Текст книги "Конг: Остров Черепа"

Собравшиеся тревожно зашептались. Взглянув через зал, Конрад встретился взглядом с Уивер. Одарив его холодной улыбкой, она отвернулась. Казалось, она не разделяла всеобщего беспокойства, и Конрад понимал, отчего: видимо, она еще не поняла, к чему идет дело.

Впрочем, всей подоплеки этой экспедиции, похоже, еще не знал никто.

Глава седьмая

Разжившись выпивкой у барной стойки, Ранда опустился на табурет рядом с Нивсом и прочими из его группы. Что ж, на этом судне хотя бы имелся офицерский салон. На этот рейс он был зарезервирован для пассажиров – члены команды не допускались. Ранда думал, что Паккард явится один – ну, может, приведет с собой майора Чепмена, но полковника, похоже, вполне устраивало, что здесь же выпивают и его бойцы. Ранда против этого тоже не возражал – их присутствие сообщало салону атмосферу непринужденности, столь необходимую сейчас всей экспедиции.

Однако в данный момент он пришел сюда не ради отдыха, и Нивс это понимал. Он был здесь, потому что на корабль проник посторонний, а это могло поставить под угрозу все его скрупулезное планирование. Вся тщательно соблюдавшаяся секретность могла полететь к чертям.

– Ну? – спросил Ранда.

Нивс прекрасно понял, о чем речь.

– Послушай, Билл… Выходит так, что тот тип, которого мы наняли, отказался в последний момент. Я сам узнал об этом только сейчас.

– Кандидатура не рассмотрена. Личные данные не проверены.

– Ну и что? Не понимаю, в чем проблема, – возразил Нивс. – Согласно нашим стандартным процедурам, в подобных экспедициях должен быть штатный фотограф.

Ранда тяжело вздохнул, стараясь сдержать злость. Внезапное появление этой Уивер могло испортить все. Чим, можно сказать, был у него в кармане, и потому на него можно было положиться – насколько вообще можно полагаться на журналистов. А эта женщина не зависела от него ни в чем. В конце концов, это была его экспедиция, и «темная лошадка» среди своих ему совсем не нравилась.

– Послужной список у нее впечатляющий, – заметила Сан.

– Мне плевать, что там у нее впечатляющее, она – журналист! – с досадой сказал Ранда.

При этих словах Сан с Нивсом уставились на нечто за его плечом, и Ранда понял, что Уивер стоит прямо за его спиной. Но и на это ему было плевать. Он был достаточно толстокож, чтобы стесняться подобных социальных ляпсусов. Но все же он изобразил на лице улыбку, встал и развернулся.

– А, мисс Уивер! Билл Ранда, начальник экспедиции. Рад видеть вас в наших рядах.

– Так из какого вы правительственного учреждения? – спросила она в ответ. Вот так. Ни преамбул, ни даже «здрасьте». Прямо к делу. – Я не разобрала аббревиатуру.

– А я ее и не называл, – ответил Ранда, убирая с лица улыбку. – Мы – исследователи. Так сказать, первооткрыватели.

– Первооткрыватели… – Уивер оглядела собравшихся, точно фотографируя их невооруженным глазом. Вполне вероятно, что и в прошлом большинства из них она загодя озаботилась покопаться. – Я думала, что это кончилось в эпоху пионеров[26]26
  Американские пионеры – люди, которые в разные периоды истории США, особенно в XVIII веке и в первой половине XIX века, переселялись на запад, заселяя новые территории.


[Закрыть]. С тех пор идеалы Явного предначертания[27]27
  Явное предначертание или Предопределение Судьбы (англ. Manifest Destiny) – крылатое выражение, которое используется для оправдания американского экспансионизма.


[Закрыть] сильно упали в цене.

– Да, наш век – век цинизма, – абсолютно искренне заметил Ранда.

– Знаете, как тонко можно настроить внутренний фуфлометр за пять лет участия в военных пресс-конференциях?

– Послушайте, мисс…

– Мисс Уивер.

– Да, верно. Мисс Уивер. Неужели европейцы пускались в плавания по неизведанным морям ради золота? Или все же их сильнее влекла вперед тайна и жажда знаний?

– Ради золота, я уверен, – ответил за нее Конрад, стоявший у стойки неподалеку.

Подняв кружку с пивом, он лихо опорожнил ее и двинулся к выходу. Уивер проводила его взглядом. Ранде очень хотелось схватить следопыта за плечо, развернуть к себе и как следует отчитать. Однако он помнил о том, на что способен этот человек – за это он его и нанял, – и последнее, чего бы ему хотелось, это разозлить его. Если после высадки на остров все пойдет наперекосяк, то такого человека, как Конрад, следовало иметь на своей стороне.

К беседе – самим фактом своего присутствия – присоединился Паккард, подошедший к бару налить себе еще виски.

– Вы знакомы с мисс Уивер, полковник? – поинтересовался Ранда.

– Я знаком с ее работой, – ответил старый солдат, ни на йоту не меняясь в лице. – И мне она не нравится.

Единым духом прикончив свой виски, Паккард коснулся виска двумя пальцами и покинул салон.

– Замечательную вы собрали экспедиционную партию, – негромко сказала Уивер, склонившись к уху Ранды.

Подойдя к бару, она налила себе выпить.

* * *

В море Конраду нравилось. Порой казалось, будто, поднявшись на борт корабля, он оставляет позади все, сделанное в прошлом, а плавание обещает новые горизонты, новую жизнь впереди. А фосфорическое мерцание кильватерной струи за кормой оставалось позади, точно обломки прошлых дел.

Вот и сейчас в кильватерном следе ему привиделось лицо маленькой Дженни. Он часто видел ее лицо.

Да, потребовалось очень много времени, но Конрад вполне примирился со своей жизнью. Он сам выбирал себе путь, и даже если приходилось убивать, то убивал лишь тогда, когда это было необходимо. Когда, если не убьешь, будешь убит сам или подвергнешь риску жизни других. Он много раз убивал в бою. Одного прикончил во сне. Еще одну сжег в машине – живьем. Но этих и людьми назвать было сложно. Нелюди это были, иначе и не скажешь…

Он всегда делал выбор сам и неплохо уживался с ним. Промахнулся только раз, и его промах стоил малышке Дженни жизни, а ему потребовались годы, чтобы научиться мириться с этим. Может, это и эгоизм, или даже трусость, но он мало-помалу признал, что его вины тут не было. Просто – не в силах ведь он спасти всех до единого. И всякий раз, вспоминая ее лицо и печальный голос, он старался заменить эти воспоминания голосами и лицами тех, кого смог спасти. Сбитые летчики, оставленные на поле боя солдаты, штатские неумехи, влипшие в ситуации, намного превышавшие их скромные способности… Множество тех, кто неизбежно погиб бы, если бы не он, до сих пор были живы и здоровы. А его, точно в насмешку, мучили, не давая покоя, не те жизни, которые он отнял, а та единственная, которую отнял не он.

Однако сейчас, на борту корабля, плывшего через безбрежный простор Тихого океана к новому неведомому будущему, ему было хорошо – пусть даже его обманывали.

* * *

Разведка, затеянная Конрадом, чтобы раскрыть обман, тоже подняла настроение.

В трюме, против ожиданий, оказалось не так уж темно. Здесь горели несколько небольших лампочек, и это вполне позволяло отыскивать путь среди штабелей коробок, ящиков и мешков с припасами и снаряжением. Часовых видно не было, однако Конрад двигался тихо и скрытно – просто так, на всякий случай. Камер наблюдения в трюме тоже не было, в этом он уже убедился. К безопасности на борту вообще отнеслись наплевательски, и это внушало надежды. Может, им просто нечего скрывать? Но в этом Конрад сомневался. Скорее, тот, кто хранил секреты, просто не подумал, что кому-нибудь придет в голову разгадывать их самостоятельно.

Укрывшись за штабелем ящиков, он осветил их зажигалкой. На прочных деревянных стенках имелась надпись «Монарх». Конрад перешел к соседнему штабелю и прочел нацарапанное маркером на боку одной из коробок: «Сейсмические заряды». На другой было написано «Осторожно! Взрывчатые вещества».

Конрад погасил зажигалку.

– «На случай, если что-то пойдет не так»… – прошептал он.

Взрывчатка? Может, они в самом деле собираются искать полезные ископаемые? Происходящее нравилось ему все меньше и меньше, но вскрывать коробки не стоило: это означало оставить следы.

В данный момент лучше всего было оставить все как есть и посмотреть, что будет дальше. В конце концов, заплатили ему очень неплохо.

Услышав щелчок за спиной, он резко обернулся. Сзади, направив на него камеру, стояла Уивер. Шагнув вбок, она поправила резкость, еще раз щелкнула затвором и опустила камеру.

– Экспедиция с каждой милей все интереснее и интереснее, – сказала журналистка.

– Что вы здесь делаете? – спросил Конрад. Она застала его врасплох, и это ему не понравилось. Он явно утратил бдительность.

– Я могла бы задать вам тот же вопрос.

– Лично я просто убиваю время, – ответил он.

– Вот и я тоже. – Направив камеру на ящики за его спиной, она сделала еще один снимок. – Зачем геологам и картографам может потребоваться взрывчатка?

– Вы плохо слушали учителя, – пояснил Конрад. – Сейсмические заряды предназначены для сейсморазведки. И прочих геологических исследований.

– Вы сами-то в это верите?

Развернув камеру, она еще раз сфотографировала Конрада – просто, как бы между делом. Фотоаппарат словно был частью ее тела, служащей для общения с людьми, а может, и чем-то вроде щита. Даже во время совещания он висел на шее Уивер, хотя снимков она там не делала.

– Я ведь не геолог, – сказал он.

– Не нужно быть геологом, чтобы понять, чем все это пахнет.

Уивер оглядела трюм, точно раздумывая, что снимать дальше. Корабль качался на волнах, корпус его скрипел, звуки доносились отовсюду, и Конрад вполглаза наблюдал, не идет ли кто проверять груз. Если их застанут в трюме, придется столкнуться с истинными целями экспедиции намного раньше, чем он будет готов к этому. А кто бы ни заправлял этим представлением – Ранда ли, Паккард, – на поверхности лежало далеко не все.

– Что еще может сказать журналист в погоне за сенсацией… Кто нанял вас в эту экспедицию?

– Нивс. Парень из группы «Ландсата».

Сделав шаг вперед, Уивер смерила Конрада взглядом. Взглядом фоторепортера. «Интересно, что она увидела? – подумал Конрад. – Какие сделала выводы?»

– Вы уже были знакомы с полковником Паккардом? – спросила она.

– Ага.

– Он здорово обижен на судьбу.

– Он герой войны, имеет множество наград. И он здесь вместе со всем своим подразделением… Значит, для вас съемки картографической экспедиции – вроде понижения? У меня создалось впечатление, что вам доводилось бывать в бою.

– Я сама напросилась на эту работу, – сказала она. – Казалось бы, война окончена – откуда такой внезапный интерес к какому-то острову на задворках Тихого океана? Зачем военные вертолеты, пулеметы, взрывчатка? Здесь же повсюду – следы грязных лап Пентагона.

– А вы хотите всех разоблачить и получить Пулитцеровскую премию[28]28
  Пулитцеровская премия (англ. Pulitzer Prize) – одна из наиболее престижных наград США в области литературы, журналистики, музыки и театра.


[Закрыть]?

– Сидя дома, много не наснимаешь, – ответила она. Теперь они стояли совсем близко, и Конраду казалось, что здесь, в трюме, сейчас происходит самый важный разговор на борту. – Один снимок в нужном месте в нужное время может изменить все. Он может повлиять на общественное мнение.

– И принести вам Пулитцеровскую премию.

Уивер улыбнулась:

– А вы что скажете? Каким образом здесь оказалась легенда британского спецназа?

«Ну да, конечно, – подумал Конрад. – Конечно, ей известно, кто я такой». Он подозревал это и раньше. Более того – вероятно, она нарочно выследила его, чтобы завести этот разговор. Мысль о том, что он мог не заметить слежки, не радовала, но ей, наверное, не впервой. Она относилась к своей работе так же серьезно, как и он – к своей, и это было достойно уважения. Кроме того, он был абсолютно уверен, что они на одной стороне – какой бы эта сторона ни была.

– Вы знаете обо мне больше, чем я о вас, – заметил он.

– Я – журналист, капитан Конрад, и вопросы задаю я.

– Просто Конрад. Я в отставке.

– Да уж, похоже на то.

Он молча пожал плечами.

– Итак, когда я задаю вопросы, на них чаще всего отвечают. Хоть и не обязательно правду.

Уивер выжидающе уставилась на него. Конрад огляделся, прислушался – в трюме никого не было.

– Мне предложили деньги, – сказал он.

– Правда? Всего-то?

– Много денег, – объяснил Конрад, видя ее изумленно поднятые брови. – А мои доходы более чем скромны.

– Вы не похожи на наемника, – сказала она.

– А вы не похожи на военного фоторепортера.

– Я – антивоенный фоторепортер.

Эти слова удивили Конрада. От тех журналистов, с которыми ему доводилось встречаться, он ничего подобного не слышал. Он раскрыл было рот, чтобы задать еще вопрос, но тут издали донесся негромкий звук шагов.

Конрад с Уивер пригнулись и укрылись в узком проходе между штабелями ящиков. Она оказалась так близко, что он мог различить тонкий аромат духов и слабый запах пота. Чувствовалось, что у нее к нему немало вопросов, и на него она тоже действовала интригующе. Эта женщина приложила немало сил, чтобы попасть в эту экспедицию, и уже выяснила намного больше, чем он. Придется постараться, чтобы не отстать.

Прячась в тени, Конрад осторожно выглянул из-за ящиков и увидел двух солдат. Они вели себя как ни в чем не бывало – болтали, смеялись… Один из них взял из штабеля небольшую коробку, и оба, быстро оглядевшись вокруг, удалились.

– Ушли? – спросила Уивер.

– Ага. Не волнуйтесь. Мы просто убиваем время.

Уивер усмехнулась и тоже двинулась к выходу. Держась в тени, она прошла через трюм и исчезла за противоположной дверью.

Глава восьмая

– А я думал, что давно к этому привык…

Плавание оказалось сущим праздником. Солнца Миллсу хватало и во Вьетнаме, но загорать, лежа рядом с вертолетом, в постоянном ожидании команды на взлет и отправки навстречу возможной гибели, – это совсем не то.

Здесь-то – прямо курорт…

«Небесные Дьяволы» расположились на палубе «Афины» со всеми удобствами. Скинув рубашки, Миллс, Коул и Релес играли в карты и попивали пиво – Сливко, казалось, мог раздобыть его где угодно. Релес поднял ставку до десятки, а Миллс уже давно убедился на собственной шкуре, что играть с Коулом в покер – дело гиблое. Этот парень как будто отроду не менялся в лице. Может, и улыбнулся разок в жизни, но вряд ли кто смог бы припомнить, когда и при каких обстоятельствах. Пожалуй, и его родная мать сказать затруднилась бы.

Уивер фотографировала солдат за игрой. Те делали вид, будто не замечают ее, но Миллс ясно видел, как ребята поджимают брюхо и напрягают мускулы, стоит камере повернуться в их сторону. Девица, конечно, огонь – с этим были согласны все. Про себя же Миллс подозревал, что, случись ей драться с любым из них, она и тут сумеет себя показать. Чтобы всю войну проработать военным корреспондентом, журналистка вроде нее должна быть твердой, как гвоздь, и вдвое острее. И она уже показала, что на всякую хренотень не купится.

А еще Миллс заметил, что она часто сидит, уткнувшись лицом в камеру, даже когда вроде бы ничего не снимает. Странно. В этой операции вообще была уйма странного.

– А, чтоб тебя!.. – воскликнул Релес, глядя на вскрытые Коулом карты. Тот, выиграв при жалкой паре семерок на руках и, как обычно, даже не изменившись в лице, придвинул к себе выложенные на кон купюры.

Чепмен сидел неподалеку, прислонившись спиной к куче снаряжения, умостив на коленях планшет и закусив ручку в уголке рта – точно в раздумьях, что написать.

– Эй, майор! – окликнул Миллс. – Снова пишете Билли?

– Да, Миллс. А что?

– Нет-нет, майор, ничего.

Улыбаясь, Миллс поднялся на ноги, хлопнул в ладоши и забарабанил по брюху, чтобы привлечь всеобщее внимание.

– Дорогой Билли! – громко, чтобы слышали все, заговорил он. Кто-то из ребят заранее захихикал. – Помню, я обещал уже сегодня быть дома. Но мир так велик, а запах этих клятых потных мужиков так соблазнителен!..

Бойцы разразились дружным хохотом, а Чепмен, как обычно, снисходительно улыбнулся. Миллс прекратил балаган и оставил майора в покое, дописывать письмо. Все знали, как важны для него письма домой, а раз так – для них они были не менее важны.

– Эй, Миллс, – сказал Коул. – На тебя сдавать?

– Конечно, – отозвался Миллс. – Ты же еще не ободрал меня на целых семнадцать долларов.

Усевшись обратно за карты, он взглянул в сторону журналистки. Та продолжала сидеть неподвижно – казалось, даже не заметила его краткого представления. Ее камера была поднята к глазам и нацелена на занятого письмом Чепмена. Ждет удачного кадра…

Однажды Миллсу довелось пару дней пообщаться со снайпером из морской пехоты, человеком средних лет, только что добровольно завербовавшимся на третий срок. Того парня звали Максом, а от вьетконговцев[29]29
  Национальный фронт освобождения Южного Вьетнама, известный также как Вьетконг – военно-политическая организация в Южном Вьетнаме в 1960–1977 годах, являвшаяся одной из воюющих сторон во Вьетнамской войне.


[Закрыть] он получил прозвище Гадюка – из-за змеиной шкуры, которую носил на шляпе вместо ленты. Имея на боевом счету более сорока подтвержденных убийств, а неподтвержденных, по собственным подсчетам, – за сотню, Макс стал чем-то вроде легенды по обе стороны фронта. Миллс был восхищен им, но очень быстро увидел, что Макса не назовешь ни благополучным, ни счастливым. В работе, выйдя на позицию, он полностью сосредоточивался на всем, что его окружало – небо, трава, листок, паучок, цель. Весь его мир сужался до пределов очередного боевого задания. Он так и сказал Миллсу: настоящая жизнь для него – только то, что он видит в прицел. Все прочее – просто ожидание.

Это знакомство здорово выбило Миллса из колеи. Ему не впервой было встречать ребят, ушибленных войной, но таких – никогда. Гадюку-Макса война лишила способности видеть мир своими глазами…

А эта Уивер… Интересно, что видит она через свой объектив?

* * *

Настроение на борту изменилось к худшему, едва «Афина» покинула спокойные воды. Большая часть группы, охваченная приступом морской болезни, предпочла перебраться вниз и завалиться по койкам, но легче от этого не стало. К удивлению Ранды, даже «Небесные Дьяволы» позеленели и скрылись, чтобы не блевать на людях. Раньше он думал, что экипажи вертолетов привычны к качке, резким толчкам и болтанке в животе, но на ногах из них остались лишь Паккард да Миллс. Стоя возле своих закрепленных на палубе «птичек», они любовались великолепием океана.

Сам Ранда любил море – даже спокойное и гладкое, словно мельничная запруда. Когда же волны вздымались навстречу, с грохотом разбиваясь о форштевень, его неизменно охватывал восторг. В такие минуты океан обретал характер и рельеф, напоминая, что люди здесь – всего лишь проездом. Нет, Ранда не был склонен к суевериям и не проводил параллелей между поведением океана и человеческими чувствами, но он любил его волнение. От этого океан становился естественнее, откровеннее, казался гигантским зверем, встряхивающимся, чтобы избавиться от угнездившихся в складках шкуры блох.

А отсюда, с высоты, буйство стихий выглядело особенно прекрасно.

Из «вороньего гнезда» открывался фантастический вид. Корабль там, далеко внизу, поднимался на гребни и опускался вниз, рассекал носом волны, осыпавшие бак тучами брызг. Океан морщился и сверкал, словно чешуйчатая кожа планеты. Порой Ранде думалось, что сама Земля – гигантский неведомый зверь. Люди странствуют по морям, ныряют в глубину в поисках их богатств, но до сих пор не понимают, что океан – лишь часть живого, дышащего существа. С такой высоты он мог окинуть его незашоренным взглядом, и от того, что открывалось перед ним, вдоль спины пробегала дрожь предвкушения.

Гигантские звери с детства вдохновляли воображение Ранды. Взрослея, он все больше узнавал о человечестве, к которому принадлежал, и все меньше ожидал от него.

Может, поэтому ему так нравилось наверху, в «вороньем гнезде». Корабль качался, ревел океан, мачту трясло, а он держался – наперекор буйству коварной планеты.

Вновь подняв к глазам бинокль, Ранда посмотрел вперед. Увеличенный оптикой, морской ландшафт был изборожден белыми пенными гребнями: волны – точно высокие горы, впадины меж волн – бездонные ущелья. Далекий горизонт был скрыт за обширной стеной туч. В глубине облачных масс сверкали молнии, но грома не было слышно – слишком далеко. С такого расстояния грозовой фронт казался сплошной стеной, но Ранда понимал: по мере движения «Афины» вперед будут проявляться и подробности картины, ждущей впереди. Жесткие, пугающие… Но ничего. Никто и не обещал, что путешествие будет легким.

Представив себе Брукса, лежащего внизу и выворачивающегося мехом внутрь, Ранда улыбнулся. «Нет, мальчуган, ты еще ничего не видел. Это только начало, – подумал он. – По сравнению с тем, что будет твориться вблизи грозового фронта, эта качка покажется легким бризом…»

Услышав шум, Билл опустил взгляд. Снизу к нему поднимался Конрад. Это обрадовало. От Ранды не укрылось, как отставной офицер САС тихо и ненавязчиво осмотрел все судно и наблюдал за каждым членом экспедиции и даже каждым матросом. Вслух он мог сколько угодно заявлять, будто он здесь – «так, на подхвате», но тем не менее следил, чтобы плавание оказалось безопасным для всех участников, насколько это возможно.

– Хороша погодка, – сказал Конрад, добравшись до «вороньего гнезда» и взглянув вперед, в сторону грозового фронта. Похоже, качка на него не влияла – он был спокоен и нетороплив, как всегда. – Насколько далеко до грозы?

Ранда подал ему бинокль.

– Барометр падает. Мы почти в центре Огненного Кольца[30]30
  Тихоокеанское вулканическое огненное кольцо (Тихоокеанский огненный пояс) – область по периметру Тихого океана, в которой находится большинство действующих вулканов и происходит множество землетрясений.


[Закрыть].

– Остров Черепа, Огненное Кольцо… Вы знаете толк в местах для пикников.

– Это самый нестабильный геологический регион на планете, – сообщил Ранда. – Магнитные аномалии, сбои радиосвязи, водовороты… Здесь исчезли сотни кораблей и самолетов. Здесь намного опаснее, чем в прославленном Бермудском треугольнике, хотя по некоторым причинам этот район и известен куда хуже. Говорят, в тридцать третьем здесь исчезла без следа целая киногруппа. Я изучал этот регион не один десяток лет, и вот… Должно быть, так же чувствовал себя Магеллан!

Конрад, приникнув к окулярам бинокля, внимательно вглядывался в грозовые тучи на горизонте.

– Магеллан не вернулся назад, – заметил он, опустив бинокль и отдав его Ранде. – Был убит на обратном пути.

– За нами следят, – заметил Ранда, улыбаясь Конраду.

Отставной солдат не нуждался в лишних словах. Оглянувшись, он увидел внизу Уивер. Та стояла на корме, опершись о бортовой леер, и целилась в них камерой с трансфокатором.

– Ага. Пусть. У нас своя работа, у нее – своя.

Впереди ярко сверкнула молния. Следом за ней явился первый раскатистый рык далекого грома.

* * *

Чуть более часа спустя Ранда с Нивсом, Паккардом и Чепменом поднялись на капитанский мостик. Капитан «Афины», норвежец, уже заводил речь о повороте назад, а этого Ранда допускать был не намерен, да и попросту не мог: они уже зашли слишком далеко – и не только в смысле плавания. Экспедиция была плодом многих лет научных изысканий и планирования, не говоря уж об…

«Не говоря уж об ее исключительной важности, – подумал он. – Пока никто из них еще не представляет себе, насколько она важна. Но вскоре…»

– При личной, так сказать, встрече этот шторм выглядит препоганейше, – заметил Нивс.

Ранда метнул в его сторону испепеляющий взгляд. Капитану вовсе не стоило добавлять аргументов в пользу разворота назад и трусливого бегства от оскалившегося на них зверя.

– Как далеко мы от острова? – спросил Паккард.

– Может, в пятидесяти милях, а может, и дальше, – буркнул капитан. – Как прикажете определять свое местоположение относительно места, которого не существует?

– Подойдите ближе, – велел Ранда. Нытье капитана ему уже порядком надоело.

– Най[31]31
  Nei (норвежск.) – нет.


[Закрыть], не на этом судне! Хотите лететь – летите отсюда. Я буду находиться в этом районе, но ближе к тому, что впереди, не подойду.

Сжав губы, Ранда уставился на капитана, однако норвежец и глазом не моргнул. Ранда понимал, что все это – не из трусости. Имея за спиной тридцать лет капитанского стажа, этот человек прекрасно представлял себе, с чем его судно справится, а с чем – нет. Кроме того, как и всякий капитан, плававший в этой части Тихого океана, он наверняка слышал множество сказок об этих местах. Посему – нет, никак не трусость. Просто опасения.

Ранда обратился к Паккарду:

– Сможете пробиться, полковник?

– Но ведь высота грозового фронта – свыше двадцати тысяч футов! – запротестовал Чепмен.

– Я вижу грозу и шторм, майор, – твердо сказал Ранда. – Но наше «окно» уже открылось.

– А как насчет вон того просвета? – спросил Паккард?

Крякнув и покачав головой, Чепмен задумчиво постучал кончиком пальца по крохотному «глазу шторма» на одном из разложенных на столе спутниковых снимков.

– Это – одна из редких областей низкого давления, – сказал Ранда. – Часть местных погодных условий. Я изучал их многие годы, обращаясь к прогнозам климатологов, и на основании их данных построил погодную модель всего этого района.

– Все мы прекрасно знаем, насколько можно доверять предсказателям погоды, – заметил Чепмен.

Ранда стиснул кулак и тяжело, медленно вдохнул, стараясь успокоиться. Если он сейчас выйдет из себя, это ничего не даст.

– «Окно» уже открылось, – повторил он. А через трое суток откроется еще одно, и у нас будет возможность улететь. После этого штормовые ветры усилятся и вынудят наше судно покинуть эти воды.

В разговор вступил Нивс:

– Мы все понимали, что возможности может и не представиться. «Окно» слишком уж узко.

– Нонсенс, – возразил Ранда.

– Я ценю вашу самоотверженность, – заговорил Нивс, – но, как руководитель полевых исследований, назначенный управляющей организацией, склонен отменить работы.

– Мудрое решение, – сказал Ранда, надвигаясь на Нивса и глядя ему в глаза. – Уверен, дирекция «Ландсата» будет восхищена вашей смелостью.

– Это всего лишь картографические съемки…

– …одного из последних не нанесенных на карты участков планеты!

Ранда почувствовал, что упускает контроль над ситуацией, а вместе с ним и все, что она обещала. Целые годы работы рушились в бездну, оставляя за собой лишь след разбитых надежд. И этого он позволить не мог. Столько времени, столько сил… Столько мечтаний!

– И вы в самом деле намерены отменить экспедицию по причине дождика? Хотите – так оставайтесь на борту.

Он обернулся к Паккарду, молча, с непроницаемым лицом слушавшему их перепалку:

– Полковник! Я слышал, что ваше подразделение способно справиться со штормовой погодой.

Конечно, он не рассчитывал, что такой человек, как Паккард, купится на столь откровенную подначку. Но попробовать стоило.

Паккард сделался еще прямее и выше прежнего.

– Этот шторм – легкий бриз в сравнении с тем, к чему мы привыкли. Не так ли, Чепмен?

– Так точно, сэр, – после секундной паузы ответил майор.

– Начинайте раскручивать, – велел Паккард.

Ранда на миг прикрыл глаза, затем взглянул на Нивса и капитана. Решение полковника, очевидно, не уменьшило их тревог.

– Хорошо, – с улыбкой сказал он. – Все будет хорошо.