Текст книги "Полукровка"

– Чего ищешь?

– Да так, – помялся Володя и слез со стула. – Ивана Третьего, его жену и еще этого... Фаринелли... нет... Аристотеля, архитектора.

– Фиораванти, – папа кивнул на зажатую в руке у Володи книгу. – Здесь нет ничего на эту тему. И вообще можно было спросить у меня. Кто тебя интересует?

Володя молча опустился на колени и принялся собирать книги. Кто его интересует и почему, объяснить папе было сложно.

– Софья Палеолог, она же Зоя Палеолог – племянница последнего византийского императора, – лекторским тоном, словно с кафедры, заговорил папа, – была отдана замуж за Иоанна Третьего. Приехала в Москву, поразилась местному убожеству и решила вывести город на цивилизованный уровень. Во всяком случае, по одной из версий.

– А Аристотель? – Володя поднялся, сложил книжки на стул и поглядел на папу. – Этот, Фиораванти?

– Архитектор. Строил в Италии, а у нас построил Успенский собор – в Московском Кремле. В Россию его пригласил наш посол Толбузин. Приехал он «на Велик день. Взял же с собою тот Аристотель сына своего, Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут», – процитировал папа.

– Это откуда? – спросил Володя.

– Первая Софийская летопись. Русский царь использовал его как архитектора, инженера, начальника артиллерии. После похода Ивана Третьего на Новгород Аристотель хотел вернуться в Италию, но царь не отпустил. Посадил под стражу. Далее его судьба неизвестна.

– Почему?

– В письменных источниках его имя более не упоминается. Остается только догадываться, куда он делся и что с ним произошло.

Игорь пристально посмотрел на сына:

– Зачем тебе все это понадобилось?

Володя отвернулся, взял книги и полез на стул. Молча принялся запихивать тома обратно на полку. Он малодушно надеялся, что папе надоест ждать, что он посчитает это непринципиальным. Что, не дождавшись ответа, обидится, на худой конец, и уйдет.

– Опять сны? – припечатал снизу тот.

Володя забил книги на место и задвинул стекло. Спустился на пол. Папа стоял и молча ждал ответа. Наконец Володя не выдержал и кивнул. Папа помрачнел.

– Ник прав, – улыбнулся Володя, пытаясь разрядить атмосферу. – Ты замечаешь и понимаешь больше, чем надо.

– Я вижу своего сына, – сказал Игорь. – И переживаю за него.

– Не стоит, – Володя взял стул за спинку и поволок его на место.

Ему не хотелось продолжать этот разговор. Хоть бы мама уже встала. При ней папа не станет затрагивать такие темы. Он зашел в комнату, прихватил остывший чай и побрел на кухню. Но мама до сих пор спала, а папа уже поджидал там.

– Ник переживать не станет, – заговорил он, словно продолжая начатую мысль. – Он шахматист. Все вокруг для него игра. Он видит партию и цель этой партии. А я волнуюсь за фигуру.

Это прозвучало с такой искренней, такой трепетной отеческой заботой, что Володя мгновенно взъерепенился. Захотелось прямо сейчас использовать морок, или «длинную руку», устроить папе иллюзию конца света на отдельно взятой кухне или просто засветить невидимой конечностью по лбу, только бы он понял, что Володя не пустое место, не пешка.

– Я не фигура, – медленно проговорил он, едва сдерживая порыв.

– Как знать, – папа отвел взгляд, потупился, чего прежде за ним не наблюдалось. – Мне бы очень хотелось быть в этом уверенным.

И от этих слов ярость ушла, а внутри что-то больно сжалось.

* * *

У памятника Гоголю, что стоит на бульваре того же имени, было пустынно. Только бабка бомжеватого вида сидела в сторонке на лавочке и кормила голубей. Ник прогуливался мимо нее и нервничал. Бабка была самая обычная, но раздражала.

Его сейчас бесило все: от любвеобильной по отношению к мерзким птицам старухи до человека, которого он ждал. О том, что Ник встречается с этим человеком, не знал никто. Даже Кудимов – глава клана «Стальной щит», и прочие «братья», как их именовал Ник.

Человек представлялся магом из ордена «Два дракона».

Ник наводил справки и убедился, что в том ордене такая личность в самом деле присутствует. Но когда молодцеватый тип, которого Ник сейчас ждал, общался с ним, он преследовал какие-то свои интересы. И вел себя не так, как обычный колдун из «Двух драконов», хотя тот был на порядок значимее кудимовского клана.

Ник тоже подходил к этому контакту со своим интересом. Посвящать в интригу главу своего клана он не намеревался. Понимал, что ведет двойную игру, но нисколько не раскаивался. Кудимов Кудимовым, а если есть возможность поиметь что-то на другом поле и возможность эта сулит большие дивиденды, почему бы не рискнуть.

Молодцеватый тип опаздывал. Он опаздывал всегда, но имел на это право. И был достаточно силен, чтобы не объяснять своих опозданий и не оправдываться за них. Это выводило Ника из себя – опоздание, ощущение чужой мощи и собственной ничтожности рядом с ней. Вот только сделать с этим он ничего не мог. Оставалось лишь покорно ждать, а при встрече мило улыбаться.

И это тоже немало действовало на нервы.

Наверное, так чувствует себя собака, которой до смерти хочется загрызть садиста хозяина, посадившего ее на цепь, но в башке сидит понимание того, что она никогда не посмеет даже рыкнуть на него.

Образ показался настолько ярким, что Ник чуть не завыл с тоски. Но сдержался. За спиной почуял чужое присутствие. Оборачиваясь, он уже знал, кого там увидит.

Опоздавший стоял в двух шагах и улыбался. Он всегда улыбался. Растягивал губы в той опасной улыбке, за наигранной мягкостью которой кроется обещание больших неприятностей.

Молодцеватый, подтянутый, возможно, за счет спортивного стиля одежды, которого придерживался на памяти Ника всегда. Пышущий оптимизмом и силой, чему Николай искренне завидовал.

– Приветствую! – пробормотал Ник.

По именам они друг друга не называли, хотя каждый знал, как зовут другого.

– Как успехи? – поинтересовался молодцеватый мужчина в пиджаке спортивного кроя, который виднелся из-под распахнутого пальто.

– Он впитывает, как губка, – поделился Ник.

– Он силен?

– Он неумел и неопытен.

– Не играй со мной, – снова неприятно улыбнулся спортивный пиджак. – Я спросил о другом.

– Он очень силен. Потенциально... – Ник запнулся и судорожно сглотнул. Признаваться в этом было тяжело. – Потенциально он много сильнее меня, – выдавил, наконец. – Когда он не хочет, я не вижу его тела Силы.

– Хорошо, – кивнул обладатель спортивного пиджака и зашагал вокруг памятника, удаляясь от старухи с голубями.

Ник засеменил следом. О чем они беседовали, пока гуляли около изваяния автора «Вия» и «Мертвых душ», не слышал никто. Но говорили довольно долго. Неторопливой походкой успели четыре раза обойти памятник кругом. Ник активно жестикулировал, объясняя что-то. Его собеседник больше слушал. Причем делал это с достоинством.

На пятом круге они остановились практически в той же точке, с какой начали движение.

– Когда ты мне будешь нужен, я дам знать, – пообещал обладатель спортивного пиджака. – Теперь иди.

Голос звучал так властно, что ослушаться было невозможно. От осознания этого снова захотелось выть, как посаженной на цепь собаке. Ник закусил губу, вздохнул и выдавил еле слышно:

– Когда это случится?

Желание развернуться и бежать от своей наглости и собеседника чуть отступило. Словно хозяин слегка ослабил цепь, устраивая собаке праздник. Молодцеватый тип улыбнулся острой, как опасная бритва, улыбкой:

– Уже скоро.

Ник сильнее закусил губу, понимая, что сейчас, повинуясь чужой воле, развернется и уйдет. Но у оппонента было, видимо, хорошее настроение.

– Ты ведь хотел спросить не об этом. Так давай. Отвечу.

В глотке пересохло. Николай понял, что ему дают шанс, что вопрос только один и ответ только один. Другого не будет. И спросить надо точно, о самом главном.

– Кто... – решился наконец Ник. – Кто вы?

И тут же съежился, чувствуя, что на голову обрушатся гром и молния. Но обладатель спортивного пиджака лишь расхохотался.

– Этой тайне восемь с половиной сотен лет, – отозвался он весело. – Неужели же ты думаешь, что я так легко с ней расстанусь? Но я обещал ответить.

Он запустил руку в карман и вытащил оттуда небольшой предмет. Подкинул. Кругляшок завертелся в воздухе, словно монетка, и шлепнулся на раскрытую ладонь. Ник жадно уставился на нее.

Нет, это была не монета, скорее талисман. Бляха с дырочкой для шнурка, чтобы можно было повесить на шею. А на бляхе одной хитросплетенной линией начертан странный символ.

– Знаешь, что это? – спросил безымянный хозяин.

Николай помотал головой.

– Амулет? Артефакт?

Обладатель спортивного пиджака снова рассмеялся:

– Это символ. Всего лишь символ. Хоть ему тоже сотни лет.

– Вы... – Ник облизнул пересохшие губы. – Вы живете восемьсот пятьдесят лет? Знаете секрет вечной молодости?

От волнения он начал заикаться.

– Вечно не живет никто, – жестко произнес собеседник и сунул оберег в карман пиджака. – Разве что память. Да и та избирательна. Мы просто помним своих предков. В этом наша сила. Теперь уходи.

* * *

Он проследил за удалявшимся Николаем. Когда тот скрылся в толпе, несущейся к входу в подземку, Степан перебрался через дорогу, поднялся к Арбату, нырнул в подземный переход под ним и устремился по Бульварному кольцу к знакомой кофейне.

Даргри был на месте. Сидел, как и в прошлый раз, под портретом Булгакова и вяло ковырял салат. Судя по тому, что сам предложил встретиться здесь, забегаловка с портретами писателей ему нравилась. В отличие от местной кухни. Выражение лица, с каким дейвона тыкал вилкой в «Цезарь», говорило о многом.

Появление Степана Даргри воспринял с оптимизмом. Салат отпихнул с такой поспешностью, словно только и ждал, когда случится чудо и в тихом кафе произойдет хоть что-то, ради чего можно будет отказаться от экспериментов со здешней стряпней.

– Что нового, Стефано?

– И тебе доброго здоровья, – ухмыльнулся Степан.

– Не тяни кота за причинное место, магистр, – попросил Даргри. – Я сегодня не настроен на долгие прелюдии.

– Ага, – усмехнулся молодцеватый. – Быстро потрахаемся и баиньки. Да, дорогая?

Дейвона медленно налился краской, щелкнул себя по торчавшему из шевелюры рогу. На фоне побагровевшей физиономии и без того безупречная рубашка показалась белоснежной, как в рекламе стирального порошка.

– Все идет, как задумано, магистр, – сказал Степан, решив, что не стоит больше дразнить собеседника. – Мальчишка силен. Когда того не хочет, старик не видит его ауры.

– Старик – слабак, – зло выплюнул Даргри.

– Ты хочешь сказать, что старик не нужен? – Степан удивленно приподнял брови.

– Не знаю, – покачал головой Даргри.

– Тогда пусть остается. Может пригодиться. Кстати, кто приведет мальчишку к нам? Он?

– Или она, – задумчиво произнес Даргри.

– Так он или она?

– Не знаю, – снова покачал головой дейвона и выудил из кармана пачку вонючих сигарилл. – Посмотрим, как сложится.

Глава 6

Университет был одной из немногих вещей, что остались у Володи от прежней жизни. И хотя в коридорах порой встречались представители других рас, здание сохранило свой облик и за Пеленой.

Порой это вызывало ностальгию по тем временам, когда все было иначе. Отец и мать существовали в единственном числе, мир выглядел привычно, а магия была только в фэнтезийных романах, которые почитывал на досуге Андрюха Потапкин.

Впрочем, Потапкина не было. Не то приболел Андрюха, не то загулял. Оттого настроение, под цвет слякотной мерзопакости за окном, становилось еще более гадким.

С третьей пары Володя сбежал. Прогулы давно перестали его пугать. Примерно с той поры, как он освоил наведение иллюзий. С этим заклинанием и чистым листком бумаги, который по его желанию превращался в медицинскую справку с пугающим диагнозом, Володя из злостного прогульщика переходил в разряд болезненных юношей. И если прогулы раздражали, то диагнозы, которыми он морочил преподавателей, вызывали у них смесь жалости и уважения: «Мальчик болен, но так старается».

Торчать в универе не было сил, до работы же времени оставалось навалом, и Володя судорожно соображал, куда себя девать. Отец по-прежнему приходил сам и звонил сам. Никакой возможности связаться с ним по собственному почину у Володи не было. Можно было бы выпить по бутылке пива с Андрюхой, но раздолбай-приятель как назло запропал. Ехать домой и объяснять что-то маме не хотелось.

Решение пришло само собой. Володя улыбнулся, купил в цветочном ларьке три большие яркие ромашки с булькающим, невыносимым для запоминания названием и нырнул в метро.

С Ольгой он не виделся уже два дня. Она-то как раз заболела по-настоящему.

Знакомая, заученная наизусть дорога заняла полчаса. От метро хотел было позвонить, но передумал. Все равно Оля дома. Можно устроить сюрприз. Она ведь не ждет никого, а тут он с цветами. Болеть в одиночестве тоскливо. И хоть лишнего внимания и гостей больному человеку не надо, но ему она обрадуется обязательно.

От таких размышлений поднялось настроение. Володя уже подходил к подъезду, а мыслями и вовсе ломился в Ольгину дверь, когда его окликнули.

Володя повернулся на голос и замер. От стоящей в полусотне метрах «Тойоты Рав 4» к нему поспешно шел джинна. Второй остался возле машины, черной, с огненными всполохами аэрографии на капоте и боках.

Представителей других рас Володя видел с завидным постоянством, но никогда еще с ними не заговаривал, если не считать Часовщика Петровича. О джинна прежде только слышал от отца, да видел пару раз на фотографиях в прессе. Сейчас же представитель оранжевой сферы шагал прямо к нему.

– Эй, коричневый, не торопись, – подошел ближе «оранжевый».

Володя не торопился, он вообще стоял и разглядывал незнакомца с интересом.

В общем, можно было сказать, что джинна похож на человека. Довольно высокий и крепкий мужчина. Выделялись лишь глаза ярко-оранжевого цвета и волосы, а вернее – их полное отсутствие. Голова мужчины была круглой и блестящей, как биллиардный шар, а щеки гладкими, словно никогда не знали бритвы. Со слов Ника Володя знал, что так на самом деле и есть. Мужчины джинна вовсе не имели растительности на теле.

Правда, помнил он и рассказы отца о том, что к чужакам «оранжевые» относятся настороженно. Поведение того, который подошел совсем близко, выламывалось из этого стереотипа.

– Добрый день, – пробормотал Володя. – Вы ко мне?

– Нет, – спокойно произнес тот. – Это ты к нам.

Глаза его вспыхнули, став желтыми. Володя отпрянул.

– Куда? – спросил он.

– В машину, – в голосе «оранжевого» зазвенел металл.

Джинна сделал шаг вперед. Володя отступил, сохраняя дистанцию.

– Не усложняй, – процедил незнакомец.

Володя не успел ответить. Даже сообразить не успел. Занятия с Ником не прошли даром. Тело Силы сработало на рефлексах. Он попытался шарахнуть «длинной рукой» по руке джинна, которая уже поднималась, а пальцы на ней складывались для какого-то жестового заклинания.

Джинна не ждал сопротивления и только поэтому пропустил атаку. Глаза его снова изменили цвет, словно налились кровью. Не дожидаясь продолжения, Володя развернулся и бросился бежать. Позади забухали тяжелые ботинки. Судя по звуку, преследователь весил немало и мчался скачками.

Володя поднажал. Зачем к нему прицепились неизвестные «оранжевые», он не понимал, но выяснять не хотел. Что-то подсказывало, что если среди бела дня кто-то в отношении кого-то применяет магию, то этому кому-то умнее всего смыться.

– Стой, зараза! – гаркнули в спину.

Голос преследователя выдавал усталость. Может, он и был силен и быстр, но дыхалки ему не хватало. Володя почувствовал, что и у него слегка сбилось дыхание. Вот бы такой стимул на физкультуре бегать... Он бы не только все нормативы сдал, но еще и на КМС наработал бы...

Дыхание совсем сбилось, но Володя продолжал бежать. Обогнул дом, мысленно жалея, что не стал нырять в подъезд. И куда дальше? У них же машина...

Володя споткнулся и, чуть не падая, полетел вперед. Перед ним возникла человеческая фигура. Он подумал, что сейчас снесет прохожего. Шатнулся в сторону, стараясь сохранить равновесие, и выпрямился.

Взглядом поймал глаза «прохожего» и содрогнулся. Перед ним стоял второй джинна. Мгновение оторопи сделало свое дело. Вспыхнули глаза «оранжевого», полыхнула аэрография на капоте и боку стоявшего рядом «Рав 4», заплясали всполохи перед глазами. Володя подумал, что пропустил удар. Но тут же сообразил, что удара не было. Просто вдруг стало совсем нечем дышать.

Он задыхался и падал, но прежде чем почувствовал боль от удара об асфальт, накатило забытье.

* * *

...Великий князь Московский взирал на Аристотеля Фиораванти сверху вниз, словно пытался взглядом вдавить в землю. За все время со дня приезда Аристотеля в Моско князь смотрел на муроля[5]5
  Муроль – архитектор в Средневековье. (Прим. ред.)


[Закрыть] таким образом трижды. Первый раз, когда узнал о его алхимических опытах, второй – когда Фиораванти пытался тайком бежать к литовцам, приняв приглашение великого князя Литовского. Третий теперь, когда вроде бы уже и отпустил на все четыре стороны.

Сказать по правде, Аристотель не поверил, когда князь Московский дал волю и позволил покинуть свой двор, одарив богатыми подарками. Не верил в свободу свою, когда собирался в три дня. Не верил, когда выезжал из Моско. И когда отъехали на порядочное расстояние, тоже не верил. А когда наконец поверил, его догнали, повязали и упекли в острог.

Обратно в Моско его вернули спустя две недели. Тайно, среди ночи. В путах, как татя. Провели в подземелье под Тайницкой башней и бросили в застенок. Ждать пришлось недолго. Не прошло и четверти часа, как в подземелье спустился сам великий князь.

Именно тогда Иоанн поглядел на зодчего свысока. И взгляд этот не предвещал ничего хорошего. Фиораванти поежился.

– В чем вина моя?

– Повинен в том, что за добро отплатил черной неблагодарностью, – ответил великий князь. – И предательство готовил.

Иоанн подошел ближе, лицо в свете факела гляделось вылепленным из воска. Зодчий подумал, что против мага у великого московского князя нет никаких шансов. Глянул за княжье плечо...

А дальше что? С князем, положим, он справится, а с другими... На всех его сил не хватит, Иоанн не дурак, без охраны не ходит, и уйти муролю не дадут. Только дернется, тут же... Аристотель сглотнул, отгоняя дурные мысли, выдавил хрипло:

– Не было этого.

– Измены? – голос князя прозвучал пугающе.

Аристотель отпрянул.

В голове судорожно крутились мысли. Очень хотелось знать, по своему ли почину князь его в застенок кинул или княжья жена-полукровка повлияла? Могла ведь, могла. Правда, сама его сюда и призвала. Но ведь тогда он был ей нужен, а сейчас какой с него толк?

С другой стороны, княгиня своя. Хоть наполовину лишь дейвона, но дейвона. А князь, тот даже через Пелену не зрит. И страхи у Иоанна простые, понятные, человеческие. Князь до судорог боится и его, и его алхимии, и того, что он доберется до великого князя Литовского. Ведь Аристотель не только храм строил и секреты собора знает. Он ведь еще и новый кремль проектировал. А выпустить того, кто осведомлен о подземельях под крепостью... Фиораванти поставил себя на место князя и понял, что будь он Иоанном, ни в жизнь бы не отпустил.

Выходит, Софья ни при чем.

– Не было, – повторил он едва слышно.

– Есть ли для тебя что-то святое, муроль? – поинтересовался Иоанн.

– Для каждого есть, – опасливо отозвался Аристотель. – Чем же я от других отличаюсь?

– Тогда поклянись. Поклянись тем самым, о чем умолчал, но подумал. Поклянись, что чернокнижием не занимался и с литовцами никогда дела не имел. Поклянись, и я отпущу тебя.

«Нет, не княгиня нашептала, – подумал зодчий, глядя в глаза на восковом лице. – Свои у князя страхи».

– Я не смогу дать такой клятвы, – хрипло проговорил зодчий. – Но могу обещать, что отправлюсь в Италию, как только ты меня отпустишь. И никогда больше не покину родину.

Князь Московский сурово свел брови.

– Обещать я тоже могу. Грош цена обещаниям, коли за ними пустые слова. И ты думаешь, я поверю чернокнижнику?

– Я не чернокнижник, великий князь.

– А кто? Великий маг? Так тебя называли?

Князь взъярился вдруг от собственных слов, резко махнул рукой. На этот жест подбежали стоявшие до поры в тени здоровенные детины. В голове итальянца мелькнула мысль, что там, в темноте, за спиной у великого Московского князя еще много таких молодчиков и что сложная, изощренная магия против них – что пушка супротив ядовитых ос.

– Возьмите чернокнижника, – рявкнул князь, – и замуруйте здесь вместе с его алхимической ересью.

Молодцы засуетились. Подземелье наполнилось новыми людьми. Кто-то уже тащил книги, чертежи, колбы, порошки и реторты.

Князь стиснул челюсти. Губы его превратились в тугую бескровную нить. Каменщики принялись за дело. Князь жестко ухмыльнулся:

– Принимаю твои обещания и отпускаю тебя. Совсем. Выберешься сам, если ты такой великий маг.

И быстро отошел в сторону, чтобы не видеть лица Аристотеля...

* * *

В голове был туман. Володя чувствовал себя не то итальянским зодчим, не то Московским князем. Потом ощущения обострились, и он понял, что все это было сном, видением. А он на самом деле человек, живущий в то время, для которого и Аристотель, и Иоанн – преданья старины глубокой.

Глаза открывать он не торопился. Память восстанавливалась какими-то вспышками, рывками. Отдельными кадрами. Словно фотографии из прошлого.

Вот он на лекции, а вот решает прогулять две оставшихся.

Едет к Ольге. Метро. Цветы. Подъезд.

Джинна. И второй возле машины с аэрографией в виде жарких языков пламени, лижущих капот, крылья и двери.

Володя вздрогнул. Сквозь тряску осознал, что именно сейчас его везут в том самом «Рав 4» неизвестно куда и неизвестно с какой целью.

– Ты его не пришиб? – поинтересовался голос с переднего сиденья.

– Нет, – отрезал второй, сердитый, с водительского.

Этот голос Володя сегодня уже слышал.

– А чем ты его? – не унимался первый.

– «Пустой пузырь». Он отключился, как миленький.

– Так же и удушить можно.

– Ты за ним следишь или нет? – обозлился сердитый голос. – Он очухивается.

Володя поднял веки. Он успел только понять, что лежит на заднем сиденье, да заметить недовольный взгляд ярко-алых глаз. Потом что-то с силой долбануло по голове, и снова накатилась темнота.

* * *

...Застенок оставался все тем же. Только выхода больше не было. И людей не было. Ни князя, ни прислуги. «Без окон, без дверей полна горница...»

Аристотель сделал несколько шагов, споткнулся и со злостью поддел ногой валявшуюся на полу книгу. Легче не стало. Но злость ушла, а мысли потекли ровнее.

Какое ему дело, кто его сюда засадил? Сейчас отсюда надо выбраться. Фиораванти подошел к стене, прижался телом к свежей кладке и вслушался, ловя малейший звук или вибрацию. Но за стеной никого не было. Ни каменщиков, ни охраны, ни князя – никого.

Зато он прекрасно ощущал источники, что били совсем рядом. Благо, сам снимал с них то странное, перекрученно-хитрое заклинание. Эх, жаль, что, когда уезжал, по соглашению с местными разорвал привязку и не может более восстановить силы.

Итальянец немного расслабился. Забормотал нечто ни на родном наречии, ни на языке Московии. Пальцы его сложились в причудливую фигуру, кончики их начало немного жечь. От руки пошел белый свет, выкристаллизовался в бело-голубой светящийся шар. Достигнув размеров княжьей шапки, шар отделился от пальцев архитектора и неторопливо поплыл к потолку. В застенке стало светло. Так-то лучше.

Аристотель осмотрел разбросанные по полу останки бывшей своей алхимической лаборатории. Книги сейчас были бесполезны. Начертанное собственной рукой он помнил и без того. А вот брошенный потухший факел оказался весьма кстати.

Итальянец опустился на колени и поднял остаток факела. Обгоревшая сторона его пачкалась, оставляя черные следы. Фиораванти улыбнулся, поднялся. Хрустнули колени.

«Надо больше двигаться», – подумал между делом.

Страх окончательно ушел, оставив место трезвому расчету. Зодчий вел себя так, словно уже был на свободе. Словно не замуровал муроля великий Московский князь.

Он постоял с минуту, что-то прикидывая. В памяти всплыли планы подземных ходов. Отдельные чертежи сложились между собой, образуя целостную картинку лабиринта. Шагнув к выбранной глухой стене, Аристотель уже точно знал, что делать. Это для других она глухая – не для него. Он точно знает, что по ту сторону кладки коридор, ведущий совсем в другое место.

Остаток факела ткнулся горелой стороной в стену. Твердой рукой Фиораванти провел линию. На стене возник нехитрый, хоть и незнакомый простому смертному символ. Все. Полдела сделано.

Аристотель улыбнулся, отбросил факел и щелкнул пальцами. Шар, сотканный из бело-голубого света, потух. В застенке воцарилась темнота. И в этой темноте зазвучал хриплый голос итальянца.

То, что он говорил, не поняли бы ни русские, ни византийцы. Даже из собратьев вряд ли кто-нибудь уразумел бы смысл сказанного. Заклинание было редким и древним, и не рогатые маги серой сферы принесли его в этот мир.

А Фиораванти все повторял и повторял одно слово. Повторял как молитву. Бубнил, словно пономарь или помешанный. И от слова его, повторенного многократно, вспыхнул светом знак, начертанный на камнях.

Аристотель замолчал и прижался к стене. Свет не грел, от кладки тянуло холодом и сыростью. Но маг прижимался к ней сейчас, как к любимой женщине. Так длилось какое-то время. Потом тело его начало медленно погружаться в кладку, как горячий нож в холодное масло, покуда зодчий не стал с ней единым целым. И тогда символ на стене прощально вспыхнул и погас.

Застенок погрузился во тьму, в которой не осталось ничего живого.

* * *

Тень отделилась от стены и замерла в темноте потайного подземного коридора. Фиораванти потратился изрядно, и теперь немало времени пройдет, пока он сможет восстановить силы.

– Благодари, князь, – пробормотал себе под нос, – что я не злопамятный. А то бы явился тебе ночью синий и некрасивый.

Передохнув пару минут, он по памяти выбрал направление и беззвучно, как привидение, заскользил по коридору.

Сзади послышались шаги. Фиораванти вздрогнул. Не могло здесь сейчас никого быть.

– Не туда идешь, дейвона, – голос был знакомым и доброжелательным.

Аристотель повернулся. За спиной стоял Кучкович.

– Как же «не туда»? – усомнился зодчий. – А то я свои чертежи не помню?

– Чертил ты, строили другие, – пожал плечами тот. – Идем. Расскажешь, как выбрался, а мы тебя за это к источнику отведем, позволим силы восстановить. Вы с князем нас порядком напугали...

Значит, все же Иоанн его по собственной воле замуровал. Маги ни при чем. А чертежи, выходит, переврали. Повезло еще, что тот коридор, в который он из своего каземата вышел, в нужном месте оказался.

Аристотель представил себе, в каких муках умирал бы сейчас в стене, если бы князю взбрело в голову изменить план и тут и перенести коридор на пару саженей в сторону.

Фиораванти мотнул головой, отгоняя страшные мысли, и поспешил за Кучковичем...

* * *

На этот раз Володя осторожничал еще дольше. Вновь получать по башке не хотелось, потому он лежал и вслушивался. Но никаких звуков не было. И тряски не было. Зато лежал он теперь не на мягком сиденье, а на чем-то твердом и холодном.

Так и не определив, где он, Володя открыл глаза. Его оставили на паркетном полу в огромной комнате. Собственно, и все. Больше в зале, как окрестил он для себя помещение, никого и ничего не было. Ни мебели, ни каких-либо предметов. Даже его сумки и фотоаппарата.

– Суки, – буркнул зло.

При мысли о потерянном фотоаппарате настроение испортилось вконец, хотя, казалось бы, хуже уже некуда.

Володя огляделся. Зал был прямоугольным. В таких, должно быть, прежде устраивали балы. Под высоким потолком по периметру располагались бра, дающие приглушенный свет. В дальнем углу в одной из длинных стен обнаружилась массивная двустворчатая дверь. Не питая по поводу нее никаких иллюзий, Володя подошел и для очистки совести дернул за ручку. Как и следовало ожидать, дверь оказалась запертой.

Противоположная стена привлекла внимание четырьмя плотно занавешенными окнами. А через окно, пожалуй, можно и сбежать. Ноги сами понесли на другую сторону зала.

Володя отдернул штору и зло сплюнул. Мало того, что на окнах стояли решетки, так еще и ставни снаружи оказались заперты. Причем одинаково закупоренными были все четыре окна. Прыжки в окно отменялись.

Интересно, зачем он понадобился «оранжевым»? Во всяком случае, ничего хорошего, судя по манере джинна приглашать в гости, ему не светит. И что теперь делать? Искать его не станут. По меньшей мере, в ближайшее время. Он для всех учится, работает. Когда папа с мамой спохватятся? Не раньше полуночи, уж точно. И ведь он сам их приучил к тому, что приходит домой среди ночи, и нечего за него волноваться. А не станут волноваться, лягут спать, так и вообще раньше утра про него не вспомнят.

Володя закусил губу. Не надо было ругаться с родителями и приучать их к своим загулам. Лучше бы отзванивался, что задержится. Не так это и трудно. И Оле надо было позвонить с дороги. Обошелся бы без сюрпризов, сейчас бы его уже искали.

Стоп! Позвонить. Володя хлопнул себя по карманам. Кажется, его не обыскивали, ограничившись изъятием сумки и фотоаппарата. Рука привычным движением устремилась в карман, пальцы нащупали пластиковый корпус. Сердце забилось сильнее.

Не веря своему счастью, он вытащил из кармана мобильник. Но момент радости оказался кратким. Сеть в чертовом зале с запертыми окнами и дверью не ловилась. Как ни старался Володя, гуляя с сотовым, как с миноискателем, от стены к стене, а только факт остался фактом. Связи не было.

Понятно, почему ему не стали выворачивать карманы. Какой в этом смысл? Исчерпав запас идей, Володя присел на пол, прислонился спиной к стене и закрыл глаза.

Видение было похоже на вспышку: темный сырой застенок, еще не печатные, рукописные фолианты на полу, обгоревший огрызок факела и светящийся символ на стене. И было это все настолько четким и ярким, что символ оттиснулся в памяти, как клеймо.

Володя открыл глаза. Вот он, выход. Магия. Он прислушался к ощущениям – источник был не сказать, что близко, но и не настолько далеко, чтобы потерять с ним связь и не суметь восстановиться быстро.

Он шагнул к стене с окнами, а пальцы уже сами собой нащупали в кармане ручку. Сверяясь с образом, оттиснувшимся в памяти, Володя быстро начертил символ на обоях между окнами.

Сомнения проклюнулись, когда рисунок был закончен.

«Бред какой-то, – встрепенулся внутренний голос. – Брать сон за инструкцию...»

Володя и сам понимал, что выглядит это весьма сомнительно, но другого выхода не было. Да и сны казались не придуманными образами, а реальными картинами прошлого. Так было, и Володя почему-то видел это.

С другой стороны, магия, которую использовал Аристотель Фиораванти, выглядела нереально сложной. Отец говорил, что существует несколько видов заклинаний: ритуальные, жестовые и вербальные. Виденное во сне было явно не жестовым, вербальным лишь отчасти, и до ритуала куцый символ с несколько раз повторенным словом недотягивал.