Электронная библиотека » Тимофей Бордачёв » » онлайн чтение - страница 5


  • Текст добавлен: 12 сентября 2024, 09:22


Автор книги: Тимофей Бордачёв


Жанр: Политика и политология, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +
Орда

Как мы знаем, поражение, которое русские земли-княжения потерпели в ходе монгольского нашествия в 1237–1241 гг., было очень тяжелым и несопоставимым по своим последствиям с иными иноземными вторжениями. Но русская государственность не погибла, как это произошло в Китае, Средней Азии, Иране или на Кавказе. Там монгольские завоеватели установили свое прямое правление, основали династии и новые формы государственности, впоследствии эволюционировавшие под влиянием местных условий и привнесенных монголами обычаев. Фактический суверенитет русских земель со своим самоуправлением и контролем внешних дел сохранился. Даже само понятие «даннические отношения», наиболее корректное для описания формы взаимодействия Руси и Орды в последующие пару столетий, указывает на то, что прямое подчинение не возникло.

Историк отмечает: «Татары первоначально попытались ввести жесткий режим зависимости. Однако уже в начале 60-х гг. – после крупных выступлений горожан на Северо-Востоке Руси – от тотального откупничества ордынцы вынуждены были отказаться. Не имея достаточных возможностей для содержания постоянных воинских контингентов на Руси, встретившись с организованным сопротивлением, столкнувшись во многом с непривычными природными условиями (лес, болота), большими расстояниями при отсутствии дорог, татары не рискнули продолжать практику переписей и откупов»[57]57
  Кривошеев Ю. В., 2015. С. 202.


[Закрыть]
. В результате между русскими землями и монголами наступила длительная эпоха гибридного взаимодействия, совершенно своеобразного на общем историческом фоне и оставившего настолько же особенный след в русской политической культуре. Сюда же можно включить и одну из главных загадок отечественной истории: причину огромной продолжительности периода даннической зависимости, продолжавшегося еще 100 лет после того, как в ходе Куликовской битвы (1380) над ордынцами была одержана масштабная победа на поле боя. Отчасти это могло быть связано с высокой степенью живучести Орды как военной организации, представлявшей опасность даже после потери значительной части своего потенциала.

Военно-политические отношения Руси и основанного потомками Чингисхана государства на Волге представляют собой часть большого «монгольского вопроса» российской истории и историографии наряду с норманнской проблемой и значением петровских преобразований первой четверти XVIII в. Самое убедительное доказательство уникального значения отношений с Ордой для нашей политической истории представляет собой историография этого вопроса – наиболее обширная и глубокая: со времен работ В. О. Татищева, Н. М. Карамзина и Н. И. Костомарова[58]58
  Татищев В. Н. Собрание сочинений. В 8 т. М. – Л., Наука: 1962–1979. Т. 3, Ч. 2. Гл. 19–37. 1964. 340 с.; Татищев В. Н. Собрание сочинений в 8 т. 2–5, История Российская, Ч.3 и 4. М.: Ладомир, 1996, 784 с.; Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: Эксмо. 2021. Т. IV–V; Костомаров Н. М. Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей. М.: Эксмо. 2021. С. 78–135.


[Закрыть]
, через фундаментальные труды С. М. Соловьева, В. О. Ключевского и А. Е. Преснякова[59]59
  Соловьев С. М., 1988; Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства, Пг.: Тип. Я. Башмаков и Ко., 1918, 468 с.; Ключевский В. О. Курс русской истории. Собрание сочинений в девяти томах. М.: Мысль. 1987–1990.


[Закрыть]
, концептуально целостные работы советского периода[60]60
  Греков Б. Д., Якубовский А. Ю., Золотая Орда и ее падение. М.; Л. 1950. С. 5–12.; Насонов А. Н. Монголы и Русь, М.: Изд-во Академии наук СССР, 1940, 178 с.; Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М.: 1967, С. 218–255.; Якубовский А. Ю. Из истории изучения монголов в России // Очерки по истории русского востоковедения. М.; 1953.; Черепнин Л. В. Образование русского централизованного государства в XIV–XV веках. М.: 1960; Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М.: 1967, С. 218–255 и другие.


[Закрыть]
и так вплоть до дискуссий наших дней[61]61
  Лучшие обзоры общей историографии вопроса представлены в работах: Алексеев Ю. Г. Освобождение Руси от ордынского ига, Л.: Наука, 1989, 219 с.; Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства: Вторая половина XV века, М.: Территория, 2001, 544 с.; Кривошеев Ю. В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII–XV вв. СПб.: Изд-во СПбГУ. 2015; Горский А. А. Москва и Орда, М.: Наука, 2000, 214 с.


[Закрыть]
. И не удивительно, что данная тема практически никогда не была избавлена от влияния политических предпочтений, оставаясь одним из нескольких наиболее противоречивых сюжетов российской истории. Объяснение практического содержания этих отношений находится в зависимости от того, как историки в целом видят значение монгольского нашествия и даннической зависимости Руси от Орды.

По этому вопросу существуют три основные точки зрения. Первая из них была сформирована «последним русским летописцем» Н. М. Карамзиным в начале XIX в. и опиралась на его собственное восприятие летописных свидетельств, преобладавший тогда европейский взгляд на отношения Руси и монголов, а также политические задачи, которые преследовал сам выдающийся русский историк и общественный деятель. Ю. В. Кривошеев отмечает: «Карамзин, не чуждый европейскому просвещению, вполне принял новейшие западноевропейские научные разработки по древней истории Востока»[62]62
  Кривошеев Ю. В. Собранное. СПб.: Владимир Даль, 2010. С. 161.


[Закрыть]
. Характерной чертой рассмотрения отношений с Ордой на раннем этапе развития российской историографии стала «некая заданность: заранее детерминируется установка на „господство“ монголов на Руси, хотя именно доказательство или опровержение этого и должно было стать основной задачей стимулируемых исследований»[63]63
  Там же С. 163.


[Закрыть]
.

Тем более что первая половина XIX в. представляет собой период активного поиска фундамента для новой идентичности Российской империи, столкнувшейся с феноменом национального государства в Европе. В этом контексте некритическое восприятие основных тезисов европейских авторов предшествовавшего периода могло быть обусловлено тем, что их выводы позволяли наиболее ярко показать драматизм русской истории, причины уникальности России по сравнению с Европой и, наконец, подчеркнуть некие наши «особые заслуги» перед соседями на Западе. Последнее, например, просматривается в известной идее Александра Сергеевича Пушкина о том, что «Россия, ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена»[64]64
  Пушкин А. С. Собрание сочинений в 10 томах. М.: ГИХЛ, 1959–1962. Том 10. Письма 1831–1837. С. 362.


[Закрыть]
. России же, согласно наиболее устоявшейся на первоначальном этапе концепции, достались чудовищные страдания и погружение в «азиатчину», на которой применительно к нам традиционно настаивали европейские авторы.

Поскольку такой взгляд отражал «европеизм» русской историографии того времени, то он был, с незначительными дополнениями, воспринят советской исторической школой. В целом для характеристики этого подхода можно использовать определение «яркая драматизация исторической схемы»[65]65
  Пресняков А. Е. Образование Великорусского государства, Пг.: Тип. Я. Башмаков и Ко., 1918. С. 36.


[Закрыть]
, поскольку ему были (и остаются) одинаково свойственны опора на эмоциональные оценки очевидцев событий и, одновременно, необходимость встроить их в заранее готовую концепцию «деспотической» природы русской государственности, как якобы возникшей на ордынской основе. При этом «оценка классиками марксизма-ленинизма средневековых русско-монгольских отношений оказали прямое воздействие на всю дальнейшую советскую историографию»[66]66
  Кривошеев Ю. В. 2010. С. 171.


[Закрыть]
, что естественно ограничивало возможные интерпретации фактов и содержания источников, заставляло ученых искусственно помещать свои, часто весьма яркие и оригинальные, построения в созданную К. Марксом и Ф. Энгельсом европейскую теоретическую схему. Парадоксальным образом именно советский период стал тем временем, когда история России в наибольшей степени писалась в рамках системы смыслов, созданной за ее пределами. Даже наиболее заслуженные авторы были вынуждены в своих оценках, например, деятельности Александра Невского опираться на цитаты из публицистических произведений К. Маркса и Ф. Энгельса, рассматривавших Россию в качестве противника Европы и не владеющих материалом, необходимым для формирования сравнительно нюансированной точки зрения.

Отметим, что в своем стремлении доказать правоту классиков марксизма-ленинизма даже авторитетные советские исследователи невольно признавали то, что Орда не оказывала на русские земли непосредственного влияния. Один из выдающихся представителей исторической науки этого периода Вадим Викторович Каргалов пишет: «Русские феодалы получили известные гарантии от повторения нашествия, сохраняли в своих руках власть над угнетенными классами. В полной неприкосновенности остались основные классовые интересы русских феодалов – возможность эксплуатировать зависимое население, сохранив господствующее положение и аппарат власти»[67]67
  Каргалов В. В., 2012. С. 158.


[Закрыть]
.

Другой яркий пример «европеистской» трактовки значения монгольского нашествия касается значения городских общин в формировании единой государственности. В советской историографии было принято считать, что «монголо-татарское нашествие в значительной степени разрушило объективные предпосылки объединения русских земель. Монголо-татары разгромили русские города, являвшиеся потенциальными центрами объединения и опорой великокняжеской власти, нарушили те минимальные экономические связи между отдельными феодальными центрами, которые были необходимым условием для объединения». Таким образом, Русь рассматривается с точки зрения политического и общественного устройства аналогично Франции или Англии, где города действительно были опорой королевской власти в период установления абсолютизма. Однако, как мы увидим в следующей главе, посвященной историко-географическим вопросам, в нашем случае именно городские общины («города-государства») были основными двигателями территориального размежевания. И подрыв могущества городских общин может рассматриваться нами как один из факторов, способствующих объединению на новых основах.

В результате советской исторической школой, при всех ее заслугах, «были повторены положения Карамзина– Костомарова» и продолжена традиция драматизации значения отношений с Ордой для России. Причина – политическая необходимость указать на истоки «деспотической» власти русских царей и императоров, часто «доводя до абсурда мысль Н. М. Карамзина о замедлении хода исторического развития Руси вследствие монгольского ига»[68]68
  Кривошеев Ю. В., 2010. С. 164.


[Закрыть]
. Хотя здесь, как отмечает автор одного из лучших обзоров нашей историографии, уже возникают нюансы: если на первом этапе советские историки обличают русских князей и церковь за сотрудничество с монголами, то уже с середины 1950-х гг. им приходится вносить значительные коррективы в свои оценки.

Особенности оценок советской исторической наукой и ее популяризаторами интересующего нас периода великолепно отражены в замечательной работе В. В. Каргалова «Древняя Русь в советской художественной литературе»[69]69
  Каргалов В. В. Древняя Русь в советской художественной литературе. М.: 1968.


[Закрыть]
. Каждый из нас, кто читал в детстве и юности такие прекрасные книги, как «Ратоборцы» А. Югова или «Юность полководца» В. Яна[70]70
  Югов А. К. Ратоборцы. М.: АСТ. 2015; Ян В. Г. Юность полководца: историческая повесть о юности и победах Александра Невского. М.: Детская литература. 2021.


[Закрыть]
может припомнить чувство недосказанности и необъяснимого противоречия между образом Александра Невского как борца за всю Русскую землю, и постоянной необходимостью для авторов подчеркнуть классовый характер проводимой им политики. В результате «перед писателями, создававшими образ Александра Ярославича Невского, стояла сложная задача: показать его место в столкновении „противоречивых стремлений“ различных классов русского общества, связь его политики с классовыми интересами русских феодалов, с одной стороны, и с героической борьбой народных масс Руси за независимость, с другой»[71]71
  Каргалов В. В., 2012. С. 152.


[Закрыть]
. Это, в действительности, было совершенно избыточным занятием и не позволяло сформулировать действительно научную концепцию деятельности этого русского правителя с опорой на факты.

Фигура Александра Невского, как мы увидим далее, действительно становится наиболее сложной для интерпретации. Святой князь уже с конца 1930-х гг. одновременно занял центральное место в историческом Пантеоне нашей государственности как борец за независимость Руси, но при этом с точки зрения фактов именно он был главным автором стратегии сотрудничества с Золотой Ордой. С этими идеологическими метаниями советской науки связано и важнейшее противоречие: если князья «сотрудничали» с Ордой, то почему Русское государство возникло «вопреки воле татарского хана, вопреки его власти», как пишет один из крупнейших историков Борис Дмитриевич Греков?[72]72
  Греков Б. Д., Якубовский А. Ю., Золотая Орда и ее падение. М.; Л. 1950. С. 200.


[Закрыть]
Надо признать, что действительно четкого и убедительного ответа на этот вопрос в советский период так и не получилось найти. Для того, чтобы понять данный парадокс лучше, давайте рассмотрим две другие точки зрения на природу русско-ордынских отношений. Возможно, что сочетание всех трех перспектив, рассмотренных далее, позволит создать более нелинейное представление о роли «восточного фронта» в формировании русской государственности и внешнеполитической культуры.

Вторая точка зрения возникает под воздействием идей, изложенных великим С. М. Соловьевым в одном из томов его «Истории России с древнейших времен». Она состоит, в общих чертах, в отрицании серьезного влияния Орды и «монгольского периода» на развитие русской государственности: «У нас нет причины признавать сколько-нибудь значительное влияние (монголов) на (русскую) внутреннюю администрацию, поскольку мы не видим никаких его следов»[73]73
  Соловьев С. М., 1988. С. 179.


[Закрыть]
. Сейчас этого подхода, с большими или меньшими вариациями, придерживается большинство современных российских историков. Они указывают на многогранность и сложность отношений с Ордой, особенности даннической зависимости как формы отношений, при которой русские земли сохраняли суверенность в определении своей внешней политики и многое другое.

Работы таких выдающихся российских авторов, как Николай Борисов, Антон Горский, Юрий Кривошеев и других, следуют в рамках этой парадигмы и словно бы восстанавливают связь времен с русской исторической наукой периода ее наибольшего расцвета во второй половине XIX – начале XX в. Эти авторы, при имеющихся между ними расхождениях по поводу деталей, приходят к следующему: «Суть даннических отношений неминуемо влечет за собой вывод о сохранении монголами на Руси той общественной системы, которая сложилась в середине XII века и продолжала развиваться в начале XIII века»[74]74
  Кривошеев Ю. В., 2015. С. 227.


[Закрыть]
. Ордынское нашествие стало, безусловно, крупнейшей трагедией и оказало наиболее серьезное внешнее воздействие на процесс формирования русской государственности. Трагедией, оказавшей при этом серьезное психологическое воздействие, поскольку «дань рассматривалась тогда в качестве позорной повинности, недостойной свободного люда», а «ощущение даннической зависимости (…), наносило общественному сознанию и народной психологии глубокую травму, вызывающую чувство пессимизма и безнадежности»[75]75
  Фроянов И. Ю. Нашествие на русскую историю. СПб. 2020. С. 48, 87.


[Закрыть]
. Но оно повлияло именно на процесс развития, а не на природу этой государственности и общественное устройство русских земель – они шли своим, заложенным в «домонгольский» период, путем.

К приведенным выше оценкам мы, очевидно, должны добавить и то, что часто обходят в литературе, но что является важным именно в этой работе: Орда, даже в период ее самого большого могущества, никогда не вмешивалась в принятие русскими князьями решений по поводу отношений с другими противниками Руси: Литвой, Орденом или шведами. Нельзя, конечно, применять к столь далекой истории категории международного права, неизвестные нашим предкам. Но если воспользоваться современной терминологией, то отношения с Ордой никак не затрагивали важнейший атрибут суверенитета русских земель-княжений, связанный с решением внешнеполитических задач на других направлениях. Имеются свидетельства того, что в рамках самого значительного участия русских князей в военных предприятиях Золотой Орды – похода дружины великого князя владимирского Дмитрия Александровича – «русские князья (в 1277 г.) выступают по меньшей мере как равноправные союзники. Пользуясь правом победителей, они берут „корысть и полон“, а их действия одобряются командиром объединенного войска»[76]76
  Кривошеев Ю. В., Соколов Р. А., Гусева С. В. Москва в эпоху Средневековья: Очерки политической истории XII–XV столетий. СПб.: Изд-во С. – Петерб. ун-та, 2021. С. 45.


[Закрыть]
.

Далее мы увидим, как формирующаяся великорусская государственность строила свои непростые отношения с Литвой, Орденом и шведским королевством. Однако в историографии и источниках нет примеров, когда ордынские ханы указывали бы русским князьям, как им выстраивать взаимодействие с этими соседями Руси. Нет также примеров того, чтобы ордынские правители приказывали русским князьям осуществить ту или иную военную экспедицию против Литвы или других народов. При этом сами русские князья активно вовлекали ордынцев в свои внутриполитические конфликты, действуя в рамках сложившейся до нашествия Батыя привычки, когда в «привлечении „поганых“ к междоусобной борьбе князей не было для того времени ничего исключительного, ничего противоречащего феодальной этике и обычной практике межкняжеских отношений»[77]77
  Каргалов В. В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. 263 с.


[Закрыть]
.

Третий подход к оценке отношений Руси и Орды является частью российского евразийства, идеи которого в историографии наиболее полно реализовали замечательные работы Г. В. Вернадского и Л. Н. Гумилева. Главная идея Гумилева – это фактический симбиоз Руси и Орды, в основе которого лежит, предельно огрубляя, общая евразийская сущность русской и ордынской политических цивилизаций[78]78
  Основные работы на интересующую нас тему: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: Айрис-пресс. 2007. 764 с.; Гумилев Л. Н. Чёрная легенда: друзья и недруги Великой степи. М.: Айрис-пресс, 2004. 564 с.


[Закрыть]
. Великое значение Льва Николаевича для российской исторической науки состоит в первую очередь в том, что он смог практически в одиночку разрушить монополию идеологически мотивированной интерпретации большинством советских историков событий эпохи формирования государственности вокруг Москвы. Даже учитывая несомненные смелые обобщения в работах Гумилева и свойственное ему художественное восприятие событий, его вклад в наше понимание смысла эпохи огромен – он позволяет увидеть, что за пределами так называемой «карамзинской схемы» и советского классово-формационного подхода существует еще целый спектр вероятных интерпретаций одного из важнейших в отечественной истории периода. Создавая свою собственную неидеальную «схему», Гумилев сформировал для российской исторической науки новый ориентир, с которым можно спорить, не соглашаться, но именно поэтому двигаться вперед.

Тем более это важно, что основные положения советского подхода, особенно раннего этапа, нашли свое продолжение в работах, которые уже в 1990-е гг. придерживались критического отношения к деяниям как Александра Невского, так и его потомков на московском княжеском престоле. Отметим, что такой взгляд оказался близок многим авторам на Западе и поэтому до сих пор имеет возможность занимать солидное место в богатой палитре мнений о событиях этого периода российской истории. Так и в случае с работами Гумилева мы одновременно видим и яростную и убедительную для читателя критику советских подходов к оценке русско-ордынских отношений, и отрицание «европеизации» русской истории в целом, присущее значительной части нашей традиции со времен Карамзина и Костомарова. Это позволяет теории Л. Н. Гумилева оставаться и по сию пору главной «альтернативной» интерпретацией политического значения событий русского Средневековья в целом и внешнеполитических обстоятельств объединения вокруг Москвы, в частности.

Труды Гумилева, в той их части, которая касается отношений Великороссии и Золотой Орды, так же, как и все его произведения, проникнуты живым художественным восприятием истории, что становится объектом критики со стороны более сдержанных представителей этой науки. Но при этом они помогают нам увидеть значительное количество новых фактов и посмотреть свежим взглядом на широко известные источники. А поскольку в основе его трудов лежит стремление к отрицанию «европеизации» русской истории, то они являются еще и результатом размещения исторических фактов в рамках принятой автором схемы. Уйти от схематического восприятия истории можно, как представляется, только обратившись к более сложным и внутренне противоречивым построениям, но попытаться при этом выделить главное. В нашем случае – то в отношениях с Золотой Ордой, что помогает понять, как они отразились на русской внешнеполитической культуре.

Для всех известных нам историографических традиций неизбежным остается поиск ответа на вопрос о том, как могла Орда повлиять на развитие русских общественных и государственных институтов? И здесь точки зрения, как мы видели выше, являются часто совершенно противоположными: одни ученые считают, что это влияние было важным, даже определяющим – здесь Н. М. Карамзин, советская школа и Л. Н. Гумилев парадоксальным образом похожи. Другие, а это большинство современных российских историков, полагают, что такое воздействие было незначительным, либо его вообще не было, поскольку «суть даннических отношений неминуемо влечет за собой вывод о сохранении монголами на Руси той общественной системы, которая сложилась в середине XII века и продолжала развиваться в начале XIII века»[79]79
  Кривошеев Ю. В., 2015. С. 227.


[Закрыть]
. Даже авторитетное мнение о том, что в центре отношений было признание русскими землями-княжениями легитимности верховной власти хана, с чем спорят другие историки[80]80
  Горский А. А. Москва и Орда. С. 188–189.


[Закрыть]
, не ведет нас к мысли о влиянии Орды на развитие внутренних русских порядков.

Попробуем предложить свой ответ. Суть его состоит в том, что Орда повлияла на формирующееся Русское государство, однако это воздействие наиболее полно отразилось не на русских общественных институтах, а на общей оценке природы государственности и внешнеполитической культуре[81]81
  Бордачев Т. В. Русская внешнеполитическая культура и Орда: статья-гипотеза // Россия в глобальной политике. 2023. Т. 21. № 1. С. 210–237.


[Закрыть]
. Таким образом, влияние было не линейным и механистическим, а опосредованным, связанным с необходимостью взаимодействовать с таким сложным противником в гибридной системе отношений в течение длительного времени. Этот вопрос почти никогда не затрагивался серьезно в российской или зарубежной научной литературе, потому что само начало обсуждению «монгольской проблемы» было положено в рамках другого важнейшего спора о русской истории: столкновения взглядов на значение реформ Петра Первого и связанных с ними отношений России и Европы. В результате дискуссия о значении отношений с Ордой оказалась заложником тех проблем, которые волновали общество в первой половине XIX в. Тем более что именно тогда начинается подъем национального духа русского народа, спровоцированный победой над наполеоновской Францией в ходе Отечественной войны 1812 г. И в этом историческом контексте идея о «борьбе с игом» выглядела как наиболее привлекательная.

Российские мыслители и историки XIX в. оценивали состояние русского общества своего времени и, особенно, вероятность реформ, считавшихся необходимыми для того, чтобы преодолеть отставание от наших противников на Западе. Они приходили к выводу, что обозначенная В. О. Ключевским «встречная работа прошлого», т. е. заложенные в русской государственности особенности требуют более сдержанного отношения к копированию европейских практик, а часто просто делают невозможным их привнесение на русскую почву. Ответ пытались искать в «особом» характере русского государства и общества, возникших под воздействием Золотой Орды. Но мы видим, что какие-либо формальные возможности оказать такое влияние у татаро-монгол отсутствовали, а русские общественные институты шли своим путем.

Поэтому гипотеза крупного германского ученого Б. Шпулера о том, что «господство татар оказало воздействие на Россию не столько в политическом, сколько в культурном плане»[82]82
  Шпулер Б. Золотая Орда. Монголы на Руси. 1223–1502. М.: Центрполиграф, 2021.


[Закрыть]
заслуживает внимания. В первую очередь поскольку признает практическое отсутствие ордынского влияния на эволюцию и природу наших политических институтов, но подчеркивает значение отношений с монголами для развития русской внешней политики как культурного феномена. Что стало причиной этому? В книге «Русь и монголы» Ю. В. Кривошеев дает природе русско-ордынских отношений такую характеристику: «В соприкосновение пришли не только экономические, социальные и политические системы, не только кочевнический и оседлый миры, но и мировоззренческие системы: идеологические и ментальные»[83]83
  Кривошеев Ю. В., 2015. С. 106.


[Закрыть]
.

Отношения русских земель и Орды были исключительно продолжительными по времени и контрастными в том, что касается идентичности народов, принимавших в них участие. При этом в отличие от испанцев периода Реконкисты русские не были частью более широкого культурного сообщества и, более того, на протяжении всей эпохи своих отношений с Ордой взаимодействовали с европейской политической цивилизацией как с противником. А попытки заключить союз с европейскими католическими государствами, предпринятые галицко-волынскими князьями во второй половине XIII в., не привели к какой-либо помощи от них против монголов. Великороссия не испытывала при накоплении нового для себя культурного опыта давления шаблонов поведения и ограничителей со стороны более широкого сообщества, каким для Испании выступала католическая Европа. В результате этот опыт оказался исключительно драматическим, но полностью самостоятельным.

Фундаментальное влияние отношений с Ордой на нашу внешнеполитическую культуру обусловлено тем, что среди всех внешних вызовов, с которыми когда-либо сталкивался русский народ, монголо-татарский стоит, конечно, на первом месте. Во-первых, разрушение Киевской («Древней») Руси под ударами монголо-татарского нашествия создало условия для окончательной консолидации великорусского этноса вокруг Москвы и, одновременно, укрепления власти ее князей[84]84
  Соловьев С. М. Сочинения в восемнадцати книгах. М.: Мысль, 1988. Книга II. История России с древнейших времен Т. 3–4.; Мавродин В. В. Образование единого Русского государства. Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1951. С. 153.; Фроянов, 1995; Halperin, Charles. Russia and the Golden Horde: The Mongol Impact on Medieval Russian History. Indiana University Press, 1985; Halperin, Charles. (2020). On Recent Studies of Rus' Relations with the Tatars of the Jochid Ulus. Golden Horde Review. 8. 32-50


[Закрыть]
. Предпосылкой этих связанных между собой процессов стало уже упомянутое нами разрушение системы родовых отношений между русскими князьями, оказавшееся важным последствием ордынского нашествия: источником возрастающей власти князя, как такового, и князя московского, в особенности, стал не столько ордынский ярлык, сколько сила, ставшая залогом его получения.

Во-вторых, вплоть до конца XIV в. силы Орды представляли собой наиболее масштабную угрозу с точки зрения физического существования русского народа и его государственности, а также постоянно сказывались на динамике силовых отношений между русскими землями, в том числе по инициативе самих князей[85]85
  Кривошеев Ю. В., Соколов Р. А., Гусева С. В. Москва в эпоху Средневековья: Очерки политической истории XII–XV столетий. СПб.: Изд-во С. – Петерб. ун-та, 2021. 432 с.


[Закрыть]
. В-третьих, именно ордынское нашествие привело к разделению Северо-Восточной и Юго-Западной Руси с последующим попаданием последней под власть Литвы и Польши, что и сейчас формирует важную внешнеполитическую проблему России.

В-четвертых, поскольку угроза с этой стороны была наиболее явственной, она в наибольшей степени отразилась на том, что русское государство изначально приобрело «военный характер», основной функцией которого была защита от внешних врагов[86]86
  Платонов С. Ф. Лекции по русской истории, Петроград: Сенатская типография, 1917. С. 124–149; Пресняков А. Е., 1918. С. 22.; Ключевский О. В. Курс русской истории. М., 1937. Ч. 2. С. 47.


[Закрыть]
. Длительная борьба с экзистенциальным внешним вызовом сделала необходимым интенсивное социальное и хозяйственное взаимодействие, для которого не было достаточных геоэкономических оснований. В этом смысле наличие такого серьезного противника и, самое важное, необходимости постоянно с ним взаимодействовать действительно уберегло Россию от поглощения более социально активными европейскими соседями. Но не «скрыв» ее от Запада (боевая работа на этом фронте никогда не прекращалась), а закалив ее народ в постоянной борьбе с превосходящим противником.

Другими словами, отношения с Ордой имеют во всей истории российской внешней политики наиболее важное значение не в силу их влияния на внутреннее устройство России, а в результате фундаментального значения вызовов, которые были связаны с этими отношениями для выживания этого государства и формирования его первоначальной международной идентичности. Эти отношения стали наиболее значимыми для внешнеполитической культуры России в критически важный для ее формирования исторический период и в значительной степени определили природу и практическое исполнение российской внешней политики в последующие эпохи. А поскольку воздействие Орды на внутреннее развитие Руси было гораздо меньшим, чем можно было бы подумать, опираясь на некоторые из обозначенных нами ранее интерпретаций, то именно здесь – в области внешнеполитической культуры – мы вправе рассчитывать обнаружить «ордынское наследие» в наиболее системной и масштабной форме. При этом оно было, конечно, переработано русскими общественными институтами, которые во всем остальном шли самостоятельным путем развития.

Развернувшаяся сразу после татарского нашествия борьба русского народа протекала, если попытаться суммировать выводы историков, в двух временных фазах: обороны (1242–1374/1380) и наступления (1380–1480). При этом каждая из значимых групп русского общества – горожане, церковь и князья – принимали участие в силовом противостоянии с татарами в тех формах, которые были для них доступны. На первом этапе основное насильственное сопротивление Орде исходило от городов, в то время как князья вступили с татарами в сложную дипломатическую игру, в центре которой были регулярные поездки русских князей в Орду, где выстраивалась тонкая система отношений, позволившая добиваться существенных внешнеполитических результатов. Первая такая поездка состоялась в 1242 г., когда в Орду отправился Великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович со своим сыном Константином.

Как мы знаем, даже располагая ограниченными силами, русские земли-княжения весьма эффективно боролись с попытками экспансии западных противников – Литвы, Швеции и Ливонского ордена, практически неизменно одерживая над ними военные победы. Татары принимали в этих сражениях участие в качестве союзников русских, но не играли решающей роли – способность к самостоятельной борьбе с противниками на Западе стала важным фактором независимости Северо-Восточной Руси и, по прошествии времени, Москвы от Орды. Также в некоторых случаях князья принимали в Орде мученическую смерть, становясь жертвами татарских внутренних интриг и произвола, что книжниками интерпретировалось, как предвестие конца света – событие ненормальное. Историческая наука фиксирует порядка 8-10 таких случаев, что не было катастрофическим с учетом многочисленности русского княжья[87]87
  Селезнев Ю. Русские князья при дворе ханов Золотой Орды. М.: Ломоносовъ, 2019, 272 с.


[Закрыть]
.

Русские городские общины, со своей стороны, создавали условия, сделавшие для татар сохранение суверенитета княжеской власти рациональным выбором. Первые восстания (в Новгороде, Суздале, Ростове и других городах) стали ответом на проведение переписи 1257–1259 гг. и введения системы баскачества ханом Берке (1209–1266). Несмотря на то, что сам по себе институт баскачества не означал военно-политического контроля над русскими землями, в последующие годы восстания в городах стали регулярными и были направлены уже не только против баскаков, но и против ордынских послов. Именно вооруженное сопротивление населения стало, по мнению историков, причиной отказа татар от системы откупничества «бесермен» (среднеазиатские купцы) на русском Северо-Востоке уже к середине 1260-х гг. Признание могущества Орды, таким образом, не было тождественно признанию ее власти, а сила и легитимность в русской внешнеполитической культуре не являются связанными между собой понятиями.

Отдельного внимания заслуживает вопрос о значении ордынской стратегии игры на противоречиях между русскими князьями и разжигании (между ними) конфликтов. Ордынские ханы всегда поощряли конкуренцию русских князей друг с другом и создавали для нее многочисленные внешние поводы: «Татары вели активную политику, основная линия которой выражалась в стремлении поддерживать взаимную рознь отдельных политических групп-княжеств и тем препятствовать политической концентрации на Руси»[88]88
  Насонов А. Н. Монголы и Русь, М.: Изд-во Академии наук СССР. 1940. С.157.


[Закрыть]
. При этом нельзя сказать, что рознь между князьями, как и между и городскими общинами, была новшеством для русской истории. Она характеризовала весь период середины XI – первой половины XIII в., включая такие яркие события, как разорение северными князьями Киева в 1167 г., т. е. интриги татарских ханов ничего нового для русских не придумали.

Однако в новых условиях рознь, которую стремились поддерживать татары, не привела к фатальному взаимному ослаблению. Наоборот, ее результатом уже во второй четверти XIV в. оказалось поступательное усиление Московской земли – конкуренция земель-княжений неизбежно вела к их «естественному отбору» и, в конечном итоге, к консолидации вокруг одного центра, наиболее талантливо и удачливо совмещавшего дипломатию и военную дерзость. Русские князья одновременно боролись за ресурсы друг с другом, а также защищали и преумножали свои суверенные права в отношениях с Ордой. В результате возникли условия для сосредоточения ресурсов в руках одного из конкурирующих княжений Русского Северо-Востока – Москвы, географическое положение и таланты правителей которой оказались наиболее востребованы в изменившихся условиях[89]89
  Платонов С. Ф., 1917. С. 147.


[Закрыть]
. Эта концентрация ресурсов – системообразующий процесс внутрирусских отношений с конца XIII в., имевший достаточно линейный характер, позволил в 1374 г. уже формально объединить силы русских земель ради конкретной цели – войны с Ордой.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации