прекрасный день настал.

Но Фред Фаррел почему-то нахмурился.

– Я не уверен, что Карен – лучший выбор. Конечно, милая девочка и все такое. Но в качестве твоей жены…

– Что в ней плохого? – вспыхнул Джек.

– Да ничего! Ничего личного, Джек. Но в идеале лично я предпочел бы кого-то менее наивного. С не слишком хорошеньким личиком. Красивая жена отпугнет избирательниц… Нужен кто-то повыше классом. И не повредит, если она будет богата.

– Но почему?

Фред Фаррел покачал головой.

– Нужно думать о будущем, дорогой мальчик. Полагаю, твои политические амбиции не ограничиваются сенатом?

– Разумеется, нет.

– Прекрасно. В таком случае начинай мыслить практично. Имеешь хоть какое-то представление, сколько нынче стоит президентская кампания?

Джек имел вполне ясное представление. Многие богатые люди теряли все в погоне за мечтой оказаться в Белом доме. Но жениться ради денег? Какой дурной тон!

– Послушай. У меня на примете есть девушка. Познакомься с ней. Обдумай все. Давить на тебя я не собираюсь.

Три месяца спустя конгрессмен Джек Уорнер преодолел свои предубеждения против брака по расчету и женился на известной светской тусовщице Онор Ноулз: событие, широко освещавшееся СМИ. В тот день, когда они отправились в свадебное путешествие, Карен Коннелли покончила с собой – перерезала вены в ванне. История не просочилась в прессу только благодаря всеобщему уважению к отцу девушки.

Для Онор Ноулз бурный роман с самым завидным женихом, неотразимым конгрессменом, был самым волнующим событием в ее жизни. С самого детства Онор чувствовала себя никому не нужной. Старшая сестра Констанс, любимица матери, считалась мозгом семьи. Младшая Грейс была ненаглядной для отца… пока тот был жив. Онор оставалась в стороне. И никого не волновало, что она тоже способная и не менее привлекательная, чем сестры. Пятое колесо в телеге. Певичка бэк-вокала, которую никто не замечает!

И вдруг такая неожиданность. Красивый молодой человек, и не абы кто, а сам Джек Уорнер, возможный будущий президент, выделил ее из всех остальных девушек!

Онор была в таком восторге, что ей в голову не пришло усомниться в мотивах Джека. Или удивиться быстроте, с которой он потащил ее к алтарю. Она скоро усвоила, что Джек все делает быстро. Он сделал предложение едва ли не на первом свидании. Не успела она предложение принять, он зарезервировал церковь. Не успели они вернуться из свадебного путешествия, он потребовал от нее ребенка.

– Что за спешка? – рассмеялась Онор, гладя белокурую голову мужа. Иногда ей хотелось ущипнуть себя, когда она просыпалась рядом с Джеком. Он был самим совершенством. Совершенством не только внешне, но и внутренне. Благородным, храбрым, порядочным. Он хотел сделать столько хорошего для Америки! – Мы только что поженились, – заметила она. – Неужели нельзя немного пожить для себя?

Но Джек был настойчив. Он хотел семью, причем прямо сейчас. Во время их медового месяца на Таити Онор сильно тревожилась. В первое же утро Джеку позвонили, и он так расстроился, что даже не пошел на сеанс дайвинга.

– Ты иди, а я должен работать, – коротко бросил он и весь остаток дня почти с ней не разговаривал. А ночью, во сне, звал какую-то Карен. Когда же утром молодая жена спросила, кто это, занял глухую оборону:

– Господи, Онор, теперь ты будешь допытываться, что я видел во сне?

После этой стычки Джек ушел в себя, был холоден и неприветлив, не говорил о том, что его беспокоит, избегал даже намека на близость. Он отказывался заниматься любовью. Но, вернувшись в Нью-Йорк, он, к невероятному облегчению Онор, оттаял и внезапно стал буквально набрасываться на нее в постели.

Наверное, он не хотел бы детей, если бы не любил, рассуждала она. И таким образом извиняется за Таити. И действительно, к чему ждать? Что может быть прекраснее маленькой копии Джека у нее на руках?

Их первая дочь Роберта родилась через девять месяцев. Еще через год на свет появилась ее сестра Роуз. К сожалению, Онор еще не успела восстановить форму после первых родов, когда забеременела Роуз. В результате, когда Джек повез ее в ресторан, она весила почти на пятьдесят фунтов больше, чем в день свадьбы.

– Почему бы тебе снова не начать бегать? – без обиняков спросил Джек, когда подали эскалопы. – Обратись к сестре и ее тренеру. Грейс выглядит просто фантастически. Должно быть, этот парень творит чудеса.

С таким же успехом он мог воткнуть иглу в глаз Онор.

Грейс! Вечно Грейс! Почему от этой Грейс нет спасения?!

Выходя замуж за Джека Уорнера, Онор впервые в жизни чувствовала себя звездой. Подрастая, Грейс неизменно отнимала у сестры первенство, и хуже всего – делала это ненамеренно. Стоило ей войти в комнату, и все жмурились, словно от яркого света, а Онор оставалась в тени.

Она честно пыталась задушить неприязнь и зависть. Знала, что Грейс любит ее, считает лучшей подругой.

И все же были моменты, когда Онор Ноулз мечтала о том, что с сестрой произойдет «несчастный случай». Представляла, как Грейс падает с брусьев и на полу, нелепо скорчившись, лежит изломанное, некогда идеальное тело. Или как ее выносят, обгоревшую и изуродованную, из покореженной машины.

Она стыдилась своих фантазий, но на душе становилось легче.

Выйдя замуж за Джека, Онор надеялась, что все позади. Теперь, когда она счастлива и знаменита, когда к ней пришла любовь, она сможет быть той старшей сестрой, о которой всегда мечтала Грейс.

Ничего подобного. По иронии судьбы именно Онор познакомила сестру с Ленни Брукштайном, одним из тех, кто финансировал избирательную кампанию Джека. Через две недели Грейс объявила, что они любят друг друга.

Сначала Онор решила, что сестра шутит, а когда поняла свою ошибку, почувствовала, как к горлу подкатила тошнотная волна.

– Но, Грейси, тебе всего восемнадцать! Он годится тебе в дедушки.

– Знаю. Это безумие! – залилась Грейс своим смехом, от которого мужчины таяли, как масло на сковороде. – Никогда не думала, что смогу испытывать к мужчине такие чувства, как к Ленни… но я ужасно счастлива, Онор! Честно! И Ленни тоже. Порадуйся за нас.

Но Онор буквально взбесилась.

Для Грейс недостаточно выйти за нормального, богатого инвестиционного банкира, как это сделала Конни. О нет! Красотка без усилий поймала самого известного в Нью-Йорке миллиардера! Краткий миг славы Онор Ноулз был позади. Пока она торчит дома, толстая, измученная, похожая на курицу-наседку, Грейс снова стала звездой, предметом зависти всего города. А теперь Джек, любимый муж, ставит ей в пример младшую сестру только потому, что она набрала несколько фунтов, рожая ему детей! Это невыносимо.

Тем не менее Онор все вынесла. Стоически и молча. Точно так же, как выносила полное равнодушие Джека к ней и детям, его эгоизм, ненасытные амбиции, а последнее время и измены. Она потеряла вес. Каждый набранный фунт.

Публика полагала, что сенатор Уорнер и его жена – идеальная пара. Онор не собиралась лишать их иллюзий. Ей оставалось только притворяться. И она притворялась. Нежно улыбалась Джеку, когда тот произносил речи. Давала журналам интервью, в которых делилась кулинарными рецептами, а также расписывала достоинства Джека как отца, мужа и хозяина дома. Разумеется, она знала, что единственное место приложения рук Джека – груди няньки, но была готова скорее умереть, чем рассказать об этом.

Так же ловко она скрывала ненависть к сестре. Внешне ничего не изменилось. Онор была близка и с Конни, и – особенно – с Грейс. Сестры вместе обедали дважды в неделю, не говоря уже о походах по магазинам и отдыхе в семейном кругу. Но под маской любящей сестры ненависть и зависть кипели раскаленной магмой.

Джек требовал, чтобы жена укрепляла связи с Брукштайнами.

– Это беспроигрышный вариант, дорогая. Проводи с Грейс побольше времени. Я знаю, как сильно ты ее любишь. А я буду почаще встречаться с Ленни. Если через четыре года он согласится финансировать мою избирательную кампанию, я обязательно окажусь в Белом доме.