Текст книги "Страж серебряной графини. Кофейный роман-эспрессо. Фейная дилогия. Том второй"

Глава десятая. Жемчужина дель Монте

– Ну, и вот, значит, дама вытаращивает глаза на инспектора, пудреницей – хлоп, и говорит, показывая на знак: «Я думала, это дорога к салону красоты!» – Последние слова Ворохова тонут в нашем неудержимом хохоте.

Ланушка склоняет головку к рулю. – Мишенька, ну ты выдумщик… Теперь куда, направо?

– Да, королева моя.. Осторожнее только, не спеши. Плавнее, поворот включаем, назад посмотрели.. Так, супер, ва —щще, мадам, я в отпаде.. Давай, теперь, назад, солнце, сдаем плавно, рычаг, коробку передач включаем… Не бойся, она на автомате.. Так, Грэг, давай, теперь ты сюда, у тебя реакция лучше, а я сзади подстрахую…

– Ланушка, ножки – как? Не устала ты? – я пересаживаюсь, на ходу автомобиля, откинув спинку сиденья, и чуть встревоженно смотрю на фея, мягко касаясь пальцами ее руки в плотной серой перчатке, твердо лежащей на руле бывшей Мишкиной «шкоды», которую она старательно учится водить уже целых две с половиной недели, повергая меня в изумление тем, что многое схватывает интуитивно Как бы на лету.

Мы с Мишкой оба – не позволяем ей торопиться, сдерживаем ее порывистость, настаивая на том, чтобы все движения были плавны и осторожны.. Как будто можно насильно удержать жизнь, что ключом, лавиною кипит в ней, неудержимо, через край, выливаясь в смех, задумчивость, мягкую шутку, слезы в углах глаз, быстрые росчерки пера и строфы, строки, которые она бормочет, как в полусне…

– Горушка, нет, наоборот, согрелись, я там же шевелю все пальчиками, как ты говоришь, и все пытаюсь плавно делать…. Иногда, мне кажется, медленно очень – нежно и задумчиво шепчет она, смотря на дорогу. Мы едем по старому полузаброшенному парку на окраине города, ближе к выезду. В этот час в парке, прозрачном, сизом от апрельских свежих теней, почти нет посетителей.…

– Нет. Хорошо. – Уверенно заявляю я. – Молодец ты у меня. Куда тебе спешить? Зачем? Вчера, по Университетской, ты очень хорошо шла. И сворачивала хорошо.. Повороты еще отработаем, переключение скорости тут – почти на автомате, и вообще, будешь.. супер – леди. – я весело подмигиваю Ланушке, и жарко ласкаю губами ее шею, наклоняясь к правому ушку:

– Я без ума, ты слышишь? Ты специально стала учиться, чтобы меня совсем обворожить, да?…Ну – ка, признайся честно? Сокровище мое…

– Горушка, что ты… Ну, что ты.. Миша же смотрит… Я.. я просто хотела… Никушеньку в бассейн надо возить… и студия по изо… Мишенька не всегда же может, и ты тоже… Как же…

– Да… Мишенька… да, конечно! – я поднимаю брови вверх и делаю вид, что хмурюсь, осторожно сжимая пальцами ее бедро в тугом капроне под виссоном серого обтягивающего платья… А Ваш бедный трубадур… Куда же ему деваться?!

– Горушка… – она ошеломленно смотрит на меня, закусив губу, но понимая, что я шучу, мягко улыбается.. – Ты знаешь ведь… Ты, выбрав меня, мне такую свободу дал дышать и жить, что я ее ни на что не променяю. Никогда!. Это… – Она вдруг делает в воздухе изящный жест ладонью, щелкает пальцами. – Как будто – увидеть двойную радугу.. Знаешь, есть притча новая.. Расскажу?

– Я в ответ лишь молча киваю. Что я могу еще сделать? Машина медленно катится по плиточной дорожке, среди вязов и яворов…

– Ну, вот – нежно выдыхает Ланушка плавно выруливая к обочине, и поворачивая ключ зажигания. Мы останавливаемся. Есть возможность перевести дух. Хоть на миг.

Так вот. Ангела однажды решили разжаловать. Он позволял себе слишком многое: ходил босым по облакам, в непотребном виде, рвал яблоки из райских садов, дразнил кошек на крышах, смущал старушек греховными снами, осыпал розами постели юных монахинь, награждал немотой зануд, вообще, делал то, что не подобает ангелу. Когда серафимы и архангелы, весь этот небесный ареопаг, сообщили о своем решении, озорник и грешник – ангел лишь улыбнулся: мне не страшно падение с облаков.. Я уже познал его, вкусив силу земной любви.. Самое страшное наказание на свете, в мироздание: не ощутить на себе ее слепящий солнечный свет…. Я с радостью покину Ваш тоскливый, бестелесный мир.. Я то точно не буду скучать по Вам, смотрите, как бы Вы не заскучали по мне… И снова принялся прыгать.. Только уже не по облакам, а по лужам. Как обычный, земной человек…

 
Ангел я, я земной твой стражник…
Брагу я перепутал, медовку, толченый хмель.
Я перед Богом порвал в пух и прах свой льняной
Бумажник… Сотни рассыпав монет на твою постель!
Ангел я, не узнала? Небесным пухом,
Пудрой, легчайшим комочком – к твоей щеке
Ангел, всерьез и в шутку, собравшись с духом,
Грифелем губ горячих родинку на виске
Твоем – вычерчу?…2929
  Стихи – авторские…


[Закрыть]
 

Познавшему вкус земной любви, настоящей, разве можно ее на что то променять? Подобно тому ангелу, я говорю, нет, даже если мне предложат взамен все блаженства Вечности и невесомую пушистость! – Фей умолкает и внезапно озорно подмигивает мне зеленой искрой, вспыхнувшей на дне ее серых глаз – озер, в тон пальто – жакету..

– А что такое – невесомая пушистость, королева моя? Просвети, не понял, грешный! – – хриплым, осевшим рыком, Ворохов прочищает горло, пытаясь скрыть полное ошеломление, накрывшее нас обоих волной – цунами, неожиданно, до озноба в спинной кости.

 
Холодный космос неведенья,
застыл
И вмиг я проклял мир…
И мне земные откровенья
Не подарил дождя эфир…
 
 
Хлестал в лицо,
Лепил за ворот крапивницу колючих слез…
И сверху я смотрел на город,
На потемневший,
Старый плес..
На тихий парк в бреду осеннем,
 
 
На ржавый клен, на голый вяз.
И рисовал скольженье тени,
В непостижимый, гулкий час..
Когда звенит тугая бездна
Просоленным бельканто звезд…
Не бойся, я сейчас исчезну…
Любовь свою тебе
Принес-
осенний лист.
 

Мерно, спокойно продолжает выдыхать строфы Ланушка, еле слышно касаясь пальцами руля… Она гладит его, словно это – зверь, уснувший на бегу, свернувшийся гибким комом, обдающий все вокруг жаром своего усталого дыхания…

Она приручает зверя, так легко и чуть небрежно, но в этой небрежности нет – пренебрежения, а только тонкая, чарующая ласка.. С такой Ева шла навстречу Адаму протягивая ему яблоко.. Наверное…

Затаив дыхание, я смотрю на нее. Она может носить земное имя… Разве феям это возможно? Как? Непостижимо для меня, это последнее. Имя…

…Но она отзывается на него, она клонит голову мне на плечо, и единственное, что я произношу вмиг пересохшими губами, это простое, почти беспомощное в апрельской просини светлого вечера:

– Милая, ты устала… Давай, теперь я поведу? Пересядешь?

Она молча кивает. Потом наклоняется резко вниз, проводя пальчиками по подошве черных замшевых полуботиночек, отороченных мехом. Зачем то бьет мягкой своей ручкой по носку обуви.

– Что ты? – я удивленно смотрю на нее. – Что случилось?! Ноги? Что такое?

– Грэг. – Она пытается улыбнуться. – Не сердись же только, вот…

– Да почему сердиться то я вдруг должен? Что такое?! – И я уже тянусь к ее ножке, чтобы расстегнуть замочек, освободить щиколотку, стопу. – Тебе что, больно?

– Там колется. На стопе что – то! – она морщится, хохочет.. Подождите, мальчики! Так неудобно, и что ты, Миша —аа! – она пытается сесть удобнее, помогая, пантерой выпрыгнувшему из машины Ворохову, расстегнуть второй ботиночек, яростно его вытрясая, пока Мишка проводит ладонью по ее стопе, крепко ощупывая пальцы..

– Что за чепуха? Ничего тут, вроде… а, вот.. – Мишка потрясенно присвистывает и показывает мне маленькую английскую булавку. – Какого черта, королева?! Как ты вела машину то, господи?! А если бы она в ногу вонзилась?! – Мишка смотрит на фея, закусив губу, нервно дергая бровью.

Для нее такой пустяк может кончиться совсем плохо. С ее вывернутой стопой и подрезанными сухожилиями…

– Не знаю, Миш. – Ланушка виновато алеет щечками– Мех у стельки толстый, я не сразу почувствовала – лепечет она, склонив головку на бок..

– Грэг, ты же вроде все проверял перед выходом, да?

– Да. Конечно. – Я тру лоб рукой. – Постой. Такая булавка была на банте у Микки. Он крутился возле нас, когда собирались, потом убежал с Никушей.

– Выброшу на фиг, эту песью малявку! Под ногами путается только! Беззлобно фыркает Мишка.

– Миш, не надо.. Ничего страшного же не случилось, что ты.. Дети так хорошо играют с ним.. Он же – безобидный… – успокаивающе журчит фей, гладя Мишку по голове, словно малое дитя, и я просто уверен, что блаженная, сияющая улыбка, озаряющая Мишкино лицо, тотчас, напрочь стирает с его лба, всяческую, даже и притворную, хмурость.

– У тебя все – безобидные, королева.. Даже этот глист – любовник припадочный, нежинский, и тот – безобидный! Давайте, уже, робяты, двинем к ювелиру, определиться же надо, что за химеру они с Нежиным нам подсобачили, а теперь возврата требуют, в гневе праведном? Удобно так, Ланушка, звезда моя? Ну – ка пальчики расправь тихонечко!

– Хорошо. Не мешает теперь. Миш, спасибо, а где этот переулок, Белой гвардии, или как?.– торопливо вопрошает фей.– Как мы туда проедем? Там, в кругу, на развязке, все перерыто..

– Конногвардейский, моя пани королева! – Мишка, не сдерживаясь, смешливо фыркает, и осторожно вкладывает в ладошку фея бумажный листок. – Проедем, Грэг же – ас у нас… Ну вот, прямо в рифму говорю, блин!… Держи– ка вот лучше, тут вирши твои. Записал, как придется, каракули, кроки, дома исправишь, ладно? Белой гвардии, надо же так придумать… Чистый ангел ты, королева,.. Гарусинкой3030
  Гарусинка – отдельная бусина из ожерелья. (уральское, автор)


[Закрыть] откуда выпала только?. Давай, держись за шею, перенесу, пересядем… Вот так.. Не бойся, не уроню. Пушинка, чего ронять то! – Ворохов осторожно переносит фея на заднее сиденье, укутывает ноги меховой полостью. – И тут же пружинисто впрыгивает в салон, рядом с водительским местом:

– Давай, брат, двинули, а то жрать уже смерть как охота, Аннушка опять дуться будет, что к ужину не успели. Кто знает, что там этот жрец драгметаллов нам преподнесет, какой еще сюрприз на лопаточке?!

Фей, опять заливисто, неудержимо, хохочет, и под этот ее серебристый смех, заполнивший весь салон, я осторожно выруливаю из аллеи полузаброшенного парка на задымленную, пропахшую бензином, кольцевую автостраду, ведущую к центру города….

…Молодые люди, скажу я Вам, эти полимеры, на самом деле – химеричные вещи.. Цепочка здесь – золотая, конечно, а кулон, м – да… Да, александрит искусственный, сейчас это стало меньше цениться. – Маленький, сухонький старичок, похожий на гнома, с седыми баками на висках и цепкими, худыми пальцами с ногтями, отлакированными с тщательностью щеголя, ловит наши слегка недоуменные взгляды… – Самое главное в этой безделушке – наручном браслете – жемчужина. Не «Пелегрина», конечно же, нет! – Ювелир протестующе поднимает руки ладонями кверху. – Это старинная жемчужина, редкой огранки, обработки. Средние века еще.. Похоже, она из каких то молельных четок или ожерелья, и делал их придворный ювелир, не меньше.. Больше ничего конкретного сказать не могу. Я починил ее ложе, сделал новое покрытие из бархата, прочистил специальным составом. Кулон – браслет, как новый, хоть на выставку! – Ювелир довольно щурится, пока я достаю портмоне и расплачиваюсь.

– Благодарю, молодой человек. Разрешите узнать, сударыня, откуда у Вас эта редкость? – Ювелир с любопытством взирает на фея, поверх оптических зеркал своего прибора.

– Это не мое. – Фей легко касается пальцами горла, шеи, привычный жест волнения и растерянности. – Мы это нашли… Средние века. Какой, примерно, год, Вы не скажете?

– Вы многого хотите, сударыня! Это времена испанской инквизиции, расцвета монастырей, капелл, часовен… Всяких там кардиналов..

– Дель Монте… – задумчиво басит Ворохов, осторожно кладя руку на плечо фея. – Успокойся, Ланушка, чего ты… Вернем мы эту безделицу, нам же она ни к чему.

– Я не о том… Просто подумалось. – Фей зябко обхватывает пальцами локти и обращается ко мне..—Любимый, у меня в мобильном его номер. Позвони, назначь встречу. Я не хочу, чтоб эта вещь была в доме у нас. Не хочу я…

– Да. Успокойся. Не надо волноваться, прошу тебя. Все хорошо же. – Я осторожно прижимаю к губам ее запястье, чтобы ощутить пульс. Его почти нет.. На лбу у нее выступают бисеринки пота. – Все хорошо, милая.– Я ловлю взгляд Ворохова. И он, подмигнув мне и твердея скулами, осторожно обхватывает талию фея и уводит ее к дверям:

– Ланушка, пойдем – ка, не спеши… Вот так. Тихонечко. Давай, ножками, сильнее наступай, моя королева… на воздух пойдем, чего тут золотую пыль глотать. Пусть моль ее ест..

Два силуэта исчезают, дымчато скользя в мозаичном стекле дверей, а ювелир, вновь надвинув на лоб сияющий, оптический окуляр, протягивает мне бархатный футляр со злополучной химерой.

– Ваша дама права. У нее, должно быть, редкая интуиция. Есть такое поверье, что черный жемчуг несет несчастье, или связан с какими – то неприятностями.

В одном из апокрифов говорится, что черными слезами плакал Люцифер, изгнанный с Небес, и, падая на землю, сквозь облака, слезы эти скрылись в водах земных, и превратились в жемчуг. Он символизирует власть и силу, ведь когда то второй сын Бога был сполна наделен всем этим… Да. Но власть и сила вечно ничтожны пред Любовью. Ваша спутница любит Вас. Искренне. И Вам стоит дорожить на самом деле лишь этим. Верните эту вещицу тому, кто потерял, как можно скорее. И живите дальше спокойно. Рядом с любимой.

У нее больное сердце? Я бы посоветовал ей носить что то гранатовое: колье, браслет… У меня есть недорогая вещица: гранатовое колье в розовом жемчуге и браслет – к нему, в пару.

Посмотрите? Могу уступить в полцены – за удовольствие увидеть редкостный жемчуг, и настоящее чувство. – Ювелир подмигивает мне ободряюще. Вы давно женаты? Она так смотрит на Вас. Как будто – вчера…

– Как будто вчера. – Растерянно шепчу я, улыбаясь в ответ. – Пять лет. Совсем недавно. Полгода назад отметили..

Хороший подарок к годовщине свадьбы. И бонус.. Скидка на сорок процентов от магазина и на тридцать от меня… Итого, шесть шестьсот, молодой человек, с Вас.. Вместо – двадцати двух… Ну, что так смотрите? Не удивляйтесь.. Не продешевил я. —Любовь, она – дорогого стоит… Приходите еще, с удовольствием встречусь с Вами..

– Благодарю! – в ошеломлении выдыхаю я, держа в руках два футляра: один – змеисто-выпуклый, как палочка эскимо, другой – квадратный, плоский, как ларец, с черной окантовкой из шелка посредине… – Вот моя визитка, у меня галерея около театра, быть может, посетите?

– «Дом Галлерани»? —Ювелир поднимает брови кверху. Наслышан.. Знаменитый Леонардо… Непременно приду. Очень много читало Вас в газетах.. Приятно познакомиться.

Мастер радостно кивает, мы тепло прощаемся, и я выхожу в апрельский чернильно – нежный сумрак, пряча в карман плаща футляры, и обнаруживая на самом дне в складках ткани мобильник Ланушки. Чертыхаясь беззвучно, набираю номер, на экране высвечиваются незнакомые цифры элитного района города на левом берегу, вдоль Набережной.

– Алло. Добрый вечер – сухо бросаю в ответ тонкому, злому, голосу. Господин Туманов? Это по поводу Вашей пропавшей вещицы Ваш кулон с химерой найден. Да. Да. Если Вы не возражаете, через полчаса, кафе «Домино» на углу Театральной и Профсоюзной. У меня в руках будет длинный, красный футляр… Спокойно, молодой человек, не надо эмоций. Если Вы будете мне угрожать, я просто вызову полицию Это неприятно, да? Мадам Яворская? Благодарю Вас, она в добром здравии! – Саркастическая улыбка медленно сползает с моих губ, и я быстрым шагом иду к машине. Дверца «шкоды «чуть приоткрыта.. Пригибаю голову, чтобы сесть, и в этот момент теплый порыв фена, внезапно налетевшего со стороны степного простора, обвивает нежно мою шею и затылок, тотчас напомнив мне прикосновение тонких пальцев той, что сейчас так безмятежно спит на заднем сиденье, вытянув вдоль всего кресла крохотные ножки в замшевых ботиночках, с расстегнутыми замочками.

– Я хотел снять, она не разрешила… – тихо смеется Ворохов, прикладывая палец к губам. – Грэг и так, говорит, сходит с ума от ревности. Ладно, чего ты.. – Не ломай брови, брат… Шутю! Куда дальше? Звонил ты этому***удаку в косынке?

– Через полчаса. Кафе «Домино». Фея, может, домой отвезешь? Я сам с ним потолкую.

– Еще чего! – Фыркает Ворохов протестующе. – Тебя одного с этим червем оставить?! Да ты его придушишь, и не заметишь… Нет уж, только со мной..

Глава одиннадцатая. Признания в «Домино»

– Послушайте, Вы, чудный синьорино дель сопрано,3131
  В средние века в Италии так называли кастратов. Употреблено иронически. Автор.


[Закрыть] вот Ваша вещь. Нам чужого не надо. Забирайте и убирайтесь. -Мишка яростно швыряет на край стола красный футляр, и узкая коробочка, шершаво скользя по поверхности мутного оргстекла, легко достигает локтя светловолосого визави в клетчатом полупальто из шотландки, с красной сетью шарфа из норвежского мохера. Тот испуганно вздрагивает, нервно цепляет ногтем покрытие футляра, створки раскрываются, и содержимое его едва не падает на пол. Тонкие, белые пальцы с рыжеватым волосом посредине нервно гладят бока черной бусины…

– Я же не имел в виду ничего такого. В коллекции господина Нежина это самое ценное. Мадам Норд говорила, что четки рассыпаны по миру.. У нее была лишь одна.. Вторая – у ее знакомой, этой цацы Ливи, которая всерьез считала себя королевой шахмат… Но мы и у нее бусины не нашли…

Фей смотрит на Туманова расширенными от ужаса глазами, отшатываясь на спинку мягкого полу диванчика из винила. Мы сидим в стильном кафе в черно – белом цвете..Я крепко сжимаю пальцами ее плечи, склоняюсь к затылку, ловлю губами мочку уха, горячо шепча:

– Ланушка, прошу тебя, успокойся! Пусть дальше говорит. Миша пишет на диктофон.. Тише, прошу, любовь моя…

Она резко выдыхает, и, согласно сжимая пальцами мое запястье, не отрывая взгляд от скользкого собеседника с белесыми кудрями, в красном шарфе и кровавой слезой серьги в ухе:

– Вы, что же, хотите сказать, что мадам Алессандре Ливи «повезло» также, как и Виоле? Вы и ей поставили «особую метку»: пробили голову?

– Я просто не рассчитал силу удара.. … Это произошло случайно!

– Удар сзади каминной кочергой или бутылкой не наносят случайно, молодой человек.– Еле разжимая губы, в ярости цедит Ворохов. – Вы убили мадам Ливи, все рассчитав заранее… Даже – ход с разрывом помолвки…

– Она осточертела мне своими капризами! Сандо говорил, что это все ненадолго, что – просто шутка, да и мне интересно было, как отреагирует парижский бомонд на новоявленного дизайнера. Знаете, у меня могла сложиться блестящая карьера, сам Юбер Живанши заинтересовался моими линиями кроя, мы с Сандо уже планировали открытие бутика, но тут ему пришло в голову, что на Алессандре будут хорошо смотреться мои модели платьев… Да и про бусину разузнать неплохо бы… – Туманов в отчаянии закрывает лицо руками…

Она резко выдыхает, и, согласно сжимая пальцами мое запястье, не отрывая взгляд от скользкого собеседника с белесыми кудрями, в красном шарфе и кровавой слезой серьги в ухе:– Он заставил меня ухаживать за ней.. Он был так нежен со мной в то время. За ужином мы каждый раз вместе обдумывали план соблазна, вместе разработали стратегию: очаровать ее подруг, забросать их подарками, узнать все ее секреты, вплоть до белья, бюстье, корсетного мастера… прокладок…

– Мерзавец… – одними губами выдыхает отчаянно, горячечно. фей, а вслух произносит, холодно и ясно, по французски: -У Вас это великолепно получилось.. Судя по интервью в газетах, Вы отлично изучили вкусы мадам Ливи и ее привычки… Даже – распорядок ее тренировок.

– Ненавижу шахматы. – Туманов нервно сжимает пальцы в кулак. – Ненавижу.

Она обращалась со мной, как с собачонкой, я не должен был беспокоить ее во время обдумывания партий. Она прерывала занятия любовью, когда ей вздумается, всячески меня унижая…

.– Однажды она притащила домой человека, с которым познакомилась в парке Мансо, на скамейке. Они до пяти утра разыгрывали там шахматный этюд, потом им обоим пришло в голову выпить по чашке кофе, и они пришли, как раз в тот самый момент, когда мы с Сандо… да… Она вылила на меня всю свою ярость, я даже не думал, что она знает столько грязных слов! А этот ее знакомый, потрепанный русский князь, любитель гамбитов и эндшпилей, смотрел на меня с таким презрением, боже… А у самого шарф на шее был с Блошиного рынка, самый дешевый, он стоил меньше, чем мой носовой платок, наверное..

– Да, разумеется, – холодно кивает фей. – Ваш платок был, конечно, от «Гермес», никак не меньше…

Наш белесый визави не замечает иронии. Отхлебнув из чашки, кашляет и визгливый, сопранистый, режущий ухо, голос, взвивается под потолок

Она не пускала меня к нему, дразнила, угрожала разоблачениями¸ скандалом в прессе… Я терпел, на людях мы играли в нежнейшую пару, Сандо говорил, что известность пойдет мне на пользу, да и счетами Аллесандры я мог пользоваться безнаказанно, она оплатила три моих показа, вечеринку в клубе «Рошфор»..

Нас постоянно снимали, кругом вертелись репортеры.. да.. – Туманов закусывает указательный палец, потом нервно вскидывает кисть, чуть поворачивая ею в воздухе, химеричный браслет спадает ниже, почти на середину руки.. Жесты, как у куклы – марионетки, нервные, изломанные, так раздражают меня, что я стараюсь смотреть в сторону, не смотреть вообще, сосчитать плитки на полу, витражные кусочки мозаики в окне… Взирать на раскрашено – ломкий манекен неопределенного пола у меня нет никакого желания.

Я прикрываю глаза, морщусь, его голос постепенно отстраняется от меня куда то дальше, и я слышу, словно сквозь облако:

– …Нет, она не называла мне тайник, где прятала бусину… Никак не называла, несмотря на все любовные уловки, лесть… Больше того, я начал надоедать ей..

Она решила разорвать помолвку, вернуться в Бельгию, там росла ее дочь от первого брака, Франческа… Когда я сказал об этом Сандо, он молниеносно решил, что нужно действовать. И предложил нейтрализовать Аллесандру.

– Что это значит? – Мой мозг опять включается в работу. Я снова осязаю, слышу, чувствую разговор во всех его нервных нотах и звуках.

– Усыпить. Обыскать дом. Взломать сейф. Найти сокровище. Он не говорил мне прямо – убить. Но когда мы явились в дом к Алессандре, вдвоем, слегка под шафе, она, дура, начала заигрывать с ним так явно, что кровь вскипела у меня в голове и горле, и я уже не мог контролировать себя….

– И не контролируя себя полностью, Вы, тем не менее, нанесли госпоже Ливи удар по затылку каминными щипцами – кочергой, перевернули весь дом в поисках ценных вещей, и убрались восвояси, вместе с Вашим возлюбленным, бросив бывшую невесту, истекающую кровью, умирать в одиночестве. При этом еще не забыли вытереть дверные ручки носовым платком и выбросить в мусорный контейнер перчатки, в которых обшаривали дом! Не так ли? Чертов вы мерзавец! – яростно шипит Ворохов, хватая белесого Керубино – альфонса за концы его безразмерного шарфа.

– Не смейте больше и на полшага приближаться к нашей семье, иначе я найду на Вас управу, вместе с Вашим сизокрылым Нежиным, или сам из Вас вышибу дух… на фиг…. Вот этим кулаком.. Голыми руками. – Мишка держит под носом у белесого верзилы кулак в сине -черных прожилках вен.. – Каминные шипцы у нас тоже есть. Но их как то жаль мне.. Чего вещь красивую зря марать, правда, Грэг.?

…Резко встав со своего места, Ворохов отпускает шарф белесого бедолаги, и, спрятав руку в карман куртки, нарочито неторопливо идет к дверям, чтобы открыть их, и пропустить вперед нас с феем. Я тотчас понимаю, что он выключил диктофон. Мы получили от Туманова то, что нам было нужно. И он об этом не догадался. Слава Богу!

Мы выходим на свежий воздух, глотая его, как задохнувшиеся дельфины, до острой боли в висках и переносицах, а в спину нам неожиданно несется визгливое, альтистое, химерическое, почти что – дьявольское:

– Я не хотел ничего такого… Это была бутылка… Просто – бутылка… Из под виски.. Мы слишком много выпили…