Текст книги "Собственность и процветание"

После наполеоновских войн англичанам стало ясно, что собственность больше не находится вне критики. В опубликованной в 1825 году книге Д. Р. Мак-Куллоха было 12 страниц в ее защиту. Право собственности, писал он, – это то самое «основание, на котором покоятся все другие институты общества». Если бы она не имела общественных гарантий, люди видели бы друг в друге врагов, а не друзей. Непредусмотрительные всегда хотят захватить богатство усердных, и если бы их не сдерживал закон, они бы, «создав чувство незащищенности, положили конец производству и накоплению и довели бы все классы до своего уровня безнадежной нищеты»[271]271
  John R.M. McCulloch, Principles of Political Economy, 4th ed. (Edinburgh: Adam and Charles Black, 1849), 79–90.


[Закрыть].

Мальтус сумел углубиться в предмет чуть дальше современных ему экономистов, потому, скорее всего, что его побудил задуматься об этом спор с Годвином. Он вернулся к предмету в эссе о народонаселении, написанном для Британской энциклопедии, которое включает лучший, пожалуй, для своего времени аргумент в пользу собственности. К тому времени он уже прочитал памфлет Роберта Оуэна «Новый взгляд на общество, или Опыты о формировании характера» (1813), призывавший к уничтожению частной собственности. Оуэн верил, что это приведет к обществу, более нравственному и более производительному, чем существующее. Очевидно, что враждебность к собственности не была преходящей случайной фантазией или плодом личной эксцентричности Годвина. Ключевой пассаж Мальтуса был написан в прямой полемике с Годвином и Оуэном.

Чистое «визионерство», рассуждал Мальтус, предполагать, что какой-либо стимул, более слабый, чем желание обеспечить себя и свою семью, способен воздействовать на общество в целом «с силой и постоянством, достаточными, чтобы преодолеть природную леность человечества». Все известные истории попытки «положиться на принцип общественной собственности» либо были незначительными, либо окончились полным крахом. Все достижения современного образования пока еще несущественно изменили человека. Следовательно, можно уверенно заключить, что «пока физическая и нравственная конституция человека остается такой же, какой мы ее наблюдаем в настоящем, ничто другое, кроме системы частной собственности, не имеет ни малейшего шанса обеспечить средствами к существованию столь большое и растущее население, какое в настоящее время имеется во многих странах»[272]272
  Malthus, Works, 4: 199.


[Закрыть].

Мальтус оговорил условие: пока у человека сохраняется та же моральная конституция. Он поманил лучом надежды, что ее можно изменить. Именно в это начинало верить все больше и больше мыслителей.

Глава 8. Милль, Маркс и Маршалл

Джон Стюарт Милль интересен тем, что стал первым видным экономистом, включившим в свой трактат под названием «Принципы политической экономии» (1848) подробный разбор вопроса о собственности. К сожалению, две эти главы он разместил не совсем верно – в начале книги II, тогда как логичнее было бы их разместить в книге I. Делая это, Милль руководствовался некоторыми экономическими концепциями, от которых с тех пор отказались. Тогда больше, чем сегодня, верили в то, что политэкономия подчинена «законам». При этом имелись в виду научные законы, а не те, которые принимают суды и законодательные собрания. В XIX веке экономисты пытались подражать Ньютону, а не Юстиниану или Блэкстону.

Их чрезвычайно интриговало следующее обстоятельство: общество состоит из людей трех классов – землевладельцев, капиталистов и рабочих – которые вкладывают в дело соответствующие «факторы производства»: землю, капитал и труд. Возникает интересная возможность. Нельзя ли предположить, что экономика «возвращает», или распределяет определенную фиксированную долю дохода каждому из этих трех классов, соответственно в виде ренты, процента и заработной платы?

«Определить законы, которые управляют этим распределением, – писал в 1817 году Давид Рикардо, – главная задача политической экономии»[273]273
  Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения. М.: Эксмо, 2007. С. 79.


[Закрыть]. Смит, Сэй и Тюрго внесли свой полезный вклад, но (добавил Рикардо) мало что сказали о «естественном течении» этих потоков дохода. Интерес к этому проявлял и Маркс. В предисловии к первому изданию «Капитала» он объявил своей целью «открытие экономического закона движения современного общества»[274]274
  Маркс К. Капитал // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 10.


[Закрыть].

Так начался длительный и (более или менее) бесплодный поиск экономических законов. Те законы, что один за другим объявлялись таковыми, скорее вводили в заблуждение, чем были полезны. Теорию «естественной» отдачи факторов производства подтвердить не удалось. «Железный закон заработной платы», который в силу конкуренции держит рабочих на уровне полуголодного существования, оказался ошибкой. Связанный с ним закон народонаселения, которое всегда умножается быстрее, чем производство продовольствия, был выводом из эмпирически не подтвержденных фактов. Предложенный Рикардо закон ренты, бесконечно растущей в условиях фиксированного количества земли и постоянно растущего населения, формально верен, если предположить, что остальные переменные остаются постоянными. Но так никогда не бывает, и «закон» не обернулся бесконечно растущим доходом землевладельцев, чего опасался Рикардо. В ХХ веке, несмотря на быстрый рост населения, доля природных ресурсов (то, что в экономическом дискурсе называется «земля») в стоимости производимых благ понизилась.

Трудовая теория ценности (представление, что ценность любой продукции пропорциональна средней продолжительного рабочего времени, необходимого для ее производства) тоже оказалась ошибочной. Более адекватное понимание ценности как соотношения между спросом и предложением появилось только к концу XIX века. Интересно, что Джордж Бернард Шоу обнаружил ключевую ошибку марксовой теории стоимости еще до публикации третьего тома «Капитала» – в 1880-е годы. Если некий капиталист имеет возможность экспроприировать прибавочную ценность, по справедливости принадлежащую рабочим, писал Шоу, то его конкурент, «действующий в соответствии с теми же принципами», «для привлечения клиентов удовлетворится {меньшей} прибылью». Конкуренция сведет к нулю неправедную прибыль первого капиталиста. Капиталисты подчинены конкуренции в той же степени, что и рабочие. «Ответа на критику не последовало», – замечает Джордж Стиглер[275]275
  George Stigler, The Essence of Stigler (Stanford: Hoover Institution Press, 1986), 290.


[Закрыть].

Дело в том, что Милль был убежден, будто истинность экономических законов в принципе уже доказана (пусть даже некоторые детали еще нуждаются в уточнении). «Законы и условия производства богатства имеют характер истин, свойственных естественным наукам, – писал он в «Основах». – В них нет ничего, зависящего от воли, ничего такого, что можно было бы изменить». В качестве иллюстрации (весьма бледной) он указывает, что «удвоенное количество труда не взрастит на данной площади урожай в удвоенном количестве»[276]276
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: Эксмо, 2007. С. 269.


[Закрыть]. (Это был закон убывающей отдачи.) Милль утверждал, что человеческая воля не в силах изменить эти законы.

«Принципы» Милля были влиятельной книгой, которую во второй половине XIX века читала вся образованная публика. Милль включил собственность в категорию распределения, а не производства, полагая, что производство уже «упорядочено» упомянутыми выше законами. Таким образом обеспечивалось предложение благ, или так казалось Миллю. Менее позитивные законы, принимаемые mere законодателями, не имеют значения для предсказуемого действия научных законов. В отличие от этого распределение не подчиняется «железным» закономерностям или необходимости. Сюда человеческий разум может свободно вмешиваться и принимать правильные законы. В частности, он может умерить суровость законов производства. «Как только вещи появляются, – писал Милль, – люди, порознь или коллективно, могут поступать с ними, как им заблагорассудится. Они могут отдать их в распоряжение кого угодно и на каких угодно условиях». Распределение богатства, таким образом, «зависит от законов и обычаев общества. Правила, которые определяют распределение богатства, таковы, какими их делают мнения и желания правящей части сообщества, и весьма различны в разные века в разных странах»[277]277
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: Эксмо, 2007. С. 199, 200.


[Закрыть]. Короче говоря, Милль противопоставлял два вида законов. Одни, научные, направляли производство. Другие, человеческие, обеспечивали перераспределение.

Возможно, это была одна из самых влиятельных ошибок в истории экономической мысли. Законодательство в самом деле может привести к перераспределению богатства. Ошибка Милля заключалась в посылке, что производство подчиняется законам иного рода. Это привело его к предположению, что производственный механизм будет крутиться и после того, как законодатели отберут продукцию для перераспределения, и что когда «вещи уже здесь», они и останутся здесь даже после того, как «общество» превратится в благотворительную корпорацию. Так же, как Кейнс спустя сто лет, Милль верил, что экономический «механизм» действует достаточно автономно и механически (при поддержании совокупного спроса, по мысли Кейнса).

В своей «Автобиографии» Милль заявил (и это было правдой), что его новаторство, то есть разграничение между производством и распределением, отличает «Принципы» от «всех предыдущих изложений политической экономии, имевших хоть малейшую претензию на научность». Он пошел на это «главным образом» под влиянием своей жены и помощницы Харриет Тейлор. Она, по его словам, «установила определенное разграничение между законами производства богатства, которые в действительности суть законы природы и зависят от существенных свойств предметов, и средствами распределения богатства, при известных условиях зависящими от человеческой воли. Обыкновенно экономисты смешивают эти два вида законов под одним названием экономических законов, которые никакое человеческое усилие, по их мнению, не в состоянии уничтожить или изменить»[278]278
  Милль Дж. С. Автобиография. М.: Книжное дело, 1896. С. 220.


[Закрыть].

Принято считать, что Милль был переходной фигурой. Его учителя, в числе которых были его отец Джеймс Милль и Иеремия Бентам, выросли в то время, когда частная собственность не подвергалась сомнению. Молодой Милль предвидел, хоть и не полностью, грядущие идеологические изменения. Он писал об «очень ограниченной и временной ценности старой политической экономии, которая принимала частную собственность и законы о наследовании за неоспоримые факты»[279]279
  John Stuart Mill, Principles of Political Economy (1848); Mill, Collected Works, ed. John Robson (Toronto: University of Toronto Press, 1963–1991), 2: 175.


[Закрыть]. Старая гвардия, и в том числе его учителя, совершила ошибку, попытавшись построить «вечное сооружение из эфемерных материалов»; они приняли за данность «неизменность царящих в обществе соглашений, многие из которых по природе своей изменчивы или развиваются». Они ошибочно приняли существующие условия общества, в котором довелось жить автору, за «универсальную и абсолютную истину»[280]280
  Mill, “Essays on Economics and Society,” Collected Works, 4: 225.


[Закрыть].

Все представления Милля о собственности проникнуты идеей прогресса, великой господствующей идеей того времени. Он был убежден, что является свидетелем нарастающих изменений в «характере рода человеческого», а также в условиях жизни. Общество менялось, а следом должны были прийти изменения в структуре морали и мышления[281]281
  Милль Дж. С. Система логики силлогистической и индуктивной. М., 1914. Кн. VI. Гл. 10. § 3.


[Закрыть]. В его мировоззрении настоящее всегда нелицеприятно противостояло будущему. С одной стороны, имелось «нынешнее несовершенное состояние нравственного и умственного развития», «нынешнее состояние человеческого развития»[282]282
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 284, 285, 280.


[Закрыть] с его «эгоистическим типом характера», формирующимся существующими нормами морали и поощряемым «существующими общественными учреждениями». С другой стороны, существовали яркие перспективы прогресса. В людских умах шло «стихийное воспитание»[283]283
  У Милля: «But there is a spontaneous education goin on in the minds of multitude…». В русском переводе: «Однако воспитание многих людей происходит само собой…» (Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 774.)


[Закрыть], так что невозможно было «относиться к будущему человечества иначе, чем с позиций оптимизма»[284]284
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 804.


[Закрыть]. Людей в целом можно было научить «считать общественный интерес своим личным интересом»[285]285
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 275.


[Закрыть].

Милль не был уверен в жизнеспособности коммунизма. Он признавал неразрешимость вопроса, станет ли грядущее свидетелем «самых энергичных усилий» («к зависти других» эпох), или энергия труда при коммунизме понизится. В общем, однако, его оптимизм в отношении будущего соответствовал разочарованности в отношении к настоящему – «имеющемуся плохому состоянию общества», «текущему состоянию общества со всеми его страданиями и несправедливостями».

Размышляя об обществе без частной собственности, Милль склонялся к общинной версии социализма во французском стиле, то есть был последователем Шарля Фурье и Анри де Сен-Симона. Он полагал, что о предложенных ими коммунах «нельзя сказать, чтобы они были практически неосуществимы»[286]286
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 273.


[Закрыть]. Он признавал, что знакомое возражение – «каждый постоянно будет стараться увильнуть от положенной ему по справедливости доли труда» – указывает на реальную проблему[287]287
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 273–274.


[Закрыть]. Но при этом он полагал, что то же самое возражение применимо и к существующей системе. В любом случае, большинство трудящихся не получает всех плодов своего труда, так каким же образом частная собственность мотивирует их? Они работают не на себя, а за поденную или за фиксированную плату. Рабочий частной фабрики заинтересован меньше, чем член коммунистической ассоциации, полагал Милль, поскольку в последней этот рабочий является партнером. В существующей системе даже функцию надзора за трудом осуществляют не собственники, а «получающие жалованье должностные лица»[288]288
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 274.


[Закрыть]. Зато на социалистической ферме или «фабрике» люди будут работать «под наблюдением не одного хозяина, а всего сообщества».

Он признавал, что «исходный принцип» коммунизма (равное распределение) «приемлем при гораздо более высоком уровне развития нравственного состояния человеческой природы», чем то, что нам знакомо. Поэтому в отношении будущего нам следует оставаться агностиками[289]289
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 280.


[Закрыть]. Позднее в «Главах о социализме», написанных в 1869 году, он снова скажет, что в некоем будущем «коммунистическое производство» может оказаться формой собственности, наиболее отвечающей потребностям человечества. Вопрос оставался «открытым». Пока ясно было лишь то, что для успеха коммунизма потребуется более высокий моральный и интеллектуальный уровень «всех членов общества»[290]290
  Mill, “Chapters on Socialism,” Collected Works, 5: 746.


[Закрыть].

Милль был осторожен и относительно последствий для гражданских свобод. «Остается выяснить», приведет ли коммунизм к ограничению личных свобод или, наоборот, допустит большую степень индивидуализма[291]291
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 279.


[Закрыть]. Нет сомнений в том, на что он возлагал надежды. Ограничения коммунизма будут свободой, сопоставимой с нынешним состоянием большей части человечества. Любые ограничения свободы будут, несомненно, перекрыты «досугом, который, вероятно, будет продолжительным»[292]292
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: ЭКСМО, 2007. С. 279.


[Закрыть]. Но идея принудительной экспроприации собственности была Миллю отвратительна. Он последовательно придерживался той позиции, что если существующую систему предстоит изменить, то делать это следует на основе доброй воли. К концу его жизни о насильственном изменении строя заговорили вслух, а самые напористые требовали немедленно завладеть всеми землями и капиталами страны, чтобы «сразу начать управлять ими в интересах народа». По мнению Милля, подобные идеи были и аморальны, и неосуществимы[293]293
  Mill, “Chapters on Socialism,” Collected Works, 5: 748.


[Закрыть].

«Сама идея управлять всей промышленностью страны из единого центра столь очевидно химерична, что никто не отваживается предложить способ, как все это следует делать», – заявил он[294]294
  Mill, “Chapters on Socialism,” Collected Works, 5: 748.


[Закрыть]. Если бы «революционным социалистам удалось достичь своей ближайшей цели и действительно заполучить в свое распоряжение всю собственность страны», у них остался бы только один практический выход – снова «поделить все на части». Здесь он верно предвидел одну из главных трудностей, вставших перед руководителями централизованно управляемых экономик в ХХ веке. Экономическая жизнь слишком сложна и многогранна, чтобы, руководя ею из одного центра, можно было добиться хотя бы минимальной эффективности.

В общем, он полагал, что жизнь делается более текучей и переменчивой, чем это казалось старшему поколению. Разумеется, с учетом «достигнутого человечеством несовершенного уровня нравственного развития» можно было рассчитывать, что «принцип личной собственности» сохранится еще надолго[295]295
  Ibid., 5: 739, 750.


[Закрыть]. Но когда люди проявляют непоколебимое упрямство, общественные институты поддаются и деформируются. Можно предположить, что их реформирование станет стимулом для благоприятных изменений человеческой природы. Социализм надвигался, его трудности были преувеличены, и казалось возможным, что он добьется успеха.

В многочисленных работах Милля нигде не упоминается имя Карла Маркса. В 1850–1860-х годах они оба жили в Лондоне, но Маркс, будучи на 12 лет моложе, был мало известен за пределами кружка революционеров. Милль, человек с именем, возможно, никогда и не слышал о нем. В конце жизни ему прислали почтой марксистскую брошюру, но нет уверенности, что он с ней ознакомился[296]296
  Mill, “Additional Letters of John Stuart Mill,” Collected Works, 32: 220.


[Закрыть]. Однако очень похоже, что под влиянием своей жены Харриет Милль находился под влиянием Маркса, сам того не осознавая.

Разумеется, при Марксе атака на частную собственность стала прямой и открытой: «Коммунисты могут выразить свою теорию одним предложением: уничтожение частной собственности»[297]297
  Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 26.


[Закрыть]. Приглушенные надежды и сомнения Милля меркнут на фоне этой новой яростной атаки. Возникает интерес к аргументам Маркса. Предвидел ли он те грандиозные трудности, которые неизбежно возникнут после отмены частной собственности, сказал ли об этом хоть слово? Нет. Его обсуждение собственности содержит очень мало аргументов. Маркс не говорит, а вещает о неизбежности ее ликвидации – такова его риторическая стратегия. Везде, за исключением туманных «Экономических и философских рукописей 1844 года», которые он написал в Париже в возрасте чуть больше двадцати лет (на английском языке они не были опубликованы до 1960 года), его высказывания о собственности редки, отрывочны и в целом разочаровывают. Он всегда понимал важность этого предмета, понимал, что ликвидация частной собственности будет сопровождаться конвульсиями и революцией, – но и только.

Маркс разочаровался в Пьере-Жозефе Прудоне, которого можно было бы счесть его естественным союзником. Прудон разделял враждебное отношение Маркса к собственности («собственность – это кража!»), но не доверял коммунизму (который «приняв однообразие за закон и уравнение за равенство, становится несправедливым и тираническим»[298]298
  Прудон П.-Ж. Что такое собственность? М.: Республика, 1998. С. 196.


[Закрыть]). Уязвленный отказом Прудона, оказавшимся пророческим, Маркс пригвоздил его внутренние противоречия: «…ввиду того, что “кража”, как насильственное нарушение собственности, сама предполагает собственность, Прудон запутался во всевозможных… умствованиях…»[299]299
  Маркс К. О Прудоне (Письмо И.Б. Швейцеру от 24 января 1865 г.) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 26.


[Закрыть].

В отличие от своих предшественников, Маркс почти всегда к существительному «собственность» добавлял какое-нибудь определение, обычно пренебрежительное: буржуазная, индивидуальная, личная, частная, общая. Он видел в частной собственности отчуждающую силу, которая разъединяет людей, тогда как им следовало объединяться. И, конечно же, он понимал собственность скорее как следствие (этапа «исторического» развития), чем как причину (экономического развития). Собственность была для него всего лишь «юридической» фикцией, а не незаменимым правовым отношением. В разные эпохи преобладали разные отношения собственности: сначала античная, потом феодальная, и, наконец, буржуазная собственность, но и она отойдет в прошлое. Заблуждается тот, кто полагает, будто за этими мимолетными тенями стоит какая-либо вещественная реальность. «Сказанное Марксом чаще всего сводилось к тому, что собственность исторически обречена, – отмечает Джереми Уолдрон в книге «Право на частную собственность», – что она вот-вот отживет свое, в конце концов не выдержит натиска и уступит место общественному контролю»[300]300
  Jeremy Waldron, The Right to Private Property (Oxford: Clarendon Press, 1988), 427.


[Закрыть]. В опубликованном посмертно третьем томе «Капитала» Маркс пишет: «С точки зрения более высокой экономической общественной формации частная собственность отдельных индивидуумов на землю покажется столь же абсурдной, как частная собственность одного человека на другого человека»[301]301
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. Ч. II. С. 337.


[Закрыть].

Он знал, что какая-то форма собственности необходима («то, что не может быть ни производства, ни, соответственно, общества, в котором собственность не существует ни в какой форме, – это тавтология»[302]302
  David McLellan ed., Karl Marx: Selected Writings (Oxford: Oxford Univ. Press), 349.


[Закрыть]), но очень мало говорил о том, какая форма будет преобладать в бесклассовом будущем. Маркс, несомненно, верил, что непосредственной преемницей частной собственности станет централизованно управляемая государственная собственность. А это потребует «деспотического вмешательства на право собственности и на условия буржуазного производства»[303]303
  Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 446.


[Закрыть]. В отличие от Милля и «утопических» социалистов, марксисты были ориентированы именно на централизацию. К фурьеристам и их коммунам Маркс относился с открытым презрением: «Они все еще мечтают об осуществлении, путем опытов, своих общественных утопий, об учреждении отдельных фаланстеров, об основании внутренних колоний, об устройстве маленькой Икарии – карманного издания нового Иерусалима, – и для сооружения всех этих воздушных замков вынуждены обращаться к филантропии буржуазных сердец и кошельков»[304]304
  Там же. Гл. 3.


[Закрыть]. Он высмеивал этот «сентиментальный, утопический, тупоголовый социализм»[305]305
  Karl Marx, The Poverty of Phylosophy (New York: International Publishers, 1963), 192.


[Закрыть]. В «Манифесте Коммунистической партии» Маркс и Энгельс предвидят централизацию кредита, средств связи и транспорта и всех «орудий производства в руках государства»[306]306
  Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 446.


[Закрыть].

Маркс характерным для него образом не забивал голову заботами о трудноразрешимых проблемах, которые возникнут в результате ликвидации частной собственности. В «Манифесте Коммунистической партии» он предостерегал о том, что «с уничтожением частной собственности прекратится всякая деятельность и воцарится всеобщая леность» лишь для того, чтобы опровергнуть самого себя аргументом, поразительно схожим с доводом из «Принципов» Джона Стюарта Милля. Будь это правдой, писали Маркс и Энгельс, «буржуазное общество должно было бы давно погибнуть от лености, ибо здесь тот, кто трудится, ничего не приобретает, а тот, кто приобретает, не трудится». Они добавили: «В вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов»[307]307
  Маркс К., Энгельс Ф. Манифест коммунистической партии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 446.


[Закрыть].

Милль писал: «Те, кто настойчиво повторяют подобное возражение [о лености], забывают о том, до какой огромной степени это же затруднение существует при системе, на основе которой ныне ведется девять десятых всего совершаемого в обществе труда». Так он оценивал долю общества, которая не имела возможности «пользоваться плодами собственных усилий», потому что их труд «вознаграждается поденной платой или жалованьем определенного размера»[308]308
  Милль Дж. С. Основы политической экономии с некоторыми приложениями к социальной философии. М.: Эксмо, 2007. С. 274.


[Закрыть].

Поразительно, что для иллюстрации своей критики частной собственности они привели один и тот же аргумент и одно и то же численное соотношение. Было ли это случайным совпадением? Обе работы опубликованы с разрывом в три месяца: «Манифест» в январе, а «Принципы» в апреле 1848 года. Но «Комментарии» Милля появились только в третьем издании книги в 1852 году. К тому времени «Манифест» уже был опубликован на французском языке (1848) и на английском (1850). Комментарии Милля вошли в главу «О собственности», которая для третьего издания была почти полностью переписана по настоянию Харриет Тейлор.

«В первом издании вопрос о трудностях социализма был изложен столь жестко, что сам тон указывал на его полное отрицание, – объяснял позднее Милль в «Автобиографии». – В следующие год или два мы посвятили много времени изучению лучших социалистических авторов с континента». После того как «Принципы» вышли в свет, Милль и Тейлор провели некоторое время во Франции, и в июле 1848 года она написала ему о заметке о Прудоне «в Daily News из Парижа». В том же письме она обругала Давида Юма «негодяем» за его слова, что «попытка обобществления собственности – это прямое нарушение фундаментальных законов общества»[309]309
  Friedrich Hayek, ed., John Stuart Mill and Harriet Taylor: Their Correspondence and Subsequent Marriage (London: Routledge & Kegan Paul, 1951), 126.


[Закрыть].

Что касается влияния Тейлор на Милля, стоит лишь прочесть его письмо, отправленное ей в феврале 1849 г., когда он перерабатывал главу о собственности: «Вчера я отправил моей любезной результат переработки спорного отрывка. Поразмыслив, я увидел, что возражение против коммунизма на том основании, что он делает жизнь застойной, стоит, пожалуй, ослабить…» И он переписал этот отрывок. Милль все еще полагал, что коммунизм заслуживает определенной критики, но добавил: «Но если ты так не думаешь, я, конечно же, не напечатаю этого хотя бы по той причине, что уверен, что не должен спорить с тобой по вопросу, который ты продумала до конца»[310]310
  Friedrich Hayek, ed., John Stuart Mill and Harriet Taylor: Their Correspondence and Subsequent Marriage (London: Routledge & Kegan Paul, 1951), 137.


[Закрыть]. В любом случае, очень может быть, что как раз когда шел пересмотр главы о собственности, Тейлор во Франции познакомилась с «Манифестом Коммунистической партии» и почерпнула аргументы оттуда.

И последнее замечание об этом любопытном эпизоде: теперь нам известно, что в первоначальном виде глава Милля о собственности была куда более взвешенной. Но это было трудно обнаружить до тех пор, пока Торонтский университет не издал собрание сочинений Милля в 33 томах, причем интересующий нас том, в котором в качестве приложения опубликована первая версия этой главы, появился только в 1965 году. Тираж первого (редкого) издания составил всего 1000 экземпляров. По-видимому, многочисленные переиздания Милля, появлявшиеся после 1852 года, содержали текст, обновленный по настоянию Тейлор.

Таким образом, в работах Смита, Рикардо и других вопрос о собственности выносился за пределы экономической науки. В своем трактате Милль ввел собственность в научный оборот, но отвел ей неверное место, поместив в раздел распределения. Его замечания, противоречившие этому решению, были вычеркнуты из текста по требованию его жены и заменены аргументами, близкими к «Манифесту Коммунистической партии», опубликованному незадолго до выхода в свет его труда. Переработанный текст публиковался после этого не менее 50 лет и оказал влияние по меньшей мере на следующее поколение экономистов, тогда как первоначальный текст был забыт.

Тем временем марксисты, начиная с «Манифеста», отбросили как не заслуживающие обсуждения все проблемы, которые неизбежны при разрушении одного из самых фундаментальных общественных институтов. Основатели коммунизма того времени не предвидели никаких трудностей и не рассматривали их, на что позднее обратил внимание кембриджский экономист Альфред Маршалл, отмечавший, что социалисты «не изучают доктрины, подвергающиеся их нападкам». Они удовлетворялись широковещательными заявлениями об исторической необходимости и едко высмеивали всякого, кому хватало смелости не согласиться с ними.

Представляется, что идея прогресса низвела всю критику и анализ до обычного педантизма. У Маркса эта идея обнаруживается в теории исторического детерминизма. «Вся история, – заявил он, разнося Прудона за неспособность вникнуть в суть дела, – это не что иное, как постоянное преобразование человеческой природы»[311]311
  Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 147.


[Закрыть]. Воздействие марксовой философии истории в долгосрочной перспективе оказалось даже бóльшим, чем воздействие его взглядов на собственность. История развивается сама по себе, переходит из одной эпохи в другую, не нуждаясь для этого ни в идеях, ни в общественных институтах, а подчиняясь лишь логике экономических отношений. Капиталистический класс, или буржуазия, покончил с феодализмом. Настал их черед сразиться с пролетариатом. Результат был исторически неизбежен.

Маркс не столько призывал к уничтожению частной собственности или к победе пролетариата, сколько предсказывал эти события. Проповедь была замаскирована под пророчество. Но тогда нет смысла обсуждать трудности, которые могут встретиться на пути к более совершенному будущему; это столь же бессмысленно, как христианам или мусульманам спорить о подробностях жизни в раю. Маркс провозглашал себя атеистом, но в своей готовности верить в прогресс как универсальную закономерность, написал Бертран Рассел, он «придерживался космического оптимизма, который может быть оправдан только теистически»[312]312
  Bertrand Russel, A History of Western Philosophy (New York: Simon & Schuster, 1945), 788–789.


[Закрыть].