Текст книги "Дорога к несвободе. Россия, Европа, Америка"

К 2010-м годам олигархия сделала реформы в Российской Федерации не просто невозможными, но и немыслимыми. Выступая в ноябре 2010 года в немецкой печати, Путин попытался усидеть сразу на двух стульях: он заявил, что Европейскому Союзу надо объединиться с Россией, не ожидая от нее перемен. Но поскольку Россия не может следовать европейским принципам, расстаться со своими принципами придется Европе. Путин начал задумываться об обратной интеграции, в процессе которой европейские страны стали бы сильнее напоминать Россию и которая означала бы развал ЕС.

Важным отличием империалистической Европы от Европы объединенной стало отношение к закону и праву. В этом отношении политик Путин повторил траекторию Ильина: вера в закон сменилась признанием беззакония патриотической добродетелью. Молодость Ильина пришлась на предреволюционные годы, и его чрезвычайно беспокоил вопрос о духе права. Он считал, что русским необходимо его принять, но не знал, как это осуществить.

Полвека спустя Европейский Союз решил эту задачу. Рутинный процесс интеграции сопровождается экспортом духа права. Европейская интеграция стала средством переноса идеи верховенства права оттуда, где оно функционирует лучше, туда, где оно функционирует хуже. В 1990-х годах соглашения об ассоциации, заключенные Европейским Союзом со странами-кандидатами, породили правоотношения, в перспективе ведущие к полноправному членству. Перспектива вступления в ЕС делала наглядными для граждан выгоды верховенства права.

В зрелом возрасте Ильин отказался от верховенства права в пользу фашистского произвола. Оставив надежду, что Россией можно управлять при помощи законов, Ильин сделал добродетелью патриотов произвол. Путин (полагающий Ильина авторитетом) последовал тем же путем. В 2000 году, впервые баллотируясь на пост президента, он рассуждал о необходимости “диктатуры закона”. Это оксюморон, и одна из двух противоречащих друг другу концепций была отброшена. Во время президентской кампании 2012 года Путин отверг идею европейского пути России (проигнорировав поощряющие верховенство права внешние стимулы) и представил произвол искупительным патриотизмом. Операциональное понятие в современном русском языке – беспредел, возможность делать что угодно. Это слово заимствовано из уголовного арго.

Следуя этой логике, Путин – не потерпевший неудачу государственный деятель, а спаситель нации. А то, что европейцы могут счесть ошибками, можно осмыслить как расцвет российской невинности.

Путин предпочел интеграции империю. В 2011 и 2012 годах он объяснял, что если Европа не согласится объединиться с Россией, то россияне помогут Европе стать похожей на Россию. Таможенный союз ЕАЭС – объединение с авторитарными соседями Беларусью и Казахстаном – был учрежден 1 января 2010 года, когда Путин был премьер-министром. В конце 2011 – начале 2012 года кандидат в президенты Путин предложил создать более масштабный “Евразийский союз” (альтернативу Европейскому Союзу), который принимал бы государства-члены ЕС и способствовал его развалу. Путин назвал евразийскую идею началом новой идеологии и геополитики.

3 октября 2011 года в “Известиях” Путин представил свой грандиозный план. Россия сведет вместе государства, которые вряд ли смогут войти в ЕС (а в будущем и государства, покидающие разваливающийся ЕС), то есть нынешние и будущие диктатуры. 23 января 2012 года в “Независимой газете” Путин (цитируя Ильина) заявил, что суть интеграции не в совместных достижениях (как считают европейцы), а в “цивилизации”. По логике Путина, верховенство права перестало быть всеобщей желанной целью и предстало элементом чуждой западной цивилизации. Интеграция, по Путину, не имеет отношения к сотрудничеству с другими, ее суть – в самовосхвалении, так что нет необходимости делать что-либо для того, чтобы Россия стала похожей на Европу. Напротив, это Европа должна напоминать Россию.

Разумеется, Европейский Союз, напоминающий Россию, непременно распадется. В своей третьей статье, напечатанной 27 февраля 2012 года “Московскими новостями”, Путин приходит именно к этому выводу. Россия не может стать членом Европейского Союза из-за своего “уникального места на мировой политической карте, роли в истории, в развитии цивилизации”. И Евразия, в отличие от Европейского Союза, примет кандидатов безо всяких условий. Все диктаторы сохранят власть, честных выборов не предвидится, никакие законы соблюдать не нужно. Евразийский проект придуман для того, чтобы помешать расширению Европейского Союза и заставить граждан стран – потенциальных членов думать, что подобное расширение невозможно в принципе. В долгосрочной перспективе, объяснил Путин, Евразия превзойдет Европейский Союз и появится “Союз Европы”, “единое экономическое и человеческое пространство… от Лиссабона до Владивостока”.

Путин, будучи кандидатом в президенты в 2011 и 2012 годах, обещал отход России от всеобщих стандартов и экспорт российских особенностей. Если представить Россию незамутненным источником утраченных всеми остальными цивилизационных ценностей, то вопрос о реформировании российской клептократии вообще снимается с повестки. Россию – маяк для всех – следует не переделывать, а поощрять. Путин подтверждает свои слова поступками: он действительно сделал европейскую интеграцию для своего народа немыслимой. То, каким образом Путин занял пост президента, сделало поворот России к Евразии необратимым. Отказ от демократических процедур в 2011 и 2012 годах стал насмешкой над основным критерием членства в Европейском Союзе. Чтобы изгнать протестующих с улиц и изобразить их агентами Европы, Европейский Союз изобразили врагом.

В России нет действующего механизма передачи власти, и будущее российского государства темно, но вслух ничего этого говорить нельзя. Путин способен удержать под контролем государственный аппарат, но он не в состоянии реформировать его. Поэтому внешняя политика заместила внутреннюю, а заботой дипломатов вместо безопасности стала культура. По сути, это означает экспорт российского хаоса под рассуждения о российском порядке, дезинтеграцию, именуемую интеграцией. В мае 2012 года президент Путин представил евразийский проект орудием разложения ЕС, необходимым для того, чтобы упростить мировой порядок и позволить империям побороться за территорию. Черную дыру в такой системе невозможно заполнить ничем, но она может поглотить соседей. На инаугурации Путин объявил: Россия намерена стать “лидером и центром притяжения всей Евразии”. В послании Федеральному собранию в декабре того же года он говорил о грядущей катастрофе, с которой начнется новая эпоха колониальных войн за ресурсы. В такое время нелепо предлагать реформы или думать о прогрессе. В условиях непроходящего кризиса, объявил Путин, Россия при “обустройстве огромных… пространств” станет опираться на национальный гений.

Но упоминание о “большом пространстве” (это концепция правоведа-нациста Карла Шмитта) – не самое удивительное в речи Путина. Употребив странное слово “пассионарность”, он заявил об особой способности России благоденствовать среди мирового хаоса. По мнению Путина, “пассионарность” определит, “кто вырвется вперед, а кто останется аутсайдером и неизбежно потеряет свою самостоятельность”. Автор термина “пассионарность” – Лев Гумилев. В отличие от вновь открытого Ильина, он и не покидал СССР. Термин Гумилева “пассионарность” знаком россиянам, но мало известен за пределами России. Гумилев – образцовый современный евразиец.

Задолго до того, как Путин представил свою евразийскую политику, специфическую претензию на доминирование и преобразование Европы предъявили евразийцы. Это влиятельное интеллектуальное течение возникло в 1920-х годах как реакция на спор почвенников с западниками. Западники XIX века считали историю единообразной, а путь прогресса – известным и неизбежным. С их точки зрения, проблемой России была отсталость, и чтобы в будущем приблизить страну к европейскому настоящему, требовались реформы или революция. Почвенники же полагали, что прогресс иллюзорен, а Россия осенена собственным, неповторимым гением. Они утверждали, что православие и русский народный мистицизм демонстрируют недоступную для обитателей Запада глубину духа. Почвенники предпочитали вести российскую историю с крещения тысячу лет назад. Ильин, начинавший как западник, закончил как почвенник. (Совершенно обычная эволюция.)

ГУЛАГ

Первыми евразийцами были российские мыслители-эмигранты 1920-х годов, современники Ильина, отрицавшие и почвенничество, и западничество. Они соглашались с почвенниками в том, что Запад развращен, но отрицали и миф о преемственности от древнего Киева. Евразийцы не прослеживали заметной связи Киевской Руси с Россией. Вместо этого они сосредоточили свое внимание на монголах, с легкостью захвативших раздробленную Русь в начале 1240-х годов. С точки зрения евразийцев, благодаря монгольскому правлению в среде, избавленной от европейской “порчи” (то есть от наследия античности, Возрождения, Реформации и Просвещения), появилась Москва. Современной же России предназначено превратить европейцев в монголов.

Скоро евразийцы 1920-х годов рассеялись; некоторые отказались от прежних взглядов. Но в СССР у них нашелся талантливый последователь: Лев Гумилев (1912–1992). Его родители были выдающимися людьми, да и сам он прожил жизнь настолько трагическую и яркую, что ее трудно даже вообразить. Родители Льва Гумилева – поэты Николай Гумилев и Анна Ахматова. Когда Льву было девять лет, его отца расстреляли чекисты, а мать сочинила одно из известнейших в современной русской литературе стихотворений: “…любит, любит кровушку // Русская земля”. Имея таких родителей, в 1930-х годах было трудно погрузиться в университетскую жизнь. За Гумилевым следила тайная полиция, на него доносили однокашники. В 1938 году, в период Большого террора, Гумилева осудили на пять лет лагерей и отправили в Норильск. По этому поводу Анна Ахматова сочинила знаменитый “Реквием” (“Ты сын и ужас мой”). В 1949 году Гумилев снова попал в ГУЛАГ: в этот раз на десять лет, в лагерь под Карагандой. В 1953 году, после смерти Сталина, его освободили, но годы, проведенные в заключении, не могли пройти бесследно. Гумилев, увидевший в своем наказании источник вдохновения, считал, что в чрезвычайных обстоятельствах открывается органический смысл жизни.

Занимаясь в 1960–80-х годах наукой, Гумилев реанимировал евразийство. Он соглашался со своими учителями в том, что монголы создали русский характер, ставший щитом против растленного Запада. Как и у мыслителей-эмигрантов 1920-х годов, Евразия Гумилева тянулась от Тихого океана до презренной, больной Европы, ютящейся на западной оконечности великого материка.

Первые евразийцы были солидными учеными, получившими систематическое образование в университетах Российской империи. Гумилев – типичный советский самоучка, энтузиаст-любитель. Чтобы отграничить “Евразию” от “Европы”, он воспользовался климатическими данными. Гумилев собрал данные о средней температуре в январе и провел через территорию Германии линию: слева оказалась “Европа”, справа – “Евразия”. Заметим, что когда Гумилев занимался своими выкладками, Восточная Германия находилась под контролем СССР, а Западная – нет.

Вкладом Гумилева в евразийство стала пассионарная теория этногенеза. Она основана на специфическом понимании астрофизики и биологии человека. Гумилев считал, что этносы порождает излучение из космоса. Некоторые люди более, нежели все остальные, способны накапливать космическую энергию и передавать ее другим. Такие носители “пассионарности” (именно о ней Путин упомянул в 2012 году) основывали этнические группы. По Гумилеву, возникновение каждой этнической группы приурочено к вспышке космической энергии (“пассионарные толчки”), запускающей более чем тысячелетний цикл. Космические лучи, оживлявшие народы Запада, испущены в древности, и потому Запад уже угасает. Русский же народ возник лишь 13 сентября 1380 года и потому молод и деятелен.

Кроме того, Гумилев привнес в евразийскую традицию особую форму антисемитизма, позволяющей русским винить в неудачах и евреев, и Запад. По мнению Гумилева, здоровым этносам, например русскому, нужно опасаться “химерических” групп, которые живут за счет не космических лучей, а других групп. Он имел в виду евреев. По Гумилеву, вся история России демонстрирует не ее, России, древность, а то, что евреи представляют собой вечную для нее угрозу. Гумилев утверждал, что в средневековье работорговлей на Руси занимались именно евреи (“Славянские земли в IX–X веках стали для евреев источником рабов”), сделавшиеся “военно-торговым спрутом”. При этом евреи, по Гумилеву, выступали агентами враждебной Руси западной цивилизации, всегда стремившейся ослабить и обесславить русских. Он также писал, что Руси приходилось платить евреям кровью. Таким образом, Гумилев отстаивал три основных тезиса современного антисемитизма: еврей – бездушный торгаш, еврей – тот, кто пьет христианскую кровь, еврей – агент чуждой цивилизации.

Несмотря на годы, проведенные в ГУЛАГе, Гумилев считал СССР своей родиной. У него были и друзья, и ученики. После смерти (1992) его влияние даже возросло. Экономист Сергей Глазьев, советник Ельцина и Путина, не раз обращался к работам Гумилева и заимствовал его идеи. (А также рассуждал об “основанном на философии евразийства” экономическом союзе с государственным планированием.) Гумилев дружил с философом Юрием Бородаем и его сыном. Александр Бородай мечтал о “вооруженных пассионариях”, которые стали бы “катализаторами могущественных движений”, освободивших “всю территорию Евразии”.

Став президентом, Владимир Путин не только будет цитировать Гумилева, но и назначит Сергея Глазьева советником по делам евразийской интеграции. Вскоре Александр Бородай сыграет важную роль в российском вторжении на Украину.

Рассуждая о российском “евразийстве” 2010-х годов, следует указать на два интеллектуальных течения, сходящихся в двух аспектах: “растленность Запада” и “вредоносность евреев”. Евразийство 2010-х годов было винегретом из продолженной Львом Гумилевым традиции и нацистских идей в переложении фашиста Александра Дугина. Родившийся в 1962 году Дугин не стал ни последователем первых евразийцев, ни учеником Гумилева. Он просто взял на вооружение “Евразию” и “евразийство”, чтобы адаптировать нацизм для российской аудитории. Дугин – продукт советского андерграунда 1970–80-х годов – играл на гитаре и пел о гибели миллионов людей в печах. Целью своей жизни он сделал знакомство России с фашизмом.

После распада СССР Дугин отправился в Западную Европу на поиски интеллектуальных союзников. Даже в единой Европе попадаются маргинальные ультраправые мыслители, которые разрабатывают нацистские идеи, ратуют за “чистоту нации” и порицают экономическое, политическое и правовое сотрудничество, видя в нем признак некоего всемирного заговора. Эти люди и выступили наставниками Дугина.

Сначала на него оказал влияние Мигель Серрано, автор книги “Адольф Гитлер: последний аватара”. Серрано объявил, что “арийская раса” в силу своего внеземного происхождения превосходит все остальные. Дугин, подобно Гумилеву, приглашает “спасителя” России извне. А поскольку такой вождь не должен быть запятнан событиями, то он явится откуда-то вне истории. Ильин разрешил это затруднение, изобразив воображенного “спасителя” в облаке эротического мистицизма. Гумилев и Дугин обратили свой взор к звездам.

В начале 1990-х годов Дугин сблизился с французским конспирологом Жаном Парвулеско. Тот поведал ему об исконном конфликте “народов моря” (“атлантистов”) с “народами суши” (евразийцами). По мысли Парвулеско, американцы и британцы уступили абстракциям, “еврейским идеям”, потому что их “судоходная” экономика скрыла от них истины человеческого опыта, по-прежнему доступные “народам суши”. Ален де Бенуа из французского неофашистского движения “Новые правые” открыл Дугину глаза на истинное положение Америки как центра абстрактной (то есть еврейской) культуры. Это было развитием нацистских идей, и Дугин хорошо это осознавал. В то время он пользовался псевдонимом “Зиверс”: намек на Вольфрама Зиверса, казненного в 1947 году за военные преступления немецкого нациста, известного тем, что он коллекционировал кости убитых евреев.

Европейские связи Дугина позволили ему пересадить нацистские идеи в российскую почву. В 1993 году он вместе с Эдуардом Лимоновым (который назвал Дугина “Кириллом и Мефодием фашизма”) учредил партию НБП. Партийцы поднимали кулаки с возгласом: “Да, смерть!” В 1997 году Дугин ратовал за “фашизм, безграничный и красный”. Дугин придерживался обычных для фашиста взглядов: демократия бессодержательна, средний класс – зло, Америка – враг, Россия ни в чем не виновата, русскими должен править “человек судьбы”.

Как и Ильин, Дугин отдавал должное Карлу Шмитту, который разработал концепцию международной политики без права и государства, базирующейся на стремлении социально-культурных групп занять как можно больше земли. Шмитт отвергал “пустое понятие государственной территории” и считал народ живым организмом. С этой точки зрения, “большим пространством” Евразии должен владеть тот, кто сумеет его покорить. Шмитт утверждал, что Великобритания, США и другие морские державы привержены абстрактным, “еврейским” представлениям о законе и праве. Он предложил концепцию международного права, согласно которой мир делится на несколько “больших пространств”, которые имеют право защищаться от вмешательства “чуждых пространству сил”. (Таким образом, США не должны иметь влияния в Европе.) Дугин перенял эти идеи, заменив якобы враждебную Америку на евреев, Америку и право: Третьего рейха больше нет, зато есть Российская Федерация.

Дугин считает Ильина незначительным философом, выполняющим при путинском режиме лишь “техническую функцию”. Тем не менее почти все, что пишет Дугин, кажется пародией на Ильина. “Запад, – объяснил Дугин, – это место, куда рухнул дьявол. Это центр глобального капиталистического спрута. Это матрица сгнившей культуры извращений и порока, лжи и цинизма, насилия и лицемерия”. Запад прогнил настолько, что в любой момент может рухнуть, – и при этом он являет собой вечную угрозу. Демократия – не обновление, а признак грядущей катастрофы. Дугин так отозвался на инаугурацию Барака Обамы в 2009 году: “Пусть этот получерный президент станет началом конца этой омерзительной цивилизации; пусть он развалит эту страну; пусть, наконец, свершится справедливость и этот колосс на глиняных ногах, этот новый Карфаген, который распространяет свою политическую, экономическую, идеологическую власть на весь мир, пытается биться со всеми и против всех, чтобы он, наконец, сгинул”. Эти характеристики Запада – аксиомы, а не мнение. Не важны факты ни настоящего, ни прошлого. Для Дугина (как и для Ильина) прошлое – лишь кладезь “архетипов”, “духовный ресурс”, с помощью которого можно изменить настоящее.

В начале XXI века Дугин столкнулся с Европейским Союзом – образованием, спасшем государства после развала империй, – и его успехами. Когда Дугина спросили о ЕС, он заявил, что тот обречен. Задолго до того, как Путин заговорил о Евразии, включающей и Украину, Дугин назвал суверенное украинское государство препятствием к осуществлению евразийской судьбы России. В 2005 году Дугин учредил движение с государственной поддержкой [Евразийский союз молодежи], члены которого жаждали распада и русификации Украины. В 2009 году Дугин пророчил “битву за Крым и восток Украины”. Существование Украины, по Дугину, означает “огромную опасность для всей Евразии”.

Концепции трех взаимосвязанных течений русского фашизма – христианского тоталитаризма Ильина, евразийства Гумилева и “евразийского” нацизма Дугина – появились в речах Путина тогда, когда он искал выход из затруднительного положения, в которое сам же и поставил страну. Фашистские идеи появились в России в широком обороте в 2012 году, когда Обама пытался “перезагрузить” отношения с Москвой. Радикальная переориентация России не была обусловлена какими-либо враждебными шагами зарубежных стран. Врагом Запад предстал потому, что его стали изображать таковым.

В 2012 году российский президент представил фашистских идеологов (решив, что они ему понадобятся) широкой аудитории. Ильин получил весь почет, какой только государство способно оказать философу. Гумилева Путин цитировал в важнейших своих выступлениях. Дугин сделался частым гостем крупнейшего телеканала России. Евразийство взял на вооружение Изборский клуб – новый аналитический центр, в составе которого числились Дугин, Глазьев и Тихон (Шевкунов) – священник, сопровождавший Путина к могиле Ильина. Шевкунов выдвинул соображение, что Путин – это реинкарнация Владимира (Вальдемара), и написал книгу, ставшую в 2012 году в России бестселлером.

Основателем и вдохновителем Изборского клуба сделался писатель-фашист Александр Проханов (это он в декабре 2011 года беседовал с Путиным в радиопередаче, когда Путин цитировал Ильина). Рассуждая о Евразии, Проханов, подобно Дугину, желал восстановления советской власти в фашистском облике. Проханов, как и Дугин, вторит Карлу Шмитту. Если у Проханова и есть твердые убеждения, то это его вера в вечное противоборство суетных, склонных к абстракциям “народов моря” с простодушными и добродетельными “народами суши”. Проханов (как прежде него Гитлер) винит “мировое еврейство” в изобретении поработивших страну идей и возлагает вину за Холокост на самих евреев. Подобно Дугину, Проханов открыто пользуется политическим вымыслом и сыплет сильными образами, не давая времени на их обдумывание. В качестве примера богатой прохановской фантазии напомним его реакцию на избрание Барака Обамы президентом США. Рассуждая о встрече Обамы с российскими оппозиционерами, Проханов стенал: “И было такое ощущение, что им там протянули черную сиську, и они все сосут со сладострастием и чмоканием это млеко”.

Самое полезное в многословии Проханова для понимания евразийской идеи – его интервью, данное в Киеве 31 августа 2012 года, незадолго до открытия Изборского клуба. В марте того года Украина и Европейский Союз занялись подготовкой соглашения об ассоциации, и украинское правительство выработало план подготовки к подписанию в следующем году договора. Озадаченная отношением Проханова к Европе, интервьюер задала ему соответствующие вопросы и услышала в ответ основные тезисы евразийцев: о приоритете вымысла над фактами, о том, что успехи европейцев – от лукавого, о мировом еврейском заговоре и о российской судьбе Украины.

Комментируя высокие стандарты жизни в ЕС, Проханов заявил: “Ты вот через Днепр переплываешь – и грибы растут величиной со слона!” Случайный образ из древнеславянского быта оказался важнее надежного строя жизни, созданного десятилетиями труда во имя блага сотен миллионов людей. Затем Проханов приравнял фактуальность к лицемерию: “Европа – это гадина, которая научилась самые мерзкие и отвратительные вещи называть красиво”. И что бы европейцы ни говорили или делали, они скрывают лица “под масками”. И Европа в любом случае гибнет: “Белая раса загибается – гомосексуальные браки, педерасты правят городами, бабы ищут мужика – не найти”. При этом европейцы истребляют россиян: “Не мы заразились СПИДом, а нас заразили”.

Основная проблема, по Проханову, – евреи: “Антисемитизм связан не с тем, что у евреев горбатые носы или они плохо произносят букву «р». А с тем, что они захватили мир, но используют эту власть во зло”. Проханов пользуется символами Холокоста (обычный для русских фашистов ход) для того, чтобы изобразить вообще евреев как преступную группу, а всех прочих – как их жертв: “Они [евреи] соединили человечество, чтобы кинуть его в топку либерального уклада, который теперь терпит катастрофу”. Единственное оружие против мирового еврейского заговора – спаситель России. Евразийский проект, который “должен охватить весь мир”, есть инструмент спасения человечества.

Осуществление этого грандиозного проекта, по мысли Проханова, начнется, когда объединятся Россия, Украина и Беларусь. “Говоря о России, – уточнил Проханов, – я имею в виду и людей, живущих в Украине, Белоруссии”. Перед Украиной стоит “колоссальная мессианская задача”. Киев обречен склониться перед Москвой. Он станет исходной точкой завоевания русскими мира. “Если первая [русская] империя была создана здесь, – заявил Проханов, имея в виду Древнюю Русь, – то будущую империю уже провозгласил Путин. Это Евразийский союз, и вклад Украины в эту империю мог бы быть грандиозным”. В конце концов, вопрошает Проханов, “зачем ей [Украине] быть на окраине Лондона, когда она может быть в центре Евразии?” Проханов выразил опасение, что президент Янукович не сумеет это выполнить. В таком случае, предположил Проханов, правительство Украины придется сменить.

Несколько дней спустя, 8 сентября 2012 года, был создан Изборский клуб, кузница идей нового русского национализма. “Манифест отцов-основателей” начинается с тезиса, который мы находим и у Ильина (что фактуальность – оружие Запада, обращенное против России):

Российское государство в очередной раз подвергается смертельной угрозе, исходящей из либеральных центров: как внутри российского общества, так и за его пределами. Работает все та же смертоносная идеологическая и информационная “машина”, которая истребила все устои и ценности “белой”, романовской империи, а затем уничтожила все базовые опоры “красной”, советской империи, после чего обе империи пали, превратив великие евразийские пространства в хаос враждующих народов, верований и культур, в поле кровавых схваток. Эта либеральная “машина” построена с помощью антропологов и историков, социальных психологов и знатоков “теории хаоса”, экономистов и мастеров информационных войн. Она дробит фундаментальные принципы, на которых строится евразийское союзное государство. Подавляет глубинные коды народного сознания, помогающие народу одерживать победы и продлевать его существование в истории. Эта стенобитная “машина” бьет в православную церковь как духовную основу народа, препятствует оборонному и военному строительству, делая Россию безоружной в пору нарастающих военных конфликтов. Сеет раздор в религиозное согласие главных российских конфессий. Не позволяет преодолеть раскол исторических русских эпох. Продлевает губительную русскую смуту, демонизируя российского лидера и все институты власти.

В манифесте не упомянуты конкретные меры европейской и американской политики. Таким образом, проблема вовсе не в поступках европейцев и американцев, а в том, что Европейский Союз и США вообще существуют. Проханов дал понять: неприязнь Запада к России следует считать неустранимой (даже если западная политика невраждебна). Авторы манифеста подменяют историю “вечностью”: циклическим рисунком, в котором проявляются западное коварство и российская невинность. По мнению авторов манифеста,

тысячелетняя история русской государственности – это истории нескольких евразийских империй, которые зарождались, достигали невиданного расцвета и обрушивались в “черную дыру”, из которой, казалось, не было возврата. Но государство вновь возрождалось, в ином облачении, с иным историческим центром, и вновь повторялся взлет и расцвет с последующим падением в пропасть. Эта цикличность, смерть государства и победа над смертью, придают русской истории пасхальный характер, в котором русская цивилизация неизбежно воскресает. Первая империя – Киевско-Новгородская. Вторая империя – Московское царство. Третья империя – Романовская. Четвертая империя – Советская. Нынешнее Государство Российское, несмотря на потерю великих окраин, носит имперский характер. Геополитика евразийского континента вновь собирает насильственно отторгнутые пространства. Об этом свидетельствует обнародованный Путиным “евразийский проект”.

Вместо того чтобы на материале русской истории обосновать интересы или оценить перспективы российского общества, евразийский проект предлагает поэтические выражения, чтобы после кровопролития достигнуть эмоционального единства. И если советский режим в 1930-х годах истребил множество священников, то это ничего – в 1940-х годах души убиенных благословили Красную армию:

Соединение двух исторических времен, стратегическое примирение “красных” и “белых” перед лицом либеральной угрозы – это огромная мировоззренческая задача истинных государственников. Такое примирение возможно в свете мистической русской Победы 1945 года, где “красный” строй получил молитвенную поддержку всех Святомучеников, погибших в годы церковных гонений, а оружие “красной Победы” стало святым русским оружием. Грядущая русская Победа требует единства “красных” и “белых”. Требует создания государства, в котором, как сказал В. В. Путин, будет возможно жить “красным” комиссарам и “белым” офицерам.

Признание правоты разом ультралевых и ультраправых устраняет насущную проблему России: отсутствие политического стержня – принципа преемственности, который делает возможной мирную (с сохранением государства) передачу власти от левых правым и наоборот. Поскольку любая политическая деятельность – чужеродная, различия во мнениях и оппозиционные выступления – это, несомненно, продукт злодейских замыслов европейцев и американцев, которых оскорбляет безусловная непорочность России:

Русское мессианское сознание, основанное на учении о “рае земном”, на идеальном бытии, на православной мечте о божественной справедливости, – все это вызывает мировоззренческое отрицание России, атаки на ее веру, культуру, исторические коды. Военные вторжения в Россию – следствие этой нетерпимости и глубинной враждебности. Поэтому тема русского оружия – священная для России тема. Русское оружие защищает не только города, территории, несметные богатства недр. Оно защищает весь религиозный и культурный уклад России, все русские земные и небесные святыни.

Это напечатано в период действия новой программы вооружения. Расходы России на закупку вооружения в 2011–2013 годах удвоились. Авторы манифеста мечтают о милитаризированной, тоталитарной России с постоянно мобилизованным и жертвенным населением:

Восстановление оборонно-промышленного комплекса России, разрушенного либералами, является не только технологической задачей, но и религиозной миссией. России едва ли нужна скоропалительная политическая реформа, но ей нужны оборонные заводы и алтари. Потеря исторического времени, которое пережила Россия после разрушения “красной” империи, стратегическое отставание от “либерального” Запада требует от России рывка в развитии. Этот рывок предполагает “мобилизационный проект”, позволяющий сконцентрировать все ресурсы нации для сбережения суверенитета и сохранения народа.