Текст книги "Феномен СССР: Жизнь Пацана"

Я пожал плечами, не зная, что сказать в ответ. Парни же тже молчали, лишь Витяня, который оглядел меня еще раз, спросил у Жгута о том, что случилось.

– Да черти с десятого района прознали, где я живу. Я там у одного из них, подругу увел. Решили возле дома заловить. Сегодня выхожу из дому, а меня этот малой встречает. Говорит, там какие-то парни в кустах сидят. А я стою и думаю, зачем нашим, по кустам прятаться? Выходит, чужие сидят. А в нашем доме, ловить некого, кроме меня. Зашел домой, пацанам отзвонился. Подошли к дому, я выхожу и иду к повороту, смотрю и впрямь бегут, я с одним сцепился, а там парни подбежали, помогли. Ну так, налуцкали по тихому чертям. Двое сразу слились, а третьему чутка почистили рыло. Слышим, кто-то про ментов кричит, ну и разбежались. Кстати, че там с Кузьмичами?

– Да чепуха полная, детский сад. Пришли, пообщались. Мальки подрались, один к брату побежал. В общем, чепуха, поговорили, пояснили, что пусть сами решают проблемы, взрослых не дергают.

– Хорошо, ладно, если че случится, ты в курсе, где меня искать.

– Да без проблем, Жгут. О, вспомнил, Жгут, вопрос есть.

– Давай.

– Тут этот брат Лютого, с нашим мальком общается. Они одноклассники. Да и с братом моим тоже. Спрашивали, можно брату Лютого, у нас во дворах бывать. Типа дружат.

Жгут задумался, видимо прикидывая, что ответить. Мне почему-то подумалось, что дело не только в решении самого Жгута, ведь ему, собственно, вообще должно быть без разницы, плевать на того Рината, который для него мелочь пузатая, не более. Но в это решение, вписывались некие уличные правила, которые я еще не понял. Не мог Жгут просто так взять и разрешить, тут явно была какая-то политика, что ли.

– Я поговорю с дядей Мишей. В принципе, как Лютого не стало, у нас с Химками все ровно. Можно порешать о дружбе, давно пора, да как-то не случалось повода поговорить.

Глава 13

За вечер мне удалось поиграть в футбол всего два раз. Матчи были короткими, по десять минут, побеждала та команда, которая первая забивала гол. Победившая команда могла остаться на поле и продолжить играть, а проигравшие менялись с новой командой. В случае же, если за десять минут, так никто и не смог забить, то обе команды удалялись с поля. Такие были местные правила и за этим четко следили, поскольку поиграть хотели практически все.

Команды формировались совершенно случайно, путем жребия, чтобы не было споров о том, что кто-то сколотил сильную команду игроков и потому не покидает поле. Нравы во время игры царили жестокие, пинали по ногам противника без жалости. Я, когда в первый раз вышел на поле, уже через минуту, когда умудрился завладеть мячом, получил сильный удар по ноге, отчего вынужден был уйти с поля, поскольку не мог бегать.

Уход с поля не считался чем-то зазорным, все знали, что такой удар по ногам, можно получить, получали и весело били в ответ. Единственное, что осуждалось, если соперник бил специально, а не «в мяч». За подобное, можно было получить и от следящих за игрой старших. Но поскольку, определить точно, как случись на самом деле, было сложно, на поле регулярно вспыхивали споры, которые могли перерасти и в драку.

Все это тоже решалось вмешательством старших ребят, у которых была масса средств для наведения порядка, начиная от банальных затрещин, заканчивая тем, что провинившихся выгоняли с поля. В общем, суета вокруг футбольного поля была постоянной, да и страсти кипели нешуточные. Выждав в очереди, я вновь вышел на поле, но поиграть вышло не долго, нам быстро забили гол и моя команда покинула поле.

Было уже поздно, поэтому я отправился домой, где уже готовился ужин. Поиграв с братом, поужинав, я лег спать. Проснулся я поздно, и то, меня разбудил брат, который уже проснулся и болтался без дела. Родители еще спали, поэтому я отвел брата на кухню, а после чего закинув на сковороду остатки ужина, принялся греть брату завтрак. Через минут пять, видимо услышав суету на кухне, пришла мама. Она была еще сонной, куталась в домашний халат, и прищуренными глазами смотрела на то, чем я занят.

– Димка, какой ты молодец. Слушай, а сходи за молоком, я вам кашку сварю. А это пусть отцу остается. Пойдем, покажу, куда идти.

Мама вывела меня на балкон, после чего указала на дом Рината. Оказалось, что мама покупала молоко именно у них. Я радостно согласился, мысль о том, как удивится Ринат, когда увидит меня у своего дома, развеселила меня. Быстро одевшись и обувшись, я получил от мамы пустую стеклянную банку, а так же деньги на молоко. Самым забавным мне показалось то, что отдельно мама положила в сумку кусочек хлеба, посыпанный солью.

– А это зачем?

– Не знаю, так принято тут, если молоко покупают на дому. Вроде как, благодарность коровке.

Пожав плечами, ну раз принято, так принято, всяко мне не жалко, я вышел из дома. Только оказавшись на улице, когда я обошел кучи с мусором, я вспомнил, что гулять по Химкам мне нельзя. Я остановился, присел, делая вид, что поправляю шнурки на ботинках и огляделся. Деревенская улица была пуста, разве что по ней бродили куры. Теперь мне было уже не так весело, но возвращаться назад, с пустыми руками не хотелось. Я совершенно не представлял, что мне тогда сказать маме. Не рассказывать же ей, что какие-то старшие мальчишки придумали правило, что ходить по чужим улицам нельзя. Сказать, мол, не было молока? А что, если она отправит меня в другое место? Тем более, мам могла вполне видеть меня из окна.

Поднявшись, я вздохнул, собираясь с духом и пошагал по улице. Идти я старался быстро, так, что как можно быстрее проскочить по улице и оказаться у дома Рината. Улица изгибалась, делая поворот и когда я вышел из-за угла, я столкнулся с двумя мальчишками, которые сидели на лавочке возле калитки. Рядом с ними стоял велосипед, к которому были привязаны удочки.

Один мальчишка, был моего возраста, а второй постарше меня лет на пять. Они были увлечены тем, что перебирали дождевых червей в банке. Я сделал невозмутимый вид и пошел по улице мимо них. Может быть, я бы так и прошел незамеченным, если бы за забором не залаял пес. Мальчишки обернулись и увидели меня. Младший уставился на меня с испуганным видом, а вот старший, тут же поднялся и направился ко мне.

Я же продолжал идти, делая вид, что меня вообще не волнует наличие ребят на улице. Старший окликнул меня, но голос у него был неуверенный, как мне показалось. Будто он делал то, что его заставляет кто-то делать, против его желания.

– Эй, пацан, стой! Ты кто такой, куда идешь?

– За молоком иду, а что?

Я остановился и обернулся к старшему мальчишке, который уже почти меня догнал. Он был выше меня ростом, но не особо. При этом, он был худым, словно его редко и плохо кормили. Мальчишка наконец-то догнал меня и преградил дорогу. Теперь я мог разглядеть его еще лучше, он был явно не уверен в себя, движения у него были какие-то заторможенные, он часто оглядывался, словно надеялся, что сейчас на улице появится кто-то другой, кто сможет поддержать его. Покосившись, я увидел, что младший мальчишка так и сидит на лавочке.

– К кому идешь? И это, ты откуда сам? Не слышал вопроса, что ли?

Последнюю фразу он вставил, чтобы придать себе уверенности, а не столь чтобы хоть как-то напугать меня. Я это буквально чувствовал, хотя объяснить, как я это понимал, я не мог. А так же понимал то, что сейчас я все могу решить простым разговором, что мальчишка просто решит отступить, если увидит, что его не боятся и готовы дать отпор. В памяти всплыла вчерашняя встреча за школой, я вспомнил, как вели себя старшие ребята.

Главное в их поведении была уверенность в себе, готовность идти до конца, не бояться никого и нечего. Я представил себя на месте Витяни, когда он шел впереди нас, ведя нас за забор школы. Там мог быть кто угодно, но он шел уверенным шагом и с таким же уверенным лицом. Мне вдруг захотелось схватить остановившего меня мальчишку за щеку и с таким же тоном спросить, не оторвать ли ему щеку, как это грозил сделать Витяня Кабану.

Тем не менее, все эти мысли вызвали у меня улыбку, которая почему-то напугала моего собеседника еще больше. Уже потом, вспоминая нашу встречу, я понял, что кого-то на улице, этот мальчишка остановил самостоятельно впервые. Наверняка, он участвовал в таких случаях раньше, но там всегда верховодили другие, а жертвы не улыбались.

– К Ринату иду, вон там живет. Молоко у него покупаю. А что, в чем проблема?

– А ты что, можешь эти проблемы создать?

Мальчишка эту фразу выпалил моментально, как заученный ответ на школьном уроке. Он даже как-то весь собрался, стараясь казаться грозным. Но от моей следующей фразы, он сразу сник, поскольку явно не ожидал, что я действительно могу указать на его возможные проблемы, которые я могу создать. Слово блеф, я тогда не знал, да и врать особо не умел. Пожалуй, подобное было в моей жизни впервые.

– Могу. Я же сказал тебе, иду за молоком к брату Лютого. И если я не дойду, то семья Лютого не получит денег, как и сам Лютый. И будет по твоей вине. Думаешь, Лютый тебя простит?

Мальчишка отшатнулся, будто я вылил на него ведро воды. Хлопая глазами, он принялся озираться, а затем стушевался и отступил в сторону.

– Да ладно тебе, ты чего? Я просто спросил. Лютого тут все знают и уважают. Пойдем, провожу. Там у них кабеля нет, не слышат, что кто-то пришел. Стучать сильно нужно.

Мальчишка развернулся и пошел впереди меня, я быстро пристроился за ним следом. Мне не верилось, что все так просто закончилось, да и рано было думать, что все обошлось, все таки, мне еще нужно будет идти домой, когда я уже отдам деньги, а значит, пригрозить местью Лютого не смогу.

Мы подошли к дому Рината. Раньше, я мог видеть только крышу и печную трубу дома. Теперь же, я видел сам дом. Он был деревянным, бревна были уже старые, почерневшие, все в каких-то мелких дырочках. Забор был сколочен из досок, таких же старых и казалось, что может рухнуть в любой момент. Приведший меня мальчишка застучал подобранной палкой по забору, а после громко закричал. Я отступил, ожидая, что забор рухнет, но он устоял.

– Тетя Аделя! Тетя Аделя! Ринат!

В окошке дома, которое было занавешено изнутри дома, сначала распахнулись шторки, а потом на подоконник забралась маленькая девочка, примерно одного возраста, что и мой брат. Она попеременно что-то кричала внутрь дома, а потом обернувшись к нам, стучала по стеклу. Девочка была в одних трусиках, хотя, она была еще маленькая, чтобы этого стесняться. Рядом с ней появился Ринат, который сначала снял девочку с окошка, на что она мгновенно отреагировала плачем, который услышали даже мы. Затем он выглянул еще раз и с удивлением уставился на меня.

Впрочем, удивлялся он недолго, мгновенно исчезнув, а следом я услышал, как дверь дома открылась. Раздались звуки шагов, калитка, скрипнув открылась и на улицу вышел Ринат.

– Спасибо, что проводил.

Я обернулся к мальчишке и поблагодарил его. Он что-то буркнул в ответ, развернулся и пошел обратно к себе. Ринат же схватил меня за руку и втащил во двор.

– Ты? Ты чего тут бродишь? С ума сошел?

– Я за молоком. Мама отправила. Есть молоко? Кушать хочу, не завтракал еще.

– Сейчас, погоди. У мамы спрошу, она еще не уходила на рынок. Мама…

После слова мама, Ринат перешел на совершенно незнакомый мне язык. Говорил он на нем громко, обращаясь к кому-то внутри дома. Из дома вышла женщина, уже пожилая, лицо ее покрывали морщины, но при этом, она была настолько улыбчивой, что все остальное уже не замечалось. Она посмотрела на меня, приветливо заговорила, но все на том же языке, что и Ринат. Я улыбнулся ей в ответ, а потом развел руками, показывая, что не понимаю.

– Мама, он не понимает татарский, аа, щас…

Ринат вновь принялся говорить на татарском, что-то объясняя маме. Та закивала головой, а потом погладив по голове, обняв за плечи повела в дом. Ринат заскочил туда еще раньше, теперь в доме раздавались его крики, адресованные сестрам. Меня завели в дом, я разулся, после чего меня провели на кухню и усадили за стол. Мама Рината вышла из дома, оставив нас с Ринатом одних.

– Ты извини, мама у меня плохо говорит на русском языке. Просто не обращай внимания, хорошо. Я переведу, если нужно будет. Сейчас, она за молоком пошла. А я пока хлеба отрежу.

– Аа, ну ладно. А что я не вовремя? У вас завтрак? Может мне позже зайти?

– Нет, ты чего? Вовремя, счас молока мама принесет, с хлебом поешь. Вкусно.

– Нет, я же купить пришел. Вот, банка, деньги. И даже хлеб для коровки.

– Хорошо, я понял. Но ты тут попей еще, ты же в гости пришел. Вот, попробуй!

Ринат невозмутимо нарезал хлеб, сложил его на тарелку, после чего поставил на стол передо мною. Вид хлеба меня удивил. Это был не тот хлеб, к которому я привык, который продавали в магазине, в виде кирпичиков. Я взял кусочек и откусил. Вкус был совершенно другой и он мне понравился гораздо больше магазинного.

– Нравится хлеб? Это мама печет, сама. Муку на рынке берет. А потом в печке выпекает.

Я закивал, показывая, что хлеб мне и впрямь понравился. Настолько, что я съел первый кусочек практически моментально. Ринат видя, что я стесняюсь брать еще кусочек, подвинул тарелку ко мне поближе. На кухню вошла мама Рината, а потом что-то сказала ему. Ринат поднялся, открыл небольшой шкафчик, откуда принялся доставать кружки и ставить их на стол. Тетя Аделя, тем временем, открыла банку с молоком и принялась разливать. Самую большую кружку, вручили мне, я хотел возразить, что столько не выпью, но потом понял, что мама Рината меня не поймет, а сам Ринат настолько преисполнен мыслью угостить меня, что даже не будет слушать.

Ринат поднялся, подошел к двери, которая вела внутрь дома и что-то спросил на татарском. Из комнаты донесся гул детских голосов, Ринат что-то строго прикрикнул и гул моментально утих. Затем, из комнаты начали выходить его сестры и брат, которые все оказались младше его возрастом. Они уже успели одеться и теперь рассаживались вокруг стола, с любопытством наблюдая за мною. Ринат вернулся за стол, подхватил кружку и улыбнулся.

– А я сначала не поверил, что тебя вижу. Подумал, что сплю еще. А потом думаю, ну это же ты, уж тебя то никакой запрет не испугает. А Саньчо тебе что сказал? Который привел тебя.

– Ну спросил, куда я иду, я ему и рассказал. Он предложил меня проводить. Делов то.

– Аа, ну ясно. Ну Саньчо у нас такой, тихоня. Его все пацаны вечно гоняют, достается ему. Ой, а че я сижу. Знакомься, это вот мой брат…

Ринат принялся представлять мне своих сестер и брата, те слыша свои имена, краснели и начинали прятаться. Ринат прикрикнул на них, чтобы они сидели смирно, на что те моментально отреагировали и перестали крутиться. Убедившись, что всем хватает молока и хлеба, он взял у меня банку и пошел к маме. Они вышли из кухни, оставив меня с остальными детьми. Дети по-прежнему разглядывали меня, а я принялся разглядывать кухню.

Возле одной стены, была сложена печка, про которую мне раньше рассказывал Ринат. На ней стояли какие-то котелки, чайник. Рядом лежали какие-то прихватки, кочерга, совок. Я перевел взгляд и осмотрел остальную кухню. И тут я удивился, поскольку вся мебель, была сделана из дерева и судя по всему, была самодельной. При чем, сделана очень умелыми руками. Все доски были гладкими, сколочены ровно и главное крепко.

В комнату вернулся Ринат, вместе с мамой, которая принесла еще одну полную банку. Ее погрузили в мою сумку, оставив дожидаться меня. Я вытащил деньги и протянул их ей. Я испугался, что она не возьмет их и мне придется убеждать их взять деньги за молоко, но с этим проблем не возникло. Ринат вновь сел за стол, некоторое время мы просто ели хлеб и пили молоко. Сам того не заметив, я выпил всю кружку, хотя раньше боялся, что не осилю. Ринат даже хотел налить мне еще, но я с трудом смог убедить его, что уже полностью сыт.

Тетя Аделя что-то сказала, с улыбкой смотря на меня, Ринат засмеялся и принялся что-то ей рассказывать, а она лишь удивленно слушала и качала головой, а потом что-то вновь проговорила. Я слушал их, стараясь понять, о чем идет речь, но без успешно, лишь изредка проскальзывали русские слова, которые вообще не поясняли сути. Ринат повернулся ко мне.

– Мама сказала, какой богатырь растет, такую кружку молока выпил. Не, ей не жалко, просто так хорошо кушаешь, по доброму сказала. А я ей рассказал, что ты никого не боишься и всегда заступаешься за слабых. Она сказала, что ты молодец.

Я почувствовал, что покраснел от смущения, чем вызвал общий смех. Впрочем, смех был добрым, поэтому улыбнулся и я. Была пора идти домой, я поднялся из-за стола. Ринат тоже поднялся и отправился провожать меня.

– Пойдем, вдруг там наши тебя встретят. Скажу, что ты ко мне за молоком ходишь. Тут это понимают, но мало ли. А вообще, лучше ты говори мне, когда вам молоко нужно, я буду приносить к концу улицы, а ты там забирать. Тогда проблем не будет.

– Да вроде скоро их вообще не будет. Пацаны вчера сказали про это Жгуту. Он пообещал решить этот вопрос.

– Это хорошо. Но не думаю, что получится. Язва не согласится, он всегда говорит, что городские обнаглели, на наши земли лезут. Все беды из-за них. С нашими девчатами гулять приходят, уводят у наших парней. Дерутся со всеми. Нет, Язва нет, не согласится.

***

Я закашлялся, получив порцию боли, которая уже казалось бы утихла. Эта боль вырвала меня из тех видений, что плыли перед глазами. Как там говорят, вся жизнь перед глазами проходит перед смертью, да? Ну моя жизнь относительно короткая, так что надолго воспоминаний не хватит. Что я там вспомнил? Дом Рината и то, как он старался встретить гостя. Маленький мальчик, который старался быть мужчиной и хозяином в доме. А жили они бедно, я тогда и не понял, насколько они бедно жили.

Я тогда мало что понимал, казалось, что все живут одинаково, хотя даже моей семьей и семьей Рината, разница была в разы. Да что там, за все время в школе, у Рината не разу не было денег, которые бы ему дали просто на то, чтобы купить булочку в буфете. Мы жили с ним в совершенно разных мирах, где мои родители могли себе позволить покупать мебель, а у Рината вся мебель была сделана руками его отца, который работал плотником на заводе.

Но это нас тогда не волновало. Волновало другое, решит ли Жгут с дядей Мишей вопрос о мире, между нашими районами. Чтобы просто можно было погулять вечером после школы, не опасаясь, что у нас могут быть проблемы. Жгут решит, да. Жгут решит, мы тогда в это верили и надеялись. Смешно на самом деле, сейчас все думают, что страной тогда правил… кто? Еще Брежнев? Или уже нет? Не помню, во всяком случае, это была другая страна, которая существовала где-то над нами.

А в реальности, мы жили в своей стране, где нами правил Жгут, Язва, Лютый, дядя Миша. Даже не так, мы с Ринатом жили в разных странах, где правили эти люди. Именно они определяли, как будут жить наши страны. Смешно, но этого мало кто понимал. Да и до сих некоторые не понимают. Да, иногда верховное государство вмешивалось в наши дела, но мало что решало.

– Все будет хорошо, слышишь? Все будет хорошо, сейчас скорая приедет! А я пока раны замотаю! Ты главное не отключайся, держись. Не спи, слышишь?

Я приоткрыл глаза и увидел, что рядом со мной, на коленях, стоит девушка. На ней была короткая юбка, поэтому, она сейчас гробила свои колготки об асфальт, пытаясь прижать мои раны. Поверх белой блузки, которая была на ней, была накинута легкая курточка. Видимо она тоже не собиралась сегодня задерживаться на улице долго. Блузка была перепачкана моей кровью, поскольку девушка в попытке остановить кровь, безжалостно отрывала от нее куски.

Дурочка, ведь мы даже не знакомы, а она вещи свои портит. Не жалко ей. Все равно, это меня не спасет, лишь лишняя суета. Я попытался ее остановить, сказать, чтобы не мерзла тут, вместе со мной, что все решится не так. Открыв рот, я принялся говорить, но получился лишь хрип, перемешанный со стоном. Слюна и кровь, которые скопились во рту, потекли по моей щеке и мне даже стало немного стыдно и мерзко, что я так жалко сейчас выгляжу. Наконец мне удалось заговорить членораздельно.

– Не парься, Жгут все решит.

– Что? У меня нет жгута! Да и не поможет тут жгут, у тебя в грудь ранение. Лежи спокойно!

– Тогда дядя Миша. Они решат.

– Что? Ты о чем? Блядь, бредишь, слышишь, очнись, блядь!

Я хотел ответить ей, что я не блядь и даже таким красивым девушкам, лучше следить за языком, но вновь стало холодно, и я принялся вспоминать старый дом дяди Миши. У него была удивительная печка, которую в его доме сложил один заключенных, которого прислали на «химию». Печка нагревалась очень быстро, а тепло потом держала несколько суток. Этой печке все удивлялись, хотели и себе такую.

***

Миша поставил чайник на плиту, которая была уже красной от огня внутри печи, настолько она раскалилась. Решив, что на сегодня хватит подкидывать дрова, Миша отошел к столу и присел на стул, ожидая, пока чайник закипит. Открыв пачку чая, которая стояла на столе, он ложкой отмерил нужное количество заварки, которую пересыпал в металлическую кружку.

Дожидаясь кипятка, мужчина задумался о каких-то своих делах. Он был высокий, до двух метров, ему не хватило каких-то пятнадцати сантиметров, широкий в плечах, с развитой мускулатурой. Даже годы не брали над ним своего, а ему было уже за тридцать, он оставался таким же подтянутым, как и в молодости. Впрочем, тут помогали регулярные занятия спортом, которым он занимался с самого детства. Вольная борьба, а затем бокс, причем бокс настолько хорошо ему давался, что он заработал звание мастера спорта без особых проблем.

Был в его жизни и институт физкультуры и спорта, законченный с отличием. Все дороги, как спортсмена, так и тренера, были открыты перед ним. Ровно до того момента, пока он случайно вечером не столкнулся в ресторане, куда он пришел с молодой гимнасткой первокурсницей, с каким-то заезжим грузином. Грузин был при деньгах, много пил и вел себя дерзко.

В какой-то момент, грузин решил, что девушка, которая пришла с Мишей, оказывает ему знаки внимания. Или просто решил, что она настолько обаятелен, что никакая девушка ему не откажет. При этом, он почему-то совершенно не обратил на то, что девушка была с мужчиной, хотя чтобы не заметить Мишу, нужно было очень много выпить. Далее, все было настолько банально, что даже на суде, судья откровенно зевал, когда слушал показания.

Грузин пригласил девушку на танец, ему отказали. Грузин не принял отказ, попытался схватить девушку за руку, за что получил от Миши легкий удар в печень. Удара хватило, чтобы грузин оказался на полу, где корчась от боли, он умудрился обмочиться. Это испортило вечер, Миша и девушка собирались уходить, когда пришедший в себя грузин, догнал их перед раздевалкой с ножом в руках.

Яростно размахивая ножом, он бросился на Мишу, а тот уловив момент, провел уже сильный удар в челюсть противника. Все бы ничего, но упавший на пол грузин, при падении ударился головой об угол ступеньки. А после, с проломленным черепом, умер по дороге в больницу. Казалось бы, самооборона, дело можно закрыть, тем более, за Мишу поручился комсомол, где он был на хорошем счету. Но тут оказалось, что у погибшего грузина, есть родственники, обладавшие хорошими связями. Родственники требовали, чтобы Мишу непременно наказали.

В итоге, судья оправдал Мишу за смерть грузина, но вот предшествующую драку за столиком раскрутили по полной и в итоге, Миша получил два года «химии». Так он оказался в этом городе, который на тот момент считался глубокой провинцией, но которому предстояло стать крупным индустриальным городом. Началось массовое строительство, строили все, заводы, дома для рабочих, инфраструктуру. Вокруг было столько народу, что Миша просто затерялся в этой людской массе.

Срок закончился, но Миша не стал уезжать. Для него теперь не было особого смысла, куда-то ехать. Судимость ставила крест на спорте и работе тренером, а тут, у Миши была хоть какая-то работа, но что самое главное, среди всего этого разномастного народа, Миша не был изгоем. Судимость? Ну и что? С кем не бывает, тут у многих судимости в прошлом, а сейчас это порядочные строители коммунизма!

Переработав на различных производствах, Миша осел на должности электрика в местном доме культуры. Работа приносила зарплату, которой вполне хватало на жизнь, при этом, не нужно было вкалывать сутками, ценой своего здоровья и личной жизни. Жил Миша на городской окраине, которая в народе называлась Химки. Среди местного населения, он пользовался авторитетом, поскольку умел производить впечатление человека справедливого, при этом, всегда готов был эту справедливость отстаивать.

Местные мужики зная эту его черту, постоянно обращались к нему, для разрешения тех или иных споров. Постепенно Миша занял такое положение, когда он уже сам следил за порядком в своем районе, наказывая тех, кто по его мнению, этот порядок нарушал. Теперь уже все местные жители, кто жил в Химках и округе, считали Мишу старшим. Поскольку Миша отрицательно относился ко многим уголовным понятиям, он никогда не использовал кличек в общении. Такого же отношения требовал и к себе, поэтому, близкие или более менее равные называли его Мишей, другие же, дядей Мишей.

Но Миша не был единственным авторитетным человеком на районе. Тем более, среди молодежи, из которой постоянно вырастали новые лидеры. В Химках на тот момент было двое таких молодых людей, пользующихся авторитетом среди молодежи. Первым, более авторитетным, был Лютый. Свое прозвище он полностью оправдывал, поскольку не скупился на физическую силу, расправляясь со всеми, кто смел ему перечить или хоть как-то вызвать неодобрение. Причем, одинаково он относился как к своим, так и к чужим. Друзей у него не было, дружбы он избегал, поскольку считал, что любой друг это потенциальный предатель.

Собственно, так и случилось, когда один из тех, кто входил в близкий круг общения, сдал Лютого милиции. Лютый в то время промышлял мелкими кражами, добытое сбывал сам и через своих подельников. Один из них попался на продаже краденного, и чтобы как-то соскочить от тюремного срока, сдал Лютого. В итоге, Лютый отправился на зону, после чего, в Химках остался второй молодежный авторитет по кличке Язва.

Язва отличался от Лютого, в первую очередь тем, что был физически слабее многих. Но он компенсировал это тем, что был более общительным, умел располагать к себе других людей. Вокруг него постоянно были люди, которые прислушивались к мнению Язвы и готовы были вступиться за него, если такая необходимость возникнет.

А вот что роднило этих двоих, так это нелюбовь к чужакам. Причины тут были просты. Химки, долгое время, были отдельным от города сначала деревней, а потом поселком. При этом, там селились в основном те люди, которые по каким-то причинам не нашли себе занятие в городе. Но город постепенно рос, а в последнее время и вовсе крайне стремительно. Химки, из далекой окраины, превращался в центр города, который, впрочем, по какой-то причине не спешили развивать.

По мере роста города, столкновения между поселковыми и городскими, становились все чаще. А с учетом того, что городских было больше, не всегда это заканчивалось победой поселковых. Миша, который изначально был городским, а потому городские жители, с их укладом жизни, были ему не чужды, пытался остановить эту вражду, которая, пользы не несла. И если более взрослые жители Химок это понимали, то вот с молодежью выходило хуже.

Лютый, а после него Язва, продолжали поддерживать политику изоляции, когда молодежи запрещали общаться с городскими, а самим городским появляться в Химках. Миша, который хоть и обладал авторитетом, изменить ситуацию не мог. Слишком уж сильна разница между городом и поселком. Но в последнее время, когда город приблизился к Химкам вплотную, ситуация стала меняться. Город нес свои блага, к которым поселковые желали приобщиться, менялся образ жизни. Стали появляться новые интересы, причем, были эти интересы и у самого Миши.

Именно поэтому, Миша пригласил сегодня к себе в гости Язву, с которым хотел переговорить о том, что положение в Химках нужно менять. Так же, сегодня вечером, должен был придти и Жгут, который был старшим среди самого ближнего городского района к Химкам. Но назвать Мишу альтруистом, который желал всеобщего мира на земле, было сложно. У Миши, были свои интересы, которые, были связаны и со Жгутом.

В дверь постучали и Миша пошел к дверям, чтобы запустить в дом гостя. Открыв дверь, он увидел Жгута, у которого с собой был большой рюкзак, причем, рюкзак был чем-то полностью набит. Миша улыбнулся и впустил в дом гостя. Пока тот разувался и снимал куртку, Миша вернулся к печке, снял закипевший чайник, а после залил кипятком приготовленную заварку. Чифир Миша не любил, поэтому, пил всегда разбавленный.

На кухню зашел Жгут с рюкзаком в руках. Он поставил его перед собой и с вопросительным видом посмотрел на Мишу.

– Дядя Миша, куда его?

– Поставь пока в уголок, позже разберемся. Давай пока чаю выпьем. Ты с сахаром же пьешь?

– Да, но могу и без, не проблема.

– Да есть сахар. Держу для гостей. Да и сам иногда, немного полезно. А ты, Славик, расскажи пока, как дела на районе? Тихо у вас?

– Ну так себе, в принципе тихо. Сегодня с десятки пацаны хотели подловить меня. Ну встретили их с пацанами, двое убежали, одного ебнули слегка. Но там из-за бабы у них обида на меня, увел у ихнего центрового.

Миша разливавший чай по кружкам поморщился. Матерную речь он не любил и тщательно ее избегал.

– Не ругайся, Славик. Не люблю я этого. Да и сам в привычку возьми, следи за речью, не известно, как какое слово откликнется. Помню, приехал я на химию, полгода пробыл, отправили нас на завод, строили мы трубу. А к нам накануне этап пришел, приехали двое, дерзкие такие. Ходили важные по стройке, блатных изображали. Тут к ним подешел Семеныч, старенький такой, интеллигентный. Прорабом был у нас. Ну и говорит им, чего не работаете, мужики? Ну а те в пену, какие мы тебе мужики? Иди дядя, пока кости целы. Семеныч глазами хлопнул, а потом и говорит, я мол, вижу, вы решили за слово уцепиться? А лучше бы вы за хуй уцепились. И как погнал им лекцию на фене читать, что те моментально в грунт ушли, поскольку куда им по фене и по понятиям с Семенычем спорить, который еще при Сталине пятнашку смотрящим на зоне отмотал. Такая вот история из жизни, Славик.

Жгут внимательно дослушал Мишу, после чего кивнул головой, показывая, что прекрасно понял его. Миша тем временем достал сахарницу и чайную ложку и положил ее перед Жгутом.