Текст книги "Конг: Остров Черепа"

Глава третья

Там, где все прочие видели последствия войны, Билл Ранда видел лишь новые возможности.

На улицах Сайгона было шумно. Мопеды и мотороллеры шныряли в потоке еле ползущих автомобилей, оставляя за собой клубы выхлопа и эхо раздраженных гудков. Более крупный транспорт вяз в хаосе «пробок». Лица пассажиров за стеклами выглядели отрешенно, словно они уже смирились с тем, что никогда не доберутся туда, куда направлялись. Огни фар плясали по стенам домов. Сквозь уличный шум слышались громкие голоса, но, хотя некоторые из них казались криками ярости, Ранда понимал, что на самом деле здесь не тот случай. Просто-напросто обыкновенная уличная сцена. Сколь бы чужими ни выглядели здесь он и его спутник, Хьюстон Брукс, непрошеными гостями для местных они, пожалуй, не были.

Ранда указывал путь. Ему стукнуло пятьдесят – вдвое больше, чем Бруксу. В этом возрасте обретаешь уверенность в себе. К тому же, его уверенность зиждилась на знании. Он точно знал, что в этот вечер на этих улицах относительно безопасно, потому что заранее исследовал район и убедился, что это именно так. Он точно знал, куда направляется, так как не пожалел времени и загодя разузнал, где околачивается человек, которого нужно разыскать. Он всегда отличался тщательностью в предварительной подготовке, и это неизменно приносило хорошие плоды. Теперь же, благодаря этому обыкновению, он был как никогда близок к главному, самому желанному успеху в своей жизни.

Брукс шел следом, безмолвно – и совершенно естественно – признавая первенство Ранды.

Они свернули в переулок. Здесь было темнее и тише, неподвижный воздух наполнял тяжелый смрад. Из стороны в сторону в сумрак метнулись какие-то неясные тени. Видимо, собаки – учитывая размеры, Ранда надеялся, что не ошибается.

Они миновали группу вьетнамцев, бросавших о стену игральную кость и передававших деньги из рук в руки. Другого их непрестанная негромкая трескотня заставила бы понервничать, однако Ранда, напротив, почувствовал облегчение: она означала, что эти люди заняты игрой, а до них им дела нет. Двое-трое подняли было на них с Бруксом взгляды, но тут же отвернулись. Угрозы Ранда не ощущал.

Чуть дальше по переулку располагался игорный притон, куда направлялся Ранда. Вход заслонял вышибала – вьетнамец огромного роста.

Брукс брезгливо глянул из стороны в сторону, будто поблизости чем-то воняло. В переулке и вправду воняло, но Ранда почти не замечал этого.

– Нам точно так уж нужен этот тип? – спросил Брукс.

– Может, нас проведет по джунглям твой йельский диплом? – спросил Ранда в ответ, не удостоив молодого человека и взглядом. – К тому же мой отец всегда говорил: не смотри, где мужик пьет. Смотри, как выпивку держит.

Подойдя к великану-вышибале, Ранда заговорил с ним. Вьетнамским (одним из семи известных ему языков) он владел в совершенстве. Еще один пример тщательной подготовки.

Поразмыслив немного, вышибала кивнул и распахнул дверь. Ранда оглянулся. Брукс, не понявший ни слова из того, что он сказал, был впечатлен. Делиться с ним информацией Ранда не собирался: молодым вообще вредно позволять расслабляться.

Интерьер притона вполне соответствовал фасаду – внутри оказалось сумрачно, грязно, дымно и шумно. Крики, смех, перебранки, тосты… «Блюдом дня» служили кости и карты. По залу было расставлено несколько карточных столов, кости метали на стойке бара, а то и прямо на полу. Казалось, каждый дюйм свободного пространства был занят мужчинами и женщинами, охваченными игорным азартом. Как Ранда и ожидал, среди вьетнамцев то тут, то там виднелись и немногочисленные европейцы. Деньги есть деньги – неважно, какого цвета рука, бросающая их на кон.

Ранда двинулся к стойке. Брукс неохотно потащился следом. Несколько человек проводили их взглядами, но никакого интереса к ним не проявили. Протолкавшись к стойке, Ранда кивнул бармену – судя по хозяйской манере, он был и владельцем этого заведения.

– Ищу Конрада, – сказал он, выложив на стойку пятидолларовую купюру и прихлопнув ее ладонью.

Сделав паузу, Билл выжидающе побарабанил пальцами по стойке. Коротко глянув вниз, бармен уставился сквозь него. Ранда приподнял ладонь и выронил на стойку еще пятерку, которую держал сложенной между средним и безымянным пальцами.

Бармен удовлетворенно крякнул и кивнул в дальний угол большого зала с низким потолком.

– Бильярд, – сообщил он.

– Верно.

Оставив деньги на стойке, Ранда двинулся в глубину зала. Там, в дальнем углу, почти незаметный среди гвалта и табачного дыма, стоял бильярдный стол, тускло освещенный свисавшей с потолка лампочкой без абажура. Вокруг стола, наблюдая за игрой, толпились около десятка человек.

Один из них и был тем самым Джеймсом Конрадом, которого разыскивал Ранда. Возможно, он предпочитал заведения столь низкого пошиба, чтобы не привлекать к себе внимания, однако и здесь сильно выделялся из толпы цветом кожи и военной выправкой. Он был худощав и невзрачен – особенно по сравнению с некоторыми из собравшихся у бильярдного стола, – но взгляд его говорил о многом.

– Это он? – спросил Брукс.

Ранда не удостоил товарища ответом. Конечно же, это был он.

Словно подтверждая этот факт, Конрад завершил партию, загнав в лузу черный шар, потом выпрямился, потянулся и опустил руку на стопку купюр, лежавшую на бортике.

Но его противник не спешил сдаваться. Огромный вьетнамец с маху опустил ладонь поверх руки Конрада и навис над ним – едва ли не нос к носу.

– Ты сжульничал! – заявил он. – Деньги – мои!

Кто-то другой попробовал бы затеять спор. Некоторые дали бы слабину и попытались сгладить возникшее напряжение – возможно, предложив соглашение, выгодное обеим сторонам. Однако ни вежливость, ни споры не изменили бы ситуацию: угрожающий вид здоровяка-вьетнамца и внезапное напряжение зрителей не укрылось даже от Ранды.

А уж тем более – от Конрада.

Конрад резко крутанул кий, и его толстый конец ударил в лоб громилы. Тот вскрикнул и вскинул руки, но даже не успел прижать ладони к ушибленному месту: обратным движением кия Конрад ткнул его в глаз. Отпрянув назад, здоровяк споткнулся о высокий табурет у стойки и врезался в нее спиной. На пол посыпались бутылки, зазвенело разбитое стекло. Несколько человек проворно отскочили в стороны.

Один из дружков громилы зашел Конраду за спину, занося бутылку над его головой. Не оборачиваясь, Конрад перехватил кий двумя руками и еще раз взмахнул им – снизу вверх и назад. Толстый конец кия ударил нападавшего между ног. Тот резко выдохнул, выронил бутылку, схватился за пострадавшие яйца и сложился пополам. Подняв ногу, Конрад уперся подошвой в его голову и с силой толкнул. Перевернувшись через голову, нападавший отлетел к стене, сполз на пол и замер.

Конрад держался совершенно спокойно. Опустив кий, но держа его наготове, он взглянул через стол на остальных зрителей. На миг Ранде удалось поймать его взгляд, но глаза Конрада тут же скользнули в сторону в поисках новых вероятных противников. Приглашение было – очевиднее некуда, но никто не спешил им воспользоваться, и Конрад потянулся к купюрам, разлетевшимся по сукну бильярдного стола. Ранда быстро сунул руку в карман и бросил на стол свернутую в рулон пачку денег. Прокатившись по столу, она легонько ткнулась в руку Конрада.

«Он опасен, – подумал Ранда. – Ему не в новинку убивать. Все это очевидно. Но что, если он не желает никого видеть и не любит, когда его узнают?» Он не на шутку опасался, что его тоже ждет удар кием, однако попробовать стоило.

И деньги, несомненно, привлекли внимание отставного солдата.

– Не могли бы вы уделить нам немного времени? – спросил Ранда.

– Я занят.

Ранда оглядел бар. Внезапная драка почти не привлекла внимания – музыка вновь играла вовсю, гул голосов, стук костей и шелест карт наполнил атмосферу, словно дым.

– Чем же? – спросил Брукс.

Конрад, не торопясь, собрал свой выигрыш.

– Вот этим. Их нужно потратить.

– Там, откуда появились эти, есть еще, – заметил Ранда, кивнув на свернутую рулончиком пачку денег, все еще лежавшую на столе.

Конрад взглянул на него, перевел взгляд на Брукса, снова посмотрел на Ранду и убрал пачку в карман.

– О’кей. Я вас слушаю. Но вам придется выпить со мной.

– Здесь подают приличный виски? – спросил Ранда.

Конрад улыбнулся.

– Нет.

Кивнув в сторону столика в углу, он махнул рукой бармену и перешагнул через недавнего противника, все еще лежавшего на полу и державшегося за яйца.

«Настало время заинтересовать его», – подумал Ранда. Воистину, перед лицом всей этой мрачной, убогой реальности то, что он собирался сказать, должно было выглядеть волшебной сказкой.

* * *

Конрад долго разглядывал их обоих. Он оказался прав, приличного виски здесь не подавали, но это не помешало ему прикончить треть бутылки, пока Ранда с Бруксом объясняли, зачем они здесь и для чего им нужен он. Ранда объяснил, что их экспедиция преследует научные цели, не вдаваясь в экстравагантные подробности наподобие гипотезы полой Земли и того, что сенатор Уиллис называл «дурацкой охотой на монстров». Он сильно опасался, что Конраду хватит малейшего повода, чтобы ответить отказом, – этот человек явно намного сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Да, любит деньги, любит выпить, но это вовсе не все, далеко не все. И что там у него на уме, этого Ранда пока что не мог себе даже представить, но надеялся, что на это еще будет время.

Чувствовалось, что Брукс лихорадочно думает, что бы еще сказать, чем бы еще увлечь Конрада, но все, что можно, было уже использовано. Включая перекочевавшую в карман Конрада пачку денег.

Оглядев их обоих поверх бокала с виски, Конрад вдруг расплылся в широкой улыбке.

– Вы и дня не выдержите, – сказал он.

– Что? – переспросил Брукс.

Он тоже пил, но в силу юного возраста, да и просто с непривычки, мог очень быстро опьянеть. Ранда всерьез опасался, как бы парень не сболтнул чего-нибудь о настоящей цели их экспедиции. Для этого было еще рано. Это наверняка не привлекло, а оттолкнуло бы Конрада. Он явно прагматик, а цели исследований «Монарха» вряд ли покажутся рациональными человеку со стороны…

– Значит, «нетронутое биологическое разнообразие»? – продолжал Конрад. – Это просто красивое выражение, означающее «необитаемые земли». Дожди, жара, грязь, разносящие заразу мухи и москиты… Укрыться практически негде, питание по минимальной норме, пополнить припасы негде… Допустим, от малярии запасетесь акрихином, а другие бактерии? Особенно те, о которых мы ничего не знаем? – Опустошив свой стакан, он дотянулся до бутылки и налил себе еще. – И это мы еще не дошли до всех тех тварей, которые непременно пожелают сожрать вас живьем.

Ранда поставил свой бокал на стол и подтолкнул его к Конраду. Тот налил ему виски еще на два пальца.

– Прогресс в переговорах налицо, – сказал Ранда.

В выложенном на стол конверте были еще деньги. Первая пачка предназначалась лишь для привлечения внимания Конрада, а в конверте лежало в десять раз больше. Конрад и не прикоснулся к нему, однако конверт лежал посреди стола, словно просьба и вместе с тем обещание. «На эти деньги он сможет хоть купаться в дрянном виски», – подумал Ранда, выкладывая конверт на стол, но тут же обругал себя за эту мысль. Возможно, образ Конрада – пьяницы, темной личности, завсегдатая злачных мест – и был абсолютно точен, на самом деле не имел ничего общего с реальностью. Скорее всего, с окончанием войны он перешел в режим ожидания и просто ждет, что будет дальше.

А может, и вовсе не хочет ничего ждать.

– Мы заплатим вдвое, – сказал Ранда.

– Втрое, – сказал Конрад. – Плюс премиальные, если все вернутся назад.

– Если все… – Брукс посмотрел на Ранду широко раскрытыми глазами. – Заплатите ему! То есть… То есть, я считаю, что мы должны предложить мистеру Конраду достойную компенсацию за его мастерство.

Ранда поднял свой бокал.

– За достойную прибыль в мирное время, – сказал он.

Конрад присоединился к его тосту и поднес бокал к губам.

– Еще вопрос, – сказал он. – Вы явились сюда искать следопыта.

Ранда кивнул. Брукс замер, едва коснувшись губами края бокала.

– Так чьи же следы мне предстоит искать?

– Мистер Конрад, – начал Брукс, отставив нетронутый бокал. Ранда был рад: то, что Брукс почти не пьет, говорило о многом. Может, он еще молод и зелен, однако уже понимает, как важно не терять головы. – Это вся информация, которой мы располагаем, понимаете? Карт этой местности не существует. Насколько нам известно, прежде там никто не бывал, а если и бывал, то не сумел составить карту и вернуться с ней обратно. Поэтому нашей экспедиции и требуется такой специалист, как вы, обладающий уникальным опытом работы в джунглях.

– Мы ведь всего-навсего кабинетные ученые, – добавил Ранда. – Нам нужен опытный человек – на случай, если что-то пойдет не так.

– Если что-то пойдет не так… – задумчиво проговорил Конрад. – Верно.

Сделав еще глоток, он грохнул бокалом о стол.

«Дело сделано», – подумал Ранда. Теперь он мог бы облегченно вздохнуть: экспедиция стала еще на шаг ближе. Но радость омрачали мысли об истинных причинах, в силу которых им был нужен этот человек. Он был не только следопытом, но и превосходным бойцом, убийцей. Он прекрасно знал джунгли, но не имел ни малейшего представления о том, что может ожидать их на этом острове.

Обманывать было очень неприятно, но пока что иначе не получалось. Со временем он посвятит Конрада в истинные цели экспедиции. Оставалось лишь надеяться, что он успеет сделать это до появления первой реальной опасности.

В сравнении с теми местами, куда им предстояло отправиться, этот грязный и дымный бар внезапно показался ему сущим раем земным.

Глава четвертая

Взглянув в глаза перепуганной девочки, Мейсон Уивер пожалела о том, что не слепа. На фотоснимках все выглядело намного ярче, чем в жизни. Она помнила, как увидела эту девочку, стоявшую на фоне развалин разнесенной бомбежками деревни и смотревшую на нее. Ей стало тоскливо, она сделал снимок и двинулась дальше. То был всего лишь миг среди многих других, таких же ужасных мгновений, и через несколько минут девочка исчезла из ее памяти.

Теперь, глядя на изображение, проступающее на фотобумаге в кювете с проявителем, в свете красного фонаря, Уивер понимала, что этот кадр способен тронуть сердца целых народов.

«Конечно, ты не звала меня к себе в гости, – думала она, глядя в глаза девочки. – И совсем не обрадуешься, если узнаешь о существовании этого фото». Все это она видела во взгляде девочки, и прекрасно понимала ее, потому что и сама думала и чувствовала то же самое.

Все, чего Уивер хотелось от жизни, – это держаться в тени, поэтому большую часть своей жизни она пряталась за фотокамерой.

Наверное, причиной всему этому послужил отец. Она редко размышляла о прошлом, но в минуты воспоминаний на нее накатывало… нет, не злость, не сожаление, скорее – вязкая, тягучая тоска. Отец был добрым человеком, но, при всей своей доброте, неизменно – с детства и до самого начала взрослой жизни – ухитрялся вызывать у юной Уивер тревожное чувство уязвимости, незащищенности. Он всегда желал своей единственной дочери самого лучшего. Ничто и никогда не было достаточно хорошим для нее – включая и то, что делала она сама, и то, что делали те, кто ее окружал. Если она плохо справлялась с контрольной в школе, отец винил в этом школу, но в его тоне она всегда чувствовала невысказанный упрек в собственный адрес – неважно, реальный или воображаемый. В стремлении создать из дочери женщину своей мечты он забыл учесть хоть какие-нибудь ее собственные желания. То была настоящая диктатура, пусть он и желал ей только добра, и, когда Уивер доросла до понимания и осознания всего вреда, который может нанести ей его родительская власть, было поздно. Весь возможный вред уже был нанесен.

Отец умер, когда ей исполнилось шестнадцать, и она сразу же почувствовала себя невидимкой, таким же бесплотным духом у его смертного одра, как и он сам, витающим из комнаты в комнату, но не замечаемым никем из собравшихся на поминальное бдение. Мать сутки напролет простояла у плиты, готовя бесчисленные чашки кофе для скорбящих, а ни братьев, ни сестер у Уивер не было. Поэтому она просто бродила в одиночестве по дому, словно в непрестанных поисках чего-то неуловимого – может, какой-то вещи, а может, места, – нигде не находя покоя и уюта.

Через полгода она отправилась в колледж, покинув родной дом, и с тех пор возвращалась туда лишь изредка – и то ненадолго. И все это время, по сей день, искала эту вещь, это место. И только глядя на мир через объектив камеры, чувствовала, что вот-вот найдет.

Уивер слегка пошевелила фотографию в кювете, выжидая, когда ее пора будет вынуть.

Зазвонил телефон на стене. Она ждала звонка весь день, и более неподходящего момента придумать было невозможно. Если передержать снимок в проявителе, он будет безнадежно испорчен, а она уже понимала, что это – один из лучших кадров за всю ее жизнь.

– Ну давай же, давай, – пробормотала она, легонько полоща фото в кювете.

Телефон едва не лопался от нетерпения.

Едва подошло время, она выхватила снимок из кюветы, бросила в другую – с водой – и сорвала трубку с аппарата.

– Уивер!

– Мейсон, это Джерри.

Сердце Уивер замерло. Именно этого звонка она и ждала! Джерри работал военным корреспондентом сразу от нескольких европейских служб новостей, но поиском сюжетов его таланты отнюдь не ограничивались. Джерри мог достать или разузнать все, что угодно, а потому быстро сделался чем-то вроде палочки-выручалочки для всей журналистской братии Дальнего Востока. Он организовывал интервью с генералами, договаривался о включении репортеров в полевые группы войск специального назначения, добывал информацию у работников посольства, всегда был в курсе, где и когда последует то или иное официальное сообщение, и знал все ходы-выходы в военных и политических кругах, как никто другой. У него было множество связей – как на самом верху, так и в самом низу, и Джерри часто шутил, что у него очень много должников. Вопрос, чем он помог всем этим людям, оставался открытым. Любые разговоры о его прежней жизни, о том, что он делал до того, как появиться здесь, неизменно заходили в тупик. Уивер думала, что он был замешан в чем-то секретном, а то и вовсе – противозаконном, но на это ей было плевать. Плохой ли, хороший – Джерри был человеком бесспорно полезным.

Она пыталась сдержать нетерпение, но едва Джерри начал расспрашивать, удачной ли вышла прошлая командировка, повезло ли с погодой, слышала ли она новости о том-то и о сем-то, ей очень захотелось вцепиться ему в глотку.

– Эй, Джерри, говори, не тяни, о’кей?

– О’кей, – согласился тот. Однако этот сукин сын не отказал себе в удовольствии сделать небольшую паузу, прежде чем перешел к делу. – Ты едешь.

– Правда? О господи! Спасибо, Джерри!

Прижав трубку ухом к плечу, Мейсон вновь взяла пинцет и переместила снимок в кювету с закрепителем.

– Слушай подробности.

– Секунду, я только ручку возьму! – Отыскав ручку, она оглядела захламленный стол в поисках чистого листа бумаги, не нашла ничего подходящего и решила писать прямо на тыльной стороне ладони. – О’кей, давай!

– Судно называется «Афина», отплывает из Бангкока завтра в восемнадцать ноль-ноль.

– Записала. Без шуток, Джерри, я у тебя в долгу.

Бросив ручку на стол, она вынула снимок из закрепителя и повесила сушиться. Девочка со снимка глядела прямо на нее. «Где же ты сейчас?» – подумала Уивер, от души надеясь, что с девочкой все в порядке. Она всегда чувствовала себя в ответе за свои снимки, хотя – вот странность! – не за тех, кто на них изображен. Ее делом было – запечатлеть изображение на пленке и опубликовать, чтобы те, кто увидит ее фото, поняли проблему и решили ее. Странно, отчего беда этой девочки так потрясла Уивер сейчас? Наверное, все дело в глазах…

Вот в такие минуты и понимаешь всю силу фотографического искусства!

– Отчего ты считаешь, будто в этой экспедиции есть что-то особенное? – спросил Джерри.

– Что? А-а. Джерри, когда три источника повторяют тебе одно и то же, слово в слово, можно точно сказать, что они врут.

– Не могут же все на свете врать, – возразил Джерри.

Чувствуя улыбку в его тоне, Уивер подумала: «Лжец лжеца видит издалека»…

– И еще одно, – продолжала она. Взгляд девочки с фото сделался одобряющим. – Кое-что, о чем все молчат. Это не просто научно-исследовательская экспедиция, и снимать там придется вовсе не только пейзажи.

– Ты осторожнее там, – сказал Джерри.

– Ты же меня знаешь.

– Ага. Знаю. Вот поэтому – осторожнее там.

Он повесил трубку. Уивер, приблизив руку к красному фонарю, еще раз перечла записанное.

Пора было собирать вещи.