Текст книги "Изнанка мира"

– Следуй за мной, – невозмутимо велел патрульный.

Шагая в торец платформы, спускаясь вниз по лестницам и углубляясь в служебные переходы, Кирилл не мог побороть дрожь: неужели сейчас он увидит Ирину? Как она? Наверное, испугана, переживает. Надо будет ее как-то успокоить…

Провожатый остановился перед красноармейцем в шинели и буденовке с нашитой красной звездой. В руках боец сжимал винтовку со штыком, преграждая доступ к двери, обшитой металлом. Неожиданное волнение обуяло Зорина, сердце бешено забилось.

Кирилл не мог понять, что вдруг с ним произошло, но спина моментально намокла, а материал под мышками прилип к коже. Постаравшись успокоить дыхание, он двинулся вперед.

– Что надо? – еще на подходе окликнул его часовой.

– Я на допрос… – ответил Зорин. – К Лыковой.

– Разрешение на вход! – часовой внимательно посмотрел на юношу.

Зорин достал записку отца и протянул караульному. Тот развернул бумагу, прочитал и сунул в карман шинели.

– А-а… – юноша потянулся за рукой красноармейца.

– Одноразовое, – пояснил тот. – Проходи!

Первое, что почувствовал Зорин, закрывая за собой дверь, – гнетущая влажная прохлада. И еще чуть уловимый гнилой запах подземной сырости казематов.

– Вы к кому? – охранник, сидевший за столом напротив входа, пристально посмотрел на Кирилла.

– К Лыковой, – сухо отозвался юноша.

Тюремщик опустил глаза. Тетрадные листы приятно зашелестели. Записей в журнале была тьма. Мужчина перевернул страницу. Потом еще, и еще одну. Указательный палец заскользил по фамилиям и порядковым номерам камер.

– Она только вчера была арестована, – сказал Кирилл, пораженный фарсом, который разыгрывался перед ним.

– А мне все едино – вчера или позавчера, – пробубнил охранник. – У нас, вишь, заключенные по фамилиям проходят, а фамилии по алфавиту записаны… ага! Нашел. Лыкова И. А., камера номер девять… Идите за мной.

Красноармеец отошел от стола, поправил связку ключей на боку и, неторопливо, разглядывая потолок и стены, двинулся по коридору. Остановившись возле одной из дверей, достал из шкафчика, висевшего рядом на стене, огарок свечи и зажег фитиль.

– Нате, – сказал он, передавая Зорину подсвечник. – В камерах свет не предусмотрен.

Пламя в руке Кирилла затрепетало.

– Осторожно… Захочете выйти, стучите.

– Ирина? Лыкова? Ты здесь? – оглядывая маленькую, абсолютно пустую комнатку, Кирилл никак не мог понять, куда же девалась девушка, потому что на первый взгляд тут никого не было.

– Кто вы?.. – донеслось из самого темного угла.

– Ира, не бойся, это я, Зорин, – Кирилл поставил подсвечник на пол. – Мы с тобой в школу вместе ходили… Помнишь?

Девушка подошла ближе, встала на колени и протянула трясущиеся ладони к свече. Огонек осветил испуганные глаза на измученном лице. Кирилл быстро скинул с себя бушлат и набросил ей на плечи.

– Спасибо, – проговорила Лыкова дрожащим голосом. – А поесть у тебя ничего нет?

Зорин опешил. Он совершенно не ожидал подобного вопроса.

– Тебя что, не кормили? Сволочи!

Ирина, уже не сдерживаясь, залилась слезами. Сердце юноши сжалось. Любимая… его любимая томится в тюрьме, в этом холоде, в этой темноте… Да еще и голодная! Зорин вскочил на ноги и стал барабанить в дверь. Снаружи раздались частые шаги. Охранник приоткрыл глазок и посмотрел внутрь.

– Чего надо?

– Открывай, давай!

Глазок закрылся. Ключ дважды повернулся в замке, и дверь распахнулась.

– Я щас… я мигом! – Кирилл оттолкнул тюремщика и вылетел из камеры.

В общественной столовой, расположенной в сбойке, народу не было. Обеденное время уже прошло, так что две полусонные тетки лениво махали тряпками над длинным столом. Здесь сохранялось типажное соответствие: та, что потолще, была поварихой, вторая, тощая, – посудомойкой. Увидев Зорина, они встрепенулись и вообще бросили уборку.

– Что-нибудь с обеда осталось? – от волнения Кирилл даже не мог стоять на месте.

– А талоны есть? – осведомилась толстая.

– Вот эти, с Красносельской, принимаете?

– Не знаю даже… Раньше-то не велено было, а теперь как? Не было еще распоряжения вас кормить, – толстуха смотрела на Кирилла с сомнением.

– Я Зорин, ординарец Сомова, – сказал он, прибегая к уже проверенному вранью. – Распоряжение сегодня же вечером получите. Вот только доложу, кому надо. А пока дайте попробовать, чем вы тут народ травите!

– Проверка, что ли? Так бы сразу и говорили, – проворковала толстуха. – У нас все в порядке, все по нормам… Вот извольте сюда присесть.

– Мне некогда тут, на допрос надо. В тюрьму. Так что как-нибудь упакуйте еду.

– Сухпай дать? Или вот, могу в котелочек, а потом заберу посуду из тюрьмы-то… – засуетилась повариха, исчезая в помещении кухни и гремя там кастрюлями.

– А поскорее можно? – Зорин уже приплясывал от нетерпения. Ему казалось, что с каждой минутой голод мучает Иринку все больше, а эта, толстозадая, даже не думает торопиться.

– Вот кашка с грибочками, даже мяско в ней, – тетка улыбалась, по-видимому очень довольная, что проверка так быстро покидает ее территорию. – А вот тут, в тряпочке, шанежки, и ложка завернута. Приятного вам аппетита!

– Спасибо, – Зорин буквально выхватил из протянутых рук потертую миску, накрытую крышкой, с лежащим на ней свертком.

– Вы уж доложите там, что у нас все по нормам… – донеслось ему вслед.

Но далеко уйти он не успел.

– Молодой человек…

Зорин обернулся. Перед ним стоял незнакомый старичок.

– Что такое? Я очень спешу! – только вбитое в подкорку уважение к пожилым людям мешало юноше отстранить деда с дороги.

– Буквально одна минутка, – заговорщицки подмигнул тот. – У вас невеста есть?

– Невеста? – переспросил Зорин.

– Ну, подруга там… Красавица, наверняка? – глаза деда утонули в хитром прищуре.

Кирилл буквально опешил от такой проницательности, не понимая, как его потаенные мысли стали известны этому сморчку.

– Уж поверьте жизненному опыту, ничто так не радует женщину, как дорогие вещи, – продолжал незнакомец, а потом быстро посмотрел по сторонам и предложил: – Давайте уйдем с прохода?

Кирилл ничего не понимал, но все же позволил увлечь себя к стене.

– Вы не подумайте ничего такого, я не пьяница… и не вор, – добавил старик, когда юноша остановился. – Это подарок.

Он вытащил из-за пазухи какую-то вещицу.

– Вы только гляньте, какие красивые! Очень красивые… женские… – перед носом Кирилла покачивались маленькие часики, украшенные мелкой россыпью сверкающих камешков. – Знаете, кто мне их подарил?

«Спекулянт… позор рода людского… ужаснейший человек… Что они развели здесь, на Сталинской?» – мелькнуло в голове.

– О-о-о, молодой человек, эти часы подарила мне сама Лыкова! – продолжал говорить незнакомец, безошибочно замечая вспыхнувший интерес в глазах потенциального покупателя. – Ирина Лыкова, может, слыхали? Дочка бывшего диктатора…

Юноша выбросил вперед ладонь и попытался схватить безделушку.

– Пятьдесят патронов, и безо всякого торга! – старик обиженно отодвинулся. – Сами видите, какая вещь! Впрочем, могу взять продуктами…

– Ах, ты! – Кирилл засопел и свободной рукой крепко ухватил запястье незадачливого коммерсанта. – Капиталист проклятый! На чужой беде наживаешься, сволота?! Да я тебя в ЧК сведу! Патрулю сдам!

Старик испуганно закрутил головой, а потом с недюжинной силой попытался вывернуться, но Кирилл держал цепко, чувствуя, что должен на ком-то выместить накопившуюся злость.

– Слушай, командир, отпусти… Отпусти, а? Ну, что я тебе? – сдался вдруг дед, переставая сопротивляться. – Хочешь, цацку эту за так отдам? Только отпусти…

Зорин разжал пальцы. Старик чуть не ударился затылком о тюбинг стены. Потом кинул часы юноше и моментально исчез.

Красноармеец у бронированной двери запомнил Зорина и пропустил беспрепятственно. А вот представитель внутренней охраны смотрел с явным неодобрением и отнюдь не спешил вылезти из-за стола, чтобы открыть камеру.

– А что у тебя в миске? – начал он ворчливым тоном, перейдя на «ты». – И почему бушлат в камере оставил? Это неположено. И свет забирать надо…

– А голодом морить – положено? А грабить – положено?

А ты хочешь, чтоб она умерла тут?! – вскипел Кирилл, поднося к носу тюремщика кулак, в котором были зажаты отвоеванные часы. – Смотри у меня! За издевательства под трибунал пойдешь! Вы что тут развели? Концлагерь?! Я Сомову скажу, он быстро с вами разберется…

– Тут не курорт, а исправительное учреждение. Двадцать лет работаю, и никто еще не умирал, – не испугался угроз тюремщик и с обидой добавил: – А если начнем разбираться, то ей кусаться тоже не положено. И ни ты, и никакой Сомов разрешить этого заключенным не можете. А если разрешит, то тогда сами их и сторожите! Понаехали тут…

Шаркая ногами, он неторопливо приблизился к двери и с пыхтением открыл ее. Кирилл нетерпеливо забежал в камеру. Ирина сидела на матрасе, закутавшись в бушлат, и смотрела так испуганно, что у парня защипало в носу от жалости.

– Вот, посмотри, – юноша сел на корточки и подал Лыковой миску и пакет. – Угощайся… тут и ложка где-то должна быть.

Девушка развернула сверток и жадно набросилась на еду.

– Спасибо, Зорин, – проговорила Ирина, собирая последние крошки. – Ты и правда друг…

– Ира, – Кирилл разжал кулак. – Ирочка, смотри…

Глаза узницы округлились и наполнились слезами.

– Это же… – Лыкова взяла с его ладони часы и, словно не веря, быстро вертела их в руках. – Мои часы… А у меня их забрали… Они же еще мамины, от нее сохранились… А ты смог вернуть…

Она крепко обняла Кирилла и заплакала.

– Ириночка, я сделаю все… слышишь, все возможное, чтобы вытащить тебя отсюда! Я поговорю с отцом… с Сомовым… если понадобится, до самого Москвина дойду! Я найду способ спасти тебя… Послушай, выходи за меня… Только соглашайся… слышишь… выходи за меня замуж…

– Зорин! – узница неожиданно прикрыла юноше рот тонкими пальцами. – Замолчи…

И, посмотрев на Кирилла так, как будто видела впервые, она припала к его губам…

* * *

Долгие часы ожидания в маленькой грязной каморке, нарушаемые только шагами часового, давались ей нелегко. Никогда не знавшая настоящей тяжелой работы, ограничений, неудобств, Ирина росла, как принцесса из сказки, читать которые она очень любила. Все, на чем настаивал отец, это «необходимость соблюдать приличия», то есть не очень выделяться. У нее была отдельная комната, где стояла настоящая кровать, застеленная настоящими льняными простынями, кресло, в которое была брошена шкура какого-то пятнистого зверя, шкафы, полные всякой всячиной, и великолепное большое зеркало, в которое, правда, никто, кроме самой Ирины да еще уборщицы, не заглядывал, потому что подруг у дочери секретаря северных станций Красной линии наркома Лыкова не было. Девушка могла мыться горячей водой хоть по два раза в день, спать, сколько угодно, в любое время суток, включать лампы дневного освещения по ночам. К ее услугам был холодильник, в котором не переводились деликатесы, о которых остальные жители метро, наверное, уже и не помнили: шоколад, чудесные рыбные консервы, (а не эта – фу! – вечная тушенка), баночки с малюсенькими маринованными огурцами. Она могла сварить себе спагетти и заправить их каким-нибудь изысканным соусом, но делать это все можно было только в маленькой кухне-столовой, спрятанной в служебном коридоре, и съесть все в полном одиночестве, за запертой дверью. Ни у ее отца, ни у ее брата почти никогда не хватало времени на нормальную еду. Но особенно Ирина терпеть не могла Сталинскую за то, что ей приходилось, в подражание остальным женщинам-комсомолкам, ходить в комбинезоне, который, правда, был сшит из очень качественной ткани. Конечно, у нее были платья, хотя надевала она их, только бывая на Ганзе, куда ездила никак не реже двух раз в месяц. Вот уж там девушка отрывалась по полной! Благо документы, выписанные на имя жительницы Краснопресненской Виктории Коноваленко, позволяли Красной принцессе куролесить, не бросая тень на идеологически выдержанного отца.

Сейчас же ей казалось, что нет ничего лучше, чем работать на грибных плантациях. А запах свинофермы вспоминался как самый мирный и даже манящий. Как хорошо быть простой работницей… Была бы у нее своя палатка, муж, может быть, дети… Но самое главное, у нее была бы жизнь.

А, впрочем, что за глупости лезут ей в голову? Сегодня с ней обращались совсем иначе. Отвели умыться, не толкали в спину дулом автомата, дали еды, которую она проглотила, даже не распробовав. И разве нет этого влюбленного мальчишки? Кажется, его отец – правая рука нынешнего начальника Сомова. Очень хорошо. Ведь это значит… Ведь это шанс! А уж свой шанс она никогда не упустит…

* * *

На следующий день, поменявшись сменами с одним из бойцов, Кирилл помчался на Сталинскую. С собой он нес две конфеты, принесенные отцом и бережно завернутые в бумагу, а карман оттягивал рожок, набитый патронами, который он собирался использовать для подкупа часового.

Все получилось именно так, как и было задумано. Боец в буденовке воровато отвел глаза и спрятал патроны за пазухой, и через минуту Зорин уже переступал порог камеры.

– Как ты? Тебя накормили? Что-нибудь надо? – вопросы сыпались из юноши, обгоняя один другой.

Ирина не отвечала, а лишь смотрела на него в упор.

– Вот тут немного конфет… – Зорин стал теряться от ее взгляда и молчания.

– Ты из-за меня отказался от сладкого, милый мой, – она приоткрыла губы и облизнула их.

Кирилл прикрыл глаза и стал отступать к двери, но было уже поздно. Ирина взъерошила ему затылок, а потом нежные ладони скользнули по шее и с неожиданной силой сжали его плечи.

– Не дразни меня… – прошептал Кирилл.

Она дерзко усмехнулась и отступила, потянув его за собой, а потом опустилась на колени и опрокинулась на грязный матрас.

– Скорее, скорей! Если меня казнят, я хочу, чтобы у тебя что-нибудь осталось. Хотя бы… хотя бы ты будешь помнить этот час…

Придумывать эти слова весь день было интересно, но сейчас, произнеся их, Ирина вдруг испугалась: настолько вдруг они задышали правдой, опалив ее настоящим ужасом, – смерть действительно была близко, очень близко. Девушка содрогнулась, а ее наивный партнер, которого уже трясло от возбуждения, приняв это за сигнал, кинулся целовать податливое тело со все возрастающим неистовством.

Теперь наступал кульминационный момент, когда, по ее расчетам, следовало оттолкнуть парня, чтобы он ушел, вкусив лишь крошку медового пирога. Лыкова отлично знала, что полуголодный мужчина готов на куда большие жертвы и усилия, чем сытый и довольный. Но древний женский инстинкт подсказал, что в данном случае правильнее будет не скупиться. Едва ее пальцы коснулись кожи над воротом рубашки Кирилла, пробежались по ушам и очертили линию скул, сойдясь на подбородке, как парень словно сошел с ума. Нежность, пронзительная, уже нестерпимая, до боли, накатила стремительной волной и так же быстро отхлынула, уступив место панике: как можно будет дышать, если эта женщина вдруг уйдет из его жизни?

Кирилл лихорадочно обвел глазами стены камеры и понял, что если надо будет убить, чтобы Ирина жила, он не задумываясь сделает это. Будь на месте убитого кто угодно, даже отец или брат…

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем обнаружил себя на полу: дрожащего, полностью истощенного вспышкой страсти; не представлял, с чем можно сравнить ощущения, которые переполняли тело. Перед глазами все еще вспыхивали и гасли ослепительные точки. В абсолютно пустую голову вплыла мысль о том, что хорошо бы одеться, дабы охранник, который мог зайти в любую минуту, не стал свидетелем… свидетелем… но продолжить у Кирилла так и не получилось.

Впервые он задумался: неужели все люди испытывают нечто похожее?.. Например, его родители? О своей матери Кирилл почти ничего не помнил. А отец практически не говорил о ней, полностью поглощенный партийной борьбой, интригами по перетягиванию каната власти и военными вылазками. Брательник? После того как Павел покинул Красносельскую и обосновался в Полисе, они виделись весьма редко. Кирилл знал, что брат очень скептически относился к «бабам» и предпочитал вылазки в «Веселые палатки» на Ганзе. Женщины Красной ветки в мешковатых, закрытых до горла комбинезонах, гордые своими строгими моральными устоями, тем более не давали повода заподозрить их в чем-то подобном. Даже молодые, они не хотели соблазнять и не могли вызывать желание. Получалось, он был единственным владельцем сокровища по имени Ирина, которое только что открылось ему. Несомненно, она была единственной, неповторимой… невозможным счастьем, которое он все же завоевал!

* * *

Павел Зорин шел впереди маленькой группы, которую дали ему в сопровождение и для помощи. Собственно, «группа» – это громко сказано, так как бойцов было всего двое. Они топали тяжелыми ботинками у него за спиной: облаченные в противогазы, шлемы и защитные комбинезоны, обвешанные оружием, с ПНВ и прочей экипировкой, будто собирались подняться на поверхность; впрочем, цель похода была не менее опасной. Их путь лежал на Полянку, где частенько пропадали люди. И сейчас, подходя к таинственной станции, сталкер еще и еще раз прокручивал странный разговор с кшатрием, который занимал далеко не последнее место в Совете.

– Хочешь получить гражданство Боровицкой? – вопрос застал Павла врасплох.

– Так точно! – воскликну он, вытянувшись в струнку.

– Отлично. А если задание будет непростым? – генерал так и не поднял головы от бумаг, которыми был завален его стол.

– Готов жизнью доказать свою преданность Полису! – отчеканил уставную фразу молодой человек.

– Попробуем тебе поверить, Зорин. Хотя родственники сильно подмочили твою репутацию. Красная ветка, хм… Но ведь родителей не выбирают, верно?.. Кстати, ты давно отца не видел?

– Больше года.

– А известий, писем от брата не получал?

– Нет. Да и о чем писать? – Павел совершенно не понимал смысла этого допроса.

– Так-так… Ну, ладно. Это подождет… Итак, твое задание…

Задание было более чем необычным.

– …и вот ты посмотришь, что там правда, а что россказни, – закончил инструктаж генерал. – Потому что наши уважаемые брамины просто как с цепи сорвались после истории, которую им поведал некий парнишка с ВДНХ. Я его видел. Совершенный провинциал. Трудно предположить, что этот Артем сам такое выдумал. Может быть, ему кто-то подсказал? Короче, надо все детально проверить. Как видишь, я с тобой предельно откровенен и напоминаю, что обсуждать информацию ты можешь только со мной. Ясно?

– Так точно!..

Перегон Боровицкая – Полянка был коротким, меньше трех километров, но двигались медленно, с осторожностью, поэтому путь занял не меньше, чем пару часов. Не поднимаясь на платформу, Зорин передал бойцам пистолет и нож: чтобы не поранить кого случайно, если впадет в одурь, а они привязали к его поясу крепкий нейлоновый шнур и замерли, ожидая дальнейших действий командира. Тот постарался предельно собраться – теперь наступало его время. Мертвая тишина, бархатная темнота и полное безлюдье, вот чем встретила их станция. Однако было во всем этом что-то ненастоящее. Как будто пространство… маскировалось. Никакого постороннего запаха в воздухе тоже не чувствовалось, но, как помнилось Павлу, ядовитый газ, проникающий на Полянку и бывший, по слухам, источником всех происходящих здесь аномалий, никогда ничем и не пах.

Бойцы медленно продвигались внизу, по рельсам, ощетинившись автоматами, спина к спине, контролируя небольшое провисание веревки, тянущейся от пояса Зорина к их рукам, а он, так же медленно, шел наверху по самому краю платформы. Три мощных фонаря, укрепленных на касках, давали достаточно света, чтобы можно было отчетливо рассмотреть два ряда квадратных колонн, облицованных светлым мрамором. Сталкер внимательно смотрел на пол, пытаясь заметить хоть какие-то следы, но полированные плиты, от которых отскакивали зайчики бликов, поражали стерильной чистотой: ни пылинки, ни пятнышка грязи…

Вдруг за спиной Павла раздался тихий голос, размеренно повторяющий:

– Уходи скорей!

Зорин замер, не решаясь повернуться; веревка натянулась, и бойцы тоже остановились. Они крутили головами в наглухо задраенных шлемах, но пока были совершенно спокойны. Похоже, что за спиной у сталкера никого не было. Однако вкрадчивый голос набирал силу:

– Беги, беги отсюда!

Еще несколько минут Павел простоял, окаменев, ожидая развития событий. Но больше ничего не случилось. Все это было похоже на достаточно злую, но неопасную шутку. Странные слова, между тем, намертво отпечатались в памяти.

«Что, черт возьми, это значит? Я действительно это услышал? Или сам придумал? – лихорадочно размышлял Павел, все еще не в силах сдвинуться с места. – Так, хорошо. Допустим, не сам… Тогда я должен все рассказать генералу. Но ведь без доказательств меня, чего доброго, за дурака примут. За психа! И никакого гражданства мне тогда не светит…»

– Никак нет, на Полянке все мертво, – докладывал он через час.

– Как и следовало ожидать, – потер переносицу кшатрий, испытующе глядя Зорину в глаза. – Значит, так. Со станции не уходи, теперь ты будешь в моем ведомстве…