Текст книги "Полукровка"

Володя ждал. Мама перебирала фотографии, папа устроился у нее за спиной и смотрел через плечо.

– Странный ракурс, – заметил он, ткнув в снимок ажурного возвышенного храма, что поднимался в небо столпом света.

Володя выставил святилище в его истинном виде так, что оно походило на взлетающую ракету. Яркий свет, гордость, радость, восторг – на снимке полыхал фонтан эмоций.

– Почему странный? – удивился Володя искренне.

– Ну, мне кажется, храм Христа Спасителя и без того довольно массивная конструкция. Ты хотел устремить его в небо? Но он от этого только выглядит еще более приземленно.

«Приземленно выглядит», – пронеслось в голове. Уколом отдалось в сердце. Он еще не успел осознать все до конца, а от триумфа не осталось и следа.

Конечно! От того, что он научился воспринимать мир по-другому, другие не стали воспринимать его иначе. Ни папа, ни мама, ни Оля никогда не увидят величественного сооружения, которое на самом деле стоит на месте храма Христа Спасителя. Они будут все так же наблюдать укоренившуюся махину новомодного, с пафосом восстановленного ХХС, как его принято теперь величать. Они никогда не увидят готических улочек невидимого простому смертному города. Никогда не ощутят восторга от черного ажурного Москворецкого моста. Не серого, знакомого всем, а того великолепно воздушного, украшенного вязью непонятных слов.

Эйфория прошла мгновенно. Словно ее и не было. Он с тоской поглядел на папу.

– Извини, – потупился тот. – Я не хотел обидеть. Но ты сам всегда просил говорить тебе честно. У тебя были фотографии лучше. Гораздо лучше.

Не чувствуя ничего, кроме горечи, Володя сгреб фотографии.

– Вы просто не видите, – покачал он головой.

– Вовка, – сказал отец. – Кончай строить из себя непризнанного гения.

Володя попытался улыбнуться: в конце концов, они же в самом деле не виноваты в том, что не видят. Они просто не могут увидеть. Неспособны из-за этой – как ее? – Пелены. Но улыбка вышла кривой. Как жаль, что он не умеет рисовать. Он бы нарисовал все это великолепие, чтобы донести до всех и до каждого. Потому что рисунок – субъективен, а фотография, хоть и авторское, но отражение объективного.

– Володь, не расстраивайся, – мягко произнес папа. – Фотографии неплохие. Просто не лучшие.

– Да нет, – качнул головой Володя. – Все правильно.

Но в голосе сквозила такая горечь, что он поспешил ретироваться, только бы избежать объяснений.

В комнате избранные снимки полетели на кровать к кипе менее удачных собратьев. Да, если смотреть на это сквозь Пелену, то снимки в самом деле бездарные. Не тот ракурс, не та композиция, не тот свет. Все не то. Ведь он фотографировал другое, чего не видят простые люди.

От мысли о простых людях он почувствовал укол в сердце. Вот оно как – еще и магом не стал, а уже делит окружающих на избранных и простых. На себя и...

Володя тряхнул головой, отгоняя дрянные мысли. На фотографии посмотрел со злостью. Паршивая пачка кадров вынудила его ставить себя выше других. Или дело не в фотографиях?

Он уселся на кровать и, привалившись спиной к стене, уставился на черный прямоугольник окна с облезлой рамой. Электронное звучание «Тореадора», разорвавшее тишину, заставило вздрогнуть. На экранчике мобильника светилась надпись: «Номер скрыт».

Палец привычно ткнулся в кнопку приема.

– Алло.

– Доброй ночи, мой мальчик, – голос в трубке был знакомым, хоть Володя и не ожидал его услышать. – Хотел пожелать тебе спокойной ночи.

– Откуда ты знаешь этот номер? – буркнул Володя.

– Глупый вопрос. Но, судя по тону, ты, наконец, все понял и расстроился. Так что отсутствие трезвомыслия списываем на депрессию.

Володя посмотрел на ворох фотографий.

– Не переживай, мой мальчик, – подбодрил Ник. – Если тебе так нравится щелкать, можешь продолжать.

– Для чего? – в этом вопросе прозвучала такая тоска, что Володе от собственного голоса стало еще хуже. Захотелось заплакать и долго реветь в подушку, жалея себя, свои таланты и нереализованные возможности.

– Не для «чего», а для кого. Есть те, кто увидит то, что ты фотографировал. Среди них найдутся ценители.

– Сколько тех ценителей? – фыркнул Володя.

– Довольно много, – отозвалась трубка. – Из сотни найдется один, который увидит. Гордись, мой мальчик, ты будешь творить искусство для избранных.

– Искусство должно быть доступно для всех.

– Тогда можешь фотографировать, глядя через натянутую на глаза Пелену, и делать картинки для всех. Интересно, сколько из этих «всех» заинтересуются твоим искусством? Один из двадцати? А может, один из ста? Для кого проводятся все ваши выставки? Для сотни человек, толкущихся по подобным мероприятиям и знающих друг друга? Кому еще это нужно? Да большинство даже не подозревает о существовании этих выставок. Не говоря уже о том, что никто не знает современных фотохудожников. Да и не современных, если уж по-честному...

Володя заскрипел зубами. Как он смеет?! Кто он такой?! Ему до судороги захотелось стиснуть трубку и швырнуть ее об стену, вместе с голосом отца внутри. В глазах потемнело и...

...он вдруг отчетливо увидел комнату в коммуналке. Ту самую, в которой мальчишка с несоветским именем много лет назад рисовал лысого генсека, украсив его портрет рогами.

Коммуналку, по всей видимости, расселили. Комнату с соседней теперь соединяла распахнутая дверь. Обстановка тоже изменилась, хотя и осталась старая мебель, которая расползлась по двум комнатам. В той, что была знакома Володе, на прежнем месте остался лишь стол, за которым прежде сидел мальчишка.

Впрочем, он и теперь сидел за ним. Только теперь парнишке было не восемь, а лет шестнадцать-семнадцать. Лицо его оформилось, заострилось, пропали детские округлые щеки. Над верхней губой появились усики. И чертами он теперь больше напоминал взрослого Ника, чем ребенка, рисовавшего дейвона Хрущева.

Ник рисовал. Рука его тоже оформилась, став рукой молодого художника. Он склонился над мокрым листом и четкими, уверенными движениями наносил мазки. Краска плыла по влажному листу, рождая образ.

Сколько он так рисовал? Час? Два? Когда Ник оторвался от акварели, на листе родилась и осталась одна из знакомых-незнакомых московских улочек. Теперь Володя с уверенностью мог сказать, что перед ним не придуманная Москва, а реальная. Без прикрас и Пелены.

– Опять рисуешь? – спросил голос кого-то, кто остался за спиной у юноши.

Рука все так же, как и много лет назад, легла на плечо. Парень чуть заметно вздрогнул.

– Ник, – голос стал суровым, – я же просил тебя никогда этого не рисовать.

– Папа, – повернулся юноша. – Я просил не называть меня Ником.

– Тебе трудно жить с этим именем среди советской молодежи, Николай? – ядовито поинтересовался старший маг. – А художнику с сюрреалистическими пейзажами в Стране Советов жить еще труднее. У тебя дома черные и от картинки веет упадничеством.

– Это не у меня! – взвился Ник. – Это на самом деле так. То, что я делаю, – реализм, а не сюрреализм. Ты знаешь это не хуже меня. Пусть об этом мало кому известно. И потом, имеет же право на существование купание красного коня?

Отец расхохотался, заставляя Николая потупиться.

– Нарисуй красные дома и ясное небо. Это тоже будет иметь право на существование. Будет называться «соцреализм». А то, что ты делаешь, привлечет к тебе ненужное внимание.

– Ты сам говорил, – взъелся Ник, – что я маг, и мне должно быть наплевать на мнение окружающих!

– Я говорил это про имя, – возразил отец. – И я просил помнить, что ты маг, а не вести себя, как идиот. Порви это сам. Не заставляй меня применять силу.

А потом, оставшись один, Ник рвал свои акварели и плакал...

– Чего замолчал? – спросил Ник из мобильной трубки, и видение развеялось.

И Володя, который только что хотел обматерить отца, впервые почувствовал некую близость к этому человеку. А еще ему стало жалко его.

– Ничего, – сказал он, радуясь тому, что в голосе нет ни единой эмоции. – Когда ты начнешь со мной заниматься? Я хочу быть магом.

– Вот это дело, – обрадовалась трубка. – Завтра я зайду к тебе, мой мальчик. Спокойной ночи.

Трубка запищала короткими гудками. Володя выключил телефон и положил рядом с кипой фотографий.

Он станет магом. Настоящим. И не просто настоящим, а лучшим. А вот тогда он найдет средства и поставит на уши весь мир своими фотографиями. Если не весь мир, то хотя бы родные должны это увидеть.

Глава 5

Первый снег выпал в этом году поздно, в середине ноября. Причем насыпало его много. Черный, рано темнеющий, а с переведенными часами темнеющий еще раньше город вдруг посветлел.

– К утру растает, – предрек отец со своим извечным пафосом.

Был поздний вечер. Они забрели в Кунцевский парк. Подальше от людей и поближе к источнику. Самого источника Володя сейчас не видел, но чувствовал, и без напоминания отца настроился на него, черпая силы.

Сейчас все это казалось совершенно простым и естественным. Сейчас. Володя припомнил, как более месяца назад Ник привел его сюда.

– Что за место такое? – поежился тогда Володя.

– Чувствуешь?

Он кивнул.

– Это источник. Этим источником тебе можно пользоваться. Сейчас я научу тебя, как это делать.

– А что, другими нельзя?

– К чужим тебя не допустят. А нашему клану принадлежит только этот.

– Клан Сопрано, – усмехнулся Володя.

– Ничего смешного, – отрезал Ник. – Клан «Стальной щит». Когда-нибудь, когда ты будешь готов, я представлю тебя братьям.

Все это прозвучало с каким-то мафиозным оттенком. Только если «Клан Сопрано» отдавал Сицилией и благородными разборками, то «Стальной щит» больше напоминал о каких-нибудь спецслужбах или масонах. Чтобы не брякнуть лишнего, Володя поспешил сменить тему:

– Говорят, здесь курган какой-то был. А еще говорят, церковь строили, а она все время рушилась. То ли грунт под ней обваливался, и в реку свозило, то ли...

– Кто говорит?

Володя пожал плечами. Не объяснять же отцу, что все эти истории слышал еще в школе от одноклассников.

– Люди, – выдавил наконец.

– Люди много говорят, – удивительно спокойно принял сплетню Ник. – Люди не знают истины, только осколки в памяти сохранились о тех временах, когда не было Пелены. Отсюда все сказки, мифы, легенды. Как общеизвестные, вставшие в основу религий, так и местечковые. Ты видел дейвона? А элохим? Чем тебе не ангелы и демоны? Люди их тоже видели. Прежде. До Пелены. В памяти остался образ.

– Значит, ангелов и демонов нет?

– Есть миф. В России никогда не видели негров. Пока Петр не приволок своего арапа. Кем виделся простым людям этот черный, как головешка, мужик? Сатаной он от этого ведь не сделался, но и негром быть не перестал. Это попытки объяснить непонятную реальность, мой мальчик. Привыкай к реальности. И не принимай за чистую монету то, что говорят люди. Хотя и мимо ушей пропускать не стоит. Дыма без огня не бывает.

А потом Ник начал учить его включать магическое зрение – по собственному желанию, а не так самопроизвольно, как это было у Кремля. Учитель из отца был никудышный. Володя понял это довольно быстро. Объяснения Ника были корявыми, громоздкими, с массой отступлений, нравоучений и минимумом действительно нужной информации. Причем минимум этот выдавался так сухо, невнятно и между делом, что Володе приходилось тыкаться скорее не по отцовской инструкции, а интуитивно.

Ник наблюдал его нелепые попытки и злился от каждой новой неудачи. Сперва просто играл желваками и ворчал, пытаясь поучать. Потом начал срываться, повышать голос. От злости его и без того куцые педагогические таланты и вовсе сходили к нулю, потому процесс обучения превращался в муку.

Но желание достичь результата было сильнее, и Володя продолжал биться над непонятной магической премудростью с той яростью, с какой еще недавно бился над фотокамерой, секретами композиции света и тени.

Тогда, более месяца назад, он смог все – выучился простому заклинанию, что позволяет видеть энергетические феномены. Освоил искусство подключения к источнику, хотя для этого пришлось приходить сюда еще два раза.

Потом было еще много всего: знакомство со «Стальным щитом», вызвавшее больше разочарования, чем радости: и эта кучка пыжащихся людей – маги? Работа над освоением заклинаний, тяжелая и упорная – кто сказал, что чародейство можно выучить мгновенно?

Знаниями о мире «за Пеленой» отец делился неохотно – и тогда, в самом начале, и в последние дни.

Сначала из него удалось выжать кое-что о сферах.

Обитающих на Земле рас, или сфер, как называл их отец, когда-то было двенадцать. Люди назывались коричневыми и являлись уроженцами этого мира, остальные пришли из иных, погибших в некоем катаклизме.

Но теперь их, включая людей, осталось одиннадцать, потому что синяя сфера считалась давно вымершей.

Потом Володя смог добыть информацию об источниках – естественных энергетических образованиях, только благодаря которым и возможно бытие магов. Нет, колдовать можно и без них, но пополнять растраченные на чародейство силы – никак.

Источники в большинстве своем располагались в крупных городах, хотя нет, наоборот – города стояли там, где имелось много источников. И все они кому-то принадлежали, находились под контролем магов из людских, нелюдских или смешанных (да, были и такие) орденов и кланов.

Не слишком много за полтора месяца. Володе хотелось большего. Он спрашивал, пытался выяснить что-то об обычаях представителей других сфер. Интересовался историей возникновения Пелены и появления чужаков, но Ник не спешил распространяться на эти темы. Не то считал их недостойными внимания, не то сам толком ничего не знал, не то скрывал что-то. Последний вариант казался Володе отчего-то наиболее вероятным.

При любом удобном случае он приставал к отцу с расспросами, тот же уворачивался от ответа и налегал на практику. Впрочем, и практика была весьма скудной. За время их занятий Володя довольно хорошо освоил три заклинания, кое-как разобрался с четвертым и делал робкие попытки приноровиться пользоваться еще одним. Но то ли отец учил из рук вон плохо, то ли наука была неподъемной, и с последним, пятым заклинанием ничего не получалось вовсе.

Снег скрипнул под каблуком, возвращая Володю в сегодняшний день. Он посмотрел на отца. Бледное лицо на фоне черного города и ломаных деревьев смотрелось не ярче снега.

Холодно, мрачно, мокро. Снег, хоть и свежевыпавший, добавлял и холода, и сырости.

– Начнем? – спросил Володя.

– Не здесь.

Отец всегда любил зайти поглубже в лес. Хоть для обычных людей благодаря Пелене любое магическое действо выглядит безобидно – как пассы, кривлянья и непонятные словечки, – Ник не хотел привлекать к себе внимания.

Сегодня у них должно было произойти что-то вроде экзамена.

Снег скрипел под ботинками с каким-то искусственным звуком, как в кино. Звук был настолько странным, что создавал иллюзию нереальности происходящего. Лес загустел, как свежезаваренный кисель.

Володя покосился на отца. Тот остановился.

– Здесь. Давай.

Ник вперил в сына взгляд, способный проделать, казалось, нефтяную скважину.

Володя вспомнил поучения отца про тело Силы, которое есть у каждого, но только у магов способно поддерживать не только тело физическое, но и питать магические способности.

Он поежился и включил магическое зрение.

От тела отца исходило свечение – мягкое, желтоватое. Оно четко повторяло его фигуру, но было шире и выше, будто Ник стоял внутри светящегося человека той же комплекции, но чуть побольше.

Володя сказал:

– Вот она – твоя аура.

– Тело Силы, – поправил Ник. – Если ты видишь тело Силы, значит, его обладатель слабее тебя магически. Или...

Отец замолчал.

– Или его обладатель не закрывается от тебя, – закончил фразу Володя.

А потом он, не успев среагировать, почувствовал шлепок.

Самое простое заклинание – «длинная рука», позволяет касаться предмета, находящегося от тебя на расстоянии семи-восьми метров, – тыкать, двигать, толкать, наносить удары.

Ник не стал спрашивать о готовности сына, он просто перешел в атаку.

Невидимая простым глазом «рука» тела Силы Ника вновь с невероятной скоростью устремилась вперед. Выпад был настолько резким, что заметить его было трудно, но Володя сумел.

В последнее мгновение выбросил в ответ свою «руку» и заблокировал выпад.

Отец усмехнулся:

– Хорошо. А ну-ка еще...

Второй удар оказался еще более яростным и молниеносным, чем первый, но Володя успел и на этот раз. А потом сделал осторожный выпад в ответ, и этого оказалось достаточно, чтобы разозлить отца.

Взгляд Ника сверкнул металлом, он хищно прищурился.

– Ну, держись, – оскалился Ник в нехорошей ухмылке, и Володя сосредоточился на поединке.

Несколько минут потратили на энергетический бокс.

– Достаточно, – сказал отец, пропустив удар в лицо, и они перешли к другим заклинаниям.

Морок – простейший отвод глаз, чтобы тебя не увидели, или увидели, но не запомнили. Куда более сложные иллюзии – когда ты всовываешь в мозг другого созданный тобой образ.

Это давалось Володе с удивительной легкостью, несмотря на очевидную сложность. Отца подобное положение дел озадачивало, удивляло, но почему-то совсем не тешило, хотя что может быть естественнее, чем родитель, радующийся успехам собственного отпрыска?

«Призрачный клинок» – настоящее оружие, заклинание, которым можно убить.

Чтобы пустить его в дело, Володе пришлось постараться, но зато и эффект вышел отличным – срубленная ветка толщиной в руку шлепнулась на снег. Такое удавалось далеко не всегда.

– На сегодня хватит, мой мальчик, – без тени заботы, но с толикой гордости в голосе произнес Ник.

Володя так и не понял, была ли это гордость за успехи сына или за собственные педагогические «достижения».

– Неплохо, мой мальчик, – Ник старался говорить непринужденно, но голос звенел от напряжения. – Очень неплохо.

Володя отряхнул налипший на джинсы снег. Рыхлый и мокрый.

– Что дальше?

– Дальше в другой раз, – посерьезнел отец. – Покажу тебе еще пару штучек. А сейчас домой. Поздно и холодно.

Володя поежился. Холодом и впрямь тянуло. Только не от земли, укрытой готовым растаять снегом, а от голоса Николая. Не был этот голос, хоть убей, голосом заботливого отца.

Не оглядываясь, Ник побрел прочь из парка. В город. К метро.

– Слушай, – окликнул Володя.

Отец нехотя остановился.

– Что?

– А зачем все это?

– Что все? – не понял Николай.

– Ну зачем из меня делать мага?

– Хороший вопрос, – фыркнул отец. – Ты же сам захотел. Это твой выбор.

Володя резко застегнулся под горло, пытаясь защититься от мерзостного озноба. Тот возник то ли от вопросов, то ли от ответов. А быть может, тепло ушло вместе с силами во время испытания.

– Я не про себя, – буркнул Володя. – Зачем тебе нужно делать из меня мага?

Ник вздрогнул и посмотрел куда-то в пустоту.

– Это долгая история, мой мальчик, – промямлил он. – Но я тебе позже расскажу. В следующий раз. Ага?

* * *

Всю дорогу до дома Володя думал об этом следующем разе. И чем больше вокруг неозвученного ответа крутились мысли, тем больше вопросов возникало.

Снег посыпал с новой силой и еще щедрее прежнего. У подъезда сугробами торчали машины. Возле одной мелькнула тень. Володя устремился туда, еще не понимая толком, что его заинтересовало, что привиделось.

Тень между тем оформилась в силуэт, дрогнула, метнулась было в сторону, пытаясь скрыться, но так и осталась на месте.

«Петрович!»

Володя вдруг вспомнил, что не видел старика с его колымагой уже несколько недель, а то и месяцев. Хотя прежде встречал чуть ли не каждый день.

– Петрович! – позвал Володя.

Тот робко высунулся из-за своей «копейки», и Володя обомлел. На него смотрел невысокий тощий человек. А вернее – не человек. Представителя желтой сферы в нем выдавали массивный нос, не менее могучие уши, да еще огромные, круглые, как у совы, глазюки.

– Привет, – безрадостно поздоровался из-за капота Часовщик.

– Здрасьте, – пробормотал Володя.

Петрович выпрямился. Теперь, без Пелены, он, казалось, стал еще меньше ростом. Взгляд совиных глаз уколол Володю так остро, будто невидимый фокусник принялся втыкать в сердце спицы.

– Зря ты во все это впутался, – заявил Петрович.

– Во что? – не понял Володя. Или скорее сделал вид, что не понял.

– Зря, – покачал головой Часовщик. – А был хорошим мальчиком.

С такой укоризной с Володей последний раз разговаривал воспитатель в старшей группе детского сада. Он интуитивно подался вперед, но на Петровича, или как там звали Часовщика на самом деле, его порыв произвел совсем другое впечатление.

Резко щелкнуло. Часовщик смазанным движением юркнул внутрь «копейки». Хлопнула дверца. Клацнула кнопка запора. Снежная шапка съехала по стеклу передней дверцы. Где-то внутри в мутных разводах растворилась фигура соседа, который казался неотъемлемой частью мироздания, а теперь отчего-то из общей картины мира выпадал.

– Вы чего? – позвал Володя растерянно, но Часовщик, скрывшийся внутри «копейки», не отозвался. Не то не услышал, не то сделал вид, что не слышит.

Домой Володя вернулся с испорченным настроением. Папе с мамой, которые не спали, а ждали его возвращения, бросил пару дежурных фраз и поспешно скрылся у себя в комнате.

Свет включать не стал. Темноту разбавляли отсветы фонарей и фар проезжающих под окнами машин.

Володя, не раздеваясь, лег на кровать и уставился в потолок. Благодаря подключению к источнику он успел восстановиться после испытания и от нечего делать выставил невидимую «руку». Конечность тела Силы устремилась к потолку.

Впервые Володя использовал заклинание не по назначению. Ощущение показалось странным, но назвать его неприятным он бы не рискнул. Скорее наоборот. Энергетическое ощупывание покрытой побелкой бетонной плиты было значительно интереснее, нежели отвешивание магических оплеух.

Он так и заснул, оглаживая «третьей рукой» потолок.

* * *

...«Как же неумно все получилось, – думала великая княгиня Московская Софья. – Проверять надобно было. Все проверять».

С другой стороны, все и было проверено и перепроверено.

Известно было, что в Моско имелись могучие, но ничейные источники. Подтверждено было, что московские князья, как и их предки, роду принадлежали человеческому и магическими способностями не обладали. Да и о существовании источников не знали. А кто владел теми источниками? Кто бы ни владел, сила, помноженная на власть, подвинет любую другую силу. Эту мысль игнорировали многие маги. Но только не Софья, называвшая себя дейвона.

Дейвона она была ровно наполовину, но если кто-то намекал ей на смешанную кровь, приходила в ярость, брызгала слюной. Преданность сфере была столь сильной, что даже мать клана принимала ее как есть, хоть порой это было непросто.

Может, потому идея отправить полукровку в Моско нашла одобрение.

Обставлено все было великолепно. Великий князь Московский Иоанн недавно овдовел и находил свои мотивы породниться с Византией. Папа Павел Второй благословил ее брак в надежде на укрепление влияния церкви католической на церковь православную. И уж в чем точно был уверен глава католичества, так это в том, что такой брак сблизит церкви. Таким образом, ей не приходилось никому ничего объяснять. Она вообще выступала безвольной куклой, которую Византия отдавала русскому престолу. И такая внешняя безвольность более чем устраивала Софью. Даже имя это, данное уже на Руси, было принято ею совершенно спокойно. Чем меньше знают ее истинное имя, тем лучше. А зовут пусть как хотят, главное – цель. А цель у амбициозной новоявленной княгини была одна – источники Моско. Но цель эта отдалялась.

Ну кто, в самом деле, мог знать, что имеющиеся в наличии бесхозные источники окажутся под замком? Причем заклинание, ограничивающее их, окажется мощным и чуждым, а оттого еще менее понятным. И Софья ходила окрест, смотрела на источники, как кот на сметану. Облизывалась, понимала, что вот оно – только руку протяни, но только до такого близкого и желанного добраться не было никакой возможности.

А потом появился этот...

Воспоминания о наглом человечишке приводили Софью в ярость. Был бы он при дворе, уж она бы нашла возможность повлиять на мужа и прижучить негодяя. Но человек, назвавшийся Кучковичем, при дворе не состоял. Возникал ниоткуда и исчезал в никуда, проникал в покои, словно в свои собственные. И как маг был силен. Уж всяко сильнее Софьи, ибо не видела она его тела Силы, как ни старалась.

Кучкович появлялся нечасто. Первый раз он пришел, когда Софья обнаружила, что не в состоянии снять запорное заклинание с двух расположенных рядом мощных источников. Она была в гневе. Он посмеялся. Позже приходил и еще. Язык имел острый, норов наглый. Софья злилась, но сдерживалась. Чувствовала, что Кучкович хоть и ведет себя по-хамски, а что-то ему от нее надобно, а что именно, сказать не решается.

Софья ждала. И дождалась.

– Источники принадлежат мне по праву, – сообщил он в очередную их встречу.

– По какому праву? – вспыхнула Софья.

Человек распахнул ворот рубахи, потянул за шнурок. Снял с шеи оберег – круглую бляху на веревочке. Софья пригляделась. На обереге хитрой замкнутой линией был выведен странный символ.

Софья поморщилась. Алхимический знак? Откуда бы в этой глуши взяться алхимии? Кучкович между тем поспешил вернуть оберег на шею.

– Это моего пращура. Боярина Кучки. Он владел этими источниками и этой землей. И заклятие он наложил.

– Так чего же ты его не снимешь?

– Знал бы как, снял бы, – огрызнулся человек.

Софья расхохоталась властно и обидно, словно мстила за все те вольности, что якобы потомок опального боярина позволял себе с ней. Но Кучкович не обиделся, не заметил даже.

– Предлагаю сделку тебе, княгиня Московская.

И он предложил. И она дала согласие. По договору дейвона снимали печать, а люди делили с ними источники Кучки. Только ради этого из Рима был выписан Аристотель Фиораванти. Архитектор и инженер. Маг и алхимик. Дейвона. Впрочем, если о первом знали все, а о втором кое-кто догадывался, то последнее было доступно лишь тем, кто мог видеть реальный мир.

Аристотель был нужен московской княгине. Повод нашелся тут же – Московский Кремль со своими скромными постройками никак не соответствовал европейскому уровню. Великий князь Московский проявил сговорчивость и направил в Рим Семена Толбузина с повелением найти специалиста и доставить его на Русь.

Вот только посланник уехал давно, а вестей от него все не было.

Софья сидела в своих покоях и в задумчивости изучала перстень на безымянном пальце. Неудачно все сложилось. Неумно. Но кто знал, что свободные вроде бы источники опечатаны? И кто знал, что где-то рядом сидят человечьи маги и имеют наследственные права на то, что она уже считала своим? Знать бы заранее, где падать, соломки б подстелила, как говорят местные.

Княгиня была мрачна, но покойна. Характер, перенятый от человеческого батюшки, прозванного «морейским деспотом», не показывала, но и радости не испытывала. Даже праздник Пасхи настроения не добавлял.

За окнами послышалась какая-то возня. Княгиня оторвалась от темных мыслей и позвала прислугу.

– Что там?

Служанка убежала, а через десять минут уже снова была в покоях княгини и восторженно щебетала о том, что архитектор из Рима приехал. И имя у него чудное. Аристотель...

* * *

Проснулся Володя рано. Пробуждение было тяжелым, словно с похмелья. Ныла шея, трещала голова, ломило все тело. Поднялся и только теперь сообразил, что всю ночь так и проспал одетым. Разве что в покрывало обернулся.

В коридоре, как и на кухне, было тихо. Папа и мама еще спали. Володя осторожно, стараясь не шуметь, прошмыгнул в ванную и заперся. Прислушался, словно воришка, пролезший в швейцарский банк.

Глянул на мобильник, пытаясь понять, насколько рано он вскочил, и только тогда сообразил, что для буднего дня проснулся как обычно. Вот только забыл, что день не рабочий. Суббота.

Забрался в ванну, включил воду. Под душем он провел с полчаса, подставляя тело под тугие струи, меняя температуру и напор воды. Когда выбрался из ванной, в квартире было по-прежнему тихо.

Завернувшись в банное полотенце, Володя прошел на кухню и включил чайник. Электронный агрегат зашумел, сообщая о том, что старательно кипятит воду. Володя сел к столу и задумался.

Из головы не шел последний сон. Когда ему снились Ник и папа, все было логично и разумно. Он думал о них, они и приснились. Когда снился Кучко, это выглядело странно, но там был знакомый, недавно виденный пейзаж. И можно было плясать от этой ассоциации, вспомнив Фрейда. Но к чему сейчас привиделась жена русского царя? Не самая известная жена не самого прославленного царя. А то и вовсе неизвестная. Да и Иван Третий – не его четвертый тезка. Кто его сейчас помнит? Разве что историки. Откуда ему взяться во сне посреди ночи?

Да, не все объяснишь Фрейдом, хоть его теории, в отличие от Иоанна Третьего, не просто известны, а давно стали поводом для сальных шуток. Володя налил чай в большую кружку, отпилил в нее же ломоть лимона и вместе с кружкой пошел в свою комнату. В одном полотенце, несмотря на то, что батареи грели, и грели хорошо, было не очень-то тепло.

Но к чему все-таки Иоанн Третий? И какая-то Софья... И неизвестный потомок Кучки... Да еще и этот архитектор с именем философа. Может, всех их, кроме Иоанна, просто не существовало? И это на самом деле всего лишь сон? Догадка показалась чудесным спасением. И хотя где-то в душе сидела уверенность, что виденное во сне происходило на самом деле, Володя с небывалым азартом принял ее.

Наспех одевшись и бросив недопитый чай, он направился в большую комнату, где во всю стену высились полки с отцовской библиотекой. Что искать? Иоанна Третьего? Софью? Аристотеля Фи... Фе... как его там? Не совсем понимая, что ищет, Володя принялся оглядывать полки, отметая то, что явно не подходило к теме. Гражданская война, Великая Отечественная, Отечественная тысяча восемьсот двенадцатого года, Смута... Стоп. Когда вообще правил Иоанн Третий?

Явно раньше Грозного, о чем свидетельствовал порядковый номер. Перед глазами всплыла картинка из гайдаевской комедии, где суровый Яковлев в шапке Мономаха и спортивном костюме возвещал: «Рюриковичи мы». Значит, Рюриковичи. Володя подставил стул и полез наверх, к полке, на которой виднелись корешки с именами более известных потомков Рюрика.

Одно название показалось наиболее привлекательным, и Володя потянул на себя тисненый корешок. Книги на полке стояли плотно и поддавались с трудом. Он рванул сильнее. Том резко высвободился из тисков собратьев по полке.

Володя пошатнулся на стуле, ловя равновесие. Несколько книг, соседних с той, что была зажата в его руке, вывалились и с грохотом полетели на пол.

– Мог бы и поаккуратнее.

Володя вздрогнул от неожиданности, повернулся на голос. За спиной стоял папа и смотрел на сына со смесью интереса и волнения.