Текст книги "Христианину об исламе"

А теперь давайте посмотрим на ситуацию с точки зрения духов-обольстителей.

Христианскому подвижнику внушать прямое идолопоклонство с их стороны было бы более чем глупо. Наоборот, нужно прикинуться светлым ангелом или даже самим Христом, чтобы легче вызвать к себе доверие. Но если нужно обмануть неумеренного богоискателя с духовными способностями и запросами, соответствующими его языческой среде, то, конечно же, нужно с ним заговорить от лица "дочерей Аллаха", культ которых бесы старательно воздвигали целых несколько веков. Заговорить же ему о Едином Творце – значит во мгновение ока разрушить собственную многовековую кропотливую работу. Зачем бесам такие сложные обходные маневры?

При этом первые же по хронологии суры Корана говорят не просто о Боге, как о Едином Творце, но и о Его суде над миром. Это суры 96 ("Сгусток") и 74 ("Завернувшийся"). Людям, которые не очень-то верят в сам факт будущего Господнего суда, – кто этим людям станет возвещать о суде? Неужели бесы? Что-то сомнительно.

Я предложил бы лучше поверить свидетельству апостола Павла: духовный судит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? (1 Кор. 2, 15–16). Лучше быть осторожным в суждениях, не пытаться с лета, с чьих-то дальних пересказов, судить о глубоком, не поверхностном духовном опыте. Не скажу, что и мне тут все ясно. Кроме приведенных соображений общего характера, мне добавить практически нечего. Дальше нужно будет просто вникать в сам Коран с учетом его контекста и постараться как-то рассудить по плодам.

Однако и из общих соображений встает важный для христианина вопрос: неужели возможны пророки, так сказать, "ветхозаветного типа", после пришествия Иисуса Христа?

Как ни странно, но история христианской миссии в различных народах земли, дает ясный положительный ответ: да, такое возможно.

Инкский «пророк Аллаха»

За полвека до открытия Америки Колумбом в государстве инков правил царь Пачакути. Историю инков удалось восстановить по некоторым письменным источникам. И вот, оказалось, что этот правитель постепенно и очень деликатно попытался перевести свой народ на поклонение Единому Невидимому Богу, сотворившему небо и землю. Как же он дошел до того, что солнце, столько веков почитаемое инками, богом не является? [12]

Оказывается, ему помогли прекрасные познания инков в астрономии. Прекрасный, разработанный календарь на века вперед, предсказания которого постоянно сбываются. Вот и задумался Пачакути: почему бог-солнце никогда не сделает ничего неожиданного? Почему он так жестко подчинен тому порядку, который может понять и вычислить даже человек? Значит, есть какой-то порядок, сильнее бога-солнца? Кто же мог установить такой порядок, как не более могущественный Бог?

Хорошая логика, правда? А ведь эти аргументы использовались еще христианскими апологетами античности совершенно независимо от инков. Это хорошие суждения человеческого разума. Они позволяют постигнуть, что некоторые вещи, явления природы не являются богами. Но это еще совсем не то же самое, что бы постигнуть, что у мира есть Творец, обладающий разумом, доброй волей, желанием и возможностью общаться с человеком, открывать ему свою волю, устанавливать для него законы и контролировать (возможно, "на выходе") их исполнение. Такого Творца мы не можем знать иначе, как по откровению. Если бы на свете не было Библии, и никакого иного аналогичного откровения, то мы бы и не знали о Творце ничего. Даже догадавшись, что солнце это не бог.

Но в том-то и дело, что в разных народах знание о Творце периодически "подновляется" благодаря какому-то сверхъестественному откровению. Вот так познал Творца и царь Пачакути. На какой горе или при какой неопалимой купине открылся ему Бог Творец, так и осталось неизвестным для нас. Но важно, что скачок от собственного разума (догадаться, почему солнце не есть бог) к Божьему откровению непременно имел место.

Пачакути убедил и жрецов в истине того, что ему открылось. Большинство жрецов, видимо, было готово ему поверить. Но они, как и сам царь, опасались социального взрыва, если резко и открыто начать проповедовать народу единобожие. Ведь это означало бы признание в собственном обмане, совершавшимся этими же жрецами вплоть до дня признания. Поэтому религиозную реформу царь повел медленно и постепенно.

Впрочем, после него вновь произошло возвращение инков к привычному для них многобожию.

Царь Пачакути правил по нашему счету во второй половине XV века, намного позже как Иисуса Христа, так и Мухаммеда. Но ведь если задаться вопросом: является ли он Божьим пророком? – то утвердительный ответ очевиден. Разумеется, он пророк, и это возможно именно потому, что он жил в небиблейском мире. Он не видел и не слышал христиан или иудеев (и мусульман, конечно, тоже), и не читал, не имел возможности прочесть никаких священных книг. Как же можно быть заранее уверенным, что Бог Творец ни в какой народ, кроме еврейского, никогда не посылал Своего откровения? Тем более, когда мы сталкиваемся с явным фактом познания пророком того же знания, которое и библейские пророки постигали по откровению от Бога. И опять же, полагать, будто бесы внушили царю Пачакути почитать Единого Бога Творца, – это совсем уж глупо. Ведь инки жили в атмосфере достаточно жестокого и кровавого идолопоклонства, в такой религии, что бесам там нечего было желать лучшего, чем то, что уже есть.

И царь Пачакути не единственный в мире пророк, живший после Иисуса Христа и Мухаммеда. В XIX веке миссионеры в Бирме обнаружили целую группу племен, у которых откровение о Едином Боге Творце, Которому они когда-то будут научены покланяться правильно, жило с незапамятных времен. Причем имени бирманского пророка нам неизвестно, но несомненно, что такой пророк (или пророки) там был лет за триста или четыреста до пришествия европейцев. Это предшествующее знание о Едином Истинном Боге обеспечило быстрый успех христианской миссии. И это несмотря на то, что по соседству немало племен исповедовало буддизм, с его отсутствием Бога-Творца. Однако ждавшие обещанной религии Единого Бога не соблазнились буддизмом, пока не исполнились обетования их собственных, неизвестных нам пророков [12].

Христианское и иудейское учение согласно признают, что в еврейском народе после времен Иисуса пророков не было. Это просто констатация факта. Но ведь речь идет именно о еврейском народе. И все христиане знают, почему оскудели израильские пророки: ведь в Иисусе сбылись все их чаяния. Предмет пророчества для Израиля стал историческим фактом: Мессия пришел и заговорил с людьми, как человек. Нужда в пророчестве для Израиля кончилась. Но именно для Израиля. А как быть с людьми, живущими в других краях, вне мира библейских пророчеств? У нас ни в Писании, ни в Предании нет прямого указания, что нигде на свете больше никогда не может появиться пророков Единого Бога. Их не будет там, где уже проповедано Евангелие, потому что это означало бы запрягать телегу впереди лошади. Когда Мессия уже пришел и проповедан, возвещать Его приход поздно. Но там, где ничего толком не знают даже о Едином Боге? Там совсем другая ситуация.

Потому что Бог не оставляет без Своего руководства и тех людей, которые оказались отрезанными от библейского мира. Строго говоря, если посмотреть библейские пророчества о грядущем Мессии, то среди них окажется много допускающих иную интерпретацию (чем постоянно пользуются неверующие в Иисуса евреи), а иные с какими-то аллегориями и натяжками также можно "отвести" от исторической личности Иисуса из Назарета. И в то же время смутных пророчеств о некоем божественном Праведнике, который спасет людей путем своего страдания, и у других народов можно найти немало. Библия уникальна среди них лишь тем, что она все-таки устанавливает четкую связь: Спаситель мира это и будет Царь Израиля. Это будет человек иудейской культуры и библейского мира. Но сказать, будто другие народы никогда ни сном, ни духом не имели для себя аналогичного извещения, было бы несправедливо. Иисус Христос подлинно был ожиданием народов земли. Многих народов. Пророк Аггей называл грядущего Мессию желаемым всеми народами (Агг. 2, 7). И народы временами получали пророчества о нем, пока христиане не приносили им свидетельства о Нем же.

Свои Пачакути бывали в разных народах земли, до и после пришествия Иисуса. Но бывали они лишь там, где прежде о Едином Боге и о Его Слове ничего не знали. И сама весть, переданная через этих пророков, ограничивалась единобожием, знанием о Едином Творце, Который желает человеку добра и может с ним общаться. И практически ничего сверх этого. Весть о Спасителе мира, пришедшем во плоти в конкретное время в конкретном месте, о Спасителе, пострадавшем за нас, призваны нести только христиане. Никакие ангелы, никакие пророки никогда в истории земли не передавали эту евангельскую весть помимо людей. Эта весть поручена христианам. Каждому христианину. Мне и тебе. Дело людей, дело, порученное людям, Бог за них не делает и делать не хочет. Когда христиане берутся за порученное им дело, то оказывается, что Бог не просто помогает им, но и делает это дело сам, используя нас, как свои орудия. Но без нас Он этого делать не будет.

Какая высокая дана нам задача! И какую огромную подготовительную работу к ней проделал сам Бог через своих пророков в разных народах. Читая Библию, можно подивиться милости и благости Божией. Но, закрыв Книгу книг и открыв страницы религиозной истории человечества, удивишься, что, оказывается, Бог сделал для людей еще несравненно больше, чем мы знаем из Библии! Вместе с Павлом подивишься глубине Его премудрости и благости (ср.: Рим. 11, 33). Нам в этом смысле открыто на порядок больше, чем даже Павлу!

Искушение монотеиста

Но пора нам вернуться к Мухаммеду.

Теперь, по крайней мере, мы можем смело допустить, что откровение о Едином Боге, Творце и Судии, пришло к нему от самого Бога. Ничего невозможного в этом не было. Но что же было дальше?

Потрясенный своим первым видением, прежде не знакомым духовным опытом, Мухаммед, как Исаия, Иеремия, Иезекииль, Иона, Даниил, – искал, куда бежать или скрыться от лица Господня, от ощущения обжигающего Божественного присутствия. Дома он пытался спрятаться под одеяло, просил Хадиджу укутать его, и ей первой поведал обо всем случившемся. Вот почему хронологически первая сура Корана – а в самом Коране она носит номер 74 – имеет именование: "Закутанный". Мухаммед никак не хотел быть похожим на вдохновенных поэтов, которые тогда случались в арабском мире, и (почти, как и теперь) претендовали на роль "учителей народа" или "совести нации". Поведение Мухаммеда в ночь откровения – столь же по-человечески понятное и столь же по-человечески неразумное, как у пророка Ионы, – свидетельствует в пользу его искренности. Не похоже это на поведение шарлатана, который взялся бы разыграть перед людьми роль пророка.

Хадиджа, женщина умная и преданная мужу, успокоила его, поверила ему, стала первой из его последователей. Весть Мухаммеда принята была сначала только в его семье. Мусульманами стали вместе с Хадиджой два приемных сына Мухаммеда (родные его сыновья умерли). Это были его вольноотпущенник Зайд ибн Сабит, будущий писец, секретарь Пророка, собравший потом все суры Корана, а также двоюродный брат Мухаммеда, мальчик Али ибн Абуталиб, преданный с самого начала и до конца Мухаммеду, ставший четвертым из праведных халифов – наследников Пророка. Дочери Мухаммеда также приняли его весть.

Итак, первоначальная община мусульман – умма – насчитывала лишь семью Мухаммеда и его немногих близких. Мухаммед научил их молиться Аллаху – как научился сам из откровения. Откровения и дальше посещали его. Иногда это сопровождалось экстазом, выпадением Пророка из восприятия окружающей действительности. Ошибочно распространенное мнение, будто откровения приходили Мухаммеду только от Ангела Джибрила. Они приходили по-разному. Но всякий раз, по его признанию, ему казалось, словно душу его вынимают из тела.

Постепенно мекканцы начали прислушиваться к новому пророку. Он возвещал о Творце, о милости и милосердии Аллаха. С тех пор всякая сура в Коране начинается словами: "Во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного". Аналогичная формула курайшитов при договоре или клятве звучала короче: "Во имя Твое, о Аллах!", – и не содержала, как видите, упоминаний о Божьем милосердии. Сура обычно и представляла собой откровение, пришедшее к Мухаммеду за один раз. Нужно помнить, что в Коране суры расположены не в хронологическом порядке, и этот порядок отчасти можно восстановить лишь по жизнеописанию Пророка с соответствующими ссылками. В первых сурах он говорил о воскресении мертвых, о суде, о райских обителях и об адских наказаниях тем, кто противится воле Творца. (А в Коране эти суры расположены большей частью в конце книги). Пророк призывал людей быть покорными Творцу, милостивыми и справедливыми, то есть строить общественную жизнь по воле Божией, заступаясь за слабых и бедных. Желал ли того сам Мухаммед, или нет, но его пророчества звучали в поэтической форме, которая производила на слушателей благоприятное впечатление, иногда прямо-таки чарующее, тем более сильное, что все понимали, что Мухаммед – человек некнижный, никак не профессиональный поэт. И с тех пор мусульмане очень ценят именно арабский оригинал Корана, в котором сохранена эта поэзия. Мусульмане считают, что сама эта поэзия абсолютно неподражаема; да и в самом Коране утверждается, что она невоспроизводима по любому вдохновению поэтов, и это служит доказательством Божественного происхождения Корана. Любой перевод мусульмане считают ущербным по сравнению с оригиналом, и вообще, считают слово "перевод" неподходящим. Правильно говорить: "перевод смыслов" Корана. А собственно Коран – не переводим.

Все могло бы обойтись для Мухаммеда без особых проблем, если бы не важнейшая из них – проблема Божественной ревности. Мекканцы и до этого почитали Аллаха, считали Его Творцом мира и Верховным Богом. И о рае и аде тоже имели определенное представление. Но вопрос о "дочерях" Аллаха неизбежно должен был быть поставлен. А заодно и вопрос о тех предках арабов, которые умерли, почитая Ал-Лат, Ал-Уззу и Аль-Манат. Мухаммед высказался здесь по своей религиозной совести, – и это создало ему тяжелые проблемы.

Впрочем, история и здесь не была прямолинейной и гладкой. Некоторые ранние исламские историки приводят такой рассказ (а другие его не приводят). Однажды Мухаммед высказался за "дочерей Аллаха", сравнив их с прекрасными птицами, заступничество которых одобряется Аллахом. Такое откровение вызвало восторг мекканцев, сам же Мухаммед был чуть позже обличен архангелом Джибрилом, что он высказал то, чего ему не поручалось, и был наставлен Ангелом к покаянию и исправлению сказанных неверных стихов. Мухаммед публично признал, что эти аяты внушил ему сатана, и заменил их иными. Соответственно, теперь этих "сатанинских стихов" в Коране нет, а стоят иные, противоположного содержания. Вот такого: "Видели ли вы ал-Лат, и ал-Уззу, и Манат – третью, иную? Неужели у вас – мужчины, а у Него – женщины? [Это значит: для себя вы цените мужское потомство, а своему Богу поручаете только женское? – Т.]. Это тогда – разделение обидное! Они – только имена, которыми вы сами назвали, вы и родители ваши. Аллах не посылал с ними никакого знамения. Они следуют только предположениям и тому, к чему склонны их души, а к ним уже пришло от Господа их руководство" (Сура 53, 19–23).

Фактически Мухаммед отрицал самое бытие "богинь", признав их просто плодом человеческой фантазии и страсти к многобожию. Естественно, это вызвало негодование курайшитов.

Повторим, некоторые историки саму подлинность этого рассказа о "сатанинских айатах" отрицают. В наиболее ранней и достоверной биографии Мухаммеда (составленной ибн-Исхаком) этого рассказа нет. В Коране тоже нет на него прямых указаний, но косвенные все же имеются. Но, естественно, у первых мусульман были очень веские причины не придавать эту историю огласке.

Если рассказ подлинен, то это лишнее подтверждение, что нет на земле безгрешных людей – основоположный факт христианской веры, отрицаемый в исламе. Если же рассказ вымышлен, то вообще непонятно, как сами мусульмане могли его приписать своему пророку?

В любом случае этот рассказ не свидетельствует о какой-то циничной лжи со стороны Мухаммеда, а отражает его внутренние искания мира с соплеменниками, однако не за счет Божественной истины. Косвенное свидетельство в Коране о том, что вопрос о заступничестве "дочерей Аллаха" хотя бы каким-то образом ставился и не был лишен разумных доводов в пользу положительного решения, мы находим двумя стихами позже в той же самой 53-й суре:

"Сколько ангелов в небесах, заступничество которых ни от чего не избавит, если только не после того, как дозволит Аллах тем, кому Он пожелает и соблаговолит! Поистине, те, которые не веруют в последнюю жизнь, называют ангелов именами женщин. Но нет у них об этом никакого знания; следуют они только за предположениями, а ведь предположение нисколько не избавит от истины!" (53, 26–28).

Ясно, что были такие противники Мухаммеда, которые не приравнивали "дочерей Аллаха" Ему самому. Но можно ли было посчитать богинь ангелами? Так сказать, ангелами-хранителями арабских племен? Вот о чем здесь ставился вопрос. Бытие ангелов после встречи с Джибрилом лицом к лицу Мухаммед, естественно, не отрицал, даже их молитву за людей, как видим из приведенных аятов, ограниченно признавал. Так вот, эта тройка "дочерей Аллаха" – может быть, это именно ангелы? Как видим, вопрос не глупый, и ответ совсем не очевиден.

Поэтому вполне вероятно, что Мухаммед дал отрицательный ответ не без некоторого колебания, выразилось ли это в принятии им "сатанинских стихов" на время, или даже в том случае, если вся эта история с "сатанинскими стихами" ложна от начала до конца. Даже в этом случае есть в Коране и еще одно подтверждение некоторым колебаниям Мухаммеда:

"И близки они были к тому, чтобы соблазнить тебя от того, что Мы внушили тебе, чтобы ты измыслил на Нас другое. А тогда они взяли бы тебя своим другом. И если бы Мы тебя не подкрепили, – ты был близок склониться к ним хотя бы немного. Тогда Мы дали бы тебе вкусить вдвойне и в жизни, и в смерти. Потом ты не найдешь против Нас помощника!" (Сура 17, 73–75).

Поистине, не часто Аллах в Коране не только упрекает Мухаммеда, но и грозит ему суровым наказанием.

Задержаться на этом моменте пришлось нам потому, что он важен для православных христиан. Ведь мы признаем небесное предстательство и ангелов, и святых, угодивших Богу и отошедших к Нему. Кроме некоторых протестантских толков, другие христиане тоже его признают. Не совсем отрицает это заступничество даже Коран. Но нужно все-таки помнить, что в обращении к святым за их молитвами есть опасность постепенного отхода от Единого Бога. Ведь и ходатайство святых действенно лишь по воле Божией, никак не иначе. Только Господь должен быть для нас в середине всякого нашего внимания – и молитвенного в особенности. Все известные в истории отпадения в язычество начинали с этого же шага: сначала почитать некие ангельские силы, затем уже и силы природы, луну или солнце, приписывая им божественный статус. А идолы, или медведи (обезьяны) в качестве своих предков – это появляется уже в конце. И сейчас в современной православной практике, к сожалению, слишком повышенное значение придается почитанию святых, молитвенному обращению к ним. А ведь изначально не было так! На конец IV века, золотого века святоотеческой письменности, не существовало еще ни одного молитвенного обращения к святым, хотя праздники, панегирики и гимны в их честь уже были. До сего дня ни в одной православной литургии нет ни одного молитвенного обращения к какому-либо лицу, кроме Бога Отца (обращения к Иисусу Христу единичны и являются позднейшими добавлениями в чин). К сожалению, в современном православном сознании крен в сторону язычества обозначился очень четко, и многие пастыри по этому поводу бьют тревогу. Подлинное христианство, правильное поклонение Триединому Богу, начинается все-таки с единобожия. А знание о предстательстве святых – это удел людей культурных, умеющих во всем соблюдать должную меру.

Но это еще не все. Мусульмане нередко четко и справедливо, с доказательствами в руках обвиняют нас в прикрытом многобожии. Такая критика, случается, способствует переходу православных христиан в ислам под таким объяснением: "надоело молиться всем подряд, я начал молиться Единому Богу". Если бы я сам не слышал такого исповедания, не привел бы его здесь.

Гонения

Итак, Мухаммед встал в оппозицию почти всей Мекке. Ряды его сторонников сильно поредели. Но чтобы описать дальнейшие события понятно, требуется несколько важных замечаний об общественном устройстве арабов.

Арабы жили тогда племенным строем, как кочевые племена, так и оседлые. Это значит, что города у них были, но никакой государственной структуры: полиции, армии, специальных судов, налоговой службы не было. Вожди кланов решали все вопросы, собираясь и советуясь, если нужно, между собой. Князей и царей тоже не было.

Общественный порядок в таком обществе, как это ни удивительно и ни странно, поддерживался законом кровной мести. Если люди племени (клана) А убьют человека из племени Б, то обязательно последует возмездие в виде ответного убийства любого члена клана А, кто скорее попадется. Поэтому убийства арабы остерегались так же, как мы сейчас боимся ядерной войны. С тех пор, как на земле появилось ядерное оружие, больших войн в мире не стало. Так и здесь: непредсказуемость последствий убийства удерживала поднятую саблю. Порядок держался на равновесии страха. Впрочем, по отношению к чужим, иноязычным племенам такого закона не было: набег и грабеж в отношении иноплеменников был обычным делом, не подлежащим осуждению.

Более того, в обычае был набег (газв, от которого происходит слово: газават) одного арабского клана на имущество или скот другого, но и в этом случае всякого, даже случайного, убийства арабы старались избегать – по соображениям кровной мести.

Иногда ненамеренное убийство удавалось замять денежным выкупом, – если можно было доказать, что оно ненамеренное.

Вот где причина того, что враги Мухаммеда не имели возможности его убить. Ведь его родной дядя Абу Талиб возглавлял целый клан. И хотя сам он не принял ислам, но племянника своего в обиду не давал. Поэтому все понимали, что пока жив Абу Талиб, Мухаммеда можно только ругать и оскорблять, но убить ни в коем случае нельзя, ибо это вызовет жестокую и долгую племенную войну. Неоднократно Абу Талиба уговаривали по-хорошему, чтобы он "сдал" племянника, но он этого так и не сделал, хотя до конца жизни все же не стал и мусульманином.

Между прочим, вот вам и замечание по поводу арабских нравов. Ах! и ох! – кричат у нас, – Азия-с, дикие нравы, кровная месть, коварство, никакого благородства! Да, вот такая кровная месть, вот такая атомная бомба. Интересно, а в правовом государстве, с судами и полицией, сколько протянул бы на свободе такой религиозный диссидент, как Мухаммед?

Однако, если сам Мухаммед, как человек родовитый, был в относительной безопасности, то простые мусульмане подверглись тяжелым преследованиям, хотя тоже пока без крови. И вынуждены были совершить первую эмиграцию, включая и членов семьи Пророка. В 616 г они отправились в Эфиопию, христианскую страну, где церковь держалась монофизитского исповедания, и там изгнанники были приняты очень тепло. Предание говорит, что когда арабы рассказали о своем Пророке и прочитали наизусть из Корана суру 19 о Благовещении архангела Гавриила Деве Марии, то присутствовавшие там христиане, включая самого негуса (правителя) даже прослезились. И хотя негусу говорили, что Мухаммед – еретик, поскольку отрицает всякую Божественность Иисуса (это, кстати, не такая уж ясная мысль в Коране), а между тем, монофизиты признают Его именно Богом по преимуществу, принижая Его человеческое естество, – тем не менее, негус предоставил беглецам убежище.

А тем временем в Мекке целых два клана подверглись от остальных экономическому бойкоту. Маленький квартал, где они селились, был взят в блокаду. Никому не разрешалось торговать с членами кланов или родниться с ними в браке. Впрочем, запрет этот постоянно нарушался, да и простоял не более двух лет, пока не был окончательно отменен по причине своей нецелесообразности. Кораническое слово продолжало в это время само приобретать своих сторонников, в том числе из среды гонителей, покоренных красотой и глубиной новой поэзии. Так внезапно обратился в ислам Умар ибн аль-Хаттаб, молодой и свирепый гонитель ислама, до самой глубины сердца тронутый словами Корана. Впоследствии он станет тестем Пророка и вторым из четырех праведных халифов.

После отмены экономических санкций против клана Абу-Талиба, эфиопские изгнанники вернулись в Мекку. Ситуация как будто стабилизировалась, но тут умма вступила в новую темную полосу.

Вскоре после отмены бойкота в 619 году умерла жена пророка Хадиджа. Она много значила в его жизни, будучи мудрой и преданной женщиной. Вскоре за этой смертью последовала еще более тяжкая: умер Абу Талиб. Новый глава клана Абу Лахаб, тоже дядя Пророка, уже с большой неохотой оказывал Мухаммеду покровительство, руководствуясь лишь безопасностью своего клана. Тщетно искал Мухаммед себе нового покровителя, начав проповедовать уже вне Мекки. Тучи вокруг него сгущались. И он двинулся сразу двумя путями.

Прежде всего, он взял двух жен. Одна из них была вдовой одного из сподвижников Мухаммеда, а самое главное – родственницей главы одного из противостоящих кланов. Звали ее Сауда, ей было уже за тридцать лет. Второй была Аиша, дочь Абу-Бакра. Этот человек был в свое время состоятельным купцом, стал одним из ранних сподвижников Мухаммеда, и очень сильно издержал свое состояние на нужды мусульманской общины, особенно во время экономической блокады. Он же стал и первым халифом, непосредственным преемником Пророка. Аише в 620 г было всего шесть лет; когда ее просватали за Мухаммеда, образ ее жизни и детских игр практически не изменился. Оба брака, как и дальнейшие брачные союзы Мухаммеда, были по преимуществу политическими союзами. На тот момент они имели цель как-то поддержать Пророка, обеспечить ему минимальную безопасность. В дальнейшем гарем рассматривался и как показатель социального статуса. Но он же таил потенциальную опасность расколов уммы, которая потом стала реальной.

Кроме того, ища поддержки, Мухаммед попробовал проповедовать пришельцам, посещавшим Мекку во время хаджа. Арабы почитали Каабу – это главное святилище Аллаха, и в определенное время приходили туда на поклонение. Если среди кочевников (бедуинов) проповедь имела малый успех, то гораздо больший интерес к личности Мухаммеда возник у обитателей оазиса Ясриб, расположенного примерно в 200 км к северу от Мекки. Сама обстановка в этом городе-оазисе к тому располагала. Небольшой кусок плодородной земли, на котором жили два арабских и три еврейских клана в постоянном соперничестве между собою. Взаимная вражда измотала уже всех, все были бы не прочь и объединиться, но обитателям Ясриба нужен был некий "центр кристаллизации", какой-то третейский судья. И вот, однажды паломники из Ясриба встретились в Мекке с Мухаммедом и завязали с ним союзнические отношения.

Мусульманское предание постоянно подчеркивает ту мысль, что в те времена ожидание некоего нового пророка из среды арабов как бы носилось в воздухе. Его ждали и арабы, и евреи, и даже, будто бы христиане. Это ожидание тоже отмечается как фактор, способствовавший принятию арабами Ясриба проповеди Мухаммеда. Такое знакомство продлилось два года. Мухаммед послал в Ясриб своего проповедника, который читал Коран жителям и разъяснял им единобожие. Многие жители уже там обратились в ислам. Наконец, в 622 г несколько десятков новообращенных пришли на хадж в Мекку, и во время его встретились с Мухаммедом и дали ему тайно клятву верности.

И вот, вскоре после этого, Мухаммед, так и не сумевший обрести спокойствия в родной Мекке, решил перевести всю общину в Ясриб, заручившись поддержкой и клятвой тамошних мусульман. Эти мусульмане теперь стали именоваться ансары – помощники.

Хиджра

Итак, летом 622 года мусульмане практически полностью покинули Мекку и переселились в Ясриб. Ансары приняли их и на некоторое время разместили в своих домах, пока пришельцы не отстроили себе собственных. Сам же Ясриб после того времени стал называться Мединой – городом Пророка. В его пророческом служении мусульмане с тех пор выделяют два периода: мекканский и мединский. А эта новая эмиграция называется арабским словом хиджра.

Переселение это было достаточно дерзким, вызывающим поступком в сложившейся племенной системе. Беглецы порвали все связи с родным племенем, совершили, по понятиям родичей, неслыханное предательство, хотя оно было вынужденным. Запустели их брошенные дома в Мекке. Курайшиты же начинали всерьез беспокоиться за свою собственную безопасность, ибо этот бунтовщик Мухаммед собирал под своим началом новые племена, и ожидать от него можно было чего угодно. С такими мыслями мекканцы решили, наконец, его убить. А чтобы кровная месть не пала на представителей какого-либо одного клана, сговорились собраться юношам по одному от всех кланов и тайно прикончить Мухаммеда всем сразу на выходе из дома. Против всех кланов родичи Мухаммеда были бы бессильны, и убийство удалось бы замять за какой-нибудь выкуп.

Мухаммед, между тем, как истинный капитан тонущего судна, покидал его последним. Он все еще оставался в Мекке, в большой опасности. Однако накануне убийства каким-то образом ему стало известно о заговоре, и он успел тайно ускользнуть из города, а на его постели остался спать его юный двоюродный брат Али, прикрывшись плащом Пророка. На следующий день он вышел в этом плаще из дома, и убийцы поняли, что произошел обман, но самого Али все-таки не тронули. Курайшиты тотчас снарядили погоню, и искали Мухаммеда по всем окрестностям, но он вместе с тестем Абу-Бакром, спрятался от преследователей в одной пещере. По преданию, каким-то чудом вход в пещеру за очень короткое время паук заткал своей паутиной, вследствие чего преследователи и не стали там никого разыскивать.

По прибытии в Медину Мухаммед начал строить мечеть. На строительство собралась вся мусульманская община. Когда мечеть была закончена, Мухаммед не стал строить себе даже своего отдельного жилища, а лишь пристроил небольшие комнаты для своих жен.