Текст книги "Ограниченный контингент"

– Внимание! Танцы-обжиманцы кончились. Все на выход. Бегом!

Хмурый парень в наколках пробурчал: «А ты кто такой?» – и был немедленно вырублен коронным Барановским прямым. Остальные завизжали и бросились наружу, давясь в дверях.

Первый взвод действовал чётко (сказывалась Писина школа): мальчики с разбитыми уже лицами – направо, мальчики с неразбитыми лицами останавливались, немедленно получали в морду и тоже отправлялись направо, девочки с размазанной от истерических слёз косметикой – налево и нафиг отсюда.

Сопротивляющихся не было. Освобожденные из забаррикадированного туалета курсанты опознали зачинщиков нападения, этим выдали двойную норму звездюлей.

Витька Шляпин, удовлетворенный результатом, дал команду отходить.

Площадь перед домом культуры опустела. Пострадавшие потихоньку поднимались. Кряхтя, потирая побитые места, ковыляли в подворотни.

В вечерней тишине отчетливо разносилось из «лунохода»:

– Третий, третий! Ну хоть кто-нибудь, ответьте!

* * *

Грозный заместитель начальника училища полковник Донченко ругался в этот раз меньше обычного, скорее для проформы. Сначала прочистил трубопроводы офицерам четвертой роты, потом вызвал переминающихся в приемной сержантов. Посмотрел из-под строгих бровей. Хмыкнул и заговорил, нажимая на букву «О»:

– Вы чего это себе думаете, товарищи курсанты? Коли гражданские на вас напали первыми – так можно мстить? Если мало осталось до выпуска – так и управы на вас не найдётся? Думаете, не выгонит вас никто перед дипломом? А вот фигу вам! – и показал жёлтую прокуренную фигу.

– Это ж надо! Без разрешения покидают роту, угоняют общественный транспорт! Громят, понимаешь, учреждение культуры! Гражданских обижают! Двести человек побили.

Майор из строевого отдела деликатно кашлянул и поправил:

– Двести сорок пять, товарищ полковник.

– Ужас! А вас сколько было? А, сержант?

Витька Шляпин вытянулся:

– Шестьдесят два, товарищ полковник!

– Да-а-а?! Кхм. Это хорошо! То есть, конечно, ничего хорошего нет. Милицию напугали.

– Никак нет, товарищ полковник, мы милицию не трогали!

– А я и не говорю, что трогали! Я говорю – напугали! До сих пор заикаются, наверное, хе-хе. Так. С товарищами из горкома партии я сам встречусь. Попробуем уладить. Тем более что заявлений от пострадавших не поступало. Но! Дисциплину надо подтянуть! Посему приказываю – увольнения в город запретить! На месяц. Офицерам организовать круглосуточное дежурство в казарме. И я распоряжусь о проверках личного состава от командования училища. Внезапных проверках! Всё, товарищи, свободны.

Обалдевшие от столь лёгкого исхода командиры рванули на выход.

– Сержант! Да, вот ты. Погоди.

У Витьки внутри похолодело. Сглотнул слюну и представился:

– Сержант Шляпин!

– У тебя кто тактику преподаёт?

– Полковник Бородин.

– Хорошо преподаёт, видимо. Я ему скажу, чтобы он тебе по теме «Бой в городе» пять баллов поставил. Кругом! Шагом марш!

* * *

Месяц запрета увольнений тянулся долго и тоскливо. Очередная суббота никак не кончалась.

Сержант Скачек страдал неимоверно.

– Блин, это песец, третью неделю без бабы. У меня уже яйца в штаны не помещаются. А сегодня у Ленки из СИНХа день рождения, она звала…

Баранов заржал:

– Вацлав, Господи, росту в тебе – полтора «калашникова», а туда же, бабу ему.

Скачек обиделся:

– Дубина ты стоеросовая, Юрик. Рост – не основное в этом деле.

– Ага, ещё скажи, что ты весь в корень пошёл, ха-ха-ха!

– Дурачки вы все. Разве же размер имеет значение? Главное, чтобы весёлый был, недоумки! Блин, свалю-ка я в «самоход». Только Ленка просила товарища с собой захватить, у неё подружка есть давно неёб… кхм. Нецелованная. Кто со мной пойдёт? Марат, ты как?

– Вацлав, ты же знаешь, я предпочитаю девушек с филологического факультета пединститута. Мне с твоими лярвами из института народного хозяйства неинтересно.

– Ой-ой, какие мы изящные! Так и скажи, что без разговора про творчество Блока у тебя не встаёт, ха-ха-ха!

Витька Шляпин хмыкнул и встрял:

– Дети вы ещё. Студентки вам, цветочки, романтика. Нормальному мужику кто нужен? Разведенные бабы с хлебозавода. Или с молочного комбината. Вот они – с понятием: и накормят, и бутылочку поставят. И уговаривать их, стишочки читать, не требуется! Сами в койку падают. Салаги вы, короче.

Вацлав расстроился:

– Ну, это всё хорошо, но мне одному уходить скучно. Напарник нужен. Да и Ленка, опять же, просила…

– А ты Пруху с собой возьми. А то скоро лейтенантом станет, и ни разу в самовольной отлучке не был, позорище! Эй, Игорь! Прухин! Иди сюда. Блин, не слышит ни хрена после контузии.

Пруха, тупо улыбаясь, подошёл. Долго не мог врубиться, чего от него хочет Скачек. Наконец, Вацлав довёл свою мысль до инопланетянина максимально чётко:

– Короче, товарищ курсант! Приказываю отбыть вместе со мной в самоволку с целью бескорыстной помощи генетическими материалами комсомолкам СИНХа! Кру-гом! Шагом марш в бытовку, приводить себя в порядок. Сапоги тоже почисти, чмошник.

Марат озабоченно спросил:

– Вацлав, спалиться не боишься? Вдруг проверяющий припрётся?

– Не ссы, всё продумано. На вечерней поверке за нас крикните. Мы часикам к трём ночи вернемся, если чужие будут в роте – вывеси на балконе в учебном классе простыню. Я тогда пойму, что явка провалена. Подойдем вниз и свистнем, на простынях нас поднимете.

– Ладно. Успехов, не забудь там палочку за меня кинуть.

* * *

У проверяющего, подполковника из учебного отдела, голова шла кругом: пересчитать курсантов четвёртой роты никак не получалось. Выпускникам разрешалось готовиться после отбоя к госэкзаменам, поэтому движение в ночной казарме не прекращалось ни на минуту.

Сначала он пересчитал по головам всех, кто спал на койках, включая предусмотрительно пригнанных Маратом первокурсников, которые заменили самовольщиков. Потом прошелся по учебным классам. Заглянул в туалет и бытовку, добавил посчитанных в спортивном закутке фанатиков, кидающих «железо» по ночам… Так как процесс шел небыстро, то некоторых он посчитал по дважды, а то и трижды: сидит человек за книжками – это «раз», пошел покурить в туалет – это «два», на обратной дороге в класс он же штангу поотжимал – это «три»…

Проверяющий был в растерянности – курсанты размножались на глазах. В первый раз получилось сто пятьдесят пять человек, во второй – уже под двести, при том, что по списку должно было быть сто сорок…

Отчаявшийся подполковник взял стул и сел напротив входа в казарму. Теперь самовольщикам незаметно проскользнуть не удалось бы до самого подъёма…

* * *

– Тьфу ты, чёрт. Темно, как у негра в жопе. Деревьев тут понавтыкали.

Две тени выползли из уктусского леса к училищному забору.

– Пруха, помоги, высоко. Да блин, тормоз ты грёбанный! Аккуратнее, тут колючку солидолом намазали, изобретатели.

Перемахнули через забор и двинулись в сторону казармы. Вацлав продолжал вполголоса ругаться:

– Господи, какой же ты всё-таки придурок! Баба на тебя чуть ли не сама залезала. Чего ты залип, засранец, а?

– Товарищ сержант, да я засмущался чего-то…

– Идиот! Какой я тебе сержант? Через два месяца оба лейтенантами станем! Ленка ржёт, спрашивает, где я такого лоха музейного откопал… Навязался ты на мою голову!

– Так я это… Вы же сами приказали с вами идти, товарищ сержант.

– Ы-ы-ы, полудурок! Вацлав! Вацлав я тебе, а не товарищ сержант!

В темноте обозначалось движение, звякнуло железо, срывающийся тонкий голос пропищал:

– Стой, кто идёт?! Стрелять буду!

Скачек поймал за рукав пытающегося убежать Прухина и крикнул в ночь:

– Спокойно, салага, свои! Господа офицеры идут, четвёртая рота! Не бзди.

– А… Удачи!

Подошли к тыловой стороне казармы, обнаружили белеющий в ночи знак тревоги на балконе учебного класса.

– Вот блядь! Засада. Ты, Пруха, смени фамилию, чтобы в заблуждение порядочных людей не вводить. Одни неприятности приносишь. Свистеть умеешь?

– Никак нет.

– Хреново. Я тоже не умею. Давай, как умеешь.

Ночь наполнилась удивительными звуками, способными довести до воспаления мозга любого орнитолога.

– Фррр! Фррр! Хью-хью! Ш-ш-ш-ы! Да блин, чего делать-то?

* * *

– Товарищи члены Государственной комиссии, курсант Тагиров к сдаче экзамена по партийно-политической работе готов!

Экзаменаторы выглядели очень странно, а самый злой представлял из себя натурального ворона, торчащего покрытой чёрными перьями шеей из генеральского мундира.

– Ну-ка, карр – кур-р-рсант, рр-аскажите о политических р-работниках в войске Вещего Олега!

– Не… Не могу знать о таких, товарищ генерал!

– Позор-р-р, карр-кур-р-рсант, а волхвы? Оценка два!

Генерал взмахнул крыльями, подлетел к Марату и начал долбить в голову острым кривым клювом. «Вылитый Скачек!» – подумал Тагиров и проснулся.

Часы показывали полпятого утра. Марат спрыгнул с койки и выбежал босиком на центральный проход.

Казарма пыхтела, сопела и бормотала во сне. Все звуки перекрывал мощный храп раскорячившегося на стуле у входа подполковника…

Марат выскочил на балкон. Внизу, освещенные серым предрассветным небом, скрючились замерзшие и охрипшие Вацлав и Игорь.

– С-с-скотина ты, Тагиров! Мы тут сдохнем скоро. Поднимай давай.

– Сейчас, ребят на помощь позову.

Технология была отлажена давно – скрутили и связали простыни, сбросили вниз. Скачек принял и ловко обхватил вокруг тела конец.

– Вира помалу!

Покряхтели, подняли. Вацлав перевалил через перила и дал Марату щелбан.

– Тормоза! Один бабу оприходовать не может, другой дрыхнет!

С Прухином оказалось гораздо сложнее – под шипящий мат товарищей он долго путался в простынях. Наконец, обвязался. Начали поднимать.

– Ну ты, сука, тяжеленный! Взяли! Ещё – взяли.

Простыни опасно трещали. Жилы надулись, искаженные натугой лица побагровели…

Игорь попытался помочь, оттолкнулся от стены сапогами и начал раскачиваться.

– Придурок, не качай!

Простыни взвизгнули и разорвались. Раскорячившийся Пруха пролетел восемь метров, грохнулся на асфальт и застонал.

Вацлав сплюнул вниз.

– Сходили на блядки, блин. Пошли за ним, проверяющему сдаваться.

* * *

Прухин неловко попрыгал, белея загипсованной ногой. Поднял упавшие костыли и прилип к окну.

Церемония выпуска 1986 года в Свердловском высшем военно-политическом танко-артиллерийском училище заканчивалась.

Голос полковника Донченко гремел над плацем:

– К торжественному маршу! Поротно! На одного линейного дистанции! Первая рота – прямо, остальные напр-ВО!

При повороте курсанты первого, второго и третьего курсов одновременно рванули с левого рукава и бросили на плац нашивки, обозначающие номер курса. Повзврослев сразу на год…

Оркестр грянул «Прощание славянки».

 
…Дрогнул воздух туманный и синий,
И тревога коснулась висков,
И зовёт нас на подвиг Россия,
Веет ветром от шага полков…
 

Под этот марш уходили эшелоны на фронт Великой, несправедливо забытой Первой мировой войны…

И курсантские роты – в подмосковные окопы, чтобы ложиться юными жизнями под немецкие танки…

Под эту музыку через два с половиной года, в трёх тысячах километрах на юг, последние наши солдаты будут уходить по мосту через Амударью…

А ещё позже – на войну чеченскую, Первую и Вторую…

И будут ещё войны. И будут грохотать сапогами роты.

До тех пор, пока есть Россия…

* * *

Больше половины выпускников четвертой роты участвовали в боевых действиях и миротворческих операциях в Афганистане, на Кавказе в Нагорном Карабахе, и на Кавказе в Абхазии, в Приднестровье, в Югославии, в Таджикистане, и опять на Кавказе в Чечне и Дагестане, и снова на Кавказе в Южной Осетии…

Мы помним наших погибших. Мы гордимся, что выпускник четвертой роты, гвардии полковник Серёга Стволов, стал трижды кавалером Ордена Мужества. А в 2000-м году – Героем России.

Вечная ему память…

* * *

В апреле 2013 года сотрудник Тыла Вооруженных Сил России Игорь Прухин был временно отстранен от должности и признан свидетелем по делу Сердюкова.

Август-сентябрь 2013

Пиджак

Было это в конце восьмидесятых. Когда старым пердунам из Политбюро везде мерещились враги, поэтому в армию гребли всех подряд.

Наименее везучим выпускникам гражданских ВУЗов выдавали вместе с дипломом погоны лейтенанта и отправляли на два года в войска. Гордые четырехлетней мозголомкой в военном училище кадровые офицеры презрительно называли таких «пиджаками».

Отмазаться, наверное, было можно. Но Серёжа Викулов был по жизни лохом и неудачником. Из тех, кто на девственнице триппер ловит и тут же в благодарность женится. А может, насмотрелся фильмов типа «Четыре танкиста и собака» и решил непременно защитить от чего-нибудь Родину.

Началось с того, что в Улан-Баторском поезде монголы спёрли у него хромовые сапоги. Когда Серёжу подобрал патруль, лапти были уже отморожены (неудивительно, в Монголии минус тридцать в феврале).

Когда трясущийся от стресса, истекающий соплями лейтенант Викулов представлялся командиру полка, пытаясь при этом браво щелкнуть перебинтованными копытами в тапочках, полковник взглянул на эту жертву милитаризации и сразу понял, что пришел нешуточный кирдык.

Танки его взвода не заводились ни в жару, ни в мороз. Радиостанции не принимали и не передавали. Оборзевшие бойцы ставили брагу в огнетушителях и пьяными болтались по гарнизону. Викулов постоянно ронял себе на ноги аккумуляторы, отбивал люками пальцы и ходил забинтованный, как мумия. Особенно прикольно было наблюдать его младенческие попытки «построить бойцов»:

– Товарищ солдат! Ваш внешний вид не может быть признан удовлетворительным. Вы не удосужились почистить сапоги и пришить некоторое количество пуговиц. Я вас… это… накажу! И это (читает по бумажке) вы распиздяй и мамин хуй!

При финальных словах Серёжа краснел, как шестиклассница от непристойного предложения.

И вот что непонятно. Любой другой забил бы давно болт на всё и запил, дожидаясь неминуемого, как крах империализма, дембеля. Но Викулова перемкнуло, и он решил всем доказать, что способен из задроченного зародыша превратиться в вершину эволюции – служаку-офицера.

Получалось плохо, несмотря на перемазанную солярой морду лица и ночные бдения над уставами. Офицеры презирали, солдаты в лицо называли чмырём.

Официантки и медсестры не торопились в восторге закатывать глаза и падать строго на спину. Серёжа утирал обильные сопли и в сотый раз зубрил «Боевой устав сухопутных войск. Часть вторая».

* * *

В этих учениях участвовала вся 39-я армия – семьдесят тысяч человек. Проверяющие приехали из Москвы, посредники – из Читы, из штаба округа. Наш полк изображал второй эшелон китайцев и выдвигался к Улан-Батору с юга, от Сайн-Шанды, почти от китайской границы.

Танковый полк на марше – это девяносто пять сорокатонных бронтозавров, сорок БТРов, сотня грузовиков. Рёв, грохот, землетрясение, пыль до неба.

– Товарищ полковник, что будем с Викуловым делать? Ведь, сучонок, наверняка заглохнет на марше, всю малину обделает.

– Вон ублюдка из колонны. В боковую походную заставу.

Полк, воняя солярой, уходил на север, а Серёжа, светящийся от гордости и оказанного доверия, уводил три своих «семьдесятдвойки» на северо-восток, прикрывая фланг колонны.

Заблудился он практически мгновенно – в Монголии это как два пальца. Ориентиров нет, степь. Компасом в железном танке пользоваться бесполезно. Серёжа безнадежно водил грязным пальцем по карте, слёзы рисовали дорожки на пыльных щеках. На связь разрешено было выходить «только в случае обнаружения противника». Противника нигде не было.

В строгом соответствии с планом наш полк «погибал» на марше от тактических ядерных ударов и вертолётных атак. Остатки пытались прорвать линию обороны «северных». Серёжа в это время сидел на башне и рыдал, распугивая нездешними звуками степных волков.

Он дождался рассвета и повёл взвод на север, решив ехать, пока не кончится горючка, а потом застрелиться или повеситься на танковом стволе.

Бортовой запас топлива в тонну с лишним заканчивался, когда торчащий в люке скрюченным пугалом Серёжа увидел прямо по курсу тонкие палочки антенн и зеленые. Радостный визг перекрыл рёв двигателя. Три танка рванули к лагерю, распугивая дрыхнувшее на солнышке охранение мотострелков.

Из кунга на танковый грохот вышел подполковник с повязкой посредника на рукаве. Лениво посмотрев на белые полосы на башнях, он повернулся к впавшим в кому сопровождающим и произнёс:

– Ну что, поздравляю. «Южные» захватили штаб вашей дивизии. Весь план учений к чертям собачьим.

За проявленную в условиях, приближенных к боевым, высокую воинскую выучку и умелое руководство действиями взвода лейтенант Викулов был награжден медалью «За боевые заслуги».

* * *

Уволился в запас он совсем недавно. Подполковник Сирожа, едрит твою налево…

Август 2006 г.

Монгольская сказка

Вот вы говорите «Бобруйск». Ха! Бобруйск по сравнению с Монголией – столица.

Во-первых, Монголия офигенно большая. Едешь – едешь… Опа! Заблудился. Карту развернул – а там большое жёлтое пятно и написано: «Монголия. Кирдык». Берешь компас – а стрелка крутится, как пилотка на штыре. То ли железа в земле много, то ли компас и сам не понял, как он здесь очутился.

Во-вторых, там живут не бобры, а монголы. От слова «манда». Не моются. То есть вообще. И жиром бараньим мажутся, чтоб красивей быть. Идёт такой, жиром намазанный, аж блестит, и смердит от него – скунсы в отключке!

Фигли я там делал, сам не знаю. Послали, типа, Родину защищать. Мля, больные люди! Где Родина – и где Монголия?? Кому она накуй нужна?

В гарнизоне нас одних лейтенантов – тыща рыл. И всем, разумеется, хочется трахаться. Только не с солдатами и с танками, а по – человечески. А девчонок – три штуки всего, связистка да две медсестры.

Ей лет уже – с бодуна не сосчитать, мордой детей пугать можно. Титьки до пяток свисают. А здесь она – Василиса Прекрасная, мля. В очередь к ней записываются на следующий Новый год.

Ну, через три месяца ходишь уже как обдолбанный. Везде влагалища мерещатся, от стояка штаны рвутся постоянно.

Вот Витёк и нарыл где-то монголку в местном ауле. Ехал старшим на дежурной машине, а она корягой машет: подвези, мол. Он и договорился. Как-то в гарнизон мимо постов к нам в холостяцкую квартиру протащил.

Я говорю:

– Ты, Витёк, с глузду зьихал натурально. Нас же особисты запалят за контакт с местными жителями! Да и страшная она, как моя жизнь.

– Ни бздо, Марат! Никто не видел, как я её в подъезд кантовал. А что страшная, так у нас же спирт есть! И потом, как ты будешь с врагом воевать, если простой монголки боишься!

И Женька туда же:

– Мне пох, мля! У меня сперма уже из ушей льётся! Хоть монголка, хоть негритянка преклонных годов! Я уже для общества опасный, мля!

Это он правду сказал. Мимо него утром проходить страшно, спиной не повернешься.

Ну, натурально, развели водичкой, выпили. Закусывать Витёк не даёт – чтоб забрало. Словом, созрели мы, говорим: «Веди! Знакомиться будем!»

Витя её из дальней комнаты вывел. Гордый, будто сам её из говна всю ночь лепил.

Ну, в нас уже много спиртяги было. Ничего вроде монголка. Молодая хотя бы. Рожа круглая, щёки из-за спины видно. Глаза узкие. Короче, мечта Сухэ-Батора!

Женя говорит: «Я первый!». Тихо так говорит, видно, челюсти уже сводит. Ясное дело, уже полгода на суходрочке.

А манда эта стакан зарядила, глазками блестит. И лопочет: «Писят тогро, писят тогро».

Женя: «Во-во, у меня пися как у тигра, точно! Сейчас буду рвать на части!»

Я перевожу: «Это она говорит «Пятьдесят тогро». Тугриков, короче, рублей монгольских.»

Никто, типа, меня не услышал. Проигнорировали ценную информацию.

Тут Витёк вдруг прозрел:

– Пацаны, а вдруг она сифилисная! Замполит говорил, что они все – того!

– А кто, мудило, из нашего последнего гандона шарик надувной сделал? Ведь хороший гандон был, сносу не знал! Постираешь – и как новенький!

Ну, Жене уже точно на всё было пох. Глаза красные, как у кабана перед случкой. Он бы сейчас и замполита отоварил без гандона. Схватил дочь степного народа – и в ванную потащил, сдирая на ходу с неё халат.

Мы только с Витьком разлили, а тут страшный вопль из ванной! Думаем: «Ну всё, мля, ни фига она не монголка, а китайская шпионка, режет советского офицера острым ножиком!»

Забегаем в ванную. Монголка стоит в сторонке, уже голая, шатается (окосела здорово!) и улыбается так по-идиотски. А Женя нос зажимает ладонью и шипит: «Мля, ну и вонища!»

Тут мы принюхались…

Сука, боевые газы! Трёхнедельный трупак так не пахнет!

Они ж не моются, да ещё жир бараний…

Выскочили из ванной, снаружи заперли, чтобы весь гарнизон не потравить. Держим военный совет, что делать.

Витёк:

– Где-то у нас респиратор был.

Я:

– Ага, давай уж сразу противогаз. Заодно и гандон заменим.

Женя уже и не шипит даже, а шепчет:

– Пацаны, придумайте что-нибудь. Я взорвусь сейчас.

Короче, накатили мы ещё спиртяги и решили её помыть. Стиральный порошок есть, щетка сапожная тоже. Хари полотенцами обвязали, чтоб сразу не задохнуться, и вперед, на амбразуру!

Манда эта в ванной заснула. Ну, мы воду включили – поехали! Визжала она, как сирена воздушной тревоги. А фигли – щетки жесткие, порошок стиральный кожу ест, а вода холодная (а вы думали, в гарнизонах горячая вода бывает?).

Некоторые соседи, услышав эту сирену, подумали, что опять учения. Начали потихоньку из подъезда выползать – по всей форме одеты, с противогазами и тревожными чемоданами наперевес. Нас рать, вперёд на Пекин!

Словом, через час она утихла – силы кончились. А у нас порошок.

Оттарабанили её в комнату, разложили на кровати. Мда.

Женя-то ещё в ванной отрубился, не выдержал дозы спирта и переживаний.

А мы с Витьком посмотрели: кожа у неё клочьями слезает от порошка со щётками, вся синего цвета от холода. Натурально, труп! И вонять не перестаёт! Уж лучше дрочить, чем в некрофилы… Пошли спирт допивать.

Утром ей на башку халат намотали, выперли из квартиры – и бегом на службу. Трахаться с танками и солдатами.

Манду эту патруль сцапал – сидит на лавке перед подъездом невменяемая и бормочет «Писят тогро, писят тогро»…

Женька на нас полгода обижался, что не разбудили.

А в ванной воняло ещё где-то с год…

Август 2006 г.